Из воспоминаний

Все чаще и чаще накатывает ностальгия по временам горбачевской перестройки. Может быть, потому, что был молод. Может быть, потому, что молодость совпала с глотком повеявшей свободы. И можно было писать, что хочешь и как хочешь — все пишущие и издающиеся люди вдруг, в одночасье, перестали зависеть от главлита[1]. Зависимость от цензуры трансформировалась в зависимость от издательств и редакций. Но была (и остается) она при всех ее (немногочисленных) минусах все же лучше, чем прежняя.

Вспоминается «Из Пиндемонти»:

…Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

Вот счастье! вот права...

Но Пушкин – один, а пишущих много. Поэтому все же приходилось договариваться с редакторами и находить разумные компромиссы. Но в новые времена с умными, старой выучки школы и постепенно перестраивающимися редакторами, понимающими толк в литературе, всегда было договориться легче (если им что-то было не по вкусу), чем во времена прежние с безликими цензорами, скрывавшимися под номерами с цифрами[2].

Что касается некоторых молодых людей, имевших весьма смутные и приблизительные понятия об издательской деятельности (а порой и вовсе их не имевших, но по ходу дела ей обучавшихся) и ринувшихся в издательский бизнес (как повсеместно стала называться издательское дело), то большинству из них было все равно – главным, извините за сленг, стало «срубить бабло», а там хоть трава не расти. Поэтому они требовали только «уложиться в формат».

Может быть, в силу и этих причин, и многих других, я с друзьями и стал создавать издательство «Весть», за которое мы бились с ЦК три года, и которое ушло в небытие по разным причинам, но главной из которых было наше неумение выжить в волчьей пасти российского капитализма, то бишь рынка.

Но причины ностальгии кроются еще и в том, что мне посчастливилось близко знать и общаться с выдающимися поэтами 60-80-х, одним из которых был Юрий Левитанский.

Его поэтическая и человеческая судьба складывалась не просто – он недоучился в ИФЛИ, третьекурсником ушел на фронт, воевал, писал непохожие ни на кого стихи.

Тот, от которого все зависит в этом мире, одарил его неповторимым поэтическим талантом, иронией и чувством юмора. Как говорят сегодня в России — три в одном. Не каждому дано.

Известность пришла позже, чем хотелось – в 1970-м году после выхода в свет замечательной книги стихов «Кинематограф», хотя до этого уже были заставившие обратить на себя внимание сборники «Стороны света» (1959) и «Земное небо» (1963).

Он говорил мне, что стихи у него не существуют как нечто отдельное, а только как книги, которые представляют собой нечто целое и пережитое.

Книги писались и складывались долго, но зато каждая из них – и выше названные, и �