

1
Всё началось у тополиной аллеи,
Когда сел я в трамвай поутру.
И там его заприметил.
Хотя визуально он был почти незаметен.
Хитёр же пройдоха, затеял игру —
наблюдает,
и плетётся за мной по пятам.
Оглянусь — исчезает,
будто его ветром сдувает.
Но слышу всегда шаги за спиной.
Вот и сегодня, —
кряхтит в трёх шагах от меня и сопит.
Вскоре сошёл я с трамвая,
и наугад во двор незнакомый вошёл.
Завернул за угол в самый тупик.
Справа стена, слева дом без окна,
впереди дощатый забор,
за ним пустырь.
Тишина.
Чувствую, медлить нельзя,
Здесь в самый раз хватать его,
как быка за рога.
Присядем! — бросил я строго
и сел на полено.
А тот на чурбак приземлился смиренно.
«Вот что, — сказал я ему, глядя в глаза. —
Разговор у нас предстоит откровенный.
Можно сказать, экзистенциальный.
Чего плетёшься за мной? —
И резко добавил: — Что тебе нужно?»
Молчит.
«Хочу знать я реально, — отвечает. —
И вообще… Поговорить бы надобно».
«Валяй!»
«Как поживаешь?»
«Что тебе — моя жизнь?»
«Интересуюсь. Ведь мы не чужие».
«Да ну!»
«Конечно. Все люди — братья. Разве нет?»
«Это как посмотреть. Хочется верить, что так.
Но дело обстоит порою иначе, —
Словно живём мы в лесу и кругом одни волки».
«Ну ты загнул… Однако скажи всё же,
как житьё твоё и бытьё?
«Нормально. Как водится,
с неба звёзд не хватаю.
Помаленьку пишу.
Вот новую книжку готовлю.
Стараюсь ладить с собой
и всем окружающим миром».
«Вот как? А доволен ты тем,
что в стране происходит?
Согласись, движуха пошла непонятная.
Люди на площадь выходят,
кричат, чего-то требуют…»
«На суету не обращаю внимания».
«Значит, тебе всё по барабану?»
«Именно».
«Гм, ладно, оставим.
А как насчёт заповедей Христа?»
«Не смеши. Кто же их соблюдает?
Только отвечу — доселе никого не убивал я.
За десять сребреников не продавался.
Не толкался локтями,
не пытался урвать кусок от других.
И не мастак я бабла рубить,
теперь в ходу этот сленг.
Раз на то пошло, скажу ещё вот что…
Нынче стало правилом хорошего тона —
прошлое хаять.
Вылил побольше дерьма на историю нашу —
и ты уже классик!
Не по пути мне с такими».
«Значит, ты за правду?»
«Конечно».
«Но правда бывает твоя и моя».
«Нет! Правда — она одна!
Отцы и деды наши сражались за правду
в Великую Отечественную!
Они ковали победу на войне и в труде!
И жили по чести!»
Помолчали.
И подумал я, что разговор наш пошёл
малость не туда, куда надо.
Но что тут поделать…
«Вот и поговорили, — молвил я. —
Ты вот что, не ходи больше за мной.
Могу зашибить сгоряча.
Кстати, кто ты и как тебя звать?».
«Неважно. Если переиначить песню, —
“…Может, я это ты, только моложе.
Не всегда мы себя узнаём…”»
«Неужто хочешь сказать…»
«Ладно, — прервал он меня. — Есть просьба одна».
«Какая?»
«Подарок прими небольшой».
«Подарок?»
«Велосипед. Не смотри, что всего два колеса.
Он навороченный. И фонарь на нём клёвый,
и поворотники что надо, и шины крутые,
и багажник вместительный. В самый раз —
путешествовать. Велосипед — там, за забором.
Раздвинь только доску», — и замолчал.
Я удивился, замешкался малость,
потом глянул кругом — никого.
Может, всё мне привиделось?
И ни с кем я тут не беседовал?
Странно.
Наваждение прямо.
Но поднялся, пролез в заборную щель.
И там, правда, увидел савраску,
велосипед яркой синей окраски,
прислонённый к стене.
В багажнике кожаном обнаружил
перочинный ножик, чистый блокнот,
авторучку, бутылку воды.
«Ну и ну! — подумал я снова. —
А ведь это то, что мне надо!
Чего же желать ещё в этом мире!
Воздух ядрёный, запах травы,
Весёлое солнце!
Эх, была не была! Подфартило!
Вот только смогу ли я совладать
с этой машиной?
Ведь катался на ней я
в детстве далёком…»
А дорожка вдалеке змейкой петляла,
Облака указывали путь.
Я покатил,
робко вначале,
Потом всё резвей.
Ветерок ударил мне в грудь,
И в небе запел соловей.