ЛЕДОКОЛ
Рука дающего не оскудеет
Я всегда смотрю на полкорпуса дальше Капитана. Тут уж ничего не попишешь. Но мы единомышленники, а не соревнователи. И когда он вспоминал о лекции Колчака, я вспоминал разговор корреспондентов одной иностранной газеты, которые направлялись в Танхой и далее на Дальний Восток. Почему-то все они говорили о возможности преодоления Ледовитого океана нашей военной эскадрой. И сходились на том, что холодный океан вполне способен пропустить военные корабли, а это позволит нашему флоту достигнуть места назначения в Тихом океане на месяц раньше срока, чем если бы она шла обычным путем через Суэцкий канал.
Мне, ледокольному кораблю, специально созданному для работы в суровых условиях, их разговор был очень интересен.
Все ссылались на генерала Вильковицкого, который много лет работал в экспедиции по улучшению пути из России на Дальний Восток именно через Ледовитый океан.
Я по натуре немногословен, да и мнения моего не спрашивали, иначе непременно напомнил бы, не умаляя трудов самого генерала, о результатах экспедиций Норденшельда, Толля, Колчака…
Так вот, при всех положительных результатах раздавались и критические мнения. Говорили, что Норденшельд не смог за одну навигацию дойти до Берингова пролива и был вынужден зимовать, а Тихого океана достиг только на следующий год после выхода из Европы. А барон Толль за две навигации достиг только острова Котельного. Его экспедиционная шхуна «Заря», выйдя из столицы 8 июня, достигла только западного берега Таймырского полуострова, где 8 сентября стала на зимовку
Состояние льда во время экспедиций Норденшельда и Толля было чрезвычайно благоприятно для плавания. А это случается редко. Промышленники, которые ведут свои дела в этих широтах и часто посещают Новосибирские острова, подтверждают, что очень часто море на юге от островов совершенно не вскрывается ото льда.
Исследования экспедиций, посещавших Ледовитый океан, особенно восточную его часть, показали, что если плавание здесь в благоприятные годы и возможно, то период навигации может длиться только с 1 августа по 1 сентября.
Есть опасность, что в случае приказа военного министра вести флот в Тихий океан северным путем на это уйдет два, а то и три года! Огромная эскадра потребует ещё и транспорты с топливом и провиантом.
Ледокол почувствовал, что ему, как и Капитану, нужно вспомнить, выговориться… В его случае, разумеется, молча… Ну вот, как-то сразу полегчало.
— Я тоже многое видел и слышал. Да откуда команде знать, что Ледокол обладает этими редкими качествами…
Пока действовала ледовая железная дорога, нам с братом «Байкалом» жить было чуть-чуть полегче. В разгар зимы ледоколы старались не отправлять в рейсы. «Ледянка» исправно работала днём и ночью, а в наших каютах жили и отдыхали важные командированные.
Однажды прибыло сразу 50 сестёр милосердия из самого царственного Санкт-Петербурга. Это Красный Крест сформировал дополнительный резерв для фронта.
Именно из их разговоров я узнал, что они отправляются в Харбин. А возглавляла этот медицинский отряд наша Ольга! Да-да-да! Та самая Ольга, которую так любил мой Капитан. Она сделала карьеру — её назначили главной в этом отряде как опытного и знающего сотрудника. Она должна была сопроводить группу до Харбина и немедля вернуться в столицу, где уже занимала видное место в системе Красного Креста и отвечала за подготовку сестёр милосердия по всей империи.
Именно ей поручалось в ближайшее же время устроить по обеим сторонам Байкала «питательные склады» для снабжения подвижных продовольственных складов непосредственно на фронтах; ещё ей надо было организовать эвакуационные пункты с амбулаториями, в которых оказывалась первая медицинская помощь раненым до переправы через Байкал и после.
Капитан, конечно, не мог знать, что в то самое время, пока он ехал на лекцию полярного путешественника Александра Васильевича Колчака, Ольга прибыла на станцию Байкал и занималась размещением сестёр милосердия.
Всех поселили в моих каютах, а вечером специально для них прямо на ледоколе в кают-компании давал ужин Иркутский дамский комитет Красного Креста. Ах, какую прекрасную речь сказала Анастасия Петровна Моллериус, супруга иркутского губернатора, которая, кстати, и возглавляла этот комитет. И как жаль, что в это время здесь не было Капитана. Я даже не знаю, узнает ли он когда-нибудь, что в очередной раз был так близко от Ольги и всё-таки не встретился с ней. Как это говорят у вас людей: «Знать, не судьба!»
Возвращаясь к речи Анастасии Петровны Моллериус, не премину процитировать её: «Первая пролитая на Дальнем Востоке русская кровь вызвала во всех концах необъятной России единодушное горячее стремление не останавливаться ни пред какими жертвами для пользы и славы Отечества. В этих жертвах, в этом великом народном деле, без сомнения, примут участие все русские люди, без различия национальности и вероисповедания: одни — грудью борясь с врагом, другие — материальными средствами и личными трудами на помощь воинам.
На долю русской женщины всегда падает высокая честь облегчать страдания неизбежных жертв войны, заботиться о больных и раненых, об осиротевших и бедствующих семьях.
Учреждённый в Иркутске с этими высокими целями Дамский комитет Красного Креста при самом открытии своих действий выразил уверенность, что иркутяне и обыватели Иркутского района, и не в столь важных обстоятельствах чрезвычайно отзывчивые на всякое доброе дело, не замедлят оказать каждый своё посильное содействие успешному осуществлению намеченных Комитетом задач.
Уверенность эта оправдывается на деле. Не прекращающийся приток пожертвований побуждает и даёт Комитету возможность значительно расширить первоначально намеченную им деятельность.
Согласно этому Комитет принимает на себя:
Заготовку лазаретного снаряжения на 110 человек (бельё постельное и носильное, одежда и обувь для раненых. Медикаменты и врачебные принадлежности, перевязочные материалы и хирургические инструменты. Посуда хозяйственная и больничная. Материалы освещения и т. д.).
Устройство снаряжения и содержание собственного лазарета на 25 кроватей в Иркутске.
Согласно желанию многих жертвователей и по просьбе губернаторского начальства оказание помощи нуждающимся в призрении семействам нижних чинов и чинов запаса по Иркутску.
Возможное содействие путём сбора пожертвований вещами Особому Комитету, поставившему своею задачею непосредственную помощь отправляющимся в действующую армию воинам.
Для выполнения этих задач, и в особенности третьей из них, нужны большие средства, нужны со стороны местных граждан жертвы не только от избытков их, а и от собственных их недостатков. Но пойдут эти жертвы на высокое дело облегчения страданий и бедствий. Рука дающего не оскудеет».
Вот такую речь сказала Анастасия Петровна, и все, кто присутствовал на этом замечательном действии, прокричали троекратное «ура». Многие сёстры заплакали, но не от страха перед поездкой в действующую армию, а от умиления и радости, что они смогут помочь русским солдатам.
Глава 14
КАПИТАН
Нестрашный грех
Сам Капитан в жизни никому не завидовал. А может, всё-таки завидовал? Как быть с тем, что, узнав о чьём-то поступке или результате, он начинал думать, отчего и почему этого не сделал он сам? Это зависть? Единственное, что его успокаивало: если это всё-таки так, то она не была «злой» и не влекла за собой шлейф плохих поступков.
Он знал, что зависть — это страшный грех, и, не находя правильного и, главное, понятного для себя ответа, всегда сильно мучился и злился. А посоветоваться было не с кем. Кто способен понять его переживания? Посмеются. Решат, что это его слабость, умничает, а то и в самом деле завидует…
Как Капитан справлялся с этими своими «завистливыми» идеями? Не отказывал в помощи никогда и никому в чём только мог. Это не очень вязалось с его внешностью сурово смотрящего на мир бородатого, крепко сбитого, высокого «морского волка», никак не создававшего образ доброго и отзывчивого парня. От своих собственных положительных поступков он не ждал ни материального благополучия (зачем, когда у него есть Ледокол — его дом и крепость), ни изменений в карьере (у него есть Ледокол и капитанский мостик). Понятное ему до сих пор течение жизни несколько поколебала Глафира. Капитану это изменение легло на сердце, и каждый раз, ожидая новой встречи с девушкой, он испытывал какое-то необъяснимое тепло и желание сойти на берег. Глафира подействовала на него самым странным образом — в какие-то моменты он ловил себя на мысли, что вовсе и не торопится вернуться на Ледокол и начинает оглядываться вокруг.
Когда выпадало свободное время, они с Глафирой посещали кинотеатр, и он решил, что это приятное дело. Но всё же сильнее Капитан любил театр. Там ему понравилось больше: он сразу «ставил» себя в какое-нибудь укромное местечко на сцене и там «проживал» театральную историю.
А после, гуляя с Глашей по вечернему городу, радовался, что завтра она тоже будет рядом.
…Когда он принял решение зимовать на Ледоколе, он прежде всего вспомнил рассказ полярника Колчака о его поисках барона Толля, об испытании одиночеством, которое смогли перенести члены команды путешественника. Теперь вот и ему, Капитану Ледокола, представился случай проверить себя на прочность. Надо сказать, Капитан всё время проверял себя на выносливость, на выдержку, на прочность. Такое было время. К примеру, в одиночку отправился из Лиственичного в Танхой в противогазе. Вся страна готовилась к суровым испытаниям на случай войны. Красной армии нужны были смелые и тренированные бойцы.
Капитан был молодцом. Но подкачал противогаз: на середине пути он вышел из строя. Но всё равно положительный результат был достигнут, хоть и в другом — замечания, которые тщательно делал Капитан по ходу, были отправлены конструкторам на завод.
В другой раз Капитан решил на шлюпке пройти вдоль берега Байкала. Ему опять не повезло. Как назло, не случилось ни одного мало—мальски серьёзного шторма. Итогом двухнедельного шлюпочного проплыва стали потерянные лишние килограммы веса и подкаченные мышцы, да особый байкальский загар.
…В Госпаре — Государственном пароходстве — кроме него было много капитанов больших и малых судов. Один из них — Тегиминский — тоже какое-то время работал на катерке с романтическим названием «Сибирская звезда» во время русско-японской войны.
Вот капитан «Сибирской звезды» всегда и всем завидовал по-настоящему. Впрочем, к этому настолько привыкли, что уже и не обращали внимания, всякий раз отшучиваясь и посмеиваясь над злобными репликами и замечаниями.
Капитан «Сибирской звезды» Тегиминский был достаточно умён, чтобы понять, что зависть может сильно помешать ему строить карьеру, а значит, до хорошего не доведёт. Понимал он также, что, оставаясь капитаном катерка, быстрой карьеры ему не видать. Тогда-то и пришла ему в голову идея сосредоточиться на идеологическом самообразовании. Чтобы подковаться на этом фронте, Тегиминский стал выписывать все главные местные и центральные газеты и журналы, посещать по вечерам школу политического просвещения и ходить на выступления известных лекторов города. Через шесть месяцев он уже знал всех руководителей партии и правительства по именам и в лицо, всех главных оппортунистов: троцкистов, меньшевиков и эсеров по фамилиям и именам; тех, кого судили как врагов рабочего класса и молодой Советской республики. Тегиминский твёрдо усвоил главные принципы классовой борьбы в СССР, а также суть возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране, основные лозунги большевистской партии. На раз-два-три изучил карту мира и почему-то особо хорошо запоминал информацию о происходящем в Африке — так преломились в нём полученные схоластически знания и газетно-журнальная культура Периодическая печать сделала его человеком энциклопедических новостей — то есть когда ты слышишь и знаешь обо всём, но не глубоко, точнее, даже поверхностно. Но даже эти знания позволяли Тегиминскому общаться с преподавателями университета и профессиональными лекторами на самые разные темы. Терминологический словарь он изучил отменно!
В силу приобретённых сведений Тегиминский стал быстро делать сухопутную карьеру. Он теперь часто выступал перед корабельными экипажами с лекциями о международном положении в мире, рассказывал о классовой борьбе, национально-освободительном движении на Африканском континенте. Он давал разъяснения, чего на самом деле хочет собака Троцкий, эсеровские и меньшевистские прихвостни.
Тегиминский не любил никого. Но пуще всех не любил Капитана, поскольку тот ходил на самом большом корабле и у него был самый большой по численности экипаж в Госпаре.
…Через год Тегиминский стал замполитом Госпара. Не то чтобы Капитан и другие капитаны сильно удивились такому росту коллеги. По правде говоря, конечно, удивились, чего уж там — знали ведь, что Тегиминский злой, знания его поверхностные, ничего запоминающегося он не сделал. Так зачем и почему его поставили на высокую должность?
Такого рода истории встречались в повседневной жизни постоянно, и они для Капитана всегда оставались загадкой. И дело тут даже не в том, что злобного и малознающего выдвигают руководить коллективом. А дело в том, что никак не понять, в чём рациональное зерно такого назначения, логика поступков и поведения людей, возносящих тегиминских?
Впрочем, Капитан решил, что к разгадке этого вопроса нужно и можно подойти с другой стороны. Как любил говаривать Спиридон Драпак, вопросы легче решаются сзади или сбоку.
Вот если, к примеру, удастся разрешить шараду, как миллионы людей поверили, что один человек Троцкий может реставрировать капитализм в СССР, тогда, вероятно, удастся понять логику выдвиженчества…
…Узнав об аварии, Тегиминский не то чтобы обрадовался, нет. Проявлять радость по такому поводу всё-таки было бы опасно. Но в его специфическом восприятии реальности уже вырисовывалась картинка ближайшего будущего. Все прошлые заслуги Капитана и Ледокола вмиг забудутся. Социалистическое имущество в опасности! И речь шла не о какой-нибудь сеялке или веялке — о большом корабле! Обвинение будет под стать! Здесь может пригодиться и витающая в воздухе тема борьбы с вражеской диверсией, и образ замаскированного перерожденца, и, на худой конец, разложение коллектива…
И свою роль в раскрытии заговора Тегиминский пока ещё не до конца, но уже «написал». Он «пойдёт» по большому кругу, очерчивая широкими мазками своё отношение к событию…
На экстренном совещании в Госпаре замполит выступил кратко и толково: дескать, на берегу рассуждать — дело пустое, надо всё изучить на месте. Он, Тегиминский, готов немедленно отправиться к ледоколу. Если надо возглавить комиссию по оценке происшествия, то готов сделать и это.
Возглавить комиссию ему поручили единогласно — должность позволяла, опыт имелся. Через два дня Тегиминский на аэросанях отправился к месту аварии.
Перед отъездом Тегиминский много раз репетировал момент встречи, первые слова, которые он скажет Капитану, жесты, которыми он остановит его объяснения, поскольку они покажутся ему неубедительными. Тегиминский ещё не решил, «поиграть» с «виновником аварии», а затем «казнить», «казнить» сразу или спустя какое-то время всё-таки «миловать», но подобрал с десяток слов, которые бы подчёркивали его собственную значимость. Зная характер Капитана, он не был уверен в том, что тот воспримет их так, как хотелось бы самому Тегиминскому: с испугом и одобрением.
…Аэросани зимой — не самый комфортный вид передвижения на большие расстояния. Никакой особой защиты от встречного ветра и снежного шлейфа, который поднимает пропеллер сзади на санях, не предусмотрено. Вся защита — большие очки, шлемофон, кожаные, подбитые мехом перчатки чуть ли не до локтя и кожанка, также на меху.
Ходу на аэросанях было часов десять в зависимости от ледовой обстановки, встречного или попутного ветра, видимости и прочих метеоусловий.
Через пару часов пути Тегиминский уже проклинал всех и вся. Погода испортилась, пошёл снег и видимость стала плохой. Сани медленно ползли по байкальскому льду, обходя торосы, ледяные неровности, припорошенные снегом, «скользили» по чистому льду, выметенному ветром до глянца.
Тегиминский подумал, что сейчас от него не зависит ровным счётом ничего. Здесь царь и бог — пилот этой люльки на лыжах с винтом на хвосте. Не дай бог, что-то случится с техникой… итог их поездки станет непредсказуем.
Но, слава богу, сани тащились, ветер понемногу стал затихать, а следом перестал идти снег. Из-под облаков и в просветах между ними пробивалось вначале солнце, потом небо, разорванное облаками, и теперь уже дорога казалась не такой страшной. К сумеркам успеют на ледокол.
…Успели. Очертания корабля стали виды издалека. Большая, чёрная, правильной формы полоска замаячила на фоне снежного берега и отрогов гор, тоже усыпанных белыми шапками.
…Капитан услышал отдалённый гул. В одиночестве и многодневной тишине слух становится обострённым и различает любой «другой» звук, отличный от тех, которые «здесь» и «сейчас».
Он вышел на палубу и с помощью бинокля нашёл источник шума.
— Ну вот и высокое начальство пожаловало. Кого же нам с Ледоколом прислали?
Когда гости приблизились и бинокль дал отчетливую картинку, надо признаться, Капитан сильно удивился. Он мог ожидать кого-то из технических, аварийно-спасательных, пусть даже снабженческих служб. Но чтоб прибыл замполит! Значит, дело труба! «Политика» найдёт «воз да тележку» отклонений от линии партии, а это будет посерьёзнее корабельной дыры.
Сани меж тем почти вплотную приблизились к Ледоколу.
— Осторожно, — крикнул Капитан. — Думаю, нужно отвести сани чуть подальше. На случай нажима льда.
Пилот последовал совету.
С большим трудом Тегиминский и его спутник забрались по верёвочной лестнице на борт. Тегиминский сухо поздоровался. Любое общение сокращает дистанцию, а это не входило в его планы, тем более после утомительной и небезопасной дороги.
— Давай посмотрим, что с Ледоколом, составим протокол осмотра, заодно опишешь аварийную ситуацию. Дело, как ты понимаешь, серьёзное, на личном контроле парткома. Но это всё завтра, по светлу. Сейчас бы поесть и отдохнуть. Кают-то у тебя тут много, куда поселишь?
— Много. Да в первый класс и поселим. Сейчас буржуйку приспособим, быстро нагреем помещение. Пока можете в моей расположиться. Печками мы богаты, имеем про запас, рассчитан на всю команду. Но вышло иначе, команда снялась с судна.
— Вот-вот, — процедил Тегиминский. — Много что возлагалось на вас и Ледокол, а вышло всё иначе. Разберёмся.
Тегиминский по-хозяйски расположился в капитанской каюте.
«Не велика, однако, — подумал он. — Могли бы добавить кубатуры».
Капитан и пилот между тем устроили в свободных каютах ещё пару буржуек, разожгли огонь, и Тегиминский, разомлевший от тепла, пожелал всем спокойной ночи и отправился отдыхать.
ЛЕДОКОЛ
Зависть
Ледокол чувствовал, что многие ему завидуют. Те, у кого вместо сердца мотор, естественно, и чувствуют всё иначе, чем люди, и зависть здесь другого рода. Ну чего, скажем, завидовать мощи ледокола, его размерам, если ты создавался для других, совсем других целей. К примеру, «Сибирская звезда» завидовала Ледоколу не по частностям, а в целом. Катерок был, конечно, юрким и для своего класса надёжным, и, что самое важное, полезным. Но как же хочется быть заметным, большим, сильным!
Тот же ледокол навигацию только в январе завершает, а он — с гордым и прекрасным названием «Сибирская звезда» — уже в октябре. Ледоколу всё равно, куда ходить: на север моря, на юг, в дождь или снег. Да и шторма ему, в общем-то, по корпусу. А катерку чуть волнение — выход закрыт, болтайся на привязи у причала. На Ледоколе команда «будь-будь», а здесь — «раз, ещё раз» и всё…
Как ни форси, как ни хорохорься, Ледокол всегда будет первым, а значит, главным! Никакой перспективы для таких, как «Сибирская звезда», не просматривается.
Быстрый и юркий катерок «Сибирская звезда» в целом имел хороший характер. Специально не вредничал, старался завестись с первого раза, хорошо держал курс, не рыскал. Не конфликтовал с капитаном и морем. Своего капитана он немножко жалел, потому как чувствовал: Тегиминский тоже завидует ледоколу и… его капитану. Катерок даром что маленький, но понятливый, и быстро догадался, что Тегиминский завидовал даже не конкретному лицу, а в принципе, то есть тому, кто занимает здесь и сейчас главный мостик.
…Катерок хорошо помнил апрельские дни 1904 года, когда Ледокол готовили к спуску из плавучего дока. Самого его завели туда ещё в конце прошлой навигации, чтобы провести ремонт корпуса, окрасить подводную часть.
Целых два часа огромные полые ящики плавучих доков наполняли водой. Наконец они были потоплены до 16 футов ниже уровня воды в Байкале. Доки опускались всё ниже и ниже, вода поднималась всё выше и выше по корпусу Ледокола.
Последовала команда выбивать подпорки, и свободное от креплений судно всплыло, покачиваясь на волне.
Потом Ледокол воротами втянули в вилку пристани — и «Ангара» стояла пришвартованная.
Мало кто знал о возникшей тогда проблеме — при отводе доков от вилки пристани нужно было устроить путь в сплошном льду. Обычно доки сдвигали вбок, но этой весной уровень воды в море именно в этом месте оказался низким, и они могли сесть на мель. Тогда последуют опасные и дорогостоящие водолазные работы по углублению бухты взрывами динамита. Доки решили провести к месту стоянки длинным путём — по глубокому фарватеру.
Их вело несколько буксиров, в том числе и «Северная звезда». Тегиминский неистовствовал. Всё время, пока отводили огромные доки, он не молчал, хотя разговором выкрики недовольства в адрес пароходства не назовешь. Обслуживать Ледокол! Разумеется, участь буксиров!
Вот если бы капитаном «Ангары» был он, Тегиминский, такого бардака точно можно было бы избежать. Впрочем, Тегиминский понимал, что бардака на самом деле нет, всё шло по плану.
Катер «Сибирская звезда» поначалу старался не слушать его брань, а больше довериться штурвалу. Но капитан есть капитан и штурвал в его руках, и он вертит им по своему усмотрению. И в какой-то момент катер стал соглашаться со своим капитаном. Нет, действительно, почему всё пароходство должно работать на эту стальную громадину? Ну и пусть «Сибирская звезда» всего лишь вспомогательный механизм, а вот здесь и сейчас всё-таки не смогли обойтись без его помощи.
Под эту ругань Тегиминского и раздумья катера чуть не случилась настоящая беда. Тегиминский, увлечённый критикой, не заметил, что один из буксиров сбавил ход. «Сибирская звезда» меж тем продолжала идти, не сбавляя скорости, и док стало вести влево, ещё немного — неминуемо произошла бы авария.
Хорошо, что доки какое-то время двигались по инерции первоначальным курсом.
Ледокол с удивлением слушал «Сибирскую звезду» и наблюдал за её маневрами. Ему-то было понятно, что «Сибирская звезда» должна срочно исправлять курс. Он дал несколько протяжных гудков, привлекая внимание капитанов к аварийной ситуации. Пароходы и баржи, которые стояли у причала в ожидании сезонного ремонта, тоже недоумённо следили за катером.
Чем бы всё кончилось — неизвестно, если бы второй буксир, поняв, что тяга их не сбалансирована, не рванул вперёд, не давая доку развернуться окончательно.
Удивительно, но Тегиминскому всё сошло с рук. Никто даже не потребовал объяснительной, не устроил технический разбор аварийной ситуации. А «Сибирская звезда» фарсово закидывала на причале нос — мол, мы крутые, хотя и не стальные.
Впрочем, однажды всё закончилось куда как печальнее.
В конце марта — начале апреля началась разборка ледяной железной дороги. Весь укладочный материал разобранной ледянки — шпалы, рельсы, пластины, переводные механизмы, сцепления частью грузились на платформы и увозились на станцию Михалёво, где был устроен специальный склад. Другая часть отправлялась на станцию Байкал морским путём. «Сибирская звезда» как раз и занималась доставкой туда небольших механизмов. Тегиминский нарушил инструкцию и допустил перегруз. «Сибирская звезда» просела, и катерку явно было очень тяжело двигаться с перевесом. Но разве с Тегиминским поспоришь! Штурвал в его руках.
Рельсовую дорогу благополучно разобрали, но гужевая переправа по-прежнему действовала, как и линии телефона и телеграфа. Правда, кое-где из-за таяния снега телеграфные столбы сильно накренились.
Перегруженный катерок еле-еле шёл по проходу, который сделал Ледокол вдоль ледянки. В какой-то момент «Сибирская звезда» зацепилась за льдину, и судёнышко отбросило к телеграфному столбу, который, словно колодезное коромысло, накренился над водой.
Катерок рубкой зацепился за него и клюнул носом в Байкал. Груз сдвинулся вперёд, и катерок клюнул ещё и ещё раз.
Тегиминский испуганно вцепился в штурвал и стал лихорадочно маневрировать, пытаясь исправить ситуацию. Он заглушил машину и замер, ожидая, как поведёт себя кораблик. Слава богу, тот выпрямился и перестал рыскать носом, и Тегиминский на самом малом ходу дотянул до станции.
Увы, временный испуг никого ничему не учит…
…Ледокол гудком дал понять «Сибирской звезде», что он очень рад благополучному исходу.
Тегиминский потом долго рассказывал капитанам, как красиво и бесстрашно он «таскал» железо на материк.
Капитан молча слушал его похвальбу, в разговор не встревал, но и не хвалил за выдумку и смекалку, понимая, что Тегиминский был в шаге от аварии или даже гибели. Тегиминский, конечно же, почувствовал настроение Капитана и стал сторониться его.
Но вот что интересно: Капитан не чувствовал ненависти к Тегиминскому, не пытался его осадить или, не дай бог, обидеть. Даже когда тот вёл себя вызывающе нагло, что-то внутри Капитана тормозило протест, и он без каких бы то ни было внешних проявлений, стараясь не обидеть коллегу, уходил в сторонку, чтобы не слышать бахвальства Тегиминского. Все думали, он боится. И раз уж боится Капитан, опасаться Тегиминского следует всем. От греха подальше! Капитан, конечно же, не боялся. Просто ему было неинтересно и скучно доказывать свою правоту. Так бывает.
Глава 15
КАПИТАН
Роза ветров
Капитан старался неукоснительно следовать составленному расписанию. Из всех пунктов самым сложным для него оказалась игра в шахматы. Приходилось постоянно меняться ролями с самим собой, и это злило. Капитану казалось, что он то подыгрывает себе, то жалеет противника в себе. В общем, раздвоение личности было явно не его амплуа.
Вынужденная зимовка проходила до сих пор без происшествий. Капитан частенько вспоминал экспедицию лейтенанта Колчака, трудности, с которыми сталкивались полярники. «Всё-таки одиночество будет пострашнее многих напастей», — думал Капитан. Вот и книжки уже прочитаны, и старые газеты проштудированы.
Ежедневные осмотры трюмных помещений показывали, что вода не прибывает, значит цементная «заплата» работает.
Он уже привык к тем новым звукам, которыми теперь была наполнена их жизнь с Ледоколом. И когда из трюмного нутра раздавались скрежещущие тоскливые скрипы или звоны, он называл это изменением дыхания корабля и уже различал их периодичность, а следовательно, не нервничал, как прежде. Единственное, к чему не мог привыкнуть, так это к корабельным «судорогам», природу которых Капитан пока ещё не разгадал (Ледокол вдруг начинало трясти, потом неожиданно эта тряска уходила). Казалось, что корабль что-то корёжило, словно огромной силы электрический разряд пронзает Ледокол от носа до кормы. Возможно, это было связано с особенностями здешних течений, а может быть, с подвижками земной коры. В такие мгновения Капитан физически ощущал, как должно быть больно Ледоколу. Он молча жалел его, просил потерпеть, подождать ещё чуть-чуть, когда придёт помощь с материка. И тогда ледокол вновь займётся привычной работой, оглашая прибрежные территории басовитым приветственным гудком, попыхивая чёрным-пречёрным дымом своих труб.
…Тегиминский — это не помощь. Тегиминский — это, скорее, ещё одно испытание.
Капитан сел. Потом лёг. Печка уютно шумела, переваривая уголь. Это как-то успокаивало. Но ненадолго. Спать совершенно не хотелось. Не хотелось и думать ни о чём, и оттого мысли роились, предоставленные сами себе. Они приходили и уходили как-то хаотично, по своим течениям и руслам. Они приходили и уходили, освобождая место для новых, и этим своим хаосом совершенно не позволяли сну найти где-то в голове, а может, руке, сердце тихую гавань, где можно погрузиться в покой.
Да, думать не хотелось ни о чём, даже о Тегиминском, даже о том, с чем он вернётся в Госпар.
Размышляя над этим, Капитан неожиданно понял, что забыл о Тегиминском. Даже не подумал предложить ему с дороги чаю или поговорить по душам, пропустить, наконец, по стаканчику. О чём говорить? Да хоть о делах в Госпаре, о событиях в Великобритании или Египте. Да о той же аварии, собственно, ради чего Тегиминский и добирался сюда, к Ледоколу.
Вместо этого опять подумал о Глафире, подумал так крепко, что начисто забыл, где он и что с ним! В другой раз как не порадоваться за человека — влюбился сильно, но тут, сейчас, да при приезжем начальнике других бы мыслей напустить!
Ах, Капитан, Капитан! Надо было что-то придумать, как-то занять Тегиминского. Выказать ему своё почтение, в конце концов, удивить хотя бы байкальскими байками, рассказами о рыбалке, золотых приисках на берегах моря-озера. Разве не понятно, что первое мнение о происходящем на Ледоколе, с Ледоколом, о Ледоколе сформирует он, замполит Тегиминский?
Ах, Капитан, Капитан! Ну, если не о себе побеспокоиться, то о Глафире, о Ледоколе, наконец. Не так уж и молод этот Ледокол. С кораблями поступают почти как с людьми. В один прекрасный, точнее, в один ужасный момент раз — и!..
Но Капитан был таким капитаном и думал как-то по-своему, иначе, что ли. Ну вот, к примеру, о чём он думал последние годы. У него был проект. Разумеется, на первый взгляд идея могла показаться фантастической и просто нереальной.
Не надеясь на госпаровских начальников, Капитан описал свой Проект на бумаге и ждал случая, чтобы отправить его в Академию Наук. А куда же ещё! Доклад назывался «Исследование морского пути вдоль северных берегов Сибири».
Ещё до лекции лейтенанта Колчака он вынашивал идею изучения Северного морского пути вдоль сибирских северных берегов. И это ничего, что навигация в тех местах короткая — в лучшем случае два месяца. Простые расчёты Капитана удивили его самого. Оказалось, что срок доставки грузов вдоль сибирских берегов в несколько раз меньше, чем через традиционный маршрут с использованием Суэцкого канала. Позднее, уже когда началась русско-японская война и Капитан после ранения оказался на Байкале, он нашёл много статей известных путешественников, мореплавателей, географов по этой теме. Всё аккуратно вырезал и складывал в свою «бездонную» архивную книгу. Сейчас он залез в неё, чтобы найти конкретную заметку. Хотя он и так прекрасно помнил её содержание и мог бы обойтись без оригинала. Но «так» было зримее, что ли. Разгладил страницу и углубился в чтение.
«Военные не раз возвращались к идее освоения морского пути вдоль северных берегов Сибири. Если бы оказалась возможность пользоваться этим путём для надобностей нашего военного флота, то безопасность наших территорий на Дальнем Востоке была бы обеспечена в гораздо большей мере, чем теперь, и в случае возникновения там вооружённого конфликта подобно нынешнему, мы совершенно беспрепятственно могли бы быстро перебросить туда какой угодно флот».
— Что мешало? — подумал Капитан. — Ну что нам всякий раз мешает? Норденшельд на своей «Веге» прошёл до Берингова пролива. Нансен на «Фраме» и барон Толль на «Заре» до Новосибирских островов. А уж устья Енисея и Оби многие достигали.
Что мешало?! Главное препятствие морского пути вдоль сибирских северных берегов, конечно же, лёд. А от чего зависит его движение? От ветров. Их направление нужно изучить, то есть нужно поставить сеть метеостанций.
Капитан положил перед собой лист бумаги.
— Нужно пятнадцать станций! Я бы поставил их здесь, здесь, здесь… — и он стал рисовать кружочки, в которые вписывал названия: Югорский Шар, Маточкин Шар, Шараповы кошки, северная оконечность Новой Земли, мыс Скуратова, Каменные острова, архипелаг Норденшельда, мыс Челюскин, бухта Лаптева на Восточном Таймыре, устье Лены, мыс Святой Нос против Новосибирских островов, берег Сибири против Медвежьих островов, берег против Земли Врангеля, Колючинская губа и мыс Дежнёва.
Пожалуй, этого хватит, чтобы получить розу ветров и понять, как она управляет льдами. А ещё изучить гидрографический режим — глубины, течения, стоянки.
— Хорошо бы нас с Ледоколом к исследованиям подключить, — подумал Капитан. — Да хоть бы карту правильную сделали! Нансен и Норденшельд жаловались, что никак не могли сориентироваться по имеющимся. Они ещё при царице Анне Иоанновне составлялись!
Что ещё нужно для картографии? Пара шлюпок не помешает. Помощника на берегу с керосинкой — он по земле идёт, а со шлюпок наблюдают и линию рисуют. Само собой, склады с провиантом загодя поставить…
Капитан ещё какое-то время разглядывал карту Сибири, мысленно прошёл по северной её оконечности, потом взял чистый лист бумаги и стал писать второе письмо президенту Академии Наук «О целесообразности глубокого изучения морского пути вдоль северных берегов Сибири»…
Разве тут до Тегиминского?
…Тегиминский никак не мог заснуть. С непривычки замполит раскочегарил буржуйку, словно мстя ей за непопулярное в народе имя, и в маленьком помещении стало просто нестерпимо душно.
Открыл дверь каюты, и ледяной воздух мигом «вытащил» тепло. Стало холодно.
— Как он тут живёт, — разозлился Тегиминский. — Мог бы со всеми уйти — всё задраить, запечатать, и точка. Никто бы и не возражал. Команду на зимовку не давали, чудит, однако, а может, думает, оценят, поблажку дадут, пожалеют, войдут в положение… Дескать, проявил геройство и самопожертвование, не оставил социалистическое имущество без догляда. Не пройдёт! Слишком корабль большой, видный, ледокол!
…Однако не засну. Подышать свежим воздухом, что ли, потом попробовать заснуть.
…Вокруг темно и тихо. Достал фонарик — предусмотрел. Идти по наклонной палубе оказалось очень сложно, тем более когда одна рука занята. Медленно пробирался по палубе, хватаясь то за перила, то за стенки, за ручки кают. Одна из них провернулась — дверь оказалась незапертой. По инерции вошёл внутрь. Обвёл помещение фонариком: всё то же самое, что и у него, — полка, стул, стол, тумбочка. Беглый взгляд между тем отметил, что ящик стола задвинут не до конца, словно бы впопыхах. Протянул руку задвинуть его, но машинально вначале выдвинул. Свет фонарика высветил платок сестры милосердия, а когда он вытащил его, увидел сложенные листы бумаги.
Фонарик светил тускло, и рассматривать, что там было написано, Тегиминский не стал. Забрал с собой. На досуге изучит.
Аккуратно задвинул ящик стола, закрыл дверь. На верхнюю палубу идти расхотелось, холод брал своё.
После «прогулки», когда, казалось бы, «разгулялся» на свежем воздухе, задремал под размышления о завтрашнем разговоре с Капитаном. На чём заснул, не помнил. Он вообще никогда не помнил, что ему снилось.
Рано утром, когда Капитан был уже на ногах, Тегиминский ещё спал. Спал так крепко, словно находился не на застывшем во льдах ледоколе, а в какой-нибудь вполне приличной гостинице. Когда же Тегиминский появился на верхней палубе, часы показывали восемь часов утра. Он давно не чувствовал себя таким бодрым и выспавшимся.
— Надо поговорить, — без приветствия начал он, войдя в каюту Капитана. — Лучше, конечно, на нейтральной территории.
Капитан только что вернулся с осмотра Ледокола.
— На нейтральных территориях Ледокола нет тепла.
— Тогда жду в своей каюте.
Капитан пожал плечами и отправился за Тегиминским.
Тот сел у стола, Капитан устроился на тумбочке.
— Как же случилось, что опытный капитан посадил Ледокол на мель? На вот, почитай, что пишут в газете. Специально прихватил, чтобы ты был готов, так сказать, к реакции общественного мнения.
Капитан взял газету. Большой заголовок, жирный чёрный шрифт: «Кто виноват в аварии ледокола „Ангара“»?
— А что, ещё не ясно, кто виноват?
— Читай, читай. Было бы всё ясно, в другом месте беседовали бы и другие.
«Ледокол был отправлен в рейс без осмотра — рейс не вызывался необходимостью, на ледоколе процветало пьянство — госпароходство знало о всех ненормальностях. Но своевременных мер не приняло…»
Капитан внимательно посмотрел на Тегиминского. Тот сидел и глядел в иллюминатор каюты не мигая. Ничто не выражало в нём сопереживания, банального сочувствия, впрочем, злорадства, а тем более ненависти Капитан, к удивлению своему, тоже не уловил. «Хорошо сидит, взгляд его скользит мимо льдов и облаков…» — неожиданно подумал Капитан и чуть было не хохотнул, и стал читать дальше.
«После аварии ледокола „Ангара“ выяснилось недопустимое отношение к снаряжению ледокола в плавание. В правлении пароходства до сих пор нет акта о передаче ледокола в эксплуатацию, и, следовательно, неизвестно, в каком состоянии он передан в эксплуатацию. Перед посылкой ледокола в последний рейс судоходный надзор настаивал на осмотре ледокола регистром, но представитель последнего, несмотря на два приглашения, не приехал, и ледокол был отправлен в рейс без осмотра.
Командир ледокола ещё до выхода сообщал, что при откачке воды сетки засорялись углём — это сообщение требует тщательной проверки. Вероятнее всего, что водоотливные средства испортились не в момент аварии. А были испорчены ранее.
Из-за неисправности водоотливных средств и из-за того, что переборки в корпусе оказались водопроницаемы, вода из угольной ямы стала проникать в машинное отделение. Во избежание взрыва котлов пришлось из последних выпустить пар.
На ледоколе процветала пьянка. Пили все, начиная с командира и кончая кочегаром, дисциплина отсутствовала. О всём этом правление пароходства прекрасно знало, но решительных мер к оздоровлению экипажа не приняло.
Капитану ледокола за предыдущие аварии иркутским окрсудом было запрещено командование судами. Пароходство это также знало. Но не приняло своевременных мер к приглашению другого капитана.
Правление пароходства знало, что плавание во вторую половину декабря по Байкалу чрезвычайно рискованно, знало, что в 1920 году ледокол в это время был затёрт льдами, знало, что основное назначение ледокола — снабжение продовольствием тех далёких байкальских окраин, которые в зимнее время не имеют никакой связи с железнодорожной магистралью. И вот, зная всё это, пароходство посылает ледокол в рейс до Усть-Баргузина. То есть до местности, которая имеет хорошую гужевую связь с желдорогой и куда необходимые товары можно было забросить гужом. Следовательно, рисковать ледоколом не было никакой необходимости.
Выехавшая на место аварии комиссия выяснит, в каком состоянии ледокол был передан в эксплуатацию, а также и целесообразность посылки его в этот последний рейс.
Между прочим, нелишне напомнить, что все суда с 1 октября считаются застрахованными в госстрахе, но последний почему-то к месту аварии своего представителя не посылает и аварией вообще не интересуется».
— Прочитал? — Тегиминский по-прежнему смотрел в иллюминатор.
— Самым внимательным образом. Вранья хватает. Все в пароходстве знают, что прошлая авария с ледоколом, когда упал гребной винт, была исключительно технической, ему давно пора было упасть, с самой революции ни одного подводного осмотра, ни разу в док не заводили! А окрсуд решил, что это капитан должен вместо водолаза в Байкал прыгать!
Тегиминский согласно кивнул.
— Потому ты и продолжал водить ледокол. Госпар решение суда, мягко говоря, проигнорировал. Вранья хватает? Ищешь оправдания?
— Оправдание суд даёт. Я пытаюсь понять причину аварии. Мы и раньше тут ходили, и всё было нормально.
— Газета общественное мнение создаёт. Общественное мнение, когда это необходимо, очень важно при принятии решения.
— То есть враньё про пьянки и бардак — это и есть общественное мнение? То есть общественное мнение после этой заказухи теперь будет считать, что на ледоколе бардак и пьянки? Поставил бы я этого писаку за штурвал в пьяном виде, и пусть бы он через льды корабль вёл! Посмотрел бы я на него! — Плохо всё это, — Капитан как-то в мгновение поник.
Голова, руки, плечи опустились, так что привычно собранный и активный Капитан превратился в безвольного и усталого человека.
Тегиминский усмехнулся.
— На первый взгляд всё очень плохо и ужасно! Но мы знаем много примеров, когда порой общественное мнение быстро меняется. Порой! На то комиссии и создают, чтобы до истины докопаться. А докопавшись, и газеты поправляют. Порой они даже приносят извинения…
— А что же комиссию до сих пор не послали, тут вот написано — послали?!
— Я покамест твоя комиссия. Что скажу правлению, то и примут.
— Скажи всё как есть. Скажи, что неясная пока ситуация. Не должно в этом месте мели быть…
— Конечно, скажу. Ты пока что бумагу мне напиши.
— О чём?
— О ледоколе, как он аварию перенёс, стоит ли его капиталить. Старенький ведь, может, проще в распил пустить?
Капитан сжал кулаки и покраснел от гнева. Сама постановка вопроса казалась ему чудовищно несправедливой.
— Зачем же списывать?! Зачем в распил? Этот ледокол — единственный такой в мире. Он крепкий, механика исправная. Его вообще на север надо. Пусть бы помогал изучать северный морской путь вдоль сибирских берегов. И меня с ним можно отправить. Хоть кем, если с капитанов снимут, хоть старпомом, хоть механиком, я его лучше всех знаю.
Тегиминский оторвал взгляд от иллюминатора. Вздохнул.
— Ну да, ну да. Единственный и неповторимый. Что интересно, и мой бывший катерок «Сибирская звезда» тоже в природе один неповторимый и до сих пор в труде, чадит себе помаленьку. Помнишь такой?
— Конечно. Такое разве забудешь, вы нас с Ледоколом чуть на лёд не посадили.
— Значит, помнишь. Памятливый.
Тегиминский зыркнул на Капитана.
— Про это никому не интересно писать. Катерок мой маленький. И я тогда был маленький. И спрос с нас был на мизинец. «Сибирская звезда» есть-пить не просит. А твой ледокол — большой, видный! И кушает ого-го, затратный шибко механизм, сложный, уникальный то есть. И на мели…
— Да я говорю тебе, с мелью этой разобраться надо. Не было её здесь раньше.
— Ну да, ну да, хозяин Байкала намыл песочек.
Капитан как-то удивлённо взглянул на Тегиминского, весь напрягся. Вскочил, сел. Опять вскочил
— Слушай, проверяющий. А точно! Надо специалистов попытать насчёт «намыл». А ну как землетрясения постарались? А ну как какой сдвиг произошёл? Вернёшься на материк, пусть геологи своё слово скажут. Ведь известно, что на Байкале огромные территории под воду вмиг уходили! А вдруг здесь то же самое, только всё наоборот — поднялась земля?
— Разберёмся, что там поднялось, что опустилось. Ты успокойся, капитан. Не в твоём положении что-то требовать.
— Это точно, не в моём. Ладно, в трюм полезешь?
— Зачем? Корабль держится устойчиво — и без трюма видно. Под воду не уйдёт, глубина не та. Я не конструктор ледоколов, ничего нового там не увижу. Скоро понаедут спецы. Будут решать, как корабль с мели снять, завести в док. Я думаю, ты вместе с ними на материк вернёшься. И начнётся у тебя насыщенная на встречи жизнь — объяснительные писать, на допросы ходить, со следователями общаться, с трудовой инспекцией…
— Тегиминский, ты чего приехал, куражиться? Так я битый, если что!
— Упаси меня народ, что ты, что ты. Зачем куражиться, я просто помогаю тебе осознать, как в ближайшее время твоя жизнь изменится. К этому надо быть готовым. А в трюм залезть мечтал, да вот что-то расхотелось. Я ж не по этой части. Меня отправили получить общее представление о ситуации. Ну, я всё получил — корабль устойчив, капитан на месте, настроение у капитана боевое. Я бы сказал: даже чересчур. Из руководства Госпара тут, кроме меня, никого не было. Значит, я первый на месте происшествия. Внешний обзор сделал, с фигурантом происшествия беседу провёл. Мнение участника события выслушал. Диверсии не усмотрел. Политической подоплёки не обнаружил. Для начала хватит. Теперь я как уполномоченное лицо тебе приказываю — описать всё случившееся подробно. В Госпаре на основе твоей объяснительной свою составят — с моими уточнениями. Дальше будут думать, как с тобой и ледоколом поступить. Дело-то нешуточное — целый ледокол. Хоть и старенький, но единственный на всю Сибирь. Их на весь Союз Советских Социалистических Республик парочка. А ты — куражиться!
Всё, давай, ты за стол, я пилота моего в обратный путь готовить. У меня завтра встреча с видной женщиной. Приехала из самой столицы — важная шишка в Красном Кресте, есть у них идея — культурно помочь населению региона. Сделать, так сказать, образцово-показательную больничку для далёких территорий. А я буду её сопровождать на завтрашний культур-мультур в театр.
Так что давай, капитан. Не теряй времени. А знаешь, я всё-таки в трюм спущусь, а ну как спросят, осматривал ли Тегиминский пробоину лично, а я и не знаю, в каком она месте…
Продолжение следует