Ин­тервью

Ин­тервь­ю­ер: Ва­ша твор­чес­кая де­я­тель­ность очень раз­нос­то­рон­няя и не­обык­но­вен­но ин­те­рес­на, в ней есть мес­то и ки­но, и тан­цам, и пер­фор­ман­сам, и те­ат­ру, при­чём в раз­ных ипо­ста­сях. По­зволь­те се­год­ня по­го­во­рить о те­ат­ре?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Да, ко­неч­но.

Ин­тервь­ю­ер: Идея ин­тервью воз­ник­ла из же­ла­ния рас­ска­зать о Вас как о ре­жис­сёре. Мы вос­хи­ща­ем­ся тем, что ви­дим на сце­не, но, по су­ти, вся не­ви­ди­мая ра­бо­та — это труд ре­жис­сёра.

Пер­вый во­прос ка­са­ет­ся спек­так­ля «Во­де­виль».

В пер­вую оче­редь удив­ля­ет от­сут­ст­вие «под­вод­ных кам­ней», ко­то­ры­ми так сла­вят­ся не­ко­то­рые спек­так­ли дру­гих те­ат­ров. Ва­шу по­ста­нов­ку мож­но на­звать клас­си­чес­кой?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Не­льзя ска­зать, что она — клас­си­чес­кая, но, ко­неч­но, мы всё-та­ки шли за текс­том. Для ме­ня очень ва­жен текст. Са­ма идея ин­тер­п­ре­та­ций — не но­ва. Она, собст­вен­но, воз­ник­ла, ког­да воз­ник ре­жис­сёр­ский те­атр. Но на­сколь­ко мож­но ин­тер­п­ре­ти­ро­вать текст? Это — дру­гая ра­бо­та. Мне хо­те­лось по­нять ре­а­лии то­го, что про­ис­хо­ди­ло тог­да, ког­да пи­сал Че­хов и пе­ре­нес­ти на по­нят­ный нам эмо­ци­о­наль­ный код. Вот в та­ком пла­не и про­дви­га­лась моя ра­бо­та.

Вы­сту­пать ре­во­лю­ци­о­не­ром на ко­не, ид­ти про­тив ав­то­ра — это то­же ин­те­рес­но, это име­ет мес­то быть, и это с мо­ей сто­ро­ны не под­вер­га­ет­ся ни­ка­кой кри­ти­ке. Но мне ин­те­рес­нее бы­ло всё-та­ки по­нять ав­то­ра.

Прав­да, я по­ня­ла, что Че­хов не осо­бен­но да­ёт к се­бе при­бли­зить­ся. Хо­тя он пи­сал для те­ат­ра, и по­нят­но, что у не­го при­сут­ст­ву­ет ад­рес­ность текс­та. Но он та­ко­го пла­на ав­тор, ко­то­рый не тер­пит, на мой взгляд, ни­ка­ко­го па­ниб­рат­ст­ва. С точ­ки зре­ния от­но­ше­ния к ав­то­ру — это да, на­вер­ное, клас­си­чес­кая по­ста­нов­ка.

Ин­тервь­ю­ер: Джаз за­ни­ма­ет в Ва­шей жиз­ни осо­бен­ное ог­ром­ное мес­то. Та су­ма­то­ха в спек­так­ле, поч­ти та­нец, прак­ти­чес­ки джа­зо­вая хо­рео­гра­фи­чес­кая ком­по­зи­ция — это та­кая идея, ко­то­рую Вы ре­а­ли­зо­ва­ли вмес­те с ба­лет­мей­сте­ром Ило­ной Фо­мен­ко?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Да, это так! Ба­лет­мей­сте­ром Ило­ной Фо­мен­ко так бы­ло пред­ло­же­но, а мной бы­ло про­дол­же­но со­бы­тие — ха­ос. И аб­сурд.

Су­щест­ву­ет та­кое мне­ние, что наш до­ро­гой Ан­тон Пав­ло­вич Че­хов — отец аб­сур­да. По край­ней ме­ре, рус­ско­го. И дейст­ви­тель­но, у не­го мы встре­ча­ем аб­со­лют­но аб­сурд­ные си­ту­а­ции.

И тут, без­ус­лов­но, Ило­на Фо­мен­ко, ко­то­рая хо­ро­шо вла­де­ет сво­ей про­фес­си­ей и вер­ным по­ни­ма­ни­ем то­го, что от неё хо­тят, пред­ло­жи­ла нуж­ное сце­ни­чес­кое ре­ше­ние.

Я очень обя­за­на Вла­ди­ми­ру Пав­ло­ви­чу (ху­до­жест­вен­но­му ру­ко­во­ди­те­лю Сту­дии джаз-тан­ца в Ле­нин­гра­де) и джаз-тан­цам. Джаз — это та­кой про­рыв в мыш­ле­нии, на­сто­я­щий воз­дух сво­бо­ды! Тут, ко­неч­но, моё про­ш­лое мне по­мо­га­ет, но и Ило­на Фо­мен­ко — за­ме­ча­тель­ный ба­лет­мей­стер! Она все мои за­мыс­лы вы­стро­и­ла сце­ни­чес­ки, всё по­ня­ла.

И единст­вен­но, что мне хо­те­лось, так это во­пло­ще­ния окон­ча­тель­но­го аб­сур­да. Он же скрыт, при­ро­да аб­сур­да скры­та в нас. Мы ви­дим обо­лоч­ку, ви­дим очень при­ят­ных, нор­маль­ных, по об­щим по­ня­ти­ям, лю­дей. А внут­ри них мы же не зна­ем, что про­ис­хо­дит, а там — аб­со­лют­но аб­сурд­ные си­ту­а­ции.

С этой точ­ки зре­ния Че­хов как-то из клас­си­ки пре­о­бра­жа­ет­ся, вы­хо­дит из при­выч­ных ра­мок.

До­ста­точ­но вспом­нить, кста­ти, как в дру­гом рас­ска­зе «Дра­ма», ко­то­рый в своё вре­мя чи­та­ла Фа­и­на Ра­нев­ская, го­во­рит­ся, что в ка­кой-то мо­мент го­ло­ва пи­са­тель­ни­цы Му­раш­ки­ной ста­ла тро­ить­ся, по­том за­пол­ни­ла всё прост­ранст­во. Это — чи­с­тый сюр­ре­а­лизм, ги­пер­бо­ла, но это же ещё и чи­с­тый аб­сурд.

Мне хо­те­лось имен­но эту трёх­го­ло­вую Му­раш­ки­ну здесь, в «Юби­лее», по­ка­зать, что они все здесь су­мас­шед­шие — по­на­пус­ти­ли баб пол­ный банк: «Я не мо­гу, я ра­бо­таю!»

Ин­тервь­ю­ер: Но по­лу­чи­лось всё очень ес­тест­вен­но. Они все ве­дут се­бя как по­ла­га­ет­ся, ес­тест­вен­но, в со­от­вет­ст­вии со сво­и­ми ха­рак­те­ра­ми. А вмес­те по­лу­ча­ет­ся дейст­во-та­нец.

Вы об­ра­ща­е­тесь к Че­хо­ву да­ле­ко не пер­вый раз. Это Ва­ше что-то со­кро­вен­ное?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Да, мы к не­му с лю­бовью… Ког­да к не­му при­ста­ва­ли: «Ах, Ан­тон Па­лыч!» — и хо­те­ли по­го­во­рить на ка­кие-то мод­ные те­мы, он отве­чал: «А где вы се­лё­доч­ку по­ку­па­е­те? Вот я вам со­ве­тую у та­ко­го-то куп­ца». От­го­ва­ри­вал­ся…

Че­хов лич­но для ме­ня — это боль, это та­кая не­выс­ка­зан­ность, внут­рен­нее по­тря­се­ние от ми­ра. Ми­ра, ко­то­рый ты не мо­жешь, как при­лич­ный че­ло­век, так ска­зать, от­кро­вен­но вы­ра­зить в шек­с­пи­ров­ских стра­да­ни­ях. Это та­кая сдер­жан­ность, а сквозь неё — кри­вая улыб­ка, не­кий не­мой во­прос или воз­глас, что так де­лать не­льзя, так го­во­рить не­льзя, так ду­мать не­льзя.

Кста­ти, «Во­де­виль — про­дол­же­ние» по­лу­чил­ся блес­тя­щим спек­так­лем и стал для ме­ня очень ин­те­рес­ной ра­бо­той. И вот как в жиз­ни по­лу­ча­ет­ся не­обыч­но.

«Дочь Аль­био­на» счи­та­ет­ся у нас од­ним из пер­вых пра­во­за­щит­ных рас­ска­зов. И вот я еду в Се­ве­род­вин­ск, го­род атом­ной под­вод­ной лод­ки, ра­бо­тать по при­гла­ше­нию.

Так по­лу­чи­лось, что я по­еха­ла по­ез­дом. И со мной в ва­гон за­шла жен­щи­на-му­суль­ман­ка, мо­ло­дая де­воч­ка. Её про­во­жал очень кра­си­вый мо­ло­дой че­ло­век, ска­зал, что он её брат. Они, воз­мож­но, кир­ги­зы и го­во­ри­ли на сво­ём язы­ке, ка­кой-то бы­то­вой раз­го­вор. Это всё, на­вер­ное, вхо­дит в нор­му, они же не в офи­ци­аль­ной об­ста­нов­ке на­хо­дят­ся. И по­том в ва­гон за­шёл наш, рус­ский, че­ло­век. А ведь в рас­ска­зе «Дочь Аль­био­на» рус­ский ба­рин по­ка­зан, и точ­но так же и этот че­ло­век на­ки­нул­ся на мою по­пут­чи­цу с бра­том. Я ска­за­ла: «Пре­кра­ти­те! Я за­пре­щаю вам им де­лать за­ме­ча­ния». Маль­чик от­ве­тил: «Я про­во­жаю свою сест­ру. По­че­му я не мо­гу го­во­рить на сво­ём язы­ке?»

Я по­ду­ма­ла тог­да: «Бо­же мой! Вот ста­вишь „Дочь Аль­био­на“. О чём она? А в жиз­ни вот она, ис­то­рия!» Ис­то­рия о том, как этот че­ло­век на­ки­нул­ся на кир­ги­зов? Он, ко­неч­но, был под­шо­фе, не ка­кой-то дур­ной. У не­го то­же есть что-то хо­ро­шее…

Я не ана­ли­зи­рую, но та­кое по­ве­де­ние мерз­ко, гад­ко и отвра­ти­тель­но.

По­это­му для ме­ня Че­хов — это ещё и спо­соб — как «сказ­ка — ложь, да в ней — на­мёк» — инос­ка­за­тель­но, че­рез его тек­с­ты, нет, не при­стро­ить­ся, а быть ря­дом с ним и вы­ска­зы­вать­ся по по­во­ду ми­ро­зда­ния. Ми­ро­зда­ния, сво­е­го ме­с­та в нём, от­но­ше­ния к не­му…

Ведь тот слу­чай в ва­го­не был ужа­сен. Ког­да я ска­за­ла, что за­пре­щаю, ни­кто ме­ня не под­дер­жал! Да, вот так! Я хо­те­ла про это да­же по­ст на­пи­сать.

Ин­тервь­ю­ер: Че­хов ак­туа­лен?

Ла­ри­са Кру­пи­на: По­смот­ри­те, вот по­че­му Че­хов так вол­ну­ет?! По­то­му что он мас­тер­ски об­лёк на­ши про­бле­мы в ху­до­жест­вен­ную фор­му ве­ли­чай­ше­го уров­ня, тон­чай­ше­го… Бо­лее то­го, его тек­с­ты об­ла­да­ют зву­ко­писью, они зву­чат рит­ми­чес­ки. Для ме­ня Че­хов и мас­тер сло­ва, и ху­дож­ник, и со­зда­тель, но ещё и ве­ли­чай­ший че­ло­век.

Вот по­это­му — Че­хов! И ве­ли­чай­ший во­прос ми­ру.

Ин­тервь­ю­ер: Ваш спек­такль «Во­де­виль», по­хо­же, не име­ет спе­ци­аль­ных воз­раст­ных ука­за­ний. Он и для взрос­лых, и для де­тей, я бы ска­за­ла, с де­ся­ти или да­же с вось­ми лет. Это то­же осо­бен­ность Ва­ше­го спек­так­ля?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Я ду­маю, что, если на­пич­ка­ешь спек­такль ка­ки­ми-то «кар­тин­ка­ми», как мы го­во­ри­ли: «анек­до­та­ми с кар­тин­ка­ми», от это­го спек­такль не ста­нет при­вле­ка­тель­нее. Эти ве­щи, ко­то­рые име­ют от­но­ше­ния к воз­раст­но­му огра­ни­че­нию, они ле­жат на по­верх­нос­ти об­щест­ва по­треб­ле­ния. Они слу­жат не мар­ке­ра­ми, а лже­био­ло­ги­чес­ки­ми до­бав­ка­ми к по­треб­ле­нию пре­крас­но­го.

Вот если вспом­нить про Воз­рож­де­ние или кар­ти­ны Ру­бен­са. Я чи­та­ла, что во вре­ме­на Позд­не­го Воз­рож­де­ния во всех сло­ях об­щест­ва бы­ло при­ня­то спать об­на­жён­ны­ми, и де­тям в том чис­ле. Су­щест­во­вал культ те­ла. Но это со­всем дру­гое, чем то, что мы на­блю­да­ем се­год­ня. По­это­му про огра­ни­че­ния я бы то­же по­ду­ма­ла. Я не де­ла­ла это спе­ци­аль­но, я прос­то это­го все­го не люб­лю по сво­ей при­ро­де. Мне ка­жет­ся, что че­ло­век бо­лее изыс­ка­но и тон­ко со­здан. И сю­да не на­до при­ме­ши­вать сек­су­аль­ные трил­ле­ры. Я не су­жу и не кри­ти­кую. Прос­то я, имен­но я, это­го не хо­чу!

Я хо­чу по­го­во­рить о че­ло­ве­ке, его мыш­ле­нии, при­ро­де. Сло­вом, о нём с де­ли­кат­ностью.

Ин­тервь­ю­ер: Ваш дет­ский спек­такль «Две­над­цать ме­ся­цев» пол­ностью сде­лан для де­тей без ко­вар­ных за­ма­ни­ва­ю­щих эле­мен­тов для взрос­лых. Не­ко­то­рые те­ат­ры иног­да сде­ла­ют спек­так­ли, стре­мясь по­та­кать всем по­ко­ле­ни­ям. Ваш — дет­ский по энер­ге­ти­ке, рит­ми­ке дви­же­ний, крас­кам, ак­тёр­ской ма­не­ре.

Ла­ри­са Кру­пи­на: Но это по­лу­чи­лось слу­чай­но. Наш Те­атр Ар­ме­на Джи­гар­ха­ня­на по­лу­чил грант, и мне по­зво­ни­ли: «Вы хо­те­ли ста­вить „Две­над­цать ме­ся­цев“? Да­вай­те сроч­но ра­бо­тай­те!»

Я очень об­ра­до­ва­лась. Для ме­ня эта ис­то­рия, ко­то­рая при­сут­ст­ву­ет во мно­гих куль­ту­рах — о де­воч­ке-си­ро­те, ко­то­рая долж­на по­гиб­нуть. По­че­му её вы­го­ня­ют? Это от­зву­ки си­ту­а­ции прош­лых эпох, ког­да лиш­ний рот вы­пи­хи­ва­ют уми­рать. Ме­ня при­вле­ка­ла од­на важ­ная идея в ли­те­ра­тур­ной об­ра­бот­ке Мар­ша­ка: нравст­вен­ный ре­бёнок. Она си­ро­той ста­ла по во­ле судь­бы и выс­шие си­лы ми­ро­зда­ния, при­ро­ды ей по­мо­га­ют за её ис­крен­ность. Это, ко­неч­но, сказ­ка, но она очень пра­виль­ная. И де­воч­ка эта пра­виль­ная. Она уме­ет про­щать.

Зна­е­те, я о ней мно­го ду­ма­ла. Ког­да ста­вит­ся спек­такль, это­го не вид­но, я, ра­зу­ме­ет­ся, ак­тёрам пес­ни не пою о сво­их тон­ких пе­ре­жи­ва­ни­ях. Из­вест­но, что мно­гие ре­жис­сёры, в том чис­ле и круп­ней­шие, за­кры­ва­ют­ся и пла­чут, ли­бо при­ни­ма­ют иног­да спирт­ное от от­ча­я­ния. По­то­му что, ког­да ты ра­бо­та­ешь с ка­кой-то иде­ей, ра­бо­та­ет весь твой при­род­ный ме­ха­низм.

На­при­мер, я сей­час ра­бо­таю над «Две­над­ца­той ночью» Шек­с­пи­ра, и как я пе­ре­жи­ваю за эту Ви­о­лу!!! Она прос­то не­ве­ро­ят­ные ве­щи де­ла­ет. Она, как Си­ра­но де Бер­же­рак, чи­та­ет тек­с­ты Ор­си­но кра­са­ви­це Оли­вии. Ви­о­ла лю­бит Ор­си­но, и она для не­го де­ла­ет это! Это фан­тас­ти­ка! Я всег­да ду­маю, вот бы вы­ра­зить на двад­цать пять про­цен­тов, или хо­тя бы на де­сять, — эту идею ве­ли­кой пре­дан­нос­ти и люб­ви. Эту вер­ность и при­ся­гу люб­ви.

Для ме­ня в «Две­над­ца­ти ме­ся­цах», пря­мо сквозь ме­ня, про­шла эта те­ма — за­щи­та де­воч­ки. Они, си­лы при­ро­ды, го­во­рят: мы за­щи­тим её! Мы за­щи­тим! По­то­му что она всё де­ла­ет — го­то­вит, уби­ра­ет, за дро­ва­ми хо­дит. Она пред­став­ля­ет со­бой тип че­ло­ве­ка, ко­то­рый сми­рен­но вы­пол­ня­ет свои функ­ции. Сми­рен­но! Это ве­ли­кая идея! Я ак­тёров не пич­ка­ла иде­я­ми, прос­то са­ма об этом ду­ма­ла. Ра­бо­та шла нор­маль­но, и если что-то там по­лу­чи­лось — ка­кой-то от­клик, — зна­чит, что-то про­чи­ты­ва­ет­ся в спек­так­ле, и я это­му очень ра­да.

С точ­ки зре­ния вы­ра­зи­тель­ных средств… Мне по­нят­но что и как де­лать. Во-пер­вых, нас учи­ли и, мне ка­жет­ся, пра­виль­но учи­ли, что текст дик­ту­ет под­ход. Мар­шак за­ме­ча­тель­но об этом на­пи­сал. 1949 год! МХАТ! СССР!

Мы, ко­неч­но, не­множ­ко со­кра­ти­ли. Ис­то­ри­ки пи­са­ли по по­во­ду этой пье­сы, что ко­ро­ле­ва од­на и без семьи, воз­мож­но, реф­лек­сия по по­во­ду трид­цать седь­мо­го го­да. Ког­да во мно­гих семь­ях де­ти оста­ва­лись од­ни. Не­ко­то­рые ба­ло­ван­ные и из выс­ше­го об­щест­ва. Ве­ро­ят­но, это и так…

Та­кая у нас ис­то­рия по­лу­чи­лась — прос­тая, без фо­ку­сов и очень яс­ная. О том, что добро име­ет мес­то быть и по­беж­дать.

Ин­тервь­ю­ер: Да­вай­те пе­рей­дём от кон­крет­ных спек­так­лей к та­кой ра­бо­те ре­жис­сёра, о ко­то­рой ма­ло кто зна­ет. Хо­чу спро­сить про та­кое ме­роп­ри­я­тие, как чит­ка пье­сы. В се­ре­ди­не де­каб­ря две ты­ся­чи двад­ца­то­го го­да в Те­ат­ре Ар­ме­на Джи­гар­ха­ня­на про­хо­ди­ла ак­тёр­ская чит­ка пье­сы «Фи­ни­саж» дра­ма­тур­га Вла­да Ва­сю­хи­на. Ак­тёры без гри­ма, кос­тю­мов и де­ко­ра­ций прос­то си­дят и чи­та­ют свои ро­ли. И тем не ме­нее это — за­хва­ты­ва­ю­щее дейст­во. С удив­ле­ни­ем вдруг осо­зна­ёшь, что это то­же боль­шая ре­жис­сёр­ская ра­бо­та.

Ла­ри­са Кру­пи­на: Я со­глас­на. Во-пер­вых, у нас бы­ла хо­ро­шая ак­тёр­ская ко­ман­да. По­нят­но, что, что­бы что-то сде­лать, нуж­ны хо­ро­шие ак­тёры.

Во-вто­рых, ак­тёры бы­ли час­тич­но из на­ше­го те­ат­ра, они по­ни­ма­ли, что сро­ки очень сжа­тые и что это чит­ка на пуб­ли­ке и это долж­но быть при­лич­но. И на­до ска­зать, ак­тёры шли нам на­встре­чу. Это очень важ­но.

В-треть­их, ма­те­ри­ал. Я, мож­но ска­зать, с мо­ло­дос­ти по ху­до­жест­вен­ным ту­сов­кам. Мне всё это хо­ро­шо зна­ко­мо. Я та­ких лю­дей мо­гу вы­чис­лить в тол­пе. Они ве­дут се­бя инос­ка­за­тель­но, ни­че­го на­пря­мую не ска­жут. По­лу­бо­гем­ная ту­сов­ка, глав­ный ге­рой, при­ехав­ший в Моск­ву, очень круп­ный де­я­тель уров­ня Эр­н­ста Не­из­вест­но­го с пе­чат­ны­ми из­да­ни­я­ми по все­му ми­ру — всё это лю­бо­пыт­но. Этих лю­дей я знаю.

Ин­тервь­ю­ер: По­вез­ло, что это был зна­ко­мый ма­те­ри­ал? А если бы пье­са бы­ла про тех, ко­то Вы не зна­е­те? На­при­мер, про шах­тёров? Вы бы не взя­лись за неё?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Если про шах­тёров? Нет, я бы взя­лась… Я бы серь­ёз­но про­кон­суль­ти­ро­ва­лась, и в ко­неч­ном счёте мы же не про шах­тёров, а всег­да — про лю­дей.

По­вез­ло с хо­ро­ши­ми ак­тёра­ми. Ин­те­рес­ный по­эт и дра­ма­тург Влад Ва­сю­хин. Он — очень до­стой­ный ав­тор. За­ме­ча­тель­ные ар­ти­с­ты — Ве­ра Ба­би­че­ва, Алек­сан­др Ре­за­лин, Еле­на Со­ко­ло­ва.

Здесь всё со­шлось, а это важ­но. Но и зна­ния о пред­ме­те то­же очень важ­ны. На­при­мер, не­ко­то­рые об­лас­ти я хо­ро­шо знаю. И по­это­му, ког­да я слы­шу то, что иног­да слы­шу, у ме­ня во­ло­сы ды­бом вста­ют. Это­го до­пус­кать не­льзя. И я ду­маю иног­да: «Вот это да! А сколь­ко я все­го слу­шаю то­го, че­го я не знаю?!»

Ин­те­рес­ный по­лу­чил­ся во­прос! Но и про шах­тёров то­же ин­те­рес­но бы­ло бы. Не­бре­же­ние к соц­ре­а­лиз­му мне ка­жет­ся до­воль­но от­ста­лым мыш­ле­ни­ем. Это мой взгляд. Ни в ко­ем слу­чае не пре­тен­дую на ис­ти­ну в по­след­ней ин­стан­ции. Но мне ка­жет­ся, что, если ты по­ни­ма­ешь, что та­кое соц­ре­а­лизм, то, чем за­ни­мал­ся соц­ре­а­лизм, уже ви­дишь его мар­ке­ры во мно­гих дру­гих на­прав­ле­ни­ях и те­че­ни­ях. Толь­ко они ина­че вы­ра­же­ны.

Мы мо­жем го­во­рить про те­атр.doc, где чер­ну­ха — где пьют, бьют, там все чёр­ные, ус­та­лые… Та­кое есть, но это те­ма те­ат­ра.doc. Там нор­маль­но­го шах­тёра быть не мо­жет. Он дол­жен пить, бить и так да­лее.

Ин­тервь­ю­ер: Ин­те­рес­ной мне ка­жет­ся та осо­бая сфе­ра Ва­шей твор­чес­кой де­я­тель­нос­ти — по­ста­нов­ка ли­те­ра­тур­но-му­зы­каль­ных кон­цер­тов. Зри­те­ли вос­хи­ща­ют­ся зре­ли­щем, и мно­гие не по­ни­ма­ют, что это — ре­жис­сёр­ская ра­бо­та. Ки­но, на­при­мер, ос­та­ёт­ся в за­пи­си, его мож­но пе­ре­смот­реть. А спек­такль или ли­те­ра­тур­ный ве­чер ос­та­ёт­ся в ду­ше и па­мя­ти зри­те­ля, и толь­ко?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Это очень ин­те­рес­ная те­ма воз­дейст­вия ис­кус­ст­ва на че­ло­ве­ка. За­по­ми­на­ют­ся вы­ра­же­ния, мо­мен­ты, ощу­ще­ния, стро­ит­ся ас­со­ци­а­тив­ный ряд… Без­ус­лов­но, этот эфе­мер­ный про­дукт ос­та­ёт­ся с то­бой.

Ведь, и пе­ре­смат­ри­вая ки­но, не всег­да най­дёшь точ­ки со­при­кос­но­ве­ния. Не­ко­то­рые лен­ты сей­час мож­но смот­реть, но уве­ряю вас, лет де­сять на­зад вы бы не мог­ли их смот­реть. Это из­вест­ная ис­кус­ст­во­вед­чес­кая те­ма — востре­бо­ван­ность про­из­ве­де­ния ис­кус­ст­ва в дан­ное вре­мя. И всё, что остав­ля­ет след, име­ет от­тиск ви­зу­аль­ный, это всег­да с на­ми, но по-раз­но­му счи­ты­ва­ет­ся.

А те­атр — это во­вле­че­ние. Это вы — часть то­го, что про­ис­хо­дит на сце­не, воз­мож­но, по­прав­ка ва­ших нравст­вен­ных усто­ев, мо­раль­ные мо­мен­ты. Это за­де­ва­ет очень тон­кие стру­ны ду­ши.

Лич­но я очень чис­то­сер­деч­ный зри­тель в те­ат­ре. Пом­ню, ви­де­ла спек­такль Тов­сто­но­го­ва «Дач­ни­ки» с де­ко­ра­ци­я­ми Ко­чер­ги­на и там хо­ди­ла по­лу­су­мас­шед­шая нянь­ка и кри­ча­ла: «Вы не ви­де­ли маль­чи­ка Же­неч­ку? Же­неч­ка!»

Это бы­ло по­тря­са­ю­ще. И это ощу­ще­ние хо­ро­шей, сла­жен­ной жиз­ни, чис­той при­ро­ды, да­чи, кра­си­вые жен­щи­ны. И вот этот дис­со­нанс! Что что-то не в по­ряд­ке, они все со сво­и­ми про­бле­ма­ми. У Горь­ко­го бы­ло очень тон­кое ощу­ще­ние вре­ме­ни, виб­ра­ции гря­ду­щих пе­ре­мен. Для ме­ня Горь­кий — это тон­чай­шая виб­ра­ция, ощу­ще­ние, что сей­час эта бу­ря гря­нет. Слов­но фи­зи­чес­кое на­гне­та­ние в воз­ду­хе.

И что ос­та­ёт­ся?

Я пом­ню этот див­ный спек­такль Тов­сто­но­го­ва, эти де­ко­ра­ции Ко­чер­ги­на, ко­то­рые ды­ша­ли и ме­ня ту­да во­влек­ли, в это прост­ранст­во, и я как буд­то бы с ни­ми шла по этой троп­ке от по­ез­да, ко­то­рый при­во­зил на да­чу про­дук­ты, мужья ез­ди­ли на служ­бу.

Но если мы сей­час уви­дим этот спек­такль, мы ска­жем: «Бо­же мой! Не­уже­ли мы это ви­де­ли?» Это же от­ра­жён­ное вре­мя! И мы ме­ня­ем­ся во вре­ме­ни, как в ла­тин­ском вы­ра­же­нии Tempora mutantur et nos mutamur in illis — «Вре­ме­на ме­ня­ют­ся, и мы ме­ня­ем­ся вмес­те с ни­ми».

Мы не мо­жем быть аде­кват­ны­ми это­му спек­так­лю. И если мы по­смот­рим сей­час этот див­ный спек­такль в за­пи­си, мы уди­вим­ся. Но это же бы­ло еди­нов­ре­мен­ное пе­ре­жи­ва­ние!

Те­атр — это не­обык­но­вен­ное, не­обык­но­вен­ное зре­ли­ще, ис­кус­ст­во те­ат­ра очень тре­пет­но. Оно ста­но­вит­ся да­же не­мно­го ста­ро­мод­ным, по­это­му очень мно­го про­ис­хо­дит из­ме­не­ний. И собст­вен­но го­во­ря, мы все в кур­се те­ат­раль­ной ис­то­рии.

Да, те­атр раз­ный. Я очень люб­лю аван­гард­ный те­атр. Я ез­ди­ла на Меж­ду­на­род­ную те­ат­раль­ную олим­пи­а­ду улич­ных те­ат­ров в Пе­тер­бург, смот­ре­ла все аван­гард­ные по­ста­нов­ки. Мне он по­ня­тен, но это дру­гой язык. Он тре­бу­ет, на мой взгляд, со­всем дру­гой дра­ма­тур­гии, ли­бо её от­сут­ст­вие. Дру­гой под­ход. Мо­жет быть, дру­гой энер­ге­ти­ки дру­гих по­ко­ле­ний. Очень быст­ро всё от­хо­дит. Но, ко­неч­но, но­вые фор­мы не толь­ко при­вле­ка­тель­ны са­ми по се­бе, без них не мо­жет быть раз­ви­тия.

Ин­тервь­ю­ер: В со­вре­мен­ном те­ат­ре Вы ви­ди­те мно­го по­ло­жи­тель­ных яв­ле­ний?

Ла­ри­са Кру­пи­на: Ко­неч­но! Да­же не прос­то по­ло­жи­тель­ных. Это це­лое гро­мад­ное раз­ви­тие. Со­вре­мен­ный те­атр ре­ша­ет дру­гие за­да­чи, раз­ви­ва­ет дру­гие свя­зи, дру­гие воз­мож­нос­ти, дру­гое прост­ранст­во. Я не прос­то лю­би­тель, я де­ла­ла два пер­фор­ман­са для Му­зея изоб­ра­зи­тель­ных ис­кус­ств име­ни А. С. Пуш­ки­на. Они — пре­тен­ду­ют на аван­гард.

Од­на­ко в на­шем Те­ат­ре Ар­ме­на Джи­гар­ха­ня­на всё-та­ки хо­чет­ся со­блю­дать опре­де­лён­ный имидж. Всё-та­ки долж­ны быть дру­гие ме­с­та для экс­пе­ри­мен­тов.

Ин­тервь­ю­ер: А про Бул­га­ков­кий Дом? С ним то­же бы­ла сыг­ра­на мис­те­рия.

Ла­ри­са Кру­пи­на: Это бы­ло так дав­но! Бы­ло очень здо­ро­во. Мы с Ли­те­ра­тур­ным ин­сти­ту­том де­ла­ли та­кое зре­ли­ще.

Ин­тервь­ю­ер: А про­дол­же­ние бу­дет?

Ла­ри­са Кру­пи­на: По­езд ушёл. Хо­тя экс­пе­ри­мент был очень ин­те­рес­ным. У нас есть та­кой Влад Си­пи­си, ко­то­рый ра­бо­та­ет в Япо­нии, и бы­ли две по­этес­сы, две Мар­га­ри­ты. Это не со­всем ил­люст­ра­ция.

По­че­му-то все пад­ки на те­му «Мас­те­ра и Мар­га­ри­ты». Это по­то­му, что, как го­во­рит мой ге­рой в «Мед­ве­де», «Это так по­э­тич­но!.." быть Мар­га­ри­той… Это бы­ло очень ин­те­рес­но. У на­ше­го ак­тёра из рук вы­прыг­нул кот, ко­то­рый был за­стра­хо­ван на ка­кую-то бе­шен­ную сум­му. В об­щем, бы­ли свои при­клю­че­ния с ко­том Бе­ге­мо­том. Очень ин­те­рес­ный был пер­фор­манс «Бал Мар­га­ри­ты».

Ин­тервь­ю­ер: В Те­ат­ре Ар­ме­на Джи­гар­ха­ня­на по­ка не пла­ни­ру­ет­ся ста­вить «Мас­те­ра и Мар­га­ри­ту»? Идут пье­сы Бул­га­ко­ва — «Моль­ер», «Дни Тур­би­ных».

Ла­ри­са Кру­пи­на: Ждём от­маш­ку! И но­вые ори­ен­ти­ры! По­ка не­льзя ни­че­го ска­зать на­вер­ня­ка.

Ин­тервь­ю­ер: Боль­шое спа­си­бо, же­ла­ем уда­чи в Ва­ших но­вых про­ек­тах и пла­нах.

Бе­се­ду ве­ла Тать­я­на Ма­хо­ва