Вла­ди­мир Спек­тор. «Не хо­чет­ся спе­шить…». Лу­ган­ск: Ар­го­Лит, 2021; М: Пе­ро, 2021. 688 с. ISBN 978-5-00189-149-9. УДК 821.161.1. ББК 84 (2Рос=Рус) 6. С71

Но­вый сбор­ник пре­крас­но­го по­эта и вдум­чи­во­го пуб­ли­цис­та Вла­ди­ми­ра Спек­то­ра «Не хо­чет­ся спе­шить…» — это не прос­то под­бор­ка по­след­них сти­хотво­ре­ний ав­то­ра, и не толь­ко они. Это боль­шая, объ­ём­ная кни­га. От­кры­ва­ют та­кие ча­ще с целью по­ли­с­тать и вы­ло­вить что-ни­будь по ду­ше… но с этой — так не по­лу­чит­ся. Она цеп­ля­ет. И вот ты чи­та­ешь, ло­вишь­ся во все её ло­вуш­ки, вот уже и про­за на­ча­лась, а от­ло­жить в сто­ро­ну не хо­чешь. Не хо­чет­ся спе­шить. Хо­чет­ся без спеш­ки, вни­ма­тель­но чи­тать и ощу­щать жизнь во всех её про­яв­ле­ни­ях. Яр­кую. Ра­дост­ную. Страш­ную. По­ющую.

В кни­ге най­дёт­ся мно­го че­го на лю­бой воз­раст и на лю­бую жиз­нен­ную си­ту­а­цию, и огра­ни­че­ние лишь од­но — она не по­дой­дёт без­раз­лич­ным лю­дям. Тем, ко­му ни до сво­ей стра­ны, ни до по­э­зии, ни до чувств дру­гих лю­дей во­об­ще де­ла нет, ко­го бес­по­ко­ят лишь его лич­ные ин­те­ре­сы. Этот сбор­ник — ду­шев­ная пе­ре­клич­ка, со­учас­тие, со­пе­ре­жи­ва­ние, срав­не­ние мыс­лей, по­ступ­ков, жиз­нен­ных пу­тей, тво­их и ав­то­ра.

А са­мое важ­ное в том, что здесь вы ощу­ти­те ды­ха­ние на­сто­я­щей По­э­зии, с боль­шой бук­вы, — не­смот­ря на то, что нам твер­дят об её яко­бы вы­рож­де­нии. Мол, пе­ре­ве­лись на­сто­я­щие по­эты, со­вре­мен­ни­ки та­лан­том не бле­щут. Я не знаю, ка­ких со­вре­мен­ни­ков име­ют в ви­ду те, кто это за­яв­ля­ют, и как они опре­де­ля­ют на­ли­чие та­лан­та и его ве­ли­чи­ну. За­то лич­но знаю боль­ших и яр­ких по­этов-со­вре­мен­ни­ков, у ко­то­рых есть всё: и та­лант, и тре­бо­ва­тель­ность к се­бе, и труд­ная судь­ба, всег­да при­да­ю­щая ве­со­мость сло­ву и не­ожи­дан­ный по­во­рот мыс­лям. По­то­му и со­ве­тую об­ра­тить вни­ма­ние на Вла­ди­ми­ра Спек­то­ра и его «Не хо­чет­ся спе­шить…» (фак­ти­чес­ки «Из­бран­ное», по­сколь­ку там со­бра­но луч­шее из его твор­чест­ва).

В кни­ге яв­но ощу­ща­ет­ся, что эта по­э­зия вы­рос­ла не на пус­том мес­те, она проч­но сто­ит на пле­чах не толь­ко клас­си­ков рус­ской ли­те­ра­ту­ры, но и на рус­ском фольк­ло­ре. И, од­на­ко же, она об­жи­га­ет та­ким го­ря­чим ды­ха­ни­ем со­вре­мен­нос­ти, ма­ло то­го — её бо­ле­вых, пы­ла­ю­щих то­чек, буд­то она рож­да­лась под об­стре­лом. Да так оно и есть, кни­га дейст­ви­тель­но рож­да­лась под впе­чат­ле­ни­ем вой­ны, бло­кад­но­го Лу­ган­ска, смер­тей и ощу­ще­ния ка­та­стро­фы: «Я, к со­жа­ленью, ви­дел это, пле­вок ра­кет­ный, ро­ко­вой», «Го­род за­хва­чен в плен вре­ме­нем со­рван­ных крыш», «Сна­ря­ды взры­ва­ют­ся ря­дом, и все мы идём по краю». Ав­то­ру су­ди­лось на се­бе из­ве­дать на­ча­ло всё для­ще­го­ся Апо­ка­лип­си­са, а те­перь и ему, вы­нуж­ден­но­му с болью оста­вить род­ной Лу­ган­ск, и нам, про­жи­ва­ю­щим по ту или дру­гую сто­ро­ну «во­ен­но­го кон­флик­та» (мяг­ко ска­за­но!), уже нет ни­ка­ких сил го­да­ми на­хо­дить­ся в ат­мо­сфе­ре враж­ды, разъ­еди­не­ния и глу­хой чёр­ной зло­бы: «И не­на­висть, оска­лив чёр­ный рот, взры­ва­ет, уби­ва­ет и ка­ле­чит», «Вра­га­ми вдруг ста­ли друзья, и жизнь — суч­ко­ва­той на ощупь». Я уж не го­во­рю о лжи («в по­то­ке но­вос­тей, где толь­ко взгляд от прав­ды до об­ма­на») и о ди­ван­ных ба­та­ли­ях в со­ци­аль­ных се­тях («Там прав­да с врань­ём — на­угад, впе­ре­меш­ку… ви­та­ют в прос­то­рах Фейс­бу­ка»). Все­об­щая не­при­ми­ри­мость на­столь­ко со­впа­да­ет с ат­мо­сфе­рой граж­дан­ской вой­ны, бу­ше­вав­шей в на­ших же кра­ях сто лет на­зад, что уже и не ве­рит­ся, что всё мо­жет кон­чить­ся, ведь озлоб­лен­ность жи­ву­ча…

А ми­ра не бы­ло и нет. По­хо­же, здесь ему не ра­ды.
И эхо но­вой ка­но­на­ды ле­тит, как ба­боч­ка на свет.

Мы до сих пор не по­лу­чи­ли при­вив­ку от не­на­вис­ти (вер­нее, у нас на неё не вы­ра­бо­та­лись ан­ти­те­ла). И не на­учи­лись мы ре­шать во­про­сы жиз­ни и смер­ти пу­тём ми­ра, а не вой­ны. Не зря ав­тор пи­шет о не­сво­бо­де:

Все­му свой срок. И прав­де, и вранью,
и нам с то­бой, жи­ву­щим не в раю,
а здесь, сре­ди ды­ханья не­сво­бо­ды.

Со­вер­шен­но оправ­дан­но в сбор­ни­ке Вла­ди­ми­ра Спек­то­ра по­яв­ля­ют­ся мо­ти­вы -от­зву­ки Ве­ли­кой Оте­чест­вен­ной вой­ны: там ге­рой­ски вое­ва­ли его отец и два по­гиб­ших дя­ди, там в рас­стрель­ных ямах под ду­ла­ми ав­то­ма­тов и в пе­чах ла­ге­рей смер­ти по­гиб­ло мно­го его мир­ной род­ни.

Ну, что с то­го, что не был там, где часть мо­ей род­ни оста­лась. Я во­все «не дав­лю на жа­лость»… Что жа­лость — звёз­дам и крес­там на тех мо­ги­лах, где вой­на в об­ним­ку с быв­ши­ми жи­вы­ми, где вре­мя рас­тво­ря­ет имя, хоть, ка­жет­ся, ещё вид­на тень прав­ды, что по­ка жи­ва (а кто-то ду­мал, что уби­та), но па­мять кро­ви и гра­ни­та всег­да на­деж­ней, чем сло­ва. Ну, что с то­го, что не был там, во мне их боль, на­деж­ды, да­ты… На­зло вра­гам там — со­рок пя­тый! За­брать хо­ти­те? Не от­дам.

Как быть ав­то­ру, всем на­след­ни­кам По­бе­ды, и мне, если и у ме­ня па­мять рас­тёт не на пус­том мес­те, и семья мо­е­го де­душ­ки, вы­се­лен­ная из сво­е­го до­ма, где по­се­лил­ся не­мец­кий офи­цер, всё вре­мя ок­ку­па­ции про­ве­ла в хле­ву, дро­жа от стра­ха, но вмес­те со сво­и­ми тре­мя деть­ми скры­вая ев­рей­скую семью? Как быть, если мо­ей ма­лень­кой хруп­кой ма­ме на­рав­не со взрос­лы­ми при­хо­ди­лось, над­ры­ва­ясь, гру­зить в ва­го­ны тя­жёлые меш­ки (всё, что фа­ши­с­ты из­во­ли­ли по­сы­лать с ограб­лен­ной Укра­и­ны в го­лод­ную Гер­ма­нию), что­бы за­ра­бо­тать один па­ёк на две семьи? Как быть, если моя тётя бы­ла по­сла­на пос­ле окон­ча­ния пед­тех­ни­ку­ма в За­пад­ную Укра­и­ну, где всё ещё сра­жа­лись «лес­ные братья», в том чис­ле и с мир­ны­ми людь­ми — в част­нос­ти, вы­ре­за­ли со­вет­ских учи­те­лей? Как быть, если мо­би­ли­зо­ван­ный пос­ле осво­бож­де­ния го­ро­да брат мо­ей ма­мы, стар­ший из трёх де­тей, по­гиб в пер­вом же бою? По­гиб за со­вет­скую Укра­и­ну, а не ушёл в лес, хо­тя его дя­дя, де­душ­кин брат, был без­вин­но ре­прес­си­ро­ван. Ужас, ко­то­рый тётя пе­ре­жи­ла за го­ды ра­бо­ты в За­пад­ной Укра­и­не, ужас, ко­то­рый вы­нес­ла при нем­цах вся моя семья, го­ре от по­те­ри сы­на, на­вер­ное, на­столь­ко во­шёл в их плоть и кровь, что во мне так же, как и в ав­то­ре сбор­ни­ка, пре­вра­тил­ся в ки­пя­щий рас­твор не­воз­мож­нос­ти мол­чать. И нас, по­том­ков вое­вав­ших в Крас­ной Ар­мии или на­тер­пев­ших­ся при ок­ку­па­ции, пе­ре­убе­дить в том, что вой­на име­ла со­всем дру­гое ли­цо, не­воз­мож­но. А вот на­ших де­тей и вну­ков — не знаю… «Но, ка­жет­ся, па­мять — опять де­фи­цит», «И че­ло­век под вет­ром не­сво­бо­ды по­дат­лив, как тан­цу­ю­щая гли­на».

Услов­но де­ли­мы на «пра­во» и «ле­во». Как слав­но не­зри­мы «ко­роль, ко­ро­ле­ва, Са­пож­ник, порт­ной»… Это со мною и с це­лой стра­ной, где всех по­де­ли­ли поч­ти без­ус­лов­но на «лю­бишь — не лю­бишь», на «ров­но — не ров­но», а буд­то вче­ра — жиз­ни бес­печ­ной бы­ла, как сест­ра, стра­на, где так быст­ро при­вык­ли к пло­хо­му, где «эны­ки-бе­ны­ки» вы­шли из до­му, а сле­дом сви­нец. Хо­чешь — не хо­чешь, но сказ­ке — ко­нец.

Жизнь — не сказ­ка. И се­год­ня это по­ни­ма­ют да­же де­ти, по­то­му что у них рас­ска­зы де­ду­шек и ба­бу­шек под­тверж­да­ют­ся обы­ден­ной прак­ти­кой арт­об­стре­лов: «Всё то же — те­перь уже с на­ми, сквозь па­мять рас­топ­тан­ных лет»…

Го­ды мчат­ся, как в на­смеш­ку. Вновь друг дру­гу не ми­лы
Те, кто гиб­нут впе­ре­меш­ку: мос­ка­ли, жи­ды, хох­лы.

Сим­во­лич­но, что ко­ман­ди­ры пар­ти­зан­ских ар­мий Фёдо­ров, Мед­ве­дев, Ков­пак имен­но ими и бы­ли — «мос­ка­ли, жи­ды, хох­лы». Еди­ный на­род сра­жа­ю­щей­ся стра­ны. И родст­вен­ни­ки тех, кто был ре­прес­си­ро­ван ра­нее, в 30-е, вое­ва­ли и в ря­дах Крас­ной Ар­мии! Им лич­ное го­ре и не­спра­вед­ли­вость не по­ме­ша­ло по­ни­мать, что од­но де­ло — свои оби­ды, и дру­гое — От­чиз­на.

Не­уж­то пов­то­рит­ся и всё нач­нет­ся сно­ва?
Од­ни и те же ли­ца, всё то же — сло­во в сло­во.
Мгно­ве­ния, как пу­ли: сем­над­цать-во­сем­над­цать…
Пар­тай­ге­нос­се Мюл­лер вновь про­сит нас остать­ся.

Со­зна­ние вой­ны въеда­ет­ся в го­ло­вы так, что на­ск­возь им про­пи­та­ны да­же те­мы люб­ви, друж­бы и при­ро­ды.

С со­жа­ле­ни­ем и пе­чалью ска­за­но, что в не­ко­то­рых слу­ча­ях и друж­ба не вы­дер­жи­ва­ет ис­пы­та­ния вре­ме­нем и об­сто­я­тельст­ва­ми. Пре­да­ют, слов­но пес­ню по­ют. Пре­да­ют и чу­жих, и сво­их, за­бы­вая, что Там и Тут раз­де­ля­ет один лишь миг. Но, ви­ди­мо, эта друж­ба бы­ла мни­мой, не на­сто­я­щей. Ибо на­сто­я­щая Друж­ба, как Лю­бовь, не спо­соб­на на под­лость. А вот на са­мо­по­жерт­во­ва­ние ра­ди дру­га или лю­би­мо­го че­ло­ве­ка — всег­да. О люб­ви, в той или иной ме­ре, идёт речь в каж­дом раз­де­ле кни­ги. Это ес­тест­вен­но. И по­это­му то­же — не хо­чет­ся спе­шить…

Об­жи­га­ю­щий вкус не у чая, а у жиз­ни, у встреч и раз­лук. Серд­це жар­че сту­чит­ся, встре­чая, пре­вра­щая во взрыв каж­дый стук. Ки­пя­ток всех жи­тей­ских стра­да­ний об­жи­га­ет серд­ца вновь и вновь. И спа­си­тель­ной лож­кой в ста­ка­не за­щи­ща­ет аор­ту лю­бовь.

А вот и при­ро­да-по­го­да, ко­то­рые то­же от­ра­жа­ют вре­мя и прост­ранст­во, а вмес­те с ни­ми — счастье и судь­бу с ко­сым до­ждём, пе­ре­чер­ки­ва­ю­щим прош­лые на­деж­ды.

На ру­бе­же вес­ны и ле­та, ког­да про­зрач­ны ве­че­ра, ког­да каш­та­ны — как ра­ке­ты, а жизнь вне­зап­на, как иг­ра, слу­чай­ный до­ждь сквозь пти­чий го­мон стре­ля­ет кап­лею в ви­сок… И счастье глох­нет, как Бет­хо­вен, и жизнь, как до­ждь, — на­ис­ко­сок.

Ока­зы­ва­ет­ся, и прос­тая мир­ная при­ро­да то­же мо­жет при­нять на се­бя от­блес­ки спо­ров: «У де­ревь­ев нет ни пас­пор­тов, ни виз: кро­ной — вверх, кор­ня­ми — вниз, нет гра­ниц в зем­ле и в не­бе­сах», «У каш­та­нов, у ака­ций, то­по­лей всю­ду родст­вен­ные свя­зи на зем­ле».

Сто­ят два то­по­ля, как гре­на­дёры, и ря­дом — лег­ко­лис­тая ака­ция. До них не до­ле­та­ют раз­го­во­ры: «Кто ты та­кой? Ка­кой ты на­ции?»

Хо­ро­шо де­ревь­ям. Рас­тут без пас­пор­тов там, где смог­ли уко­ре­нить­ся, где боль­ше по­до­шла им поч­ва. Од­ни и те же клё­ны и в Укра­и­не, и в Рос­сии, и в Гер­ма­нии, и да­же в да­лёкой Ка­на­де. И ни­кто их не ли­ша­ет прав, не об­ви­ня­ет: «Ты — ка­над­ский клён, вот и сту­пай в свою Ка­на­ду!» Лю­ди — су­щест­ва бо­лее по­движ­ные, но, кро­ме ду­хов­ной и куль­тур­ной поч­вы, им слиш­ком мно­гое ещё на­до, что­бы уко­ре­нить­ся на но­вом мес­те… Вла­ди­ми­ру Спек­то­ру не при­ве­лось до кон­ца остать­ся под ду­лом ору­дий: «Сколь­ко бо­ли, сколь­ко кро­ви… Это мра­мор из­го­ловья, это све­жая мо­ги­ла, но по­ка не для ме­ня». Но за­то при­ве­лось хлеб­нуть ост­ро­го оди­но­чест­ва За­пад­ной Ев­ро­пы и про­нзи­тель­ной нос­таль­гии: «Пти­цы то­же по­ют на чу­жом язы­ке, все чу­жие не ста­нут род­ны­ми», «В не­бе — чу­жая звез­да, а в серд­це — зна­ко­мая боль», «Здесь лег­че по­да­рить, чем по­лу­чать по­дар­ки, по­сколь­ку жизнь, по­хо­жая на су­пер­мар­кет, ско­рей рас­чёт­ли­ва, чем жерт­вен­но добра», «Сав­ва Иг­нать­е­вич, фюнф ми­нут. Мы идём из вой­ны в вой­ну… Горь­ко там, и не слад­ко нам тут — на пу­ти из стра­ны в стра­ну».

И род­ной го­род воз­ни­ка­ет в па­мя­ти по­сто­ян­но, и па­мять эта на­сто­я­на на люб­ви и тро­га­тель­ных кар­ти­нах дет­ст­ва, юнос­ти, всей жиз­ни, ко­то­рая про­хо­дит на «виш­не­вом сквоз­ня­ке удач и не­удач».

Как мне об­нять то, что с дет­ст­ва лю­би­мо — ули­цу Да­ля, Со­вет­скую, ми­мо за­во­да пол­зу­щий трам­вай, ми­мо род­но­го Лу­ган­ска… Вста­вай! На оста­нов­ке — зна­ко­мые ли­ца. Вре­мя Лу­ган­ска упря­мое — длит­ся…

Этот го­род, как «пя­тёр­ка» в днев­ни­ке, что остал­ся толь­ко в па­мя­ти мо­ей. Он, как звёз­доч­ка в да­лёком да­ле­ке, и, чем даль­ше, тем ста­но­вит­ся вид­ней свет си­ре­не­вый, за­дум­чи­вый слег­ка, тень тру­бы в ин­дуст­ри­аль­ных не­бе­сах… Это па­мять, что близ­ка и да­ле­ка, слов­но вре­мя на по­те­рян­ных ча­сах.

А вы из Лу­ган­ска? Я то­же, я то­же… И па­мять по серд­цу — мо­ро­зом по ко­же.
Ну да, за­вод­ская тру­ба не ды­мит­ся. Мор­щи­ны на ли­цах. Гра­ни­цы, гра­ни­цы…

Как сей­час, спус­тя мно­го лет, вос­при­ни­ма­ет ав­тор ту на­шу, со­вет­скую жизнь? Ес­тест­вен­но, она не ка­жет­ся ро­зо­вой — как не ка­за­лась, меж­ду про­чим, иде­аль­ной и тог­да! Тем бо­лее — те­перь, пос­ле раз­об­ла­че­ний (и пре­уве­ли­че­ний в уга­ре по­тря­са­ния ос­нов).

Но Вла­ди­мир Спек­тор пре­крас­но по­ни­ма­ет, что во все вре­ме­на есть не­спра­вед­ли­вость, и в лю­бом вре­ме­ни мож­но най­ти что-то хо­ро­шее («Хоть бы­ли пят­на, но бы­ло солн­це»), и чем боль­ше мы возь­мём в бу­ду­щее са­мое хо­ро­шее из про­ш­ло­го, чем боль­ше пло­хо­го оста­вим на свал­ке ис­то­рии, тем луч­ше. Это — муд­рый, даль­но­вид­ный под­ход, под­ход граж­да­ни­на и по­ря­доч­но­го че­ло­ве­ка, че­ло­ве­ка чес­ти, уме­ю­ще­го быть бла­го­дар­ным за то, что эпо­ха ему да­ла. Очень ма­ло кто в на­ше вре­мя остал­ся бла­го­дар­ным, чрез­вы­чай­но ма­ло, мож­но ска­зать, ис­клю­че­ния из ос­нов­ной мас­сы, а ведь и в этом со­сто­ит по­ря­доч­ность и чувст­во чес­ти… Не­бла­го­дар­ность всег­да счи­та­лась при­зна­ком ди­кос­ти и хам­ст­ва, а ста­ла — эта­ло­ном по­ве­де­ния.

…Бу­ра­ти­но с Не­знай­кой и с Ка­ри­ком Ва­ля —
Вре­мя добрым ка­за­лось, бес­смерт­ным слег­ка.

Ни­как не сва­рят ман­ну по по­треб­нос­ти,
И ша­ла­ши с ком­фор­том всем не роз­да­ны…
Но что-то есть ещё, по­ми­мо бед­нос­ти,
В чём чувст­во рая близ­ко чувст­ву Ро­ди­ны

Нуж­но ли бы­ло вмес­те с унич­то­же­ни­ем сис­те­мы пре­ста­ре­лых вож­дей раз­ва­ли­вать за­од­но и стра­ну? Так ли уж пло­хи бы­ли идеи, ра­ди ко­то­рых сра­жа­лись и гиб­ли в граж­дан­скую? Рав­но­пра­вие, брат­ст­во на­ро­дов, единст­во всех со­ци­аль­ных сло­ёв, бес­плат­ное об­ра­зо­ва­ние и ме­ди­ци­на, га­ран­ти­ро­ван­ность по­лу­че­ния ра­бо­ты, уве­рен­ность в зав­траш­нем дне, дейст­ви­тель­но са­мая чи­та­ю­щая стра­на в ми­ре, пер­венст­во в осво­е­нии кос­мо­са…

Куз­неч­но-прес­со­во­го це­ха тре­во­жа­щие ахи-охи — в зву­ча­щей па­мя­ти, как эхо по­лу­раз­ру­шен­ной эпо­хи. Ка­за­лось вре­мя не­из­мен­ным. Ку­да ни глянь, — вез­де на­ча­ло. Ды­ханье прес­са в третью сме­ну ба­ю­ка­ло и озна­ча­ло, что пос­ле гим­на и ку­ран­тов ноч­ные стра­хи не тре­во­жат жиль­цов, по­этов, му­зы­кан­тов. А гул окрест­ный — он на­дёжен…

С ка­ким на­слаж­де­ни­ем оку­на­ешь­ся пос­ле уди­ви­тель­ной по­э­зии в не ме­нее ин­те­рес­ную про­зу Вла­ди­ми­ра Спек­то­ра, в ав­тор­ские вос­по­ми­на­ния, с ко­то­ры­ми срав­ни­ва­ешь свои, в его си­ту­а­ции вы­бо­ра пу­ти и жиз­нен­ных уро­ков, в его фи­ло­со­фию, ко­то­рая проч­но свя­за­на с граж­дан­ской по­зи­ци­ей.

И му­зы­ка иг­ра­ла, и серд­це тре­пе­та­ло… Но вы­ход был всё там же, не да­лее, чем вход. Не да­лее, не бли­же. Кто был ни­кем — оби­жен. Я пом­ню, как всё бы­ло. А не на­обо­рот. Я пом­ню, пом­ню, пом­ню и яго­ды, и кор­ни, И да­ты, как сол­да­ты, сто­ят в од­ном ря­ду. А вру­щим я не ве­рю, на­ход­ки и по­те­ри при­хо­дят и ухо­дят. И вру­щие уй­дут.

А ещё прос­то на­слаж­да­ешь­ся по­э­зи­ей, чи­с­ты­ми, про­зрач­ны­ми, го­ря­чи­ми сти­ха­ми. В ко­то­рых нет без­раз­ли­чия. Ко­то­рые улы­ба­ют­ся и грус­тят, за­ду­мы­ва­ют­ся и за­да­ют во­про­сы, ло­вят вне­зап­ное оза­ре­ние, на­де­ют­ся или прос­то ры­да­ют в от­ча­я­нии. По­э­зия чест­ная, му­жест­вен­ная. Ли­ри­чес­кая, тре­пет­ная, тон­кая — но бо­ле­вая и стро­гая. Чи­тать её, та­кую жи­вую, эмо­ци­о­наль­ную, за­ду­шев­ную — ог­ром­ная ра­дость. А мне и вдвой­не, по­то­му что я в рав­ной сте­пе­ни це­ню и то, ЧТО го­во­рит­ся, и то, КАК это ска­за­но.

А ска­за­но — мас­тер­ски. Имен­но по­это­му прос­то не мо­гу оста­но­вить свои впе­чат­ле­ния по по­во­ду сбор­ни­ка, не ска­зав хоть не­сколь­ко слов о том, на­сколь­ко силь­но, про­фес­си­о­наль­но, на вы­со­чай­шем со­вре­мен­ном уров­не пи­шет Вла­ди­мир Спек­тор. Это я по по­во­ду то­го, что в на­ше вре­мя яко­бы нет вы­да­ю­щих­ся, глу­бо­ких по­этов. Вот все­го лишь од­но сти­хотво­ре­ние, но вы толь­ко по­смот­ри­те, сколь­ко здесь ис­поль­зо­ва­но по­э­ти­чес­ких воз­мож­нос­тей, за­ло­жен­ных в сло­ве, сколь­ко блес­ка во вла­де­нии все­ми по­э­ти­чес­ки­ми средст­ва­ми!

Пре­тен­ден­ты на по­бе­ду в ма­ра­фо­не!
Ма­ра­фон­ский бег в от­цеп­лен­ном ва­го­не
Пред­ве­ща­ет не по­бе­ду, а участье
В том про­цес­се, что зо­вут «борь­ба за счастье».

Пре­тен­ден­ты на по­бе­ду в ма­ра­фо­не!
Ма­ра­фон­ский бег в оцеп­лен­ном ва­го­не.
Пред­ве­ща­ет он по­бе­ды вам ед­ва ли.
Не для вас ку­ют по­бед­ные ме­да­ли.

Пре­тен­ден­ты на ме­да­ли в оцеп­ленье
Цепь за цепью пе­ре­хо­дят в на­ступ­ленье.
Пре­тен­ден­ты на по­бе­ду в ма­ра­фо­не —
Это вам тру­бит тру­ба в Иери­хо­не.

Не до жи­ру, не до бе­га, не до сме­ха…
Пре­тен­ден­ты…
Пре­тен­де…
И толь­ко эхо…

Рас­ши­рен­ная ана­фо­ра (еди­но­на­ча­тие) «Пре­тен­ден­ты на по­бе­ду в ма­ра­фо­не! Ма­ра­фон­ский бег в от­цеп­лен­ном/оцеп­лен­ном ва­го­не пред­ве­ща­ет не по­бе­ду, а участье (пред­ве­ща­ет он по­бе­ды вам ед­ва ли)» пе­ре­хо­дит в оди­ноч­ную ана­фо­ру: «Пре­тен­ден­ты на ме­да­ли в оцеп­ленье». За­тем сно­ва пов­то­ря­ет­ся в пол­ном ви­де пер­вая стро­ка, и в са­мом кон­це оди­ноч­ная ана­фо­ра рас­сы­па­ет­ся, как вы­стрел и зву­ки эха, в ви­де со­кра­ще­ния: «Пре­тен­ден­ты… Пре­тен­де…»

Кро­ме то­го, внут­ри рас­ши­рен­ной ана­фо­ры на­хо­дит­ся ана­дип­ло­сис (под­хват), как и еди­но­на­ча­тие, яв­ля­ю­щий­ся ста­рин­ным лю­би­мым при­ёмом рус­ско­го фольк­ло­ра:

«Не для вас ку­ют по­бед­ные ме­да­ли» плав­но пе­ре­те­ка­ет в сле­ду­ю­щую стро­ку, ко­то­рая на­чи­на­ет­ся с тех слов, ко­то­ры­ми за­кон­чи­лась стро­ка пре­ды­ду­щая: «Пре­тен­ден­ты на ме­да­ли в оцеп­ленье цепь за цепью пе­ре­хо­дят в на­ступ­ленье». Ма­ло то­го, в этой же ана­фо­ре встре­ча­ют­ся и зву­ко­вые пов­то­ры: «Ма­ра­фон­ский бег в от­цеп­лен­ном ва­го­не» в пер­вом слу­чае и «Ма­ра­фон­ский бег в оцеп­лен­ном ва­го­не» во вто­ром. «Оцеп­лен­ном» поч­ти бук­валь­но со­впа­да­ет с «от­цеп­лен­ном». А «в оцеп­ленье цепь за цепью» все сло­ва од­но­ко­рен­ные. Это ляз­га­ет, зве­нит ме­талл вой­ны и тру­бят тру­бы не­на­вис­ти. Сказ­ка, а не ана­фо­ра! Паль­чи­ки об­ли­жешь. Вы на­вер­ня­ка об­ра­ти­ли вни­ма­ние, как бла­го­да­ря этим вы­ра­зи­тель­ным средст­вам на­гне­та­ет­ся ат­мо­сфе­ра на­пря­жён­но­го ожи­да­ния, как на­ка­ля­ет­ся об­ста­нов­ка. Это­му же спо­собст­ву­ет и асин­де­тон (бес­со­ю­зие): «Не до жи­ру, не до бе­га, не до сме­ха…» Дан­ное сти­хотво­ре­ние — пре­крас­ный при­мер гра­да­ции, а точ­нее — та­кой его сто­ро­ны, как кли­макс (по­сле­до­ва­тель­ное уси­ле­ние си­лы и вы­ра­зи­тель­нос­ти обо­ро­тов). Сна­ча­ла идёт прос­то трез­вая оцен­ка об­ста­нов­ки: «Пред­ве­ща­ет не по­бе­ду, а участье», за­тем сле­ду­ет стро­гое пре­дуп­реж­де­ние: «Не для вас ку­ют по­бед­ные ме­да­ли», и на­ко­нец, кар­тин­но изо­бра­жа­ет­ся ло­ги­чес­кий вы­вод: «Это вам тру­бит тру­ба в Иери­хо­не». По­след­няя про­ци­ти­ро­ван­ная стро­ка — яв­ный при­мер ал­лю­зии, то есть об­ра­ще­ние к ци­та­те из из­вест­но­го текс­та (в дан­ном слу­чае к Биб­лии). Как вы пом­ни­те, от од­нов­ре­мен­но раз­дав­ше­го­ся рёва со­тен труб рух­ну­ли сте­ны осаж­дён­но­го Иери­хо­на. Не слу­чай­но про­из­ве­де­ние окан­чи­ва­ет­ся бук­валь­но эхом: «Пре­тен­де… И толь­ко эхо…» Сте­ны — вот-вот рух­нут.

Уже да­же по од­но­му это­му сти­хотво­ре­нию вид­но, на­сколь­ко ор­га­нич­но во­шёл сам дух пе­сен и бы­лин в твор­чест­во по­эта. Ведь имен­но на ана­фо­рах он во мно­гом и стро­ит­ся. У Вла­ди­ми­ра Спек­то­ра встре­ча­ют­ся не прос­то пов­то­ры, а бук­валь­но на­род­ное пе­сен­ное зву­ча­ние строк, что от­но­сит­ся не толь­ко к ана­фо­рам («Со­би­ра­ли под­бе­рёзо­ви­ки. Со­би­ра­ли под­оси­но­ви­ки»), но, на­при­мер, к раз­лич­ным че­ре­до­ва­ни­ям бес­со­ю­зия («За­чем, ку­да, в ка­кую путь-до­ро­гу») и мно­го­со­ю­зия («Да бе­лый свет. Да си­ний цвет. Да жёл­тый лист, ле­тя­щий ми­мо»).

А ещё к внут­рен­ним риф­мам («Пах­нет ар­ми­ей зи­ма. Са­по­га­ми из су­шил­ки, пи­ро­га­ми из по­сыл­ки»), эпи­те­там («ре­ка, что не­сёт три­де­ся­тые во­ды»), хи­аз­му, с пе­ре­крёст­ным рас­по­ло­же­ни­ем па­рал­лель­ных чле­нов в смеж­ных пред­ло­же­ни­ях («На­ле­во — друг сме­ял­ся, на­пра­во — пла­кал друг»).

И осо­бен­но вид­на эта пол­но­з­вуч­ная пе­сен­ность на при­ме­рах сим­пло­ки — это ког­да у смеж­ных строк раз­ные на­ча­ло и ко­нец при оди­на­ко­вой се­ре­ди­не: «Сне­гу не хва­та­ет бе­лиз­ны, ми­ру не хва­та­ет ти­ши­ны», «Гор­дая жен­щи­на раз­лю­би­ла, глу­пая жен­щи­на об­ня­ла», «В тём­ной ду­ше мо­ей страс­ти ки­пе­ли. В свет­лой ду­ше мо­ей ра­дость цве­ла». Стро­ки зву­чат как реч­ка те­чёт, как пес­ня льёт­ся…

Весь сбор­ник по­лон ред­ких, цен­ных по­э­ти­чес­ких при­ёмов, при­чём ав­тор де­мон­ст­ри­ру­ет в нём как блес­тя­щую тех­ни­ку пись­ма, так и уди­ви­тель­ную глу­би­ну мыс­ли. При­мер по­след­не­му — стро­ки-афо­риз­мы, го­то­вые «кры­ла­тые фра­зы», ко­то­рые так и про­сят­ся в жизнь, в гу­щу на­род­но­го язы­ка: «Учусь ни­че­го не ждать, тем бо­лее — не про­сить», «Всех не­на­ви­дя­щих — про­щаю. Смот­рю в упор — не за­ме­чаю», «Взгляд с ко­лен ни­ког­да не бы­ва­ет вы­сок», «Луч­шие сло­ва — од­ни на всех», «И пыль ар­хи­пе­ла­га не стёр­та с на­ших лиц», «О чём там го­во­рить, о чём мол­чать, ког­да уже ло­ма­ют дверь в пе­ред­ней», «Жизнь про­хо­дит. Но ведь не про­шла…», «Все за­ко­ны — на лич­ных кон­так­тах. Все глу­би­ны — не глуб­же кар­ма­на», «Не­ве­рия по­жух­лая тра­ва опас­ней, чем кли­нок да­мас­ской ста­ли», «Пи­сал ведь „Жизнь — уже на­гра­да!“ не кто-ни­будь, а док­тор Че­хов», «Мыс­ли ло­жат­ся спать и пре­вра­ща­ют­ся в сны», «В ду­ше по­кой? Ско­рее, рав­но­ду­шие», «В этом го­ро­де ни­щим — не по­да­ют. Им по празд­ни­кам да­рят ве­сёлый са­лют», «Ни­что не за­бы­то, ни­кто не за­быт, — осо­бен­но к празд­нич­ным да­там» (чувст­ву­е­те иро­нию в двух по­след­них?), «Ок­но план­ше­та — это жизнь взай­мы» (а здесь уже ка­му­шек в окош­ко по­валь­ной за­ви­си­мос­ти от смарт­фо­нов, план­ше­тов и про­чей чу­до-ми­ни-тех­ни­ки), «Успех, бо­гат­ст­во, ба­ры­ши — всё от­ни­ма­ет часть ду­ши», «Всё бу­дет хо­ро­шо? Про­гно­зы бы­ва­ют лжи­вы­ми, как слёзы», «Не всё учеб­ни­кам по­кор­но, и ис­ти­на бы­ва­ет спор­на». А на­сколь­ко ко­ло­рит­ны афо­рис­тич­ные кат­ре­ны!

У за­вис­ти и ко­рень, и язык
Длин­ней, чем у степ­но­го сор­ня­ка.
При­вык к успе­ху ты иль не при­вык —
Но с за­вистью зна­ком на­вер­ня­ка…

…Спра­вед­ли­вость тор­жест­ву­ет лишь в ки­но,
Да и то — в да­лёком от ре­аль­нос­ти.
В жиз­ни вся­кое слу­чить­ся мо­жет, но…
Добро­та и чест­ность — это край­нос­ти…

…Над ка­би­не­та­ми, над при­ём­ны­ми,
И над мыс­ля­ми по­та­ён­ны­ми
Дух на­чальст­ва — пу­за­тый, гроз­ный
И про­си­те­лей — слёз­но-пост­ный…

Эти афо­риз­мы — кла­дезь на­род­ной фи­ло­со­фии, на­блю­да­тель­нос­ти и ост­ро­ты ума, уме­ние вы­хва­тить са­мое важ­ное из жиз­ни, что ка­са­ет­ся её мо­раль­ной сто­ро­ны, и сфор­му­ли­ро­вать это крат­ко и ве­се­ло.

Уве­ре­на: и ва­ше чте­ние пре­крас­ной кни­ги Вла­ди­ми­ра Спек­то­ра «Не хо­чет­ся спе­шить…» ока­жет­ся та­ким же увле­ка­тель­ным и ра­дост­ным, как у ме­ня. И вы бу­де­те от­кры­вать в ней по­нра­вив­ши­е­ся за­ме­ча­тель­ные ме­с­та, не­про­из­воль­но за­по­ми­нать це­лые строч­ки наиз­усть и на­всег­да при­ме­те в серд­це это­го лу­ган­ско­го ав­то­ра. Дав­но убе­ди­лась: на­сто­я­щие по­эты жи­вут не толь­ко в сто­ли­цах!