
1
Годы, не говоря века, своим течением меняют всё — психологию, нравы, деньги, еду, одежду, оружие, даже внешность людей, но не меняется проклятая константа: жить на Руси хорошо доводится только небольшой группе людей.
В чём тут дело?
Некрасов в глобальной своей, классической, поэме не стремится сыскать ответа: давая скорбную констатацию как широкую панораму русской жизни — с дремучей нищетой, дьявольской несправедливостью, свинцом реальности — в определённом смысле растянутой на века.
Некрасову в большей мере, чем кому бы то ни было из классиков поэзии, было присуще сострадание: недаром так пел первый его перл:
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашёл я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из её груди,
Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»
Кристально-прозрачный, совершенный стих, текущий скорбью, как кровью, косвенно призывающий к изменениям жизни…
Космос Некрасова обширен и многозвучен; взмывы его поднимаются до звёзд невоплотившейся мечты, касаясь лучами общественного идеала; и музыка некрасовских созвучий никогда не изменяет основной формуле звука: даже и страдания живописуя, она сладка, как ключевая вода в жаркий полдень.
Каков пейзаж, рисуемый стихом!
С ним хочется соприкоснуться, войти в него — столь он великолепен, так ощущаешь его:
Славная осень! Здоровый, ядрёный
Воздух усталые силы бодрит;
Лёд неокрепший на речке студёной