Открыв журнал наблюдений за домашними животными, находящихся на карантине в связи с тем, что они покусали людей, я сделал запись о поведении кота Фила: «Воду пьёт. Корм поедает охотно. С персоналом контактен, ласков и дружелюбен. При поглаживании мурлычет. Никаких признаков водобоязни и прочих симптомов заболевания бешенством у животного не отмечено».

А это означало, что после десятидневного ветеринарного наблюдения, владельцы могут забрать кота домой, совершенно не опасаясь, что он болен бешенством. И длительный курс спасительных прививок от его покусов пострадавшему человеку уже не грозит.

Владельцам, покусанными своими кошками, я обычно говорил, что если животное хотя бы полгода не покидало квартиру и ни с кем из бродячих сородичей не контактировало, то бешенству взяться неоткуда. Они меня понимали. И содержание домашнего питомца на карантине под ежедневным врачебным наблюдением в течение десяти дней отпадало само собой.

Другое дело, когда человека кусают неизвестные собаки, кошки или дикие звери — волки, лисы, ежи, белки, крысы, — тогда действительно следует без промедления обращаться в поликлинику к медицинским врачам-травматологам. А когда животное сугубо квартирное, паниковать совершено незачем…

Порой кошка или собака, заигравшись со своим владельцем и войдя в раж, нечаянно кусает его или царапает. В этом ничего страшного мы, ветеринарные врачи, не видели. Смазывание раны йодом давало пострадавшему полную гарантию, что даже никакого воспаления и нагноения у него не разовьётся.

Если же домашнее животное заражено бешенством, то страшная болезнь может передаться человеку не только через укус, но даже посредством обычного ослюнения, когда заразная слюна животного попадает на кожу. Так охотничья собака может нежно лизать своего хозяина в губы, руки или лицо, а тому и невдомёк, что, будучи не привитой, она заразилась бешенством в лисьей норе во время схватки с рыжей плутовкой и что в её слюне уже содержится коварный возбудитель этой страшной заразы. Для проникновения многочисленного полчища вирусов в микроскопические трещинки, которых на коже человека обычно предостаточно, кусать до крови совсем необязательно. Через них инфект легко попадает в кровяное русло и через семь или более дней поражает нервную систему, превращая ещё вчера вполне уравновешенного человека в бешеного монстра, панически пугающегося воды.

У заболевшего бешенством, словно при лихорадке, повышается температура тела и начинает обильно течь слюна. От жара и обезвоживания организма поражённый бешенством испытывает страшнейшую жажду. Но как только он подносит ко рту кружку с водой — тут же сильнейший спазм сковывает мышцы глотки. Невозможно сделать не только маленький глоток, но и просто вдох. От одного звука льющейся воды у больного начинаются непреходящие приступы судорог всего тела, сменяющиеся неукротимым буйством. Человек громко и истерично кричит, плюется, стараясь попасть именно в чужое лицо и испытывает неуёмное желание, словно хищник, кусать окружающих. Однако безумство страдальца недолго. Через два-три дня его разбивает паралич. Дыхание становится затруднённым, и вскоре он умирает в муках от удушья. Картина болезни бешенством так страшна, что даже врачи, единожды столкнувшиеся с ней, запоминают на всю жизнь…

Однако вернёмся к нашему коту Филу, которого совершенно напрасно поместили на карантинную станцию, так как он в свои пять лет ни разу не выезжал на дачу и даже на одну минуту не выбегал на улицу, а потому ни с кем из животных — возможных переносчиков бешенства не контактировал.

Случай с этим котишкой оказался неординарным, так как покус, который он нанёс человеку, был диким и зверским, что в итоге привело пострадавшего к тяжёлым последствиям. В таких мрачных тонах нам описал картину разыгравшейся трагедии в одной из московских семей дежурный врач городской станции скорой медицинской помощи, передавая нам телефонограмму о срочном карантинировании животного-людоеда.

А когда ветеринарные санитары, доставившие кота в стационар, рассказали нам о залитой кровью квартире и о том, что кот-злодей едва не отгрыз по колено ногу мужу своей хозяйки, то, ещё не видя это животное, мы ожидали, что перед нами предстанет какой-нибудь разъярённый полинезийский дикий кот или свирепый европейский — камышовый…

Но, к нашему разочарованию, «людоедом» оказался обычный дымчато-белый котище с огромными жёлтыми глазами и роскошными длинными усами. Кот пребывал в совершенно спокойном состоянии и не проявлял к окружающим его людям никаких агрессивных наклонностей. Он нисколько не испугался новой и незнакомой для него обстановки и совершенно не противился ветеринарному осмотру.

Более того, Фил, как звали кота, не только на нас не шипел и злобливо не урчал, но и даже не пытался выпустить свои длинные острые когти. И нам, дежурившим в тот день врачам скорой ветеринарной помощи, стало совершенно непонятно, как этот, с виду миролюбивый кот, мог совершить такое зверское нападение на человека — члена семьи, в которой он жил и где его сытно кормили.

Один из моих коллег высказал предположение, что хозяин, наверное, унижал кота или просто грубо с ним обращался, например, пинал ногой. Вот у Фила терпение и лопнуло. Животное отомстило человеку, выбрав для этого самый подходящий момент.

— А может, и не бил, — возразил другой врач. —Уж очень подло напал зверюга на человека… — И добавил: — Ведь именно кошки доброго нрава при заболевании бешенством проявляют повышенную агрессивность к людям.

Этот последний и, в общем-то, веский довод заставил присутствовавших в дежурной комнате вспомнить подробности проявления этой тяжёлой и особо опасной для человека неизлечимой болезни.

Были перечислены все симптомы бешенства у кошек. Повышенная подозрительность и настороженность, извращённый аппетит и плохой сон. Вспомнили и стадию возбуждения, когда больная кошка убегает из дома и на улице бесстрашно набрасывается на других животных, не только сородичей, но и собак. Человек для неё тоже не является исключением. Смерть у больной бешенством кошки обычно наступает после двух-трёх суток вслед за параличом мышц всего тела и в первую очередь глотки и дыхательной мускулатуры. А молоденький ветеринарный фельдшер, только что окончивший с отличием техникум, добавил:

— Если у кошки бешенство протекает в тихой или паралитической форме, то явной агрессивности у неё может вообще не отмечаться или она выражается в едва заметном виде. И в этих случаях смерть у животных наступает лишь на двенадцатый — пятнадцатый день после первых симптомов бешенства.

Но тогда, помнится, кто-то из врачей возразил молодому специалисту, что наш подопечный кот к категории животных со слабой агрессивной реакцией никоим образом не относится.

От выезжавшего на место происшествия врача скорой медицинской помощи нам также стало известно, что кот со страшной злобой неожиданно напал на своего хозяина и в один момент превратил его ногу в кровавое месиво. Бригаде скорой пришлось не только выводить пострадавшего из тяжелейшего шокового состояния, но и накладывать на раненую конечность резиновый жгут, чтобы уменьшить обильную кровопотерю. Рана на икроножной мышце оказалась такой обширной и зияющей, что виднелась белёсая берцовая кость. Врачи отметили, что кот проделал это с особой людоедской страстью, выжрав до кости икроножную мышцу не менее восьми сантиметров в диаметре. Поэтому пострадавшего доставили не в районную больницу горздравотдела, а в Институт скорой помощи имени Склифосовского, где сразу приступили к его интенсивному лечению. От увиденного персонал института пришёл ужас. На что уж ко всему привыкшие медики и то поразились жестокости домашнего животного… В Москве с подобными случаями они ещё не встречались.

* * *

Первый недолгий контакт с котом - «людоедом», который предстал перед нами в образе кроткого и добродушного домашнего животного, делал эту историю совершенно неправдоподобной и какой-то загадочной. Многое в этой трагедии для меня оставалось непонятным. Тем более, размышлял я, что кот Фил кастрат и никакого гормонального возбуждения, пусть даже кратковременного, которое могло бы его спровоцировать на агрессию к человеку, в тот момент он не испытывал. Половые гормоны в организме животного напрочь отсутствовали. На случку с кошкой он не стремился и никаких к этому препятствий, исходящих от человека, кот не видел. Тогда откуда же у него взялась такая жажда крови и человеческого мяса?

Откровенно говоря, я пребывал в полной растерянности от этого случая. Все наши многочисленные предположения о мотивации лютого поведения кота не состыковывались. Или, как мне тогда начало казаться, отсутствовало самое важное и неизвестное нам звено… Но раздумывать об истоках этой истории тогда, в первый день появления Фила на карантине, нам не приходилось. Ветеринарная инструкция по борьбе с бешенством строго предписывала нам в подобных случаях изолировать кота и неусыпно наблюдать за его поведением в течение десяти дней. Приём корма, потребление воды, сон, бодрствование — всё ежедневно отражать в специальном журнале по бешенству. Одним словом, вести дневник жизни кота в неволе.

Вот на этом основании Фила Филимонова после надлежащего оформления поместили в отдельный вольер под номером восемь, на дверце которого красовалась табличка с красной пометкой, предупреждающей обслуживающий персонал о том, что животное склонно к покусам.

Новое жилище у Фила не вызвало какого-либо неудовольствия или повышенной настороженности. Оказавшись в вольере, кот с вполне здоровым любопытством стал его сантиметр за сантиметром методически обнюхивать. Но никаких отметин пребывания чужаков он не обнаружил. Да и не мог обнаружить, так как вольер был тщательно вымыт и ошпарен крутым кипятком, в качестве дезинфицирующего средства. Таким образом обеспечивалась стерильность, и при этом не пахло никакой химией, как это обычно бывает при применении специальных средств, например хлорной извести или карболки.

Сотрудники карантина, любящие собак и кошек отлично знали, что коты плохо переносят резкие запахи, которые могут вызвать у животных не только обильное слюнотечение, но и возбуждение и даже судороги, что могли задать ветеринарным врачам дополнительные ненужные загадки.

Так вот, изучив своё новое обиталище, Фил охотно полакал воду из небольшой алюминиевой миски, после чего забрался на деревянную полку-лежанку и, поудобней устроившись, стал активно себя вылизывать. С особой тщательностью и усердием кот наводил чистоту в тех местах, где шерсть оказалась запачканной кровью его хозяина. Окончив туалет, кот поплотнее подобрал под себя лапки и, зажмурившись, задремал. А может, просто прикрыл глаза, чтобы осознать то, что произошло в тот злополучный день.

Может быть, слово «злополучный» оказалось тут не совсем уместно, так как выражение мордочки Фила, с которым он погрузился в свои мысли, не выглядело виноватым. Так же как и его большие умные глаза, прикрытые веками от наших пытливых профессиональных взоров, которые перед этим излучали полнейшее удовлетворение от исполненного им какого-то важного долга или не известной нам какой-то тайной миссии.

Этот случай с котом меня так глубоко поразил, что, придя после дежурства домой, я не мог заставить себя думать о чём-то другом. Все мои мысли вращались только вокруг этого необычного происшествия. Если бы кот оказался злобным и диким, то никаких вопросов к имевшей место трагедии у меня не возникло бы. Нападения некастрированных котов на своих владельцев не раз встречались в нашей практике. Но всё равно, дальше глубоких царапин дело не доходило. И все эти случаи были связаны с лишением животного человеком свободы. Коты, особенно по весне, испытывая непреодолимое желание спариться с кошкой, рвались на улицу. Но человек являлся непреодолимой преградой к этому и естественно нередко попадал под когти темпераментного самца.

А Фил? Улица кота совершено не интересовала. Что же тогда явилось причиной его внезапного возбуждения? Может быть, действительно он болен бешенством… Страшный вирус подхватил на балконе, при ловле воробья или голубя. «Птицы же тоже могут быть переносчиками инфекции», — размышлял я, подбирая всевозможные варианты, которые подходили в качестве объяснения подобного неадекватного поведения кота. Но все они оказывались малопригодными слабенькими гипотезами. В Москве птицы бешенством не болели. Томясь в различных догадках, я вечером позвонил в неотложку и поинтересовался у своих коллег поведением Фила.

— Всё нормально, доктор. Кот ест, пьёт, вальяжен и спокоен. Только уж слишком много времени посвящает вылизыванию себя от крови хозяина, — ответил дежурный ветеринар.

Никогда раньше мне не приходилось испытывать такого нетерпения в ожидании своего очередного дежурства в неотложной помощи, как сейчас. Хотелось скорее увидеть Фила, ещё раз заглянуть ему в умные глаза, чтобы, наконец, понять причину, побудившую его на столь дикий проступок. Сутки отдыха длились так долго — как обычно говорят в таких случаях, тянулись целую вечность. Но она оказалась на самом деле тоже не вечной. Вот и наступило время моего долгожданного дежурства.

Приняв смену, первым делом я отправился навестить поднадзорного кота. К тому же у меня имелся смелый план проверки Фила на заболевание бешенством. Дело в том, что классическим признаком болезни у животных, впрочем, как и у человека, являлась водобоязнь или гидрофобия. Об этом все хорошо знали. Но имелся ещё один симптом бешенства, о котором врачи почему-то редко вспоминали. Им являлась воздухобоязнь или боязнь дуновения воздуха. По-другому — аэрофобия. Заражённое животное, у которого ещё не наступила водобоязнь, могло бурно прореагировать даже на небольшое дуновение. А так как вольер Фила находился вдали от окна, то из открытой засеченной форточки, и через мелкую решетку вольера, поток воздуха на него совсем не попадал. Вот по этой причине мне и пришла в голову отчаянная мысль попытаться воспроизвести у кота этот ранний признак болезни, чтобы быстро получить ответ на мучавший меня вопрос — у кота бешенство есть или нет?

Подойдя к решётчатой дверце вольера, я окликнул животное по имени. Фил мгновенно повернул свою большую голову в мою сторону и посмотрел на меня красивыми жёлтыми глазами-фарами. Затем нехотя поднявшись с лежака и лениво потянувшись, зевнул, широко открыв рот и показав свои зубы, от вида которых мне стало не по себе. Кот в этот момент напоминал сказочного саблезубого тигра.

Перехватив мой тревожный взгляд, Фил тут же закрыл страшную пасть. Его тридцать белоснежных зубов с большими острыми клыками, как у рыси, мгновенно исчезли. Кот, словно кинжалы, упрятал их в ножны, подальше от греха. Однако сохранившееся доброе выражение его очаровательной мордочки быстро рассеяло мои опасения в отношении нападения на меня, и я не стал отказываться от задуманного эксперимента.

Почувствовав запах вареной колбасы, один из ломтиков которой я опрометчиво держал в руках, Фил, приблизившись ко мне, сильным стремительным взмахом передней лапы с выпущенными когтями попытался им овладеть. Конечно, он мог бы этого и не делать, так как колбаса предназначалась только ему. Но охотничий инстинкт кота сработал точно, как у голодного птицелова.

Вполне понятно, что на казённых харчах, то есть на геркулесовой каше, пусть даже сваренной на мясном бульоне или молоке, особенно сыт не будешь. А хозяйка кота, которая должна была бы принести ему мясо или рыбу, отчего-то не приезжала. Вот поэтому, отправляясь на дежурство, я зашёл в продовольственный магазин и купил двести граммов молочной колбасы, при этом попросив продавца нарезать её тонкими ломтиками.

Дождавшись, когда Фил медленно, ломтик за ломтиком съел всю колбасу, я взял его на руки. Весил он не менее восьми килограммов. Да, подумалось мне в очередной раз, как бы этот здоровенный зверь не вцепился бы в меня. Но кот, разрушая мои негативные думы, замурил. Мне стало ясно, что Фил обладает какой-то особым даром читать человеческие мысли. Причём безошибочно. Впрочем, как и многие кошки, о которых давно говорят, что они мудрые и загадочные животные, но они так по сей день и остались полностью не изученными, а их способности совершать подвиги до конца не исследованными…

— Фил! Как ты себя чувствуешь в неволе? — спросил я кота, почёсывая ему за ушами. — Если мурлычешь, значит, все в порядке…

— А чего ему быть-то не в порядке? Утром кашу всю съел, сейчас вот закусил колбасой. Я бы и сам от докторской колбаски не отказался, под водочку, — вмешался в нашу с котом беседу санитар.

— Под водочку — это хорошо, — согласился с ним я. Но тут же, попросив своего помощника быть начеку, перешёл к осуществлению задуманного и рискованного эксперимента.

Не переставая оглаживать Фила, я с силой выдохнул ему в мордочку и уши весь запас воздуха своих лёгких, при этом, стараясь попасть непосредственно в слуховые ходы ушных раковин…

От неожиданности Фил вначале зажмурился, затем, заложив уши, напряг все мышцы тела, мгновенно превратившись из доброго мурлыкающего кота в каменную глыбу и совершил мощный прыжок… Но не в лицо мне, а в сторону открытой дверцы своего вольера. И уже через долю секунды сидел на деревянной полке-лежанке, обиженно растопырив в разные стороны длиннющие усы-вибриссы, непрерывно тряся ушами и недовольно мяукая.

Никаких судорожных явлений, связанных с аэрофобией у Фила в ближайшие минуты не появилось. Единственное, что мы отметили, когда он на нас смотрел своим немигающим пристальным взглядом, так это появившееся на его мордочке какое-то снисходительно-осуждающее выражение. Фил словно говорил нам:

— Этого, ребята, я от вас никак не ожидал… Полные вы придурки… А ещё называетесь прямоходящими разумными людьми…

— Фил! Фил! Дружище! В твоих же интересах провели такой тест, — попробовал я объяснить коту свои действия.

Но он в ответ только демонстративно развернул своё тело, подставив нам на обозрение широкую пояснично-крестцовую область да недовольно помахивающий из стороны в сторону пушистый хвост.

Тут мне стало как-то особенно неловко и стыдно за этот дурацкий поступок с дуновением воздуха… И за то, что я мог подумать о том, будто бы Фил в ответ на мои действия может вцепится мне в лицо и начнёт остервенело меня кусать, как грыз и рвал живое тело своего хозяина… Было лучше, если бы он злобно зашипел, выпустил когти и попытался меня оцарапать. Мне тогда было бы легче переживать обиду доверчивого кота, думал я, быстро шагая по длинным кафельным коридорам перехода от карантинного помещения содержания животных в дежурную комнату неотложки.

Телефонных звонков от владельцев больных животных не поступало, и я вынуждено томился от грустных мыслей. Чувство вины перед незаслуженно обиженным мною котом не проходило. Надо было срочно замаливать свои грехи.

Взяв бутерброд с сыром, припасенный на ужин, я снова отправился к Филу. Санитар открыл дверцу вольера, и я, согнувшись, чтобы не задеть головой потолок клетки, вошёл к коту. Фил сидел всё в той же обиженной позе — к нам спиной, с той лишь разницей, что его хвост уже не ходил недовольно из стороны в сторону, а спокойно покоился вдоль тела.

— Фил! Давай мириться. Будь другом! Съешь кусочек сыра и забудь на меня обиду.

С этими словами, сняв с бутерброда кусочек российского сыра, я положил его перед котом. Благородное животное вначале пошевелило усами, затем его нос слегка наклонился к сыру, и он стал тщательно его обнюхивать… Ещё через секунду…

Нет, нет, Фил не набросился на сыр. Повернув в мою сторону голову и издав короткое «мур, мур», он посмотрел на меня своим, как я уже не раз отмечал, умным взглядом, который на этот раз излучал моё прощение, и только после этого не спеша принялся поедать угощение.

Постепенно от сыра не осталось и следа. Следует добавить, что от предложенного ему напоследок хлеба с маслом, на котором только что покоился сыр, кот отказался. Вежливо полизал его язычком, но есть не стал. Видимо, есть такую простецкую пищу он вообще не привык. Затем котишка забрался ко мне на колени и как ни в чём не бывало громко мурлыкал, от удовольствия одновременно сжимая и разжимая кончики передних лапок. Мир и добрая дружба между нами восстановились, а обиду, как я понял, Фил уже не помнил. Он оказался не только умным добрым котом, но и совсем не злопамятным.

К вечеру в дежурную комнату постучали. На моё предложение «Входите!» в помещение вошла интересная дама средних лет, очень похожая на одну из известных в нашей стране в то время киноактрис. Она находилась в очень взволнованном и расстроенном состоянии. Подав стул и предложив посетительнице сесть, я поинтересовался, что её привело к нам, хотя в общем-то уже знал…

— Моя фамилия Филимонова, Фаина Ивановна Филимонова, — сообщила она. — Позавчера к вам на карантин поступил мой кот в связи с тем, что он покусал моего мужа. Все эти дни я находилась в больнице, дежурила у его постели и вот только что появилась возможность навестить Фила. Купила ему мясо, рыбу… Доктор! Скажите, как он, мой родной котик? Подтвердилось ли у него бешенство?

— Фаина Ивановна! Не волнуйтесь, никакого бешенства у Фила нет и вряд ли подтвердится. Я только что от него. Кормил его колбасой и сыром, даже его гладил, а он мурлыкал, — успокоил я женщину.

От таких слов глаза женщины заблестели влагой, а краешки красивых губ задрожали…

— Спасибо, вам доктор, спасибо, — и Фаина Ивановна принялась доставать из сумки продукты для котика и раскладывать их прямо на письменном столе…

— Фаина Ивановна, не здесь, только не здесь, — остановил я женщину.

— Все продукты сдадите дежурному санитару, и он коту всё скормит. Впрочем, вы можете это сделать и сами. Сейчас я провожу вас к Филу, только вначале попрошу надеть наш халат.

Фаина Ивановна сняла пальто, надела белый халат и, поправив перед зеркалом причёску, стала походить на медицинского профессора-консультанта городской больницы…

Встреча Фила со своей хозяйкой проходило сердечно. Как только Фаина Ивановна приблизилась к вольеру, кот сразу же встрепенулся и, спрыгнув с лежанки, не сводя горящих глаз со своей хозяйки, приблизился к нам. Едва санитар успел приоткрыть решетчатую дверцу вольера, как Фил, словно собака, в одну секунду оказался на руках у Фаины Ивановны. Тут же начал громко мурить и тереться головой о её щёку. Какая трогательная любовь и какая загадочная история кроется в этом страшно трагическом и жутком случае, думал я, наблюдая эту сцену.

Фаина Ивановна пробыла с котом минут сорок. Санитар предоставил им свободную комнату с сеткой на окнах, со столом и стулом. Хозяйка всё это время не только кормила котика, но и, предусмотрительно принеся с собой жёсткую щетинную щётку и деревянный гребень, привела кота в порядок, вычесав из него большой комок шерсти.

После того как она распрощалась с котом, пообещав ему видеться каждый день, мы с ней вернулись в ординаторскую, и я, пригласив её к чаю, решил расспросить о случившимся.

Пока закипал чайник, я принялся записывать в журнале наблюдений поведение кота, подробно описав произошедшую дружескую встречу животного со своей хозяйкой. Увидев наш дневник наблюдений за поведением Фила, Фаина Ивановна по-настоящему удивилась. О так серьёзно поставленном деле профилактики бешенства она даже не могла догадываться. Выслушав наши записи о поведении кота за прошедшие дни, Фаина Ивановна, немного расслабившись, разговорилась.

Она представилась профессором кафедры кожных и онкологических болезней минздравовского института и вручила свою визитную карточку. В ответ я сообщил ей, что её облик, манеры, взгляд, образованная речь, сразу выдали в ней профессора медицины.

Фаина Ивановна в долгу не осталась, отозвавшись комплиментом о нашей ветеринарной службе, заключавшимся в известной нам латинской поговорке о том, что ветеринары лечат не только животных, но и всё человечество. Это выражение в той или иной интерпретации мне уже не раз приходилось слышать от медиков, и каждый, кто это говорил, становился для меня уважаемым человеком.

Почему я говорю об этом? Да потому, что мои коллеги-ветеринары иногда с горечью рассказывали о том, как некоторые напыщенные представители медицины награждали их не очень-то лестными эпитетами, типа «скотский врач», «коновал» и так далее.

Мне, правда, к счастью не приходилось общаться с такими людьми, но вывод для себя я всё же сделал. Простой и, как потом мне подтвердили корифеи медицины, правильный. Плохо о ветеринарных врачах могли отзываться только лишь малообразованные и малокультурные люди, даже если они являлись дипломированными медицинскими врачами.

Владелец животного, даже не будучи медиком, мог себе сразу представить насколько эрудированным должен быть ветеринарный врач, чтобы не только суметь разобраться с недугом заболевшего молчаливого животного, но и назначить правильное лечение. Одних похожих симптомов на многие болезни у четвероного пациента может оказаться не менее десятка. А ещё ветеринарный врач должен не только знать, но и помнить про физиологические особенности каждого вида домашних животных и его реакцию на многочисленные лекарства, дозы которых он должен знать «назубок» и помнить о них днём и ночью.

Например, некоторые таблетки, которые можно дать собаке и от которых она скоро выздоравливала, кошке категорически противопоказаны. Даже от незначительной дозы этого препарата у неё быстро могла наступить смерть. А если коснуться проблемы заразных болезней, общих для животных и человека, то здесь ветеринары, вообще, каждый день совершают незримые подвиги. Именно благодаря ветеринарам люди забыли, что такое бешенство, стригущий лишай, сап, бруцеллёз, туберкулёз, сибирская язва и так далее.

Так вот Фаина Ивановна относилась к той части медицинских работников, которые прекрасно понимали значение ветеринарии для человечества и поэтому с большим уважением относилась к своим коллегам-ветеринарам. Мне было очень приятно общаться с таким человеком, и конечно же, я решил использовать всё возможное, чтобы максимально прояснить ситуацию с котом и при этом постараться не нарушить этическую грань её личной жизни.

Хозяйка кота, будучи хорошим психологом, сразу угадала мое желание побольше узнать о причине случившегося. Кроме того, она поделилась со мной своим наблюдением за тем, как мы, ветеринары, с любовью общаемся с чужими домашними животными. Её тронуло и расположение ко мне Фила и то, что, когда мы возвращали кота на место, я не просто открыл дверцу и бесцеремонно бросил его на пол вольера, а согнувшись в три погибели, прошёл в клетку и аккуратно водворил кота на деревянную лежанку.

А после того как Фаина Ивановна узнала, что я не только живу в одном доме с крупным учёным-дерматологом Абрамом Михайловичем Ариевичем и дружу с его семьёй, но ещё мы с ним проводим совместную научную работу, она с гордостью сообщила, что является его ученицей. Таким образом, у нас с ней создалось впечатление, как будто мы давно уже знакомы.

И это сыграло свою положительную роль. Фаина Ивановна уже не выглядела такой растерянной и взволнованной. Она могла спокойно меня расспрашивать о дальнейшей судьбе кота и задать главный вопрос, волнующий её, — об умерщвлении её любимого Фила. И получив отрицательный ответ, женщина окончательно успокоилась.

Как я уже обмолвился, в самом начале нашей встречи с хозяйкой кота она представлялась мне медицинским консультантом городской больницы. Оказалось, что я действительно не ошибся. Фаина Ивановна являлась ведущим консультантом столичной медицинской клиники, занимающейся проблемами красоты лица и всего человеческого тела.

В этой клинике работала и давнишняя приятельница Фаины Ивановны, известная на всю Москву, врач-косметолог Сулико. И когда в один из дней, после проведения очередного консультативного приёма, в задушевной беседе Фаина Ивановна сообщила ей о том, что похоронила своего любимого пятнадцатилетнего кота и дом её сразу опустел, Сулико обмолвилась, что это у неё ненадолго…

Буквально через месяц, она преподнесла Фаине Ивановне маленькую плетёную корзиночку, в которой находилось очаровательное живое существо дымчато-белого цвета с розовым носиком и большими жёлтыми глазами, и оно мяукало тонюсеньким голоском. В корзинке лежала и красочная открытка с изображением котёнка и надписью For luck!, что в переводе с английского означало «На счастье!». Свой подарок Сулико привезла из Соединённых Штатов Америки, где она в течение четырёх недель проходила стажировку в одной из университетских косметических клиник.

А ещё на дне корзиночки, под шерстяной тканью, оказались документы — международный ветеринарный сертификат и родословная карточка — свидетельство о происхождении кота. Из родословной следовало, что котёнок являлся чисто-породистым отпрыском норвежской лесной кошки двухцветной масти. Так как в графе «имя» уже стояла кличка кота — «Фил», которая ему очень подходила, то менять её Фаина Ивановна не стала. Только в графу о владельце животного вписала свою фамилию.

Кличка кота и фамилия владельца, а стало быть и кота — Фил Филимонов, —хорошо сочетались. Всё говорило о том, что в новой семье котёнка ожидает счастливая жизнь. А семья в то время состояла только из Фаины Ивановны и её пожилой мамы.

Котик рос и развивался среди двух добрых женщин, которые его очень любили. Мама Фаины Ивановны находилась на пенсии, и поэтому Фил всё время прибывал в обществе человека. С ним подолгу разговаривали на разные темы, играли. Так каждый день с утра до позднего вечера. Только короткие передышки на еду и сон.

Спал Фил только со своими любимыми хозяйками — Фаиной Ивановной или её мамой. А так как их постели находились в разных комнатах, то Фил половину ночи спал с Фаиной Ивановной, а под утро оказывался на подушке её мамы. Или наоборот. Приход Фила сопровождался громким мурлыканьем. И вообще Фаина Ивановна не смогла вспомнить ни одного эпизода, когда кот был бы чем-то недоволен или раздражен. То есть животное являлось воплощением любви и доброты к человеку.

— Но тогда как же так могло случиться, что Фил покусал вашего мужа, нанёс ему тяжёлую рану? — хотелось мне задать вопрос Фаине Ивановне.

Однако она сама, с огромным трудом пересиливая себя, перешла к этой, как я понял, весьма нелёгкой для неё теме.

* * *

— С мужем — Феликсом Николаевичем — мы поженились всего лишь два месяца тому назад, и он переехал ко мне. Так в нашей жизни получилось, что знали мы друг друга давно, а оформили отношения недавно, — начала свой рассказ Фаина Ивановна.

Учились мы с ним в одном институте, только на разных факультетах. Он на педиатрическом, а я на лечебном. Так как наши учебные кафедры и клиники были разбросаны по всей Москве, то мы обычно встречались лишь на институтских вечерах. Вот так все студенческие годы изредка контактировали и ни о чём серьёзном не думали.

После окончания института я поступила в клиническую ординатуру, потом в аспирантуру. А Феликс по распределению сразу уехал на Чукотку. Считался там самым лучшим детским врачом. Лет через пять тяжёлого труда на Севере ему предложили поступить в аспирантуру, но он отказался, решив продолжать начатое сражение за здоровье детей малочисленных народностей.

Не смог уговорить его даже сам академик Сперанский, который всю жизнь посвятил лечению детей. В талантливом ученике он видел не только грамотного практикующего врача, но и будущего учёного — педиатра, продолжателя его дела.

Через некоторое время Феликсу предложили поработать в ВОЗ, то есть во Всемирной Организации Здравоохранения при ООН. Но не чиновником в штаб-квартире комфортабельного офиса Женевы, а практиком. Причём в самых что ни на есть в бедных отсталых странах. Будучи по своей натуре романтиком, Феликс с удовольствием согласился поменять работу в холодном северном районе на неизведанный жаркий южный регион земного шара, дети которого очень нуждались в нём.

Немногим более трёх лет Феликс работал детским врачом в Индии, в самых отдалённых провинциях. А потом в странах Центральной Африки. И везде — самые глухие районы и тяжело больные дети. Феликсу эта работа нравилась, и он не мог представить себе ничего другого. И так ею увлекся, что несколько раз, отвергал поступившие предложения поработать уже советником в штаб-квартире ООН.

Как вы понимаете, Анатолий Евгеньевич, кабинетную работу и высокие должности, включая международные, Феликс не любил. Он мне потом объяснял, что пользу своего труда видел только в одном, когда сотни маленьких детей, вымирающих племён Африки, оказывались им вылеченными и спасенными от верной гибели. А главной причиной высокой детской смертности детей являлась бедность и жуткая антисанитария. Как следствие, диарея. Поносы у грудных младенцев проявлялись так интенсивно, что через два-три дня от умирающих детей оставалась лишь чёрненькая морщинистая кожа, натянутая на маленький скелетик, да огромные глаза-сливы, глубоко ввалившиеся в глазницы и потерявшие живой детский блеск.

Растерянные и напуганные мамаши в таких случаях, как правило, надеялись только на колдунов своего племени, которые категорически запрещали им кормить детей грудью. Без медицинской помощи, с голодными криками, которые груднички издавали из последних сил своими пересохшими ротиками, они умирали в тяжелейших муках. Детишки немногим постарше также болели расстройством желудочно-кишечного тракта. И их тоже кормить и поить колдуны не разрешали. У этих детей муки продолжались намного дольше. Их организмы сопротивлялись до последнего дыхания, но болезнь всегда оказывалась сильнее и одерживала верх… Если бы не усилия ООН и не каждодневные подвиги международных врачей, многие африканские дети не доживали бы даже до трёх лет, — подытожила Фаина Ивановна.

— Но многие из врачей-европейцев, работая в непривычных для них условиях, наверное, сами заболевали различными болезнями, — предположил я.

— Конечно же, — через небольшую паузу, согласившись со мной, ответила моя собеседница и, подтвердив мое высказывание, продолжила: — Коллега Феликса Николаевича, доктор из Соединённых Штатов Америки, кроме малярии заработал себе стойкую гипертонию и ещё какую-то паразитарную пакость.

У другого врача из Великобритании случился цирроз печени — она вдруг резко увеличилась в размере и резко вышла за границу нормы. В один момент он пожелтел из-за разлившейся желчи. Их двоих, правда, вскоре эвакуировали. Феликс продержался дольше других. Но тоже в последнее время, как он рассказывал, пребывал совсем не в отличной форме. Мучился лихорадкой.

Плохое самочувствие начиналось с подъёма высокой температуры, которая держалась около двух недель, после чего наступала сильная слабость в мышцах тела. Но он стоически продолжал работать в детском полевом госпитале. Его рабочий день длился с раннего утра до позднего вечера. А порой и ночь напролёт. Кроме того, ещё постоянные поездки к тяжело больным или умирающим детям в самые что ни на есть глухие поселения.

— Да! Для таких подвигов надо быть не только большим романтиком, но и безумно любить детей, независимо от того, чьи они — свои или чужие, белые или чёрные, — произнёс я, с явным уважением к совершенно незнакомому мне человеку, представив его адски тяжёлый труд, да ещё в жарком климате, к которому организм белого человека совершенно был не приспособлен.

Сделав небольшую паузу, я продолжил излагать свои мысли далее:

— Такой человек в один прекрасный момент сам может оказаться совершенно беззащитным в случае заражения какой-нибудь совершенно неизвестной и недиагностируемой африканской болезнью. Возбудитель подобной заразы будет дремать в организме до определённого времени и ни чём себя не проявлять. А потом вдруг, на фоне полного благополучия, даст о себе знать… Десятки специалистов сломают себе головы, но так и не поймут в чём дело. Хорошо если найдется грамотный и думающий доктор, который разгадает причину загадочной африканской болячки и сумеет вылечить такого больного.

А если нет… Что тогда делать врачу, потратившему своё здоровье на спасение других— чужих жизней? Медленно умирать с сознанием того, что когда-нибудь человечество всё-таки не только разгадает и научится лечить подобную смертельную хворобу, но и придумает от неё спасительные прививки. Вот как, например, от бешенства. Луи Пастер ведь придумал вакцину от смертельно опасной болезни.

Сколько же на моей памяти было таких несчастных историй. Люди уезжали в африканские слаборазвитые страны крепкими и совершенно здоровыми в надежде не только поработать, но и заработать. Кто на отдельную кооперативную квартиру, чтобы спасти свою семью от скандальных соседей по коммуналке, а кто на вожделенную мечту детства — легковой автомобиль «Волга» и непременно только белого или мрачно чёрного цвета. А кто просто из-за своей любознательности — повидать белый свет и познакомиться с жизнью людей с совершенно другим цветом кожи и образом бытия.

Возвращались, как правило, с приличным заработком. Приобретали квартиры, машины. Могли себе позволить покупать продукты питания и одежду в специальных магазинах «Берёзка», где всего было в изобилии, но продавалось на валюту, ходившую в стране в виде чеков со специальной полосой и без таковой. Всё зависело от страны, где «проходил заработок» советского человека. Жизнь у возвратившихся из дальних стран со стороны казалась обеспеченной и безоблачной. Им завидовали те, кто в поездки на заработки по тем или иным причинам выехать не мог. Но это только со стороны…

На самом же деле у многих обладателей заветных валютных чеков, вернувшихся из дальних стран, имелось и ещё одно приобретение — их болезни. Последующие мытарства по поликлиникам и больницам наводили заболевших на мысль, что их подорванное здоровье совершенно не стоит ни железяки-машины, ни того барахла, что они могли теперь купить. Неодушевлённые предметы их уже не радовали. А магазины «Берёзка» не могли им продать за бумажки с блёклыми водяными знаками прежнее здоровье и хорошее настроение.

И ещё на моей памяти был совсем недавний случай, когда владелец моей подопечной собаки, приехав из Африки, не успел порадоваться повзрослевшему щенку и быстрой езде на только что купленной чёрной «Волге». Как выяснилось, знойное африканское солнце, испепелило его защитные иммунные силы и запустило стремительный злокачественный раковый процесс. Врачи онкологического центра тогда в один голос заявили моему знакомому, что его организм погубило африканское раскалённое солнце, которое может выдержать далеко не каждый европеец.

— Реальные знакомые истории, — согласилась со мной Фаина Ивановна. — Уж я-то в клинике кожных болезней каждый день сталкиваюсь с такими больными. При этом, Анатолий Евгеньевич, обратите внимание, — подчеркнула она свою мысль, — раковые заболевания кожи за последние годы стали встречаться гораздо чаще, даже у жителей нашей широты.

В основном это заболевание наблюдается у любителей пляжного загара. Они словно спортсмены, соревнуются между собой — у кого загар темнее. А вскоре у многих из них, на их потемневшей коже, появляются бледно-розовые или красноватого цвета мелкие узелки, напоминающие сыпь, которые начинают медленно увеличиваться в размерах. Затем на месте высыпания или появления мелкого прыщика появляется тёмная буроватая корочка. Из-за любопытства обладатель загара сковыривает её, а на её месте образуется кровоточащая ранка, которая не заживает, а со временем превращается в ровную круглую язвочку, по краям которой образуется валик, состоящий как будто из мелких зёрнышек. Язвочка постепенно увеличивается в своих размерах. И вот напуганный любитель загара оказывается у нас — онкологов-дерматологов.

— Болезнь со смертельным исходом? — поинтересовался я.

— Эта форма кожного рака, к счастью для заболевших, оказывается не смертельной. Мы применяем рентгенотерапию, то есть облучаем поражённые участки кожи в течение месяца. И больной медленно, но верно выздоравливает. Оправившись после болезни, наши пациенты навсегда забывают о солнечном загаре и всем своим знакомым потом разъясняют, что солнечными лучами летом злоупотреблять чрезвычайно опасно.

Сделав секундную паузу, Фаина Ивановна призналась мне, что очень боится переходить к обсуждению ситуации, сложившейся в её семье.

— Анатолий Евгеньевич, вы даже не можете себе представить, что на самом деле происходило у меня дома перед этим событием. Вот вы, ветеринарный врач, с такой любовью и нежностью относитесь к совершенно чужому животному, а Он…

— Кто Он? — не поняв о ком идёт речь, переспросил я Фаину Ивановну. — Если ваш кот? То он ласковый и добрый мурилка, — подобными словосочетаниями пытался я заполнить возникшую в нашей беседе неловкую паузу.

Сжав в своем маленьком женском кулачке кружевной носовой платочек, Фаина Ивановна, тут же откликнулась на мои положительные отзывы о коте.

— Да, Он — мой Фил — со мной добрый, ласковый и милый кот. Но вот с моим мужем… Поговорив с вами, Анатолий Евгеньевич, я поняла, что могу быть до конца откровенной. Только вы, хорошо относясь к Филу, можете мне подсказать, что мне с ним делать. Домой-то его брать опасно. Вы же знаете, что Он совершил с Феликсом Николаевичем.

— Да, я слышал эту историю во всех красках от дежурного по городу — врача скорой медицинской помощи и от сотрудников нашей службы, которые ездили за Филом. Наши санитары мне рассказали, что вся ваша квартира была залита кровью, а морда кота, напоминала морду людоеда после сытного кровавого пиршества.

Но, к удивлению санитаров, Фил в отличие от других котов, которых им приходилось ловить на улице или забирать из домов, никакого сопротивления не оказал, хотя от их одежды и толстых брезентовых рукавиц исходил специфический запах страшной тревоги и звериной неволи. Ваше животное, в отличие от собак и кошек, которые, ещё за версту почувствовав приближение духа смерти, обычно мгновенно панически разбегаются в разные стороны или забиваются в укромные уголки квартиры, совершенно спокойно и без малейшего страха отдалось им в руки. Можно сказать, кот сдался в плен без боя.

На мой вопрос, каким образом Фаина Ивановна узнала о произошедшей дома трагедии, она, тяжело вздохнув, стала рассказывать об этом:

— У меня проходил консультативный приём. Обычно в таких случаях я отключаю городской телефон, чтобы звонки не отвлекали меня от беседы и осмотра больных. А в этот раз я не сделала этого, так как ожидала важного звонка из Минздрава.

И вот, услышав звонок и сняв трубку, я услышала странный взволнованный голос мужа. Феликс еле слышно произнёс, что на него напал кот, зверски изгрыз его больную ногу, и он теряет много крови. Ещё просил меня вызвать скорую помощь. После чего голос Феликса оборвался на полуслове. Телефонная трубка, выпав из ослабевших рук звонившего, упала на пол… В наступившей зловещей тишине мне отчётливо было слышно какое-то новое для меня, недовольное и злое урчание Фила. Таких хищных рыков на моей памяти он ещё никогда не издавал, — с большим трудом закончила хозяйка кота.

Из её рассказа стало мне также известно, что такси, на котором примчалась Фаина Ивановна и вызванная ею скорая медицинская помощь появились у подъезда дома одновременно. Вошедшие в квартиру, от увиденного обомлели. На полу в луже крови без сознания лежал загорелый седовласый мужчина спортивного телосложения, а сидевший на нем кот, усердно вылизывал человеку ногу, точнее, что от нее осталось. Вся икроножная мышца голени представляла собой кровавое месиво.

Кот, увидев людей, тут же запрыгнул на высокий платяной шкаф и стал как ни в чём не бывало умываться, приводя в порядок свою шерсть, испачканную хозяйской кровью. Кто-то из бригады скорой помощи нелестно высказался в адрес кота, что, мол, тварь нажралась человечины, а теперь вот облизывается… Однако Фил на эту реплику никакого внимания не обратил. Он тщательно приводил язычком в порядок свою шёрстку и одновременно своим умным миролюбивым взглядом сверху наблюдал за происходящим в комнате.

Только тогда, когда врач скорой помощи созвонился по ноль три с дежурным по городу и, доложив обстановку, просил вызвать бригаду ветеринарной помощи для отлова кота, Фил, как будто поняв, что речь идёт о его аресте и заточении, недовольно заурчал.

Медики наложили на изгрызенную ногу пострадавшего резиновый жгут, как они сказали, чтобы приостановить кровопотерю. Но, как тогда показалось Фаине Ивановне, хотя рана на ноге мужа и являлась обширной и зияющей, кровь из неё не фонтанировала, и вполне можно было обойтись только одной тугой бинтовой повязкой. Однако в состоянии нервного потрясения от увиденного, этому факту она большого значения тогда не придала. И вообще, по этическим соображениям, вмешиваться в работу бригады скорой помощи профессор медицины не решилась.

На самом деле у Феликса Николаевича шокового состояния не оказалось. Обычное состояние обморока на некоторое время лишило его сознания. Боль, испуг, кровь, в подобных случаях даже крепких мужчин ставят на одну ступень со слабым полом. Детский врач не смог выдержать вида собственной крови и нападения кота, с хищным рыком и звероподобным рвением вгрызающегося в его ногу.

Когда вдыхание паров нашатырного спирта окончательно вернули Феликса Николаевича в сознание, то он, прежде всего, стал ощупывать не раненую ногу, а уши и нос, словно не надеясь их обнаружить на своих местах. А его ослабевший голос шёпотом повторял:

— Моё лицо… моё лицо… Кот его изуродовал…

Врачи медицинской скорой расценили поведение больного как психогенную реакцию на случившееся. Они пытались объяснить Фаине Ивановне, что подобное поведение больного это не что иное, как сумеречное спутанное сознание, развившееся у пострадавшего после шокового состояния.

Но на самом деле, как выяснилось впоследствии, ощупывание носа и ушей и высказанное Феликсом Николаевичем опасение за целостность своего лица, никаким проявлением бреда не являлось.

* * *

В машине скорой помощи, пока ехали в институт Склифосовского, Феликс Николаевич, уже оправившись от пережитого, рассказал жене о том, как Фил совершил на него нападение. Но разыгравшаяся трагедия, по словам Фаины Ивановны, никакой неожиданностью для неё не явилась. По её словам, рано или поздно страшная развязка должна была наступить.

От услышанного, у меня непроизвольно вырвалось:

— Почему «страшная развязка» и почему она должна была обязательно произойти?

— Да, Анатолий Евгеньевич, не удивляйтесь, это не оговорка. Развязку я с тревогой ждала с того самого дня, как Феликс Николаевич переехал в мой дом. И вот, не прошло и двух месяцев…

Как мне быть с Филом и Феликсом? Просто не представляю… Они друг друга терпеть не могут. Хотя Феликс мне в этом упорно не признаётся? Может ему следовало, как-то понежнее обращаться с Филом, как-то поделикатнее?

— Понимаете, Анатолий Евгеньевич, — продолжила откровенничать Фаина Ивановна, — Феликс, как-то сразу и, на мой взгляд, резко, стал отваживать кота от нашей спальни. Но Фил-то за пять лет привык спать со мной.

Если бы была жива мама, тогда другое дело. Он и у неё на кровати тоже любил спать. А как я осталась одна, Фил стал спал только у меня. Засыпает в ногах, а когда я утром просыпаюсь, он, как всегда, на подушке — и в семь часов начинает громко мурить, словно будильник. И так уже на протяжении всего последнего времени.

А Феликс, как только переехал ко мне жить, сразу почему-то решил, что кот к нему отнёсся как-то настороженно и недоброжелательно. Стал его побаиваться. Ну а в результате на ночь решил удалять Фила из нашей спальни.

— Что, грубым образом? — поинтересовался я.

— Да нет, в общем-то, не грубо. Брал на руки и выносил в коридор. Аккуратно опускал на пол и тут же закрывал плотно дверь. Как вы, Анатолий Евгеньевич, там в вольере… А от Феликса этого, по-видимому, Фил стерпеть не мог.

И, сделав небольшую паузу, Фаина Ивановна словно вспомнила, что с самого первого момента появления в доме Феликса глаза у Фила начали светиться совершенно по-новому и, как ей показалось, в них появился какой-то блеск хищного охотничьего азарта, словно кот решил расквитаться с её мужем за вероломное вторжение в их семью.

Дальнейший рассказ Фаины Ивановны об отношении кота к её мужу заставил меня ещё раз задуматься об этом загадочном животном. Особенно был волнителен эпизод, когда Феликс Николаевич, будучи тяжело больным, с высокой температурой, с трудом поднявшийся с постели, в накинутом на себя махровом халате, отправился по коридору в туалет, кот в тот же миг оказался рядом с ним, словно его давно сторожил. По свидетельству Фаины Ивановны, когда она буквально следом за Феликсом Николаевичем, вышла из спальни, то застала Фила крадущимся за её мужем в типичной позе голодного тигра, готовящегося к прыжку на свою жертву. При этом шерсть на спине кота, как у разъярённой собаки, стояла дыбом, усы широко топорщились в разные стороны. Она даже отметила, её добрый кот, словно дикий зверь, жадно втягивал ноздрями воздух, исходивший от неприкрытых халатом голых ног Феликса Николаевича.

Действительно, увиденная ею картина выглядела достаточно жутковато. Было очевидно, что кот с упорством хищника выслеживает свою жертву. В тот раз кот не напал на Феликса Николаевича только потому, что Фаина Ивановна вовремя убрала Фила в мамину комнату, закрыв дверь на ключ. Животное находилось наказанным в вынужденном заточении всё время, пока Феликсу Николаевичу нездоровилось. Как только больной поправился, охотничий азарт, по наблюдению Фаины Ивановны у Фила вроде бы стих. Но всё равно впечатление о том, что кот относится к её мужу словно палач, которому во что бы то ни стало необходимо было привести свой приговор в исполнение, у неё не исчезало. Фил выжидал для расправы над соперником только наступления удобного момента…

— Но вот и случилось, с глубоким и тяжёлым вздохом, — констатировала Фаина Ивановна. Сделав нервное глотательное движение, она продолжила: — И чем Филу не понравился мой муж? Может быть, Анатолий Евгеньевич, вот таким образом у животного проявляется ревность, — то ли вопросительно то ли утвердительно задумчиво произнесла расстроенная тяжёлыми воспоминаниями женщина.

Но ответить на этот вопрос, как и продолжить беседу с Фаиной Ивановной, в этот день мне так и не удалось. Поступил срочный вызов. Мне предстояло ехать на роды. Звонившая владелица пуделя сбивчиво сообщила, что её щенная собака, которая вроде бы не собиралась рожать, вдруг запросилась на улицу. Сука отошла к кустам, где обычно совершала туалет и немного посуетившись, наконец, выбрала себе местечко. Присела, но вместо акта дефекации, неожиданно стала рожать. Да причём быстро — одного щенка за другим. Родила двух подряд.

Первый щенок оказался небольшого размера и, как только появился на свет, запищал. Второй же, оказался крупным и никаких звуков не издавал, словно был не живой. Хозяйка, не растерявшись, тут же спрятала щенят под шерстяную кофту и скорей домой — к телефону. У суки, по её словам, в животе находилось ещё много плодов и все они вели себя слишком активно, не желая больше находиться в утробе матери.

В пути на вызов меня не покидали мысли о Филе, его хозяине Феликсе Николаевиче и убитой горем и печалью Фаине Ивановне. Мне было понятно тревожное состояние её души. Ведь злоключения в семье только начались, считал я. И вполне понятно, что Фаину Ивановну в этой непростой ситуации, точит, словно червь, самый главный вопрос — о том, как ей следует дальше поступить с любимым котом. Будучи врачом, она прекрасно знала, что никакого бешенства у Фила нет. А с моих слов ей стало известно — через несколько дней, после окончания карантина, кота мы ей возвратим. Феликс Николаевич, по моему мнению, тоже в больнице не залежится…

И что дальше? Ведь им всем предстояло жить в одной квартире. Неужели всё-таки слепая животная ревность? Может права хозяйка кота? Фил действительно мстил новому жильцу за некорректное отношение к нему — семейному старожилу, — пусть даже если он и являлся домашним животным.

Но это с одной стороны, рассуждал я под мерное урчание мотора машины ветеринарной помощи. А с другой? Быть страшным ревнивцем и свирепым мстителем миролюбивому человеку — это же недопустимо. Что же касается сообщения Фаины Ивановны о якобы некорректном отношении Феликса Николаевича к коту, то этот довод у меня вызывал большие сомнения.

Ведь Феликс Николаевич, будучи детским врачом, по своей натуре, наверняка имел самые добрые человеческие качества. Он выбрал для себя трудную, но очень гуманную работу и делал её, порой рискуя не только своим здоровьем, но и единственной жизнью. И всё это во благо детей. Причём не своих, а совершенно чужих — незнакомых. Ни о какой неприязни детского врача к домашнему животному, принадлежавшему его любимой жене, которое заменяло ей ребенка, и речи быть не могло. Подумаешь, какое дело — человек, взяв кота под животик, снял его с кровати и аккуратненько вынес за дверь спальни. Я и сам не раз сгонял своих кошек с постели, особенно на даче, когда они под утро, да ещё в сырую погоду, возвращались домой через форточку и бесцеремонно укладывались на мою подушку, рядом с моей головой. А на мокрых лапках песок… Удовольствие испытываешь небольшое, когда утыкаешься лицом в мелкие колючие песчинки и ощущаешь песок на щеках, в носу… Сразу становиться не до сна… И вполне естественно, как я не обожал кошек, мириться с таким безобразием не желал. Ну и что из этого? Никакой обиды кошки на меня не держали. Животные словно понимали, что провинились. Через некоторое время, когда их лапы высыхали и земля с них стряхивалась, мои любимые звери снова возвращались. Утыкались в меня своими холодными мокрыми носиками и мурлыкали в самое ухо. Словно ничего такого некорректного до этого и не происходило… И в этой идиллии утренний сон мне был особенно приятен.

От крепко-накрепко захвативших меня мыслей о коте Филе мне удалось отвлечься только на небольшой промежуток времени, пока я занимался оживлением щенка. Но стоило мне восстановить у него дыхание и добиться стойкого улучшения его самочувствия и убедиться в том, что у него не только появился сосательный рефлекс, но и аппетит, как мои мысли тут же вернулись к Филу.

Наблюдая, как только что умирающий щенок крепко прильнул к соску матери и с жадностью поглощает молоко, при этом двумя слабенькими передними лапками с периодичностью часового механизма целенаправленно надавливает на молочную железу, чтобы увеличить выделение молока, я непроизвольно встал на защиту кота. Мне просто не верилось, что в мозгу психически здорового и уравновешенного домашнего животного, просто так, ни с того ни с сего, могло возникнуть кровожадное желание отведать человеческой плоти. Природа этого не предусмотрела. На всё, видимо, имелась своя веская причина, которую нам — людям — следовало лишь только правильно распознать.

— Какая же подоплёка может служить объяснением подобному случаю зверского нападения кота на человека? — в очередной раз задал я себе этот вопрос.

И уже в который раз в моей голове стала прокручиваться вся информация, накопившаяся за эти несколько дней после произошедшей страшной истории.

Продолжение следует