Константина Кедрова-Челищева давно уже назвали Де Тревилем метаметафоры. Впрочем, Андрей Вознесенский предпочёл в 1989 году для своего друга совсем другой титул, назвав его Иоанном Крестителем новой метаметафорической волны. Так получилось, что со временем пелена спала и Предтеча оказался самим Спасителем. Вознесенский это заметил первым и продиктовал поэту из Индии из-под платана Будды такое двустишие:

НАСТАНЕТ ЛАДА CREDOVA

KONSTANTA КЕДРОВА

А ещё позднее, отвечая на вопрос, является ли Константин Кедров учеником Вознесенского, ответил: «Мы все друг у друга учимся. У Есенина был Блок, у меня Маяковский и Пастернак, а у Кости только Бог и море учеников».

И действительно, будучи учителем многих, Кедров ни на кого не похож:

Ты можешь прочитать себя на небе

Как только расшифруешь буквы звёзд

Аз Буки и конечно Буки Веди

Знакомые по букварям до слёз

Эту расшифровку звёзд поэт иногда называет метакод, а иногда метаметафора. Он хотел бы это видеть у многих авторов, но явственнее и чаще всего метаметафора выявляется у самого Кедрова:

От клавишь рифм не оторвать

Всю вечность музыкой взорвать

Все струны только в резонанс

На гиперзвуковой романс

Гиперзвуковая поэзия требует от читателя такого же гиперзвукового слуха, что, конечно встречается далеко не у всех и каждого. Но его услышали в Сорбонне и поместили книгу «Инсайдаут» в Нобелевской научной библиотеке. Услышали и в буддистских святилищах Южной Кореи, наградив премией Манхэ.

Кедров-Челищев, конечно же, полностью самодостаточен, прожив долгие годы как поэт под запретом. Никакие премии не восполнят четвертьвековое вынужденное молчание.

Поэт в стихе самодержавен

Никто ему ни в чём не равен

Да здравствует самодержавие

В стихах от Фета до Державина

Свою судьбу Кедров изначально превратил в предмет поэзии. Он полностью отрешил себя от карьерной суеты, погрузившись в метафизику звука и образа. Известен его афоризм: «МОЯ ПОЛИТИКА — МОЯ ПОЭТИКА». Но поэтика это нечто книжное, а книги начали издаваться лишь на седьмом десятке.

Я не знаю сколько мне лет

Если честно давно забыл

Сколько лет летит сюда свет

Столько буду и столько был

И снова как не вспомнить слова Вознесенского о Кедрове: «Он и шестидесятник, и семидесятник, и девяностник, и двухтысячник. Он всегда продолжается — как Пастернак».

Однако никакой возраст не коснулся поэтических текстов. Он и в юности был умудрён он и сейчас витязь в шкуре немейского льва.

На небе где луна теряет свет в ночи

Как Тютчев завещал — любуйся и молчи —

Я право виноват молчать я не умею

Я как немейский лев немею каменею

В глубинах космоса таятся мои недра

Но в шкуре содраной останется всё небо

В глубинах космоса сияется поется

Лев выскочил а шкура остаётся

Новый сборник во многом еретичен по отношению к авангарду, хотя Кедров авангардист до мозга костей. Вернее, никаких костей у этого Кости нет. Есть только обнажённый говорящий мозг. Процитирую опять Вознесенского:

Поэтического скинхеда

виден череп в компьютерной мыши.

Мысль — это константа Кедрова.

Кедров — это константа мысли.