Зо­ло­тош­вей­ка

В 1885 го­ду в бед­ной мос­ков­ской семье ро­ди­лась млад­шая дочь Оль­га. Зи­мой пя­те­рым де­воч­кам не в чем бы­ло вый­ти на ули­цу. По­взрос­лев, сёст­ры вос­хи­ща­ли всех кра­со­той и му­зы­каль­ностью. Стар­шая сест­ра с шест­над­ца­ти лет на­ча­ла вы­сту­пать с ро­ман­са­ми в ка­фе­шан­та­не Не­скуч­но­го са­да. Ког­да млад­шие де­воч­ки под­рас­та­ли, они то­же вы­хо­ди­ли на под­мост­ки ка­фе­шан­та­на. Ко­неч­но, их не­льзя срав­нить с та­ки­ми эту­а­ля­ми рус­ской эст­ра­ды, как Ана­ста­сия Вяль­це­ва или На­деж­да Пле­виц­кая, но ду­шев­ное ис­пол­не­ние сёст­ра­ми ро­ман­сов «Я еха­ла до­мой», «Чай­ка», «Па­ра гне­дых» поль­зо­ва­лось успе­хом и да­же вы­зы­ва­ло слёзы у зри­те­лей: от офи­це­ров, куп­цов, дво­рян до сту­ден­тов и про­фес­со­ров.

Вот как опи­сы­вал разъ­езд пуб­ли­ки мос­ков­ский на­блю­да­тель в 1902 го­ду: «По­до­шла к кон­цу ве­сёлая ночь в ка­фе­шан­та­не, и на­чал­ся разъ­езд из ве­сёло­го са­да. У вы­хо­да весь бо­монд, вся арис­то­кра­тия. Ве­ет Па­ри­жем от вол­шеб­ных шля­пок, на­ки­док, ман­то, и в не­при­выч­ной ноч­ной ти­ши­не мож­но рас­слы­шать изящ­ный шё­пот фран­цуз­ской ре­чи. Сад по­гру­жа­ет­ся во мрак... Се­реб­ря­ные кол­па­ки элек­три­чес­ких фо­на­рей по­тух­ли. С ми­ну­ту они осве­ща­ют­ся крас­но­ва­тым блес­ком ши­пя­ще­го и на­ка­лён­но­го уголь­ка, и за­тем сра­зу по­кры­ва­ют­ся мерт­вен­ной блед­ностью. Стих­ли зву­ки му­зы­ки, улёг­ся гул го­ло­сов, и толь­ко из от­да­лён­но­го ка­би­не­та до­но­сят­ся го­ло­са цы­ган, да хрип­лые воз­гла­сы за­поз­дав­ших „гос­тей“. Солн­це уже по­зо­ло­ти­ло вер­хуш­ки бе­рёз, а с Моск­вы-ре­ки ду­ет сла­бый ве­те­рок, иг­рая в листь­ях и кру­жев­ных на­кид­ках дам».

Из­вест­ный учё­ный-хи­мик про­фес­сор Иван Алек­се­е­вич Каб­лу­ков был так оча­ро­ван пе­ни­ем и кра­со­той стар­шей сест­ры Оль­ги, что же­нил­ся на ней. Ког­да Оля под­рос­ла, сёст­ры на­сто­я­тель­но со­ве­то­ва­ли ей вы­сту­пать в ка­фе­шан­та­не, где мож­но встре­тить бу­ду­ще­го му­жа. Оль­га от­ка­за­лась. Она пре­крас­но вы­ши­ва­ла и от­ли­ча­лась от сес­тёр скром­ностью, за­стен­чи­востью и на­бож­ностью. Что­бы не быть на­хлеб­ни­цей, Оля по­шла ра­бо­тать зо­ло­тош­вей­кой в мас­тер­ские при Чу­до­вом мо­на­с­ты­ре, ор­га­ни­зо­ван­ные в Ору­жей­ной па­ла­те Крем­ля.

В 1870 го­ду в мос­ков­ской дво­рян­ской семье ро­дил­ся Алек­сей Ва­силь­е­вич Со­ко­лов. Дво­рянст­во не ро­до­вое, а бла­гоп­ри­об­ре­тен­ное. Его дед, вы­хо­дец из Ря­зан­ской гу­бер­нии, по­сту­пил маль­чи­ком на по­бе­гуш­ках в лав­ку куп­ца. К двад­ца­ти го­дам он про­явил сме­кал­ку, осво­ил бух­гал­те­рию, стал управ­ля­ю­щим, а поз­же за­вёл своё де­ло. За за­слу­ги пе­ред Оте­чест­вом ему при­сво­и­ли дво­рян­ское зва­ние. Внук его, Алек­сей Ва­силь­е­вич, за­кон­чил гим­на­зию и ин­же­нер­ный фа­куль­тет Мос­ков­ско­го ин­сти­ту­та пу­тей со­об­ще­ния и к трид­ца­ти пя­ти го­дам за­ни­мал долж­ность глав­но­го ин­же­не­ра на за­во­де «Ма­но­метр». Алек­сей Ва­силь­е­вич хо­рош со­бой: вы­сок, ка­ре­глаз, эле­ган­тен (фрак, бе­лый жи­лет, крах­маль­ная со­роч­ка, бе­лый гал­стук, шля­па), лю­бит тан­це­вать мод­ные тан­цы и по­се­щать ка­фе­шан­та­ны. Не­смот­ря на раз­ни­цу в воз­рас­те и бла­го­да­ря бли­зос­ти ми­ро­воз­зре­ний, Алек­сея и про­фес­со­ра Каб­лу­ко­ва свя­зы­ва­ли дру­жес­кие от­но­ше­ния.

Од­наж­ды Каб­лу­ков при­гла­сил Алек­сея на крес­ти­ны сво­е­го сы­на. В боль­шой квар­ти­ре сре­ди дам, за­тя­ну­тых в кор­се­ты, в плать­ях с от­кро­вен­ны­ми вы­ре­за­ми, укра­шен­ны­ми брил­ли­ан­та­ми (не да­мы, а цве­ты: рю­ши, во­ла­ны, шляп­ки, кру­жев­ные ми­тен­ки), Алек­сей за­ме­тил де­вуш­ку в прос­том платье с ис­кус­но вы­ши­тым во­рот­нич­ком — де­вуш­ку хруп­кую, свет­ло­во­ло­сую, се­ро­гла­зую, си­я­ю­щую крот­кой кра­со­той, на­по­ми­на­ю­щей ико­но­пис­ный лик. Взгля­ды их встре­ти­лись, и вспых­ну­ла лю­бовь. Алек­сей встре­чал Олю у вхо­да в Ору­жей­ную па­ла­ту. Они гу­ля­ли по Моск­ве. На Свят­ках Алек­сей под­ка­тил к ней на трой­ке ло­ша­дей, и всё слу­чи­лось поч­ти как в на­род­ной пес­не: «...По­едем кра­сот­ка ка­тать­ся. Дав­но я те­бя под­жи­дал...» Ког­да Алек­сей со­об­щил ро­ди­те­лям о на­ме­ре­нии же­нить­ся, те от­ка­за­ли ему в бла­го­сло­ве­нии, по­ла­гая, что их сын мог рас­счи­ты­вать на бо­лее вы­иг­рыш­ную пар­тию. Мож­но толь­ко до­га­ды­вать­ся, как стра­да­ли Оля и Алек­сей, но все же спус­тя год пос­ле рож­де­ния до­че­ри (мо­ей ба­буш­ки), его ро­ди­те­ли сми­лос­ти­ви­лись, и в 1906 го­ду в Хра­ме Тих­вин­ской Божь­ей Ма­те­ри в Су­щёве со­вер­ши­лось вен­ча­ние Алек­сея Ва­силь­е­ви­ча и Оль­ги Бо­ри­сов­ны.


За­вод­ные иг­руш­ки

Про­би­ли ча­сы. Ко­сой луч за­кат­но­го солн­ца вы­рвал­ся из-за туч и буд­то ожи­вил всё в ком­на­те: тюль на ок­нах, мра­мор­ный ру­ко­мой­ник с зер­ка­лом, по­блес­ки­ва­ю­щее на ра­ко­ви­не лез­вие опас­ной брит­вы де­да Стёпы, бу­фет с цвет­ны­ми стёк­лыш­ка­ми, ста­рую по­тем­нев­шую кар­ти­ну «Мо­ре», пу­за­тый чай­ник на круг­лом сто­ле. У нас на под­окон­ни­ке в трёх­лит­ро­вой бан­ке, на­кры­той мар­лей, пла­ва­ет добрый, сим­па­тич­ный, по­хо­жий на тол­с­тый рых­лый ола­ду­шек, чай­ный гриб. Ба­буш­ка Лёля кор­мит его под­сла­щён­ной спи­той чай­ной за­вар­кой. Гриб не прос­то жи­вёт в бан­ке, он ра­бо­та­ет: де­ла­ет для нас очень вкус­ный кис­ло-слад­кий на­пи­ток.

Кра­са­ви­ца ба­буш­ка Лёля, стоя пе­ред зер­ка­лом пла­тя­но­го шка­фа, при­ка­лы­ва­ет брош­ку к тём­но-зе­лё­но­му пан­бар­хат­но­му платью. Я, в на­ряд­ной мат­рос­ке, кру­чусь ря­дом: при­под­ни­маю паль­чи­ка­ми по­дол плис­си­ро­ван­ной юб­ки, то­по­чу по по­лу крас­ны­ми ту­фель­ка­ми, кор­чу ро­жи­цы сво­е­му от­ра­же­нию. Мне не­дав­но ис­пол­ни­лось шесть лет, и се­год­ня ба­буш­ка Лёля с де­дом Стё­пой обе­ща­ли взять ме­ня в гос­ти на день рож­де­ния к дя­де Бо­ре, ба­буш­ки­но­му бра­ту. Он с же­ной и дву­мя доч­ка­ми жи­вёт на Фрун­зен­ской на­бе­реж­ной в от­дель­ной двух­ком­нат­ной квар­ти­ре с му­со­роп­ро­во­дом и с бал­ко­ном с ви­дом на Моск­ву-ре­ку.

Как их квар­ти­ра от­ли­ча­ет­ся от на­шей ком­му­наль­ной в Вад­ков­ском пе­ре­ул­ке, где со­се­ди не­ред­ко вы­лав­ли­ва­ют на об­щей кух­не мя­со из щей, при­го­тов­лен­ных ба­буш­кой, на­ли­ва­ют «слу­чай­но» во­ду в мои ва­лен­ки, по­став­лен­ные су­шить­ся на ба­та­рею в ван­ной, ту­шат мне свет в убор­ной.

Мои ро­ди­те­ли при­хо­дят к нам по вос­кре­сень­ям, а жи­вут они не­да­ле­ко — за Ми­ус­ским клад­би­щем — в ста­ром, де­ре­вян­ном, по­лу­раз­ва­лив­шем­ся до­ме в вось­ми­мет­ро­вой ком­на­те с про­те­ка­ю­щим по­тол­ком. В об­щей кух­не две­над­цать ке­ро­си­нок и две­над­цать ру­ко­мой­ни­ков, убор­ная во дво­ре. Ког­да мне ис­пол­нил­ся ме­сяц, об­ва­лил­ся по­то­лок, я чу­дом оста­лась жи­ва. Ко­неч­но, ба­буш­ка с де­дом не мог­ли до­пус­тить, что­бы их внуч­ка рос­ла в та­ких усло­ви­ях.

За празд­нич­ным сто­лом у дя­ди Бо­ри рас­по­ло­жи­лись гос­ти. Слыш­ны то­с­ты, звон хрус­таль­ных бо­ка­лов, ви­та­ют за­па­хи пи­ро­гов, ди­ко­вин­ных за­ку­сок. От дам ис­хо­дят тон­кие аро­ма­ты ду­хов, кро­ме пра­ба­буш­ки Оль­ги Бо­ри­сов­ны. Она про­пах­ла ед­ки­ми па­пи­ро­са­ми «Бе­ло­мор», по­то­му что на­ча­ла ку­рить в го­ло­дов­ку де­вят­над­ца­то­го го­да. В ожи­да­нии при­гла­ше­ния к сто­лу моя ба­буш­ка Лёля и пра­ба­буш­ка Оль­га Бо­ри­сов­на, си­дя в об­ним­ку на ди­ва­не, раз­гля­ды­ва­ют боль­шой, тис­нё­ный бар­ха­том се­мей­ный фо­то­аль­бом. Я под­бе­жа­ла и уви­де­ла на фо­то­кар­точ­ках кра­са­виц, по­хо­жих на прин­цесс с ко­ро­на­ми. На мой во­прос «кто это?» пра­ба­буш­ка от­ве­ти­ла, что это она и её сест­ры. Я, ко­неч­но, не по­ве­ри­ла.

За спе­ци­аль­ным дет­ским сто­лом со мной си­дят: доч­ки дя­ди Бо­ри — серь­ёз­ная Та­ля де­ся­ти лет и кап­риз­ная Оля — моя ро­вес­ни­ца, и доч­ка ба­буш­ки­ной сест­ры на­халь­ная Бэл­ка де­ся­ти лет. На де­серт по­да­ли мо­ро­же­ное. Нет ни­че­го вкус­нее! Ког­да я до­ли­зы­ва­ла вто­рую пор­цию, Оля от­лу­чи­лась в дет­скую и вы­шла от­ту­да с кук­лой. «Вот, па­па из Ан­глии при­вёз. Зо­вут Кит­си, фар­фо­ро­вая. Ос­то­рож­но, не уро­ни!» — ска­за­ла она и гор­до про­де­мон­ст­ри­ро­ва­ла боль­шую кук­лу в ат­лас­ном бе­лом платье. Ах, ни­че­го пре­крас­ней не ви­де­ла! За­тем де­воч­ки по­зва­ли ме­ня в при­хо­жую. Из сто­я­щей на трю­мо ла­ко­вой шка­тул­ки мы до­ста­ва­ли и при­ме­ря­ли бу­сы, клип­сы, бро­ши же­ны дя­ди Бо­ри, ду­ши­лись её ду­ха­ми из цвет­ных фла­ко­нов «Крас­ная Моск­ва», «Лан­дыш се­реб­ри­с­тый», «Бе­лая си­рень».

Я не за­ме­ти­ла, как де­воч­ки ку­да-то ис­чез­ли, а по­том по­яви­лась Бэл­ка и по­зва­ла ме­ня по­играть на кух­ню. На по­ро­ге она не­ожи­дан­но рез­ко втолк­ну­ла ме­ня внутрь, за­хлоп­ну­ла за мной дверь и вы­клю­чи­ла свет. Я ис­пу­га­лась, но не за­пла­ка­ла. При­смат­ри­ва­юсь. Сле­ва га­зо­вая пли­та. На ней от­кры­тым яр­ким фи­о­ле­то­вым пла­ме­нем с ши­пе­ни­ем го­рят все че­ты­ре кон­фор­ки. Пря­мо в ок­но па­да­ет свет от улич­ных фо­на­рей, а са­мо ок­но свет­лым пря­мо­уголь­ни­ком от­ра­жа­ет­ся на по­лу. Ле­вая часть кух­ни во тьме. Слы­шу, как де­воч­ки, при­та­ив­шись за дверью, хи­хи­ка­ют, пе­ре­шеп­ты­ва­ют­ся. Они ещё и под­гля­ды­ва­ют за мной, по­то­му что дверь не глу­хая, а со стек­лян­ны­ми встав­ка­ми. Я пы­та­юсь вый­ти, но они ме­ня не вы­пус­ка­ют. За­чем они ме­ня тут за­пер­ли?

Вдруг из тём­но­го ле­во­го уг­ла я услы­ша­ла шо­рох, щелч­ки, лёг­кое ляз­ганье, а за­тем рав­но­мер­ный скре­жет. При­гля­де­лась и уви­де­ла, как на ме­ня от­ту­да мед­лен­но на­дви­га­ют­ся тём­ные чу­ди­ща. Ког­да они, отвра­ти­тель­но ур­ча, вы­полз­ли на осве­щён­ный квад­рат по­ла, я уви­де­ла, что это два бое­вых сло­на и танк, раз­ме­ром с круп­ных мы­шей. Я до­га­да­лась, что это жес­тя­ные иг­руш­ки, но по­че­му они, вдруг, ожи­ли — по вол­шебст­ву? Ужас ско­вал ме­ня, крик за­стыл в гор­ле. Же­лез­ные тва­ри всё бли­же и бли­же под­би­ра­лось ко мне. Ка­за­лось, что ещё миг — и они на­бро­сят­ся на ме­ня и за­гры­зут. Я пя­ти­лась к две­ри, по­ка не упёр­лась в неё. Ког­да, я уже поч­ти ре­ши­лась пе­реп­рыг­нуть че­рез зве­рей и за­лезть на под­окон­ник, они скрип­ну­ли в по­след­ний раз и за­мер­ли пе­ред мо­и­ми крас­ны­ми ту­фель­ка­ми. Тут за дверью по­слы­ша­лись смех и то­пот. Я толк­ну­ла дверь, и она рас­пах­ну­лась. Опро­метью по­мча­лась я к де­ду Стё­пе и по­вис­ла у не­го на шее.

Этот слу­чай я ни­ког­да и ни­ко­му не рас­ска­зы­ва­ла. За­пря­та­ла его в даль­них тай­ни­ках па­мя­ти. Ве­рю, что ни­ка­ким стра­хам не одо­леть ме­ня, по­то­му что я под за­щи­той без­ус­лов­ной без­за­вет­ной люб­ви ба­буш­ки Лёли и де­да Стёпы.