Ав­то­ру этих строк вы­па­ло ро­дить­ся в по­ко­ле­нии, ко­то­рое в пол­ной ме­ре по­зна­ло вкус пе­ре­ход­ной эпо­хи че­рез упо­треб­ле­ние поч­ти всех её ду­хов­ных про­дук­тов. Осо­бен­но ли­те­ра­тур­ных.

Од­ним из са­мых усла­ди­тель­ных книж­ных яств то­го вре­ме­ни бы­ла на­уч­ная фан­тас­ти­ка, она же НФ, она же science fiction («учё­ная бел­лет­рис­ти­ка»). Но за­чи­ты­ва­ясь кни­га­ми, по­пу­ляр­ность ко­то­рых ав­то­ма­ти­чес­ки обес­пе­чи­ва­лась жан­ро­вым под­за­го­лов­ком «на­уч­но-фан­тас­ти­чес­кий ро­ман», мы, де­ти и под­рост­ки 1960-х и юно­ши 1970-х, ещё не зна­ли и не мог­ли учу­ять не­опыт­ным ню­хом, что при­сут­ст­ву­ем при по­след­нем ак­те срав­ни­тель­но не­про­дол­жи­тель­ной дра­мы, ка­ко­вой ока­за­лась ис­то­рия рос­сий­ской на­уч­ной фан­тас­ти­ки.

В этом очер­ке я по­ста­ра­юсь не вле­зать на осво­ен­ные тер­ри­то­рии, не за­тра­ги­вать те­мы, под­роб­но осве­щён­ные в тру­дах пред­шест­вен­ни­ков и со­вре­мен­ни­ков. В чис­ле ко­то­рых не­пре­мен­но долж­но упо­мя­нуть Г. Гу­ре­ви­ча и его кни­гу «Кар­та стра­ны Фан­та­зии» (1967), А. Бри­ти­ко­ва и его мо­но­гра­фию «Рус­ский со­вет­ский на­уч­но-фан­тас­ти­чес­кий ро­ман» (1970), Б. Ля­пу­но­ва и его кни­гу «В ми­ре меч­ты» (1970), Ю. Ка­гар­лиц­ко­го и его кни­гу «Что та­кое фан­тас­ти­ка?» (1974), кни­гу В. Ре­ви­ча «Пе­ре­крёс­ток уто­пий» (1996), статьи и очер­ки Вл. Га­ко­ва, Р. Ну­дель­ма­на и Р. Бе­ло­усо­ва.

Пред­ла­га­е­мые за­мет­ки бу­дут но­сить в ос­нов­ном по­ле­ми­чес­кий ха­рак­тер, по­сколь­ку роль и мес­то на­уч­но-фан­тас­ти­чес­кой ли­те­ра­ту­ры в прост­ранст­ве рус­ской сло­вес­нос­ти оце­ни­ва­лись весь­ма про­ти­во­ре­чи­во, а по­ли­ти­чес­кий ас­пект бы­то­ва­ния НФ в на­шей стра­не ни­ког­да осо­бен­но не скры­вал­ся.

Оста­нут­ся в сто­ро­не так­же тер­ми­но­ло­ги­чес­кие и де­фи­ни­тив­ные спо­ры об уточ­не­нии со­дер­жа­ния и объ­ёма по­ня­тия «на­уч­ная фан­тас­ти­ка». Ду­ма­ет­ся, что не­пра­вы ис­то­ри­ки ли­те­ра­ту­ры, вклю­ча­ю­щие в по­ня­тие НФ во­об­ще все про­из­ве­де­ния, в сю­же­тах ко­то­рых со­дер­жит­ся вне­фе­но­ме­наль­ный ком­по­нент — так на­зы­ва­е­мое фан­тас­ти­чес­кое до­пу­ще­ние. В та­ком ра­зе в раз­ряд НФ долж­ны по­пасть «Вий» и «Нос» Го­го­ля, «Гро­бов­щик» Пуш­ки­на, «Чёр­ный мо­нах» Че­хо­ва, «Двой­ник» и «Кро­ко­дил» До­сто­ев­ско­го, «Мас­тер и Мар­га­ри­та» Бул­га­ко­ва — и это толь­ко оте­чест­вен­ные при­ме­ры, не го­во­ря уж о не­ис­чис­ли­мом ко­ли­чест­ве при­ме­ров за­ру­беж­ных. Со­мни­тель­на са­ма воз­мож­ность ка­ких-ли­бо тер­ми­но­ло­ги­чес­ких по­па­да­ний в яб­лоч­ко, ког­да речь идёт о НФ. Ско­рее все­го, луч­шим кри­те­ри­ем бу­дет са­мо­ат­тес­та­ция ав­то­ров, при­пи­сы­ва­ю­щих свои тво­ре­ния к пол­ку НФ, а при­бли­зи­тель­ным эс­ки­зом жан­ро­во­го об­ли­ка — уточ­не­ние, со­глас­но ко­то­ро­му НФ есть спе­ци­фи­чес­кий жанр, воз­ник­ший при­мер­но в се­ре­ди­не XIX сто­ле­тия как по­пыт­ка син­те­за на­уч­но­го и ху­до­жест­вен­но­го мыш­ле­ния в рам­ках ли­те­ра­ту­ры.

Фан­тас­ти­чес­кое как при­ём воз­ник­ло од­нов­ре­мен­но с ис­кус­ст­вом сло­ва, су­щест­ву­ет по сей день и в обо­зри­мом бу­ду­щем ис­че­зать не со­би­ра­ет­ся. НФ как жанр по­яви­лась в се­ре­ди­не по­зап­ро­ш­ло­го ве­ка, про­жи­ла бур­ную по­лу­то­ра­ве­ко­вую ис­то­рию с пе­ри­о­да­ми рас­цве­та и упад­ка, не­обы­чай­но воз­вы­си­лась в 1930–1960-х го­дах — и стре­ми­тель­но по­шла на спад. Сей­час мы при­сут­ст­ву­ем при аго­нии жан­ра НФ. Пи­са­те­ли по-преж­не­му не­уто­ми­мо пи­шут, из­да­те­ли из­да­ют, а чи­та­те­ли по­гло­ща­ют мно­го­чис­лен­ные кни­ги, мар­ки­ро­ван­ные НФ-клей­мом, но на­уч­ная фан­тас­ти­ка мерт­ва. Её вре­мя кон­чи­лось, ибо ис­сяк­ли пи­тав­шие её ис­точ­ни­ки.

Смерть НФ — не тра­ге­дия. Смерт­ны не толь­ко от­дель­ные кни­ги, но и жан­ры, фор­мы, ли­те­ра­тур­ные эпо­хи и це­лые ли­те­ра­ту­ры, уми­ра­ю­щие вмес­те с ци­ви­ли­за­ци­я­ми, в ло­не ко­то­рых они бы­то­ва­ли. Смерть НФ — по-че­ло­ве­чес­ки слиш­ком до­ро­гая утра­та: по­ко­ле­ние рос­си­ян, бук­валь­но пи­тав­ших­ся ею, ещё не успе­ло со­ста­рить­ся. Усоп­ше­го чест­но пы­та­ют­ся ожи­вить — и на­прас­но. Луч­ше по тра­ди­ции не­ко­то­рое вре­мя бла­го­го­вей­но по­мол­чать, а за­тем по­пы­тать­ся вспом­нить, как оно всё бы­ло на са­мом де­ле.

Ос­нов­ной пред­мет пред­ла­га­е­мых за­ме­ток — по­пыт­ка вы­яс­нить, по­че­му ис­то­рия рус­ской (вклю­чая со­вет­скую) НФ со­сто­я­лась как ли­те­ра­тур­ный про­цесс с мед­лен­ным разо­гре­вом и на­кач­кой, экс­по­нен­ци­аль­ным взлётом из­лу­ча­е­мой мощ­нос­ти и столь же стре­ми­тель­ным за­ту­ха­ни­ем до поч­ти пол­ной не­ре­гист­ри­ру­е­мос­ти по при­бо­рам.

Пре­дыс­то­рия

В ло­не рус­ской клас­си­чес­кой ли­те­ра­ту­ры на­прочь от­сут­ст­во­ва­ли усло­вия, спо­собст­во­вав­шие за­рож­де­нию и воз­ник­но­ве­нию жан­ра НФ на За­па­де.

Там, у них, на фо­не дли­тель­ной и зре­лой ли­те­ра­тур­ной тра­ди­ции и оби­лия раз­ра­бо­тан­ных ли­те­ра­тур­ных форм, вы­явив­ший­ся в се­ре­ди­не XIX сто­ле­тия ци­ви­ли­за­ци­он­ный тренд эпо­хи — его ве­ли­чест­во ин­дуст­ри­аль­ный ка­пи­та­лизм — взло­мал по­след­ние рам­ки услов­нос­тей и по­ста­но­вил, что для ли­те­ра­ту­ры нет и не мо­жет быть за­прет­ных тем. Точ­нее го­во­ря, со­ци­аль­ный уклад мо­ло­до­го раз­ви­ва­ю­ще­го­ся ин­дуст­ри­аль­но­го ка­пи­та­лиз­ма — да­ле­ко не иде­аль­ная сре­да для раз­ви­тия ли­те­ра­ту­ры, по­сколь­ку ли­те­ра­тур­ное де­ло не яв­ля­ет­ся вы­год­ным по­ме­ще­ни­ем ка­пи­та­ла; од­на­ко сам прин­цип идео­ло­ги­чес­ких за­пре­тов ка­пи­та­лиз­му не­вы­го­ден, ибо идо­лы за­пре­тов на­ру­ша­ют прин­цип еди­но­бо­жия в по­кло­не­нии аб­со­лют­но­му бо­жест­ву ин­дуст­ри­аль­но­го ка­пи­та­лиз­ма — про­грес­су. А если ли­те­ра­тор не по­ся­га­ет на свя­щен­ных ко­ров строя, но счи­та­ет воз­мож­ным за­нять­ся про­бле­ма­ти­кой на­уч­но-тех­ни­чес­ко­го про­грес­са — то пре­пят­ст­вий ему чи­нить не сле­ду­ет.

Рас­цвет при ин­дуст­ри­аль­ном ка­пи­та­лиз­ме экс­пе­ри­мен­таль­ной и при­клад­ной на­уки, не­по­средст­вен­но вторг­шей­ся в жизнь лю­дей, из­ме­нил от­но­ше­ние к на­уке. Из та­инст­вен­но­го за­ня­тия по­свя­щён­ных жре­цов она пре­вра­ти­лась в сфе­ру де­я­тель­нос­ти, ода­ря­ю­щую че­ло­ве­чест­во преж­де не­ви­дан­ны­ми бла­го­де­я­ни­я­ми и спо­собст­ву­ю­щую рос­ту бла­го­сос­то­я­ния. Ту­ман­ные для боль­шинст­ва обы­ва­те­лей по­ня­тия «на­ука», «тех­ни­ка» и «про­гресс» столь стре­ми­тель­но ма­те­ри­а­ли­зо­ва­лись в кон­крет­ное яв­ле­ние на­уч­но-тех­ни­чес­ко­го про­грес­са, что по­тря­сён­ные че­ло­ве­ки ев­ро­пей­ской куль­ту­ры всерь­ёз по­ве­ри­ли в их все­си­лие.

По­ве­рить бы­ло не­труд­но. Про­ры­вы на­уч­ной мыс­ли и тех­но­ло­ги­чес­кие до­сти­же­ния XIX ве­ка бро­си­ли вы­зов поч­ти всем про­кля­ти­ям ро­да че­ло­ве­чес­ко­го. Тя­жёлый, из­ну­ри­тель­ный, отуп­ля­ю­щий и уро­ду­ю­щий руч­ной труд ста­ли брать на се­бя хит­ро­ум­ные ма­ши­ны и ме­ха­низ­мы, при­во­ди­мые в дейст­вие ра­нее не­ви­дан­ной мощью па­ра, элек­тро­э­нер­гии и дви­га­те­лей внут­рен­не­го сго­ра­ния. Веч­ная угро­за го­ло­да от­сту­пи­ла пе­ред ин­тен­сив­ны­ми тех­но­ло­ги­я­ми про­из­водст­ва про­до­вольст­вия. Бо­лез­ни и смерть ста­ли под­да­вать­ся на­тис­ку при­цель­но бью­щих по ним эф­фек­тив­ных ле­кар­ст­вен­ных пре­па­ра­тов. Прост­ранст­во и вре­мя, не­пре­одо­ли­мые и не под­вер­жен­ные ни­ка­ким воз­дейст­ви­ям, па­ли пе­ред ско­рост­ным транс­пор­том и средст­ва­ми даль­ней свя­зи. Воз­мож­ность уви­деть в 1969-м пря­мую те­ле­пе­ре­да­чу с Лу­ны по­ра­зи­ла не так силь­но, как по­ра­жа­ла ев­ро­пей­цев в 1869 го­ду воз­мож­ность в счи­тан­ные ми­ну­ты пе­ре­дать те­ле­граф­ную де­пе­шу из Лон­до­на в Нью-Йорк по тран­сат­лан­ти­чес­ко­му ка­бе­лю, как по­ра­жа­ла рос­си­ян 1869 го­да воз­мож­ность до­ехать из Пе­тер­бур­га в Моск­ву все­го за 20 ча­сов вмес­то обыч­ной не­де­ли. С точ­ки зре­ния скач­ко­об­раз­но­го рос­та тех­ни­чес­ких воз­мож­нос­тей че­ло­ве­ка XIXвек был на­сто­я­щим ве­ком чу­дес, так что не­аде­кват­ный оп­ти­мизм тог­даш­них ев­ро­пей­цев и их ре­ли­ги­оз­ная ве­ра в про­гресс лег­ко объ­яс­ни­мы.

На­уч­ные и тех­но­ло­ги­чес­кие пер­спек­ти­вы, в со­че­та­нии с ин­те­ре­сом к пер­спек­ти­вам раз­ви­тия че­ло­ве­чес­кой ин­ди­ви­ду­аль­нос­ти, сде­ла­лись пред­ме­том жи­вей­ше­го ин­те­ре­са, и пи­са­те­ли не пре­ми­ну­ли от­клик­нуть­ся на этот со­ци­аль­ный за­каз.

В Рос­сии де­ла об­сто­я­ли со­вер­шен­но по-дру­го­му. Ран­ние со­цио­ло­ги­чес­кие фу­ту­ро­п­ро­ек­ции рус­ских ли­те­ра­то­ров («4338 год» В. Ф. Одо­ев­ско­го, по­вес­ти Оси­па Сен­ков­ско­го, «Чет­вёр­тый сон Ве­ры Пав­лов­ны» Н. Г. Чер­ны­шев­ско­го) вос­при­ни­ма­лись как за­ни­ма­тель­ное чте­ние, ли­шён­ное обу­с­лов­лен­нос­ти те­ку­щим мо­мен­том и кор­ней в пе­ре­жи­ва­е­мой ре­аль­нос­ти, как взбрык ли­те­ра­тор­ской склон­нос­ти к отвле­чён­ной не­бы­валь­щи­не-не­слы­халь­щи­не. Рус­ская ли­те­ра­ту­ра пре­бы­ва­ла здесь и сей­час. Вы­нуж­ден­ная за­поз­да­лая по­гру­жён­ность в про­бле­мы на­цио­наль­ной са­мо­быт­нос­ти, мо­раль­ный и ре­ли­ги­оз­ный па­фос дол­гож­дан­ных по­пы­ток рус­ской са­мо­и­ден­ти­фи­ка­ции, мощ­ный все­погло­ща­ю­щий ан­тро­по­цент­ризм и гу­ма­нис­ти­чес­кий па­фос, при­шед­шие на сме­ну дол­гим ве­кам пре­зри­тель­но-уни­чи­жи­тель­но­го от­но­ше­ния к че­ло­ве­чес­кой жиз­ни и лич­нос­ти — эти ос­нов­ные ин­тен­ции рус­ской ли­те­ра­ту­ры и её ве­ли­ких твор­цов уко­ре­ня­лись в без­дон­ной на­цио­наль­ной не­по­знан­нос­ти, и на фо­не та­кой гло­баль­ной про­бле­ма­ти­ки уз­кий на­уч­но-про­па­ган­дист­ский праг­ма­тизм и тех­но­фу­ту­ро­ло­ги­чес­кая те­ма­ти­ка ка­за­лись ме­ло­ча­ми, не­до­стой­ны­ми ли­те­ра­тур­но­го от­ра­же­ния. Что, впро­чем, не ме­ша­ло рус­ским чи­та­те­лям с ог­ром­ным ин­те­ре­сом по­гло­щать со­чи­не­ния Жю­ля Вер­на, с 1863 го­да не­обык­но­вен­но быст­ро пе­ре­во­див­ши­е­ся на рус­ский язык, и при этом не упо­вать, что не­что по­доб­ное про­из­рас­тёт на оте­чест­вен­ной поч­ве. Точ­но так же в Рос­сии с 1898 го­да жад­но жда­ли все на­уч­но-фан­тас­ти­чес­кие но­вин­ки, вы­хо­див­шие из-под пе­ра Гер­бер­та Уэл­л­са. Ина­че го­во­ря, но­во­об­ре­тён­ная НФ как им­порт­ный про­дукт име­ла бла­го­дар­ных рос­сий­ских чи­та­те­лей, но в си­лу ря­да объ­ек­тив­ных при­чин рос­сий­ски­ми со­чи­ни­те­ля­ми бы­ла остав­ле­на поч­ти без вни­ма­ния — до по­ры до вре­ме­ни.

Рус­ская (хро­но­ло­ги­чес­ки — со­вет­ская) НФ до­жда­лась сво­е­го ча­са в 1920-х го­дах, ког­да оче­ред­ной двой­ной пе­ре­лом на­цио­наль­но­го ста­но­во­го хреб­та (ре­во­лю­ция и граж­дан­ская вой­на) на­чал сра­стать­ся и ког­да в стра­не и об­щест­ве на­ме­тил­ся собст­вен­ный ори­ги­наль­ный ци­ви­ли­за­ци­он­ный тренд — про­дви­же­ние к ин­дуст­ри­аль­но­му строю по не­ка­пи­та­лис­ти­чес­ко­му пу­ти. По­ка­за­те­лен этот со­всем не за­бав­ный, ско­рее тра­ги­чес­кий факт: ли­те­ра­тур­ное на­прав­ле­ние смог­ло утвер­дить­ся толь­ко пос­ле то­го, как стра­на про­шла че­рез со­ци­аль­но-по­ли­ти­чес­кий ка­та­клизм. Ка­кие же пре­по­ны долж­ны бы­ли сто­ять меж­ду мыслью и сло­вом, пе­ром и бу­ма­гой, что­бы для сло­ма их по­тре­бо­вал­ся взрыв та­кой си­лы?

«Аэли­та» (1923) и «Ги­пер­бо­ло­ид ин­же­не­ра Га­ри­на» (1925) — со­чи­не­ния без­на­дёж­но уста­рев­шие и да­же сме­хотвор­ные с точ­ки зре­ния со­вре­мен­ных об­ра­зо­ван­ных чи­та­те­лей, не вы­дер­жи­ва­ю­щие ни­ка­кой кри­ти­ки с по­зи­ций ин­же­нер­ной мыс­ли. По­ду­ма­ешь, сю­жет­цы — по­лёт на Марс на твёр­до­топ­лив­ном ко­раб­ле в имя учи­не­ния там про­ле­тар­ской ре­во­лю­ции, об­ре­те­ние дик­та­тор­ской влас­ти над ми­ром с по­мощью сверхо­ру­жия — вы­со­ко­э­нер­ге­ти­чес­ко­го све­то­во­го из­лу­ча­те­ля.

Впро­чем, та­кой кри­те­рий оцен­ки про­из­ве­де­ний НФ, как тех­ни­чес­кая ре­а­ли­зу­е­мость опи­сан­ных в них ин­те­рес­ных шту­ко­вин, — во­все не кри­те­рий, а пред­мет для спо­ров в кру­гу изо­бре­та­те­лей веч­но­го дви­га­те­ля. То, что Алек­сей Толс­той не раз­би­рал­ся в не­бес­ной ме­ха­ни­ке, — ему не упрёк, он не на­ме­ре­вал­ся ил­люст­ри­ро­вать тру­ды Циол­ков­ско­го. То, что он фак­ти­чес­ки пред­ска­зал по­яв­ле­ние ла­зе­ра (а во­все не со­драл у Уэл­л­са опи­са­ние теп­ло­во­го лу­ча), — ему от­нюдь не плюс, так как в оп­ти­ке он раз­би­рал­ся ед­ва ли луч­ше, чем в не­бес­ной ме­ха­ни­ке.

По­ка­за­тель­но дру­гое. Алек­сей Толс­той, один из та­лант­ли­вей­ших рус­ских пи­са­те­лей ХХ ве­ка, упо­мя­ну­ты­ми по­вестью и ро­ма­ном дал оте­чест­вен­ной НФ вы­со­кий старт.

Ли­те­ра­тур­ные до­сто­инст­ва «Аэли­ты» и «Ги­пер­бо­ло­и­да» не смо­жет под­верг­нуть со­мне­нию и са­мый не­добро­же­ла­тель­ный кри­тик — они оче­вид­ны. От­кры­тая идео­ло­ги­чес­кая ан­га­жи­ро­ван­ность ав­то­ра в обо­их со­чи­не­ни­ях, их со­вер­шен­но яв­ная про­боль­ше­вист­ская ори­ен­та­ция, как ни стран­но, не обес­це­ни­ва­ют обу­с­лов­лен­ных жан­ром со­цио­ло­го-фу­ту­ро­ло­ги­чес­ких про­ек­ций, об­рат­ных по сте­рео­мет­рии про­ек­ци­ям по­явив­ше­го­ся рань­ше ро­ма­на Ев­ге­ния За­мя­ти­на «Мы» (1920, впер­вые опуб­ли­ко­ван по-ан­глий­ски в США в 1925 г.). Если За­мя­тин про­ро­чес­ки ощу­тил и аде­кват­но опи­сал гря­ду­щее то­та­ли­тар­ное об­щест­во (для кон­ст­ру­и­ро­ва­ния и сбор­ки ко­то­ро­го в 1920 г. еще не бы­ло ни чер­те­жей, ни ин­ст­ру­мен­тов), то Алек­сей Толс­той в про­фе­ти­чес­ком ху­дож­ни­чес­ком за­па­ле опе­ре­дил са­мые сме­лые меч­ты боль­ше­вист­ских идео­ло­гов и вы­вел ми­ро­вую ре­во­лю­цию за пре­де­лы Зем­ли.

Крас­ный па­фос на­уч­но-фан­тас­ти­чес­ко­го де­бю­та Алек­сея Толс­то­го объ­яс­ним его субъ­ек­тив­ным же­ла­ни­ем на­ла­дить под­пор­чен­ные от­но­ше­ния с со­вет­ской властью, и в этой иг­ре пи­са­тель впол­не мог бы по­ста­вить на кон па­ру по­тёр­тых ме­дя­ков — боль­ше­го от не­го не тре­бо­ва­лось; он вы­ста­вил два зо­ло­тых вы­со­кой про­бы, чем пол­ностью оправ­дал бо­лее позд­нюю ха­рак­те­рис­ти­ку, дан­ную ему Бу­ни­ным: «Да­же свою хал­ту­ру Алёш­ка Толс­той пи­сал та­лант­ли­во». Луч­ше не ска­жешь.

Од­на­ко то, что по­зво­ле­но, А, не по­зво­ле­но Б, пусть они вмес­те си­дят на од­ной тру­бе. Вы­со­ту план­ки, за­дан­ную Алек­се­ем Тол­с­тым, со­вре­мен­ни­ки дол­го не мог­ли взять.

Алек­сан­др Бе­ля­ев (1884–1942), сын свя­щен­ни­ка и вы­пуск­ник Де­ми­дов­ско­го юри­ди­чес­ко­го ли­цея, при­шёл в рус­скую НФ 40-лет­ним де­бю­тан­том. Его ли­те­ра­тур­ный путь был если не му­че­ни­чес­ким, то по­движ­ни­чес­ким, позд­няя по­смерт­ная и не слиш­ком про­дол­жи­тель­ная из­вест­ность — за­слу­жен­ной. По­ка­за­тель­на судь­ба его книг. Бо­лее чем не­пол­ное со­бра­ние со­чи­не­ний в вось­ми то­мах вы­шло в на­ча­ле 1960-х. Че­ты­ре бе­ля­ев­ских на­уч­но-фан­тас­ти­чес­ких ро­ма­на — «Го­ло­ва про­фес­со­ра До­у­э­ля» (1925), «Че­ло­век-ам­фи­бия» (1928), «Про­да­вец воз­ду­ха» (1929), «Ари­эль» (1941) — бы­ли в раз­ное вре­мя и не очень удач­но эк­ра­ни­зи­ро­ва­ны; имен­но эти ве­щи Бе­ля­е­ва поль­зо­ва­лись при жиз­ни ав­то­ра наиболь­шей по­пу­ляр­ностью, но гол­ли­ву­ди­за­ция по-со­вет­ски не смог­ла про­длить их век. Аван­тюр­ная по­весть «Ост­ров По­гиб­ших Ко­раб­лей» (на­чав­ша­я­ся как ки­нос­це­на­рий) до­жда­лась сво­е­го гол­ли­вуд­ско­го ча­са в 1987-м: сю­жет по­ре­за­ли в лап­шу, опус­ти­ли в му­зы­каль­ный буль­он — по­лу­чил­ся те­ле­мю­зикл. Дру­гие со­чи­не­ния Бе­ля­е­ва, от­ме­чен­ные пе­чатью идео­ло­ги­чес­ко­го со­от­вет­ст­вия — «Влас­те­лин ми­ра», «Под­вод­ные зем­ле­дель­цы», «Пры­жок в ни­что», «Чу­дес­ное око», «Воз­душ­ный ко­рабль», «Звез­да КЭЦ», «Ла­бо­ра­то­рия Дубль­вэ», «Под не­бом Арк­ти­ки» — утра­ти­ли чи­та­бель­ность уже в 1950-х, че­му ав­тор этих строк пря­мой сви­де­тель: бу­ду­чи в под­рост­ко­вом воз­рас­те не­уто­ми­мым и не­раз­бор­чи­вым по­жи­ра­те­лем вся­чес­кой фан­тас­ти­ки, на­зван­ные со­чи­не­ния он ед­ва оси­лил и на­всег­да от­ло­жил, так как они вы­зы­ва­ли не­пре­одо­ли­мую ску­ку и ощу­ще­ние без­на­дёж­ной ана­хро­нич­нос­ти.

Из­му­чен­ный при­дир­ка­ми и на­пад­ка­ми кри­ти­ки, ту­пой въед­ли­востью цен­зу­ры, по­став­лен­ный в без­вы­ход­ное по­ло­же­ние, Бе­ля­ев вы­нуж­ден был сда­вать по­зи­ции под дав­ле­ни­ем жиз­нен­ной не­об­хо­ди­мос­ти пе­ча­тать­ся — и не­из­беж­но на этом те­рял. Ин­те­рес­ные идеи и увле­ка­тель­ные сю­жет­ные кол­ли­зии то­ну­ли в вы­му­чен­ной те­ма­ти­чес­кой ак­ту­ал­ке. Под­вод­ные кол­хоз­ни­ки на Даль­нем Вос­то­ке бо­рют­ся с япон­ски­ми им­пе­ри­а­лис­ти­чес­ки­ми хищ­ни­ка­ми («Под­вод­ные зем­ле­дель­цы»). Груп­па оли­гар­хов уле­та­ет на Ве­не­ру в кос­ми­чес­ком ко­раб­ле, эки­паж ко­то­ро­го со­сто­ит из ком­му­нис­тов — со все­ми вы­те­ка­ю­щи­ми из это­го об­сто­я­тельст­ва ре­во­лю­ци­он­ны­ми по­следст­ви­я­ми («Пры­жок в ни­что»). При подъ­ёме за­то­нув­ше­го суд­на де­мон­ст­ри­ру­ют­ся чу­де­са те­ле­ви­зи­он­ной тех­ни­ки («Чу­дес­ное око»), а на око­ло­зем­ной ор­би­таль­ной стан­ции КЭЦ (то есть «Кон­стан­тин Эду­ар­до­вич Циол­ков­ский») про­цве­та­ют чу­де­са кос­ми­чес­кой при­клад­ной био­ло­гии («Звез­да КЭЦ»). В «Ла­бо­ра­то­рии Дубль­вэ» со­вет­ские учё­ные от­кры­ва­ют спо­соб борь­бы со ста­ростью пу­тём вол­но­во­го воз­дейст­вия на мозг.

По­ли­ти­чес­кое дав­ле­ние на ав­то­ров и воз­об­ла­дав­шее пред­став­ле­ние о пер­во­оче­рёд­нос­ти для НФ на­уч­но-про­па­ган­дист­ских за­дач при­ве­ли к то­му, что в рус­ской НФ 1930–1950-х го­дов гос­подст­во­ва­ли со­чи­не­ния так на­зы­ва­е­мо­го ближ­не­го при­це­ла. Жюль­вер­нов­ская тра­ди­ция, вос­про­из­ве­дён­ная на со­вет­ской ос­но­ве, и ан­ти­ка­пи­та­лис­ти­чес­кая ри­то­ри­ка в рам­ках со­вет­ской ло­яль­нос­ти по­рож­да­ли на свет та­кие тек­с­ты, как «Тай­на двух оке­а­нов» Г. Ада­мо­ва и «Пы­ла­ю­щий ост­ров» А. Ка­зан­це­ва, «Ге­не­ра­тор чу­дес» Ю. Дол­гу­ши­на, ро­ма­ны Н. Шпа­но­ва, В. Охот­ни­ко­ва, В. Нем­цо­ва. За пре­де­ла­ми НФ и во­об­ще ли­те­ра­ту­ры ока­зы­ва­лись кни­ги, в ко­то­рых, по ост­ро­ум­но­му вы­ра­же­нию ли­те­ра­ту­ро­ве­да Е. Бран­ди­са, ав­то­ры «ко­па­лись в ра­дио­схе­мах, вы­ду­мы­ва­ли хит­ро­ум­ные ре­ле и пы­та­лись кон­ку­ри­ро­вать с квад­рат­но-гнез­до­вым по­се­вом».

Из всех ли­те­ра­тур­ных жан­ров имен­но НФ ока­за­лась са­мой лег­ко уяз­ви­мой жерт­вой в усло­ви­ях гос­подст­ва по­ли­ти­чес­ко­го ре­жи­ма, пы­тав­ше­го­ся кон­тро­ли­ро­вать да­же то, что кон­тро­ли­ро­вать не име­ет смыс­ла, и то, что кон­тро­ли­ро­вать не­воз­мож­но. Ве­ду­щий мо­тив твор­чест­ва фан­тас­тов — за­гля­нуть в бу­ду­щее — ка­зал­ся опас­ной кра­мо­лой на фо­не яко­бы сверх­точ­но про­пи­сан­ных идео­ло­ги­чес­ки­ми про­грам­ма­ми пер­спек­тив гря­ду­ще­го. Пи­са­те­ли не мо­гут быть ум­нее и про­зор­ли­вее вож­дей. А по­то­му пусть пи­шут, что ве­ле­но. На­до ли до­ка­зы­вать, что это за­да­ча не пи­са­тель­ская, а для фан­тас­та прос­то-та­ки са­мо­убийст­вен­ная.

И вновь дейст­ви­тель­ность про­де­мон­ст­ри­ро­ва­ла со­от­вет­ст­вие, пря­мое вли­я­ние со­ци­аль­но-по­ли­ти­чес­кой ат­мо­сфе­ры и идео­ло­ги­чес­кой сре­ды на ли­те­ра­тур­ный про­цесс, шед­ший в сфе­ре НФ. Ка­чест­вен­ный пе­ре­лом и вы­ход рус­ской НФ на но­вый уро­вень ху­до­жест­вен­но­го мыш­ле­ния со­вер­ши­лись ак­ку­рат в се­ре­ди­не 1950-х го­дов — опять-та­ки в ука­зан­ных пре­де­лах, с до­пус­ти­мой, со­глас­но пред­став­ле­ни­ям вер­хов, сте­пенью рас­ши­ре­ния и от­но­си­тель­ной сво­бо­ды. Но, как вско­ре вы­яс­ни­лось, де­ло бы­ло не в по­зи­ции вер­хов и не в строп­ти­вос­ти ни­зов, а в ка­чест­вен­ном из­ме­не­нии пла­не­тар­ной си­ту­а­ции и ци­ви­ли­за­ци­он­ных при­ори­те­тов.

Про­рыв в не­пред­ска­зу­е­мость

Рис­куя на­влечь на се­бя гнев и шквал не­со­гла­сия со сто­ро­ны кол­лег, ав­тор этих строк ре­ша­ет­ся утверж­дать, что пол­но­цен­ный за­вер­шён­ный пе­ри­од су­щест­во­ва­ния позд­не­со­вет­ско-рус­ской НФ уло­жил­ся в очень сжа­тые сро­ки — при­мер­но с 1957 по 1970 год. Да­ты не слу­чай­ны. Пер­вая да­та — вы­ход в свет ро­ма­на Ива­на Еф­ре­мо­ва «Ту­ман­ность Ан­дро­ме­ды», вто­рая — вы­ход ро­ма­на «Час Бы­ка» то­го же ав­то­ра. Меж этих дат по­мес­ти­лась эпо­ха на­ших на­уч­но-фан­тас­ти­чес­ких ин­но­ва­ций. Эпо­ха, ког­да рус­ская НФ на­шла в се­бе си­лы не всег­да со­от­вет­ст­во­вать внут­рен­ним идео­ло­ги­чес­ким тре­бо­ва­ни­ям, в от­дель­ных свер­ше­ни­ях при­бли­зи­лась к ми­ро­во­му уров­ню, а в еди­нич­ных слу­ча­ях со­вер­ши­ла про­рыв. По за­вер­ше­нии эпо­хи на­сту­пил пе­ри­од уга­са­ния и жан­ро­вой транс­фор­ма­ции, рав­но­знач­ной кра­ху.

Спра­вед­ли­вость тре­бу­ет до­ба­вить: та­кая судь­ба по­стиг­ла не толь­ко рус­скую, но и ми­ро­вую НФ. Од­на­ко глу­бин­ные при­чи­ны, кор­ни и ис­то­ки ре­грес­сив­но­го про­цес­са весь­ма лу­ка­вы, не­про­с­ты и ка­зу­ис­тич­ны по при­ро­де, что­бы их мож­но бы­ло свес­ти к прос­той, как мы­ча­ние, вуль­гар­но-со­цио­по­ли­ти­чес­кой схе­ме «Чем луч­ше власть, тем та­лант­ли­вее пи­са­те­ли».

Вто­рая тех­но­ло­ги­чес­кая ре­во­лю­ция 1930–1940-х го­дов по­да­ри­ла че­ло­ве­чест­ву тех­ни­чес­кую воз­мож­ность осу­щест­вле­ния ру­котвор­но­го кон­ца све­та — воз­мож­ность, ра­нее от­но­сив­шу­ю­ся к чис­лу ис­клю­чи­тель­ных пре­ро­га­тив Гос­по­да Бо­га. Это по­ро­ди­ло устой­чи­вый при­лив эс­ха­то­ло­ги­чес­ких на­стро­е­ний, а в ху­до­жест­вен­ном мыш­ле­нии ав­то­ров НФ на­чал­ся пе­ре­ход от фу­ту­ро­ман­тии (вос­тор­жен­но­го га­да­ния на ко­фей­ной гу­ще) к фу­ту­ро­со­фии (по­пыт­кам на­пи­сать ис­то­рию бу­ду­ще­го). От опи­са­ния воз­мож­но­го НФ на­ча­ла всё бо­лее уда­лять­ся в на­прав­ле­нии встре­чи с не­ве­до­мым. В бодром ло­зун­ге «Вре­мя об­го­ня­ет фан­тас­тов» за­зву­ча­ли рас­те­рян­ные и ис­пу­ган­ные нот­ки.

По иро­нии судь­бы на­ча­ло кос­ми­чес­кой эры (1957) ста­ло на­ча­лом кон­ца НФ. Слож­ность, опас­ность, чу­до­вищ­ная до­ро­го­виз­на и мел­ко­мас­штаб­ность топ­та­ния на кро­хот­ном пя­тач­ке око­ло­зем­ной ор­би­ты — та­кие оче­вид­нос­ти быст­ро уби­ли ро­ман­ти­чес­кую меч­ту о ско­ром про­ры­ве к звёз­дам и бра­та­нии с га­лак­ти­чес­ки­ми ци­ви­ли­за­ци­я­ми. Та же са­мая иро­ния судь­бы сра­бо­та­ла в кон­це кри­ти­чес­ко­го пе­ри­о­да: пер­вые лю­ди на Лу­не (уже не уэл­л­сов­ские) не при­вез­ли от­ту­да ни­че­го, кро­ме бан­ки пы­ли и меш­ка бу­лыж­ни­ков.

В судь­бе НФ пря­мо от­ра­зи­лись об­ма­ну­тые ожи­да­ния и утра­чен­ные ил­лю­зии ин­дуст­ри­аль­ной ци­ви­ли­за­ции, крах упо­ва­ний на вол­шеб­ную си­лу ма­те­ри­а­ли­зо­ван­ных идео­ло­гем. Во­пре­ки зву­чав­шим с обе­их сто­рон идео­ло­ги­чес­ким за­кли­на­ни­ям о пол­ной не­при­ми­ри­мос­ти и ко­рен­ной про­ти­во­по­лож­нос­ти по­ли­ти­чес­ких и со­ци­аль­но-эко­но­ми­чес­ких сис­тем двух ве­ду­щих ми­ро­вых дер­жав, еди­нич­ные про­ни­ца­тель­ные пи­са­тель­ские умы уви­де­ли, что на­лич­ные пу­ти ре­аль­нос­ти, ве­ду­щие из на­сто­я­ще­го в бу­ду­щее, во-пер­вых, не па­рал­лель­ны и обя­за­тель­но пе­ре­се­кут­ся (точ­ка пе­ре­се­че­ния и бу­дет кон­цом све­та, по­сколь­ку ни один из во­ди­те­лей не по­же­ла­ет усту­пить до­ро­гу), а во-вто­рых, путь ско­рее все­го один-единст­вен­ный.

По­яв­ле­ние ро­ма­на Ива­на Еф­ре­мо­ва «Ту­ман­ность Ан­дро­ме­ды» ока­за­лось со­кру­ши­тель­ным уда­ром по на­ра­бо­тан­но­му кор­пу­су идей и текс­тов тог­даш­ней рус­ской НФ. Про­ще го­во­ря, с вы­хо­дом еф­ре­мов­ско­го со­чи­не­ния поч­ти вся она бы­ла дез­аву­и­ро­ва­на. Над брат­ской мо­ги­лой, в ко­то­рой по­ко­ил­ся прах ро­ма­нов о ра­дио­у­прав­ля­е­мых трак­то­рах и ав­то­ма­ти­зи­ро­ван­ных пти­це­фаб­ри­ках, воз­двиг­лось силь­ное ос­но­ва­ние для воз­ве­де­ния но­вой мыс­ли­тель­ной по­строй­ки.

Па­лео­н­то­лог по ос­нов­ной про­фес­сии и со­ци­аль­ный мыс­ли­тель по скла­ду на­ту­ры, Еф­ре­мов со­здал дерз­кую и кра­моль­ную ком­му­нис­ти­чес­кую уто­пию — по­след­нюю в ря­ду ком­му­нис­ти­чес­ких уто­пий. При­чи­ны ярост­ной кри­ти­ки, ко­то­рой под­верг­лась «Ту­ман­ность Ан­дро­ме­ды», бы­ла прос­та: в на­ри­со­ван­ной Еф­ре­мо­вым ве­ли­чест­вен­ной кар­ти­не ком­му­нис­ти­чес­ко­го ми­ро­уст­ройст­ва на­прочь от­сут­ст­во­ва­ли опо­зна­ва­е­мые опор­ные точ­ки офи­ци­аль­но­го идео­ло­ги­чес­ко­го про­ек­та, все­пла­нет­ное ком­му­нис­ти­чес­кое бу­ду­щее ни­как и ни­чем не на­по­ми­на­ло раз­рос­ший­ся до пла­не­тар­ных мас­шта­бов Со­вет­ский Со­юз. Ни од­но­го чле­на пар­тии на трёх сот­нях стра­ниц!

Не воз­бра­ня­ет­ся ве­се­ло хи­хи­кать над на­чальст­вен­но-кри­ти­чес­ким гне­вом той по­ры: а что дру­гое мож­но бы­ло ожи­дать от идео­ло­ги­чес­ких чи­нов­ни­ков, стре­мив­ших­ся к до­сти­же­нию пре­де­ла собст­вен­ной не­ком­пе­тент­нос­ти? Толь­ко смех этот те­перь за­поз­да­лый и не­умест­ный.

Вскра­мо­лив­ший­ся ав­тор по­зво­лил се­бе та­кое, что не бы­ло тог­да за­ме­че­но его без­ого­во­роч­ны­ми сто­рон­ни­ка­ми и по­клон­ни­ка­ми. Он осме­лил­ся утверж­дать, что про­рыв в бу­ду­щее воз­мо­жен толь­ко в фор­ме кон­вер­гент­но­го схож­де­ния всех ци­ви­ли­за­ци­он­ных трен­дов и кон­ст­ру­и­ро­ва­ния ка­чест­вен­но иной ци­ви­ли­за­ци­он­ной па­ра­диг­мы, в ко­то­рой бу­дет ко­рен­ным об­ра­зом пе­ре­смот­ре­на со­че­тан­ность фи­зи­чес­ких и гу­ма­ни­тар­ных тех­но­ло­гий, что, в свою оче­редь, при­ве­дёт к по­яв­ле­нию об­щест­ва, ни­как и ни­чем не на­по­ми­на­ю­ще­го ни ин­дуст­ри­аль­но-по­тре­би­тель­скую мо­дель За­па­да, ни со­вет­скую ре­сур­со­ист­реб­ля­ю­щую мо­дель, ни фун­да­мен­та­лист­ско-тра­ди­ци­о­на­лист­ские мо­де­ли Вос­то­ка (ин­до-буд­дий­скую, кон­фу­ци­ан­скую, ис­лам­скую), ни ту­ман­ный и не­ле­пый идео­ло­ги­чес­кий про­ект ком­му­низ­ма в его марк­сист­ском из­во­де.

По су­ти ту же кра­моль­ную мысль Еф­ре­мов по­ло­жил в ос­но­ву опуб­ли­ко­ван­но­го че­рез пол­то­ра де­ся­ти­ле­тия «Ча­са Бы­ка», но уже на бо­лее вы­со­ком уров­не кри­ти­циз­ма. Об­ри­со­ван­ный им мир вы­мыш­лен­ной пла­не­ты Тор­манс яв­ля­ет со­бою ре­зуль­тат схож­де­ния трен­дов на ос­но­ве пол­ной не­ком­пе­тент­нос­ти, ци­ви­ли­за­ци­он­ную мо­дель, в ко­то­рой на­всег­да объ­ек­ти­ви­ро­ва­но и за­кон­сер­ви­ро­ва­но всё худ­шее, что бы­ло на­коп­ле­но в про­цес­се ис­то­ри­чес­ко­го раз­ви­тия зем­ных ци­ви­ли­за­ций, и ко­то­рая в ито­ге во­пло­ща­ет для сво­их оби­та­те­лей зем­ной ад (ин­фер­но) с его де­вятью кру­га­ми бы­тий­ной безыс­ход­нос­ти.

Еф­ре­мов утверж­дал, что рас­шиф­ров­ка смыс­лов, слу­жа­щих опо­рой и ори­ен­ти­ром в по­всед­нев­ном су­щест­во­ва­нии масс и от­дель­ных лю­дей (то, что на бы­то­вом язы­ке на­зы­ва­ет­ся по­ис­ка­ми смыс­ла жиз­ни), оди­на­ко­во не­эф­фек­тив­на в пре­де­лах всех из­вест­ных ци­ви­ли­за­ци­он­ных укла­дов, оди­на­ко­во под­чи­не­на жал­ким сию­ми­нут­ным це­лям, оди­на­ко­во бес­по­мощ­на в бес­смыс­лен­ном дроб­ле­нии по­зна­ния и усу­губ­ле­нии про­ти­во­ес­тест­вен­ной де­та­ли­за­ции смыс­ло­вых от­тен­ков по­ня­тий (зна­ме­ни­тый прин­цип «брит­вы Ок­ка­ма», утверж­да­ю­щий, что сущ­нос­ти не сле­ду­ет ум­но­жать без не­об­хо­ди­мос­ти), оди­на­ко­во ве­дёт к на­коп­ле­нию от­ри­ца­тель­ных тен­ден­ций (эн­тро­пий­но­му уга­са­нию) и в ко­неч­ном счёте — к за­мы­ка­нию по­роч­но­го кру­га ин­фер­наль­нос­ти, из ко­то­ро­го че­ло­ве­чест­во смо­жет вы­рвать­ся толь­ко в ги­бель и в не­бы­тие.

Этот «апо­ка­лип­сис от Ива­на» (да­ле­ко не пес­си­мис­ти­чес­кий по ге­не­раль­ной идее, но гре­шив­ший пол­ным от­сут­ст­ви­ем офи­ци­аль­но­го оп­ти­миз­ма) озна­чил два ру­бе­жа, меж ко­то­рых, как уже го­во­ри­лось, вмес­ти­лась вся рус­ская НФ пе­ре­ход­ной эпо­хи.

От­ход рус­ских фан­тас­тов от те­ма­ти­ки ближ­не­го при­це­ла был бла­го­да­тен для жан­ра, но де­тер­ми­ни­ро­вал­ся изо­ля­ци­о­низ­мом и про­вин­ци­аль­ностью рус­ско­го со­ци­аль­но-фи­ло­соф­ско­го мыш­ле­ния. Це­хо­вое вза­и­мо­дейст­вие и вза­и­мо­в­ли­я­ние пи­са­те­лей, диа­лог идей, ра­нее со­вер­шен­но не­воз­мож­ные в си­лу за­кры­тос­ти со­вет­ско­го об­щест­ва, те­перь ста­ли огра­ни­чен­но воз­мож­ны­ми. Од­на­ко раз­ли­чие тра­ди­ций, не­сты­ку­е­мость па­ра­мет­ров мыш­ле­ния и мен­таль­нос­тей, со­хра­няв­ша­я­ся у рус­ских фан­тас­тов ве­ра в марк­сист­скую идео­ло­ге­му за­час­тую сво­ди­ли этот диа­лог к про­с­тым ме­ха­ни­чес­ким ре­цеп­ци­ям.

Дыр­ки, про­вер­чен­ные в же­лез­ном за­на­ве­се, по­зво­ли­ли под­смот­реть и усво­ить не­ко­то­рые до­сти­же­ния за­пад­ных кол­лег. В ито­ге зна­чи­тель­ная часть фан­тас­тов (мэт­ры на­прав­ле­ния — Г. Мар­ты­нов, А. Ка­зан­цев) увлек­лась так на­зы­ва­е­мой кос­ми­чес­кой опе­рой — опи­са­ни­ем даль­них меж­з­вёзд­ных пу­те­шест­вий и при­клю­че­ний на дру­гих пла­не­тах и в иных ми­рах, хро­ни­ка­ми борь­бы отваж­ных аст­ро­нав­тов с ино­п­ла­нет­ны­ми чу­ди­ща­ми, ле­то­пи­ся­ми кон­так­тов с дру­ги­ми ци­ви­ли­за­ци­я­ми. Всё это бы­ло до­воль­но за­нят­но и ин­те­рес­но, од­на­ко не­мно­гим от­ли­ча­лось от уже из­вест­ной жюль­вер­нов­ской тра­ди­ции: зем­ля­не-ко­ло­ни­с­ты вмес­то та­инст­вен­но­го ост­ро­ва вы­са­жи­ва­лись на дру­гую пла­не­ту, «На­ути­лус» ка­пи­та­на Не­мо из под­вод­ной лод­ки пре­о­бра­жал­ся в фо­тон­ный звез­до­лёт, а ме­с­та чу­да­ко­ва­то­го про­фес­со­ра Аро­нак­са, его слу­ги Кон­се­ля и отваж­но­го ки­то­боя Не­да Лен­да за­ни­ма­ли ка­кой-ни­будь чу­да­ко­ва­тый про­фес­сор га­лак­ти­чес­ких на­ук Дмит­рий Ва­силь­е­вич Пре­о­бра­жен­ский, его вер­ный ас­сис­тент-ас­пи­рант Пе­тя Ры­жи­ков и отваж­ный аст­ро­на­ви­га­тор-мор­до­во­рот Пла­тон Кан­ды­ба (име­на, по­нят­но, услов­ные).

Мно­гие рус­ские фан­та­с­ты (З. Юрь­ев, А. Днеп­ров), от­ча­яв­шись вы­ска­зать за­вет­ное сло­во, пря­мо и безыс­кус­но под­ра­жа­ли за­пад­ным об­раз­цам, пе­ре­но­си­ли дейст­вие сво­их ро­ма­нов и по­вес­тей на За­пад или в не­кие за­па­до­об­раз­ные ланд­шаф­ты, чем сра­зу уби­ва­ли двух зай­цев — обес­пе­чи­ва­ли про­хо­ди­мость и чи­та­бель­ность сво­их текс­тов. Со­вет­ской чи­та­ю­щей пуб­ли­ке, не об­ре­ме­нён­ной зна­ни­ем за­гра­нич­ных ре­а­лий, мож­но бы­ло пре­под­но­сить прак­ти­чес­ки лю­бую туф­ту про ужа­сы за­кор­дон­ной жиз­ни, лишь бы она бы­ла мас­те­ро­ви­то и увле­ка­тель­но на­пи­са­на.

На рус­ских фан­тас­тов пе­ре­ход­ной эпо­хи 1960-х, не склон­ных к прос­то­му вос­про­из­ве­де­нию чу­жих на­ра­бо­ток, не­одо­ли­мо вли­я­ло то, что ни­как не свя­зан­ный с НФ Шек­с­пир на­зы­вал the body and pressure of time — «са­мый об­раз и дав­ле­ние вре­ме­ни». В со­чи­не­ни­ях брать­ев Стру­гац­ких, М. Ем­це­ва и Е. Пар­но­ва, Е. Вой­скун­ско­го и И. Лу­кодь­я­но­ва, Д. Би­лен­ки­на, К. Бу­лы­чёва пе­ред чи­та­те­ля­ми пред­ста­вал свое­об­раз­ный мир бу­ду­ще­го, вы­стро­ен­ный в рам­ках узна­ва­е­мой ев­ро­пей­ской ци­ви­ли­за­ци­он­ной мо­де­ли и за­пол­нен­ный пер­со­на­жа­ми, в ко­то­рых опять же без тру­да узна­ва­лись со­вре­мен­ни­ки, по боль­шей час­ти ти­пич­ные рус­ско-со­вет­ские ин­тел­ли­ген­ты-шес­ти­де­сят­ни­ки, не­ве­до­мы­ми пу­тя­ми без осо­бых лич­ност­ных из­ме­не­ний со­хра­нив­ши­е­ся в гря­ду­щем. Са­мый об­лик гря­ду­ще­го, по вы­ра­же­нию Уэл­л­са, в этих кни­гах про­пи­сы­вал­ся как не­кое сла­бо кон­вер­ги­ро­ван­ное все­пла­нет­ное го­су­дар­ст­во мир­но­го со­су­щест­во­ва­ния, в ко­то­ром ге­рои со­хра­ня­ли при­зна­ки по­ро­див­ших их со­ци­аль­но-по­ли­ти­чес­ких сис­тем, но жи­ли и со­труд­ни­ча­ли срав­ни­тель­но бес­кон­фликт­но и умуд­ря­лись на­хо­дить об­щий язык в си­ту­а­ци­ях, ра­нее не­из­беж­но раз­ре­шав­ших­ся пе­ре­ст­рел­кой.

В 1961 го­ду про­изо­шло зна­ме­на­тель­ное со­бы­тие — был опуб­ли­ко­ван ро­ман Ста­ни­с­ла­ва Ле­ма «Со­ля­рис». Текст, лег­ший как бы меж двух ма­гист­раль­ных на­прав­ле­ний, меж За­па­дом и Вос­то­ком, на­пи­сан­ный ав­то­ром из пре­де­лов вос­точ­но­го бло­ка, по сти­лис­ти­ке и ан­ту­ра­жу со­от­вет­ст­во­вав­ший за­пад­но­му бло­ку. При­нят он был вос­тор­жен­но, но по­нят да­ле­ко не сра­зу. Рав­но как не сра­зу ста­ло яс­но, что «Со­ля­рис» — это пе­ре­валь­ная точ­ка в раз­ви­тии ми­ро­вой НФ, кни­га, пос­ле ко­то­рой ма­лень­кие зе­лё­ные че­ло­веч­ки с Мар­са ста­нут не ин­те­рес­нее, чем лет­ние му­хи.

Ста­ни­с­лав Лем сни­зил и снял всю апо­ка­лип­ти­ку га­лак­ти­чес­ких им­пе­рий Ай­зе­ка Ази­мо­ва и ков­бой­скую паль­бу меж­з­вёзд­ных войн Гар­ри Гар­ри­со­на, по­ка­зав столк­но­ве­ние че­ло­ве­ка с фор­мой жиз­ни, ко­то­рая не ас­со­ци­и­ру­ет­ся с дис­крет­ным ан­тро­по­морф­ным ра­зум­ным су­щест­вом, но яв­ля­ет со­бою пла­не­тар­ный ор­га­низм, об­ла­да­ю­щий спо­соб­нос­тя­ми Бо­га-Твор­ца. Ма­те­ри­а­ли­зуя чувст­во ви­ны и по­стыд­ные вос­по­ми­на­ния, под­сы­лая к сво­им ис­сле­до­ва­те­лям оче­ло­ве­чен­ные мат­ри­цы их боль­ной со­вес­ти, оке­ан Со­ля­ри­са — «ку­сок студ­ня ве­сом в не­сколь­ко бил­ли­о­нов тонн» — ста­вит праг­ма­тич­ных са­мо­уве­рен­ных зем­лян-учё­ных пе­ред не­вы­но­си­мой оче­вид­ностью: если Бо­га нет, то что же пе­ред на­ми? Лем в «Со­ля­ри­се» ткнул твор­цов НФ но­сом в про­бле­му тео­ди­цеи. Он изоб­ра­зил гря­ду­щий мир в ви­де объ­ек­та, воз­мож­ность изу­чить и по­знать ко­то­рый вы­хо­дит за пре­де­лы че­ло­ве­чес­ко­го ра­зу­ме­ния.

НФ в из­вест­ном смыс­ле дейст­ви­тель­но бы­ла близ­ка к вне­ре­ли­ги­оз­ной тео­ди­цее. Пред­ска­за­ние бу­ду­ще­го в рам­ках НФ-ли­те­ра­ту­ры вы­сту­па­ло как его оправ­да­ние на фо­не на­сто­я­ще­го: если бу­ду­щее бу­дет та­ким же, как на­сто­я­щее, то ка­кой смысл ждать его при­хо­да, стре­мить­ся к не­му, ра­бо­тать во имя не­го? Ра­зу­ме­ет­ся, оно бу­дет со­всем дру­гим — свет­лым и ра­дост­ным зем­ным ра­ем… Не ос­та­ёт­ся ли, при та­кой по­ста­нов­ке во­про­са, все­го один шаг до пре­вра­ще­ния НФ в ми­фотво­ря­щую ли­те­ра­тур­ную тех­но­ло­гию, в раз­но­вид­ность но­вой ква­зи­ре­ли­гии, пе­ре­но­ся­щей зо­ло­той век из про­ш­ло­го в бу­ду­щее? Если так, то грош ей це­на.

В 1970-х го­дах, не­смот­ря на все уси­лия идео­ло­ги­чес­кой ма­ши­ны, ста­ло яс­но, что пер­спек­ти­вы «раз­ви­то­го со­ци­а­лиз­ма» очень пло­хи, и что он не спо­со­бен не то что эк­ви­ва­лент­но кон­ку­ри­ро­вать с по­стин­дуст­ри­аль­ным ка­пи­та­лиз­мом, но не спо­со­бен да­же тя­нуть­ся за ним в сфе­ре на­уч­но-тех­ни­чес­ко­го про­грес­са. Ком­му­нис­ти­чес­кий миф, де­ся­ти­ле­ти­я­ми слу­жив­ший сти­му­лом ак­тив­нос­ти мил­ли­о­нов ве­рив­ших в не­го лю­дей, вы­дох­ся. На­уч­но-тех­ни­чес­кий про­гресс бо­лее не вос­при­ни­мал­ся как не­об­хо­ди­мое и до­ста­точ­ное усло­вие про­ры­ва в изобиль­ное гря­ду­щее, тем бо­лее что все про­чие сфе­ры жиз­ни и ин­те­ре­сов лю­дей яв­но ста­но­ви­лись за­лож­ни­ка­ми это­го са­мо­го про­грес­са.

Этот факт, пуб­лич­но не дек­ла­ри­ру­е­мый, но пре­дель­но яс­ный мыс­ля­щим лю­дям, не­мед­лен­но от­ра­зил­ся на ду­хов­ном по­тен­ци­а­ле рус­ской НФ. От ис­то­рии бу­ду­ще­го её твор­цы на­ча­ли от­хо­дить в при­выч­ную об­ласть по­ис­ков те­ку­щей иден­тич­нос­ти.

Оте­чест­вен­ная НФ раз­вер­ну­ла век­тор и вновь по­гру­зи­лась в куль­тур­ный ан­тро­по­цент­ризм, са­мым край­ним и эк­лек­тич­ным про­яв­ле­ни­ем ко­то­ро­го ста­ли по­пыт­ки рус­ской фэн­те­зи на ос­но­ве на­цио­наль­ной ар­ха­и­ки и мо­дер­ни­зи­ро­ван­но­го фольк­ло­ра (при­мер — гус­ляр­ская се­рия ро­ма­нов и по­вес­тей К. Бу­лы­чёва; на­исов­ре­мен­ней­шая рус­ская фэн­те­зи, по мне­нию ав­то­ра этих строк, во­об­ще не за­слу­жи­ва­ет рас­смот­ре­ния, так как яв­ля­ет со­бою гра­фо­ман­скую вак­ха­на­лию).

Ин­те­рес­но, что ис­чер­пан­ность по­тен­ци­а­ла НФ бы­ла осо­зна­на и на За­па­де, но по иным ос­но­ва­ни­ям, и пре­одо­ле­ние кри­зи­са то­же по­шло пу­тём об­ра­ще­ния к ис­то­кам, к ре­ин­кар­на­ции ар­ха­и­ки, к по­ис­кам внев­ре­мен­ных смыс­лов и поч­вен­ных цен­нос­тей на фольк­лор­но-ми­фо­ло­ги­чес­кой ос­но­ве. Да­ле­ко не слу­чай­но, что взрыв ак­тив­нос­ти со­чи­ни­те­лей рус­ской фэн­те­зи на­чал­ся сра­зу пос­ле зна­ком­ст­ва чи­та­ю­щей пуб­ли­ки с пе­ре­ве­дён­ны­ми у нас со­чи­не­ни­я­ми Джо­на Тол­ки­на.

Та­кой по­во­рот дел до­ста­точ­но ти­пи­чен. Он слу­ча­ет­ся вся­кий раз, ког­да рас­ша­ты­ва­ют­ся цен­ност­ные устои и раз­мы­ва­ют­ся иде­а­лы, ког­да ве­ра в по­зи­тив­ное раз­ви­тие от хо­ро­ше­го к луч­ше­му опро­вер­га­ет­ся кри­зис­ны­ми яв­ле­ни­я­ми. Опо­ру для хруп­ко­го бы­тия лю­ди на­чи­на­ют ви­деть во вне­фе­но­ме­наль­ном ми­ре, а НФ, для ко­то­рой опи­са­ние вне­фе­но­ме­наль­но­го — за­ня­тие при­выч­ное, ме­ня­ет ин­ст­ру­мен­та­рий и идёт им на­встре­чу, пе­ре­хо­дит от фу­ту­ро­те­ма­ти­ки к экс­плу­а­та­ции об­раз­но­го ря­да, хо­до­вые при­ё­мы ко­то­ро­го уме­ща­ют­ся в диа­па­зо­не от гоб­ли­нов (в рус­ском ва­ри­ан­те — до­мо­вых) до ле­та­ю­щих та­ре­лок (в рус­ском ва­ри­ан­те — сту­пы с по­ме­лом).

По­гре­бе­ние Пе­то не бы­ло

НФ, про­су­щест­во­вав­шая на За­па­де поч­ти ров­но сто лет (а в Рос­сии — вдвое мень­ше), бы­ла от­ве­том гу­ма­ни­тар­но­го мыш­ле­ния на вы­зов вре­ме­ни. Она пы­та­лась обес­пе­чить транс­ля­цию пря­мой свя­зи на­сто­я­ще­го с бу­ду­щим че­рез син­тез ме­то­дов на­уч­но­го и ху­до­жест­вен­но­го мыш­ле­ния, ибо как раз во вре­мя её воз­ник­но­ве­ния про­бле­ма бу­ду­ще­го, ра­нее яко­бы ре­шен­ная ев­ро­пей­ской хрис­ти­ан­ской эс­ха­то­ло­ги­ей, на­ча­ла осо­зна­вать­ся как урав­не­ние со мно­ги­ми не­из­вест­ны­ми.

В по­стро­е­ни­ях про­ек­ций бу­ду­ще­го НФ столк­ну­лась со сло­жив­шей­ся в ХХ ве­ке фу­ту­ро­фо­би­ей и по­пы­та­лась её пре­одо­леть, но без­ус­пеш­но. Суть про­ис­хо­дя­ще­го при­бли­зи­тель­но опи­сы­ва­ет­ся ана­ло­ги­ей с пер­со­наль­ным ком­пью­те­ром: текс­то­вые фай­лы, от­кры­ва­е­мые в не со­от­вет­ст­ву­ю­щей им ко­ди­ров­ке, пред­ста­ют на эк­ра­не в ви­де на­бо­ра бес­смыс­лен­ных сим­во­лов. Свойст­вен­ная ев­ро­пей­ской ци­ви­ли­за­ци­он­ной па­ра­диг­ме чёт­кая хро­но­ори­ен­та­ция (осо­зна­ние бы­тия как дви­же­ния от про­ш­ло­го че­рез на­сто­я­щее к бу­ду­ще­му и вре­ме­ни как ди­на­ми­чес­кой ха­рак­те­рис­ти­ки это­го дви­же­ния) в те­че­ние не­ко­то­ро­го пе­ри­о­да да­ва­ла фан­тас­там воз­мож­ность, поль­зо­вать­ся прос­чи­тан­ны­ми объ­ек­тив­ны­ми тен­ден­ци­я­ми и вре­мен­ным ла­гом, то есть бо­лее-ме­нее убе­ди­тель­но мо­де­ли­ро­вать свои ху­до­жест­вен­ные гря­ду­щие ми­ры. Ког­да же за­пас куль­тур­ных ко­дов на­чал ис­ся­кать, гря­ду­щие ми­ры пе­ре­ста­ли про­чи­ты­вать­ся — для них ока­за­лась нуж­на про­грам­ма бо­лее вы­со­ко­го уров­ня, то есть ме­то­до­ло­гия и тех­но­ло­гия, ле­жа­щие вне пре­де­лов ли­те­ра­тур­но­го твор­чест­ва.

Ха­рак­тер­но, что в ху­до­жест­вен­ной ли­те­ра­ту­ре ци­ви­ли­за­ций, не при­дер­жи­ва­ю­щих­ся прин­ци­па хро­но­ори­ен­та­ции (ин­до-буд­дий­ской, кон­фу­ци­ан­ской, ис­лам­ской), жанр НФ не по­лу­чил рас­прост­ра­не­ния. Эти ре­аль­ные ми­ры не про­яв­ля­ют ин­те­ре­са к про­ек­ци­ям бу­ду­ще­го; лю­бое бу­ду­щее пред­став­ля­ет­ся им до­ста­точ­но при­ем­ле­мым, по­то­му что собст­вен­ное на­сто­я­щее ви­дит­ся им со­вер­шен­ным и за­да­ча за­клю­ча­ет­ся лишь в его про­дле­нии.

Рус­ская НФ, не по сво­ей во­ле явив­ша­я­ся с боль­шим за­поз­да­ни­ем, быст­ро на­вер­ста­ла упу­щен­ное в сверх­неб­ла­гоп­ри­ят­ной об­ста­нов­ке. Честь дер­жа­вы спа­се­на на­ли­чи­ем в ар­хи­ве оте­чест­вен­ной НФ текс­тов, ко­то­рых греш­но сты­дить­ся. Но НФ-ме­то­до­ло­гия те­перь мерт­ва, так же как мерт­вы по­э­ти­ка элев­син­ских мис­те­рий и прин­ци­пы дра­ма­тур­гии фран­цуз­ско­го клас­си­циз­ма. Если в 1950-х го­дах не­ис­чер­па­е­мость НФ-те­ма­ти­ки (опро­вер­же­ние на всег­даш­нее пи­са­тель­ское «О чём пи­сать?») при­зна­ва­лась как не­что са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, то в 1980-х го­дах ста­ли нор­мой пов­то­ры, об­ка­ты, тра­вес­тии и ал­лю­зии на уже сде­лан­ное. Осо­бен­но хо­ро­шо вид­ным это сде­ла­лось пос­ле ши­ро­кой рас­пе­чат­ки рос­сий­ски­ми из­да­тельст­ва­ми на­сле­дия за­пад­ной НФ 1960–1970-х, преж­де не­до­ступ­но­го из-за идео­ло­ги­чес­кой цен­зу­ры. Ока­за­лось, в боль­шинст­ве слу­ча­ев мы то­ри­ли про­то­рен­ные пу­ти и ло­ми­лись в от­кры­тые две­ри.

Вы­пол­нив в до­ступ­ных пре­де­лах и на до­ступ­ном ма­те­ри­а­ле за­да­чу ху­до­жест­вен­но­го ис­сле­до­ва­ния об­лас­ти не­ве­до­мо­го и оста­вив вну­ши­тель­ный эс­те­ти­чес­кий кон­ти­ну­ум, рус­ская НФ лиш­ний раз до­ка­за­ла, что пу­ти на­уч­но­го и ху­до­жест­вен­но­го мыш­ле­ния со­впа­да­ют лишь на ко­рот­кое вре­мя. Че­ло­век су­щий ока­зал­ся го­раз­до бли­же че­ло­ве­ка гря­ду­ще­го.