1

Всё началось у тополиной аллеи,

Когда сел я в трамвай поутру.

И там его заприметил.

Хотя визуально он был почти незаметен.

Хитёр же пройдоха, затеял игру —

наблюдает,

и плетётся за мной по пятам.

Оглянусь — исчезает,

будто его ветром сдувает.

Но слышу всегда шаги за спиной.

Вот и сегодня, —

кряхтит в трёх шагах от меня и сопит.

Вскоре сошёл я с трамвая,

и наугад во двор незнакомый вошёл.

Завернул за угол в самый тупик.

Справа стена, слева дом без окна,

впереди дощатый забор,

за ним пустырь.

Тишина.

Чувствую, медлить нельзя,

Здесь в самый раз хватать его,

как быка за рога.

Присядем! — бросил я строго

и сел на полено.

А тот на чурбак приземлился смиренно.

«Вот что, — сказал я ему, глядя в глаза. —

Разговор у нас предстоит откровенный.

Можно сказать, экзистенциальный.

Чего плетёшься за мной? —

И резко добавил: — Что тебе нужно?»

Молчит.

«Хочу знать я реально, — отвечает. —

И вообще… Поговорить бы надобно».

«Валяй!»

«Как поживаешь?»

«Что тебе — моя жизнь?»

«Интересуюсь. Ведь мы не чужие».

«Да ну!»

«Конечно. Все люди — братья. Разве нет?»

«Это как посмотреть. Хочется верить, что так.

Но дело обстоит порою иначе, —

Словно живём мы в лесу и кругом одни волки».

«Ну ты загнул… Однако скажи всё же,

как житьё твоё и бытьё?

«Нормально. Как водится,

с неба звёзд не хватаю.

Помаленьку пишу.

Вот новую книжку готовлю.

Стараюсь ладить с собой

и всем окружающим миром».

«Вот как? А доволен ты тем,

что в стране происходит?

Согласись, движуха пошла непонятная.

Люди на площадь выходят,

кричат, чего-то требуют…»

«На суету не обращаю внимания».

«Значит, тебе всё по барабану?»

«Именно».

«Гм, ладно, оставим.

А как насчёт заповедей Христа?»

«Не смеши. Кто же их соблюдает?

Только отвечу — доселе никого не убивал я.

За десять сребреников не продавался.

Не толкался локтями,

не пытался урвать кусок от других.

И не мастак я бабла рубить,

теперь в ходу этот сленг.

Раз на то пошло, скажу ещё вот что…

Нынче стало правилом хорошего тона —

прошлое хаять.

Вылил побольше дерьма на историю нашу  —

и ты уже классик!

Не по пути мне с такими».

«Значит, ты за правду?»

«Конечно».

«Но правда бывает твоя и моя».

«Нет! Правда — она одна!

Отцы и деды наши сражались за правду

в Великую Отечественную!

Они ковали победу на войне и в труде!

И жили по чести!»

Помолчали.

И подумал я, что разговор наш пошёл

малость не туда, куда надо.

Но что тут поделать…

«Вот и поговорили, — молвил я. —

Ты вот что, не ходи больше за мной.

Могу зашибить сгоряча.

Кстати, кто ты и как тебя звать?».

«Неважно. Если переиначить песню, —

“…Может, я это ты, только моложе.

Не всегда мы себя узнаём…”»

«Неужто хочешь сказать…»

«Ладно, — прервал он меня. — Есть просьба одна».

«Какая?»

«Подарок прими небольшой».

«Подарок?»

«Велосипед. Не смотри, что всего два колеса.

Он навороченный. И фонарь на нём клёвый,

и поворотники что надо, и шины крутые,

и багажник вместительный. В самый раз —

путешествовать. Велосипед — там, за забором.

Раздвинь только доску», — и замолчал.

Я удивился, замешкался малость,

потом глянул кругом — никого.

Может, всё мне привиделось?

И ни с кем я тут не беседовал?

Странно.

Наваждение прямо.

Но поднялся, пролез в заборную щель.

И там, правда, увидел савраску,

велосипед яркой синей окраски,

прислонённый к стене.

В багажнике кожаном обнаружил

перочинный ножик, чистый блокнот,

авторучку, бутылку воды.

«Ну и ну! — подумал я снова. —

А ведь это то, что мне надо!

Чего же желать ещё в этом мире!

Воздух ядрёный, запах травы,

Весёлое солнце!

Эх, была не была! Подфартило!

Вот только смогу ли я совладать

с этой машиной?

Ведь катался на ней я

в детстве далёком…»

А дорожка вдалеке змейкой петляла,

Облака указывали путь.

Я покатил,

робко вначале,

Потом всё резвей.

Ветерок ударил мне в грудь,

И в небе запел соловей.

2

Кружилась земля, леса проносились,

уносились овраги, мосты, просёлки,

большие города и поменьше,

деревни, посёлки…

И людей я встречал с именами давно подзабытыми, —

Герасим, Агей, Мирон, Агафья, Нюра, Анисья —

простые и светлые лица.

Как же много всего этого не видел я раньше.

В стогу ночевать, ставить палатку на бережке

озерца или речки.

Что может быть лучше, прекрасней!

А воздух! А запахи!

Кедр, ольха, берёза, мята, ландыши…

Подсобить старикам одиноким,

в избах крыши латать было не трудно.

Пил молока  на рассвете,

хозяева сердобольные угощали блинами,

картошкой, да ещё в дорогу давали.

И трогался дальше.

Русь широка!

Россия — Вселенная!

От края до края — свет и заря,

закаты-зарницы в полнеба!..

Сопки Саян в синей ночи,

точно дева-крестьянка после трудного дня

улеглась,

и над нею луна светлячком ярким кружила.

Всякий раз я того мужика,

что подарил мне савраску,

вспоминал тёплым словом.

Жаль, не запомнил, как выглядел он.

У костра, глядя на звёзды, грустил я.

И желанья загадывал, чтобы всё это было

и на века оставалось, как есть, —

всем, кто нынче живёт и родится потом.

Мысль бежала одна за другой.

К чему нам в Европу стремиться или куда-то ещё?

Пусть они к нам едут, но без злобы — с добром!

Однако пора возвращаться.

Дома мать-старушка с сестрёнкой,

зятем и внуком,

Телеграмму в дороге отбивал им,

что скоро буду.

Я свой телефон уронил на асфальт,

он вышел из строя.

А работа? Работа всюду со мной

днём и ночью.

Я ведь тружусь, где придётся,

иногда без удобства, в пути.

Исписал тот блокнот и ещё три тетрадки.

Вот незадача. В такие года-то я, вдруг, — пилигрим.

Мне уже сорок семь.

Вертаться пора.

Но сел отчего-то на корабль-паром

заполошно.

И вот предо мной уже Сахалин, —

остров дальний, суровый.

Проехал его с одного конца на другой.

С Нефтегорска до самого южного берега.

Пролив Лаперуза из знакомой всем песни

увидал я воочию.

И кинул камень в океан, и монету,

чтобы однажды сюда вновь воротиться.

Затем прикатил, минуя Аниву, в город большой.

В парке, у скульптур Антона Палыча

и его дамы с собачкой постоял.

Ворох листьев под ногами шуршал.

Поглазел я на сахалинцев и сахалинок,

вот же гром-бабы! За словом в карман не полезут.

Словцом одаривают крепким, — будь здоров!

Но смотрят любезно, любовно.

И внимают беседе заезжего гостя,

расспрашивают, шутят, хохочут.

Вспоминая тех женщин, на материк воротился.

Представьте, менял на савраске я шины

за всё время однажды,

и пару раз насосом их подкачал.

Хорош оказался мой велик. На славу!

По правде сказать, я докатился.

В моих-то летах кататься по свету.

Не фанаберия это и чванство,

не забава. А что же?

Любопытство, желание

познать больше страну, где живёшь.

Да затея, согласен, моя немножечко странна,

в путешествие двинуть очень далёко.

Но ругать себя легче простого.

Что было, то есть, теперь надо бы только

закусить удила и поскорее в дорогу.

Ведь столько уже пройдено,

осталось немного.

Я уехал в апреле, но теперь уже осень.

Дождило слегка, и стояла теплынь, —

третий день бабьего лета.

В городишке одном под Уралом,

на Удомлю похожем,

будто током меня шибануло.

Но вскоре очнулся. Взял себя в руки.

Подумал — что это было?

Девчушку одну я, проезжая, увидел,

лет двадцати или чуть поболее.

И в профиль, и ростом, осанкой тонкой и хрупкой,

как похожа на Наталку из жизни прошлой.

Я подростком был.

Тогда мой отец, говорили, слыл первым стилягой

в округе.

В дудочку брюки носил,

и волосы копной собирал впереди, на макушке,

щеголял в цветастой броской рубашке.

Давно всё случилось,

а былью не всё поросло.

Влюбился тогда я в девчонку постарше себя

совсем неосознанно,

а теперь полюбил незнакомую девушку

с первого взгляда — уже слишком поздно.

Вот застыл посередь шумной дороги,

со своим великом, в джинсах потёртых,

куртке-ветровке.

А за спиной машины гудели, — ты что же,

мил человек, застрял так, и вроде не «чайник»!

Я что-то промямлил, перешёл на ту сторону.

Сел на скамью у детской площадки.

На песочной горке возился малыш.

За ним старушка следила, моргала глазами

подслеповато.

Вот те раз, до сих пор было всё гладко,

без происшествий особых и драки.

Я достал из багажника воду, глотнул из бутылки.

Огляделся.

Жёлтые листья падали окрест.

Я вынул тетрадку, открутил колпачок авторучки,

вывел на чистой странице  — «Городок незнакомый,

люди спешат, всё буднично очень. Но странно.

Будто в городе этом жил я когда-то».

Поднял глаза, и в это самое время показалась

она в дверях супермаркета. Каблуки застучали.

Я следом за нею пошёл.

Незнакомка квартал миновала,

я не отставал, катил рядом савраску.

Она оглянулась. «Простите, — сказал. —

Как называется этот город?»

Удивлённо раскрылись глаза, она придержала шаги.

«А вы, что…» — на полуслове окинула взглядом меня.

Я выглядел глупо, конечно, всем своим видом

походил на бродягу, с бородкой отросшей, неопрятной,

в ветровке помятой. Лишь велосипед давал повод

думать хорошее.

«Вы не из наших мест, вы странник, путешествуете?»

«Путешествую. Извините ещё раз, великодушно.

Я немного ошибся с маршрутом,

и память чуть-чуть подвела».

«А куда направляетесь?»

«Из Москвы я, в Москву возвращаюсь,

поколесил по стране, дальняя точка была Сахалин».

«Надо же, как интересно! А разве одному не опасно?»

«Чего же бояться? Всякое было, хуже не станет.

Вижу спешите, не смею задерживать.

Если уделите минут пять, буду признателен!»

«Есть время, спрашивайте».

«Нам бы присесть. Неподалёку есть лавка

у детской площадки. Вы не против?»

«Пойдёмте. Тогда лучше в кофейню.

Прохладно уже, вы согреетесь горячим кофе

перед дорогой».

«Пожалуй».

Мы взяли по чашке. Она порывалась сама оплатить,

я возразил, — «Позвольте. Это же мелочи».

Утекали минуты так скоро, не получалось сказать

самое важное. Но узнал, что город — Тальянка,

создан два века назад и здесь свои

достопримечательности, —

церковь, здание городской управы,

парк дубовый.

«Как хорошо, скажу вам. Замечательна

земля наша! Приветливы жители!

В столице народ избалован.

А в глубинке иначе, — вот где настоящее!

Соль земли, что называется!

Везде привечают, рассуждают толково,

понимают, куда надо стремиться.

Хотя и живут не богато.

С таким крепким народом всё по плечу!

А природа!

Заморским красотам до наших — как до луны!

Какое раздолье и ширь, аж дух замирает!

Красавец Байкал, золотой Баргузин!

Перечислять всё, что видел, бумаги не хватит!»

Ничто не сравнится с родными полями!

И рекой, вдоль которой проехал недавно!

«А вы будете женатый, и дети есть?»

«Был женат. С мамой живу и сестрёнкой.

Зять — парень путёвый. Племянник смышлёный,

я с ним в шашки сражаюсь частенько.

В личной жизни не повезло.

Наверное, сам виноват. Хотя, песок, что сочится

сквозь пальцы, не удержать. Тепло испарилось.

А начать заново — старый уже».

«Ну какой же вы старый?! Вот путешествуете,

на такое не каждый решится. И бородка вас красит».

«То баловство, мальчишество».

«А я полгода, как замужем.

Правда, живу в гражданском браке,

многие так поступают».

«Вы его любите?» — спросил почему-то.

«Люблю. Но порою сомнения берут, верны ли чувства?

Он хороший, правда, сердится порой невпопад,

это пройдёт».

«Вы грустны отчего-то».

«Есть немного. Давеча, с ним поругалась.

Он медаль своего деда “За отвагу”

и “За освобождение Праги” продал дельцу одному,

коллекционеру. Я заставила взять всё обратно.

Вот он зол на меня. Как так можно?

Дети пойдут, что им скажу?

Что отец ваш ордена прадеда, защитившего родину,

за деньги отдал? Ведь это неправильно!

Несправедливо!»

«Бежать бы вам от такого надо подальше!» —

хотелось сказать. Но промолчал.

«А я учусь играть на контрабасе», —

поведала она скромно.

«Правда? Вы такая хрупкая, а инструмент великан,

как же вы справляетесь?

«Он меня слушается, — засмеялась девчушка. —

Я только учусь. Знаете, какие звуки

на нём извлекаются!..

Фуги Баха, прелюдии Моцарта… А Чайковский!

Такие эмоции глубинные, просто лететь хочется!

А время, между тем, вмиг  пролетело.

Пора наступила прощаться.

Решение возникло спонтанно, внезапно.

«Просьба одна, — сказал я спокойно. —

Возьмите лошадку,

с виду плоха, неприглядна.

Но велосипед крепкий, послужит ещё».

«Что вы придумали, право, — опешила девушка,

и щёки зарделись пунцово, и покраснел её носик

курносый. — Зачем? Да и некуда ставить,

и как же вы без него?»

«Ничего. Сяду в поезд, из окна на мир погляжу».

«Нет, нет, это лишне, не надо, вас уверяю!

Ведь вещи порой как живые, к ним привыкаешь,

и тяжело будет потом расставаться».

«Ну, тогда подарите друзьям».

«У меня две подруги, так у них есть машины,

велосипед им не нужен, простите».

«Ну что ж, — молвил я. — Понятно.

Тогда, позвольте всё же, вещицу

одну вам вручу».

Вышли на улицу.

Снял с велосипеда рюкзак,

достал наугад тетрадку.

«Вот, берите, может, вам будет интересно

прочесть».

«Что это?»

«Так, мысли мои и путевые заметки».

Она раскрыла страницу,

потом переменилась в лице,

вслух прочитала, — «Рассвет был сравним

с барышней томной и нежной, и юной,

с бархатцем кожи молочной,

спящей, разбросав безмятежно

в стороны руки.

Легкий туман обволакивал сопки…» —

голос её оборвался, взглянула,

в глубине глаз-озёр блеснули искры.

«Так вы есть писатель?»

«Вроде того».

«Надо же… Мы не познакомились, как вас зовут?»

«Григорием. Григорий Ростокин.

А псевдоним мой будет Востоков».

«А я Александра».

«Очень приятно!»

«И мне. Эта тетрадь вам, наверное, нужней…»

«Не беспокойтесь. У меня всё в голове.

Берите, мне будет приятно».

Расстались.

«Счастливо доехать!» — помахала рукою.

«А вам счастливо оставаться!»

3

Домой я прибыл в разгар снегопада.

Без приключений.

Если не считать ушиб колена

при падении близ города Томска.

Уже холодно стало ночевать в тонкой

палатке,

оттого в придорожных гостиницах спал.

И частенько отрезок пути коротал в кабине

попутной машины, савраску в кузов закинув.

Так что всё было в ажуре, порядке.

И дома все живы-здоровы.

В общем, жизнь шла своей чередою,

ни шатко ни валко, день уходил,

другой появлялся.

Отдал статейку в газету,

а рассказ отнёс в знакомый журнал.

Затем, чтобы с теснотой покончить,

подыскал себе другое жильё,

снял квартиру этажом ниже в доме нашем.

И засел за книгу, за повесть.

Весь ноябрь трудился, дело шло споро.

Во дворе поставили ёлку,

Я глядел на неё по утрам из окна,

пил кофе и, точно ребёнок,

ел молочную кашу-овсянку.

А в конце декабря, в канун Нового года 

в мою дверь позвонили. Открыл.

На пороге в куртке пуховой

молодая барышня, будто из сказки,

стояла,

в руке держала дорожную сумку.

От неё пахло яблоком, снегом, морозом.

«Гостей принимаете?» —

лукаво светились глаза.

«Александра?!»

«Я!»

«Как ты меня нашла?!»

«Язык до Киева доведёт! — был ответ. —

Вот привезла я вашу тетрадку.

И орешков из нашего края».

«Входи же скорей!»

А далее сказывать надо ли?

Только добавлю, — всё сложилось

замечательно!

Мы летом построили дачу,

А позже ребёнок родился у нас!

А велосипед тот, не помню,

подарил я кому-то.

Пусть и ему принесёт он удачу!

Апрель 2021 г.