…Зав­тра ут­ром я бу­ду на мес­те. По­езд мчит­ся в ночь, а я смот­рю из ок­на ва­го­на: ле­са, ле­са, ле­са… Это кра­си­во, осо­бен­но ког­да на­стро­е­ние при­ро­ды и твоё — аб­со­лют­но со­впа­да­ют. Сей­час се­ре­ди­на ок­тяб­ря, са­мая рос­кошь, по­след­няя «цы­га­ноч­ка с вы­хо­дом».

Я всег­да по­до­зре­вал, что при­ро­да не­спрос­та так кра­соч­но про­ща­ет­ся с теп­лом: ей на­до, что­бы в кон­це слу­чил­ся празд­ник! Пусть от­зву­чит по­след­ний вальс, пусть под не­го всласть на­тан­цу­ют­ся листья. Бу­дет что вспом­нить!

Я люб­лю и од­нов­ре­мен­но не люб­лю эти дни, ведь имен­но в эту по­ру она уеха­ла на­всег­да; имен­но в ок­тяб­ре она и умер­ла по­том, при­чём — в свой день рож­де­ния. И, зна­чит, еду я в оче­ред­ной раз, что­бы ска­зать ей: «Я пом­ню этот день. Я пом­ню те­бя. Я люб­лю те­бя, ма­ма!»

Еду я всег­да один: суп­ру­га не рвёт­ся, а я и не на­ста­иваю (они с ма­мой не бы­ли зна­ко­мы); сын — двад­ца­ти­лет­ний ум­ник — то­же ни­ког­да в жиз­ни не ви­дел свою ба­буш­ку. За­чем же лгать?.. Да и по­ме­ша­ют они мне.

Нет, я хо­чу сам. Я свя­то со­блю­даю этот ри­ту­ал по­след­ние де­сять лет. Юби­лей нын­че, так ска­зать. Впро­чем, в этот год — сплош­ные юби­леи, поч­ти на гра­ни мис­ти­ки: мне стук­ну­ло пять­де­сят, же­не Ка­те — со­рок, а про сы­на я уже ска­зал: то­же круг­лой да­той от­ме­тил­ся.

А ма­ме ис­пол­ни­лось бы во­семь­де­сят… Но её нет уже ров­но де­сять лет. То­же юби­лей, будь он про­клят.

* * *
Меж­ду мной и ма­мой — трид­цать лет раз­ни­цы, и меж­ду мо­им сы­ном и мной — столь­ко же. Я ду­маю, что это не­слу­чай­но. И во­об­ще, ни­че­го в жиз­ни слу­чай­но­го нет. Зна­чит, воз­мож­но, мне пред­сто­ит пе­ре­жить и пе­ре­тер­петь боль, по­доб­ную её бо­ли, от «счастья» быть мо­ей ма­терью.

А я очень, очень хо­чу это­го из­бе­жать. По­это­му и ез­жу «на мо­гил­ку» за три­де­вять зе­мель, вы­ма­ли­ваю се­бе ин­дуль­ген­цию. Не хо­чу я так…

Прос­ти ме­ня, ма­ма!..

* * *

-
Я твой единст­вен­ный ре­бёнок. Ты на­бра­лась сме­лос­ти в трид­цать лет, и моя ба­буш­ка те­бя под­дер­жа­ла.
— Ду­сень­ка, по­го­во­рят и пе­ре­ста­нут; а ре­бёнок жен­щи­не ну­жен! — твер­ди­ла она как «От­че наш».

Стран­но. Обыч­но бы­ва­ет на­обо­рот! Мать «греш­ни­цы» оха­ет и аха­ет, и за серд­це хва­та­ет­ся, и ско­рую про­сит. В ход идёт всё: и «что лю­ди ска­жут», и «как без от­ца ре­бён­ка под­ни­мать», и «по­зор на мою го­ло­ву на ста­рос­ти лет». А тут — ба­буш­ка ока­за­лась бо­лее про­дви­ну­той и бес­страш­ной, чем моя бед­ная ма­ма.

Де­душ­ка — тот прос­то не вме­ши­вал­ся. Де­лай­те, как зна­е­те. Но од­наж­ды ре­ши­тель­но на­це­пил все свои на­гра­ды (кста­ти, пол­ная грудь; и все бое­вые, а не прос­то «к да­там») да и по­шёл в об­ком пар­тии. За­чем? А на зя­тя не­со­сто­яв­ше­го­ся на­жа­ло­вать­ся.

Пра­виль­но сде­лал. Если бы доч­ка прос­то за­гу­ля­ла и «по­па­лась», то лад­но. А так ведь — что?! Жил кра­са­вец с ни­ми в од­ной квар­ти­ре поч­ти год, как свой; уве­ре­ны бы­ли, что вот-вот рас­пи­шут­ся. А он — вот те­бе здрась­те, как про при­бав­ле­ние узнал — слов­но вет­ром сду­ло, да пре­под­ло так сде­лал! Яко­бы ут­ром в ко­ман­ди­ров­ку уехал, а на са­мом де­ле — смыл­ся. По­том толь­ко по­ня­ли.

Так что от­ве­тить на­до; не­кра­си­во, му­жик!

Дед схо­дил — па­па­ша мой из пар­тии проб­кой вы­ле­тел. Ну и всё, в рас­чёте; прось­ба звон­ка­ми и пись­ма­ми не бес­по­ко­ить. Ма­ма мне и от­чест­во за­пи­са­ла дру­гое, под имя де­душ­ки.

По­том про па­поч­ку до нас до­хо­дил слу­хи-сплет­ни, но об­суж­дать их у нас в до­ме бы­ло не при­ня­то. А од­наж­ды мы узна­ли: умер. То ли серд­це при­хва­ти­ло, то ли пе­ре­брал — не­по­нят­но. Да он для нас дав­но умер, ни­кто и «Цар­ст­во не­бес­ное» не об­ро­нил. Ба­буш­ка толь­ко на­зи­да­тель­но поды­то­жи­ла:
— Вот оно как!

Мне в то вре­мя бы­ло лет пять, что ли. Но я за­пом­нил.

Ког­да я по­шёл в шко­лу, ма­ма (она ра­бо­та­ла учи­те­лем) взя­ла ме­ня к се­бе в класс. Вот так и по­лу­чи­лось, что учи­тель­ни­ца пер­вая моя, Ев­до­кия Ана­толь­ев­на, — это и есть род­ная моя ма­ма.

Вот с это­го мо­мен­та, как го­во­рит­ся, под­роб­нее.

* * *

Я мно­го лет пе­ре­би­раю со­бы­тия, ма­ма, имен­но с это­го пер­во­го школь­но­го го­да. Да-да, тог­да всё и на­ча­лось…

За то­бой на­чал ак­тив­но уха­жи­вать учи­тель гео­гра­фии, Кон­стан­тин Иль­ич. «Дя­дя Кос­тя». Вы по­же­ни­лись, и он и по­звал те­бя пе­ре­ехать в но­вый юж­ный го­род, об­слу­жи­ва­ю­щий да­лёкую АЭС. Там и пла­ти­ли луч­ше, и жильё да­ва­ли сра­зу, и во­об­ще… Кон­стан­ти­на Иль­и­ча при­гла­ша­ли ту­да ди­рек­то­ром шко­лы. Ну и по­еха­ли, че­го от­ка­зы­вать­ся.

Устро­и­лись, дейст­ви­тель­но, хо­ро­шо, и в шко­лу мы с ма­мой опять по­шли в один класс, а дя­дя Кос­тя за­нял свой по­ст. Я с ним быст­ро по­дру­жил­ся, добро­воль­но стал звать па­пой. Мы по­че­му-то бы­ли по­хо­жи, и все ду­ма­ли, что род­ные, да и Кон­стан­тин Иль­ич сра­зу ме­ня офи­ци­аль­но усы­но­вил, и стал я «Кон­стан­ти­но­вич».

Де­душ­ка с ба­буш­кой ока­за­лись да­ле­ко (а ро­ди­те­ли от­чи­ма — во­об­ще дав­но умер­ли), так что ви­деть­ся со сво­и­ми вы­па­да­ло ред­ко. Мо­жет, раз в год, а то и в два. Пись­ма, звон­ки — и это всё.

По­это­му осо­бо­го вли­я­ния на жизнь на­шей семьи ни­кто не ока­зы­вал. Ма­ма счи­та­ла, что устро­и­лась бла­го­по­луч­но (так по те­ле­фо­ну и до­кла­ды­ва­ла каж­дый раз), а от­чим на­чал «де­лать из ме­ня му­жи­ка».

Этот про­цесс за­клю­чал­ся в том, что я дол­жен был «с мла­дых ног­тей» учить­ся вес­ти се­бя по-муж­ски, то есть уве­рен­но и по-хо­зяй­ски. Я лю­бил ма­му, но стать на­сто­я­щим му­жи­ком — счи­тал за­да­чей но­мер один.

Кон­стан­тин Иль­ич тре­бо­вал от ма­мы бес­пре­ко­с­лов­но­го под­чи­не­ния, а я лю­бо­вал­ся и под­ра­жал ему. Мне до­став­ля­ло не­изъ­яс­ни­мое удо­вольст­вие ви­деть, как ма­ма угож­да­ет нам, как об­ха­жи­ва­ет обо­их. Как, на­при­мер, при­слу­жи­ва­ет нам за сто­лом, по­ка мы, гор­до вос­се­дая, «при­ни­ма­ем пи­щу».

Всё долж­но быть во­вре­мя! И ма­ма умуд­ря­лась так по­дать, что ни­че­го не бы­ва­ло слиш­ком го­ря­чим или хо­лод­ным, что чай на­ли­вал­ся ров­но в ту се­кун­ду, ког­да от­став­ля­лась пус­тая та­рел­ка. Ма­ма же ни­ког­да не са­ди­лась с на­ми, а ела «по­том», ког­да мы, удов­летво­рён­но ик­нув, по­ки­да­ли на­ко­нец кух­ню. И я счи­тал это нор­маль­ным. Ма­ма ведь улы­ба­ет­ся — зна­чит, ей хо­ро­шо.

Она лю­би­ла ме­ня. Ра­до­ва­лась, что да­ла мне па­пу, что ни­кто не ска­жет: без­от­цов­щи­на рас­тёт. Ма­ма умуд­ря­лась вез­де успе­вать, и как-то лов­ко у неё всё по­лу­ча­лось: что в шко­ле, что до­ма.

А вот от­чим — тот быст­ро скис в ро­ли ди­рек­то­ра шко­лы, всё ча­ще длин­но жа­ло­вал­ся ве­че­ра­ми:
— Ду­ся, да не то это, не то!!! Ни уму, ни серд­цу, ни кар­ма­ну!

Ма­ма ки­ва­ла:
— Кос­тя, так не му­чай­ся. За­чем?.. Ну не мо­жешь — не на­до, кто же за­став­ля­ет?

Кон­чи­лось тем, что Кон­стан­тин Иль­ич на­шёл «блат­ное» мес­теч­ко и пе­ре­шёл в сфе­ру снаб­же­ния. И сра­зу, как он счи­тал, вы­иг­рал. Да и в от­де­ле об­ра­зо­ва­ния не ту­жи­ли: от­чим ока­зал­ся «ни­ка­ким» ди­рек­то­ром. Ушёл и ушёл; на­зна­чи­ли дру­го­го. Шко­ле ни хо­лод­но ни жар­ко.

А от­чим — как воз­ро­дил­ся, да­же рас­цвёл. Рас­пря­мил­ся! И го­во­рил, что очень во­вре­мя вы­рвал­ся «из это­го бо­ло­та». И если рань­ше он от­но­сил­ся к ма­ми­ным ча­с­тым про­вер­кам тет­ра­дей на до­му с по­ни­ма­ни­ем и со­чувст­ви­ем, то те­перь как буд­то на­прочь за­был, что та­кое шко­ла.
— Ев­до­кия! — вну­шал он ей без ус­та­ли. — Остав­ляй ра­бо­ту на ра­бо­те, по­ня­ла?! Но вот я же, на­при­мер, не во­ло­ку свои бу­ма­ги в дом, а у ме­ня их ох как не­ма­ло, меж­ду про­чим! С тво­и­ми не срав­нить!

Ма­ма и до это­го всег­да бы­ла мяг­кой и уступ­чи­вой, а те­перь — ей ка­за­лось, что она прос­то обя­за­на (ра­ди до­маш­не­го оча­га, а как же!) бес­пре­ко­с­лов­но вы­пол­нять всё, что ве­лит муж.

От­чим стал по­лу­чать боль­ше де­нег, чем не­ма­ло гор­дил­ся. Но по­че­му-то пря­мо на гла­зах ста­но­вил­ся на­сто­я­щим скря­гой. По­яви­лись у не­го и так на­зы­ва­е­мые ле­вые до­хо­ды. Кон­стан­тин Иль­ич на но­вой ра­бо­те сра­зу уло­вил все тон­кос­ти и при­ме­тил все «ды­ры», по­это­му, тра­тя лишь не­боль­шие уси­лия, мог спо­кой­но по­ло­жить се­бе в кар­ман чуть ли не вдвое боль­ше то­го, что по­лу­чал по за­кон­ной ве­до­мос­ти.

В на­шем го­ро­де бы­ло очень хо­ро­шо на­ла­же­но бук­валь­но всё, и если в це­лом по стра­не на­блю­дал­ся де­фи­цит то ме­бе­ли, то бы­то­вой тех­ни­ки, то ещё че­го-ни­будь — на­ши ма­га­зи­ны мож­но бы­ло на­звать ра­ем. А ещё — та­ким «цен­ным ра­бот­ни­кам», как Кон­стан­тин Иль­ич, был от­крыт до­ступ и в так на­зы­ва­е­мые рас­пре­де­ли­те­ли. По­па­дая ту­да, во­об­ще на­чи­на­ли ве­рить в ком­му­низм на­яву.

Мы быст­ро об­рос­ли всем, о чём дру­гие мог­ли толь­ко гре­зить, но от­чи­му всё вре­мя ка­за­лось, что это­го ма­ло. Те­перь все его раз­го­во­ры упор­но сво­ди­лись к то­му, что у ко­го-то есть не­что, че­го нет у нас. Или это чу­жое — луч­ше на­ше­го, что во­об­ще ка­та­стро­фа. Луч­ше — зна­чит мод­нее, со­вре­мен­нее!!! И это бук­валь­но ли­ша­ло его и сна, и по­коя.

Ког­да я пе­ре­шёл в пя­тый класс, ма­ме при­шлось оста­вить шко­лу:
— Ев­до­кия, хва­тит! Ар­тур под­рос, уже не под тво­им кры­лыш­ком; у не­го те­перь раз­ные учи­те­ля. Так что да­вай-ка, ми­лая, вы­би­вай­ся в лю­ди, на­ко­нец.

«Вы­би­вать­ся в лю­ди» Кон­стан­тин Иль­ич пред­ла­гал на овощ­ной ба­зе: он до­го­во­рил­ся, что ма­му возь­мут на при­лич­ную долж­ность. И там, ко­неч­но, есть на­дёж­ные пу­ти и тро­поч­ки, по ко­то­рым но­сят день­ги «ми­мо кас­сы», но в семью.

Ма­ма вы­нуж­де­на бы­ла усту­пить, и вско­ре у нас до­ма (на за­висть всем мо­им при­яте­лям) бы­ло пол­ным-пол­но вся­ких фрук­то­во-овощ­ных изыс­ков. Всё са­мое от­бор­ное, де­фи­цит­ное и при­ят­но до­ро­гое.

На го­ри­зон­те ма­я­чи­ла по­куп­ка «Жи­гу­лей».

* * *

Ин­те­рес­но, вот го­во­рят, что об­сто­я­тельст­ва ме­ня­ют че­ло­ве­ка? Не вся­ко­го, ска­жу я вам. Мою ма­му, на­при­мер, ни­что не мог­ло из­ме­нить. Она пе­ре­шла в дру­гое мес­то, но не в дру­гое со­сто­я­ние. Ме­ня это ста­ви­ло в ту­пик: по­че­му?! Если по­вы­си­лось бла­го­сос­то­я­ние, то долж­на взле­теть и са­мо­оцен­ка, а как же ина­че?..
— Сы­нок, не­льзя гор­дить­ся пе­ред людь­ми. Мы все оди­на­ко­вые. Ни­кто не луч­ше и не ху­же ко­го-то; каж­дый — один та­кой на све­те, за­пом­ни. Ува­жай всех.

…Вот пра­виль­но от­чим про неё го­во­рит: мать-игу­менья. Точ­но! Ме­ня то­же раз­дра­жа­ла её бес­ко­неч­ная мяг­кая уступ­чи­вость, по­кла­дис­тость. На­до вес­ти се­бя со­от­вет­ст­вен­но сво­е­му по­ло­же­нию в об­щест­ве, это же как дваж­ды два! А она…

Вот, на­при­мер, по­ста­ви­ли нам те­ле­фон, од­ним из пер­вых в до­ме. По­то­му что не бы­ва­ло, что­бы Кон­стан­тин Иль­ич не до­би­вал­ся че­го хо­чет, — зна­чит, нам рань­ше всех. И ко­неч­но, к ко­му ста­ли бе­гать зво­нить? К нам. От­чи­му это не нра­ви­лось, но всё-та­ки воз­вы­ша­ло над осталь­ны­ми, а это чувст­во при­ят­ное.

По­сте­пен­но те­ле­фо­ны по­яви­лись и у дру­гих, но да­ле­ко не у всех. И бы­ва­ло, нам зво­ни­ли, что­бы мы по­зва­ли к труб­ке ко­го-то из со­се­дей. Но от­чим это быст­ро пре­сёк: «Я не маль­чик на по­бе­гуш­ках и не швей­цар!» Ре­шил пре­сечь та­кие прось­бы и я: и прав­да, ни к че­му та­кое па­ниб­рат­ст­во.

Де­ло в том, что моя од­нок­лас­сни­ца, Ир­ка Кро­ли­ко­ва, дру­жи­ла с Тань­кой из квар­ти­ры, ко­то­рая бы­ла ря­дом с на­шей, на од­ной пло­щад­ке. Пря­мо не раз­лей во­да они бы­ли! А я-то тут при чём, ска­жи­те?! По­че­му это Ир­ка ду­ма­ет, что я бу­ду ко­го-то там звать?!
— Ар­тур, по­жа­луй­ста! Очень нуж­но!!!! По­зо­ви Та­ню! Это важ­но, про­шу!
— И не по­ду­маю! — я бро­сил труб­ку.

А ма­ма как раз до­ма бы­ла:
— Сы­нок, я ушам сво­им не ве­рю! Ты ли это?.. Ты же хо­ро­ший, добрый маль­чик; раз­ве те­бе труд­но?

И пред­ставь­те: са­ма на­бра­ла Ир­кин но­мер, из­ви­ни­лась пе­ред ней и схо­ди­ла за Тань­кой! Вот пра­виль­но от­чим её ру­га­ет; за­чем эта бла­го­тво­ри­тель­ность?!

Так ма­ло то­го, она же ещё и по­обе­ща­ла Ир­ке, что не я, а она са­ма бу­дет звать; так что мож­но зво­нить и зво­нить!
— Ироч­ка, мне го­во­ри. Я всег­да по­зо­ву.

Отец на­зы­вал та­кие но­ме­ра до­ста­точ­но ём­ко: «Вы­тя­ги­вать ко­люч­ку из чу­жо­го за­да». Вот имен­но! Каж­дый — сам за се­бя дол­жен быть.

Но ма­ма упря­мо ду­ма­ла и по­сту­па­ла ина­че, не­смот­ря на на­ши с па­пой впол­не ре­зон­ные за­ме­ча­ния:
— Я не мо­гу и не бу­ду от­но­сить­ся к лю­дям пло­хо! — та­ков был её от­вет раз и на­всег­да.

И что, мно­го она добра от чу­жих ви­де­ла? Да ни­че­го по­доб­но­го, что и тре­бо­ва­лось до­ка­зать.

А од­наж­ды — мы за­ста­ви­ли её пе­ред на­ми из­ви­нить­ся. Слу­чай та­кой: Кон­стан­тин Иль­ич силь­но по­вздо­рил с од­ним де­я­те­лем из на­ше­го дво­ра и, ко­неч­но, за­пом­нил оби­ду. А тут — до­чень­ка его к на­шей ма­моч­ке при­шла «за со­ве­том». Да взрос­лая дыл­да уже; учи­лась на треть­ем кур­се пед­ин­сти­ту­та. При­пёр­лась, по­мощь ей по­тре­бо­ва­лась, ви­ди­те ли!

Ма­ма с ней весь ве­чер про­во­зи­лась, да­же от­ко­па­ла свои кон­спек­ты: дик­то­ва­ла что-то от­ту­да. А ког­да сту­ден­точ­ка на­ко­нец ушла — па­па и по­ста­вил во­прос реб­ром: за­чем по­мог­ла? По­че­му сра­зу не ука­за­ла на дверь?! По-че-му??????? Я под­дер­жал.
— Из­ви­нись за своё по­ве­де­ние! — ве­лел Кон­стан­тин Иль­ич. — Те­бе пе­ред сы­ном не стыд­но?! При­ни­мать у се­бя дочь вра­га!!!

Ма­ма по­смот­ре­ла на нас стран­ным взгля­дом и ска­за­ла поч­ти спо­кой­но:
— Из­ви­ни­те.

Но, вид­но, это ей ума не при­ба­ви­ло. Тол­ку — ноль…

Я толь­ко по­том по­нял это спо­койст­вие, его скры­тый смысл. ПО­ТОМ. А тог­да — упи­вал­ся на­шей об­щей муж­ской си­лой и право­той!

Ма­ма с то­го дня как-то не­уло­ви­мо из­ме­ни­лась; от­чим ни­че­го и не уви­дел, а я по­чувст­во­вал сра­зу. Вот толь­ко не смог бы вы­ра­зить это­го сло­ва­ми. И если бы спро­си­ли, что с ней слу­чи­лось, то от­ве­тил бы: «Ни­че­го».

Сей­час я мо­гу объ­яс­нить: она ре­ши­ла спря­тать своё «я» так глу­бо­ко, что­бы ни­кто из нас не мог его об­на­ру­жить. Спря­тать, но не по­ме­нять. Она как бы по­ста­ви­ла меж­ду со­бой и на­ми шир­му: лёг­кую, прак­ти­чес­ки не­ве­со­мую, но не­про­зрач­ную. А мы её да­же не за­ме­ти­ли…

* * *

…Она ещё пы­та­лась про­бить­ся ко мне, и не раз. Я так по­ни­маю, что от­чи­ма (в от­ли­чие от ме­ня) она ре­ши­ла вос­при­ни­мать в ка­чест­ве эта­ко­го кре­с­та, ко­то­рый — хо­чешь или нет — а на­до те­перь нес­ти. Если сы­ну жи­вёт­ся хо­ро­шо, то, зна­чит, всё пра­виль­но. Всё так и на­до.

Так же счи­тал и я. А от­чим — тот во­об­ще пе­ре­стал за­мо­ра­чи­вать­ся на­счёт чьей-то тон­кой ду­шев­ной ор­га­ни­за­ции, все его мыс­ли те­перь сво­ди­лись лишь к под­счёту и при­умно­же­нию на­ших до­хо­дов. Он был по-на­сто­я­ще­му счаст­лив лишь тог­да, ког­да пла­ни­ро­вал что-то «до­стать», «ото­рвать» или «вы­грызть».

По­яви­лись «Жи­гу­ли» — и он не­мно­го по­при­тих, по­скуч­нел, но со­всем не­на­дол­го. Не за­мед­ли­ла воз­ник­нуть но­вая меч­та: муж­ские зо­ло­тые укра­ше­ния. В пер­спек­ти­ве си­ял кра­си­вый мас­сив­ный пер­стень (или, как он го­во­рил, «пе­чат­ка»). Вещь яв­ля­лась ему в снах, про­ни­ка­ла во все раз­го­во­ры, к мес­ту и не к мес­ту.

А о чём обыч­но го­во­ри­ла ма­ма? Ни о чём. То есть во­об­ще ни о чём!!! От­чим не за­ме­чал, ко­неч­но… То есть она не оне­ме­ла, ве­ла се­бя ров­но, впо­пад отве­ча­ла на во­про­сы, но я об­на­ру­жил: ма­ма вы­да­ва­ла «на го­ра» толь­ко са­мый не­об­хо­ди­мый ми­ни­мум, без ко­то­ро­го не по­лу­чит­ся обой­тись. Ми­ни­мум ми­ни­маль­ный! Мень­ше и ко­ро­че — уже не­ку­да.

Я на­чал по­до­зре­вать, что она и улы­ба­ет­ся чис­то на ав­то­ма­те, до­зи­ро­ван­но: ни од­но­го лиш­не­го мил­ли­мет­ра угол­кам де­жур­ной улыб­ки! Та­кой вот стран­ный ли­мит веж­ли­вос­ти…

И толь­ко вре­ме­на­ми — при­чём всё ре­же, ре­же, ре­же — про­ры­ва­лось из неё за­вет­ное «По­слу­шай, сы­нок!.." А сы­нок, то есть я, слу­шать во­об­ще не со­би­рал­ся. Я об­рас­тал тя­жёлой бро­нёй са­мо­лю­бо­ва­ния, пе­ре­хо­дя­ще­го в бо­лезнь. И все роб­кие по­пыт­ки ма­мы до­сту­чать­ся до ме­ня бы­ли по­хо­жи на от­ча­ян­ные уси­лия за­му­ро­ван­но­го за­жи­во; на по­след­нюю на­деж­ду — хо­тя бы сла­бым зву­ком обо­зна­чить своё бес­ко­неч­ное от­ча­я­ние для тех, кто су­щест­ву­ет по ту сто­ро­ну рав­но­душ­ной сте­ны…

* * *

Вре­мя бе­жа­ло быст­ро. У нас всё бы­ло ти­хо-мир­но, ма­ма по-преж­не­му тру­ди­лась на том же мес­те и по-преж­не­му жи­ла ров­но и от­стра­нён­но. Я не­пло­хо за­кон­чил шко­лу (из прин­ци­па и чувст­ва са­мо­ува­же­ния: я — не ху­же иных!), по­сту­пил в стро­и­тель­ный ин­сти­тут, фи­ли­ал ко­то­ро­го как раз от­крыл­ся в на­шем го­ро­де.

Меч­ты от­чи­ма всё так же не ис­ся­ка­ли, он был всег­да ак­тив­но за­нят ими. И ему бы­ло ин­те­рес­но жить! Ма­ма в этих меч­тах учас­тия не при­ни­ма­ла; она лишь мол­ча сда­ва­ла ему на ру­ки всю зар­пла­ту до ко­пей­ки, остав­ляя «на хо­зяйст­во» дав­но вы­ве­рен­ную сум­му.

Она как буд­то за­мер­ла, оста­лась в дав­но про­шед­шем дне, и с тех пор не про­дви­ну­лась во вре­ме­ни ни на ми­ну­ту. Ко­неч­но, го­ды ра­бо­та­ли над ней так же, как и над все­ми, но ма­ма не об­ра­ща­ла на это вни­ма­ния. Она да­же одеж­ду прак­ти­чес­ки не ме­ня­ла, по­ку­па­ла лишь в слу­чае са­мой край­ней не­об­хо­ди­мос­ти.

Единст­вен­ный слу­чай, ког­да она ожи­ла и оч­ну­лась, был та­кой: Кон­стан­тин Иль­ич вос­пы­лал страстью к кни­гам. Точ­нее, к кни­гоп­ри­об­ре­те­нию. Кста­ти, он иног­да и чи­тал, ин­тел­ли­гент­ный ведь че­ло­век. Но тут де­ло бы­ло сно­ва в прес­ти­же. Ста­ло вдруг мод­ным об­за­ве­де­ние на­вес­ны­ми книж­ны­ми пол­ка­ми. При этом ста­ра­лись их за­бить до от­ка­за де­фи­цит­ны­ми со­бра­ни­я­ми со­чи­не­ний.

И сно­ва по­тек­ли бес­ко­неч­ные раз­го­во­ры: о се­рии ЖЗЛ, о мно­го­том­ни­ке Баль­за­ка, о Боль­шой со­вет­ской эн­цик­ло­пе­дии, под­пи­сать­ся на ко­то­рою во­об­ще счи­та­лось выс­шим ши­ком.

Кон­стан­тин Ильи с го­ло­вой оку­нул­ся в но­вые ощу­ще­ния. И это был тот единст­вен­ный раз, ког­да меч­та от­чи­ма увлек­ла и ма­му. Имен­но тог­да она ста­ла улы­бать­ся и шу­тить по-на­сто­я­ще­му, а не по­ка­за­тель­но. Имен­но тог­да она по­ме­ня­ла внеш­ний об­лик, за­мет­но по­мо­ло­де­ла и под­тя­ну­лась.

Но… Всё, как обыч­но, слу­чи­лось и по­лу­чи­лось; плот­но за­пол­ни­лись кра­си­вые пол­ки (сде­лан­ные по осо­бо­му за­ка­зу и эс­ки­зам са­мо­го Кон­стан­ти­на Иль­и­ча!), и от­чим, как обыч­но, опять впал в ко­рот­кую нер­ви­чес­кую го­ряч­ку, по­ка у не­го вы­зре­ва­ла но­вая меч­та.

И ма­ма — опять «вы­клю­чи­лась». Она ста­ла ещё не­мно­го­с­лов­нее, но за­то на­ча­ла го­раз­до боль­ше чи­тать, хо­тя и до это­го лю­би­ла чте­ние. Бла­го, столь­ко книг пе­ред гла­за­ми: толь­ко ру­ку про­тя­ни! От­чим же огра­ни­чи­вал­ся тем, что вре­мя от вре­ме­ни кое-что пе­ре­ли­с­ты­вал. О, те­перь впе­ре­ди у не­го за­свер­кал сер­виз «Ма­дон­на»! И чем тя­же­лее бы­ло его до­стать, тем боль­ший азарт вы­зы­ва­ла вещь у Кон­стан­ти­на Иль­и­ча.

Я к то­му вре­ме­ни стал вто­ро­кур­с­ни­ком, учил­ся при­лич­но. Встре­чал­ся с де­вуш­кой из со­сто­я­тель­ной семьи (отец по­зна­ко­мил че­рез «сво­их»). В об­щем, я чувст­во­вал се­бя из­бран­ни­ком судь­бы в са­мом луч­шем смыс­ле сло­ва.

* * *

Как не­ле­по лю­ди обыч­но вы­ра­жа­ют­ся: «Не­ожи­дан­но при­шла страш­ная весть»! Как буд­то та­кая весть во­об­ще кем-то ожи­да­ет­ся или бы­ва­ет за­пла­ни­ро­ван­ной…

Так вот, и тут к нам не­ожи­дан­но при­шла страш­ная весть: де­душ­ка с ба­буш­кой по­гиб­ли в ава­рии. Ав­то­бус, в ко­то­ром они еха­ли, был раз­не­сён в клочья пас­са­жир­ским по­ез­дом… Обыч­ная, стан­дарт­ная для на­шей род­ной ре­аль­нос­ти ис­то­рия: во­ди­тель ду­мал, что про­ско­чит — сколь­ко там то­го пе­ре­ез­да! А не вы­шло! И спро­сить не с ко­го: ви­нов­ник то­же по­гиб на мес­те.

Мы по­лу­чи­ли те­ле­грам­му от на­ших быв­ших со­се­дей. Ма­ма пе­ре­жи­ла из­вес­тие очень тя­же­ло, а мы с от­цом — до­стой­но, как муж­чи­ны. Фи­ло­соф­ски да­же. Ну что ж, все там бу­дем, и, если разо­брать­ся, им вы­па­ла хо­ро­шая смерть. Раз — и всё! Не ле­жа­ли, не бо­ле­ли, не хо­ди­ли под се­бя, не вы­жи­ва­ли из ума. Да и по­жи­ли, сла­ва бо­гу, не­ма­ло. Не мо­ло­ды­ми по­гиб­ли.

В об­щем, на по­хо­ро­ны по­еха­ла од­на ма­ма: я как раз сда­вал оче­ред­ную сес­сию, а у от­чи­ма — бы­ло не­сколь­ко не­от­лож­ных встреч, ина­че вож­де­лен­ная «Ма­дон­на» мог­ла уплыть в дру­гие ру­ки. Жди по­том!..

Ма­ма вер­ну­лась че­рез три не­де­ли: до­ку­мен­ты, ту­да-сю­да… На оформ­ле­ние на­следст­ва — то­же свои сро­ки и пра­ви­ла, их ни­кто не от­ме­нял. При­еха­ла ус­тав­шая, как до­тла вы­го­рев­шая из­нут­ри. Но она уже не пла­ка­ла: вид­но, все слёзы оста­ви­ла там. Она ни­че­го не рас­ска­зы­ва­ла, а мы и не спра­ши­ва­ли. За­чем?

Об­мол­ви­лась толь­ко, что по­том на­до съез­дить ещё раз и все до­ку­мен­ты уже по­лу­чить. Так по­ло­же­но. Те­перь квар­ти­ра ро­ди­те­лей пе­ре­хо­ди­ла ей. Пра­виль­но; не го­су­дар­ст­ву же от­да­вать.

Вто­рой раз ма­ма съез­ди­ла быст­рее, но вер­ну­лась опять дру­гая. Не­по­нят­ная во­об­ще. Как она успе­ва­ла так ме­нять­ся?.. Вот от­чим и спро­сил, а она вы­да­ла:
— Я, Кос­тя, дав­но из­ме­ни­лась. Толь­ко те­бе бы­ло пле­вать. А те­перь — сын со­всем взрос­лый, во мне не нуж­да­ет­ся, он пой­мёт. Рас­стать­ся нам на­до, Кос­тя.

Так она за­яви­ла — а даль­ше всё бы­ло как во сне. На раз­во­де на­сто­я­ла, с ра­бо­ты рас­счи­та­лась. Все свои ве­щи уло­жи­ла (они умес­ти­лись в од­ном боль­шом че­мо­да­не) — и ска­за­ла, что уез­жа­ет ДО­МОЙ. На иму­щест­во не пре­тен­ду­ет…
— А жить на что бу­дешь, а? — злил­ся от­чим. — Так, как я те­бя при­стро­ил, ни­кто не смо­жет. И ни­кто не по­мо­жет, не по­со­ве­ту­ет! Ты же тю­тя тю­тей!!!
— Я в шко­лу воз­вра­ща­юсь, уже до­го­во­ри­лась, — спо­кой­но от­ве­ти­ла ма­ма. — Прав­да, пе­ре­рыв был боль­шой, но я ду­маю, что справ­люсь. За­то ра­бо­та лю­би­мая.
— Ой-ой-ой! По­смот­ри­те, по­лю­буй­тесь! Ра­бо­та у неё лю­би­мая! Ска­жи луч­ше, что дру­го­го муж­чи­ну на­шла; врать-то за­чем?!!
— На­шла, не скры­ваю, — при­пе­ча­та­ла ма­ма.

И боль­ше ни­че­го го­во­рить не ста­ла, как от­ре­за­ла. Хоть отец пос­ле та­кой вы­ход­ки как с це­пи со­рвал­ся. «Ду­ра», «стер­ва», «су­ка» — это бы­ли са­мые лёг­кие его опре­де­ле­ния.
— Сы­нок! Мне на­до ехать… — она смот­ре­ла на ме­ня, и гу­бы её дро­жа­ли. — По­слу­шай, род­ной!..

А что, что я дол­жен был слу­шать?!! В чём не прав Кон­стан­тин Иль­ич?! Да он за все го­ды их со­вмест­ной жиз­ни ни на од­ну жен­щи­ну не по­смот­рел! Не то что дру­гие!!! И хо­зя­ин он пре­крас­ный! Всё в дом, толь­ко в семью! Жи­ла ма­моч­ка, как сыр в мас­ле ка­та­лась, ни за­бот, ни про­блем! Пусть ка­тит­ся тог­да, если ей ро­ман­ти­ки за­хо­те­лось!!! Гу­лё­на пе­ре­зре­лая!

Вот при­мер­но в та­ком ду­хе я ей тог­да и от­ве­тил.

У неё за­дро­жа­ли гу­бы:
— Сы­нок, ты-то ме­ня за что так?.. Раз­ве я не имею пра­во по­жить по-сво­е­му?
— Да ва­ли и жи­ви ко­ро­ле­вой, я не ме­шаю!!! — про­орал я и хлоп­нул дверью.

Пусть по­ду­ма­ет хо­ро­шень­ко, на что по­ку­ша­ет­ся, что вы­тво­ря­ет!!!!!

…Ког­да я вер­нул­ся, ма­ма уже уеха­ла…
— Ска­тертью до­ро­га! — вы­крик­нул отец. — Я не хо­чу боль­ше о ней го­во­рить!

Да мы и вправ­ду не го­во­ри­ли боль­ше о ней ни­че­го. А точ­нее, ни­че­го хо­ро­ше­го.

* * *

А она?.. Она на­ча­ла пи­сать мне пись­ма. Сна­ча­ла я чи­тал, по­том на­до­е­ло. Од­но и то же, од­но и то же! И ни сло­ва об от­чи­ме или для не­го. Не­бла­го­дар­ная.

Все её пи­са­ния сво­ди­лись к од­но­му: сы­нок, пой­ми-прос­ти-от­веть, не от­ка­зы­вай­ся от ме­ня. Да­же че­люс­ти сво­ди­ло от ску­ки.

И я ре­шил от­ве­тить раз и на­всег­да. Я чест­но на­пи­сал, что она ме­ня сво­и­ми по­сла­ни­я­ми до­пек­ла; что ни лю­бить, ни ува­жать, а тем бо­лее — по­нять её я не в со­сто­я­нии. Да и же­ла­ния нет. На­стой­чи­во по­про­сил, что­бы она, на­ко­нец, ис­чез­ла из мо­ей жиз­ни и не тра­ти­ла вре­мя. Ни своё, ни моё! Я пре­дуп­ре­дил: боль­ше ни один её опус я чи­тать не бу­ду. Не на­ме­рен, ус­тал!

На­пи­сал — и от­пра­вил.

До неё, вид­но, не до­шёл весь окон­ча­тель­ный смысл, по­то­му что в от­вет опять при­ле­те­ло пись­мо, но не прос­тое, а за­каз­ное, да ещё и толс­тен­ное! Чуть ли не бан­де­роль. Я пред­ста­вил, ка­кие там воп­ли и слёзы; в гео­мет­ри­чес­кой про­грес­сии. По­это­му по­сту­пил ре­ши­тель­но и прос­то: пись­мо не­мед­лен­но от­пра­ви­лось об­рат­но, но с по­мет­кой «Не вру­че­но по при­чи­не от­ка­за ад­ре­са­та в по­лу­че­нии».

…Это толь­ко сей­час я пред­став­ляю, ка­кую боль при­нёс ей тог­да, ка­кую ад­скую му­ку!.. Прос­ти, прос­ти ме­ня, ма­ма!!!

* * *

Пи­сем с тех пор боль­ше не бы­ло, но один раз в го­ду — на мой день рож­де­ния — при­хо­ди­ла от­крыт­ка без текс­та. Был толь­ко ад­рес и моё имя, как по­лу­ча­те­ля. Стан­дарт­ная поздра­ви­тель­ная от­крыт­ка, с цве­та­ми и пе­чат­ной над­писью «Поздрав­ляю!». Я знал, что это от ма­мы. От ко­го же ещё?

Как же ме­ня это раз­дра­жа­ло! За­чем это всё, что ей ещё на­до?!

От­чим меж­ду тем со­шёл­ся с од­ной жен­щи­ной, и она пе­ре­еха­ла к нам. Но на­дол­го не за­дер­жа­лась, и ме­ся­ца не про­шло. То­же ве­щи со­бра­ла, а на­пос­ле­док за­яви­ла:
— Зна­ешь, Кон­стан­тин, я вот рань­ше удив­ля­лась, что же­на от те­бя ушла. А те­перь я по­ра­жа­юсь, как она с то­бой во­об­ще жи­ла!

Стран­ная. Что ей отец пло­хо­го сде­лал? Но мне-то что, при­шла-ушла, это ме­ня не ка­са­ет­ся. Обой­дём­ся са­ми, хоть и не­удоб­но без жен­щи­ны в до­ме. Баб­скую ра­бо­ту при­хо­дит­ся де­лать.

От­чим боль­ше ни­ко­го и не за­во­дил. То есть не при­гла­шал к нам жить. Так-то жен­щи­ны у не­го бы­ли, это нор­маль­но. К то­му же он быст­ро уте­шил­ся но­вой меч­той!

Те­перь его бес­ко­неч­но за­ни­ма­ла идея пе­ре­ез­да на ПМЖ в дру­гую, до­стой­ную стра­ну, а кон­крет­но — в Из­ра­иль. Что, мол, толь­ко там и мо­жет жить нор­маль­ный, ци­ви­ли­зо­ван­ный че­ло­век; что там — са­мый луч­ший кли­мат, ин­те­рес­ней­шая ис­то­рия и так да­лее. И всё-всё-всё там пре­крас­но!

Хо­ро­шо зная сво­е­го от­чи­ма, я по­ни­мал: за­ду­мал — сде­ла­ет, де­ло вре­ме­ни. И я, ко­неч­но, не ошиб­ся. Не про­шло и трёх лет от пер­вой мыс­ли о зем­ле обе­то­ван­ной — и вот, по­жа­луй­ста, Кон­стан­тин Иль­ич по­зна­ко­мил­ся с ев­рей­кой, ко­то­рая со­би­ра­лась «вы­ез­жать», и тут же же­нил­ся на ней, опять вос­хи­тив ме­ня прак­тич­ностью и умом. Не че­ло­век, а ра­ке­та! Вот пусть моя ма­моч­ка лок­ти там се­бе ку­са­ет (а я был прос­то уве­рен, что она имен­но так и де­ла­ет!), а Кон­стан­тин Иль­ич су­мел от жиз­ни взять всё, что хо­тел. Успел ухва­тить глав­ное! Жизнь да­ёт­ся один раз, и этот шанс на­до ис­поль­зо­вать кра­си­во.

Ко­ро­че, от­был от­чим в свой рас­прек­рас­ный Из­ра­иль, а ме­ня оста­вил с квар­ти­рой, спа­си­бо. Прав­да, он поч­ти всё из неё вы­год­но рас­про­дал, и это ме­ня не­мно­го оби­де­ло. Но, по­раз­мыс­лив, я по­нял, что он не так уж и не­прав: всё это на­жи­вал он, а не я. Хоть во­об­ще-то — вмес­те с ма­мой; но ведь она са­ма ни­че­го не взя­ла и не по­тре­бо­ва­ла де­неж­ной ком­пен­са­ции. Ну и всё!

Всё-та­ки са­мое не­об­хо­ди­мое у ме­ня оста­лось, и мы с Кон­стан­ти­ном Иль­и­чом рас­ста­лись хо­ро­шо, сер­деч­но да­же. Он обе­щал обо мне не за­бы­вать, так что счаст­ли­во­го пу­ти!

* * *

Мне ис­пол­ни­лось двад­цать пять лет, по­ра бы­ло по­ду­мать и о же­нить­бе. А что? Мо­ло­дой, пер­спек­тив­ный, со сво­им жиль­ём.

Уез­жая, от­чим сде­лал мне хо­ро­ший по­да­рок: устро­ил на своё мес­то в от­дел снаб­же­ния. Ни­че­го, что я по дип­ло­му — ин­же­нер-стро­и­тель, де­ло не в этом. Вся суть — в уме­нии хо­ро­шо при­стро­ить­ся. К то­му же я уже про­вёл не­ко­то­рое вре­мя — «в по­те ли­ца»! — на строй­ке и сде­лал уве­рен­ный вы­вод, что это ра­бо­та не для ме­ня.

Моя де­вуш­ка (та, что бы­ла рань­ше) — дав­но ме­ня раз­лю­би­ла. Мы раз­бе­жа­лись. Я не рас­стра­ивал­ся, по­то­му что она мне под­на­до­е­ла. Хо­те­лось че­го-то дру­го­го!

Я поч­ти ни­ког­да не вспо­ми­нал о ма­ме, хо­тя од­наж­ды мне по­ка­за­лось, что я её ви­дел. Но нет, от­ку­да?.. Точ­но, по­ка­за­лось.

Я шёл ве­че­ром с ра­бо­ты, а на уг­лу на­ше­го до­ма сто­я­ла жен­щи­на. Я по­ду­мал, что она по­хо­жа на ма­му, но не при­смат­ри­вал­ся. Про­ша­гал ми­мо, бро­сив мель­ком взгляд. Жен­щи­на бы­ла в тём­ных оч­ках, ша­поч­ку на­дви­ну­ла до бро­вей. Мне по­чу­ди­лось, что она сде­ла­ла не­уло­ви­мое дви­же­ние в мою сто­ро­ну, как буд­то хо­те­ла оклик­нуть, да осек­лась.

… Нет-нет, не мо­жет быть. Так вес­ти се­бя не бу­дет взрос­лый че­ло­век. Я под­нял­ся в квар­ти­ру, вы­гля­нул из ок­на кух­ни: сто­ит. Она сто­я­ла ещё ча­са пол­то­ра, гля­дя на на­ши ок­на. Или не на на­ши?.. По­том жен­щи­на ушла.

Ше­вельну­лось ли во мне что-то? Да, ше­вельну­лось: это бы­ла до­са­да. Те­перь-то че­го, что она мо­жет мне дать?! В её лю­бовь ко мне я не ве­рил (ина­че она тог­да не уеха­ла бы!). Ведь по­ни­ма­ла, что со­зда­ёт мне слож­нос­ти, ло­ма­ет при­выч­ный по­ря­док мо­ей жиз­ни! Быть с сы­ном ря­дом всег­да, по­мо­гать ему — это свя­тая ма­те­рин­ская мис­сия, а она, виль­нув хвос­том, по­да­лась в по­ис­ках «лич­но­го счастья»! Яко­бы в «по­ис­ках се­бя», тьфу!!! Это не мать, од­но­знач­но. Ку­куш­ка ка­кая-то.

Что Кон­стан­тин Иль­ич, пре­крас­ный муж, остал­ся один — так это не он ви­но­ват. Да и к луч­ше­му: вон как ему по­вез­ло! А она? Сы­на род­но­го бро­си­ла. Это рас­пос­лед­нее де­ло.

Кста­ти! Я ей очень хо­ро­шо ото­мстил, хоть она и не бы­ла в кур­се. За­то моя ду­ша успо­ко­и­лась от ощу­ще­ния спра­вед­ли­вос­ти. А всё прос­то: я знал о ней мно­го та­ко­го, че­го не знал от­чим. Да ни­че­го осо­бен­но­го, но прос­то вре­мя от вре­ме­ни она за­во­ди­ла со мной дол­гие, от­кро­вен­ные раз­го­во­ры; она по­че­му-то счи­та­ла, что мы с ней — чуть ли не од­но це­лое. Я эти «бе­се­ды» вы­но­сил с тру­дом и ста­рал­ся по­ско­рее их за­кон­чить, но всё же она мне от­кры­ва­лась до кон­ца. Мыс­ли её, чувст­ва и со­мне­ния я знал как свои. Но я счи­тал, что это при­твор­ст­во: с од­ной сто­ро­ны — за­кры­тая на­глу­хо, а с дру­гой — от­кры­тая?! Так не бы­ва­ет, до­ро­гие.

Ду­маю, она прос­то хо­те­ла от ме­ня от­вет­ных при­зна­ний, но не вы­хо­ди­ло. Ду­ра­ков нет! Или, мо­жет, хо­те­ла по­ка­зать мне, на­сколь­ко я ей до­рог и ва­жен? На­шла глу­пее се­бя!..

А я всё от­лич­но за­пом­нил и, ког­да она бро­си­ла нас, вы­ло­жил это от­чи­му. Ни­че­го кри­ми­наль­но­го, но всё же: на­при­мер, ма­лень­кие фи­нан­со­вые тай­ны. Она иног­да, по­ти­хонь­ку, со­ва­ла мне сэко­ном­лен­ную «де­неж­ку» (ведь у от­чи­ма всё бы­ло точ­но под­счи­та­но, а я хо­тел иметь хоть что-ни­будь для се­бя). Ну и про­чая че­пу­ха.

Ког­да я от­чи­му рас­ска­зал, сна­ча­ла бы­ло не­лов­кое ощу­ще­ние, что я её как бы про­дал. Но это про­шло. А от­чи­му моя пре­дан­ность по­нра­ви­лась:
— Ви­жу, что ты вы­рос чест­ным пар­нем. Спа­си­бо, сы­нок, уго­дил. Вот ви­дишь, ка­кая она под­лень­кая бы­ла, скрыт­ная! Это ещё ты на­вер­ня­ка и не всё зна­ешь, а уж я — и по­дав­но! Вот ска­жи, я хоть что-ни­будь от неё скры­вал? Ну хоть что-ни­будь?!!

Что прав­да, то прав­да. Кон­стан­тин Иль­ич всег­да был весь как на ла­до­ни! И мне — по уг­лам, по­ти­хонь­ку от неё, — ни­че­го не на­шёп­ты­вал! «Ду­шу» не от­кры­вал, а прос­то жил от­кры­то. И зна­чит, я имел пол­ное пра­во всё ему рас­ска­зать. И да­же обя­зан был, вот что!

* * *

От­чим как уехал, так боль­ше и не на­по­ми­нал о се­бе. Ни ра­зу не объ­явил­ся, не по­зво­нил, не на­пи­сал. Да, в об­щем, и пра­виль­но. Мо­жет, его но­вой же­не это бы­ло бы не­при­ят­но; мо­жет, они во­об­ще сво­их де­тей за­име­ли.

Я вот то­же за­имею, ког­да же­нюсь. Но же­нить­ся — это не ки­ло кол­ба­сы ку­пить. Тут с умом на­до. Я на­чал ак­тив­но ис­кать се­бе па­ру, но не то­ро­пил­ся. Я же­них до­стой­ный, в по­ряд­ке, так ис­кать на­до бы­ло по се­бе.

Я не спе­ша со­ста­вил спи­сок, что имен­но долж­но быть у мо­ей бу­ду­щей же­ны. Спи­сок де­лил­ся на две по­ло­ви­ны: пер­вая — ма­те­ри­аль­ная часть, вто­рая — мо­раль­ная. Я хо­тел, что­бы де­вуш­ка бы­ла из не­бед­ной семьи (ведь не од­но­му же мне по­том её со­дер­жать!), что­бы её ро­ди­те­ли бы­ли не по­след­ни­ми людь­ми.

А мо­раль­ная сто­ро­на — это пусть же­на бу­дет рас­су­ди­тель­ная. Ну, до­пус­ти­мо не­мно­го с ха­рак­те­ром, что­бы мог­ла за се­бя по­сто­ять и что­бы на го­ло­ву не са­ди­лись вся­кие-раз­ные, но это — вне до­ма. Со мной же — по­кор­ная и по­кла­дис­тая! И са­мое глав­ное: она долж­на без­уко­риз­нен­но вес­ти до­маш­нее хо­зяйст­во, со­дер­жать всё в по­ряд­ке. Од­ним сло­вом, сле­дить за бы­то­вой сто­ро­ной жиз­ни, как на­сто­я­щая суп­ру­га. Долж­на ста­рать­ся. Ко­ро­че, что­бы всё бы­ло, как у нас до­ма, по­ка ма­ма жи­ла с на­ми и по­ни­ма­ла своё мес­то.

Но най­ти та­кую не­вес­ту ока­за­лось поч­ти не­воз­мож­но. Если бы­ли обес­пе­чен­ные ро­ди­те­ли — то доч­ка ока­зы­ва­лась из­ба­ло­ван­ная и кап­риз­ная, не при­вык­шая уха­жи­вать да­же за со­бой, а не то что за кем-то ещё; а если по­па­да­лась спо­кой­ная и по­кла­дис­тая — так жди дру­го­го под­во­ха: или голь пе­ре­кат­ная, или прос­то хит­рая, толь­ко хо­ро­шо при­тво­ря­ет­ся.

Я ви­дел каж­дую кан­ди­дат­ку на­ск­возь и всё боль­ше разо­ча­ро­вы­вал­ся. Это ма­ма ви­но­ва­та, кто же ещё?!! Это из-за неё я пе­ре­стал ве­рить жен­щи­нам!!!! То­же ведь — при­тво­ря­лась всю жизнь, кор­чи­ла из се­бя пра­вед­ни­цу!..

Я пы­тал­ся по­да­вить в се­бе эту про­ни­ца­тель­ность, на­чи­нал встре­чать­ся то с од­ной, то с дру­гой… И всё, не мог дол­го: нет, опять не то, но то! Зна­ко­мил­ся быст­ро и лег­ко, а рас­ста­вал­ся — поч­ти всег­да с ис­те­ри­ка­ми или с не­при­ят­нос­тя­ми. Че­го ж они все та­кие при­лип­чи­вые?!

Так про­ма­ял­ся я поч­ти че­ты­ре го­да и поч­ти убе­дил­ся, что при­дёт­ся остать­ся хо­лос­тя­ком. Но тут — моя оче­ред­ная де­вуш­ка за­яви­ла, что бе­ре­мен­на. Как так?! До сих пор — я это­го бла­го­по­луч­но из­бе­гал. Да и, кста­ти, не с каж­дой до по­сте­ли до­хо­дил. Не­ко­то­рые — ло­ма­лись, а к иным — я и сам во­вре­мя осты­вал.

…Я со­вер­шен­но рас­те­рял­ся, ведь уже со­би­рал­ся объ­явить этой воз­люб­лен­ной, что мы друг дру­гу не под­хо­дим, так как она ока­за­лась с боль­ши­ми пре­тен­зи­я­ми. А тут — вот те­бе на, сюр­п­риз…

Я по­пы­тал­ся сроч­но «ре­шить во­прос»:
— Ка­тя, я дам день­ги на аборт.

Но услы­шал в от­вет, что так не пой­дёт, что она по­ста­вит в из­вест­ность па­пу. Бу­дет очень не­при­ят­но. Очень! Да… Про её па­пу я был в кур­се: кру­той то­ва­рищ. Ав­то­ри­тет­ный и при день­гах-свя­зях. Ме­ня это, кста­ти, и при­влек­ло в ней, ког­да нас по­зна­ко­ми­ли.
— Да­вай луч­ше ре­шать со свадьбой, Ар­тур.

Вот так. Са­ма сде­ла­ла пред­ло­же­ние и ва­ри­ан­тов не оста­ви­ла. Я по­ду­мал, что, мо­жет, и прав­да, это к луч­ше­му. Са­ма судь­ба вме­ша­лась, что ли…

Я по­зна­ко­мил­ся с Ка­ти­ны­ми ро­ди­те­ля­ми по­бли­же, по­сва­тал­ся. Они и не про­тив бы­ли. Хоть и раз­ни­ца меж­ду на­ми — де­сять лет, они по­че­му-то ду­ма­ли, что это да­же луч­ше, я бу­ду для неё за­од­но как опе­кун. А то, если Ка­тя сей­час, мо­ло­дая, не осте­пе­нит­ся, то не осте­пе­нит­ся ни­ког­да. Не знаю, им вид­нее… Они же её рас­ти­ли, а не я.

То, что я жи­ву один, бы­ло, по их по­ня­ти­ям, боль­шим до­сто­инст­вом. Ведь Ка­те пред­сто­я­ло стать единст­вен­ной хо­зяй­кой в квар­ти­ре, а это, как ска­за­ла тёща, «плюс из плю­сов». Вот она, дес­кать, «на­хле­ба­лась в своё вре­мя». К то­му же ме­ня уве­ря­ли, что лю­би­мую дочь при­да­ным не оби­дят. Да так оно, в об­щем-то, и вы­шло.

Свадьбу мы сыг­ра­ли пыш­ную, гром­кую. Прав­да, на­ка­ну­не Кать­ка вы­мо­та­ла нер­вы всем нам то с плать­ем, то с коль­ца­ми, то с туф­ля­ми! Всё ни­как бы­ло не уго­дить. Но утряс­лось. Да лад­но, ведь она в по­ло­же­нии, бе­ре­мен­ные всег­да пси­ху­ют.

Свадьба от­гре­ме­ла, и у нас, как у мо­ло­до­жёнов, бы­ло по за­ко­ну ещё три сво­бод­ных дня. И вот на вто­рой день — при­шла те­ле­грам­ма:

«Поздрав­ляю за­кон­ным бра­ком же­лаю счастья люб­ви бла­го­по­лу­чия ма­ма».

Я ото­ро­пел: от­ку­да зна­ет?.. Зна­чит, от­сле­жи­ва­ет, ин­те­ре­су­ет­ся, про­сит ко­го-то её ин­фор­ми­ро­вать. За­чем? Что за гнус­ность, что за на­вяз­чи­вость?! Что за под­поль­ное бде­ние?!! Те­ле­грам­му я по­рвал и вы­бро­сил, а мо­ло­дой же­не — да­же на­гру­бил, ког­да она спро­си­ла, что это при­нес­ли.

И во­об­ще: во­прос мо­ей ма­мы я за­крыл для Ка­ти раз и на­всег­да. Пусть бу­дет до­воль­на, что ни­кто над ду­шой не сто­ит. Счи­тай, по­вез­ло! И на этом хва­тит, ни­ка­ких раз­го­во­ров. Ка­тя пе­ре­дёр­ну­ла пле­чи­ка­ми и со­гла­си­лась: нет так нет, не её про­бле­мы.

Так на­ча­лась на­ша се­мей­ная жизнь. По­том ро­дил­ся Ки­рюш­ка: сла­бень­кий ка­кой-то, хи­лый. Стран­но, Ка­тя — креп­кая, я то­же на здо­ровье ни­ког­да не жа­ло­вал­ся. Что же сы­нок так под­ка­чал?..

У же­ны со­всем не бы­ло мо­ло­ка, при­шлось ма­ло­го вскарм­ли­вать ис­кус­ст­вен­но. Ох, и на­му­чи­лись мы, чест­но при­знать­ся, по­ка он не­мно­го под­рос и окреп!.. Счи­тай, год вы­бро­си­ли из жиз­ни. Хо­ро­шо, что бы­ли у нас день­ги. Мы ни­че­го не по­жа­ле­ли и в кон­це кон­цов смог­ли вздох­нуть с об­лег­че­ни­ем. Ки­рилл и хо­дить на­чал во­вре­мя, и всё про­чее — как на­до. По об­щеп­ри­ня­тым нор­мам.

Вот тог­да-то, в тот год, хоть и не сра­зу, но я от­чёт­ли­во по­нял, что это зна­чит: лю­бить сво­е­го ре­бён­ка. Сна­ча­ла, ког­да я уви­дел сы­на в пер­вый раз — крас­нень­ко­го, смор­щен­но­го!.. — в ду­ше ше­вельну­лось что-то не­по­нят­ное: то ли изум­ле­ние, то ли да­же брез­гли­вость.

По­том, спус­тя три ме­ся­ца бес­ко­неч­но­го мла­ден­чес­ко­го ора и бес­сон­ных но­чей, — я поч­ти не­на­ви­дел Ки­рю­ху! Не­на­ви­дел так­же и же­ну, и се­бя, и бу­ты­лоч­ки со сме­ся­ми, и раз­ры­ва­ю­щу­ю­ся меж­ду все­ми на­ми тёщу, и сос­ки, и пе­лён­ки, и да­же зда­ние дет­ской по­лик­ли­ни­ки!

И лишь по­сте­пен­но, ког­да сын впер­вые осо­знан­но агук­нул имен­но мне и по­тя­нул­ся об­нять МЕ­НЯ; ког­да при­жал­ся сво­ей соп­ли­вой со­пат­кой к мо­ей ще­ке; ког­да… Впро­чем, этот мо­мент обо­зна­чить точ­но не­воз­мож­но; но при­шла ЛЮ­БОВЬ.

Да­же не лю­бовь, а что-то не­срав­ни­мо боль­шее: неж­ная ярость кор­шу­на, го­то­во­го вы­кле­вать глаз за сво­е­го го­ло­ше­е­го птен­ца! Лю­бовь-сми­ре­ние, лю­бовь-уми­ле­ние, ког­да при­во­дит в не­вы­ра­зи­мый вос­торг бук­валь­но всё: ах, как ма­лыш хо­ро­шо по­ел! Как сим­па­тич­но спит! Как ми­ло си­дит на горш­ке!!! Не шу­чу я. Кто про­хо­дил, тот зна­ет.

Итак, Ки­рюш­ка под­рас­тал, Ка­тя по­шла на ра­бо­ту (тесть устро­ил её к се­бе в штат). Вот кто бы мог по­ду­мать? Она ока­за­лась хо­ро­шей же­ной и ма­терью.

Или, мо­жет, слу­чай по­мог? И, не будь его, всё сло­жи­лось бы по-ино­му?.. А по­лу­чи­лось так: у Ка­ти, ед­ва толь­ко Ки­рюш­ка на­учил­ся пол­зать, вдруг по­яви­лись стран­ные бо­ли вни­зу жи­во­та. Та­кие бо­ли, что вра­чи всерь­ёз оза­бо­ти­лись. Не бу­ду рас­ска­зы­вать, что она (да и мы все!) пе­ре­жи­ли и пе­ре­ду­ма­ли… А я — так во­об­ще чуть не тро­нул­ся, чест­но: а вдруг умрёт???? Но тесть под­клю­чил всех и вся, и Ка­те сде­ла­ли опе­ра­цию. Страш­ное — ушло так же быст­ро, как и при­шло, да­же не ве­ри­лось. Ка­тя по­шла на по­прав­ку, и всё ра­зом за­кон­чи­лось.

Вот пос­ле это­го — она и из­ме­ни­лась. Из кап­риз­ной ма­мень­ки­ной до­чень­ки ста­ла обыч­ной мо­ло­дой жен­щи­ной с муд­ры­ми не по воз­рас­ту гла­за­ми. Как под­ме­ни­ли. Дру­гая!
— Ты не смей­ся, Ар­тур, — ска­за­ла она мне. — Верь не верь, а прос­то я ВИ­ДЕ­ЛА смерть. Вот как те­бя, близ­ко-близ­ко. И она не страш­ная, нет; но толь­ко она — на­всег­да, по­ни­ма­ешь?.. Я бу­ду те­перь по-дру­го­му жить, раз она от­сту­пи­ла.

Уди­ви­ла!.. Но я по­нял. Те­мы мо­ей ма­мы Ка­тя по-преж­не­му не ка­са­лась, па­мя­туя мою дав­нюю ре­ак­цию. Но её не­ча­ян­но кос­нул­ся мой сын.
— Ба­ба Ту­ся! Ту­ся! — лю­бил он ле­пе­тать, при­вет­ст­вуя тёщу, Та­и­сию Ива­нов­ну, ко­то­рая во вну­ке ду­ши не ча­я­ла. Да­же на Кать­ку, лю­би­мую-пре­лю­би­мую доч­ку, мог­ла так из-за не­го на­кри­чать, что ушам не по­ве­ришь. Не дай бог, если что не так у ре­бён­ка!!!

Ки­рюш­ка по­че­му-то вмес­то «ба­ба Та­ся» твер­дил вот эту «Ту­сю». На­вер­ное, ему так бы­ло лег­че про­из­но­сить? И вот од­наж­ды вмес­то «Ту­ся» он вдруг пе­ре­шёл на «ба­ба Ду­ся», да так чёт­ко!

Та­и­сия Ива­нов­на ни­че­го не за­ме­ти­ла, пусть хоть му­хой зо­вёт, ей всё слад­ко, что вну­чек ска­жет. А мне — как но­жом по серд­цу по­лос­ну­ли. Есть же у сы­на и «ба­ба Ду­ся», есть! А я ли­шил её вну­ка…

Но я тут же ото­гнал от се­бя эту мысль. За­хо­те­ла бы — при­еха­ла! Кто зна­ет, мо­жет, и по­ми­ри­лись бы… И тут со­весть мне ехид­но шеп­ну­ла: «А че­го б те­бе са­мо­му не съез­дить?» Но с ка­ко­го пе­ре­пу­гу дол­жен ехать я?! Это она тог­да ре­ши­ла всё бро­сить — вот пусть она и ис­прав­ля­ет.

«А она пы­та­лась!» — ре­зон­но за­ме­ти­ла со­весть. Но я, как обыч­но, бла­го­по­луч­но её за­глу­шил.

Прос­ти ме­ня, ма­ма!!!

* * *

Ког­да Ки­рюш­ка по­шёл в са­дик, вре­мя по­бе­жа­ло ещё быст­рее. Жи­ли мы хо­ро­шо, спо­кой­но, и ни­че­го осо­бен­но­го не слу­ча­лось. Вре­мя от вре­ме­ни, ко­неч­но, бы­ва­ли у нас и ссо­ры, но они сгла­жи­ва­лись, и всё воз­вра­ща­лось на кру­ги своя. И лишь од­наж­ды мы с Ка­тей по­ру­га­лись по-круп­но­му, и имен­но из-за мо­ей ма­мы…

Же­на пе­ре­би­ра­ла ста­рые фо­то­гра­фии и на­ткну­лась на од­ну. Как я её не вы­бро­сил, ума не при­ло­жу. Я ведь дав­ным-дав­но, как толь­ко ма­ма уеха­ла, всё тща­тель­но пе­ре­брал и унич­то­жил. Всё-всё, что с ней бы­ло свя­за­но; фо­то­гра­фии, ко­неч­но, в пер­вую оче­редь.

На вы­брос — по­лу­чи­лась пол­ная кар­тон­ная ко­роб­ка, до­воль­но боль­шая. Ту­да по­ле­те­ли и ма­ми­ны штуч­ки из би­се­ра, ко­то­рые она очень лю­би­ла де­лать. Эти ве­щи она за­бы­ла, ког­да уез­жа­ла? Нет, спе­ци­аль­но МНЕ оста­ви­ла, я ду­маю. Они бы­ли вы­ки­ну­ты мной без раз­бо­ра и со­жа­ле­ния. Ту­да же от­пра­ви­лись все фо­то, на ко­то­рых был за­ме­чен хо­тя бы ку­со­чек ма­ми­но­го платья, не го­во­ря уж о ней са­мой. Там же на­шла мес­то и ста­рая тет­радь, в ко­то­рую ма­ма мно­го лет на­зад за­пи­сы­ва­ла все мои «за­ба­вин­ки», все смеш­ные и ми­лые не­ле­пос­ти, ко­то­рые я про­из­но­сил в дет­ст­ве. То­же на­роч­но оста­ви­ла — ду­шу мне тра­вить?! — в вед­ро!!!

Но это фо­то, ко­то­рое на­шла Ка­тя, за­те­са­лось сре­ди мо­их школь­ных сним­ков, по­то­му и не по­па­лось тог­да мне под ру­ку: кол­лек­тив­ное изо­бра­же­ние на­ше­го пер­во­го клас­са, с тро­га­тель­ной тра­фа­рет­ной над­писью «Учи­тель­ни­ца пер­вая моя». И там, ко­неч­но, в цент­ре, кра­со­ва­лась ма­ма, ку­да ж де­нешь­ся.

…Я вы­дер­нул фо­то­гра­фию из рук же­ны и ярост­но рва­нул не­по­дат­ли­вый кар­тон.
— Ты что? — рас­пах­ну­ла гла­за Кать­ка. — Она же те­бя учи­ла! Да и во­об­ще… ро­ди­ла! Что б там меж­ду ва­ми ни бы­ло, но это всё как-то… стран­но, что ли!
— Что ты зна­ешь!!! — за­орал я на неё тог­да. — Ка­кое твоё де­ло, че­го ле­зешь?!!
— Я не лез­ла и не ле­зу, — воз­ра­зи­ла она. — А прос­то по­ставь се­бя на её мес­то!
— А она се­бя на моё — ста­ви­ла?!!!!

Ну и так да­лее и то­му по­доб­ное, по­ца­па­лись. Кать­ка, вид­но, вдруг ре­ши­ла про­явить пре­сло­ву­тую бабью со­ли­дар­ность, по­это­му над­ры­ва­лась:
— У ме­ня то­же сын! И вся­кое мо­жет быть в жиз­ни! А вдруг и он не за­хо­чет по­том ме­ня знать?!! Да я умру от это­го!!!
— А вот она не умер­ла, жи­вёхонь­ка!!! — стук­нул я ку­ла­ком по сто­лу. — Да и во­об­ще, ты на что на­ме­ка­ешь?! Зна­ешь ли ты, что моя ма­ма­ша к лю­бов­ни­ку пе­ре­еха­ла, бро­си­ла нас с от­цом, пре­да­ла!!! А отец, меж­ду про­чим, был семь­я­нин ред­кий! Муж, хо­зя­ин! И ме­ня, не­род­но­го, усы­но­вил, вы­рас­тил и при­стро­ил!
— Хо­ро­шо! — ус­та­ло ска­за­ла Кать­ка и за­пла­ка­ла. — Я и вправ­ду ни­че­го не знаю. Да­вай пре­кра­тим, а?.. Мо­жет, дейст­ви­тель­но ма­ма твоя не пра­ва, я не в кур­се. Жаль её прос­то ста­ло…
— Жаль ей, ви­ди­те ли! — ещё бур­чал я по инер­ции и дул­ся па­ру дней. Но по­том мы по­ми­ри­лись.

Са­мое не­при­ят­ное в этой ссо­ре для ме­ня бы­ло не то, что Кать­ка по­жа­ле­ла не­зна­ко­мую ей свек­ровь, а то, что она до­пус­ти­ла и при­ме­ри­ла та­кую си­ту­а­цию на се­бя. Вот это её «вся­кое мо­жет быть в жиз­ни» — это о чём?!

Мне бы­ло бо­лее чем не­при­ят­но.

* * *

Под­рас­та­ю­щий сы­ниш­ка ни о чём та­ком не спра­ши­вал, лишь од­наж­ды ска­зал толь­ко (во­семь лет ему бы­ло):
— Па­па, а в на­шем клас­се у всех де­тей по двое штук ба­буш­ков и де­душ­ков, а у ме­ня толь­ко од­на па­ра! Умер­ли, зна­чит, твои ро­ди­те­ли, — за­кон­чил он глу­бо­ко­мыс­лен­но.

И умо­ри­тель­но до­ба­вил:
— Ну что ж, на то она и жизнь…

Я от ду­ши рас­хо­хо­тал­ся, рас­ска­зал же­не. Она то­же по­сме­я­лась. И с тех пор к ми­лым до­маш­ним клич­кам, ко­то­ры­ми она час­то на­граж­да­ла Ки­рю­шу, при­ба­ви­лась ещё од­на: «Ум­ник». Это про­зви­ще боль­ше все­го сы­ну нра­ви­лось, он да­же друзь­ям хвас­тал­ся.

…Ме­ня ма­ма то­же на­зы­ва­ла по-раз­но­му. На­вер­ное, так все ма­те­ри де­ла­ют? Я у неё был и «Ёжик», и «Мур­зик», и «Ма­люн­чик». И по­том, в од­ном из тех пи­сем, ко­то­рые я ещё чи­тал (из пер­вых, зна­чит…), она ме­ня то­же не­сколь­ко раз так на­зва­ла.

А я ей при­ка­зал в ТОМ единст­вен­ном сво­ём пись­ме-от­по­ве­ди: «От­стань и не да­ви на жа­лость. За­будь, на­ко­нец, и эти сло­веч­ки, и ме­ня!». Бо­же мой, в ТОМ пись­ме — я да­же ма­мой её ни ра­зу не на­звал. Спе­ци­аль­но, ко­неч­но! Хо­тел сде­лать по­боль­нее. Я знал, что она обя­за­тель­но об­ра­тит на это вни­ма­ние… Знал!!!

Знал — и сде­лал: взял при­горш­ню рас­ка­лён­ных уг­лей, да и по­ло­жил на тос­ку­ю­щее, боль­ное её серд­це. Те­перь и вспом­нить страш­но…

* * *

…По­че­му мне тот му­жик не на­бил тог­да мор­ду? Ведь на­до бы­ло. На­до! В кровь на­до бы­ло из­бить. А он толь­ко ска­зал пре­зри­тель­но:
— Ну и дерь­мо ты, па­рень. Она те­бя в му­ках ро­ди­ла, по­ни­ма­ешь, при­ду­рок?! В му­ках. А ты её гря­зью по­ли­ва­ешь? Эх ты, не­до­умок убо­гий… По­лю­би­ла она дру­го­го? Так это ж её серд­це в от­ве­те, ты-то с ка­ко­го бо­ку мать су­дишь?!

Он встал и ото­шёл от ме­ня, как он чум­но­го. Да ещё и сплю­нул пре­зри­тель­но:
— Про­щай, урод.
— Ва­ли, ал­ко­го­лик! Учи­тель обос­са­ный! — про­ши­пел я ему в спи­ну.

По­ду­ма­ешь: ну сболт­нул я ему, что ма­ма­шу свою, шлю­ху, не­на­ви­жу. Ну на­стро­е­ние бы­ло пар­ши­вое, при­сел по­ку­рить в пар­ке на ска­мей­ку. А там — этот ду­рак тор­чал, бу­хал в оди­ноч­ку. Сло­во за сло­во, я и ска­зал ему про мать, ког­да он ме­ня ни с то­го и ни с се­го на­чал учить жиз­ни. Что, мол, ме­ня и ма­моч­ка моя учи­ла, да тол­ку… Всё рав­но я ей не по­ве­рил, пре­да­тель­ни­це. И объ­яс­нил, как и что.

…Кто зна­ет: если бы он тог­да на­бил мне мор­ду, мо­жет, я и по­нял бы что-ни­будь. Или хо­тя бы не на­пи­сал ей ТО пись­мо. Эх!..

* * *

На­ка­ну­не Ки­рюш­ки­но­го де­ся­ти­ле­тия ста­ла ме­ня по­му­чи­вать стран­ная мысль: как жаль, что Ки­рилл не зна­ет мою ма­му. Рас­тёт ка­ким-то праг­ма­тич­ным, слиш­ком со­вре­мен­ным, что ли… Вот если бы он с ба­буш­кой об­щал­ся, как бы­ло бы для не­го хо­ро­шо!

Стран­ная и глу­пая идея. Но она лез­ла мне в го­ло­ву, не спра­ши­вая раз­ре­ше­ния, по сто раз в день.

«В кон­це кон­цов, — сдал­ся я од­наж­ды, — про­шло мно­го лет. Она уже за всё от­ве­ти­ла!»

Что это бы­ло?.. Ми­ло­сер­дие? Нет. Это был здо­ро­вый праг­ма­тизм и обык­но­вен­ный, мах­ро­вый эго­изм. Ведь, чест­но го­во­ря, я по­ду­мал, что хо­ро­шо бы Ки­рюш­ку на ка­ни­ку­лах от­прав­лять ку­да-то в гос­ти. На це­лое ле­то, на­при­мер…

Вот пусть ма­ма и по­мо­жет, пусть ре­а­би­ли­ти­ру­ет се­бя. И нам бу­дет хо­ро­шо (смо­жем с же­ной вдво­ём ку­да-ни­будь съез­дить, от­дох­нуть), и Та­и­сия Ива­нов­на разо­чек осво­бо­дит­ся (она ста­ла серь­ёз­но бо­леть, а тесть — тот всег­да по гор­ло за­нят), и Ки­рюш­ке — пе­ре­ме­на об­ста­нов­ки. Но­вый го­род, дру­гие впе­чат­ле­ния, ин­те­рес­ные зна­ком­ст­ва…

А уж то, что ма­ма по­за­бо­тит­ся о нём от всей ду­ши, — я не со­мне­вал­ся.

Всё так; но как к это­му при­сту­пить?.. Вдруг — как снег на го­ло­ву, — здравст­вуй, ма­ма! Глу­пость и ерун­да. И я при­ду­мал: а пусть Ки­рилл сам на­пи­шет ба­буш­ке пись­мо! Вро­де как от се­бя; мол, хо­чет, на­ко­нец-то, по­зна­ко­мить­ся. И по­вод очень хо­ро­ший: у ма­мы день рож­де­ния ско­ро, как раз пос­ле Ки­рюш­ки­но­го. Да и юби­лей, меж­ду про­чим.

В об­щем, ре­ше­но!

Ну до че­го де­ти — гиб­кие на­ту­ры! Ки­рилл да­же не уди­вил­ся. И пра­виль­но я рас­счи­тал: он сра­зу за­ин­те­ре­со­вал­ся пер­спек­ти­вой по­езд­ки и зна­ком­ст­ва. Са­мос­то­я­тель­ной по­езд­ки! Я по­обе­щал, что ба­буш­ка там его встре­тит, и всё. Мож­но на Но­вый год, на­при­мер, от­пра­вить­ся.

И Ки­рюш­ка под мою дик­тов­ку на­пи­сал впол­не при­стой­ное пись­мо. А я гор­дил­ся со­бой: ка­кой я ве­ли­ко­душ­ный, ока­зы­ва­ет­ся! Бла­го­род­ный, все­про­ща­ю­щий.

Пись­мо по­шло в ка­чест­ве за­каз­но­го, что­бы не по­те­ря­лось; ма­ло ли. И ров­но че­рез две не­де­ли при­шло из­ве­ще­ние, что и для Ки­рил­ла на поч­те есть то­же за­каз­ное по­сла­ние. Мы об­ра­до­ва­лись: быст­ро она от­ве­ти­ла! По­шли по­лу­чать вдво­ём.

…Но кон­верт этот — ока­зал­ся наш, при­шед­ший об­рат­но; не­рас­пе­ча­тан­ный… Пер­вая мысль, ко­то­рая у ме­ня мельк­ну­ла, бы­ла оби­да: смот­ри­те, ка­кая зло­па­мят­ная! Ре­ши­ла той же мо­не­той со мной рас­счи­тать­ся, и это че­рез столь­ко лет?! Вот же…

И я пе­ре­вер­нул кон­верт, ни­сколь­ко не со­мне­ва­ясь в со­про­во­ди­тель­ной над­пи­си. Но про­чи­тал дру­гую:

«Пись­мо не вру­че­но в свя­зи со смертью ад­ре­са­та».

Я сна­ча­ла во­об­ще не по­нял, что на­пи­са­но. Пись­мо не вру­че­но — это по­нят­но. Ад­ре­сат НЕ СТАЛ по­лу­чать. Ну да. Не стал — в свя­зи со сво­ей смертью. СО СМЕРТЬЮ!

И тут до ме­ня до­шло. Кля­нусь: та­кой бо­ли я не ис­пы­ты­вал ни­ког­да. Я да­же в ка­кой-то миг по­ду­мал, что это мне вер­ну­лось в один при­ём всё сра­зу: прось­бы, слёзы, го­ре и безыс­ход­ность ма­мы. Всё вер­ну­лось и уда­ри­ло ме­ня пря­мо в центр то­го са­мо­го серд­ца, ко­то­рое уве­рен­но от­сту­ки­ва­ло все эти го­ды: «По­том. По­том. По­том…»
— Муж­чи­на, вам пло­хо? Во­ды, во­ды дай­те!!!!

* * *

На дру­гой день я со­би­рал­ся в до­ро­гу. Ка­тя ни­че­го не ком­мен­ти­ро­ва­ла, толь­ко по­мо­га­ла со­би­рать ве­щи. А у ме­ня в го­ло­ве бы­ло пус­то, как в ка­за­не, ко­то­рый хра­нят в ста­ром чу­ла­не. Толь­ко па­у­ти­на да мы­ши­ные ис­праж­не­ния на ржа­вом дне…

И ещё — бес­ко­неч­но вер­те­лось в моз­гу, как ста­рая плас­тин­ка: «Со­рок лет — ума нет… Со­рок лет — ни хре­на нет…»

Два дня в до­ро­ге — и я на мес­те. Ока­зы­ва­ет­ся, я не за­был, как до­би­рать­ся с вок­за­ла, и ни ра­зу не пе­ре­спро­сил до­ро­гу. Кро­ме па­мя­ти, ме­ня ве­ло ещё что-то… При­быв, я узнал, что ме­ня ис­ка­ли, но ста­рые со­се­ди дав­но пе­ре­еха­ли, а боль­ше ни­кто не знал мо­е­го ад­ре­са. На­шли бы, ко­неч­но, всё рав­но, но го­раз­до поз­же; так вот хо­ро­шо, что я сам при­ка­тил.

По­хо­ро­ни­ли ма­му со­всем не­дав­но, то есть Ки­рюш­ки­но пись­мо опоз­да­ло на два дня… Да это не Ки­рюш­ка опоз­дал, что я се­бе-то вру??? Не Ки­рюш­ка!..

…Ну что ж, опять по кру­гу? На­следст­во те­перь при­ехал по­лу­чать я. И квар­ти­ра, и в квар­ти­ре — это всё те­перь моё. Бе­ри и вла­дей. Оформ­ляй­те, граж­да­нин, все пра­ва — ва­ши.

Мне при­шлось под­за­дер­жать­ся. Днём — бе­гал с бу­ма­га­ми, а ве­че­ра­ми — бро­дил по квар­ти­ре, буд­то не­ча­ян­но про­ва­лил­ся во вре­ме­ни и по­пал в дет­ст­ве. Тут ни­че­го не из­ме­ни­лось…

Мне рас­ска­за­ли, что ма­ма не­дав­но овдо­ве­ла и по­след­ние два го­да жи­ла од­на. Но в квар­ти­ре я не на­хо­дил сле­дов пре­бы­ва­ния то­го, дру­го­го че­ло­ве­ка; мне здесь всё на­по­ми­на­ло толь­ко ма­му. По­че­му? Не знаю… Мне ка­за­лось, что она тут, ря­дом. Прос­то в дру­гой ком­на­те или на кух­не. Ил­лю­зия бы­ла та­кой силь­ной, что я па­ру раз сло­мя го­ло­ву дейст­ви­тель­но бе­жал на кух­ню: там яв­но гре­ме­ли лож­ка­ми!.. Нет, ко­неч­но. Ни­ко­го.

…Я на­шёл в од­ном из ящи­ков ста­ро­го пись­мен­но­го сто­ла ТО моё пись­мо. Я не смог его про­чи­тать, не смог! Я его тут же сжёг. Имен­но сжёг, а не по­рвал. Мо­жет, огонь ис­пе­пе­лит на­ко­нец этот ужас, ко­то­рый она хра­ни­ла столь­ко лет. ЗА­ЧЕМ хра­ни­ла??? А по­то­му что от сы­на. Пусть да­же та­кое…

Я пе­ре­лис­тал её об­щие тет­ра­ди: за­пи­си, ци­та­ты, кон­спек­ты уро­ков… И вдруг — на­ткнул­ся на днев­ник. Точ­нее, это был не со­всем днев­ник; это ока­за­лись пись­ма ко мне, да­ти­ро­ван­ные раз­ны­ми чис­ла­ми. Ни­ког­да не пла­ни­ру­е­мые к от­прав­ке… Пись­ма-раз­го­во­ры со мной, глу­хим. Не­ко­то­рые — со­всем кро­шеч­ные, две строч­ки:

«14 ав­гус­та. Се­год­ня ты мне снил­ся, сы­нок, в пло­хом сне. Уж не за­бо­лел ли ты, не дай бог? Что-то мне тре­вож­но…»

Иные — ог­ром­ные, по двад­цать стра­ниц. Я до­га­дал­ся, что эти — пи­са­лись но­ча­ми, в пол­ной ти­ши­не… Я не в си­лах был бы объ­яс­нить, о чём они. В об­щем-то, ни о чём. Прос­то мыс­ли. Но в кон­це каж­до­го — «лишь бы ты был здо­ров и бла­го­по­лу­чен, де­точ­ка моя…»

* * *
…Что я мо­гу ещё ска­зать? Да и на­до ли?.. Я не про­дал ма­ми­ну квар­ти­ру. По­ру­чил со­се­дям при­смат­ри­вать, даю им день­ги за это ре­гу­ляр­но. Опла­чи­ваю и ком­му­наль­ные сче­та, но сда­вать квар­ти­ран­там — не со­гла­ша­юсь, хо­тя по­сто­ян­но есть же­ла­ю­щие.

Я при­ез­жаю сю­да раз в год на день рож­де­ния ма­мы, жи­ву не­сколь­ко дней. И ду­маю, ду­маю, ду­маю… Я ни­че­го здесь не ме­нял и ме­нять не бу­ду, а пос­ле ме­ня — уж как сло­жит­ся, так то­му и быть. На­де­юсь, что в этой квар­ти­ре за­хо­чет жить Ки­рилл, ког­да же­нит­ся.

Ему уже двад­цать. Гля­дишь — и ска­жет: «Есть не­ве­с­та!» Сей­час у мо­ло­дых с этим быст­ро.

Я по­ка это­го нет — я при­ез­жаю, иду на мо­ги­лу к ма­ме. По­том чи­таю её за­пи­си. И мне ка­жет­ся, что она ви­дит это и ра­ду­ет­ся. Прос­ти ме­ня, ма­ма!!! Прос­ти! Да что го­во­рить: я ведь знаю, что ты дав­но прос­ти­ла.

Это я сам се­бя ни­ког­да прос­тить не смо­гу.