В на­ча­ле бы­ло…

1

— Дюб-дюб-дюб!
Что в пе­ре­во­де с мо­е­го мла­ден­чес­ко­го озна­ча­ло:
— Пить!
Так за мной прав­ди­во за­пи­са­ла Ма­ма.
Па­па же, вспо­ми­ная, всег­да про­из­но­сил ина­че:
— Дю­ба-дю­ба!
С уда­ре­ни­ем на пер­вом сло­ге.
Так Па­пе нра­ви­лось зна­чи­тель­но боль­ше…

2

Обыч­но лю­ди сна­ча­ла зе­ва­ют, а уже сле­дом — за­сы­па­ют.
Я же, бу­ду­чи мла­ден­цем, спал и зе­вал од­нов­ре­мен­но.
— Спит и зе­ва­ет! — с вос­хи­ще­ни­ем вос­кли­цал про ме­ня Па­па.
«Спит и ви­дит!» — ска­зать обо мне так Па­пе в го­ло­ву не при­хо­ди­ло.
Ви­ди­мо, по­то­му что спал я с за­кры­ты­ми гла­за­ми…

3

Мне бы­ло мень­ше трёх — и я в оди­но­чест­ве смот­рел (чёр­но-бе­лый) те­ле­ви­зор.
Та­кая ла­фа мне вы­па­да­ла не­час­то.
Обыч­но до те­ле­ви­зо­ра ме­ня до­пус­ка­ли ред­ко и до­зи­ро­ван­но.
В со­про­вож­де­нии ко­го-ни­будь из Стар­ших Родст­вен­ни­ков.
Но по­рой слу­ча­лась и на ста­ру­ху про­ру­ха.

Это про­ис­хо­ди­ло толь­ко тог­да, ког­да моя мо­ло­жа­вая Ба­буш­ка ра­бо­та­ла на сво­ей слож­нос­мен­ной ра­бо­те и прос­то не мог­ла фи­зи­чес­ки обес­пе­чить осу­щест­вле­ние то­таль­но­го кон­тро­ля над си­ту­а­ци­ей (чи­тай: над все­ми осталь­ны­ми Стар­ши­ми Родст­вен­ни­ка­ми…).

Так вот, си­дел я пе­ред ма­лень­ким те­ле­ви­зо­ром в Боль­шой ком­на­те и очень вни­ма­тель­но смот­рел транс­ля­цию взрос­ло­го спек­так­ля — пье­сы Горь­ко­го «На дне».
В клас­си­чес­кой по­ста­нов­ке МХА­Та име­ни его же.
Впро­чем, воз­мож­но, это был и «Егор Бу­лы­чов».
Или что-то дру­гое вро­де…
Ми­мо­хо­дом воз­ник­нув ря­дом, Па­па не пре­ми­нул сар­кас­ти­чес­ки по­ин­те­ре­со­вать­ся:
— Ну, что, брат, пье­са-то про ко­го?
От­вет мой (по­том за­пи­сан­ный Ма­мой в за­пис­ную книж­ку, спе­ци­аль­но при­спо­соб­лен­ную под сы­новьи пер­лы) при­во­жу до­слов­но:
— Это пье­са про бо­га­тых и бед­ных!
Про по­ме­щи­ках и ка­пи­та­лис­тах!..

4

— Есть та­кая опе­ра «Бо­рис Бру­нов», — без­ус­пеш­но, со сле­за­ми на гла­зах, уве­рял я, поч­ти трёх­лет­ний, при­яз­нен­но сме­ю­щих­ся Стар­ших Родст­вен­ни­ков.

Пос­ле собст­вен­но­уш­но­го про­слу­ши­ва­ния по ра­дио опе­ры Му­сорг­ско­го «Бо­рис Го­ду­нов»…

5

Эта со­вет­ская пе­сен­ка из му­зы­каль­но­го ки­но­филь­ма мне очень нра­ви­лась.
По­это­му я её час­то пел.
Точ­нее, ис­пол­нял двух­ст­роч­ный от­ры­вок.
При­чём вмес­то пра­виль­ных слов:

«По пя­там за ней хо­дил.
Глаз влюб­лён­ных не сво­дил», —

У ме­ня по­лу­ча­лось так:

— Ка­пи­тан за ней хо­дил.
По-ту­рец­ки го­во­рил!

Вро­де бы со­всем не на­роч­но по­лу­ча­лось.
Но толь­ко так.
Не ина­че…
Ка­пи­тан был не­из­вест­но ка­ко­го ран­га.
А был ещё не­кто ран­гом опре­де­лён­но по­мень­ше ка­пи­та­на.
По­э­ти­чес­кий мат­рос.
Мо­ряк Спич­киб­ряк.
Ко­то­рый «рас­тя­нул­ся — как чер­вяк»…
С печ­ки бряк, в смыс­ле…

6

Эту пес­ню про поч­таль­о­на час­то пе­ре­да­ва­ли по Все­со­юз­но­му ра­дио.
В ис­пол­не­нии дра­ма­ти­чес­ко­го ак­тёра Оле­га Аноф­ри­е­ва.
Нра­ви­лась она мне то­же.
Толь­ко на­ча­ло при­пе­ва слег­ка сму­ща­ло мои уши.
Во­пи­ю­щей сво­ей без­гра­мот­ностью.
С точ­ки зре­ния мос­ков­ско­го рус­ско­го (язы­ка):

«Отво­ри­те ско­рей
Поч­таль­о­ну две­рей!..»

Лишь бу­ду­чи млад­шим школь­ни­ком, я со­об­ра­зил, что слы­шать ушам сле­до­ва­ло «поч­таль­он у две­рей».

А не то, что они (Па­па на­зы­вал их «ло­ка­то­ры») оши­боч­но улав­ли­ва­ли…

7

— Пить! Пить! Пить! —
Кри­чал ко­тёнок,
Ког­да не­сли его то­пить! —

то ли пел, то ли дек­ла­ми­ро­вал Па­па.
— И что? — им ис­то­пи­ли печ­ку? — ужа­са­ясь, не­до­уме­вал я.

8

В до­школь­ни­чест­ве я счи­тал, что де­воч­ки су­щест­ва осо­бые: не едят и не хо­дят в туа­лет.
Я был в этом аб­со­лют­но уве­рен.
Да­же не­смот­ря на то, что мои дет­са­дов­ские од­но­групп­ни­цы каж­дый день зав­тра­ка­ли, обе­да­ли и пол­дни­ча­ли у ме­ня под бо­ком.
Да и на горш­ках мы час­тень­ко ря­дыш­ком си­жи­ва­ли…

9

Бу­ду­чи стар­шим до­школь­ни­ком, ког­да окон­ча­тель­но вы­рас­ту, я меч­тал стать ка­пи­та­ном.
Ка­пи­та­ном ко­ман­ды КВН ка­ко­го-ни­будь ин­сти­ту­та…

10

В стар­шем до­школь­ни­чест­ве ку­пи­ли мне вы­ход­ной, прак­ти­чес­ки взрос­лый кос­тюм, со­сто­я­щий из ком­би­ни­ро­ван­но­го пид­жа­ка и длин­ных се­ро­ва­то-зе­ле­но­ва­тых в ис­кор­ку брюк со стрел­ка­ми.

Я тог­да очень лю­бил хо­дить с Ба­буш­кой в цирк — и чрез­вы­чай­но час­то там ока­зы­вал­ся.

Впер­вые уви­дев ме­ня в этом кос­тю­ме, Па­па ска­зал:
— Ты, брат, те­перь всем не­зна­ко­мым мо­жешь го­во­рить, что ты на­сто­я­щий кар­лик из Гос­цир­ка!..

11

До­ста­точ­но час­то, и в от­сут­ст­вии, и в при­сут­ст­вии Стар­ших Родст­вен­ни­ков я вер­тел­ся пе­ред зер­ка­лом в на­шей при­хо­жей, гри­мас­ни­чая и при­го­ва­ри­вая:

— Я кло­ун со­вет­ской детво­ры! Хи-Хи!

При­чём «Хи-Хи» яв­ля­лось од­нов­ре­мен­но и зву­ко­под­ра­жа­ни­ем сме­ху, и про­зви­щем кло­уна…

12

Де­душ­ка очень лю­бил де­лать мне пýплик, а я очень лю­бил, ког­да Де­душ­ка мне его де­лал.
Вы спрóсите:
— Что та­кое пýплик?
— Ну, это что-то вро­де неж­но-ху­ли­ган­ско­го ще­кот­но-под­фыр­ки­ва­ю­ще­го Де­душ­ки­но­го по­це­луя вб­ли­зи пу­поч­ка.
Ад­ре­со­ван­но­го пер­со­наль­но мне: вну­ку-до­школь­ни­ку…

13

Вый­ти из на­ше­го подъ­ез­да мож­но бы­ло как во двор, так и на ули­цу.
Вой­ти внутрь — и с ули­цы, и со дво­ра.
Вход-вы­ход че­рез двор был от­крыт круг­ло­го­дич­но.
А улич­ный — толь­ко с по­след­них чи­сел ап­ре­ля по сре­ди­ну ок­тяб­ря.
Ког­да по­го­да, по мне­нию жэков­ско­го на­чальст­ва, по­зво­ля­ла…
Не­кто не­ви­ди­мый от­пи­рал подъ­езд­ную дверь в сто­ро­ну ули­цы — и на по­лго­да па­рад­ное дейст­ви­тель­но ста­но­ви­лось па­рад­ным.
Ка­кая же воз­ни­ка­ла ра­дость от предо­став­лен­ной ми­ром воз­мож­нос­ти пос­ле дол­го­го сон­но­го пе­ре­ры­ва на­ко­нец вый­ти в свет че­рез па­рад­ный подъ­езд!
Мой путь к школь­ным зна­ни­ям 1 сен­тяб­ря шесть­де­сят шес­то­го — то­же стар­то­вал от­сю­да…

Пос­ле пер­во­го клас­са…

Я окон­чил пер­вый класс.
И Стар­шие Родст­вен­ни­ки ре­ши­ли от­пра­вить ме­ня в под­мос­ков­ный пи­о­нер­ский ла­герь.
Вмес­то при­выч­ной, го­ря­чо лю­би­мой да­чи.
На од­ну июнь­скую сме­ну.
Ла­герь был от Де­душ­ки­ной ра­бо­ты.
Ма­лень­кий, трёх­от­ряд­ный.
По воз­рас­ту я, ес­тест­вен­но, по­пал в тре­тий.
И на­ча­лись мои тос­кли­вые ла­гер­ные де­нёч­ки.
Ко­то­рым я вёл счёт.
А ещё гре­ла серд­це тай­ная на­деж­да: вдруг ме­ня за­бе­рут рань­ше по­ло­жен­но­го сро­ка.
Мне это­го не обе­ща­ли, но я хо­ро­шо пом­нил, что оба ра­за, ког­да я ез­дил на да­чу с дет­ским са­дом, то воз­вра­щал­ся до­мой рань­ше.
На Де­душ­ки­ной пер­со­наль­ной ма­ши­не.
С Ба­буш­кой.
Прав­да, тог­да обе­ща­ли.
И в пер­вый раз очень быст­ро за­бра­ли.
Уже че­рез па­ру не­дель пос­ле при­ез­да.
Слиш­ком жал­ко я смот­рел­ся…
Во вто­рой же — хоть и за­бра­ли фор­маль­но рань­ше, од­на­ко все­го лишь за не­сколь­ко ми­нут до об­ще­го отъ­ез­да.

А вот ав­то­бу­сы, на ко­то­рых дет­са­дов­цам пред­сто­я­ло дви­нуть­ся в об­рат­ный путь, при­бы­ли из Моск­вы, да­же опе­ре­див по­жа­ло­вав­шую за мной Ба­буш­ку.

Я — пом­нит­ся — очень пе­ре­жи­вал и на неё оби­жал­ся…
Ла­герь име­но­вал­ся «Вос­ток-2».
В честь кос­ми­чес­ко­го ко­раб­ля, пи­ло­ти­ро­вав­ше­го­ся лёт­чи­ком-кос­мо­нав­том № 2 Гер­ма­ном Ти­то­вым.
Но — кро­ме на­зва­ния — ни­че­го кос­ми­чес­ко­го в ла­ге­ре не на­блю­да­лось.
Всё вы­гля­де­ло пре­дель­но при­зем­лён­но, од­но­тон­но, ма­ло­вы­ра­зи­тель­но.
И до­ми­ки, где мы спа­ли, и ого­ро­жен­ная за­бо­ром тер­ри­то­рия, и улич­ные кра­ны с во­дой, под ко­то­ры­ми пе­ред сном тре­бо­ва­лось мыть но­ги.
И ли­ней­ки, и кост­ры, и по­хо­ды, и круж­ко­вая ра­бо­та.
И сто­лов­ская еда.
И не­об­хо­ди­мость справ­лять нуж­ду в про­пах­шем хлор­кой де­ре­вян­ном мно­го­оч­ко­вом сор­ти­ре, ку­да я не мог за­ста­вить се­бя вой­ти в те­че­ние не­де­ли.
На­чаль­ной не­де­ли здеш­ней двад­ца­ти­че­ты­рёх­д­нев­ной жиз­ни.
Что ме­ня угне­та­ло и му­чи­ло до­пол­ни­тель­но.
Да­же ред­кие вспыш­ки за­пре­щён­но­го ад­ми­нист­ра­ци­ей фут­бо­ла не ра­до­ва­ли.
Иг­рать в не­го бы­ло прак­ти­чес­ки не­где.
Ведь на во­лей­боль­ной пло­щад­ке иг­ра­ли в пи­о­нер­бол.
А дру­гих спор­тив­ных со­ору­же­ний в ла­ге­ре не во­ди­лось…

* * *

«Вос­ток» — пи­о­нер­лаг,
Где ты — с тос­кой по до­му.
Ли­ня­ло-крас­ный флаг
Всег­да го­тов
К подъ­ёму…
Ро­ди­тель­ско­го дня
До­ждать­ся не­ту мо­чи…
Не за­пад — за­пад­ня.
И — спёр­тый за­пах но­чи…

К спёр­то­му за­па­ху при­ме­ши­вал­ся и за­пах зуб­ной па­с­ты.
И её вкус.
Как пра­ви­ло — за­пах и вкус дет­ской зуб­ной па­с­ты «Ягод­ка».
Ко­то­рой друг дру­га ма­за­ли ночью.
Пи­о­не­ры.
И при­мкнув­шие к ним ок­тяб­ря­та.
Внут­ри сво­ей спаль­ни.
Или, вле­зая — сквозь от­кры­тые ок­на — в чу­жую.
А ещё «Вос­ток-2» по­зна­ко­мил ме­ня с рус­ским ма­том.
О су­щест­во­ва­нии ко­е­го я преж­де и не по­до­зре­вал…
Но всё ког­да-ни­будь кон­ча­ет­ся.
По­до­шёл к кон­цу и мой пи­о­нер­ла­гов­ский срок.
И я вер­нул­ся до­мой.
На од­ном из трёх, сле­до­вав­ших ми­ни-ко­лон­ной ав­то­бу­сов.
В со­про­вож­де­нии во­жа­тых.
Вмес­те со все­ми пи­о­не­ра­ми и ок­тяб­ря­та­ми.
Мно­гие из ко­то­рых вер­ну­лись лишь на ма­лю­сень­кую пе­ре­смен­ку.
А я вер­нул­ся до­мой, что­бы впер­вые от­пра­вить­ся к мо­рю.
К Бал­тий­ско­му.
Так ре­ши­ли Стар­шие Родст­вен­ни­ки.
От­пра­вил­ся ту­да вмес­те с Ма­мой.
На по­ез­де.
Че­рез не­де­лю у неё — как раз — на­чи­нал­ся от­пуск.
Це­ли­ком и без остат­ка предо­став­лен­ный мне.
Фак­ти­чес­ки в ка­чест­ве ком­пен­са­ции.
За все мои од­нос­мен­ные мни­мые при­о­бре­те­ния и оче­вид­ные мо­раль­ные по­те­ри.

В до­ме от­ды­ха

В Дом От­ды­ха Боль­шо­го те­ат­ра я при­ехал на двад­ца­том трол­лей­бу­се.
Вмес­те с Ма­мой.
За­тра­тив пол­ча­са марш­рут­но­го вре­ме­ни.
Имен­но столь­ко нам по­тре­бо­ва­лось, что­бы до­брать­ся от на­шей оста­нов­ки — Вто­рой Бот­кин­ский про­езд.
— Се­реб­ря­ный бор, ко­неч­ная! — объ­явил в ше­лес­тя­щий мик­ро­фон во­ди­тель.
Ба­буш­ка и Де­душ­ка нас уже жда­ли.
Мы не­мно­го про­шли пеш­ком по са­мой ши­ро­кой, глав­ной здеш­ней ули­це, с го­лу­бы­ми, ка­ча­ю­щи­ми во­ду ко­лон­ка­ми, пе­ред зе­лё­ны­ми до­ща­ты­ми дач­ны­ми за­бо­ра­ми.
А чуть по­го­дя свер­ну­ли на­ле­во.
Пос­ле че­го поч­ти сра­зу вы­яс­ни­лось, что даль­ше мож­но не ид­ти.
По­то­му что мы на мес­те…
В Се­реб­ря­ном бо­ру я бы­вал и рань­ше.
Сю­да мы ез­ди­ли гу­лять.
Иног­да.
В ка­кой-ни­будь (вдруг упав­ший с не­ба) по­го­жий де­ми­се­зон­ный день.
На Де­душ­ки­ной пер­со­наль­ной слу­жеб­ной ма­ши­не.
Вы­ез­жая на ней — по са­мой глав­ной здеш­ней ули­це — пря­мо к бе­ре­гу те­ку­щей вни­зу Моск­ва-ре­ки.
Мы с Де­душ­кой иг­ра­ли в фут­бол.
Или смот­ре­ли, как в не­го иг­ра­ют взрос­лые.
На вы­топ­тан­ной спорт­пло­щад­ке внут­ри ле­со­пар­ко­вой зо­ны, с кри­во­ва­ты­ми бес­се­точ­ны­ми во­ро­та­ми, сва­рен­ны­ми из не­опрят­ных труб.
Пе­ре­кус про­ис­хо­дил вб­ли­зи сто­я­щей на бе­ре­гу — плос­кой мор­дой к Моск­ва-ре­ке — «Вол­ги»…
Ба­буш­ка вы­ни­ма­ла при­па­сён­ные бу­тер­бро­ды с мо­ей лю­би­мой док­тор­ской кол­ба­сой и боль­шой ки­тай­ский тер­мос с под­сла­щён­ным (спе­ци­аль­но для ме­ня) гру­зин­ским чаем.
Я пред­по­чи­тал его пить из бе­лой пласт­мас­со­вой тер­мос­ной крыш­ки (хо­тя чаш­ки Ба­буш­ка бра­ла с со­бой).
И — о чу­до! — Ба­буш­ка мне по­зво­ля­ла…
Или зи­мой — по вос­крес­ным ут­рам — на си­не-жёл­том трол­лей­бу­се, за­пол­ня­ю­щим­ся по до­ро­ге, при­ез­жа­ли мы сю­да с Ма­мой — ка­тать­ся на лы­жах.
И я вы­би­рал го­ры с не­сколь­ки­ми ес­тест­вен­ны­ми трам­плин­чи­ка­ми.
И мно­го­крат­но, дер­жа пал­ки за спи­ной, ска­ты­вал­ся вниз, со­вме­щая плав­ное сколь­же­ние с по­лёта­ми, от ко­то­рых за­хо­ди­лось серд­це…
Дом от­ды­ха Боль­шо­го те­ат­ра воз­ник в жиз­ни на­шей семьи срав­ни­тель­но не­дав­но.
Де­душ­кин со­слу­жи­вец, жив­ший на той же ули­це, что и мы, был же­нат на со­лист­ке Боль­шо­го те­ат­ра.
Они час­то ез­ди­ли в этот Дом от­ды­ха на вы­ход­ные: со­всем близ­ко, а ка­кая кра­со­та!
Во всех смыс­лах!
Дейст­ви­тель­но, жи­во­пис­ность, ком­фор­та­бель­ность, уют­ность, да­же до­маш­ность.
И по­тря­са­ю­щее пи­та­ние.
Ни­че­го вкус­нее ни­где и ни­ког­да я не ел.
Чем та­мош­ние обе­ды.
И ужи­ны.
Ни­где так рас­ко­ван­но, уве­рен­но, без­оши­боч­но не иг­рал в по­пу­ляр­ный тог­да бад­мин­тон.
Ни­где не чувст­во­вал се­бя так здо­ро­во, спо­кой­но, уми­ротво­рён­но.
Толь­ко здесь, в ма­лень­ком ти­хом До­ме от­ды­ха Боль­шо­го те­ат­ра, где бы­вал-то все­го счи­тан­ное ко­ли­чест­во раз, на­ве­щая Ба­буш­ку и Де­душ­ку…
А тот, пер­вый, в май­ский празд­нич­ный день, ког­да мы при­еха­ли сю­да с Ма­мой и Ба­буш­ка с Де­душ­кой встре­ти­ли нас на трол­лей­бус­ном кру­ге, вплот­ную при­мы­ка­ю­щем к рус­ской при­ро­де, я за­пом­нил.
По­то­му что из-за от­сут­ст­вия ав­то­ма­ти­чес­кой руч­ки риск­нул на­пи­сать до­маш­нее со­чи­не­ние ша­ри­ко­вой.
Хо­тя нам, чет­ве­рок­лас­сни­кам, пи­сать ша­ри­ко­вой руч­кой до пя­то­го клас­са ка­те­го­ри­чес­ки за­пре­ща­лось…
Риск­нул на­пи­сать — и по­лу­чил пя­тёр­ку.
И с ней — за­ра­бо­тан­ное пра­во пи­сать ша­ри­ко­вой руч­кой все остав­ши­е­ся до окон­ча­ния на­чаль­ной шко­лы со­чи­не­ния…
А ещё за­пом­нил по­то­му, что на­зад, из До­ма от­ды­ха, мы с Ма­мой воз­вра­ща­лись на «Вол­ге».
Нет, не на Де­душ­ки­ной слу­жеб­ной и пер­со­наль­ной.
На еди­но­лич­ной собст­вен­ной ма­ши­не.
За ру­лём оной си­дел её вла­де­лец — зна­ме­ни­тый (сво­им го­ло­сом) на весь Со­вет­ский Со­юз дик­тор Ле­ви­тан.
Юрий Бо­ри­со­вич.

Так же как Де­душ­кин со­слу­жи­вец, Ле­ви­тан жил на дру­гой сто­ро­не на­шей ули­цы — вот Де­душ­ка, ко­то­ро­му Ле­ви­тан — то­же — был со­слу­жи­вец, да­же при­ятель, — и по­про­сил его нас под­вез­ти.
Ког­да тот со­брал­ся в го­род.
А мо­жет, это пред­ло­жил Де­душ­ке сам Ле­ви­тан…

Про по­дар­ки

В до­школь­ни­чест­ве за на­сто­я­щие по­дар­ки я при­зна­вал толь­ко что-то не­съедоб­ное.
Школь­ная по­ра не при­внес­ла в моё от­но­ше­ние к по­дар­кам ни­че­го прин­ци­пи­аль­но но­во­го.

По-преж­не­му мной це­ни­лось толь­ко то, что не мог­ло рас­та­ять во рту или пе­ре­ва­рить­ся в же­луд­ке.

По­это­му по­дар­ки с раз­но­об­раз­ных сто­лич­ных Ёлок — ле­ден­цы, ма­лень­кие шо­ко­лад­ки, шо­ко­лад­ные кон­фе­ты с на­чин­кой и по­мя­тые ман­да­рин­ки, упа­ко­ван­ные в од­но­ра­зо­вые бу­маж­но-кар­тон­ные че­мо­дан­чи­ки или — ху­же то­го — цел­ло­фа­но­вые па­ке­ты, — ре­аль­ны­ми по­дар­ка­ми мной не вос­при­ни­ма­лись.

Раз­ве что — по­дар­ки с Крем­лёв­ской Ёл­ки, ко­то­рые изо­бре­та­тель­но вкла­ды­ва­лись в ка­кую-ни­будь пласт­мас­со­вую иг­руш­ку, спе­ци­аль­но для это­го де­ла смо­де­ли­ро­ван­ную.
При­чём каж­дый Но­вый год иг­руш­ка бы­ла но­вая.
Пом­ню пя­ти­ко­неч­ную ажур­но-дыр­ча­тую крем­лёв­скую звез­ду, пос­ле до­маш­не­го вскры­тия ещё с де­ся­ток лет про­ле­жав­шую на сред­ней пол­ке на­ше­го встро­ен­но­го шка­фа в туа­ле­те, ря­дом с Де­душ­ки­ным ящич­ком для ин­ст­ру­мен­тов.

Я — кра­еш­ком — за­це­пил то вре­мя, ког­да Крем­лев­ские Ёл­ки про­во­ди­лись в са­мом Крем­ле, в Ге­ор­ги­ев­ском за­ле.
А не в Крем­лёв­ском Двор­це съез­дов — то­же об­ло­мив­шем­ся мне раз-дру­гой-тре­тий…
Кро­ме Глав­ной Крем­лёв­ской Ёл­ки (собст­вен­но в зда­нии Крем­ля) — как бы спе­ци­аль­но па­рал­лель­но с ней — про­хо­ди­ла Ёл­ка мас­шта­бом по­мень­ше, но — то­же — Крем­лёв­ская — на ули­це, вб­ли­зи крас­но­кир­пич­ных дер­жав­ных стен.
По-мо­е­му, она так и на­зы­ва­лась: Ма­лая Крем­лёв­ская Ёл­ка…
И по­дар­ки на ней раз­да­ва­лись ма­лые крем­лёв­ские, то есть встро­ен­ные внутрь пласт­мас­со­вой иг­руш­ки.
Обыч­но — умень­шен­ной в раз­ме­рах ко­пи­ей той фи­гу­ры, внут­ри ко­то­рой на­хо­дил­ся по­да­рок с Глав­ной Ёл­ки.
Ма­лой Крем­лёв­ской Ёл­ки у ме­ня не слу­чи­лось.
Хо­тя по­да­рок с неё од­наж­ды всё-та­ки мне до­стал­ся.
На мой ян­вар­ский ста­ро­но­во­год­ний день рож­де­ния его мне при­нес­ла тро­ю­род­ная сест­ра.
Ви­ди­мо, по­бы­вав­шая на Ма­лой Ёл­ке…
На­до ска­зать, по­да­рок ока­зал­ся в кас­су.
Бо­лее то­го, я имен­но о нём да­же меч­тал.
Ведь в ка­чест­ве иг­руш­ки вы­сту­па­ла оча­ро­ва­тель­ная пласт­мас­со­вая Сне­гу­роч­ка.
Со­ста­вив­шая пол­ный ком­плект с мо­им пласт­мас­со­вым Де­дом Мо­ро­зом.
За не­сколь­ко дней до это­го вру­чён­ным мне в по­да­рок на Боль­шой Крем­лёв­ской Ёл­ке.
Они до сих пор в ра­бо­чем строю — мои со­вет­ские пласт­мас­со­вые Де­душ­ка и Внуч­ка.
Прав­да, ра­бо­та­ют они — как и преж­де — все­го па­роч­ку не­дель в го­ду.
Не­раз­луч­ной родст­вен­ной па­роч­кой стоя под ёл­кой.
Ча­ще — од­но­ра­зо­вой…

На­ша иг­ра

В эту иг­ру мы иг­ра­ли с Па­пой.
Вер­нее, Па­па со мной, уже школь­ни­ком.
Ког­да вы­хо­ди­ли на ули­цу — и, гу­ля­ю­чи, шли от Бе­го­вой по Ле­нин­град­ско­му про­спек­ту в сто­ро­ну Крас­ной пло­ща­ди.
Впро­чем, на­чи­на­ли мы со­всем с дру­гой иг­ры — под на­зва­ни­ем «Что у нас есть».
— Что у нас есть? — спра­ши­вал Па­па.
От­вет же сле­до­ва­ло ис­кать на окрест­ных вы­вес­ках.
По боль­шой час­ти, ма­га­зин­ных.
По­лу­ча­лось: дет­ское пи­та­ние, гаст­ро­ном, ры­ба, мя­со, мо­ло­ко, хлеб, кон­сер­вы, ко­фе, ап­те­ка, по­лик­ли­ни­ка, па­рик­ма­хер­ская, хим­чист­ка, ателье, тка­ни, сбе­ре­га­тель­ная кас­са…
В об­щем, то­го, что у нас есть хва­та­ло с лих­вой, — и это да­же на­чи­на­ло на­до­едать.
Тог­да Па­па ме­нял пра­ви­ла иг­ры.
— Че­го нам не хва­та­ет? — спра­ши­вал Па­па.
От­вет над­ле­жа­ло най­ти на тех же вы­вес­ках.
Или — на иных…
Но обя­за­тель­но про­чи­тан­ных не в име­ни­тель­ном па­де­же, а в ро­ди­тель­ном — в том са­мом, в ко­то­ром за­да­вал­ся во­прос.
По­лу­ча­лось: ко­фе, ка­фе, ателье, тка­ни, кас­сы аэро­фло­та…
А ещё — кол­ба­сы.
По­то­му что в этом сло­ве ме­ня­лось — вдо­ба­вок — и уда­ре­ние…

Пет­ля Не­сте­ро­ва

Был в Цент­раль­ном пар­ке куль­ту­ры и от­ды­ха име­ни Горь­ко­го (ко­то­рый в млад­шем до­школь­ни­чест­ве я име­но­вал «Парк Куль­ту­ры и Горь­ко­го») ат­трак­ци­он под на­зва­ни­ем «Пет­ля Не­сте­ро­ва».
От­час­ти ими­ти­ро­вав­ший воз­душ­ный ма­нёвр зна­ме­ни­то­го рос­сий­ско­го авиа­то­ра.
По­се­ти­те­ля ат­трак­ци­о­на са­жа­ли на не слиш­ком ши­ро­кое оди­ноч­ное ме­тал­ли­чес­кое кра­ше­ное си­денье.
На те­ле, в рай­о­не жи­во­та, и гру­ди жёст­ко за­креп­ля­ли не­сколь­ко ря­дов то ли бре­зен­то­вых, то ли ко­жа­ных рем­ней.
Пос­ле че­го да­ва­ли старт по­лёту.
Он длил­ся не­сколь­ко ми­нут — и вклю­чал в се­бя мно­го­крат­ное вы­пол­не­ние пар­ко­вой «Пет­ли Не­сте­ро­ва», пред­став­ляв­шей со­бой вер­ти­каль­ное вра­ще­ние во­круг па­ру­мет­ро­вой оси оди­ноч­но­го ме­тал­ли­чес­ко­го си­денья с че­ло­ве­ком на бор­ту…
При­чём де­ти, по-мо­е­му, до де­ся­ти лет на се­анс ка­те­го­ри­чес­ки не до­пус­ка­лись.
За­при­ме­тил я этот ат­трак­ци­он го­доч­ков с шес­ти — и тер­пе­ли­во ждал, ког­да уже бу­дет офи­ци­аль­но раз­ре­ше­но.
В об­щем, на­ко­нец, при­шёл та­кой де­нёк — и Па­па с Ма­мой вы­нуж­ден­но да­ли мне об­щее ро­ди­тель­ское «добро».
Остав­шись у вхо­да на ат­трак­ци­он, ря­дом с бу­доч­кой, где ку­пи­ли дет­ский би­лет для сво­е­го упор­но­го ре­бён­ка.
Ко­ро­че, от­пра­ви­ли ме­ня слу­жи­те­ли ат­трак­ци­о­на в ли­ми­ти­ро­ван­ный пятью, ка­жет­ся, ми­ну­та­ми, прак­ти­чес­ки ав­то­ном­ный по­лёт — и поч­ти сра­зу я по­чувст­во­вал, что рем­ни, при­зван­ные ме­ня стра­хо­вать от (впол­не) воз­мож­но­го па­де­ния-при­зем­ле­ния, то ли рас­стег­ну­лись, то ли из­на­чаль­но пло­хо на мне за­кре­пи­лись…
Впро­чем, не все.
Верх­ние ря­ды рем­ней, ко­то­рые об­ви­ва­ли мне ру­ки, — дер­жа­лись как на­до.
Не да­вая дер­жать­ся мо­им ру­кам за бо­ко­вые по­лу­бор­ти­ки ме­тал­ли­чес­ко­го си­денья…
Те­ло же моё при оче­ред­ном взлёте ли­хо­ра­доч­но дёр­га­лось и бол­та­лось, бу­ду­чи сво­бод­но от гнёта сполз­ших ку­да-то со­всем вниз ниж­них рем­ней.
Но­ро­вя сполз­ти — вслед за ни­ми…
К счастью, лю­бой взлёт окан­чи­вал­ся спус­ком, крат­ков­ре­мен­но вби­вав­шим ме­ня вглубь скольз­ко­го ме­тал­ли­чес­ко­го си­денья…
Каж­дый но­вый ви­ток «Пет­ли Не­сте­ро­ва» ре­аль­но пре­тен­до­вал на то, что­бы сде­лать­ся для ме­ня по­след­ним.
В том смыс­ле, что — смер­тель­ным…
Од­на­ко — не стал.
— Ну, как те­бе ле­та­лось? — спро­си­ли ме­ня по воз­вра­ще­нии на зем­лю Ро­ди­те­ли.
— До­воль­но страш­но! — чест­но от­ве­тил я, опус­кая под­роб­нос­ти…

Все­со­юз­ная чер­но­мор­ская здрав­ни­ца

Пу­тёв­ка в Ар­тек до­ста­лась мне по бла­ту.
Так по­лу­чи­лось, что я до­жил уже до две­над­ца­ти с лиш­ним лет, а на Чёр­ное мо­ре ни­ког­да не ез­дил.
Все во­круг де­ти ез­ди­ли.
Все, но не я.
Так по­лу­чи­лось, что не по­лу­ча­лось…
Если в стар­шем до­школь­ни­чест­ве и са­мом млад­шем школь­ни­чест­ве я ещё спал и ви­дел се­бя ку­па­ю­щим­ся в да­лёкой от до­ма со­лё­ной тёп­лой во­дич­ке, то клас­са с треть­е­го про­ник­ся пол­ным без­раз­ли­чи­ем к этой те­ме.

Но Ба­буш­ка чувст­во­ва­ла, что я не­спра­вед­ли­во ущем­лён — и она, Ба­буш­ка, здесь яв­но не до­ра­бо­та­ла.
Да и лю­ди что о на­шей семье по­ду­ма­ют: да­же ре­бён­ка на юг вы­вез­ти не мо­гут…
В об­щем, Ба­буш­ку та­кая си­ту­а­ция му­чи­ла.
И Ба­буш­ка пе­ри­о­ди­чес­ки под­му­чи­ва­ла Де­душ­ку.
Зу­дя над ухом своё, Ба­буш­ки­но…
А тут на­ме­ти­лась по­езд­ка во Все­со­юз­ный пи­о­нер­ский ла­герь «Ар­тек».
Во все­со­юз­ную чер­но­мор­скую здрав­ни­цу.
На од­ну сме­ну.
От Де­душ­ки­ной ра­бо­ты…
В Ар­тек по­сы­ла­ли луч­ших пи­о­не­ров и школь­ни­ков (по край­ней ме­ре — так дек­ла­ри­ро­ва­лось).

Вот и от Де­душ­ки­ной ра­бо­ты (сверху при­шла раз­на­ряд­ка) долж­ны бы­ли по­ехать луч­шие: юные дик­то­ры — ве­ду­щие ут­рен­ней двад­ца­ти­ми­нут­ной ра­дио­пе­ре­да­чи «Пи­о­нер­ская зорь­ка» (по буд­ням она вы­хо­ди­ла в эфир еже­днев­но, кро­ме чет­вер­га, в 7.40.).

А так­же — юн­ко­ры — юные кор­рес­пон­ден­ты той же «Пи­о­нер­ской зорь­ки».
В ко­ли­чест­ве трёх че­ло­век.
Вот од­ним из этих трёх юных я и ока­зал­ся.
По бла­ту.
Ко­то­рый в мо­ей жиз­ни при­сут­ст­во­вал с до­школь­ной по­ры.
К пер­ма­нент­но­му на­ли­чию бла­та я хоть и при­вык (да­же иног­да, в край­них си­ту­а­ци­ях, на не­го упо­вал), но ком­фор­та осо­бо­го в его окру­же­нии не чувст­во­вал.

На­про­тив, там, где что-то де­ла­лось по бла­ту, очень час­то воз­ни­ка­ли все­воз­мож­ные не­сты­ков­ки и на­клад­ки, ощу­ща­е­мые мной как не­лов­кос­ти.
При­чём не­лов­ко я на­чи­нал се­бя чувст­во­вать за­ра­нее, ещё до воз­ник­но­ве­ния не­сты­ко­вок и на­кла­док, пред­уга­ды­вая их бу­ду­щее по­яв­ле­ние и со­пут­ст­ву­ю­щие им слож­нос­ти.
Ко­ро­че, ехать в Ар­тек я от­нюдь не рвал­ся.
И по­то­му, что во­об­ще луч­шим се­бя не счи­тал, и по­то­му, что ни юным дик­то­ром, ни юн­ко­ром не яв­лял­ся.
Да и блат как спо­соб от­но­ше­ния с ми­ром не­до­люб­ли­вал….

И да­же ин­фор­ма­ция о том, что по­езд­ка за­хва­ты­ва­ла бóльшую часть мая, вы­ры­вая ме­ня из школь­ной дейст­ви­тель­нос­ти поч­ти на ме­сяц рань­ше по­ло­жен­но­го сро­ка, в ка­чест­ве ра­дост­ной вес­ти мной не вос­при­ни­ма­лась.
Я по­пы­тал­ся веж­ли­во увер­нуть­ся.
Но Стар­шие Родст­вен­ни­ки (в ли­це Ба­буш­ки) ме­ня при­сты­ди­ли, ска­зав, что о пу­тёв­ке в Ар­тек меч­та­ет каж­дый со­вет­ский ре­бёнок, а за­ев­ший­ся я, ко­то­ро­му она пре­под­но­сит­ся на блю­деч­ке с го­лу­бой ка­ёмоч­кой, по­зво­ляю се­бе во­ро­тить но­сом, вы­ка­зы­вая во­пи­ю­щую не­бла­го­дар­ность про­явив­ше­му чу­де­са со­ци­а­лис­ти­чес­кой пред­при­им­чи­вос­ти Де­душ­ке…

Ана­ли­зы в рай­он­ной по­лик­ли­ни­ке бы­ли (успеш­но) сда­ны, по их ре­зуль­та­там об­мен­ная кар­та по­лу­че­на — и в уроч­ный час (он же пос­ле­уроч­ный для мо­их, оста­ю­щих­ся при шко­ле од­нок­лас­сни­ков) я раз­мы­то при­ча­лил к Де­душ­ки­ной ра­бо­те, от­ку­да с ещё дву­мя юны­ми бу­ду­щи­ми ар­те­ков­ца­ми и од­ним со­про­вож­да­ю­щим взрос­лым пе­ре­брал­ся на от­прав­ной пункт но­мер два.

При­чём в ка­чест­ве со­про­вож­да­ю­ще­го под­ви­зал­ся отец единст­вен­ной де­воч­ки из на­шей, во­лею су­деб воз­ник­шей, пи­о­нер­ской ячей­ки — ра­дио­жур­на­лист, ехав­ший в Крым от­ды­хать.

Де­воч­ка (это я со­об­ра­зил от­нюдь не сра­зу) к юным дик­то­рам и к юн­ко­рам име­ла от­но­ше­ние вро­де мо­е­го, в смыс­ле — не име­ла ни ма­лей­ше­го.
А вот маль­чик имел.
Са­мое пря­мое, бу­ду­чи на­сто­я­щим юным дик­то­ром.
И боль­шим про­каз­ни­ком (что вы­яс­ни­лось не­сколь­ко поз­же…).
Те­перь на­ша груп­па, на­зы­ва­ю­ща­я­ся по­че­му-то «Моск­ва — Эва­ко­ба­за», на­счи­ты­ва­ла уже один­над­цать че­ло­век.
В этом со­ста­ве мы и при­бы­ли на Кур­ский вок­зал, где за­гру­зи­лись в ско­рый по­езд даль­не­го сле­до­ва­ния.
И бла­го­по­луч­но до­бра­лись до Сим­фе­ро­по­ля.
А мог­ли бы и не слиш­ком…
По­то­му что юный дик­тор (ме­ня стар­ше на класс) до­ро­гой при­ду­мал иг­ру, ко­то­рая за­клю­ча­лась в том, что­бы те­лес­но вы­ле­зать из ок­на ва­го­на — и ви­сеть за его пре­де­ла­ми, па­рал­лель­но дви­же­нию ско­ро­го по­ез­да…

Впро­чем, я в этой иг­ре не участ­во­вал.
Хо­тя юный дик­тор сво­им хо­ро­шо по­став­лен­ным звон­ким го­ло­сом ме­ня до­воль­но ак­тив­но под­на­чи­вал.
Ес­тест­вен­но, ни один (из двух) со­про­вож­да­ю­щих при этом во­пи­ю­щем без­об­ра­зии не при­сут­ст­во­вал (ин­те­рес­но, где они оба на­хо­ди­лись всё это вре­мя?..).

Ко­ро­че, мы до­бра­лись до Сим­фе­ро­по­ля — и вско­ре вы­са­ди­лись на тер­ри­то­рии Все­со­юз­ной школь­ной чер­но­мор­ской здрав­ни­цы — пи­о­нер­ла­ге­ря Ар­тек, по­де­лён­но­го на две­над­цать, что ли, ла­ге­рей, в не­ко­то­рых из ко­то­рых на­ли­чест­во­ва­ло по не­сколь­ко дру­жин.
Нам об­ло­мил­ся ла­герь «Ки­па­рис­ный», од­но­д­ру­жин­ный, две­над­ца­ти­от­ряд­ный…
Весь ве­чер (до глу­бо­кой но­чи) всех при­ехав­ших из раз­ных мест на­шей не­объ­ят­ной ро­ди­ны по этим две­над­ца­ти от­ря­дам и рас­пре­де­ля­ли.
Про­во­дя за­од­но и что-то вро­де со­бе­се­до­ва­ния для вы­яс­не­ния не­ко­то­рых под­роб­нос­тей из жиз­ни опра­ши­ва­е­мых лич­нос­тей.
В част­нос­ти, ад­ми­нист­ра­цию ин­те­ре­со­ва­ло, за ка­кие до­сти­же­ния че­ло­ве­ка сю­да от­пра­ви­ли, пре­ми­ро­вав пу­тёв­кой.
Я под­слу­шал не­сколь­ко ин­тервью и силь­но встре­во­жил­ся, не очень по­ни­мая, что отве­чать на во­про­сы, да­бы не быть раз­об­ла­чён­ным уже на этом эта­пе.

Всег­да го­то­вый (как-ни­как пи­о­нер) к наи­худ­шим ва­ри­ан­там раз­ви­тия со­бы­тий, я пред­по­ло­жил, что вдруг ад­ми­нист­ра­ция об­ла­да­ет упреж­да­ю­щи­ми све­де­ни­я­ми о том, кто я (вер­нее, за ко­го се­бя вы­даю), а опрос — не что иное, как по­след­нее и ре­ши­тель­ное си­то…
И если ад­ми­нист­ра­ция дейст­ви­тель­но в кур­се офи­ци­аль­ной вер­сии по по­во­ду мо­е­го пунк­та при­пис­ки — то врать се­бе до­ро­же.

С дру­гой сто­ро­ны, отве­чать под­роб­но и внят­но — то­же опас­но: мо­гут в си­лу эк­зо­тич­нос­ти мо­ей ле­ген­ды вце­пить­ся и не от­пус­кать до кон­ца сме­ны.
Дер­жа на ви­ду, по­сы­лать в ра­дио­узел за­чи­ты­вать мест­ные тек­с­ты, му­чить за­учи­вань­ем ду­рац­ких ре­чё­вок, при­ла­га­ю­щих­ся в чис­ле обя­за­тель­ных до­пол­не­ний ко всем тор­жест­вен­ным слу­ча­ям, за­став­лять вы­сту­пать пе­ред про­с­ты­ми от­лич­ни­ка­ми с рас­ска­за­ми о жиз­ни ра­дио, да ма­ло ли что ещё…
Вдо­ба­вок и шан­сы ме­ня раз­об­ла­чить при по­доб­ных рас­кла­дах зна­чи­тель­но уве­ли­чи­ва­ют­ся: хоп — и про­ко­лов­ший­ся ди­ле­тант пой­ман — меж­ду де­лом — на не­про­фес­си­о­на­лиз­ме…

Впро­чем, кто я в точ­нос­ти: юный дик­тор или юн­кор — та­кая ин­фор­ма­ция до Ар­те­ка вряд ли рань­ше ме­ня до­ка­ти­лась.
По­это­му луч­ше при­ки­нуть­ся юн­ко­ром, но пре­дель­но скром­ным, не вы­пя­чи­ва­ю­щим се­бя на фо­не про­чих «ры­ца­рей пе­ра» (ци­та­та из тог­даш­ней дет­ской пес­ни про юн­ко­ров…).
Ког­да до­шла до ме­ня оче­редь быть опра­ши­ва­е­мым, на чёт­ко сфор­му­ли­ро­ван­ный во­прос о це­ли при­ез­да в Ар­тек я от­ве­тил на­ме­рен­но кос­но­языч­но и не со­всем внят­но.

Ме­ня веж­ли­во пе­ре­спро­си­ли.
Я по-преж­не­му был не­вня­тен, ле­пе­ча что-то о том, что по­слан вро­де бы для то­го, что­бы по­де­лить­ся по воз­вра­ще­нии (с кем — я умал­чи­вал, при­кры­ва­ясь кос­но­язы­чи­ем) впе­чат­ле­ни­я­ми о по­езд­ке.

На­ко­нец от ме­ня от­ста­ли и опре­де­ли­ли в де­ся­тый от­ряд, где — как вы­яс­ни­лось чуть по­го­дя — ни­ко­го из тех, с кем я успел по­зна­ко­мить­ся, еду­чи из Моск­вы, не ока­за­лось.
Пос­ле бе­се­ды ме­ня от­пра­ви­ли в ба­ню, пред­ва­ри­тель­но за­брав мои ве­щи, а вза­мен вы­дав по­но­шен­ные вы­сти­ран­ные ар­те­ков­ские: от ниж­не­го белья до двух ви­дов пи­о­нер­ской фор­мы, с при­ла­га­ю­щим­ся пи­о­нер­ским гал­сту­ком и пи­лот­кой.

Бы­ла ещё бай­ко­вая крас­ная пи­жа­ма.
А на­ка­ну­не пер­вых физ­куль­тур­ных за­ня­тий воз­ник­ли хлоп­ча­то­бу­маж­ные оте­чест­вен­ные тре­ни­ро­воч­ные кос­тю­мы, здесь по­че­му-то на­зы­ва­ю­щи­е­ся сло­вом «три­ко».
Три­ко бы­ли чёр­ные и си­ние.

Мне до­ста­лось си­нее, об­ла­чив­шись в ко­то­рое, я от­пра­вил­ся на ста­ди­он: за­ни­мать­ся лёг­кой ат­ле­ти­кой.
Сек­ци­ей лёг­кой ат­ле­ти­ки ру­ко­во­дил ла­гер­ный физ­рук, чьей спор­тив­ной спе­ци­а­ли­за­ци­ей был бокс.
По­это­му в на­ши ин­ди­ви­ду­аль­ные са­мо­де­я­тель­ные тре­ни­ров­ки он осо­бо не вме­ши­вал­ся.
Раз­ве что иног­да, по прось­бе ко­го-ни­будь из нас, вклю­чал ви­сев­ший у не­го на гру­ди се­кун­до­мер, что­бы за­сечь вре­мя про­бе­га­ния кон­троль­но­го от­рез­ка.
Предо­став­лен­ный са­мо­му се­бе, я ок­ку­пи­ро­вал сек­тор для прыж­ков в вы­со­ту — и стал про­бо­вать пры­гать сти­лем пе­ре­кид­ной.

— Как? Нор­маль­но? — спро­сил я од­наж­ды у физ­ру­ка.
— Нор­маль­но! — при­вет­ли­во от­ве­тил физ­рук.
Меж­ду про­чим, имен­но с по­да­чи физ­ру­ка мне чуть поз­же уда­лось по­смот­реть те­ле­ви­зи­он­ную транс­ля­цию то­ва­ри­щес­ко­го про­щаль­но­го мат­ча ди­на­мов­ско­го вра­та­ря Льва Яши­на.

В ка­би­не­те зам­ди­рек­то­ра, сре­ди уз­ко­го муж­ско­го кол­лек­ти­ва за­ин­те­ре­со­ван­ных взрос­лых.
Прав­да, при­мчал­ся я ту­да то­же чуть поз­же, про­пус­тив два быст­ро за­би­тых на­ши­ми (сбор­ная «Ди­на­мо») го­ла.
А вот Яшин от сбор­ной ми­ра не про­пус­тил.
Это сде­лал, за­ме­нив­ший его Вла­ди­мир Пиль­гуй…
Раз­бег под­би­рать я не умел, пред­став­ле­ние о толч­ке, ма­хе и тех­ни­ке пе­ре­хо­да че­рез план­ку имел от­но­си­тель­ное, что не по­ме­ша­ло мне вы­иг­рать и пер­венст­во от­ря­да, и пер­венст­во дру­жи­ны.
За­од­но я дваж­ды по­бе­дил и в бе­ге на шесть­де­сят мет­ров.
Физ­рук об­мол­вил­ся, что на тор­жест­вен­ной ли­ней­ке по слу­чаю окон­ча­ния сме­ны, до окон­ча­ния ко­то­рой оста­ва­лась ещё уй­ма дней, по­бе­ди­те­лей и при­зёров пер­венст­ва ла­ге­ря на­гра­дят по­чёт­ны­ми гра­мо­та­ми.
Как я ждал это­го на­граж­де­ния!
И до­ждал­ся.
По­лу­чив за день до отъ­ез­да кра­си­вую гра­мо­ту с на­пе­ча­тан­ным внут­ри текс­том, со­об­ща­ю­щим о том, что я за­нял пер­вое мес­то в со­рев­но­ва­ни­ях по бе­гу на шесть­де­сят мет­ров.
Что мне бы­ло аб­со­лют­но без­раз­лич­но.
Про до­ро­гие мо­е­му серд­цу прыж­ки в вы­со­ту в гра­мо­те не бы­ло на­пи­са­но ни еди­но­го сло­ва.
Я бро­сил­ся к от­ряд­но­му физ­ор­гу (не пу­тать с ла­гер­ным физ­ру­ком!), мол, раз­бе­рись, это по тво­ей час­ти, са­мо­му-то мне не­лов­ко к физ­ру­ку об­ра­щать­ся…

Мол, на чу­жое и не пре­тен­дую во­все, од­на­ко моё, за­кон­ное, чест­но за­во­ёван­ное, при­чём в пол­ном объ­ёме, хо­те­лось бы до­мой увез­ти, что­бы Стар­шим Родст­вен­ни­кам и всем про­чим по­ка­зать.
Или да­же об этом рас­ска­зать.
Предъ­явив осо­бо лю­бо­пыт­ст­ву­ю­щим до­ку­мен­таль­ное под­тверж­де­ние в ви­де двух по­чёт­ных гра­мот.
Ина­че ведь не по­ве­рить пра­во име­ют…
Да и во­об­ще: до­ро­го как па­мять!
От­ряд­ный физ­орг взял мою кра­си­вую гра­мо­ту и по­обе­щал схо­дить к физ­ру­ку, разо­брать­ся.
В смыс­ле — воз­вра­тить­ся от не­го с дву­мя кра­си­вы­ми гра­мо­та­ми.
Так мне это ви­де­лось.
Но к физ­ру­ку физ­орг не схо­дил.
А на мо­ей кра­си­вой гра­мо­те, пос­ле на­пе­ча­тан­ных слов о по­бе­де в сприн­тер­ском бе­ге — как ку­ри­ца ла­пой — на­ка­ря­бал: «и за пер­вое мес­то в прыж­ках в вы­со­ту».
И за­чем-то рас­пи­сал­ся.
То­же — как ку­ри­ца ла­пой.
Те­перь вмес­то двух чест­но за­ра­бо­тан­ных гра­мот у ме­ня не бы­ло ни од­ной.
Хоть сколь­ко-то нор­маль­ной.
Кста­ти, о ку­ри­це.
Её в ме­ню здесь по­че­му-то ве­ли­ча­ли «ку­ра»…
Да и во­об­ще кор­ми­ли, на мой вкус, весь­ма сред­не.
За­то ру­га­лись ма­тер­но.
Это я не про об­слу­жи­ва­ю­щий пер­со­нал.
Это я про луч­ших пи­о­не­ров и школь­ни­ков.
И дра­лись.
И я то­же.
Дваж­ды.
Сна­ча­ла в спаль­не де­ся­то­го от­ря­да.
С юным са­ха­лин­ским штан­гис­том.
Из-за Ста­ли­на.
Вер­нее, из-за ро­ли и ме­с­та ти­ра­на в ис­то­рии го­су­дар­ст­ва со­вет­ско­го.
Дра­лись са­мо­заб­вен­но.
То вхо­дя в клинч, то, рас­хо­дясь для се­кунд­ной пе­ре­дыш­ки, то ка­та­ясь по по­лу, то па­ро­ди­руя бок­сёр­ский по­еди­нок…
А ког­да он уда­рил но­гой, я уку­сил штан­гис­та за па­лец.
Лег­ко трав­ми­ро­вав его до кон­ца ла­гер­но­го сро­ка…
Дру­гая дра­ка со­сто­я­лась в улич­ной убор­ной.
С пи­о­не­ром ком­со­моль­ско­го воз­рас­та, ко­то­рый при­гла­сил ме­ня ту­да по­го­во­рить.
Где без пред­ва­ри­тель­но­го стар­то­во­го сиг­на­ла вре­зал мне так, что я стук­нул­ся баш­кой об уни­таз и на па­ру ми­нут от­клю­чил­ся.
Эта бы­ла пер­вая в мо­ей жиз­ни про­игран­ная дра­ка.
По всем стать­ям…
Кста­ти, о стать­ях.
Всё-та­ки аук­ну­лось мне моё ду­тое юн­кор­ст­во.
Глав­ный во­жа­тый (сам!) по­до­шёл с прось­бой на­пи­сать па­ру за­ме­ток для ла­гер­ной стен­ной га­зе­ты.
Прось­ба озна­ча­ла при­каз.
— Сей­час раз­об­ла­чат! — с ужа­сом по­ду­мал я, при­ни­ма­ясь за пу­те­вую жур­на­лис­ти­ку, о ко­ей не имел ни­ка­ко­го пред­став­ле­ния.

Это ме­ня и пу­га­ло, су­ля впол­не ре­аль­ную (по мо­им оцен­кам) опас­ность вме­нить мне в ви­ну ги­по­те­ти­чес­кие на­ру­ше­ния об­щих норм пи­са­ния за­ме­ток — и — как следст­вие — об­ви­нить в са­мо­зван­ст­ве.

Я тог­да ещё не до­га­дал­ся, что ни­ка­ких норм и пра­вил в ли­те­ра­ту­ре (да­же та­кой) не су­щест­ву­ет.
И при­ят­но рас­сла­бил­ся, ког­да ме­ня сна­ча­ла не пой­ма­ли за ру­ку, а по­том не схва­ти­ли за шкир­ку, что­бы по­ка­за­тель­но вы­сечь пе­ред (пи­о­нер­ским) стро­ем.
За­мал­чи­ва­е­мое лже­дик­тор­ст­во то­же стрельну­ло.
Как раз в тот мо­мент, ког­да я при­ят­но рас­сла­бил­ся.
Из че­хов­ско­го ружья.
От­ды­ха­ю­щий по со­седст­ву в Кры­му наш со­про­вож­да­ю­щий ре­шил на­вес­тить свою доч­ку, пи­о­нер­ку вось­мо­го от­ря­да.
Ад­ми­нист­ра­ция не воз­ра­жа­ла, но в ка­чест­ве от­вет­ной услу­ги по­же­ла­ла по­лу­чить от на­ше­го со­про­вож­да­ю­ще­го его вы­ступ­ле­ние в за­ле биб­лио­те­ки, с рас­ска­зом о нуж­ной и важ­ной про­фес­сии ра­дио­жур­на­лис­та.
Наш со­про­вож­да­ю­щий, ес­тест­вен­но, со­гла­сил­ся.
При­хва­тив с со­бой се­мик­лас­сни­цу-доч­ку и ме­ня, наш со­про­вож­да­ю­щий валь­яж­но про­де­фи­ли­ро­вал меж­ду ки­па­ри­са­ми до зда­ния биб­лио­те­ки.
Где я брал для про­чте­ния спор­тив­ные по­вес­ти Льва Кас­си­ля.
Наш со­про­вож­да­ю­щий хо­тел ещё при­со­во­ку­пить к груп­пе юно­го дик­то­ра, но тот в свойст­вен­ном ему сти­ле ме­роп­ри­я­тие гру­бо про­бро­сал…
Наш со­про­вож­да­ю­щий ин­те­рес­но, жи­во и от­час­ти смеш­но рас­ска­зы­вал жид­кой пуб­ли­ке о ра­бо­те ра­дио­жур­на­лис­та.
И вдруг тык­нул паль­цем в ме­ня, со­об­щив, что о ра­бо­те юно­го дик­то­ра ни­кто не луч­ше не рас­ска­жет, чем юный дик­тор, то есть я…
По­ка я брёл со сво­е­го ме­с­та к мес­ту пыт­ки, я всё-та­ки (час­тич­но) успел со­об­ра­зить, ка­кую так­ти­ку ве­де­ния боя на вы­жи­ва­ние (не ина­че) мне име­ет смысл вы­брать.
И на­чал с то­го, что я ни­ка­кой не юный дик­тор, а юн­кор — юный кор­рес­пон­дент ра­дио­пе­ре­да­чи «Пи­о­нер­ская зорь­ка», ра­бо­та ко­то­ро­го сво­дит­ся к пи­са­нию за­ме­ток о школь­ной жиз­ни.
Но наш со­про­вож­да­ю­щий от ме­ня так прос­то не от­ста­вал.
Ему по­че­му-то нуж­но бы­ло, да­бы все при­сут­ст­ву­ю­щие на встре­че с ним, ра­дио­жур­на­лис­том-меж­ду­на­род­ни­ком, услы­ша­ли от ме­ня о том, как ра­бо­та­ют юные дик­то­ры…
К счастью, ещё в го­ди­ну стар­ше­го до­школь­ни­чест­ва мне до­ве­лось один раз уви­деть, как ра­бо­та­ют ра­дий­ные дик­то­ры.
Взрос­лые.
Де­душ­ка ме­ня при­вёл в ап­па­рат­ную, ак­ку­рат, во вре­мя за­пи­си.
По­хо­же, для то­го, что­бы в май­ском Ар­те­ке семь­де­сят пер­во­го я смог вы­пу­тать­ся из оче­ред­но­го иди­от­ско­го по­ло­же­ния.
До­став­ше­го­ся мне вмес­те с пу­тёв­кой.
По бла­ту…

Кро­ме драк, в Ар­те­ке пыш­ным цве­том цве­ли и кра­жи.
Пёр­ли всё и у всех.
У ме­ня то­же.
В част­нос­ти, день­ги из тум­боч­ки.
Жал­кий оста­ток от сум­мы, по­тра­чен­ной за день до это­го на по­куп­ку де­фи­цит­но­го толс­тен­но­го рус­ско-ан­глий­ско­го сло­ва­ря (его ан­гло-рус­ский ана­лог мне по­да­ри­ли рань­ше), рас­счи­тан­но­го то ли на шесть­де­сят, то ли семь­де­сят пять ты­сяч слов.

По­куп­ка со­сто­я­лась в хо­де экскур­сии по Юж­но­му бе­ре­гу Кры­ма, ког­да нам пред­ло­жи­ли ку­пить па­мят­ные су­ве­ни­ры.
Вот я и ку­пил.
А на ков­бой­скую шля­пу де­нег уже не хва­ти­ло.
За­то хва­ти­ло с лих­вой на то, что­бы ти­хо пе­ре­ко­че­вать в кар­ман к ша­ря­ще­му по тум­боч­кам пи­о­не­ру…
Впро­чем, отъ­езд ма­я­чил от­нюдь не за го­ра­ми, хо­тя ог­ром­ный Аю-Даг и пы­тал­ся за­сло­нить со­бой свет­лое бу­ду­щее.

Отъ­езд не толь­ко брез­жил, но и стре­ми­тель­но при­бли­жал­ся.
В ожи­да­нии ав­то­бу­сов до Сим­фе­ро­по­ля бе­до­вый про­жжён­ный на­род смач­но ре­вел в го­лос, об­ни­мал­ся и об­ме­ни­вал­ся до­маш­ни­ми ад­ре­са­ми для гря­ду­щей пе­ре­пис­ки.
Ви­ди­мо, ни­че­го луч­ше­го, чем эта по­езд­ка в Ар­тек с его мо­рем, ку­да за­пус­ка­ли по свист­ку и по свист­ку же че­рез три ми­ну­ты вы­во­ди­ли на бе­рег, в их бед­ных внеш­них жиз­нях не бы­ло.

Я бол­тал­ся где-то ря­дом с этим, на­ле­тев­шим как смерч пла­чем, ощу­щая се­бя гру­бым не­чувст­ви­тель­ным ме­ха­низ­мом на фо­не все­об­щей вол­но­об­раз­но пе­ре­да­ю­щей­ся эле­гии…
Чу­жак чу­жа­ком, я бол­тал­ся где-то ря­дом, да­же за­чем-то на­пи­сал круп­ны­ми бук­ва­ми свой до­маш­ний ад­рес сре­ди по­лу­сот­ни про­чих, на боль­шу­щем ват­ман­ском лис­те, при­креп­лён­ном к доске объ­яв­ле­ний ла­гер­ной ад­ми­нист­ра­ци­ей.

В бо­лонь­е­вой курт­ке на го­лое те­ло (ков­бой­ки в тюч­ке с воз­ра­щён­ной мне мо­ей одеж­дой — увы- не на­блю­да­лось) и те­ха­сах, из ко­то­рых за ме­сяц успел вы­рас­ти, где-то по со­седст­ву ав­то­ном­но раз­гу­ли­вал я, вы­нуж­ден­ный ими­та­тор-при­спо­соб­ле­нец, по­луш­пи­он от­сут­ст­ву­ю­щей ми­ро­вой дер­жа­вы…
Хоть на са­мом де­ле сто­ял особ­ня­ком в пред­в­ку­ше­нии не­ми­ну­е­мо­го, не­от­вра­ти­мо­го отъ­ез­да.

Ночью в по­ез­де я ни­как не мог уснуть.
Та­ко­го за мной преж­де не во­ди­лось.
С тех пор же за­ве­лось — и не от­пус­ка­ет по­сей­час.
На­прочь ра­зу­чил­ся я спать в по­ез­дах.
Не го­во­ря уже о дру­гих ви­дах транс­пор­та…
Встре­чав­шие ме­ня Ма­ма и Па­па к по­те­ре ков­бой­ки от­нес­лись на удив­ле­ние рав­но­душ­но.
А я-то, ду­рак, пред­по­ла­гал, что мне при­дёт­ся оправ­ды­вать­ся…
Че­рез два ме­ся­ца, ког­да я от­ды­хал (от Ар­те­ка!) на да­че, Ма­ма, при­ехав­шая ме­ня на­вес­тить, при­вез­ла пись­мо, ко­то­рое при­шло на наш мос­ков­ский ад­рес.
Пись­мо бы­ло из Свер­д­лов­ска от де­воч­ки Та­ни — май­ской пи­о­нер­ки де­вя­то­го от­ря­да дру­жи­ны «Ки­па­рис­ная» ла­ге­ря «Ки­па­рис­ный».
Сколь­ко я ни си­лил­ся — вспом­нить её ли­цо мне так и не уда­лось…
 

 Про­дол­же­ние сле­ду­ет