Памяти В. Ш.

Закатное

Кашляет город в красной закатной пыли,

мусорным шорохом кружит пустые арки.

Нитки запутали, скомкали, в петли свили

пьяными пальцами наши слепые парки.

Всё дежавю в этом горячем сюре:

ветер колючий, карликовые смерчи.

Где ж это было? — петли, кирпичный сурик…

Город Зеро не отпускает смертных.

Это тупик. Но помнишь — ступени, слева, —

в прошлой какой-то жизни всё это было:

ржавые прутья, древних проломов зевы,

только не трогай расшатанные перила!

Город пустой, секущий лицо ветрами,

весь на ладони — маленький, муравьиный.

Небо почти вертикально стоит над нами,

падает и… промахивается. Мимо.

* * *

Запотело небо снизу,

воздух выгнут, словно линза, —

мы под колпаком.

Эти стены ледяные,

эти слёзы слюдяные,

не пойми по ком —

по тому ли, с кем расстались,

уложив под крест,

по себе ли, что остались

мыкать этот квест.

Нем и слеп стеклянный купол.

Видно, Богу не до кукол,

дел других полно.

Нам ведь замысел неведом,

мы не знаем цену бедам,

то-то и оно.

Не ропщи, что нас накрыло,

Бог всегда даёт по силам —

распахни глаза.

Видишь — бьются в божье днище

человеки — сотни, тыщи,

и у всех у них глазищи —

хоть на образа.

* * *

На цепочку валунов

небо крепится к заливу,

тихо светится вода,

к горизонту уходя.

Этот мир, пускай не нов,

но сработан кропотливо —

блещет первая звезда

тусклой шляпкой от гвоздя.

Как ни прыгай, ни качай,

только лишнее стряхнётся —

на невидимой оси

мир устойчив, глух и нем.

Что ему беда-печаль

человечка-инородца,

что на ниточке висит

и не держится совсем.

* * *

В октябре перелётным тянуться на юг,

и листве облетать, догорая дотла.

Умер друг у меня, самый лучший мой друг.

Вот такие дела.

Не хочу ни метафор, ни вычурных слов,

ведь у горя прямая и грубая речь.

Просто чёрной земли открывается слой —

износиться и лечь.

А пока что молчать, запрокинув лицо,

чтобы слёзы стояли, как в чашах вода,

и следить за взмывающим в небо скворцом:

до свида…

* * *

Желтеет небо на заре,

поёт восторженно валторна.

И так свободно и просторно

тем, кто уходит в октябре

и, резвым школьникам под стать,

опять, смеясь, пинает листья —

как будто дома отпросился,

пообещав не умирать.

И в этом нет ни слова лжи —

у Бога, правда, мёртвых нету.

Горят, исполненные света,

кленовых листьев витражи.

А там, за ними, синева,

что так и тянет оторваться!

И листья лёгкие вихрятся,

и ветер треплет рукава…

Земное всё теряет вес —

не удержать, не заарканить.

А мир — он просто наша память

по обе стороны небес.