В некотором царстве…

— Мама, расскажи сказку!

— Давай вместе: жили-были муж да жена. И были у них детки.

— А детки были просто золотые! — Анна расставляет матрёшек.

— Мама родила Пашу. Потом родила Ваню. Потом — Аню, потом — Лену…

— А где же здесь папа?

— Папа был в самом начале, ты забыла?

Священник Анатолий Гармаев говорит, что женщина становится матерью, когда вырастит пятерых детей. Вот так категорично! И вправду: был у меня один ребёнок — я жила как хотела. Было двое — жила почти нормально. Как все. Сейчас любое событие в доме грозит стать СОБЫТИЕМ. Попробуй оставить дочь наедине с кашей! Лена будет возмущена: она не станет есть, пока не позовёт деда и брата; вернёт на кухню маму, заставит прочесть «Отче наш». Даже «кусочка себя» спрятать не удастся.

Дети тебя везде найдут. И научат любить своё послушание. Не мечтать об отпуске, о сне с избытком, даже об интересном деле. Чем больше будешь фантазировать, жалея себя, тем больше они будут хворать и всячески разрушать твои надежды. Тем больше будешь раздражаться. Проще сдаться. Сесть на пол в детской и не глядеть на часы. Как мне научить детей терпению, если сама нетерпелива?

— Ваня, это ты повытаскал все конфеты?

Молчание.

— Хорошо, я не проследила. Но Господь-то всё видит!

— Почему он только за мной всё время следит?!

У меня нет уверенности, что мы правильно воспитываем детей. Рождается это чувство, и начинаются звонки: от возмущённого чужого папы, от классной руководительницы и т. д. Тогда я вспоминаю, как молиться со слезами. Возобновляю чтение Псалтири.

Скорблю о детях своих. Как могу я учить чужих детей, если со своими не справляюсь?

— Мама, а муравьи-то крещёные?

— Наверное, Анечка.

— И храм у них есть; видишь, тащат камешки…

Долго не проверяла дневник сына. Открываю: замечание, ещё замечание и…— о ужас! — приглашение в школу ещё в начале недели!

Скандалим. Плачем. Муж в командировке, уехал на два дня. Пытаюсь «повесить» на него свой провал. Он тоже мог заглянуть к сыну в портфель. Злюсь и жду звонка из улуса, чтобы обвинить и нажаловаться. После часу ночи — звонок: голос слабый, как с Луны: «Только добрались, сидели в кювете». Стыдно. Плачу уже по другому поводу.

Можно ли мне учить детей смирению, когда сама не смиренна?

— Мама!!! Почему так? Когда Христос молился в Гефсимании, почему Бог не выполнил Его просьбы?! Ведь это же был Его единственный Сын!!!

В глазах у ребёнка слёзы. Жалею его, глажу по голове. Не смогу объяснить сейчас. Как научиться объяснять главное?

Старший сын оклеил стену иллюстрациями из «Клаксона». Мы полны возмущения. Утешил отец Михаил, приехавший в гости. Сказал, что в шестнадцать лет автомобили — это лучше, чем картинки из «Плейбоя».

Вот он ушёл с крещенских посиделок в школе, где гадали под иконой Богородицы. «Молодец!» — обрадовались мы. Потом почему-то оскорбился подарком девочек к 23 февраля — носками. Затаил обиду, а к женскому празднику подарил им воздушные шары… из близлежащей аптеки. Снова тяжёлые разбирательства, извинения, слёзы. Уныние. Отчаяние. Что будет завтра? Как я могу научить детей уповать на Господа?

— Анечка, девочка моя, о чём задумалась?

— Будущее вспоминаю.

Засыпают дети под тихое пение пюхтинских монахинь. Лена всегда против сна — рыдает. Ваня её воспитывает:

— Лёля, замолчи! Слышишь, наши поют!

НАШИ ПОЮТ!!!

О детском восприятии

Я пою не очень хорошо. Обыкновенно пою, не так, чтобы очень слушать хотелось. О чём это я? Ах да, о детском восприятии…

Однажды летним вечером случилось чудо: безо всяких долгих сборов мы поехали ночевать на речку. Такое вот умопомрачение нашло: покидали подушки и одеяла в багажник, купили рыбы и угля по дороге, и вперёд!

Было какое-то внезапное отключение повышенной родительской тревожности. Мы купались, бегали за ящерками, кого-то цапнул за пятку рак…

Ночью детей никто не укладывал. Бедные мои, они видели звёзды, казалось, впервые! И огромную апельсиновую луну, зависшую над рекой, разве увидишь в городе?

Потом мы пели. Пели хорошо, потому что взяли с собой регента.

Потом…

Потом пришла зима. Регент уехала в Якутию, домой. Началась учёба, мельтешение школ, кружков и студий. Обычный сумасшедший городской ритм.

Однажды я мыла посуду и затянула:

— По Дону гуляет, по Дону гуляет…

Из разных комнат поползли в кухню дети. Один, второй, третий…

Не так уж я пою хорошо, чтобы побросать все свои дела. На мой вопрос: «Чего пришли-то?» — никто не смог внятно ответить.

А ведь пришли опять окунуться в тёплую июльскую ночь с молочной рекой и сосновыми берегами.

Когда засыпаешь, глядя Вселенной в глаза, когда льётся мамино пение по невообразимым и невидимым просторам, когда знаешь, что ЗАВТРА будет светлым…

Это мощное, неразорванное умом, впечатление-печать — с ними навсегда.

Правда же?

Муха

Пёс ввалился в нашу жизнь внезапно и шумно.

В подъезде что-то загрохотало; казалось, ржавый пепелац опустился на лестничную клетку, прижав чей-то хвост.

Оглушённые визгом, мы поспешили отворить дверь. На пороге тряслась неровной дрожью маленькая белая собачонка. Как она могла наделать столько шума?

— Вот это да!!! Сбылась моя мечта! Наконец-то! — запричитал наш первенец, засунул щенка за пазуху и удрал в детскую.

Мы в недоумении стояли у порога и глядели друг на друга. Пёс не входил в наши планы. Недавно в семье родился малыш. Какая ещё собака?

Она сидела под батареей в уголке, подрагивая, пока решалась её участь.

Муж мой опустился на колени, чтобы рассмотреть поближе пришельца:

— Понимаешь, зверюга, в чём дело…

— Тяф! — отвечала собачонка

Он вырос в деревне, где псы трудились исправно, зарабатывая себе на пропитание хорошей службой.

— Собаку нужно во дворе держать!

— Где ты собаку-то видишь? Так, название одно, муха, да и только! — вступилась я.

В наш северный городок уже пришли морозы. Поэтому решать было особо нечего: щенок остался жить у нас.

Определили ему место на кухне, загородили вход большим чемоданом и стали жить-поживать: папа да мама, старший сын да младший, грудной. Муха быстро освоилась и всегда спешила выразить свою щенячью признательность и любовь ко всем.

Каждую ночь, сонная, шла я в кухню греть бутылочку с молоком и забывала про чемодан. Пустая плексовая мыльница, падая, гремела барабанным боем. Следом расплющивалась по полу я. Щенок в ужасе визжал, писался и скользил лапками по мокрому полу, пытаясь удрать от ночной напасти

Вскакивал испуганный муж, просыпался и плакал маленький Ванюшка. И только настоящий хозяин щенка спал крепко, как всякий человек с чистой совестью.

Шло время, Муха подросла и стала проситься гулять — да всё не вовремя. Приходилось отпускать её на улицу одну. Нагулявшись, собачка прибегала под дверь и повизгивала:

— Это я, Мушка ваша, нагулялась, откройте дверь!

А однажды не вернулась. Бросились мы её искать. И Паша искал, и я, и даже папа ходил по подъездам с закличками:

— Муха! Муха! Мушенька!

Мушки и след простыл.

По Новый год грянули якутские морозы. Сын затосковал:

— Мама, зачем ты её выпустила? — спрашивал он, и глаза его наполнялись слезами.

Мне оставалось только гладить Пашу по голове и просить прощения. За порогом было минус сорок. Шансов у неё не было.

Под Рождество разыгралась вьюга. Два дня она подметала дворы своими широкими рукавами, беснуясь, обжигая лица ледяными иглами. Потом обессилела и сдалась. Сочельник случился какой-то необычно тихий. Паша закрылся у себя и не выходил.

А под утро….

Нас разбудил страшный грохот и визг. Прилетел вдруг волшебник в голубом вертолёте, вывалил кого-то из утробы и прищемил ему хвост. Рванув к двери, мы точно знали кому…

И было у нас чудесное Рождество. И подарок был самый лучший. И первенец наш понял, что его слышат. И утешают.

Жили мы долго и счастливо, и до сих пор живём. Только вот так и не нашли ответа: где её носило почти месяц?

Рассказы участвуют в Международном литературном конкурсе короткого семейного рассказа «Мы и наши маленькие волшебники».