

…Завтра утром я буду на месте. Поезд мчится в ночь, а я смотрю из окна вагона: леса, леса, леса… Это красиво, особенно когда настроение природы и твоё — абсолютно совпадают. Сейчас середина октября, самая роскошь, последняя «цыганочка с выходом».
Я всегда подозревал, что природа неспроста так красочно прощается с теплом: ей надо, чтобы в конце случился праздник! Пусть отзвучит последний вальс, пусть под него всласть натанцуются листья. Будет что вспомнить!
Я люблю и одновременно не люблю эти дни, ведь именно в эту пору она уехала навсегда; именно в октябре она и умерла потом, причём — в свой день рождения. И, значит, еду я в очередной раз, чтобы сказать ей: «Я помню этот день. Я помню тебя. Я люблю тебя, мама!»
Еду я всегда один: супруга не рвётся, а я и не настаиваю (они с мамой не были знакомы); сын — двадцатилетний умник — тоже никогда в жизни не видел свою бабушку. Зачем же лгать?.. Да и помешают они мне.
Нет, я хочу сам. Я свято соблюдаю этот ритуал последние десять лет. Юбилей нынче, так сказать. Впрочем, в этот год — сплошные юбилеи, почти на грани мистики: мне стукнуло пятьдесят, жене Кате — сорок, а про сына я уже сказал: тоже круглой датой отметился.
А маме исполнилось бы восемьдесят… Но её нет уже ровно десять лет. Тоже юбилей, будь он проклят.
* * *
Между мной и мамой — тридцать лет разницы, и между моим сыном и мной — столько же. Я думаю, что это неслучайно. И вообще, ничего в жизни случайного нет. Значит, возможно, мне предстоит пережить и перетерпеть боль, подобную её боли, от «счастья» быть моей матерью.
А я очень, очень хочу этого избежать. Поэтому и езжу «на могилку» за тридевять земель, вымаливаю себе индульгенцию. Не хочу я так…
Прости меня, мама!..
* * *
-
Я твой единственный ребёнок. Ты набралась смелости в тридцать лет, и моя бабушка тебя поддержала.
— Дусенька, поговорят и перестанут; а ребёнок женщине нужен! — твердила она как «Отче наш».
Странно. Обычно бывает наоборот! Мать «грешницы» охает и ахает, и за сердце хватается, и скорую просит. В ход идёт всё: и «что люди скажут», и «как без отца ребёнка поднимать», и «позор на мою голову на старости лет». А тут — бабушка оказалась более продвинутой и бесстрашной, чем моя бедная мама.
Дедушка — тот просто не вмешивался. Делайте, как знаете. Но однажды решительно нацепил все свои награды (кстати, полная грудь; и все боевые, а не просто «к датам») да и пошёл в обком партии. Зачем? А на зятя несостоявшегося нажаловаться.
Правильно сделал. Если бы дочка просто загуляла и «попалась», то ладно. А так ведь — что?! Жил красавец с ними в одной квартире почти год, как свой; уверены были, что вот-вот распишутся. А он — вот тебе здрасьте, как про прибавление узнал — словно ветром сдуло, да преподло так сделал! Якобы утром в командировку уехал, а на самом деле — смылся. Потом только поняли.
Так что ответить надо; некрасиво, мужик!
Дед сходил — папаша мой из партии пробкой вылетел. Ну и всё, в расчёте; просьба звонками и письмами не беспокоить. Мама мне и отчество записала другое, под имя дедушки.
Потом про папочку до нас доходил слухи-сплетни, но обсуждать их у нас в доме было не принято. А однажды мы узнали: умер. То ли сердце прихватило, то ли перебрал — непонятно. Да он для нас давно умер, никто и «Царство небесное» не обронил. Бабушка только назидательно подытожила:
— Вот оно как!
Мне в то время было лет пять, что ли. Но я запомнил.
Когда я пошёл в школу, мама (она работала учителем) взяла меня к себе в класс. Вот так и получилось, что учительница первая моя, Евдокия Анатольевна, — это и есть родная моя мама.
Вот с этого момента, как говорится, подробнее.
* * *
Я много лет перебираю события, мама, именно с этого первого школьного года. Да-да, тогда всё и началось…
За тобой начал активно ухаживать учитель географии, Константин Ильич. «Дядя Костя». Вы поженились, и он и позвал тебя переехать в новый южный город, обслуживающий далёкую АЭС. Там и платили лучше, и жильё давали сразу, и вообще… Константина Ильича приглашали туда директором школы. Ну и поехали, чего отказываться.
Устроились, действительно, хорошо, и в школу мы с мамой опять пошли в один класс, а дядя Костя занял свой пост. Я с ним быстро подружился, добровольно стал звать папой. Мы почему-то были похожи, и все думали, что родные, да и Константин Ильич сразу меня официально усыновил, и стал я «Константинович».
Дедушка с бабушкой оказались далеко (а родители отчима — вообще давно умерли), так что видеться со своими вып