Гла­ва 9

Как же­ла­ние ку­пить ви­део­маг­ни­то­фон в Ал­ма-Ате мо­жет за­кон­чить­ся по­куп­кой ло­ша­ди в Гам­бур­ге?

В на­ча­ле сен­тяб­ря ба­боч­ки ата­ко­ва­ли го­род. Они кру­жи­лись в лу­чах всё ещё жар­ко­го солн­ца, в воз­ду­хе, про­пи­тан­ном аро­ма­том яб­лок. Шу­ва­ло­вы за­кан­чи­ва­ли по­след­ние сбо­ры пе­ред тем, как оста­вить квар­ти­ру, где про­жи­ли всю жизнь. Сест­ра с ма­терью рас­те­рян­но бро­ди­ли по ком­на­там, об­суж­дая, что мож­но взять с со­бой. Вдруг Ни­ко­лай как оч­нул­ся. Рас­пах­нул ан­тре­со­ли и стал до­ста­вать ста­рые ко­роб­ки из-под обу­ви, где хра­ни­лись фо­то­гра­фии де­да, ба­буш­ки — ро­ди­те­лей ма­мы, ро­ди­те­лей от­ца. Вот об­щая чёр­но-бе­лая фо­то­гра­фия, сде­лан­ная у баб­ки в де­рев­не. Ко­ля пом­нил, как уви­дел Аг­рип­пи­ну Да­вы­дов­ну или Ба, мать от­ца, в пер­вый раз.

Цве­тут яб­ло­ни. Вес­на. По ли­нии от­ца и ма­те­ри род­ня бы­ла за­жи­точ­ная, до­ма у всех боль­шие, ка­мен­ные, вы­со­кие, с са­ра­я­ми и при­строй­ка­ми для ско­та. В ком­на­ту быст­рой по­ход­кой во­шла жен­щи­на. Дви­же­ния её бы­ли лёг­ки­ми и точ­ны­ми. Тём­но-каш­та­но­вые во­ло­сы глад­ко убра­ны в пу­чок. Лег­ко под­хва­ти­ла Ко­лю на ру­ки, ему тог­да бы­ло лет семь. Боль­шой уже па­рень. В чёр­ных зрач­ках ог­ром­ных зе­лё­ных глаз Ко­ля уви­дел своё от­ра­же­ние, слов­но по­смот­рел в вы­гну­тое зер­ка­ло.

— Ка­зак! Вот это хло­пец!

С то­го ле­та бли­же ба­буш­ки для Ко­ли че­ло­ве­ка не бы­ло. Мать рев­но­ва­ла, дру­гая ба­буш­ка рев­но­ва­ла. Но Ко­ля не мог скрыть сво­ей при­вя­зан­нос­ти. То, что к баб­ке от­но­си­лись с опас­кой, из­бе­га­ли её, он по­нял толь­ко по­том. Слиш­ком точ­ным бы­ло её га­да­ние. Ко­ля пом­нил, как пе­ред ба­буш­ки­ным до­мом, а жи­ла она на окра­и­не го­ро­да, всег­да сто­я­ла оче­редь, в ос­нов­ном жен­щи­ны. Вы­хо­ди­ла од­на — за­хо­ди­ла дру­гая.

Иног­да так про­дол­жа­лось це­лый день. У Аг­рип­пи­ны Да­вы­дов­ны был ти­хий го­лос, ей всег­да бы­ло труд­но го­во­рить, и по­это­му крат­ки­ми и точ­ны­ми бы­ли её пред­ска­за­ния, со­ве­ты, уте­ше­ния.

Всё про­нес­лось в па­мя­ти за один миг.

Мать и сест­ра бро­си­лись по­мо­гать Ни­ко­лаю, как вдруг раз­дал­ся зво­нок.

Сест­ра вер­ну­лась с тол­с­тым бу­маж­ным кон­вер­том в ру­ках.

— Те­бе, — про­тя­ну­ла она Ни­ко­лаю.

С ка­ким-то не­яс­ным чувст­вом ожи­да­ния че­го-то важ­но­го в жиз­ни он над­ре­зал нож­ни­ца­ми кон­верт с об­рат­ным ад­ре­сом в Гам­бур­ге, и на пол по­сы­па­лись цвет­ные фо­то­гра­фии.

Ма­лень­кий маль­чик, с бе­лё­сой чёл­кой си­дит на по­ни, иг­ра­ет в пе­соч­ни­це. А вот он — школь­ник: пид­жа­чок с на­шив­кой шко­лы, свет­лые брюч­ки. Хо­ро­шо. Пла­ва­ет в бас­сей­не. На фо­не пальм и фон­та­нов. За­го­ре­лый. За ру­ку его дер­жит ма­ма: вы­со­кая, в оч­ках. Цве­та­с­тый сво­бод­ный са­ра­фан не скры­ва­ет пол­но­ты. Ко­рот­кая, буд­то вы­щи­пан­ная стриж­ка.

У неё сын.

Ни­ко­лай в са­мый же пер­вый миг по­нял, кто этот ма­лень­кий, по­хо­же, упря­мый па­цан, и при­нял его серд­цем. Толь­ко ум всё ни­как не мог при­нять. Не мо­жет быть! Ведь это бы­ло так дав­но. Она мне ни­че­го не ска­за­ла! А ког­да уез­жа­ли… Зна­чит, она уже всё зна­ла.

Мать и сест­ра то­же всё по­ня­ли, мол­ча со­би­ра­ли фо­то­гра­фии с по­ла, рас­смат­ри­вая их.

— Смот­ри! — сест­ра вы­уди­ла из ста­рой ко­роб­ки по­жел­тев­ший сни­мок.

На ста­рой, чёр­но-бе­лой, и со­вре­мен­ной, цвет­ной, фо­то­гра­фии, по­хо­же, был за­пе­чат­лен один и тот же маль­чик. Ко­лин дед и Ко­лин сын.

Тог­да, в во­семь­де­сят шес­том, хо­те­лось ви­дак ку­пить. Впол­не до­ступ­но, если на­прячь­ся. Пос­ле эк­за­ме­нов по­шёл на всё ле­то ра­бо­тать са­ни­та­ром в гос­пи­таль, где рань­ше глав­вра­чом был его дед и его зна­ли как вну­ка про­фес­со­ра.

По­ка ре­бя­та с их же кур­са но­си­лись за не­мец­ки­ми сту­дент­ка­ми, он дав­но при­ме­тил се­бе Хе­лен. Ис­под­тиш­ка смот­рел на неё, вы­би­рая мо­мент. Лет трид­ца­ти пя­ти. Для её воз­рас­та она прос­то кон­фет­ка — вы­со­чен­ная, ху­дая как щеп­ка. Длин­ные ху­дые но­ги, и при этом вы­со­кая, как у де­воч­ки, грудь. Ёжик свет­лых во­лос на го­ло­ве, и оч­ки в пол-ли­ца.

На­вер­ное, на це­лую го­ло­ву ме­ня вы­ше. Меч­та. Вот бы…

Что озна­ча­ло это «вот бы», Ни­ко­лай ещё не знал. Му­чил­ся от собст­вен­ной девст­вен­нос­ти и же­ла­ния об­ла­дать все­ми су­щест­ва­ми жен­ско­го по­ла, на­хо­дя­щи­ми­ся в по­ле зре­ния. По­че­му-то в их ком­па­нии та­ких же, как и он, сту­ден­тов-девст­вен­ни­ков за ним за­кре­пи­лась сла­ва хо­до­ка.

Фро­ляйн Хе­лен. Вра­чи­ха, док­то­ри­ца. Зна­чит, она не за­му­жем. Толь­ко бы под­вер­нул­ся мо­мент, а я-то уж…

И мо­мент под­вер­нул­ся. В один из ве­че­ров его по­про­си­ли по­мочь пе­ре­дви­нуть ме­бель в ка­би­не­те вра­ча. Ни­ко­лай, на­сви­с­ты­вая, взбе­жал по лест­ни­це на тре­тий этаж, по­сту­чал в дверь и, не до­жи­да­ясь от­ве­та, от­крыл её.

— Я-я, — про­зву­ча­ло при­гла­ше­ние вой­ти.

За сто­лом пе­ред ним си­де­ла Хе­лен. В ка­би­не­те бы­ло до­воль­но жар­ко, да­же учи­ты­вая то, что ок­на вы­хо­ди­ли на те­ни­с­тый боль­нич­ный парк. На до­воль­но снос­ном ан­глий­ском она объ­яс­ни­ла, что один шкаф нуж­но за­дви­нуть ту­да, а дру­гой шкаф сю­да. Он дви­гал шка­фы, под­смат­ри­вая за ней.

В от­ра­же­нии рас­пах­ну­то­го ок­на он уви­дел, как Хе­лен рас­стёги­ва­ет верх­ние пу­го­ви­цы на сво­ём бе­лом ха­ла­те и ду­ет в вы­рез тон­кой ма­еч­ки, как бы спа­са­ясь от жа­ры.

Тер­пе­ние лоп­ну­ло! Шкаф из­ме­нил тра­ек­то­рию дви­же­ния. Ни­ко­лай рез­ко по­до­д­ви­нул его к две­ри. Ког­да он по­вер­нул­ся, Хе­лен уже сто­я­ла пе­ред ним толь­ко в сво­ей тон­кой ма­еч­ке и ка­ких-то сног­с­ши­ба­тель­ных бе­лых тру­си­ках (та­кие, на­вер­но, спе­ци­аль­но вы­да­ют ан­ге­лам на не­бе­сах!), ко­то­рые де­ла­ли её длин­ные но­ги бес­ко­неч­ны­ми.

Ока­зы­ва­ет­ся, всё про­ис­хо­дит быст­ро, на­столь­ко быст­ро, что Ни­ко­лай, пос­ле тре­бо­ва­тель­но­го сту­ка в дверь, успел од­ним ма­хом на­бро­сить на се­бя одеж­ду, чмок­нуть Хе­лен ку­да при­дёт­ся, вы­прыг­нуть из ок­на, ка­ким-то об­ра­зом при­зем­лить­ся и до­бе­жать до скла­да пра­чеч­ной.

По­том вспо­ми­нал: а бы­ло ли? О том, что всё-та­ки что-то бы­ло, на­по­ми­на­ло толь­ко си­не-баг­ро­вое пят­но на пле­че.

Свою фро­ляйн с тех пор он ви­дел ред­ко, пы­тал­ся за­го­во­рить, но она тща­тель­но из­бе­га­ла оста­вать­ся с ним на­еди­не. А че­рез ме­сяц все нем­ки уеха­ли к се­бе в де­мо­кра­ти­чес­кую рес­пуб­ли­ку.

Не­уже­ли тот единст­вен­ный раз стал при­чи­ной рож­де­ния это­го свет­ло­во­ло­со­го маль­чи­ка? Ле­том, на ад­рес ма­те­ри, Ни­ко­лаю при­шло при­гла­ше­ние на учас­тие в оче­ред­ной ар­хео­ло­ги­чес­кой кон­фе­рен­ции в Гам­бур­ге. Он не­дол­го раз­ду­мы­вал, за­крыв за со­бой дверь квар­ти­ры в По­волж­ском го­род­ке, где те­перь жи­ли его мать и сест­ра.

Над се­рым осен­ним Гам­бур­гом, как перст судь­бы, стро­го и ве­ли­ча­во воз­вы­ша­лась баш­ня церк­ви Свя­то­го Ни­ко­лая. В на­ча­ле но­яб­ря спе­ци­а­лист по ар­хео­ло­гии при­бли­жал­ся к со­вре­мен­но­му кир­пич­но­му до­му в спо­кой­ном рай­о­не. И сра­зу уви­дел их: ма­му и сы­на, воз­вра­ща­ю­щих­ся с по­куп­ка­ми.

Как так рас­по­ря­ди­лась при­ро­да, что па­ре­нёк по­хож на сво­е­го де­да-ка­за­ка, а не на ме­ня?

— По­че­му ты за­хо­те­ла иметь ре­бён­ка от са­ни­та­ра? — спра­ши­вал он у Хе­лен.

— Мне ска­за­ли, что ты мо­ло­дой учё­ный.

Так зна­чит, ещё не из­вест­но, кто ко­го…

По се­мей­ной тра­ди­ции у каж­до­го муж­чи­ны в их семье дол­жен быть бре­гет. Прап­ра­де­дов­ский бре­гет, ко­то­рый до­стал­ся Ни­ко­лаю, хра­нил­ся те­перь у ма­те­ри. Он не взял ча­сы с со­бой в по­езд­ку — не хо­тел рис­ко­вать и остав­лять ча­сы та­мо­жен­ни­кам.

Всё сво­бод­ное вре­мя Ни­ко­лай про­во­дил с Хель­му­том. Они ез­ди­ли с ним в ма­га­зи­ны, где то­вар был раз­ло­жен на пол­ках с не­при­выч­ной рус­ско­му гла­зу пе­дан­тич­ной ак­ку­рат­ностью, гу­ля­ли в пар­ке, иг­ра­ли в шаш­ки. Что он ещё мог сде­лать для не­го?

Рейс на Моск­ву был на сле­ду­ю­щий день позд­но ве­че­ром. В по­след­ний ве­чер пе­ред отъ­ез­дом он за­гля­нул в хард-рок ка­фе и про­си­дел там до ут­ра в ком­па­нии толс­ту­хи-нег­ри­тян­ки. А в день пе­ред вы­ле­том, прак­ти­чес­ки не пе­ре­ста­вая при­кла­ды­вать­ся к бу­ты­лоч­кам конь­я­ка, ро­ма, джи­на, вис­ки, ко­то­рые про­да­ва­лись вез­де, как су­ве­ни­ры, он до­брал­ся до ип­по­дро­ма и ку­пил сы­ну ло­шадь. У ка­за­ка долж­на быть ло­шадь. Вер­нул­ся к ним, что­бы по­про­щать­ся и от­дать все бу­ма­ги.

— Ты рань­ше не пил. Все рус­ские муж­чи­ны на­чи­на­ют пить?

Хе­лен смот­ре­ла на не­го со спо­кой­ным при­я­ти­ем все­го про­ис­хо­дя­ще­го. Что он мог ей от­ве­тить?

По­да­вил в се­бе же­ла­ние по­це­ло­вать сы­ниш­ку, что­бы не ды­шать на не­го вин­ны­ми па­ра­ми. Хель­мут по-муж­ски, серь­ёз­но от­ве­тил на ру­ко­по­жа­тие.

Вос­по­ми­на­ния про­но­си­лись в па­мя­ти как ноч­ные ог­ни взлёт­ной по­ло­сы в ил­лю­ми­на­то­ре. Ни­ко­лай успел вспом­нить боль­шую часть сво­ей жиз­ни, а ока­зы­ва­ет­ся и ми­ну­ты не про­шло. Ему по­ка­за­лось, что он сей­час дол­жен ска­зать то, что она по­ка са­ма не по­ни­ма­ет.

— Ле­на, дай мне вре­мя до­ка­зать те­бе, что имен­но я тот, кто те­бе ну­жен.

— Го­ро­скоп при­не­сёшь — про­ве­рим. Что звёз­ды ска­жут… Как кар­ты ля­гут… — она с удо­вольст­ви­ем по­тя­ну­лась и на­ча­ла оде­вать­ся.

— Ты на­прас­но на­сме­ха­ешь­ся. П-пра­виль­но со­став­лен­ные го­ро­ско­пы — силь­ная вещь.

Ле­на про­тя­ну­ла Ни­ко­лаю ру­баш­ку.

— Кста­ти, те­бе по­ра.

Гла­ва 10

Чем за­кан­чи­ва­ют­ся по­си­дел­ки на ка­ше­ми­ро­вых сви­те­рах?

Го­ро­скоп от арис­то­кра­та

В под­соб­ке, пос­ле еже­ме­сяч­ной по­да­ти за уме­ние улы­бать­ся и ча­са­ми сто­ять на но­гах, дев­чон­ки из сме­ны устра­ива­ли что-то вро­де пи­руш­ки. Весь день про­хо­дил в пред­в­ку­ше­нии со­бы­тия. Да­же веч­ные со­пер­ни­цы в борь­бе за кли­ен­тов, спла­чи­ва­лись в этот день и вмес­те бе­га­ли за по­куп­ка­ми: две бу­тыл­ки вод­ки на чет­ве­рых плюс од­на охран­ни­ку и, про­ве­рен­ную ме­то­дом проб и оши­бок, од­ну и ту же за­кус­ку, не цвет­ную, во из­бе­жа­ние пя­тен гаст­ро­но­ми­чес­ко­го про­ис­хож­де­ния на до­ро­гом то­ва­ре. По­ры­вы эмо­ций, на­ко­пив­ши­е­ся за ме­сяц, тре­бо­ва­ли ши­ро­ко­го раз­ма­ха и цар­ских жес­тов. По­это­му за­ку­сы­ва­ли кра­бо­вы­ми па­лоч­ка­ми, док­тор­ской, рос­сий­ским сы­ром, зе­лё­ны­ми хрус­тя­щи­ми яб­ло­ка­ми и мяг­ким бе­лым хле­бом ут­рен­ней вы­печ­ки из бли­жай­шей пе­кар­ни.

Пер­вая бу­тыл­ка за­кан­чи­ва­лась свет­ской бе­се­дой, ко­то­рою хо­те­лось про­дол­жить. От­кры­ва­лась вто­рая бе­лень­кая. Но за­кон­чить на этом за­столье в со­от­вет­ст­ву­ю­щем сти­ле, «как ле­дям», ни­ког­да не уда­ва­лось. Бе­жа­ли в ноч­ной ла­рёк за треть­ей.

Вод­ка без пи­ва — день­ги на ве­тер! Пе­ред тем как раз­брес­тись по до­мам, в ларь­ке по­ку­па­лось пи­во, и на пу­с­тых ска­мей­ках пе­ред те­ат­ром шло про­дол­же­ние бан­ке­та. Впе­ре­ди у всей сме­ны бы­ло два дня за­кон­ных вы­ход­ных, ко­то­рых хва­та­ло на то, что­бы уме­реть с по­хмелья и сно­ва вос­крес­нуть.

Се­год­ня на­ча­ли позд­нее обыч­но­го: дол­го пе­ре­счи­ты­ва­ли кас­су.

— Ну всё, те­перь мож­но не стро­ить из се­бя! — ско­ман­до­ва­ла, на­ко­нец, глав­ная по сме­не, са­мая стар­шая из при­сут­ст­ву­ю­щих дам — длин­но­но­гая, с ли­цом пад­ше­го ан­ге­ла, быв­шая ма­не­кен­щи­ца.

Вся сме­на как по ко­ман­де рас­стег­ну­ла бюст­галь­те­ры, об­лег­чён­но вздох­ну­ла и валь­яж­но рас­по­ло­жи­лась на мяг­ких па­ке­тах с ка­ше­ми­ро­вы­ми сви­те­ра­ми во­круг им­про­ви­зи­ро­ван­но­го сто­ла — кар­тон­ной ко­роб­ки, с раз­ло­жен­ной на плас­ти­ко­вых та­рел­ках, за­кус­кой.

Пер­вая бу­тыл­ка бе­лень­кой на чет­ве­рых под­хо­ди­ла к кон­цу. Язы­ки раз­вя­за­лись.

Пра­во пер­вой за­да­вать не­скром­ные во­про­сы бы­ло толь­ко у стар­шей по сме­не.

— По­ка­жи-ка, Мышь, ка­кие та­кие ду­хи те­бе пре­под­нёс се­год­ня твой ко­со­ры­лый?

— Вот, — об­ла­да­тель­ни­ца по­сто­ян­но­го уха­жёра, ве­ли­ко­душ­но про­щая за­висть под­руг, щед­ро про­тя­ги­ва­ла фла­кон в ви­де ку­кол­ки на все­об­щее обо­зре­ние. — Ду­ши­тесь!

Тес­ная под­соб­ка неж­но за­бла­го­уха­ла слад­ким аро­ма­том.

— Мос-ки-но… Фу… Га­дость ка­кая! Я бы та­ки­ми ду­ха­ми да­же жо­пу не по­брыз­га­ла! А те­бе, Ни­нок, от ко­го был бу­кет на про­ш­лой не­де­ле?

— От ма­мы. У ме­ня ж день рож­денья был!

— Твой до­дик за­ще­ко­чен­ный что те­бе по­да­рил?

— Ро­зу, — писк­ну­ла Ни­нок.

— Ро­зу? Бо­та­ник есть бо­та­ник. Не гус­то.

— Так он же сту­дент, от­ку­да у не­го день­ги?

— Де­ло не в этом. Ра­ди та­кой ко­ро­ле­вы, — са­мая млад­шая из всех, го­лу­бо­гла­зая, по­хо­жая на не­мец­кую ку­кол­ку, Ни­ноч­ка опус­ти­ла гла­за и за­рде­лась, — мог бы под­за­ра­бо­тать и на бу­кет! Хо­тя… Если бы мне мой Мур­зил­ка пре­под­нёс хоть сра­нень­кую ро­зоч­ку, не го­во­рю о бу­ке­те, да­же на день рож­денья, мой пер­вый во­прос к не­му был бы од­но­знач­ным: «Что ты на­тво­рил, му­дак?»

По­взды­ха­ли. Вы­пи­ли за здо­ровье щед­рых муж­чин.

До­шла оче­редь и до Ле­ны.

— Лен, ты, ко­неч­но, нас и не по­слу­ша­ешь, но этот па­рень прос­то бомж ка­кой-то! Не­уже­ли ты, та­кая дев­ка, не най­дёшь се­бе ко­го-то по­луч­ше?

— Ну, если че­ло­век одет как бомж, то это не зна­чит, что всё так и есть.

— Весь в перь­ях, в пу­ху! Чуть ли не в репь­ях! Мор­да ка­кая-то тём­ная. Да ещё и по­ло­ви­ну букв не вы­го­ва­ри­ва­ет. Что ж ты так за­лип­ла-то на не­го?

Ле­на по­жа­ла пле­ча­ми.

— А-а-а-а! Вот в чём де­ло! При­зна­вай­ся! Ка­кой у не­го? Вот та­кой? Или та­ко-о-ой? Он дол­го те­бя го­ня­ет по кро­ва­ти? Пять ми­нут, вклю­чая душ? Пол­ча­са? Ча-а-ас? Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!!

Ру­ки за­ме­ря­ли в воз­ду­хе пред­по­ла­га­е­мую дли­ну и сги­ба­лись в не­при­лич­ных жес­тах. Кра­бо­вые па­лоч­ки из опро­ки­ну­той та­рел­ки рас­сы­па­лись во все сто­ро­ны.

— Это са­мое де­ло, как це­мент — на­мерт­во при­лип­нешь к ка­ко­му-ни­будь му­да­ку и за­сран­цу. Прав­да го­во­рю, дев­чон­ки?

Все с по­ни­ма­ни­ем де­ла со­глас­но за­ки­ва­ли и ед­ва успе­ли про­из­нес­ти ко­рон­ный тост «за нас с ва­ми и за х… с ни­ми», как раз­дал­ся зво­нок.

— Лен! С ве­ща­ми! На вы­ход! — за­ржал тол­с­тый охран­ник с ще­ти­ной усов, ра­ду­ясь сво­ей удач­ной шут­ке.

Буд­то кто-то по­лос­нул длин­ным ост­рым но­жом по чёр­ной ат­лас­ной по­душ­ке но­чи, и, не пре­кра­щая ни на ми­ну­ту сво­е­го мяг­ко­го и на­стой­чи­во­го па­де­ния, лёг­кие бе­лые хлопья за­сы­па­ли го­род: бе­тон­ные кар­ка­сы во­ен­ных за­во­дов, об­рет­шие в сво­ей за­бро­шен­нос­ти ве­ли­чие и мо­ну­мен­таль­ность древ­них куль­то­вых по­стро­ек, крас­но­кир­пич­ные при­зе­ми­с­тые ку­пе­чес­кие квар­та­лы, ки­тай­ские сте­ны мо­но­лит­ных но­во­ст­ро­ек.

Снег объ­еди­нил в од­но це­лое го­род и не­бо. Па­ра мед­лен­но шла к оста­нов­ке по Боль­шой Ни­коль­ской, как по дну бе­ло­го оке­а­на. Вит­ри­ны ма­га­зи­нов све­ти­лись из-за сне­го­вой за­ве­сы, слов­но ил­лю­ми­на­то­ры ба­ти­ска­фов.

Свою не­при­язнь к Ни­ко­лаю Ле­на да­же не пы­та­лась скрыть. Прос­то так по­лу­чи­лось, что он не ге­рой её ро­ма­на. По­ка ни­ко­го луч­ше­го не на­ри­со­ва­лось и этот сой­дёт. Тран­зит­ный ва­ри­ант в без­вре­менье ожи­да­ния то­го, кто сра­зу, слов­но на ско­рост­ном лиф­те под­ни­мет её на са­мую вер­ши­ну. Чтоб сра­зу раз — и в дам­ки!

Кто ве­рит — тот об­ре­тёт. Не зря же я ро­ди­лась.

Как го­во­рит её мать: «Для ум­ной жен­щи­ны муж­чи­на — не про­бле­ма, а ре­ше­ние про­блем». Ле­на по­ни­ма­ла, что го­во­рит она о се­бе. Че­рез за­му­жест­во с от­цом мать пе­ре­шла на дру­гой уро­вень иг­ры, при­зом в ней бы­ло бла­го­по­лу­чие и со­ци­аль­ный ста­тус: «У каж­до­го в жиз­ни есть шанс, дочь. Толь­ко на­до его до­ждать­ся, а по­том уже не раз­ду­мы­вать. Мно­гие его те­ря­ют, по­то­му что ду­ма­ют о дру­гих. А жизнь толь­ко од­на!»

Если бы аре­а­лом оби­та­ния для кра­си­вой — с ка­кой-то изыс­кан­ной, не по-де­ре­вен­ски утон­чён­ной кра­со­той — жен­щи­ны с трёх­лет­ним сы­ниш­кой оста­лась Зна­мен­ка с при­ле­жа­щи­ми к ней все­ми де­рев­ня­ми и по­сёл­ка­ми, то луч­шим ва­ри­ан­том для неё так бы и остал­ся бри­га­дир трак­то­рис­тов, уме­рен­но пью­щий, уме­рен­но гу­ля­щий, в об­щем по­ни­ма­нии — хо­ро­ший му­жик с креп­ким хо­зяйст­вом.

Сколь­ко Ле­на пом­нит се­бя, мать всег­да ста­ра­лась скрыть свои круп­ные ра­бо­че-кресть­ян­ские ла­до­ни и ступ­ни. Ко­рот­ко­па­лые и ши­ро­кие, они слов­но бы­ли при­креп­ле­ны к кра­си­во­му изящ­но­му те­лу по ошиб­ке. Она всег­да но­си­ла пер­чат­ки — и до­ма, и на ули­це. Яко­бы что­бы бе­речь неж­ную ко­жу. Изыс­кан­ная ложь.

Иног­да Ле­на за­ме­ча­ла, что мать, ду­мая, что ни­кто её не ви­дит, сни­ма­ла пер­чат­ки и, по­ло­жив свои круп­ные, слов­но утом­лён­ные тя­жёлой ра­бо­той, ру­ки на уз­кие то­чё­ные ко­ле­ни, си­де­ла мол­ча, за­ду­мав­шись о чём-то. В та­кие ми­ну­ты они ни­как не по­хо­ди­ла на об­ла­да­тель­ни­цу вы­иг­ры­ша в жиз­ни.

Снег кро­пот­ли­во, слой за сло­ем, лю­бов­но рес­тав­ри­ро­вал об­вет­ша­лые сте­ны Ни­коль­ско­го со­бо­ра, ко­то­рые ког­да-то дав­но, в про­ш­лой жиз­ни, под­дер­жи­ва­ли сво­и­ми бе­лос­неж­ны­ми шат­ра­ми зо­ло­тые ку­по­ла.

Вдруг, в ка­кой-то мо­мент, сне­го­пад на­чал бить по го­ря­чим ще­кам тя­жёлы­ми мок­ры­ми хлопь­я­ми. Каж­дый про­хо­жий, вы­хо­див­ший им на­встре­чу, слов­но на сце­ну из-под бе­ло­го дро­жа­ще­го за­на­ве­са, ка­зал­ся осо­бен­ным — как гос­по­дин Слу­чай, по при­хо­ти ко­то­ро­го в этот про­ме­жу­ток вре­ме­ни, ког­да они про­хо­ди­ли поч­ти ря­дом по тро­туа­ру за­сне­жен­ной ули­цы, ка­са­ясь друг дру­га ру­ка­ва­ми, мог­ла бы кру­то и фа­таль­но из­ме­нить­ся их жизнь. Ле­на и Ни­ко­лай об­ме­ни­ва­лись вы­ра­зи­тель­ны­ми взгля­да­ми, по­ни­мая друг дру­га без слов, и им ка­за­лось, что они мо­гут рас­ска­зать каж­до­му встреч­но­му, что у не­го бы­ло, есть и бу­дет. И к га­дал­кам не хо­ди!

Сне­го­пад вдруг ре­шил по­бе­речь си­лы на ночь, успо­ко­ил­ся, и сно­ва мяг­кие хлопья мед­лен­но и неж­но, как в валь­се, за­кру­жи­лись по го­ро­ду. Ред­кие про­хо­жие вы­хо­ди­ли на­встре­чу и сно­ва про­па­да­ли в гус­той и бе­лой тре­пе­щу­щей мгле.

Он се­год­ня ка­кой-то дру­гой. Бо­лее уве­рен­ный, что ли?

Ни­ко­лай дер­жал её за ру­ку и вёл сквозь сне­го­пад. Из бе­лой пе­ле­ны, под­све­чен­ной жёл­ты­ми фо­на­ря­ми, им на­встре­чу шаг­ну­ли ко­лон­ны под вы­со­кой тём­ной ар­кой до­ма.

— Вот и при­шли.

Этот па­рень знал ка­кую-то кноп­ку у неё в ор­га­низ­ме, о су­щест­во­ва­нии ко­то­рой Ле­на рань­ше и не до­га­ды­ва­лась. Как толь­ко он ка­сал­ся её, слов­но сра­ба­ты­вал реф­лекс.

Как у со­ба­ки Пав­ло­ва: лам­поч­ка за­жи­га­ет­ся — слю­на ка­па­ет.

Ле­на бе­си­лась от­то­го, что этот па­рень с речью и за­маш­ка­ми не­до­би­то­го боль­ше­ви­ка­ми арис­то­кра­та име­ет над ней та­кую власть. Прав­да, она ещё мо­жет со­про­тив­лять­ся.

— Го­ро­скоп при­нёс?

Ни­ко­лай при­тя­нул Ле­ну к се­бе и бе­реж­но отрях­нул с её чёр­ной ко­ти­ко­вой шу­бы снег. Сквозь ко­рот­кий мяг­кий мех, он по­чувст­во­вал её пле­чи.

— Т-т-ты смот­ришь на ме­ня так, как н-н-ни­кто не смот­рел н-н-ни­ког­да.

— Ни­кто-ни­кто?

— Да­же ни с ног до го­ло­вы, — про­дол­жал Ни­ко­лай. — Сна­ча­ла по­смот­ришь ку­да-то по­ни­же рем­ня, а по­том в гла­за. И взгляд та­кой бес­сты­жий-бес­сты­жий…

— Ну ты, я смот­рю, со­всем не про­тив.

— Я серь­ёз­но. Хо­чу, что­бы у нас с то­бой всё по­лу­чи­лось.

— У нас с то­бой и так всё от­лич­но по­лу­ча­ет­ся, раз­ве нет?

— Вот по­смот­ришь го­ро­скоп.

— Ты сно­ва ме­ня уди­вишь? Обо­жаю удив­лять­ся! По­шли быст­рее!

Она взя­ла его за ру­ку, по­тя­ну­ла за со­бой, и они вбе­жа­ли в подъ­езд.

Ни­ко­лай не по­ни­мал, где она серь­ёз­но го­во­рит, а где из­де­ва­ет­ся над ним.

— Ну и что! Го­ро­ско­пы — ерун­да! Ты это со­чи­нил сам! Брак с ино­стран­цем че­рез два го­да! Друзья за гра­ни­цей! Ка­кой ино­стра­нец? От­ку­да он по­явит­ся в на­шем за­хо­лустье?

— Он ря­дом с то­бой. Это я.

— В смыс­ле?

— В са­мом пря­мом. Ка­зах­стан сей­час не рес­пуб­ли­ка, а не­за­ви­си­мая от Рос­сии стра­на. Зна­чит, я для те­бя ино­стра­нец. Ты, ко­неч­но, по­выс­ту­па­ешь и по­вы­де­лы­ва­ешь­ся два го­да, а по­том бу­дешь со мной. Не бу­ду обе­щать те­бе, что у нас бу­дут день­ги. Я знаю, что так оно и бу­дет. Я знаю те­бя луч­ше, чем ты са­ма. Ты не смо­жешь жить с муж­чи­ной ни сла­бее, ни силь­нее те­бя. Мы — на рав­ных, ты по­ни­ма­ешь? У нас с то­бой бу­дет дом…

— Ты уже во всех ком­на­тах ме­бель рас­ста­вил? — пе­ре­би­ла Ле­на и по­до­шла к ок­ну.

Де­кабрь за­сы­пал сне­гом ста­рый парк. За­мед­ляя ход на по­во­ро­тах, скрыл­ся в бе­лой мгле по­след­ний трам­вай.

— Не иро­ни­зи­руй, по­жа­луй­ста. Ты го­то­ва к то­му, что у нас бу­дут раз­ные спаль­ни? У мо­их ро­ди­те­лей так и бы­ло. До са­мой смер­ти от­ца они жи­ли ду­ша в ду­шу. Преж­де чем вой­ти к ма­те­ри ночью, отец сту­чал в дверь. Это же так здо­ро­во!

— Ка­кие-то арис­то­кра­ти­чес­кие за­маш­ки…

— Моя мать — дво­рян­ка.

Ни­ко­лай го­во­рил спо­кой­но, уве­рен­но и вмес­те с тем увле­чён­но.

Ле­на раз­гля­ды­ва­ла не­по­нят­ные ей схе­мы, кру­ги с гра­дус­ной сет­кой.

— Это судь­ба. Я остав­ляю те­бе твой го­ро­скоп. По­зво­ни, если бу­дут во­про­сы.

— Ты по­шёл на по­вы­ше­ние? Об­за­вёл­ся те­ле­фо­ном?

— Я си­жу в этом го­ро­де толь­ко из-за те­бя, как, ве­ро­ят­но, ты уже за­ме­ти­ла.

— А я во­об­ще не хо­чу жить в этом го­ро­де! Мне здесь тош­но! И всег­да бы­ло тош­но. Если ты та­кой вот ум­ный — до­ка­жи. Я хо­чу жить ли­бо в Моск­ве, ли­бо в Пе­тер­бур­ге. Без ва­ри­ан­тов.

— Чем же те­бе твой го­род не нра­вит­ся? Древ­ний рус­ский го­род.

— А тем, что я не­сколь­ко раз в день мо­гу встре­тить на ули­це зна­ко­мые ро­жи! Тем, что этот древ­ний го­род с бо­га­той ис­то­ри­ей со­сто­ит толь­ко из не­сколь­ких цент­раль­ных улиц, раз­ру­шен­ных церк­вей, мас­сы де­ре­вян­ных са­ра­ев и мно­жест­ва ни­ко­му не нуж­ных сей­час за­кры­тых во­ен­ных за­во­дов. За­ко­ло­чен­ных доска­ми! Вот так! И во­об­ще, если ещё од­но сло­во!

Ле­на зна­ла, что её не­сёт, но уже не мог­ла оста­но­вит­ся.

— Ты что? Ду­ма­ешь, я не по­ни­маю, по­че­му ты ко мне при­лип как бан­ный лист? Жен­щи­на оди­но­кая, с жил­пло­ща­дью, за­муж по­ра. Ты здесь кор­ни ре­шил пус­тить?! Те­бе всё рав­но бы­ло бы сей­час с кем, лишь бы ку­да при­ткнуть­ся. Ду­мал, со­стря­пал го­ро­скоп­чик, и я ле­чу к те­бе на­встре­чу, рас­пах­нув ру­ки и но­ги?!

Ни­ко­лай по­блед­нел.

Ба­ба долж­на знать своё мес­то. Толь­ко бы не уда­рить её. Спо­кой­но, ка­зак.

Взбе­шён­ные ме­ге­ры вы­зы­ва­ли в нём отвра­ще­ние. Он за­ста­вил се­бя по­смот­реть в ли­цо Ле­ны, пе­ре­ко­шен­ное зло­бой, пы­та­ясь най­ти в нём чер­ты, ко­то­рые мог­ли бы от­толк­нуть его. И не на­шёл.

Ни сло­ва не го­во­ря, он вы­шел из ком­на­ты.

Щёлк­нул за­мок. По­тя­ну­ло хо­ло­дом по но­гам.

Звон­ко хлоп­ну­ла вход­ная дверь в подъ­ез­де.

Стук в дверь за­ста­вил Ле­ну вый­ти из лёг­ко­го оце­пе­не­ния и вер­нут­ся в ван­ную ком­на­ту оте­ля на юге Пор­ту­га­лии. Ри­су­нок из ро­зо­вых ли­лий на ка­фе­ле, бе­лые по­ло­тен­ца. Она не жда­ла, что её вос­по­ми­на­ния бу­дут та­ки­ми яр­ки­ми и вол­ну­ю­щи­ми, слов­но это бы­ло вче­ра.

— Ле­на!

Ри­кар­до по­дёр­гал дверь.

— С то­бой всё в по­ряд­ке?

Ле­на вы­шла в ко­ри­дор. Ри­кар­до встре­во­жен­но смот­рел на неё.

— Мне что-то не­хо­ро­шо. Го­ло­ва бо­лит.

— Мо­жет, вра­ча вы­зо­вем?

Он за­бе­гал с хло­пот­ли­востью на­сед­ки, рыл­ся в че­мо­да­не в по­ис­ках ле­карств.

— Ас­пи­рин?

— Ну, да­вай…

— Да-вай, да-вай, да-вай, — на­рас­пев пов­то­рял Ри­кар­до.

Ему очень нра­ви­лось это рус­ское сло­во. Ле­на за­ста­ви­ла се­бя вы­пить ши­пу­чую га­дость. Муж­чи­на при­сел на ко­ле­ни пе­ред ней и взял её ру­ки в свои.

— Я бес­по­ко­юсь за те­бя.

— Мне луч­ше по­ды­шать све­жим воз­ду­хом.

Ле­на вы­шла на бал­кон. Ле­ту­чие мы­ши пре­кра­ти­ли свою воз­душ­ную пляс­ку. Успо­ко­ил­ся ог­ром­ный фон­тан пе­ред вхо­дом в отель. Ог­ни на да­лёкой дам­бе по­гас­ли. По до­рож­ке воз­вра­ща­лись с дис­ко­те­ки шум­ные ком­па­нии. Из­ред­ка из тем­но­ты до­но­си­лись то смех, то чья-то ру­гань. За­пах со­сен, цве­тов из оран­же­реи при­ят­но осве­жал. Ле­на с удо­вольст­ви­ем вздох­ну­ла. Влаж­ная тем­но­та тёп­лой но­чи и ве­ли­чие спо­кой­но­го оке­а­на сли­ва­лись за го­ри­зон­том. Это был тот са­мый — са­мый тём­ный час пе­ред рас­све­том.

— Го­во­ри, что те­бе нуж­но. Я всё сде­лаю.

Вот они — дол­гож­дан­ные муж­ские сло­ва. Это ли не сбыт­ча мечт? Толь­ко мне не ра­дост­но.

Ри­кар­до встал ря­дом и смот­рел на де­вуш­ку, не от­ры­ва­ясь. С не­из­мен­ным обо­жа­ни­ем во взгля­де, он был по­хож на ус­та­ло­го па­лом­ни­ка у чу­до­твор­ной ико­ны.

— Те­бе пло­хо здесь? Не нра­вит­ся? Да­вай уедем.

Бли­ки раз­но­цвет­ных про­жек­то­ров, под­све­чи­ва­ю­щих фон­тан ночью, окра­ши­ва­ли ли­ца то в крас­ный, то в фи­о­ле­то­вый, жел­тый цве­та.

— Мне сей­час бу­дет луч­ше, ты иди… Спать… иди…

Толь­ко она устро­и­лась в крес­ле, как Ри­кар­до вер­нул­ся с мяг­ким пле­дом.

— Спа­си­бо.

Ей так хо­те­лось по­быть од­ной, что его не­из­мен­но тёп­лая за­бот­ли­вость, ко­то­рая по­на­ча­лу вы­зы­ва­ла у Ле­ны без­мер­ное удив­ле­ние, а по­том бла­го­дар­ность, на­чи­на­ла её раз­дра­жать.

Оста­ва­лось ещё со­всем не­мно­го вре­ме­ни, и нач­нёт све­тать. Коль­цо из про­ш­ло­го при­ят­но хо­ло­ди­ло паль­цы. Что это? Не­уже­ли знак, что по­ра воз­вра­щать­ся и по­пы­тать­ся най­ти то, что ка­жет­ся уте­рян­ным и за­бы­тым?

Ров­но очер­чен­ная не­бес­ным цир­ку­лем лу­на, слов­но с ожив­шей кар­ты та­ро, смот­ре­ла на тер­ра­су.

Гла­ва 11

Я по­ду­маю над этим зав­тра, а сей­час — Но­вый год!

Пе­ред Но­вым го­дом «тол­с­тый», Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич, по­звал всю их де­вичью ком­па­нию в ноч­ной клуб. За­муж­ние то и де­ло на­зва­ни­ва­ли сво­им мужь­ям — «мы ско­ро при­дём, то­вар но­вый при­шёл, счи­та­ем» — по мо­биль­но­му Мит­ро­фа­ны­ча и мле­ли от муж­ско­го вни­ма­ния. Ле­на узна­ва­ла сре­ди тан­цу­ю­щих и жу­ю­щих за сто­ли­ка­ми по­сто­ян­ных кли­ен­тов ма­га­зи­на. Муж­чи­ны вы­би­ра­ли мо­мент, ког­да их спут­ни­цы чис­ти­ли пёрыш­ки в дам­ской ком­на­те, и вти­ха­ря при­вет­ст­во­ва­ли де­ву­шек.

Если муж­чи­на ку­пил кос­тюм у нас в ма­га­зи­не, это зна­чит, что его за­ста­ли с по­лич­ным? А впро­чем, это их про­бле­мы.

Ле­на пи­ла, тан­це­ва­ла, ста­ра­лась под­дать­ся об­ще­му ве­селью, но из го­ло­вы по­че­му-то не шёл их по­след­ний раз­го­вор с Ни­ко­ла­ем.

По­лу­чи­лось не­кра­си­во. По­че­му я, как всег­да, не смог­ла сдер­жать­ся? Про­мол­ча­ла бы уж луч­ше. Да­ма ко­зыр­ная, то­же мне!

Пе­ред гла­за­ми сто­я­ли лист­ки бу­ма­ги, ис­пи­сан­ные мел­ким не­раз­бор­чи­вым под­чер­ком, её го­ро­скоп.

— Лен! Я дав­но хо­тел те­бя спро­сить, — Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич кар­тин­но ку­рил си­га­ру, ша­ря гла­за­ми по за­лу в на­деж­де, что при­дёт его Мыш­ка и уви­дит, ка­кой он кру­той и сколь­ких де­ву­шек сра­зу уго­ща­ет, и пой­мёт, на ко­го она его про­ме­ня­ла.

— Ты дол­го ещё со­би­ра­ешь­ся по ма­га­зи­ну пры­гать? Зна­ком я с то­бой дав­но, а всё ни­как не пой­му — или ты бес­тол­ко­вая та­кая, что даль­ше собст­вен­но­го но­са не ви­дишь и всё ни­как не мо­жешь нор­маль­но­го му­жи­ка под­це­пить? Или та­кая по­фи­гист­ка, что те­бе ни­че­го в жиз­ни боль­ше и не на­до?

Если бы по­доб­ным об­ра­зом с Ле­ной за­го­во­рил стул или стол, она бы уди­ви­лась не мень­ше.

— Я и то и дру­гое, а что?

— Я так и знал, что ты не глу­па. Раз­го­вор есть к те­бе.

— Что пред­ла­га­ешь? Опять про­гул­ки с бу­ке­том? Или что-то бо­лее ори­ги­наль­ное?

Вдруг она за­ме­ти­ла, что взгляд у «толс­то­го» цеп­кий и ум­ный.

— Вер­бо­вать в раз­вед­ку, что ли, бу­дешь?

— Ну мо­ло­дец! — Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич на­ва­лил­ся гру­дью на стол, рас­ка­тис­то сме­ясь.

Си­гар­ный пе­пел осы­пал­ся на брю­ки от Гуч­чи.

В пред­но­во­год­ний день Ле­на чувст­во­ва­ла се­бя пло­хо. Со­всем пло­хо. К го­лов­ной бо­ли при­ме­ши­ва­лось чувст­во ви­ны за то, что она, в ко­то­рый раз обе­щая са­мой се­бе дер­жать се­бя в ру­ках, и в этот раз на­пи­лась, буд­то в жиз­ни сво­ей ни­ког­да не ви­де­ла кок­тей­лей. Тан­це­ва­ла у ше­с­та, лез­ла на сце­ну и пе­ла час­туш­ки в мик­ро­фон. Все по­ка­ты­ва­лись, но боль­ше все­го ве­се­ли­лась она. Это бы­ло ужас­но.

Всплы­вал в па­мя­ти раз­го­вор с «тол­с­тым». К ве­че­ру ста­ло за­мет­но лег­че. Ког­да при­шёл брат с же­ной, кра­сот­кой Ла­ной, она за­ста­ви­ла се­бя встать. Про­скольз­ну­ла в ван­ную.

Пос­ле ду­ша она по­чувст­во­ва­ла се­бя луч­ше. Про­тёр­ла за­по­тев­шее зер­ка­ло ла­донью и ста­ла раз­гля­ды­вать се­бя. Тём­но-каш­та­но­вые во­ло­сы, бе­лая ко­жа. Бро­ви — враз­лёт, длин­ные рес­ни­цы, не­боль­шой, яр­ко очер­чен­ный рот.

Да­ма-ма­да­ма, как на­зы­ва­ла её тётя.

Род­ня со сто­ро­ны ма­те­ри от­ли­ча­лась кра­со­той и не­у­ст­ро­ен­ны­ми жен­ски­ми судь­ба­ми. Слу­шая раз­го­во­ры род­ных, Ле­на не осо­бо вни­ка­ла в та­кие ге­не­а­ло­ги­чес­кие тон­кос­ти: кто ко­му сест­ра, тётя или баб­ка, но так вы­хо­ди­ло, что ни у ко­го из них не бы­ло жен­ско­го счастья — из­ме­ня­ли бла­го­вер­ные, же­ни­хи сбе­га­ли из-под вен­ца, ма­те­ри пе­ре­жи­ва­ли де­тей, позд­ние за­му­жест­ва за вдов­цов или за­кон­чен­ных пья­ниц, лишь бы в дев­ках не остать­ся. По­те­ри, из­ме­ны, не­счастья пре­сле­до­ва­ли весь род на про­тя­же­нии по­ко­ле­ний. Толь­ко её ма­те­ри уда­лось из­бе­жать по­доб­ной учас­ти.

Гла­за не­по­нят­но­го цве­та, жёл­то-се­рые, при­дир­чи­во смот­рят в зер­ка­ло, буд­то отыс­ки­ва­ют не­до­стат­ки. Жи­во­тик, ру­ки-но­ги — толс­то­ва­ты. Грудь бы по­боль­ше, но­ги бы под­лин­нее. И гла­за бы по­го­лу­бей, и во­ло­сы бы по­бе­лее. Она ис­ка­ла оправ­да­ние сво­ей не­ве­зу­чес­ти во внеш­нос­ти.

Да кра­си­вая я, кра­си­вая! А что тол­ку? Ско­ро трид­цать лет бу­дет, а всё как де­воч­ка на по­бе­гуш­ках. Ни семьи, ни ра­бо­ты под­хо­дя­щей.

Кто ви­но­ват?

Ле­на рас­смат­ри­ва­ла се­бя, буд­то ис­ка­ла в зер­ка­ле то­го, кто мо­жет дать от­вет на из­веч­ный во­прос.

По­че­му я по­ве­ри­ла ког­да-то в то, что у ме­ня бу­дет та­кая же «до­ля» как у тёток в де­рев­не? Мо­жет, в те вре­ме­на и не мог­ло быть по-дру­го­му? Я же ни­ког­да ни­че­го са­ма не пред­при­ни­ма­ла. При лю­бых об­сто­я­тельст­вах всег­да вы­ез­жа­ла за счёт сво­ей внеш­нос­ти. Ну, и да­ле­ко ли уеха­ла?

— Что за при­выч­ка си­деть ча­са­ми в ван­ной? — брат по­дёр­гал за руч­ку две­ри. — А ну да­вай, вы­хо­ди, вы­пей, и всё прой­дет! Все те­бя ждут!

Из гос­ти­ной до­но­сил­ся хо­хот. По­раз­мыш­ляю на до­су­ге над судь­бой, а сей­час — Но­вый год.

За­хо­те­лось при­одеть­ся к сто­лу. Ле­на рас­пах­ну­ла шкаф.

Ни од­ной но­вой ве­щи за год. Ах да! Мой но­вый кос­тюм! По­да­рок от «уса­то­го».

Про­мельк­ну­ло в го­ло­ве ещё то, что она за по­след­нее вре­мя не вспо­ми­на­ет то­го, чей те­ле­фон­ный зво­нок жда­ла ког­да-то еже­ми­нут­но. С этим ази­а­том за­кру­ти­лась — а кста­ти, где он? — что да­же не по­ме­ри­ла кос­тюм, ког­да при­нес­ла его до­мой.

В бу­ти­ке, ку­да пред­ло­жил зай­ти Ти­мо­фей, её ру­ка сра­зу по­тя­ну­лась к жен­ско­му кос­тю­му се­ро­го цве­та ка­ко­го-то не­объ­яс­ни­мо бла­го­род­но­го от­тен­ка с крас­ной под­клад­кой.

В при­ме­роч­ной она се­бя не узна­ла. Дли­на юб­ки и вы­рез пид­жа­ка ба­лан­си­ро­ва­ли на гра­ни до­пус­ти­мо­го. Шёл­ко­вая под­клад­ка при­ят­но хо­ло­ди­ла ко­жу. Не­спо­кой­ный и эле­гант­ный кос­тюм про­во­ци­ро­вал.

Ле­на те­ат­раль­ным жес­том от­ки­ну­ла пор­ть­е­ру при­ме­роч­ной. Ти­мо­фей раз­го­ва­ри­вал с про­дав­щи­ца­ми, дев­чон­ки хи­хи­ка­ли. По его ре­ак­ции она по­ня­ла, что он не сра­зу её узнал.

Не­ожи­дан­но ре­ши­тель­ным ша­гом он про­шёл в при­ме­роч­ную, за­дёр­нул пор­ть­е­ру и, при­жав Ле­ну к сте­не, пер­вый раз за два ме­ся­ца зна­ком­ст­ва не­уме­ло по­це­ло­вал её в гу­бы.

В тот день по до­ро­ге к кас­се Ле­на при­хва­ти­ла ещё су­моч­ку, ре­мень, ча­си­ки, пер­чат­ки и са­пож­ки.

Ти­мо­фей, не от­ры­вая взгля­да от ро­зо­вых губ де­вуш­ки, слов­но в по­лу­сне, рас­пла­чи­вал­ся «зо­ло­той» кре­дит­кой.

Она со­бра­ла во­ло­сы в пу­чок, под­кра­си­ла гу­бы. На­де­ла кос­тюм.

В ком­на­ту без сту­ка во­рва­лась мать.

— Ну, сколь­ко мож­но те­бя ждать?! — и за­мер­ла. — Ле­ноч­ка… — толь­ко и мог­ла она ска­зать, уви­дев её.

— С Но­вым го­дом!

— С Но­вым счасть­ем!

Ниж­ний Нов­го­род — Ан­дор­ра

Про­дол­же­ние сле­ду­ет