Февраль 2021 года нас — москвичей — порадовал. Зима, наконец, проявила свой студёный характер с дневным морозом двадцать градусов по Цельсию, одновременно показав, что такое настоящий снежный покров. Его высота, достигающая более полуметра, мне, как заядлому автомобилисту, напомнила 1981 год. Не проехать на машине по занесённой снегом дороге и не пройти пешком по нечищеному тротуару. И если в прошлом столетии подобную непогоду метеорологи преподносили гражданам как явление, свойственное данному времени года, то сегодня с телевизионного экрана снегопад и мороз трактовался как Армагеддон.
Более того, московские власти настоятельно просили автомобилистов, во избежание дорожно-транспортных происшествий, воздержаться от поездок по городу на личном транспорте. Рекомендовали пользоваться общественным. Многие из нас, взвесив все за и против, благоразумно спускались в метро, не забывая воспользоваться защитной маской. Коронавирусная пандемия всё ещё продолжала «косить» неимунную прослойку населения. Правда, уже не в той страшно смертельной прогрессии, как в начале её разгула две тысячи двадцатого.
Причислив себя к немногочисленному количеству благоразумных водителей, послушно натянув на лицо маску, я воспользовался подземкой.
В полупустом вагоне, из-за того что значительная часть работоспособного населения трудилась «на удалёнке», ехать было одно удовольствие — никакой скученности и толкотни. К тому же на нашей ветке метро курсировали поезда повышенной комфортности: малошумные, с телевизионной панелью на стенке и хорошим кондиционированием воздуха. Но телевизионная программа РЖД мало кого интересовала. Почти все пассажиры вагона напряжённо вглядывались в свои смартфоны, айфоны и планшеты, находя в них для себя что-то более интересное… По быстрому движению их пальцев, темпераментно скользящих по дисплею, было понятно, что все они играли в игры, отупляющим образом воздействующие на их умственные способности. Малая часть людей дремала или, сидя с открытыми глазами, была поглощена своими мыслями.
Следуя своей многолетней привычке не пользоваться кнопочным телефоном ни в машине, ни в транспорте, заняв свободное место напротив телевизора, я взглянул на цветной экран монитора. Пассажирам предлагалось ответить на вопросы, связанные с историей города. Мне, как коренному москвичу, захотелось проверить свои познания в этой области, и я, чтобы скоротать время, погрузился в это интеллектуальное занятие. Однако из-за влажности антиковидной маски очки быстро запотели, и мне следовало её заменить на новую сухую.
Сняв маску с лица и убрав её в сумку, одновременно достав новую, вместо того чтобы её сразу закрепить на положенном месте, кусочком замши я с усердием принялся протирать стёкла очков. И тут же услышал мужской голос, который назвал меня по имени и отчеству:
— Анатолий Евгеньевич, здравствуйте!
Из-за того, что все сидящие находились в масках, которые полностью закрывали их лица, определить, кто из рядом сидящих мужчин произнёс моё имя, было сложно. Видимо, догадавшись об этом, пассажир, находившийся напротив меня, снял с себя меховую шапку, а маску спустил на подбородок. Но его седая голова и широкая улыбка на полноватом лице мало что мне сказали. Попутчика, примерно шестидесятилетнего возраста, который явно знал меня, к своему стыду, я не узнавал.
Со словами «Вот что годы могут сделать с человеком» мужчина подсел ко мне, заняв кресло, помеченное красной наклейкой с предупреждающей надписью: «Держите дистанцию. Не садиться!» После чего, добродушно улыбаясь, сняв перчатку, протянул руку, чтобы со мной поздороваться. Мне тут же пришлось ему напомнить, что одной из противокоронавирусных мер является отказ от рукопожатия, одновременно и демонстративно плотнее закрывая маской рот и нос. Мужчина смутился и, ничего не говоря, тут же последовал моему примеру.
— Так кто же вы, таинственный незнакомец? — задал я вопрос.
— Фёдор Иванов. Мы с вами, уважаемый Анатолий Евгеньевич, познакомились на кафедре оперативной хирургии Московской ветеринарной академии, которой заведовал ваш друг — профессор Петраков Константин Александрович. Он был моим научным руководителем по кандидатской диссертации на тему «Разработка способа получения лимфы из грудного лимфатического протока и изучение её физико-химических свойств и уровня факторов гуморального иммунитета у крупного рогатого скота». Предложенная им научная тема являлась продолжением исследований по одному из направлений его докторской диссертации. Её я должен был защищать как соискатель. Три, а то пять раз в год приезжал из своей Орловской области на кафедру и по несколько недель проводил исследования…
Мне тут же вспомнился молодой улыбчивый худощавый брюнет спортивного телосложения, кандидат в мастера спорта по боксу. Физически крепкий ветеринар ловко управлялся с экспериментальными бурёнками, содержащимися в кафедральном виварии. Фёдор, со слов его гуру, обладал не только ловкими руками ветеринарного хирурга, но и пытливым умом исследователя. Своего талантливого ученика сразу же после защиты диссертации заведующий кафедрой профессор Петраков планировал пригласить на должность доцента. И вообще, блестящего хирурга и пытливого исследователя со временем собирался сделать своим приемником. Также я знал, что профессор даже провёл предварительные и успешные переговоры с ректором по поводу предоставления ему двухкомнатной квартиры на территории академии. Ведь Фёдор на тот период времени уже имел жену и двоих детей — сына и дочку. И ещё мне вспомнилось, как мы неоднократно втроём — Петраков, Фёдор и я — посещали студенческую столовую и в профессорском зале вкусно обедали. А во время еды вели беседы о победе в стране над лейкозом крупного рогатого скота… Моя научно-исследовательская работа в Институте вирусологии по этой актуальнейшей для ветеринарии и здравоохранения проблеме показала не только вирусное происхождение этой болезни, но и привела к гипотезе о большой вероятности заражения человека через молоко от больных коров и впоследствии развития заболевания… Вирус коровьего лейкоза, как и многие вирусы животных, мог мутировать и преодолевать межвидовой барьер…
— Федя, извини меня, пожалуйста, что тебя, в седовласом дяденьке, сразу не признал, — радостно воскликнул я.
И сняв с руки кожаную перчатку, напрочь забыв про неблагоприятную по COVID-19 эпидемическую ситуацию в городе, подал ему руку.
Фёдор, уже без перчатки, с радостью её пожал и долго держал в своей руке. Мне стало понятно, как он ценил и любил своего учителя и моего друга Константина Петракова, а я в какой-то мере явился этой памятью.
— Фёдор, что на этот раз привело тебя в Москву? Ты, наверное, уже не только кандидатскую, но и докторскую диссертацию защитил? Столько лет прошло, — выдал я пулемётную очередь.
— Приехал в гости к сыну. Он уже несколько лет живёт и работает в столичном закрытом НИИ. Просил недельку у него погостить, пока они с супругой отъехали в Архангельск по служебным делам. Бульдога французского, по настоянию внучки завели, а ухаживать за ним эти дни некому. А мне лишний раз побывать в Москве — одно удовольствие… Моя следующая остановка, Анатолий Евгеньевич! Может, зайдём ко мне. Дом сына расположен примерно в ста метрах от метро. Посидим немного за чашечкой кофе. Поговорим, вспомним Константина Александровича… Это же надо, столько лет заведовать объединёнными двумя кафедрами — оперативной и общей хирургии, в течении долгого периода находиться на посту декана ветеринарного факультета Академии, а в интернете ни одной строчке об этом безвременно ушедшем из жизни педагоге, учёном и удивительно прекрасном, на редкость не подлом, а доброй и широченной души человеке нет ни одной строчки. Позор ректорату за такое отношение к усопшим коллегам. Они не понимают, что сами окажутся в подобном положении. Бессмертных ветеринаров-то нет…
После такой эмоционально, от всего сердца, высказанной речи отказать Фёдору в его просьбе было невозможно. Тем более что мой визит в пункт выдачи интернет-магазина заказанного и уже оплаченного товара — бесперебойной батареи для компьютера мог подождать.
Едва мы вошли в квартиру, как французский бульдог чёрно-белого окраса по кличке Макс, налетев на нас внезапной снежной бурей, с неистовой силой принялся ласкаться. После того как он касался нашей одежды, на ней оставалось множество коротких выпавших волосков. Видя, что я их стряхиваю с брючины, Фёдор произнёс:
— Сын, уезжая в командировку, зная, что я в собаках не шибко силён, просил меня показать Макса ветеринару из районной лечебницы и узнать причину линьки и чем лечить. Но в эти три дня, что я в Москве, время на Макса у меня так и не нашлось. Много накопившихся неотложных дел приходится решать… Может, вы, Анатолий Евгеньевич, будучи асом в кинологии поможете мне?
Пока Фёдор ставил чайник и накрывал стол, я осмотрел Макса.
— Ничего сверхъестественного в его состоянии я не обнаружил. К сухости кожи и усиленной линьке шёрстного покрова собаки привела банальная причина — высокая температура радиаторов отопления, которая высушивает не только воздух внутри жилища, но и всё что можно высушить… И этому в большой мере способствуют установленные во всей квартире герметичные пластиковые окна. К тому же образование кожной перхоти провоцирует снег, в который любит зарываться молодой игривый кобель.
Лечение хронической линьки и сухости кожи простое: масляный раствор витамина, А по две капли в день на кусочке чёрного хлеба в течение трёх недель. Угощение следует вкладывать Максу непосредственно в пасть перед приёмом корма. А если собаку перевести на кормление натуральными кормами, главное сырым мясом, согласно мною разработанному в восьмидесятых годах прошлого столетия всесезонному суточному рациону кормления собак, то кожный покров всего за десять дней придёт к прежнему состоянию. А иначе вскоре появится кожный зуд и разовьётся сухая или влажная экзема, — был мой сказ.
Фёдор несказанно обрадовался моему простому объяснению появления перхоти и линьке. Сын, по образованию инженер-теплотехник, и его жена, с которой он учился на одном курсе, подозревали, что общительный Макс, обожающий во время прогулок находиться в обществе соседских собак, мог заразиться от кого-то из них стригущим лишаём. Только по этой причине свою пятилетнюю дочку Ниночку родители, до выяснения происхождения у собаки линьки с появлением плешин на боках и спине, отправили к бабушке в район Алтуфьево, откуда и возвращался Фёдор.
За кофе я непроизвольно повторил Фёдору вопрос о его научной карьере. Его ответ, произнесённый серьёзным, достаточно грустным тоном, исключающим какой-либо розыгрыш, вызвал у меня некоторую оторопь и растерянность:
— Кандидатскую диссертацию я так и не защитил. А докторантуру, в её очной форме, провёл за колючей проволокой.
Мне ничего не оставалось, как пойти в некотором роде на попятную:
— Фёдор, извини, что я так бесцеремонно тебе задал вопрос. Ещё раз извини… Можешь на него не отвечать…
— Нет, нет, дорогой Анатолий Евгеньевич. Мне самому хотелось вам рассказать эту неприятную во всех отношениях историю, приключившуюся со мной и моей семьёй, которой я никогда и ни с кем из своих знакомых не делился. Но вы и Константин Александрович Петраков — это приятное воспоминание о моей молодости, амбициозности и мечте стать преподавателем и учёным, чтобы во всём походить на Константина Александровича. Если располагаете временем, я её вкратце вам расскажу.
Расценив мой кивок как знак согласия, Фёдор, не торопясь, приступил к изложению приключившейся с ним много лет назад истории, неожиданно перечеркнувшей все его планы на жизнь:
— Каждый раз, вернувшись домой из Москвы, я погружался в повседневную работу сельского ветеринара, к тому же занимавшему должность главного ветеринарного врача района. Работы непочатый край. Одна лишь разработка и осуществление противоэпизоотических мероприятий отнимала уйму времени. Вакцинация крупного рогатого скота, свиней, кур, проверка отчётности ветеринарных врачей вверенных мне хозяйств — все эти рутинные дела находились под моей ответственностью. А вечерами работа с источниками литературы по теме диссертации. Благо, что моя жена работала в районной ветеринарной лаборатории на половину ставки и могла заниматься детьми и домашним хозяйством. К тому же у нас имелось небольшое подсобное хозяйство: две козочки, свинья, куры, кролики… Как же прожить в деревне без своего молока, яиц и мяса… Дети растут как на дрожжах, только успевай кормить… Но моя жена молодец, со всеми заботами справлялась… И детки росли на славу. Маме во всём помогали. Придут из школы, уроки сделают и к животным. Накормят, напоят, заменят козам соломенную подстилку, а кроликам в клетки насыплют свежих опилок… Порой даже на просмотр детских телевизионных программ времени у них не оставалось. Но учились дети хорошо. В дневнике одни пятёрки и четвёрки. Одним словом, жили мы дружно и счастливо.
Однажды, во время летних каникул, дочь Риточка, после завтрака, взяв мольберт, отправилась на поле с подсолнечником, что располагалось неподалёку от нашего дома. Им — уже семиклассникам — на каникулы по многим предметам дали задание. В том числе нарисовать натюрморт на тему «Лето в нашей деревне». Вот Рита, у которой имелась склонность к рисованию, и придумала изобразить поле подсолнечника. По её задумке, которой она поделилась со своим старшим братом Митей, необыкновенно красивые цветы подсолнечника и яркое летнее солнце на безоблачном голубом небе должны не только по цвету гармонировать между собой, но и отражать всю прелесть жаркого лета и необыкновенную красоту нашей деревни. К обеду обещала быть.
Однако к назначенному времени Рита домой не вернулась. Жена послала за ней сына. Знала, что в творческом порыве дочка могла забыть про еду. Такое с ней не раз случалось. На этот раз Митя у края поля сестру не нашёл. Подумав, что с ней разминулся, вернулся. Дома её тоже не оказалось.
К вечеру Рита также не объявилась. Мы забили тревогу. Решили обойти всех её школьных подруг. Но тщетно. Никто из них Риту в тот день не видел. Куда она могла деться, мы не могли себе представить. Утром следующего дня, после бессонной ночи, я поехал в райцентр — в районный отдел внутренних дел, сокращённо именуемый РОВД. С его начальником я был хорошо знаком. Тот, выслушав меня, тут же выделил оперативную бригаду сыскарей.
Приехали к полю. Объехали по всему его пятидесятигектарному периметру. Ничего! Никаких следов преступления. Полутора- и двухметровые стебли подсолнечника по краям поля не поломаны. Только ведущие вглубь отдельные узкие тропки. По их краям стройные ряды стеблей… Как будто здесь и вовсе никого не было…
Один из оперативников выдвинул версию, что девочка, возможно, сегодня вообще у поля не появлялась. Например, посчитав, что у неё отсутствует нужная краска, могла сесть на рейсовый автобус и отправиться в райцентр в канцелярский магазин, торгующий в том числе гуашью и акварелью. Правда, Митя тут же им сообщил, что сестра собиралась делать наброски лишь цветными карандашами. Но всё равно, полицейские решили вначале расспросить водителей двух курсирующих в тот злополучный день автобусов и показать им фотографию пропавшей девочки и только потом навестить канцелярский магазин. Надеялись, что её могут опознать продавцы. Увы! Все опросы оказались безрезультатными.
Ночью, под громыхающий треск грозы и шум разразившегося ливня, заглушающие плач жены, мне в голову пришла мысль, что необходимо прочесать поле с помощью собаки-ищейки. С трудом дождавшись утра, я позвонил начальнику РОВД и высказал свою мысль. Он её поддержал, и вскоре к нашему дому подъехала бригада уголовного розыска с розыскной собакой.
Из носильных вещей Риты проводник овчарки выбрал её кроссовки. Приехав к полю, он дал собаке их обнюхать. После чего овчарка, получив команду «Ищи!», взяв след, натянув поводок, ринулась в заросли подсолнечника. Несмотря на то, что это была самая лучшая в РОВД ищейка, след она быстро потеряла. Ночной ливень смыл запахи, а взошедшее жаркое солнце не успело высушить грунт с его возможными остатками. Однако ищейка оказалась упрямой сукой.
Покружившись на месте волчком и немного от досады повыв, она, без повторной команды, опустив мочку носа почти до самой земли, снова потянула вглубь растений. Примерно метров через сто, около размытого дождём небольшого возвышения, она остановилась. Не желая садиться в грязь, обнаружив искомое, на этот раз она, громко залаяв, сразу принялась передними конечностями интенсивно разрывать землю. Несколько сильных движений лап и все увидели цветастое платьице Риты. Эстафету от ищейки тут же приняли специалисты сыскного дела…
Судебно-медицинская экспертиза городского криминалистического центра показала, что Риточка была изнасилована, а затем зверски задушена. Как установили криминалисты, душитель обладал сильными короткими пальцами. На это указывали поверхностные синюшные следы, оставленные на шее девочки и не просто сломанные шейные хрящи, а размозжённые. К тому же насильник и убийца оказался алчной личностью. Он унёс дочкины наручные часы и забрал маленький золотой старинный нательный крестик с личным клеймом мастера Хлебникова, переходивший по нашей женской линии от поколения к поколению. Его он не снял, а сорвал. Об этом свидетельствовал найденный порванный и брошенный на землю шнурок и оставшийся на задней стороне шеи вдавленный в кожу след от него. Других вещественных доказательств, указывающих на действия преступника, сыщикам найти не удалось. К сожалению, не нашлось и свидетелей, которые могли бы немного помочь следствию.
Кто совершил дерзкое преступление, кто таков этот насильник-педофил и верующий-антихрист, полиции предстояло выяснить. В нашей деревне подумать было не на кого. В ней проживали только совхозные работники, и все мы друг друга хорошо знали. Как водится в деревнях, кто-то из мужчин любил выпить, кто-то погулять с девушками, кто-то изменить жене на стороне, но чтобы покуситься на девочку-семиклассницу — таких извергов у нас во всём районе отродясь не водилось.
* *
Примерно недели через две у нас в деревне появился мужчина средних лет интеллигентного вида. Приехал из Орла на собственных жигулях к тётке-пенсионерке, проживающей со мной по соседству, всего через три дома от моего. Собирался до конца лета у неё погостить, заодно присмотреть для покупки домик. Племянник вёл ничем не примечательный образ жизни. Из-за того что у тётушки возник гипертонический криз, заботы по хозяйству взял на себя: ходил в магазин за покупками, ухаживал за курами и свинками. Весь из себя положительный: не пил и не курил. Вроде бы ничего необычного или подозрительного… Как-то я встретился с ним в продуктовом магазине и поближе, из простого любопытства, его рассмотрел.
Невысокого роста, слегка полноватый, белобрысо-рыжеватый, бесцветные глубоко посаженные маленькие свиные глазки с длинными белыми ресницами, губки бантиком на одутловатом лице и жёлтые редкие передние зубы. Нос картошкой, словно свиной пятачок. А когда он разговаривал, то его артикуляция из-за какого-то необычного движения языка, вызывала у меня смех и одновременно отвращение. Этому неприятному мужчине я непроизвольно дал кличку Хряк. Если бы он появился у нас в деревне не через две недели, а накануне убийства Риточки, то уж точно подозрение могло пасть именно на него. При ближайшем его рассмотрении, мне, ветеринарному врачу, виделось в нём что-то патологическое. Словно экстрасенс, я нутром чувствовал сидящую в нём какую-то чёрную плесень… Однако возникшая к нему антипатия вскоре была мною забыта. Огромный объём работы плюс семейная драма на задний план отодвинули моё внимание к этой неприятной личности. Мало ли какие встречаются типажи. Кто похож на свинью, кто на безликую рыбу, а кто на орангутанга…
Поиск преступника продвигался медленно. Каких-либо улик у полиции не появилось. Подозреваемых тоже. Одним словом, на их жаргоне — глухарь и висяк! От этого на душе тоска и непроходимый мрак… И тут меня постигает новый удар — в автомобильной катастрофе погибает мой научный руководитель Константин Александрович — моя «икона».
Одновременно в районе обнаруживается вспышка бешенства. Цепная собака нашего тракториста вдруг сбесилась. Принялась, словно корова, безудержно поедать сено и разгрызать в кровь своё тело. Появилось заметное косоглазие, а при одном только виде миски с водой у неё начинались судороги тела. Пришлось её застрелить, а головной мозг в городской лаборатории исследовать на специфические тельца Бабеша — Негри, которые в мозге при бешенстве образуют рисунок в форме бабочки. Эксперт под микроскопом бабочку с раскрытыми крылышками обнаружил. Таким образом, бешенство или водобоязнь у собаки было подтверждено.
Выяснилось, что неделю тому назад пёс, будучи на цепи, сразился с заблудшей к ним среди белого дня лисой, которая в схватке его покусала, после чего убежала в лес. Несмотря на то что хозяйская собака была вакцинирована против бешенства, иммунитет по прошествии года возможно ослаб. К тому же укус бешенной лисы пришёлся барбосу в шею, почти у самой головы. Этим и объяснялся такой короткий инкубационный период. После этого случая срочно пришлось ревакцинировать всех хозяйских собак и заниматься отписками по данному особо опасному для человека заболеванию. Владельца животного мне пришлось направить в райцентр к врачу-рабиологу для прохождения полного курса профилактических прививок. Так всё стремительно закрутилось, что вырваться на похороны Петракова я не смог.
— Да! Вспышка бешенства дело серьёзное. Тем более в сельской местности его всегда следует ожидать. В своё время я им занимался. Даже закончил при Минздраве СССР курсы по его профилактике и лабораторной диагностике.
А вот случай с Константином Александровичем печален и трагичен. Но что интересно? Он словно чувствовал подобный уход из жизни. Всегда испытывал волнение при нашей поездке на правительственный вызов.
Как-то раз, когда чёрная «Волга», утыканная антеннами, с включёнными мигалками на крыше, на скорости сто двадцать километров неслась по Кутузовскому проспекту, а затем по Рублёво-Успенскому шоссе, Константин Александрович, не сдержавшись от волнения, просил меня, чтобы я уговорил неразговорчивого шофёра ехать помедленнее. А я ответил ему, что водителю, в чине майора 9-го Управления КГБ СССР, мы, штатские люди, просить или отдавать команды не можем. Опытнейшие мастера своего дела обладали не только навыками езды на высоких скоростях, но и в неожиданно возникшей экстремальной ситуации могли проявить нужную реакцию. А вот внук Константина Александровича, отправляясь в лес «по грибы» на новеньких жигулях, подаренных ему любящим дедушкой, чрезмерно разогнавшись на извилистой мокрой дороге после дождя, такими навыками не обладал.
— И, скорее всего, дедушка вовремя не остудил пыл внучка утапливать в пол педаль газа и строго не приказал сбавить скорость до самого минимума, — сообщил я Фёдору один из эпизодов нашей совместной ветеринарной практики при визитах к первым лицам страны и причину, повлёкшую трагическую гибель своего друга.
— Вот оно, оказывается, как произошло на самом деле. А я-то думал, что профессор, будучи неопытным водителем, находясь за рулём, не справился с управлением юркой и скоростной машины, — протяжно произнёс Фёдор. И воспользовавшись моей заминкой, продолжил рассказ: — Так вот, в один из выходных дней, где-то в конце августа, я находился в хлеву и заканчивал разделку кролика для обеда. Постучавшись в дверь и получив разрешение, вошёл Хряк. В руках он держал полотняный мешок, из которого доносилось хрюканье и повизгивание. Вежливо поздоровавшись, мужчина сообщил, что пришёл по поручению тётки, которая просила кастрировать поросёнка. Произнеся это, он выложил на стол три рубля. Такая у нас в деревне существовала такса за кастрацию молоденького хрячка. Надо так надо… Просил его немного подождать, пока отнесу кроличью тушку на кухню и глотну стаканчик холодной воды. В этот день солнце, словно прощаясь с летом, безжалостно палило, от чего шиферная крыша хлева была раскалена до предела. От стоявшего в помещении жара хотелось пить.
Вернувшись, застал Хряка раскрасневшимся и вспотевшим. По его лицу стекали обильные струйки пота. А клетчатая рубашка с коротким рукавом, которая ему была заметна мала, выглядела насквозь промокшей и прилипшей к толстому телу. Коротенькие руки с пальцами-сардельками, густо покрытые светло-рыжими волосами, уж очень напоминали мне передние свиные конечности. Это меня развеселило. Со словами «Доставайте из мешка свою хрюшку и приступим к операции» я принялся раскладывать на столе стерильный хирургический инструмент. Однако Хряк из-за своей нерасторопности, вытащив хрюшку из мешка, в потных руках удержать её не смог.
Малыш с поросячьим визгом принялся как ошалелый бегать по хлеву, а Хряк пытался его поймать. Два или три раза он с разгона прыгал на него, но тщетно. Юркий поросёнок, видимо понимающий, что его хотят оскопить, каждый раз оказывался ловчее своего преследователя. После одного из неудачных прыжков, пуговицы на рубашке Хряка расстегнулись, оголив его грудь, покрытую густыми волосами светло-ржавого цвета.
Потный Хряк, изображая смущение, тут же лихорадочно принялся её застегивать. Однако я успел заметить висевший у него на шее Риточкин золотой крестик. Он для этой гадины видимо представлял ценное антикварное изделие, но не более того. Ни с каким другим спутать его было невозможно. Но, к своему немалому удивлению, вида я не подал и ни один мускул на моём лице не дрогнул. От увиденного крестика в моей голове что-то мгновенно переклинило. Произошло затмение и одновременно раздвоение мышления. Одна часть серых клеток мозга советовала срочно позвонить в РОВД и сообщить начальнику об обнаруженном на теле убийцы вещественном доказательстве.
Другая — выступала в роли безапелляционного антагониста. Её аргумент был прост и весок: что это даст? Смертная казнь в России отменена. Насильника и убийцу посадят в тюрьму лет на восемь. Хряк там будет сытно жрать и спать, а по ночам вволю заниматься онанизмом и во время извержения спермы испытывать оргазм. Не жизнь, а сплошное удовольствие за счёт налогоплательщиков, и меня в том числе. В результате я — отец — окажусь кормильцем насильника и убийцы своей дочери. С ролью предателя любимой Риточки смириться оказалось выше моих человеческих сил.
Никакого онанизма и плотского удовольствия насильнику и убийце! Изувер должен ежедневно, как и мы — родители, навсегда потерявшие дочь, — страдать и испытывать муки… Вот с этими вескими и вполне логическими доводами первая часть мозга поспорить не могла. У неё, в тот короткий миг, не нашлось железных аргументов что-либо противопоставить и переубедить агрессивно настроенную вторую часть клеток. И она смиренно капитулировала. Жаркие дебаты между клеточками серого вещества двух полушарий головного мозга продолжались доли секунды. Как я понял, в конце концов, они, дружно объединившись, спонтанно решились на самосуд…
Стремительный и мощный удар правой в свиную нижнюю челюсть Хряка оказался для него чистым нокаутом. Он рухнул на дощатый пол, словно куль с дерьмом. А я, не тратя времени, водрузив жирную тушу на стол, сыромятными ремнями зафиксировал её на спине Так что, очнувшись, пошевелить руками и ногами, чтобы высвободиться, Хряк уже не мог. При любой попытке освободится путы ещё сильнее затягивали узлы.
Затем я сбегал в дом и, захватив фотоаппарат и диктофон, вернулся в хлев. Толстяк после оглушающего удара начал постепенно приходить в себя. Чтобы ускорить этот процесс пришлось брызнуть на него водой, взятой из поилки свиньи. В первую очередь мне следовало сфотографировать на теле убийцы неоспоримое вещественное доказательство. Расстегнув верхние пуговицы на рубахе, я сделал несколько общих снимков и отдельно крупным планом крестик на его поганой груди с привязкой к свинячей морде, покрытой крупными каплями пота.
А как только Хряк смог говорить, я включил диктофон и предложил ему чистосердечно, под запись, во всём признаться. Похотливый, но трусливый педофил, плаксиво пролепетав: «Всё вам расскажу, дайте слово, что не убьете!» — со страха обмочился.
И я дал ему твёрдое честное слово, что после получения чистосердечного признания в изнасиловании и убийстве моей девочки оставлю его в живых…
Так как моё обещание прозвучало искренне и вполне убедительно, Хряк начал говорить. Назвал свою фамилию, имя и отчество, год рождения, адрес постоянной регистрации и место работы. Оказалось, что он учитель рисования в средней школе. Не женат и семью никогда не имел.
Хряк сообщил, что приехал к тётке на лето погостить, заодно присмотреть для покупки дом. Приехал на своей легковой машине ночью, чтобы не попадать в заторы. жигули сразу загнал в сарай, который у тётки служил гаражом. Раньше у её покойного супруга был москвич, и он там его парковал. После его смерти машину продали, вот сарай и пустовал. А утром, плотно позавтракав, оправился на прогулку, подышать свежим деревенским воздухом. Гуляя по перелеску и любуясь природой, случайно вышел к полю с подсолнечником и увидел девочку с мольбертом, которая никак не могла выбрать наиболее подходящее место для зарисовки. Подошёл поближе к ней и представился учителем рисования. Расспросил, как её зовут и в какой перешла класс. Поинтересовался, что она собирается рисовать.
Добродушная Рита поделилась с незнакомцем идеей изобразить золотистое поле и край леса. Одновременно сообщила, что её мучает сомнение по поводу выбранной позиции.
Хитрый Хряк, прекрасно владеющий детской психологией, тут же ей предложил свой вариант картины. По его мнению, зелёный несимпатичный лес не должен был контрастировать со сказочно красивым полем подсолнечника и его омрачать. Картина, по его мнению, должна была выглядеть радостно и в то же время высокохудожественно. Светиться золотом распустившихся головок с падающими на них с голубого неба солнечными лучами…
Рита заворожённо слушала учителя и не могла понять, как эту необыкновенную красоту можно изобразить на бумаге. Опытный педофил был готов к этому вопросу. Девочке он объяснил, что если войти в глубину поля и оглядеться вокруг, то взору сразу откроется нужная круговая панорама. Со всех сторон будут видны только золотистые цветы подсолнечника, а над ними небо без единой тучки и яркое летнее солнце…
Сила психологического воздействия учителя на юную художницу оказалась столь велика, что наивная бесхитростная девочка ему поверила. Она не могла усомниться в том, что вокруг неё откроется обрисованная учителем цветная волшебная картина, несмотря на то что стебли подсолнечника выше её роста. И кроме стеблей с зелёными листьями она ничего не увидит. Но педофилу во чтобы то ни стало хитростью необходимо было заманить Риточку вглубь поля, подальше от случайных прохожих. В итоге девочка, доверившись учителю, добровольно пошла за ним. Вот почему сыщики в начале поисков не обнаружили сломанных стеблей растений и следов возможного сопротивления или какого-либо насилия.
В глубине поля крепкие руки педофила слегка сжали девичье горло. Тело стало податливо и молчаливо. Совершив развратные действия, педофил, увидев и внимательно рассмотрев нательный золотой крестик с клеймом «Хлебников» и пятьдесят шестую золотниковую пробу, от нахлынувшей жадности не устоял. Понравились ему и японские электронные наручные часики… После содеянного, оставить девочку живой он уже не мог. И короткие мужские пальцы ещё раз, но уже с убийственной силой, сжали тонкую шею ребёнка, не оставляя девочке ни малейшего шанса на жизнь…
Затем обломком доски, найденной рядом, педофил выкопал неглубокую яму и, положив в неё ещё не остывший труп, присыпал землёй.
Мольберт учителю рисования тоже приглянулся. Опять сработала жадность. Всё похищенное у девочки оперативники уже потом, во время проведённого обыска, обнаружили в багажнике его машины.
— Фёдор! Извини, что перебиваю. Объясни мне, пожалуйста, каким образом Хряк мог совершить преступление, если он, с твоих слов, появился в вашей деревне через две недели от случившегося? — не удержался я от возникшей несостыковки событий в его повествовании.
— Вот именно, хитрая свинья нас всех обвела вокруг своего короткого пальца — то есть раздвоенного свиного копытца. Он вовремя рассудил, что если появится на улице в этот же день или на следующий, то подозрение сразу падёт на него. Вот он и придумал две недели отсидеться в доме, не показывая людям свой свиной пятак. Перед тёткой прикинулся больным радикулитом. И строго-настрого наказал ей никому из соседей не говорить о его приезде.
А когда прошли две недели и страсти народа немного улеглись, ночью Хряк переставил машину к въездным воротам забора из штакетника, демонстрируя гражданам свой приезд к любимой тётушке. И на этот хитрый финт мы все купились…
Тётка Хряка — пожилая женщина, находясь в светлом уме и ясной памяти, вскоре узнала про изнасилование и зверское убийство соседской девочки. Кто его мог совершить, она сразу догадалась. Племянник, как внешне, так и по внутренней гнили уродился в своего папашу-нехристя — любителя несовершеннолетнего девичьего тела. Тётка хорошо помнила причину, по которой её сестра, срочно и дёшево продав добротный дом, вместе с сыном переехала в город Орёл. Ещё тётка подробно сообщила следователю про отягощённую наследственность своего племянника.
Раньше семья Хряка жила в Тамбовской области. Его отец работал в совхозе зоотехником. Как-то похотливый папаша, не сдержав охватившего его патологического желания, среди бела дня жестоко изнасиловал десятилетнюю девчушку, после чего задушил. А когда её тело он спешно прятал в копне сена, то это заметил скакавший мимо на лошади колхозный пастух. Он ещё издали опознал девочку по её длинным распущенным огненно-рыжим волосам. Заподозрив что-то неладное, он сразу сообщил об этом её родителю, который в это время неподалёку косил траву. Мужчина, не выпуская из рук косу, помчался к этому месту и, увидев удаляющегося коротконогого пастозного зоотехника, быстро настиг его. Убивец, упав на колени, стал умолять его простить за содеянное. Предлагал хорошие деньги. Но отец девочки, находясь в состоянии аффекта, резко взмахнул косой… Голова насильника, словно срубленный острой шашкой кочан капусты, упала в траву….
Выдержав небольшую паузу и не дождавшись от меня новых вопросов, Фёдор продолжил:
— Когда Хряк во всём признался, а качество записи было проверено, под его жалостливое хрюканье: «Вы же обещали меня не убивать…» — я перешёл к осуществлению задуманного. Мне предстояло провести кастрацию Хряка с последующим удалением полового члена. Если кастрацию поросят мне приходилось делать не один десяток раз, причём разными методами, то операцию по удалению полового члена у человека мне предстояло выполнить впервые. Правда, на кафедре мне однажды довелось провести подобную операцию под руководством Петракова. У старого быка злокачественная опухоль поразила весь половой орган и вызывала у животного сильный токсикоз. Вот по витальным показаниям мы всё бычье достоинство удалили. И я, хорошо помня наставления своего учителя, приступил к осуществлению операции по всем канонам оперативной хирургии.
Проведя соответствующую анестезию, избрал сложный, но малокровный метод кастрации с применением лигатуры, или, как говорил профессор, — «на лигатуру». В качестве лигатуры использовал крепкие шёлковые нити, которые вязал классическим «кастрационным узлом». Удалив оба семенника и брезгливо выбросив их в таз, стоящий на полу неподалеку, занялся ампутацией полового члена. Операцию провёл также гуманно с полным обезболиванием и мизерной потерей крови.
Ровно через сорок минут «низкая ампутация полового члена с образованием свища мочеполового канала на его концевой части» была успешно мною завершена. Отрезал, что называется, под самый корешок… Отсечённый член отправился к семенникам. Без яиц и совокупительного органа, педофил с носом картошкой-пятачком Хряк стал выглядеть настоящим кастрированным боровом. Теперь, чтобы выпустить мочу через маленькое уретральное отверстие, похожее на свищ в промежности и при этом не замочить брюки, он должен был их спустить ниже колен, а затем, раздвинув ноги, присесть, словно женщина во время мочеиспускания.
В моей душе стало необыкновенно спокойно и светло, как на той задуманной, но не нарисованной моей Риточкой картине «Поле с подсолнухами».
Не развязывая Хряка, я позвонил начальнику РОВД и сообщил о самосуде над насильником и убийцей своей дочери. Вскоре прибыла уже знакомая мне бригада оперативников и скорая медицинская помощь. Когда же следователь поинтересовался отрезанными половыми органами для фотодокументирования и приобщения к материалам дела, то их к этому времени с аппетитом и довольным хрюканьем доедал некормленый до операции, сильно изголодавшийся молодой, так и некастрированный соседский всеядный и совсем не брезгливый поросёнок, о существовании которого я совершенно забыл.
К вечеру я вернулся домой. С меня взяли подписку о невыезде и оставили на свободе до окончания следствия. Хряка же, после осмотра врачей-хирургов и урологов, признавших проведённую мною операцию блестящей, перевели в районный следственный изолятор. Там они намеревались раз в три дня проводить обработку раны. К этому времени у следователей появился оперативный материал, свидетельствующий ещё о трёх эпизодах изнасилования этим омерзительным типом малолеток с последующим их удушением знакомым нам приёмом.
Когда следствие было завершено, за мной заехала полицейская машина нашего РОВД, и меня без наручников отвезли в судебное заседание. Так как я сотрудничал со следствием, моё дело рассматривалось уголовным судом в «особом порядке».
Вообще, все, с кем мне пришлось столкнуться, меня как уголовного преступника не воспринимали. Наоборот, в их глазах угадывалось сочувствие по поводу погибшей дочки и одобрение мною свершённого. Но «Закон — есть закон!».
Короче говоря, осудили меня по первой части статьи сто одиннадцать уголовного кодекса Российской Федерации, которая звучит «Причинение тяжкого вреда здоровью». В суде мне разъяснили, что я умышленно причинил Хряку вред здоровью, неопасный для его жизни, но повлёкший за собой утрату мужских половых органов и функции совокупления… Наказали меня лишением свободы на срок пять лет. А могли впаять десять. Спасибо государственному обвинителю, которая запросила этот минимальный срок. И спасибо федеральному судье, удовлетворившего её требование. После оглашения судьёй приговора, прямо в зале суда меня взяли под стражу.
Морально мне, конечно же, было очень тяжело, но вот душа играла. Слёзы отцовского горя уравновешивало удовлетворение от справедливого мщения.
В колонии-поселении оказалась свиноферма, а ветеринарный врач отсутствовал. Падёж животных при опоросах, да и вообще из-за непрофессионализма работников фермы — заключённых, — был огромен. Запущенное хозяйство словно меня ожидало. Ввиду того что я находился в расконвоированном положении, мне приходилось на ферме дневать и ночевать. Животные ведь не спрашивают, когда мне удобнее присутствовать. А лагерный режим свиноматок вообще не интересовал…
Буквально через год удручающая ситуация в вверенном мне хозяйстве исправилась. Прирост поголовья за этот период составил сто двадцать процентов, а падёж от отсутствия своевременно оказанной ветеринарной помощи и несбалансированного кормления вообще прекратился. Заключённые стали получать на обед мяса больше положенной нормы. Видимо, от сытости улучшилась среди них и дисциплина.
В результате наша колония в системе пенитенциарных учреждений Федеральной службы исполнения наказаний была признана лучшей, и мы получили переходящий вымпел. Но от нас он при мне так ни к кому не перешёл. Висел у начальника в кабинете на самом почётном месте.
За мой труд начальство меня наградило переводом в колонию-поселение и разрешением на приезд жены. Два, а то и три раза в год она меня навещала. Именно этим объяснялось то, что время в заключении пролетело для нас с женой незаметно. К тому же на зоне меня уважали как начальники, так и заключённые. Если начальство знало о моём «подвиге» по имеющемуся у них моему личному делу, то зэки получили информацию по «сарафанному радио». Они мне сразу присвоили кличку «Хирург». И только так уважительно ко мне обращались. О всех этих удивительных людях с различной жизненной судьбой я и сегодня вспоминаю с большим душевным теплом.
Через три года по УДО я вышел на свободу и вернулся в родные края. Селяне приняли меня как героя, предоставили работу ветеринарного врача. По прошествии многих лет могу сказать, что, кроме любимой жены, сына, невестки и внучки Ниночки — копии Риточки, мне больше ничего в этой жизни не нужно. Что же касается моей научной карьеры, то смерть Константина Александровича поставила на ней жирную точку. Уже апробированную кандидатскую диссертацию защищать мне расхотелось, не говоря уже про докторскую. Видимо, такова линия жизни, с которой, как известно, никуда не свернёшь…
Когда Фёдор, закончив излагать тяжелейшую для него историю, включил остывший чайник, то я поинтересовался дальнейшей судьбой Хряка. Как оказалось, о днях, проведённых им в следственном изоляторе, мой рассказчик знал со всеми подробностями. И уже с бодрой интонацией в голосе он удовлетворил моё естественное любопытство:
— После того как у кастрата через десять дней были сняты швы, из районного изолятора его перевели в городской следственный изолятор.
В первую же ночь Хряка с его привлекательной толстой задницей и отсутствующими первичными мужскими половыми признаками, по очереди насиловали сокамерники — уголовники-рецидивисты, мучающиеся от длительного воздержания. Как он ни вопил благим матом, на помощь ему никто не приходил. Несколько раз Хряк пытался с разбега разбить голову о стену, чтобы покончит с собой. Однако сидельцы каждый раз не позволяли свершиться суициду. Живой, с уникальным экзотическим видом, он для них представлял несомненную и незабываемую утеху. А сотрудники спецучреждения, у большинства из которых имелись несовершеннолетние детки, педофилов не жаловали.
Через неделю пребывания в изоляторе, на рассвете, ещё до сигнала подъёма, Хряк, спальное место которого находилось у параши, вдруг громко закукарекал петухом, разбудив крепко спящих заключённых. Петушиный крик он сопровождал периодическими взмахами рук, словно крыльями. Кричал до хрипоты. К миске с едой, поданной к завтраку, не прикоснулся. А куски хлеба превращал в мелкие крошки и бросал на пол. Затем, опустившись на колени, ртом, как клювом, их склёвывал. После чего, задрав голову вверх, опять кричал петухом…
Петушиная комедия, веселившая и одновременно располагающая к совокуплению с ним сокамерников, продолжалась три дня и три ночи. На четвёртый день приехавшая бригада врачей-психиатров, признав у «петуха» развившееся помешательство, забрала пациента с собой. Как было предписано ведомственной инструкцией, Хряка направили в Москву — в Институт судебной психиатрии имени Сербского.
Проведённая комплексная судебно-психиатрическая экспертиза подтвердила у Хряка необратимое тяжёлое психическое расстройство. И он, вместо грозившего ему пожизненного отбывания наказания в одиночной камере тюрьмы, отправился на пожизненное пребывание в психиатрическую лечебницу закрытого типа…
— Справедливость восторжествовала. Если бы все педофилы — потенциальные насильники детей — знали, какой бесславный конец в случае совершённого преступления над детской личностью их ожидает, возможно, они вовремя охлаждали бы свой сексуально-патологический пыл, — мечтательно произнёс я, под шум закипевшего чайника…