Пыль

«Три мил­ли­ар­да пы­ли­нок уме­ща­ют­ся в од­ной лож­ке».

Родст­вен­ни­ки с дру­гих час­тей су­ши зва­ли Пыль — «Од­на шес­тая».

Пы­ли не по­вез­ло с ро­ди­ной. Сы­рой и хо­лод­ный кли­мат не по­зво­лял фор­ми­ро­вать­ся пол­но­цен­но­му пыль­но­му ми­ру.

Вы­мер­за­ние эн­до­ток­си­нов, бак­те­ри­аль­ных про­дук­тов ги­бе­ли мик­ро­ор­га­низ­мов, сра­зу от­бра­сы­ва­ло «Од­ну шес­тую» в раз­ряд треть­е­сорт­ной пы­ли из-за не­воз­мож­нос­ти стро­ить слож­ные струк­ту­ры.

Лю­ди, на­се­ля­ю­щие тер­ри­то­рию ро­ди­ны, Пыль лю­би­ли и спа­са­ли от вы­ми­ра­ния.

Но всё хо­ро­шее ког­да-то за­кан­чи­ва­ет­ся. Бе­да при­шла, от­ку­да не жда­ли.

Для «Од­ной шес­той» на­сту­пи­ли тя­жёлые вре­ме­на. Смут­ное бес­по­койст­во пе­ре­рос­ло в яс­ное по­ни­ма­ние про­бле­мы. С Пылью на­ча­лась вой­на. На вра­жес­кой пе­ре­до­вой сто­я­ла ар­мия добро­воль­цев но­во­го клас­са граж­дан — при­слу­га.

Пыль не­на­ви­де­ла добро­воль­ных ра­бов, унич­то­жа­ю­щих ма­лень­кие и без­за­щит­ные час­тич­ки шерс­ти, пер­хо­ти, фраг­мен­ты перь­ев, на­се­ко­мых, во­лос и ко­жи, спо­ры плес­не­вых гри­бов, мо­но­ме­ры ней­ло­на, ку­соч­ки тка­ни и бу­ма­ги. При­слу­га отве­ча­ла «Од­ной шес­той» вза­им­ностью в ста­ра­ни­ях за­кре­пить­ся в «элит­ных» семь­ях. Остер­ве­не­ние, с ко­то­рым при­слу­га бо­ро­лась с Пылью, пу­га­ло.

Пыль не по­ни­ма­ла, за­чем нуж­но столь­ко при­слу­ги. Про­фес­су­ра, ге­не­ра­лы, слу­жа­щие выс­ше­го зве­на, ин­тел­ли­ген­ция, биз­нес­ме­ны и со­дер­жан­ки ещё ку­да ни шло, но фельд­ше­ры, ме­нед­же­ры, пра­пор­щи­ки, же­лез­но­до­рож­ни­ки и охран­ни­ки вы­зы­ва­ли не­до­уме­ние. Пыль с ужа­сом на­блю­да­ла, как рас­тёт вра­жес­кая ар­мия.

В пыль­ном от­чёте чи­нов­ни­ка из Гос­ста­та «Од­на шес­тая» про­чла, что ко­ли­чест­во при­слу­ги за год вы­рос­ло с двух до че­ты­рёх мил­ли­о­нов, и по­ня­ла, что мед­лить не­льзя.

Пыль би­лась из уг­ла в угол в по­ис­ках спо­со­ба по­бе­ды.

В бу­ма­гах за­го­род­но­го до­ма пси­хи­а­три­чес­ко­го све­ти­ла «Од­ной шес­той» по­пал­ся не­ожи­дан­ный текст.

«В те­че­ние дня че­ло­век вды­ха­ет 6 мил­ли­ар­дов пы­ли­нок. Час­ти­цы пы­ли за­ря­же­ны по­ло­жи­тель­но. Если час­ти­цы це­ле­на­прав­лен­но во вре­мя вдо­ха бу­дут сти­му­ли­ро­вать воз­буж­де­ние нер­в­ных кле­ток в вен­траль­ном пре­мам­ми­ляр­ном яд­ре (PMv) ги­по­та­ла­му­са моз­га, воз­мо­жен рез­кий ска­чок уров­ня аг­рес­сии, сни­же­ние стра­ха и мо­раль­ных по­ро­гов».

Часть слов Пыль не по­ня­ла, но до­ступ к ты­ся­чам книг, ко­то­рые она по­кры­ва­ла, по­зво­лил разо­брать­ся и сфор­му­ли­ро­вать план ата­ки. Од­нов­ре­мен­но под­нять уро­вень аг­рес­сии у при­слу­ги и под­толк­нуть к убийст­ву «эли­ты». Об­щест­во ли­шит­ся со­ци­аль­ных свя­зей и де­гра­ди­ру­ет до ха­о­са и раз­ру­хи. При­слу­га ис­чез­нет в от­сут­ст­вие ра­бо­то­да­те­лей.

По­гло­щая эле­мен­ты таб­ли­цы Мен­де­ле­е­ва и от­мер­шую ор­га­ни­ку, Пыль ко­пи­ла си­лы для по­бе­ды. В но­во­год­нюю ночь «Од­на шес­тая» на­нес­ла ре­ша­ю­щий удар.

Звук пе­тард за­глу­шал виз­ги и кри­ки, до­но­ся­щи­е­ся из каж­до­го ма­ло-маль­ски со­вре­мен­но­го мно­гок­вар­тир­но­го до­ма. В за­го­род­ных по­сёл­ках уце­ле­ли толь­ко те, ко­му по­счаст­ли­ви­лось уехать в празд­ни­ки на дру­гие тер­ри­то­рии.

Крас­ный снег стал сим­во­лом этой ужас­ной но­чи.

Ха­ос на­сту­пил сра­зу и бес­по­во­рот­но. По­ли­ция и ар­мия раз­бре­лась в пья­ном бес­при­каз­ном ва­ку­у­ме. Те­ле­ви­де­ние и ин­тер­нет мол­ча­ли. Не оста­лось ве­ду­щих но­вос­тей и бло­ге­ров, спо­соб­ных со­об­щить уце­лев­шим лю­дям о «при­служ­ной рез­не». Быв­шая при­слу­га все­ля­лась в до­ма преж­них хо­зя­ев. Каж­дый по­сёлок объ­яв­лял о не­за­ви­си­мос­ти.

«Од­на шес­тая» празд­но­ва­ла по­бе­ду де­мо­гра­фи­чес­ким взры­вом. За па­ру ме­ся­цев Пыль по­се­ли­лась да­же в опе­ра­ци­он­ных и сбо­роч­ных це­хах Гос­на­но.

* * *

Ве­сен­нее солн­це про­гре­ва­ло под­окон­ник быв­ше­го ге­не­раль­ско­го до­ма. Пыль слад­ко дре­ма­ла. Без­ра­бот­ная ны­не при­слу­га шу­ме­ла, об­суж­дая с по­на­ехав­ши­ми родст­вен­ни­ка­ми дек­рет о не­за­ви­си­мос­ти от со­сед­ней ули­цы, ког­да в дверь по­сту­ча­ли.

На крыль­це сто­я­ла да­ма лет трид­ца­ти со сле­да­ми кос­ме­то­ло­ги­чес­ко­го тю­нин­га. В ру­ках ле­ди сжи­ма­ла кло­чок бу­ма­ги, по­хо­жий на объ­яв­ле­ние, ко­то­ры­ми те­перь пест­ри­ли за­бо­ры.

Пыль ле­ни­во про­чла со­дер­жи­мое бу­маж­ки и по­бе­ле­ла от ужа­са.

«Ро­бо­та в за­го­род­ном до­ме нужь­на при­слу­га. Тре­ба­ва­ние ме­с­та рож­де­ния ста­ли­ца об­ра­зо­ва­ние выс­шей».

Вре­мя

Вре­мя страш­ный враг, по­то­му что лю­ди ис­кус­но на­учи­лись его уби­вать.

Ус­тав от ра­дио­т­ре­ша, Егор лис­тал в те­ле­фо­не Storytel в по­ис­ках ещё не слу­шан­ной кни­ги, за­му­ро­ван­ный в ве­чер­ней мос­ков­ской проб­ке, уку­тан­ной сне­го­па­дом.

«За­нят?» — со­об­ще­ние ста­ро­го дру­га Бе­ло­ва пе­ре­кры­ло на эк­ра­не спи­сок ли­те­ра­тур­но­го про­ш­ло­го.

Они не со­зва­ни­ва­лись па­ру не­дель, и Егор чер­тов­ски был рад по­бол­тать. Он улыб­нул­ся и ко­рот­ко от­ве­тил: «На­би­рай».

Сза­ди ис­те­рич­но за­мор­гал фа­ра­ми и от­ры­вис­то за­сиг­на­лил об­ла­да­тель «ге­ленд­ва­ге­на», спе­ша­ще­го про­дви­нуть­ся на це­лый метр. Мар­ка ма­ши­ны уга­ды­ва­лась по уг­ло­ва­то­му про­фи­лю.

— Ма­ши­ны, не­су­щие на сво­их те­лах сне­жин­ки, де­лят­ся на кру­тые и обыч­ные, но прав­да со­сто­ит в том, что снег до­ста­ёт­ся всем по­ров­ну, — про­буб­нил Егор, пы­та­ясь рас­смот­реть в зер­ка­лах нер­в­но­го со­до­рож­ни­ка.

Че­рез ло­бо­вое стек­ло джи­па, двор­ни­ки ко­то­ро­го сми­ри­лись с не­воз­мож­ностью борь­бы с за­мерз­ши­ми сле­за­ми не­ба, не про­смат­ри­вал­ся во­ди­тель, но Егор был уве­рен, что там бо­ро­да­тый ма­го­ме­та­нин.

«Ге­ленд­ва­ген с во­ди­те­лем без бо­ро­ды те­ря­ет при­мер­но по­ло­ви­ну мощ­нос­ти и сти­ля», — с улыб­кой по­ду­мал Егор и про­дви­нул­ся на от­ме­рен­ную ему до­рож­ным про­све­том дис­тан­цию.

Ди­на­ми­ки за­пол­ни­ли са­лон ур­ча­ни­ем мо­то­цик­ла, лю­би­мым ринг­то­ном зи­му­ю­щих бай­ке­ров, со­об­щая о вхо­дя­щем звон­ке.

— При­вет, Бе­лов, как сам? — по­тя­нув­шись в крес­ле, от­ве­тил Егор, до­ста­вая из под­ло­кот­ни­ка си­га­ру.

Та­бач­ная ме­ди­та­ция бы­ла его лю­би­мым ри­ту­а­лом при пе­ре­ме­ще­нии с ра­бо­ты до­мой, пре­вра­щав­шим ав­то­мо­биль­ное прост­ранст­во в иде­аль­ный лаунж.

— Ша­лом, пра­во­слав­ный, я с груст­ной но­востью, Рит­ми­ков умер, — в свойст­вен­ной Бе­ло­ву ма­не­ре со­об­щил со­бе­сед­ник ко­рот­ко и без эмо­ци­о­наль­ных кра­сок.

Егор отвёл пла­мя за­жи­гал­ки от си­га­ры, пре­рвав её про­буж­де­ние к ко­рот­кой жиз­ни, для ко­то­рой ее ког­да-то со­зда­ли за­бот­ли­вые ру­ки тор­се­до­ра.

За­пи­щал парк­тро­ник.

Бо­ро­дач поч­ти упёр­ся в зад­ний бам­пер ма­ши­ны Его­ра, стре­мясь сво­ей же­лез­но-плас­ти­ко­вой все­лен­ной рас­ши­рить прост­ранст­во до­рож­ной па­у­ти­ны.

Егор по­дви­нул­ся ещё на па­ру сан­ти­мет­ров и парк­тро­ник стих.

— Я пом­ню, что ты про­сил боль­ше его имя при те­бе не про­из­но­сить, но по­ду­мал, что ты дол­жен знать, — не до­ждав­шись от­ве­та, про­дол­жил Бе­лов.

— От­му­чил­ся, — что­бы ска­зать хоть что-то и пы­та­ясь усми­рить пе­ну мыс­лей, вски­па­ю­щих в го­ло­ве слов­но от бро­шен­но­го в во­ду кус­ка кар­би­да, су­хо от­ве­тил Егор.

— Прос­ти за но­вость. На­би­рай поз­же, — в го­ло­се Бе­ло­ва по­яви­лись нот­ки рас­те­рян­нос­ти, и он пре­рвал зво­нок, ви­ди­мо, по­няв не­умест­ность про­дол­же­ния раз­го­во­ра.

Поз­же…

Кру­ти­лось в го­ло­ве Его­ра по­след­нее сло­во Бе­ло­ва.

По­след­нее сло­во…

Не спе­ша рас­ку­ри­вая си­га­ру, Егор про­пус­тил пе­ред со­бой так­си, ко­то­рое в знак бла­го­дар­нос­ти морг­ну­ло ава­рий­ны­ми ог­ня­ми под клак­сон­ный мат «ге­ленд­ва­ге­на».

Егор па­ру раз на­жал на тор­моз, что­бы стоп-сиг­на­ла­ми со­об­щить нер­воз­но­му бо­ро­да­чу, что мы все се­год­ня без­на­дёж­но пле­тем­ся друг за дру­гом, и от­крыл в те­ле­фо­не пор­тал Цу­кер­бер­га.

На «фейс­бук»-стра­ни­це Рит­ми­ко­ва со­об­ще­ние от до­че­ри о про­игран­ной им борь­бе с ра­ком и па­ру ком­мен­та­ри­ев с со­бо­лез­но­ва­ни­я­ми.

Смерть от ра­ка во вре­ме­на ко­вид­ной ис­те­ри­ки об­ла­го­ро­ди­лась.

«Цве­ты увя­ли.

Сып­лют­ся, па­да­ют се­ме­на,

Как буд­то слёзы…»

Хок­ку сжи­ма­ют прост­ранст­во мыс­ли во вре­ме­ни — по­гру­жа­ясь в ни­ко­ти­но­вое раз­мыш­ле­ние, Егор пе­ре­лист­нул лен­ту Рит­ми­ко­ва чуть даль­ше в про­ш­лое.

Его по­след­ний по­ст был ле­том из Ана­пы. Сел­фи вы­сох­ше­го че­ло­ве­ка на фо­не мор­ско­го пей­за­жа и фра­за «Но­силь­щик тру­пов на клад­би­ще об­ла­да­ет убийст­вен­ным чувст­вом юмо­ра».

Ки­дать в окрош­ку ми­ра удач­ные ци­та­ты бы­ло его сти­лем — от­ме­тил Егор шут­ку быв­ше­го дру­га.

Че­ло­век не ис­че­за­ет мгно­вен­но. Его нет в на­сто­я­щем, но он жи­вёт в элек­три­чес­кой все­лен­ной про­ш­ло­го. Од­наж­ды мы пре­вра­тим­ся в не­что от­лич­ное от при­выч­но­го се­бя — на­при­мер, в тек­с­ты и фо­то­гра­фии в ин­тер­не­те, в циф­ро­вое об­ла­ко, по­сте­пен­но ис­че­за­ю­щее в ат­мо­сфе­ре, за­топ­тан­ной смарт­фон­ным про­зя­ба­ни­ем со­ро­ди­чей.

Вос­по­ми­на­ния об­во­ла­ки­ва­ли, слов­но си­гар­ный дым, за­пол­нив­ший ав­то­мо­биль.

Ску­пость, из­ме­ны и пре­да­тельст­ва в друж­бе при­ве­ли в пять­де­сят семь лет Рит­ми­ко­ва к оди­но­чест­ву. «Уме­рев пе­ред Рож­дест­вом, он встре­тит зве­ня­щую пус­то­ту на собст­вен­ном кре­ми­ро­ва­нии», — вы­пус­тив клуб ды­ма, по­ду­мал Егор, и ему ста­ло жал­ко то­го мо­ло­до­го муж­чи­ну, ка­тя­ще­го с ним в ста­рень­ком КИА в Ана­пу в де­вя­нос­то вось­мом.

Жизнь ис­ко­вер­ка­ла Рит­ми­ко­ва, сло­мав в нём всё доброе. Вре­мя, за­блуж­де­ни­ем в бес­смерт­ность без­жа­лост­но пе­ре­мо­ло­ло в нём важ­ное в мер­кан­тиль­ную пыль, по­крыв ей роб­кую и ра­ни­мую ду­шу. Если бы тог­да он мог до­пус­тить, что год, ме­сяц, день бу­дет по­след­ним в жиз­ни, по­сту­пил бы он так же или ина­че?

Тол­чок в зад­ний бам­пер вер­нул его из раз­мыш­ле­ний в жест­кое на­сто­я­щее. Вклю­чив ава­рий­ку, Егор от­крыл дверь, впус­тив в тёп­лое на­ку­рен­ное прост­ранст­во снеж­ную Моск­ву.

Под­хо­дя к «ге­ленд­ва­ге­ну», он рас­смот­рел хруп­кую де­вуш­ку, си­дя­щую не­по­движ­но, скло­нив го­ло­ву на руль, и ре­бён­ка на пе­ред­нем си­денье.

Во­оду­шев­лён­ный от­сут­ст­ви­ем опас­нос­ти аль­фа-раз­бо­рок он по­тя­нул во­ди­тель­скую дверь. Она бы­ла за­бло­ки­ро­ва­на.

Мед­лен­но опус­ти­лось стек­ло. Де­вуш­ка не ше­ве­ли­лась, а ма­лень­кая де­воч­ка ис­пу­ган­но, сквозь слёзы бор­мо­та­ла:

— Ма­ма ро­жа­ет, ма­ма ро­жа­ет…

Пла­то

Пла­то Пу­то­ра­на рас­ки­ну­лось в гео­гра­фи­чес­ком цент­ре Рос­сии ба­заль­то­вы­ми го­ра­ми с плос­ки­ми вер­ши­на­ми, слов­но пла­то на гра­фи­ках ми­ро­вой ко­вид­ной ста­тис­ти­ки пер­вой пан­де­ми­чес­кой вол­ны.

Вол­ны озе­ра Ла­ма без­звуч­но сте­ли­лись на бе­рег ват­ным оде­я­лом бе­лой пе­ны. В не­бе зе­лё­ным пер­ла­мут­ром, слов­но гал­лю­ци­на­ция ша­ма­на, за­сты­ло се­вер­ное си­я­ние.

Сгорблен­ный ду­хов­ник пат­ри­ар­ха ста­рец Илий, Вла­ди­мир Пу­тин и док­тор Про­цен­ко сто­я­ли на пла­то, гля­дя в бес­ко­неч­ный се­вер.

— Ро­до­вое про­кля­тие до­вле­ет над рос­си­я­на­ми из-за гре­ха пред­ков, — сло­ва Илия про­зву­ча­ли в зве­ня­щей ти­ши­не, за­пол­няя со­бой без­бреж­ное прост­ранст­во.

Над фи­гу­ра­ми не­по­движ­ных лю­дей в не­ес­тест­вен­но мед­лен­ном па­ре­нии кру­жил оди­но­кий ор­лан.

— Бе­сы го­ло­са­ми ли­бе­ра­лов раз­ру­ша­ют скре­пы, не при­ни­мая биб­лей­ско­го устро­е­ния — если есть царь на не­бе, дол­жен быть царь на зем­ле, — взгля­нув на бе­ло­хвос­тую пти­цу, зло про­из­нёс Пу­тин.

Слов­но со­гла­ша­ясь с ним, пти­ца из­да­ла гром­кий крик.

— Нуж­но вы­брать мо­дель зна­ния про ко­вид. Ли­бо при­ни­мать для се­бя сис­те­му пра­вил, ли­бо го­во­рить, что ко­вид — это ка­ра Бо­жия, — в ни­ку­да про­из­нёс Про­цен­ко.

Сло­ва док­то­ра за­глу­шил вне­зап­ный шум во­до­па­да.

Про­цен­ко, не от­кры­вая глаз, вслу­ши­вал­ся в тя­гу­чий шум па­да­ю­щей во­ды — слов­но на за­мед­лен­ной ско­рос­ти про­игры­ва­те­ля ви­ни­ло­вых плас­ти­нок зву­ко­вое прост­ранст­во пре­вра­ща­лось в рас­плав­лен­ный плас­ти­лин.

Этот ринг­тон бу­диль­ни­ка док­тор всег­да ста­вил на де­жур­ст­ве в «Ком­му­нар­ке», счи­тая его луч­шим гла­ша­та­ем пе­ре­хо­да в ре­аль­ность.

Он не пом­нил сколь­ко про­шло вре­ме­ни с на­ча­ла ауди­ен­ции схи­ар­хи­ман­дри­та Илия, в тя­же­лей­шем со­сто­я­нии ко­вид­ных ос­лож­не­ний до­став­лен­но­го в боль­ни­цу, и Вла­ди­ми­ра Пу­ти­на, вре­ме­ни, на ко­то­рое ФСО за­кры­ло его в ка­би­не­те.

Док­тор, из­мо­тан­ный мно­го­су­точ­ным де­жур­ст­вом, не­по­движ­но смот­рел че­рез мо­ни­тор на стар­ца Илия и кос­мо­нав­та в жёл­той плас­ти­ко­вой ря­се. Мысль, ро­див­ша­я­ся в глу­би­не сию­ми­нут­но­го, рас­полз­лась ме­та­ста­за­ми, ско­вав те­че­ние про­чих суж­де­ний. Те­перь, как и всег­да, он был уве­рен, что ни­ка­ко­го Пу­ти­на опре­де­лён­но нет да­же там, где он быть дол­жен. В этом и был смысл об­ну­ле­ния: он сде­лал вид, что остал­ся на­всег­да, а сам ушёл.

Про­цен­ко вклю­чил звук на мо­ни­то­ре.

— Вы как се­бе пред­став­ля­е­те Сред­не­ве­ковье? В чём сходст­во? Сред­не­ве­ковье — это вре­мя ин­тен­сив­ной фа­на­тич­ной ве­ры, об­щей эс­те­ти­ки, это мо­на­шест­во и ас­ке­тизм, тео­ло­гия и схо­лас­ти­ка. Что же вам, Вла­ди­мир, на­по­ми­на­ет се­год­ня Сред­не­ве­ковье? Пе­ред на­ми оту­пев­шая от без­на­ка­зан­нос­ти де­мо­кра­тия, и Сред­не­ве­ковье здесь ни при чём.

Оп­тин­ский ста­рец го­во­рил ти­хо, рас­тя­ги­вая сло­ва, но не те­ряя яс­нос­ти.

Про­цен­ко, из­мо­тан­ный мно­го­су­точ­ным де­жур­ст­вом, вдруг за­ду­мал­ся, гля­дя че­рез мо­ни­тор на стар­ца Илия и кос­мо­нав­та в жёл­той плас­ти­ко­вой ря­се, что ни­ка­ко­го Пу­ти­на опре­де­лён­но нет да­же там, где он быть дол­жен. Мо­жет быть, в этом и был смысл об­ну­ле­ния: он сде­лал вид, что остал­ся на­всег­да, а сам ушёл.

— Де­я­ния не­дру­гов на­шей стра­ны при­вле­ка­ют из безд­ны тём­ные си­лы, со­зда­ют и про­во­ци­ру­ют ха­ос, ко­то­рый опас­ней, чем Оран­же­вая ре­во­лю­ция, — го­лос из про­ти­во­га­за вы­вел Про­цен­ко из раз­мыш­ле­ний. — Со­ци­аль­ный по­ря­док — это ве­ра в при­нуж­де­ние. Страх мож­но упа­ко­вать во что угод­но: тер­ро­рис­ти­чес­кую угро­зу, в гло­баль­ное по­теп­ле­ние, в лю­бое кон­крет­ное со­бы­тие, по­сколь­ку так до­ход­чи­вее рос­си­я­нам. Сей­час это пан­де­мия. На­род слеп, а власть — это рас­пре­де­ле­ние.

Го­лос из кос­тю­ма хим­за­щи­ты ста­но­вил­ся твёр­дым и гром­ким.

— В этом глав­ное про­ти­во­ре­чие, Вла­ди­мир. Раз­го­во­ры о том, что все услов­но рав­ны пе­ред ли­цом пан­де­мии, при рас­пре­де­ли­тель­ной функ­ции влас­ти не де­ла­ют лю­дей рав­ны­ми. Толь­ко ве­ра — то единст­вен­ное, что мо­жет это про­ти­во­ре­чие снять, а ате­изм — это са­та­низм в бук­валь­ном смыс­ле. Да бу­дет Бо­жест­вен­ный свет, — ти­хо про­шеп­тал оп­тин­ский про­зор­ли­вец Илий и за­тих.

Си­ну­со­и­да кар­дио­грам­мы стар­ца пре­вра­ти­лась в не­по­движ­ное пла­то.

— НЕ­ЕЕ­Е­ЕТ!!!!! — Пу­тин за­кри­чал от ужа­са.

Он кри­чал и кри­чал, ка­за­лось, це­лую веч­ность, слов­но у не­го от­ня­ли что-то бес­ко­неч­но важ­ное и цен­ное.

— «Да бу­дет свет!» — Пу­тин услы­шал го­лос и сквозь за­кры­тые ве­ки за­жму­рил­ся от яр­кой вспыш­ки.

Он мед­лен­но от­крыл гла­за. У вы­клю­ча­те­ля в боль­нич­ной па­ла­те сто­ял док­тор и при­сталь­но смот­рел сквозь не­го. На бейд­жи­ке, не­бреж­но при­щеп­лен­ном к на­груд­но­му кар­ма­ну бе­ло­го ха­ла­та, Пу­тин про­чёл «Пси­хо­нев­ро­ло­ги­чес­кий дис­пан­сер № 24 в Но­во-Пе­ре­дел­ки­но».

— Боль­ной, что вам при­сни­лось? Вы кри­чи­те, как буд­то вас ду­ши­ли, — спо­кой­но про­из­нёс док­тор.

— Рос­сия в коль­це вра­гов! Я — Пу­тин, я — спа­су Рос­сию! Ко­вид — это Божье про­кля­тие! Что с оп­тин­ским стар­цем? — жад­но гло­тая воз­дух, кри­чал Пу­тин, по­ка не по­чувст­во­вал, как иг­ла вон­зи­лась ему в пле­чо и по те­лу рас­полз­лось что-то тер­п­кое и вяз­кое.

— Всё бу­дет хо­ро­шо, Вла­ди­мир Иль­ич. Вы Пу­тин, — док­тор сде­лал па­у­зу и, до­ждав­шись, ког­да па­ци­ент вновь за­кро­ет гла­за, до­ба­вил: — но иной.

Эти сло­ва про­зву­ча­ли из пус­той бес­ко­неч­нос­ти, ког­да он уже ле­жал не на боль­нич­ной кро­ва­ти, а на мяг­ком мху ба­заль­то­во­го пла­то тунд­ры, из-под ко­то­ро­го крал­ся хо­лод веч­ной мер­з­ло­ты, а в не­бе, в за­мерз­шем тан­це, пу­та­лось се­вер­ное си­я­ние.

Пут…ин, Пут…офф, Пут…хан, Пут…и…ко…вид, Пут…ы, Пут…о…ра­на, Пан…де…ми…я, Пла…то…

За­бра­ло

ЗАБ — рос­сий­ская за­жи­га­тель­ная авиа­ци­он­ная бом­ба. Ра­ло — еди­ни­ца об­ло­же­ния данью на Ру­си.

Из раз­во­ро­чен­но­го ок­на вто­ро­го эта­жа пе­тер­бур­ж­ско­го до­ма на Ржев­ском про­спек­те тор­чал ав­то­мо­биль «моск­вич». Лос­ку­ты пла­ме­ни коп­ти­ли за­плес­не­ве­лую шту­ка­тур­ку, ещё пом­ня­щую ру­ки во­ен­ноп­лен­ных нем­цев, стро­и­те­лей ста­лин­ско­го ам­пи­ра.

Во двор из подъ­ез­дов, на­пол­нен­ных за­па­хом ка­на­ли­за­ции под­валь­ной раз­ру­хи, схо­ди­лись лю­бо­пыт­ные жиль­цы в со­сед­ских трёпах, на­зы­ва­ю­щие се­бя под­се­лен­ца­ми.

Ава­рий­ный дом был рас­се­лён в на­ча­ле двух­ты­сяч­ных, что­бы поз­же, не най­дя ин­вес­то­ра для стро­и­тельст­ва но­вых яче­ек люд­ской устро­ен­нос­ти, по при­чи­не воз­двиг­ну­той в мет­ре от сте­ны коль­це­вой ав­то­до­ро­ги, ре­ин­кар­ни­ро­вать­ся в не­жи­лой фонд об­ще­жи­тия рос­г­вар­дей­цев, в гер­ме­тич­ное гет­то для при­сяг­нув­ших ге­не­ра­лам ино­го­род­них дем­бе­лей с вре­мен­ной ре­гист­ра­ци­ей.

Квар­ти­ру, в ко­то­рую въехал ав­то­мо­биль, за­се­ли­ли не­дав­но. На её об­шар­пан­ной две­ри ещё оста­ва­лись об­рыв­ки креп­ко при­кле­ен­ной бу­ма­ги с пе­чатью ЖЭ­Ка и штам­пом «опе­ча­та­но». Оби­та­те­лей не­счаст­ли­вой квар­ти­ры со­се­ди ещё не зна­ли, но, ока­зав­шись в ян­вар­ском дво­ре со спи­лен­ны­ми и не убран­ны­ми с осе­ни де­ревь­я­ми, опре­де­ля­ли без тру­да по до­маш­ней одеж­де.

Вы­со­кий па­рень бру­таль­но­го ви­да в си­нем спор­тив­ном кос­тю­ме и чёр­ных слан­цах на се­рых нос­ках был, во­пре­ки си­ту­а­ции, в ко­то­рой ока­зал­ся, уве­рен­но спо­ко­ен, слов­но го­ре­ло что-то чу­жое.

Без­раз­лич­но не гля­дя на из­мож­ден­ный про­жи­ты­ми жиз­ня­ми дом, он по­сту­ки­вал по эк­ра­ну те­ле­фо­на сби­ты­ми кос­тяш­ка­ми паль­цев и вор­чал на от­клю­чив­ший­ся от па­де­ния в снег ди­на­мик. Рез­ко вы­сту­па­ю­щие ску­лы по­го­рель­ца сжи­ма­ли гла­за до мор­щин, де­лая его ли­цо стар­ше двад­ца­ти про­жи­тых лет.

Пыш­но­те­лая брю­нет­ка с боль­ши­ми, как у стра­ха, гла­за­ми, воз­рас­та «мы учи­лись в од­ном клас­се и я до­жда­лась его из ар­мии» ед­ва до­ста­ва­ла ему до плеч. В пёст­ром ха­ла­те и уг­гах на бо­су но­гу она ры­да­ла, гля­дя, как огонь за­би­рал ед­ва на­жи­тое.

Зе­ва­ки за­пол­ня­ли пус­то­ту дво­ра, со­би­ра­ясь в мас­су, не пе­ре­хо­дя­щую не­ви­ди­мую чер­ту дис­тан­ции с по­тер­пев­ши­ми, за ко­то­рой им при­шлось бы что-то го­во­рить или по­мо­гать.

— По­жар­ные едут, — с фа­та­лиз­мом к чу­жой судь­бе го­ло­сом со­об­щил, не­со­гла­со­ван­но на­ру­шив­ший гра­ни­цу не­со­учас­тия, по­жи­лой бо­ро­дач с за­стен­чи­вой улыб­кой и про­тя­нул ста­рень­кие пле­ды не­счаст­ным.

— Я Бу­бу­ка, — пред­ста­вил­ся ста­рик, пе­ре­хва­ты­вая из ру­ки в ру­ку кас­сет­ную ав­то­мо­биль­ную маг­ни­то­лу.

Од­ну из тех, ка­кие в де­вя­но­с­тых во­ди­те­ли за­би­ра­ли из сво­их ма­шин, от­кры­тым за­бра­лом отвер­стия на тор­пе­де при­бо­ров сиг­на­ли­зи­руя по­тен­ци­аль­ным во­рам, что брать в ма­ши­не не­че­го.

— Спа­си­бо. Я Ве­ня, — бе­ря пле­ды не­бреж­но пред­ста­вил­ся бе­до­ла­га. — Ма­ша, успо­кой­ся, — ров­ным го­ло­сом ска­зал он и от­дал суп­ру­ге оба оде­я­ла.

— А что за стран­ное имя — Бу­бу­ка? — как бы меж­ду про­чим спро­сил Ве­ня.

— На­сле­дие бар­дов­ских слётов, — с улыб­кой ска­зал Бу­бу­ка. — А что с че­ло­ве­ком в ма­ши­не?

— Не знаю, мы сра­зу на ули­цу по­бе­жа­ли, — по­смот­рев на го­ря­щие ок­на, от­ве­тил Ве­ня.

— И как его уго­раз­ди­ло? — за­дум­чи­во спро­сил ста­рик.

— Как-как, с коль­це­вой до­ро­ги, на лёд по­пал и вы­нес­ло. От­бой­ни­ков ведь нет, а ле­теть метр все­го. Злой ско­ро­го­вор­кой со­об­щил Ве­ня. — Мы и пись­ма пи­са­ли и на ас­фаль­те «Сде­лай­те за­бор, чтоб не за­бра­ло клад­би­ще», всё впус­тую.

— До­ку­мен­ты взя­ли? — по­ин­те­ре­со­вал­ся Бу­бу­ка.

— Нет! — Ве­ня ис­пу­ган­но по­смот­рел на же­ну. — Про­па­ли. Лу­ган­ские мы. Толь­ко пас­пор­та по­лу­чи­ли рос­сий­ские и ра­бо­ту в ОМО­Не и об­ща­гу да­ли. Чёрт!

Из ок­на по­ва­лил бе­лый дым, слов­но из печ­ной тру­бы Сикс­тин­ской ка­пел­лы в Ва­ти­ка­не, сиг­на­ли­зи­руя о ре­ше­нии ан­кла­ва на­зна­чить но­во­го Па­пу.

— Пло­хо, — мед­лен­но про­из­нес Бу­бу­ка, раз­мыш­ляя над ас­со­ци­а­ци­ей с ды­мом, — там те­перь что-то ис­кать — как бе­ло­го ко­та в бе­лой ком­на­те.

— Да взя­ла я до­ку­мен­ты, не де­лай из се­бя не­спра­вед­ли­во осуж­дён­но­го, — сквозь слёзы про­буб­ни­ла суп­ру­га.

Ве­ня гром­ко вы­дох­нул, ссу­ту­лив­шись, и срав­нял­ся рос­том с Ма­шей.

По­смот­рев вни­ма­тель­но на Ве­ню, Бу­бу­ка де­ли­кат­но по­ме­нял те­му раз­го­во­ра.

— Воз­мож­но, мой во­прос не умес­тен, но у вас взгляд ред­кий, как буд­то вы в се­бя тре­вож­но смот­ри­те.

— Обыч­ный взгляд. В от­ца, — от­мах­нул­ся Ве­ня.

— Ну нет, — па­ри­ро­вал Бу­бу­ка. — По­смот­ри во­круг, — и он по­вёл го­ло­вой в сто­ро­ну дво­ро­вой мас­сов­ки. — Обыч­ный — это ког­да гла­за на вы­ка­те пу­с­тые и без на­пря­же­ния. Оду­хотво­рен­ная бес­смыс­лен­ность во­ли. Что бы ни про­ис­хо­ди­ло во­круг, им всё рав­но, хо­тя иног­да лю­бо­пыт­но. Лю­ди, хоть и лю­ди, то­же лю­ди, и не дай бог что-то слу­чит­ся у них. Вот тог­да гла­за на­льют­ся тос­кой «по­мо­ги­те, лю­ди добрые», ша­рят взгля­дом во­круг, а все смот­рят че­рез за­кры­тое за­бра­ло, опус­тив вниз го­ло­ву.

Ве­ня по­смот­рел на лю­дей. Тол­па нег­ром­ко под­шёп­ты­ва­лась, оста­ва­ясь не­по­движ­ной.

— А че­го не на ми­тин­ге? — вновь сме­нив те­му, спро­сил ста­рик, — Там вро­де ва­ши лю­ту­ют на Не­вском?

— На ка­ран­ти­не я двух­не­дель­ном пос­ле ко­ви­да, се­год­ня по­след­ний день, — от­ве­тил Ве­ня, — в по­не­дель­ник на служ­бу. Так в спор­тив­ном кос­тю­ме и пой­ду.

— Там вро­де тёт­ку по­ка­ле­чи­ли силь­но, в боль­ни­цу отвез­ли в тя­жёлой не­мо­щи, — де­ли­кат­но за­ме­тил Бу­бу­ка.

— Или за де­ло, или фейк, — рас­су­дил Ве­ня, — ге­рои тик­то­ка хре­но­вы. Са­ми нас про­во­ци­ру­ют и са­ми сни­ма­ют и в ин­тер­нет ки­да­ют. За бу­ду­щее они бо­рют­ся, ага. По ты­ще бак­сов по­лу­ча­ют за каж­дый ро­лик. Ре­форм они хо­тят. А за чей счёт ре­фор­мы бу­дут? За счёт на­ро­да? Ель­цин огра­бил, Гор­ба­чёв огра­бил, Ста­лин огра­бил. Не бу­дет ре­форм без на­ше­го ограб­ле­ния!

— Да не го­ря­чи­тесь, — улыб­нул­ся Бу­бу­ка, — мы же не на ми­тин­ге, а на по­жа­ре по ва­ше­му по­во­ду. О се­бе ду­май­те. Впро­чем, на­ше зав­тра луч­ше, чем на­ше се­год­ня, хо­тя, воз­мож­но, пос­ле­зав­тра бу­дет га­же, чем по­за­вче­ра. Как в пес­не по­ёт­ся: «На­ше про­ш­лое, вре­мя за­бра­ло и, ка­за­лось, по­ки­ну­ло дом».

По­след­нюю фра­зу за­глу­ши­ли си­ре­ны.

Из подъ­ехав­ших по­жар­ных ма­шин не­спеш­но вы­би­ра­лись бой­цы.

— В квар­ти­ре лю­ди есть? — под­няв за­бра­ло кас­ки, спро­сил у зе­вак груз­ный дядь­ка, ве­ро­ят­но, стар­ший.

— Квар­ти­ран­ты тут, а во­ди­тель там, — раз­дал­ся чей-то бодрый го­лос.

— Ра­бо­та­ем, пар­ни, — ско­ман­до­вал груз­ный, и ог­не­бор­цы за­ня­лись при­выч­ной ра­бо­той.

У Ве­ни за­зво­нил те­ле­фон.

Вклю­чив гром­кую связь и отой­дя чуть в сто­ро­ну, он вклю­чил­ся в раз­го­вор.

— Алё.

— Это май­ор Стро­ев.

— Здра­вия же­лаю, то­ва­рищ май­ор, — от­ве­тил Ве­ня, ма­ши­наль­но вы­прям­ля­ясь в смир­ную по­зу ува­же­ния и брез­гли­вос­ти.

— Как са­мо­чувст­вие, Ве­ня?

— Удов­летво­ри­тель­ное, то­ва­рищ май­ор. Толь­ко по­жар в до­ме.

— По­жар — это пло­хо. Да… Но сей­час у нас у всех по­жар. Слы­шал про тёт­ку по­би­тую?

— Слы­шал.

— Мо­ло­дец. Нам нуж­но бой­ца за­слу­жен­но­го при­крыть. Так что зав­тра пой­дёшь к ней в боль­ни­цу из­ви­нять­ся. С цве­та­ми.

— Так я же на ка­ран­ти­не и там не был.

— Те­перь был. Ска­жешь, что за­бра­ло за­по­те­ло, а у за­бра­ла, как го­во­рит­ся, нет еба­ла, хе-хе. Ну ты по­нял. Или хо­чешь об­рат­но в Лу­ган­ск? По ши­не­ли со­ску­чил­ся, маль­чик?!

Бу­бу­ке бы­ло вид­но, как бе­се­да за­би­ра­ла у Ве­ни уве­рен­ность в се­бе.

Ста­рик услы­шал, как с дет­ской пло­щад­ки до­нес­лась му­зы­ка и не­лад­ное пе­ние. Трое ол­до­вых кло­шар не­опре­де­лён­но­го воз­рас­та с вы­го­рев­шим от вре­ме­ни лос­ком быв­ших ин­тел­ли­ген­тов что-то пи­ли из плас­ти­ко­вых ста­кан­чи­ков и, не об­ра­щая вни­ма­ния на пе­пе­ли­ще, про­нзи­тель­но вы­го­ва­ри­ва­ли сло­ва:

В цве­точ­ном ко­ро­левст­ве, в пе­ре­хо­де в под­зе­мелье.

За трид­цать та­ра­ка­нов у тор­гов­ки ама­ра­тор.

Бу­бу­ка, под­хва­тив мо­тив, на­пра­вил­ся к со­бу­тыль­ни­кам, на­пе­вая:

Бы­ла бе­лым бе­ла, но­га на­пра­во, но­га на­ле­во…

Го­товь ши­нель, маль­чик! Маль­чик! Маль­чик…

— Бу­бу­ка, что ты опять жи­вых пу­га­ешь? По­ка­тать­ся на уби­том «моск­ви­че» он ре­шил! На­пёр­сточ­ник не­чис­то­го ду­ха — вот ты кто. За­чем под­ни­мать за­бра­ло до­сроч­но оди­но­ким? Си­дел бы луч­ше за гряз­ны­ми обо­я­ми и на­блю­дал, а не при­тво­рял­ся, что жи­вой, — до­нес­лись до Ве­ни го­ло­са с дет­ской пло­щад­ки.

По­вер­нув­шись на звук, Ве­ня ни­ко­го не уви­дел. На вко­пан­ных в зем­лю кра­ше­ных ав­то­мо­биль­ных по­крыш­ках пе­соч­ни­цы ле­жа­ли мя­тые плас­ти­ко­вые ста­кан­чи­ки и кас­сет­ная маг­ни­то­ла.