Дежурство выдалось на редкость спокойным. Телефон молчал. Это говорило о том, что москвичи — владельцы домашних животных в нашей помощи не нуждались. Однако в своём предположении я ошибся. Не успел я так подумать, как телефон ожил. Звонкий молодой голос задал мне несколько незначительных вопросов по поводу своей беременной суки породы доберман-пинчер. Получив на них исчерпывающие ответы, звонивший мужчина, вежливо поблагодарив, повесил трубку. После этого опять наступила тишина.
Только вечером двое похожих друг на друга мужчин, как оказалось — братьев-близняшек, привезли беспородную собаку с порезанной лапой. Неумело наложенная повязка, насквозь обильно пропитанная кровью, еле держалась на раненой конечности. И на кафельном полу, куда ступала собачья нога, оставался яркий кровавый след. Её владельцы с оханьями и аханьями слёзно умоляли меня скорее что-нибудь сделать для остановки кровотечения. По их взволнованному поведению я понял, как они волнуются за жизнь своего любимца.
Моё замечание о неумелом оказании первой доврачебной помощи раненой собаке — в данном случае о том, что они не перетянули жгутом конечность, немного выше места ранения и слишком слабо наложили на рану повязку, — вызвало у них откровенное смущение. Братья-близнецы, откровенно признались, что они панически боятся даже одного вида крови, а уж о какой-либо помощи собаке и речи быть не могло.
— Сами чуть сознание не потеряли, доктор, нашатырь даже нюхали. Вот, как нам стало плохо… Как только увидели, что произошло с Рексиком в глазах у нас потемнело… Спасибо соседу, что подвёз нас в лечебницу на своей «Волге». Он первым попавшимся под руку куском чистой ткани, как умел, так и перевязал рану нашей собачке, — рассказывали мне, слегка краснея, словно юнцы, здоровенные взрослые мужики, при этом одновременно с нескрываемой любовью поглаживая свою огромную псину.
Следует отметить, что эта симпатичная лохматая собака по кличке Рекс, внешним видом напоминающая южнорусскую овчарку, оказалась на редкость спокойной. Она без всякого сопротивления не только позволила мне водрузить себя на операционный стол и тщательно осмотреть рану, но и сделать ей обезболивающую инъекцию новокаина. А при обработке этой небольшой, но достаточно глубокой и сильно кровоточащей раны мякиша среднего пальца и наложении на неё трёх швов пёс, отвернувшись, делал вид, что с большим интересом рассматривает инструменты, разложенные по полкам стеклянного шкафчика, стоявшего сбоку от него. При этом Рекс периодически, поднимал вверх морду, поглядывая на горящую ярким светом бестеневую лампу, висевшую под потолком, нервно зевал, широко открывая пасть, и издавал какой-то особенный звук уж очень похожий на «Уаа… Ваа… Уаа…», что, по-видимому, у него означало: «Терплю, доктор, терплю…»
Едва я только успел зашить рану и наложить на неё тугую стерильную бинтовую повязку, как белый великан, легко спрыгнув со стола, опрометью бросился из операционной в приёмную, где его с нетерпением ожидали владельцы. Но на полу, где ступала собака, кровавых следов уже не оставалось. Толстые шёлковые нити надёжно удерживали рану в зашитом состоянии.
Со словами благодарности троица тут же укатила, а я, вернувшись в дежурную, принялся записывать в журнал подробные сведения об оказании хирургической помощи пострадавшему Рексу.
Приём этого очаровательного лохматого пациента оставил у меня хорошее впечатление. Мне всегда доставляло огромное удовольствие лечить именно таких умных и спокойных собак, на которых совершенно не требовалось надевать намордник, вызывать санитара и применять жёсткие методы по их фиксации или из-за пустяковой раны, как в данном случае, использовать специальное быстродействующее усыпляющее средство.
Надо сказать, что данное лекарство, которое вызывало у собаки или у кошки быстрый наркоз, обладало не только снотворным и обезболивающим свойствами, но ещё являлось сильным мышечным релаксантом. Оно мгновенно расслабляло мышцы всего тела. Животное после такой инъекции через одну-две минуты испытывало приступ рвоты, после которой желудок собаки или кошки становился совершенно пустым. И если такого больного во время операции вдруг начинало тошнить, то мы знали, что животное не поперхнётся своими рвотными массами. Их просто уже нет и они не попадут ему в трахею, и от этого больной не задохнется. А врачам в подобном случае не придётся в экстренном порядке прерывать ход операции и отвлекаться на спасительные реанимационные мероприятия. Так вот, через несколько минут после упомянутого рвотного рефлекса животное без сил падало на все четыре лапы и засыпало крепким глубоким сном, совершенно не предполагая, что уже лежит на операционном столе с надёжно зафиксированными конечностями.
Но идилличная картина безмятежного сна на самом деле для нас таковой не являлась. Мы врачи-практики отлично знали, что за этим кажущимся благополучием может скрываться непредвиденное… Даже в случае когда количество вводимого препарата пациенту оказывалось строго рассчитанным, вероятность возникновения внезапного и тяжёлого осложнения оставалась на всём протяжении операции значительной. И самой грозной являлась остановка работы сердца. Мышечный орган, или, как мы говорим, кровяной насос, оказавшись релаксированным, внезапно прекращал свою работу. Тут же головной мозг и вообще все органы и ткани организма животного переставали получать кровь, а вместе с ней живительный кислород, так необходимый для нормальной жизнедеятельности. А это означало быструю гибель живых клеток, из огромнейшего количества которых, как известно, состоит любой организм. А если не принять срочных мер по выводу животного из клинической смерти, то есть не начать оживлять четвероногого, наступит биологическая смерть…
В таких вот случаях врачу теряться было ни в коем случае нельзя. Каждая секунда оказывалась на счету. Время, как никогда, стоило дорого, и ценой ему являлась жизнь беспомощного, но ещё живого существа. А оно порой оказывалось молодо и находилось в самом расцвете сил… Вот ветеринару и приходится срочно предпринимать все возможные и невозможные меры по его оживлению: вводить в остановившееся сердце адреналин и другие лекарства, способные заставить его снова биться, делать непрямой массаж и, конечно же, искусственное дыхание…
Час или два могло уйти на подобные реанимационные мероприятия. При счастливом исходе, после того как животное неимоверными усилиями возвращалось к жизни, начинало самостоятельно дышать и работа сердца полностью восстанавливалась, хирургу приходилось всё-таки проводить ту самую операцию, из-за которой всё это и произошло. И самым смешным оказывалось то, что на наложение двух или трёх пустяковых швов, которые требовались для сшивания кровоточащей раны, как в нашем случае, уходило не более двух-трёх минут. После подобного происшествия, даже при благоприятном исходе, об испорченном настроении у врача на всё оставшееся дежурство говорить уж совсем не приходилось.
— Ну, слава богу, что у этих братьев-близнецов оказалась умная и покладистая собака. Приём прошёл без излишнего напряжения и быстро завершился, — подумал я и, закончив писать, закрыл журнал. Их визит в самом начале дежурства являлся хорошим знаком…
Где-то в полночь раздался ещё один телефонный звонок. Звонил опять хозяин беременной суки доберман-пинчера. На этот раз мужчина уже не был так спокоен, как при первом нашем с ним разговоре. Он слегка волновался и был озадачен изменившимся поведением собаки. Учащённое дыхание, которое появилось у суки поздно вечером, сменилось общим беспокойством. Животное стало метаться по квартире, выбирая тёмное местечко, как будто собралась рожать. А срок беременности насчитывал всего 52 дня. И начало родов, по нашим акушерским понятиям, означало бы их преждевременность, что для собак являлось нехарактерным. Вот 55 дней — это уже то минимальное количество дней, когда плоды считаются доношенными и могут подавать организму матери сигналы о своей готовности выйти на белый свет, то есть о начале родов. В подобном случае, действительно, собака, особенно если она первородка, начинает суетиться. Часто от нас, ветеринарных врачей, ей требуется безотлагательная помощь. Но обычно всё заканчивается хорошо. Главное — нам вовремя успеть на роды…
Владелец суки признался мне, что для своего спокойствия он ещё днем побывал в районной ветеринарной лечебнице. Врачи внимательнейшим образом осмотрели щенную собаку и признали её вполне здоровой. Никаких подозрений на возможные ранние роды у них не возникло.
Конечно, резко изменившееся к вечеру состояние беременной можно было бы объяснить ежедневным перенапряжением мышц живота. Ведь суке приходилось три раза в день спускаться и подниматься без лифта на пятый этаж. А как иначе? Она же не могла обойтись без прогулок на улицу. Двурогая матка, увеличенная в своих непомерных размерах, с находящимися в ней уже брыкающимися живыми существами давила на кишечник и мочевой пузырь. В теперешнем положении собака терпеть с выгулом, как раньше, уже не могла. Но волнение и суету у животного могли вызвать и другие причины. Например, активное шевеление плодов или кишечные колики из-за погрызенной накануне сахарной косточки.
Следовало принять во внимание ещё несколько немаловажных фактов, ставших нам известными от её владельца. С его слов, девочка-доберманша выросла заласканной и изнеженной. Не могла спокойно переносить никакой боли. Даже от строгого ошейника верещала. А после любой прививки полдня попискивала и строила из себя тяжелобольную. Всё это походило на то, что сука просто являлась агграванткой. Только поэтому ощущение первой беременности и предстоящие роды вызывали у неё уж слишком паническое настроение. Первородки, как хорошо известно всем собаководам, вообще паникёрши. Поэтому ничего удивительного в её поведении мы не видели.
Исходя из этого, хозяину собаки было предложено вывести животное на улицу и некоторое время спокойно погулять с ним на поводке. Конечно, доберманиста пришлось и немного пожурить за то, что он заблаговременно не подготовился к родам. Тянул до самого последнего дня, а вот сейчас, в растерянности, звонит в неотложку и надеется, что только на основании его подозрений на начало родов единственный на всю Москву ветеринарный врач сразу к нему приедет. А у нас могут быть срочные вызовы к лошадям с острым приступом кишечных или почечных колик или к коровам, умирающим от послеродового пареза. По нашей служебной инструкции нам следовало выезжать к ним на вызовы в первую очередь…
Так вот, на вопрос владельца, что ему делать после того, как он погуляет со своей собакой, если она так и не успокоится, мне пришлось потратить немало времени на краткую лекцию о подготовке хозяина собаки к родам…
— Прежде всего, необходимо животному обмыть наружные половые органы, живот, промежность, внутреннюю поверхность бёдер тёплой водой с мылом и насухо вытереть. Чистота и гигиена — первый и верный залог успеха и хорошего послеродового самочувствия матери и потомства, — доходчиво объяснял я мужчине.
Кроме того, узнав, что у суки в квартире нет своего постоянного места, порекомендовал владельцу срочно его определить и подробно пояснил, каким оно должно быть.
— Оно не должно находиться на проходе в коридоре и на сквозняке. Площадь места должна позволять собаке, лежа на боку, вытянуться во всю длину своего тела с полностью распрямленными конечностями. Тогда животному будет не только удобно рожать на этом месте, но и в дальнейшем удобно выкармливать щенят и комфортно отдыхать.
Так как на дворе стояло лето, я не стал говорить ему, что место для родов ни в коем случае не должно находиться у раскалённой батареи центрального отопления.
На вопрос, можно ли собаке рожать на хозяйской кровати, он получил, от меня положительный ответ. Далее я говорил ему о том, что само место для родов следует покрыть чистой выстиранной и проглаженной тканью. И что для этих целей хорошо подходят старые простыни, пододеяльники, широкие махровые полотенца и так далее. Причём во время родов подстилку, как только она окажется мокрой от попавшей на неё околоплодной жидкости, сразу следует заменить. Новорождённые щенки и собака должны находиться всё время родов на сухой и чистой материи. Тогда малыши не переохладятся и не простудятся.
Ещё я порекомендовал владельцу доберманши иметь «под рукой» настойку йода, стерильные марлевые салфетки, прокипячённые нитки и ножницы. Как я понял, мои наставления он подробно записывал в тетрадь. На его вопрос, заданный страшно испуганным тоном: «Доктор! А что ножницами-то делать?» — мне пришлось прочитать ему ещё одну краткую лекцию.
Доберманист под мою диктовку писал, что новорождённому щенку, на расстоянии двух-трёх сантиметров от брюшка следует перевязать пуповину прокипячённой ниткой и завязать её на два крепких узла. Через один-два сантиметра от предыдущей нитки ещё раз перевязать пуповину. А между двумя перевязками, опять же заранее прокипяченными ножницами, пуповину следует смело перерезать, после чего настойкой йода обработать место разреза у животика малыша.
Как я и ожидал, на другом конце провода тут же раздались глубокие страдальческие вздохи. Мужчина, чуть не плача, просил в случае начала родов не оставлять его без врачебной помощи. Названная мною цена за приезд на дом скорой ветеринарной помощи в два рубля пятьдесят копеек его нисколько не смутила. Он даже, наоборот, просил тут же выехать к нему, обещая оплатить любые счета. Мне пришлось чуть ли не клятвенно его заверять, что как только нам станет окончательно ясно о наступлении родовой деятельности у его изнеженной суки, мы тут же к нему непременно приедем.
Ещё, для большего успокоения владельца, я добавил:
— А то, что первородка, тоже не волнуйтесь — природа позаботилась и об этом: обычно соотношение величины каждого плода и размеры родовых путей суки находятся в анатомо-физиологическом равновесии и роды или, совсем уж по ветеринарному — щенение, происходит у собак, как правило, без каких-либо серьёзных осложнений.
На последний вопрос владельца: «Чем мы, врачи скорой ветеринарной помощи, сможем помочь его собаке, если она самостоятельно не сможет разродиться?» — пришлось сообщить ему, что в нашем распоряжении имеется спасительная и классическая акушерская операция — кесарево сечение. Мы срочно доставим суку в нашу операционную. В итоге все останутся живы — щенки и мамаша.
Мои краткие лекции-наставления и увещевание окончательно успокоили доберманиста. Переведя понравившееся ему название операции в поговорку «Кесарю — кесарево», он уже в какой раз, тяжело вздохнув, пообещал, что при возникшей необходимости будет снова нам звонить.
«Да что же за такое сегодняшнее дежурство?» — подумал я, допивая уже остывший чай и доедая бутерброд. Что ни случай, то владельцами животных оказываются мужчины. И при этом все они слишком эмоциональные и чересчур непонятливые.
Не успел я так подумать, как раздался очередной телефонный звонок. Словно нарочно, взволнованный мужчина дрожащим тембром начал сбивчиво излагать, что его кошка, две недели тому назад родившая котят, с вечера ушла из дома в загул и вот уже как три часа отсутствует. Котята, а их пять штук, изрядно проголодавшись, подняли душераздирающий плач, а он не знает, что делать и как поступить в этой трагической ситуации.
Узнав, что владелец кошки живёт на первом этаже, я посоветовал ему открыть настежь окно, чтобы до матери донёсся голодный плачь её некормленых детишек. В городской ночной тиши крик голодных котят не останется не услышанным легкомысленной гулёной. Врождённый материнский инстинкт сыграет свою роль — кошка тут же одумается от похотливых желаний и вернётся домой, отказавшись от очередной встречи с котом…
Через полчаса опять позвонил любитель кошек. На этот раз мужчина радостно сообщил, что блудница вернулась и уже кормит своих изголодавшихся котят.
«Ну, слава богу, — подумал я, — теперь-то мне, возможно, удастся немножко вздремнуть». Разложив походную раскладную кровать и положив на неё спальный мешок, не теряя времени я быстренько забрался в него с головой и мгновенно уснул.
Но поспать мне удалось совсем немного — от силы около часа, не более. Пронзительный телефонный звонок мгновенно вытащил меня из моего теплого логова. Взяв трубку, бодро, как будто и не спал, я произнёс:
— Скорая ветеринарная помощь.
Не узнать взволнованный голос доберманиста было невозможно. Сбивчиво и слегка заикаясь, он сообщил, что собака, приняв позу орла, стала тужиться, как будто желая опорожниться. И у неё только что отошли околоплодные воды. Промокшую подстилку он, по моей рекомендации, сразу же сменил на сухую.
— Но ни голова, ни сам щенок почему-то не выходят, — возбуждённо завершил рассказ владелец.
И умолял приехать как можно скорее…
Вот тут уж, как говорится, мне стало совершенно очевидно, что у собаки действительно начались преждевременные роды и необходимо срочно выезжать — принимать щенят и спасать суку. С большим трудом у не на шутку разволновавшегося доберманиста удалось выяснить адрес его места жительства, который тут же был записан в «Журнал регистрации вызовов на дом»: «Ул. Новая, дом 14, корпус 4, кв. 40, второй подъезд, пятый этаж, без лифта».
О более детальных подробностях, как, например, как лучше подъехать к их дому, с какой стороны подъезд — со двора или улицы и тому подобное, речь идти не могла. От охватившего его волнения молодой мужчина с большим трудом смог назвать свою фамилию… Он только заученно твердил главный ориентир: «Узенькая дорожка из нового асфальта от проезжей улицы ведёт к нашему корпусу… узенькая дорожка из нового асфальта… Доктор, приезжайте поскорее, пожалуйста…»
Доложив владельцу животного, что мы сейчас же к ним выезжаем, просил его минут через тридцать выйти нас встречать на улице напротив дома четырнадцать. Путь-то не близкий.
— Мы находимся на улице Юннатов, около метро «Динамо», а ваша-то улица на другом конце Москвы, в Черёмушках. Путь не близкий, — пояснил я ему.
Поохав, доберманист, согласился со мной, что раньше этого времени машина поспеть к ним, при всём нашем желании, действительно не сможет… А я, положив трубку телефона, спешно пошёл будить шофёра. Тот спросонья недовольно, по-стариковски, начал ворчать и выговаривать мне, что ему, мол, спозаранку придётся ехать через весь город. И что ветеринар не должен вот так сразу давать согласие на выезд машины и, мол, мне следовало отговорится от этого дальнего вызова… Мы-то не «скорая медицинская помощь», чтобы вот так стремительно срываться и мчаться… Недослушав его брюзжание, я вернулся в «дежурную комнату», чтобы переодеться в идеально чистый халат и захватить врачебный чемодан.
Надо сказать, что чемодан врача скорой ветеринарной помощи являлся точной копией чемодана врача неотложной медицинской помощи, только с той лишь разницей, что на нашем — в белом круге был изображён синий крест, а у медиков — красный.
Но по внешнему виду, внутреннему устройству они нисколько не различались. Их выпускала, видимо, одна единственная московская кожгалантерейная фабрика. По своей конструкции чемодан мне очень нравился, так как для работы, особенно в экстремальной ситуации, оказывался очень удобным. Ставишь такой чемоданчик на стол, открываешь защёлки, и он полностью раскрывается. Всё его содержимое: шприцы, коробки с ампулами, хирургический набор инструментов, йод, бинты, резиновый жгут — оказывалось сразу перед врачом — всё под рукой. Даже с закрытыми глазами без труда можно было быстро извлечь из него необходимое.
Содержимое моего чемоданчика находилось в полном порядке. Недостающий запас медикаментов заранее пополнен, инструмент давно прокипячён. Обычно это я всегда проделывал сразу же после того, как заступал на дежурство. Поэтому в случае принятия срочного вызова мне не приходилось тратить время на приготовления и сборы. Это же самое проделывалось мною и после возвращения с очередного вызова, когда шприцы были использованы, а лекарства истрачены.
Так вот, надев идеально выглаженный чистый белый халат и шапочку, взяв чемоданчик, под продолжающееся бурчание хмурого пожилого и не выспавшегося шофёра, я молча уселся на переднее сиденье нашей машины скорой ветеринарной помощи.
Новенькая машина Горьковского автозавода, которая относилась к классу военных вездеходов, никакими комфортными качествами, конечно же, не обладала. Езда в ней, даже по гладкой асфальтовой дороге, сопровождалась для нас достаточно ощутимой тряской. Наверное, поэтому всем, кому довелось поездить на такой машине, звали её недобрым именем — «козлом». А владельцы же заболевших животных называли её, наоборот, ласково и с большой любовью — «Синий крест». Этому, так полюбившемуся горожанам словосочетанию, тоже имелось своё объяснение. Во-первых, у автомобиля, выкрашенного в тёмно-зелёный цвет, на каждой его боковой стороне белыми буквами шла чёткая надпись: «Скорая ветеринарная помощь» и красовались синие кресты в белоснежных кружках. А во-вторых, на крыше нашей скорой, впрочем, как и на медицинской, размещалась фара-прожектор. Но, в отличие от медицинской, на стекле нашей фары красовался ярко-синий крест. В тёмное время суток, когда зажигалась фара, синий крест особенно выделялся. Именно он служил отличным знаком для встречающих людей, которые, завидев нас, кричали: «Синий крест! Сюда! Сюда!» Но сейчас, летом, в четыре часа утра, когда совсем уже рассвело, включать эту фару никакого смысла не имело.
Надо сказать, что отношение к нашей машине со стороны горожан, сидящих за рулём других автомобилей, проявлялось неодинаково. Особенно это чувствовалось, когда мы днём торопились на срочный вызов и от быстроты нашего приезда и оказания специализированной ветеринарной помощи зависела жизнь умирающего животного.
Одни водители, когда мы ехали в плотном потоке, да к тому же в часы пик, завидев нас, старались уступить нам дорогу. При этом даже жестикулировали, словно говоря: «Скорей езжайте и спасайте попавших в беду братьев наших меньших…» Другие же водители нашу машину просто игнорировали, несмотря на то что им мы подавали автомобильные сигналы с просьбой уступить дорогу и пропустить нас.
Я помню, как однажды, когда мы стояли в автомобильной пробке и сигналом просили водителя такси «Волги», выкрашенной в стандартный жёлто-зелёный цвет — цвет «детской неожиданности», — посторониться и пропустить нас, он в ответ с перекошенным от злобы лицом прокричал в открытое окно:
— Ну что, коновалы, размычались на весь город? Аль доить вас некому?
И пренебрежительно кинув в нас недокуренный окурок, мерзко расхохотался. Дорогу нам так и не уступил. А мы тогда торопились к лежащей на одной из городских улиц истекающей кровью бездомной собаке, наверняка преднамеренно сбитой таким же бездушным и злым человеком, как тот мерзкий таксист …
Езда по Москве ранним летним утром ни в какое сравнение не шла с дневной или вечерней. Машин на дороге совсем мало. Светофоры переключены на мигание жёлтым цветом и водителей почти не задерживают. Чисто подметённые улицы политы водой. Утренний город пахнет зеленью и благоухает свежестью. От всего этого сон мгновенно улетучивается, а состояние души настраивается на хороший лад. Так случилось и с моим водителем. Где-то на половине пути, то ли от автомобильной тряски, то ли от летней утренней свежести, он не только окончательно проснулся, но и развеселился. Стал со мною шутить и даже поинтересовался, что случилось с собакой, какой она породы и кто нас будет встречать. Я ему всё рассказал и предупредил, что у дома 14 нас будет встречать молодой мужчина, который поведёт меня по узенькой пешеходной дорожке из свежеуложенного асфальта.
Так, за разговором, дорога нам показалась не слишком уж долгой, и вскоре мы въехали на нужную улицу. Я с глубокой тоской смотрел на стандартные блочные дома-коробки, одинакового безликого цвета, на стыках плит которых шли поперечные и продольные серые полосы мастики, защищающей квартиры от проникновения в них дождевой воды, и думал о живущих в них счастливых горожанах.
Долгожданный план расселения коренных москвичей в малогабаритные квартиры, в прихожей которых и собака-то нормально не могла вытянуться, чтобы не мешать остальным членам семьи, был принят горожанами, уставшими жить в коммуналках, с радостью и благодарностью. При всех недостатках такого стандартного дешёвого жилья отдельная квартира людям казалась просто раем. И самым главным достоинством проживания в отдельной квартире являлось то, что они уже могли заводить собак, кошек, не спрашивая на то согласия порой несговорчивых соседей. А если кто-то из любителей животных без их разрешения отваживался завести у себя в комнате какую-нибудь живность, то те сразу писали «куда следует» подмётные письма или, достав у кого-то по знакомству стрихнин или какую-нибудь другую отраву, быстренько изводили непрошеного четвероногого подселенца…
Зоологический бум в конце пятидесятых годов потрясал Москву. А ветеринарные лечебницы еле справлялись с огромным наплывом пациентов — собак, кошек, морских свинок, черепах, ежей и прочих болявых. В отдельных квартирах жителей первопрестольной теперь появлялись даже редкие экземпляры экзотических животных и птиц: говорящие попугаи, удавы, кобры, ящерицы, тигры, пингвины и обезьяны. Находились любители завести в своём жилье и диковинных насекомых.
Мне вспомнилось, как у моего знакомого биолога из Московского государственного университета имени Михаила Васильевича Ломоносова дома жили огромные редкостные тараканы, тайно ввезённые им в страну из Южной Америки. Эти чудовища красно-коричневого цвета превосходили нашего домашнего прусака примерно раз в пятьдесят. Великаны медленно шевелили усами и непрерывно двигали мощными челюстями, нагоняя на домочадцев одновременно страх и любопытство. Через стекло террариума картина их жизни смотрелась отчётливо, как на экране цветного телевизора. Одним членам семьи молодого учёного это зрелище доставляло большое удовольствие, у других — например, у его тёщи — один только их вид вызывал жуткое к ним отвращение. Пожилая дама боялась смотреть на них даже через толстое стекло. Когда же её путь по комнате проходил мимо террариума с ползающими тараканами, я не раз замечал, как она не только демонстративно отворачивалась, но и ускоряла шаг, чтобы быстрее пройти мимо этих страшных тварей. Но, как говорится, о вкусах не спорят…
* * *
В просвете бурно разросшейся вдоль ряда пятиэтажных домов густой зелени тополей я с трудом разглядел на доме трафарет с искомой цифрой четырнадцать. Водитель, окончательно сменив гнев на милость, решил подвести меня к самому четвёртому корпусу. Проехали немного дальше, надеясь, найти к нему заезд. Но всё оказалось не так-то просто. На следующем доме красовался трафарет с цифрой шестнадцать. За ним шёл, как и положено по нумерации от центра города — номер восемнадцать. Проезд для машины к нужному нам корпусу, как нарочно, отсутствовал. Видимо, нам следовало ехать куда-то ещё дальше и там искать неизвестный проулок.
Время на поиски дороги к дому я решил не тратить, так как хорошо знал, что корпуса под одним номером дома всегда располагаются друг за дружкой. Следовательно, нужный мне корпус, так и располагался. И к нему должна была вести узенькая пешеходная дорожка из свежеуложенного асфальта. Дали задний ход и опять подъехали к дому номер четырнадцать. Тут я заметил, что между четырнадцатым и шестнадцатым домом вглубь идёт дорожка из недавно уложенного асфальта, про которую мне по телефону твердил доберманист. Покинув машину, я спешным шагом направился по этой самой новой асфальтовой дорожке. Водитель же, пожелав мне успеха, покатил искать хитрый заезд к четвёртому корпусу.
Не успел я сделать и трёх шагов, как увидел машущего мне рукой бегущего навстречу молодого мужчину. Вежливо извинившись за опоздание, сильно волнуясь и слегка заикаясь, он сообщил, что после телефонного разговора, когда он рассказал нам о начавшихся схватках и отхождении околоплодных вод, всё осталось без изменений…
— Во время схваток у неё появились сильные боли… Уж очень она стонала. Доктор, а воды оказались светлыми… Полотенце сразу промокло насквозь… Я его тут же заменил на сухое, — сбивчиво рассказывал встречающий.
— Так всегда бывает. А что до болей, то это только у первородок. Поначалу они все чересчур нежные и ко всему чувствительные. Второй раз роды будут проходить проще, — ободряюще заверил я мужчину.
— Да, да, доктор, вы правы. Она действительно у меня нежная девочка. Ласковая и очень добрая. Мы решили это повторить через год — лучше уж сразу, два раза подряд отмучиться, и всё… Жена на это полностью согласна… Она, доктор, очень волнуется, больше чем я, — не унимался мой собеседник. — Поэтому я несколько раз и звонил вам в скорую…
«Куда уж больше волноваться, фамилию свою даже забыл от волнения», — подумал я про себя о молодом человеке, еле поспевая за ним.
Когда мы подошли к подъезду, то он, как бы читая мои мысли, ещё раз извинился, что дом без лифта и что в сороковую квартиру подниматься нам придётся пешком на самый верхний, пятый, этаж.
— Да это и так было ясно, по четыре квартиры на каждом этаже. Простая арифметика. К тому же вы это уже по телефону сказали, — ответил я.
— Правильно, доктор, это я от волнения стал забывчив, могу повторять несколько раз. Вы, пожалуйста, извините меня… Первый раз в своей жизни сталкиваюсь с такой неожиданной ситуацией…
И мой неутомимый встречающий начал повторно высказывать предположение о том, что роды могли начались преждевременно из-за отсутствия в их доме лифта:
— Живот-то у неё уж очень большой. Все соседи удивлялись, говорили мне, что живот у неё не маленький, строили разные предположения. А нам полагалось три раза в день на прогулку выходить… Спускаться по ступенькам, а потом подниматься… И это накануне родов… шутка ли? Доктор, а в больницу вы её, возьмете, как обещали? На носилках понесём её или она сама спуститься? До беременности она спортивного телосложения у меня была, такая проворная, угнаться за ней трудно было…
— Много вопросов задаёте, — одёрнул я его недовольно, — лучше бы объяснили по телефону, когда звонили, где заезд к вашему корпусу и подъезду. Если водитель не найдёт его, то скандал потом мне устроит. У них, шофёров, как всегда, во всём оказывается виноваты врачи.
— Нет, нет, доктор, я ему объясню, что это я во всём виноват, я так разволновался и очень растерялся. У меня машины-то своей нет, и поэтому я не знал, как вам толком объяснить… Первый раз такое испытываю… А как подумал, что кесарево сечение под общим наркозом ей придётся делать — вообще заикаться стал. Я очень впечатлительный до таких дел. Математик я, в общем, теоретик. Моя мама хотела, чтобы я на врача выучился, но куда там, я крови боюсь, — не унимался учёный.
А я мысленно стал себя корить за то, что по телефону «подлил масла в огонь», сказав такому впечатлительному человеку про возможную операцию по извлечению из матки щенят и даже сообщил её название. Под всё не умолкающее щебетание мужчины незаметно одолели последний, пятый, этаж. Стандартная коричневая крашеная дверь со стандартной стеклянной табличкой с цифрой сорок. Дверь плотно прикрыта, хотя, как оказалось, не заперта.
Математик вежливо пропускает меня вперёд, полностью распахивая входную дверь.
«Ну нет, — думаю я, — первым не пойду, знаю эти интеллигентные манеры…» В моей практике уже встречались такие случаи, когда при моём появлении суки бросали своих новорождённых и с недовольным, если не сказать со свирепым, рыком устремлялись ко мне. Правда, никогда не кусали. Всегда вовремя спохватывались. Видимо, быстро догадывались, кто и зачем к ним нагрянул. Собаки и кошки по исходящему от нашей одежды специфическому запаху лекарств мгновенно определяли в нас ветеринарных врачей…
Домашние животные оказывались настолько чувствительными к медикаментозному аромату, что даже в случае полной замены нашего гардероба, они всё равно безошибочно угадывали в нас ветеринаров. Одни, повиляв хвостом, отходили в сторону, другие, задрожав мелкой дрожью, старались куда-нибудь спрятаться, забившись в самое укромное место в квартире, а третьи — бросались на своё место и прикидывались крепко спящими. Но такое поведение животных, приведённое в первых двух примерах, лично мне никогда не нравилось, так как ничего хорошего в дальнейшем это не сулило. Именно так вели себя особи, однажды испытавшие к себе со стороны врача некорректное отношение. Они навсегда становилось нервными и запуганными. Осматривать и лечить их оказывалось всегда проблематично.
В своей ветеринарной практике без применения грубого насилия мне почти что всегда удавалось добиться от собак и кошек такого поведения, когда даже нервные особи позволяли проводить необходимые порой неприятные для них процедуры, причём без малейшего проявления ко мне злобы или недоверия. Правда, их доверием я старался никогда не злоупотреблять. Мне было хорошо известно, что если животному во время лечения ненароком причинить сильную боль, то оно может и не сдержаться…
Аналогичный пример всем хорошо известен — поведение человека на приёме у стоматолога. В зубоврачебном кресле, широко открыв рот и крепко зажмурившись, сидит пациент, а стоматолог спокойно сверлит бормашиной его кариозный зуб. Но вот бор доходит до воспаленного нерва… Ох! Бам! Больной, до этого напряжённо сжимавший влажными от пота руками подлокотник кресла и нисколько не помышлявший об агрессии, вдруг словно поражённый электрическим током мгновенно бьёт врача по руке или просто одёргивает его руку, держащую сверло… Конечно, потом за своё неожиданное реактивное поведение тысяча извинений и неловкое состояние… А виноват-то в этом случае не больной, а только врач, не пожелавший сделать пациенту анестезию или поскупившись на полную дозу лекарства.
А рожающие суки, и в большей степени уже родившие, не только эмоциональны, но и легко возбудимы. На чужого человека, а в отдельных случаях на некоторых членов своей семьи реагируют недоверчиво и даже агрессивно. Ничего поделать в этом случае нельзя, так как у животного очень силён врождённый рефлекс охраны потомства. И человеку ломать его в сознании собаки или кошки просто бессмысленно. Если кто-то из владельцев по незнанию пытается это сделать, то срыв нормальной психической деятельности у животного в этом случае будет обеспечен на все сто процентов. Это состояние сразу же сказывается на процессе лактации — прощай молоко и да здравствует искусственное вскармливание новорождённых. А кроме того, у суки подобный нервный стресс может закончиться тяжелейшим приступом эклампсии. И тогда без скорой ветеринарной помощи уже никак не обойтись. Иначе особь может погибнуть.
У врачей и у владельцев домашних животных частенько возникает мучительный вопрос, связанный с профилактикой подобных недугов у собак. Ответ в таких случаях у меня всегда прост — ни при каких обстоятельствах не насиловать психику собак и стараться не злоупотреблять их добротой и доверием. А иначе — известно много случаев, когда ветеринар оказывался покусанным…
Вот по этим самым соображениям, остановившись перед входом словно вкопанный, я говорю говоруну:
— В квартиру зайду только после вас!
И демонстративно пропускаю его вперёд. А сам для полной безопасности выставляю перед собой свой врачебный чемодан. Несмотря на увещевания владельца о том, что его девочка добрая и нежная и моё появление у неё не вызовет отрицательной реакции, продолжаю твёрдо стоять на своём. Мне же хорошо известно, что доберман-пинчер — это серьёзная служебная порода, недоверчивая к чужим людям. И это качество особенно ярко проявляется у них после рождения потомства. За это короткое время, что отсутствовал хозяин, у неё вполне вероятно уже мог народиться щенок …
Без происшествий по узенькому коридору мы проходим в одну из комнат. Лая и рыка по-прежнему не слышно. Не видно и самой собаки. От подобной тишины у меня появляется мысль, что так и не начавшиеся роды у суки, наверное, действительно закончатся кесаревым сечением.
— Где роженица? — спрашиваю я математика.
— В смежной комнате, доктор. Там стоит наша двуспальная кровать. Жена сказала, что ей лучше на кровати, чем на узеньком диване…
— Конечно же, лучше. Ваша жена права. На узкой поверхности рожать неудобно. И нам, врачам, сподручней проводить родовспоможение на кровати…
Заходим в дальнюю комнату, где со слов хозяина, находится роженица. Утреннее летнее солнце, проникая через лёгкие полупрозрачные оконные шторы, достаточно хорошо освещает небольшую комнату с разбросанными по ней женскими носильными вещами…
Бросив взгляд на широкую кровать, занимающую большую часть комнаты, к своему неподдельному удивлению, я замечаю на ней не собаку породы доберман-пинчер, а молодую женщину с растрёпанными по подушке длинными белокурыми волосами, неподвижно лежащую на спине. Трудно было не обратить внимание на её огромный живот, спрятанный под одеялом. При моём появлении она его полностью скинула. В промежности у беременной находилось махровое полотенце. Да! Передо мною находилась не собака, а женщина-роженица, у которой, по-видимому, произошло отхождение околоплодных вод. А где же моя пациентка — роженица сука-доберманша, лихорадочно пытался понять я.
Практикующим в городе ветеринарам хорошо известны такие совпадения, когда сука рожала в один день со своей хозяйкой. Роды проходили с той только лишь разницей, что собака рожала дома или в лечебнице, а её хозяйка в родительном доме. Для людей условия для родов в то советское время регламентировалось драконовскими медицинскими правилами. Например, о том, чтобы роды проходили в домашних условиях, в ванной, в бассейне или в море, одним словом — в воде, в те шестидесятые годы роженицы мечтать даже не могли. Боже упаси. Подобные акушерские эксперименты Минздрав СССР строго-настрого запрещал.
Так вот, ничего не понимая в сложившейся ситуации, я молча продолжал глазами искать щенную домерманшу. Но тщетно. Собаки в комнате не было…
Тем временем женщина-роженица в наступившей у неё паузе родовой деятельности, начала мне рассказывать про свою беременность и делиться внутренними ощущениями от процесса начавшихся схваток и потуг, добавив сведения, которые мне не успел рассказать по дороге её говорливый муженёк. Мне стало известно про то, как поначалу гинекологи подозревали, что у неё анатомически узкий таз, и о том, что она раньше всегда гордилась своими по-мальчишески узкими спортивными бёдрами, на которых прекрасно сидели джинсы. Позже врачи районной поликлиники, у которых она всё это время наблюдалась, промерив более тщательным образом конъюгаты, то есть размеры её таза, сообщили ей, что никакой патологии с родовыми путями у неё нет. В условиях родильного дома и с опытными акушерами её роды должны были пройти нормально. Главное, твердили ей медики, это вовремя набрать «03» и вызвать скорую акушерскую помощь.
— Вот Гена и вызвал вас, как только у меня начались схватки… А вот сейчас, доктор…
От начавшихся потуг роженица, прервав разговор, закряхтела. Её лицо от натуги стало красным. А мышцы большого живота напряглись от очередных схваток и потуг.
Честно признаюсь, я находился в полнейшей растерянности, так как никак не мог понять, почему меня вызвали именно сюда — на женские роды… Мне хотелось ущипнуть себя, чтобы поскорее проснуться от дурного и странного сна…
Ехал на роды к суке-доберманше, а попал к женщине-роженице. Встретил меня молодой мужчина, до этого трижды звонивший к нам на ветеринарную скорую. И он, слово в слово, повторил произошедший между нами вечерний и ночной телефонный разговоры. В конце концов, не мог же я со сна всё перепутать. А собственно, что я мог перепутать? Ровным счётом — ничего. У нас — в ветеринарной службе скорой помощи — номер телефона шестизначный, а номер скорой медицинской помощи — двухзначный. Самая плохая АТС и та не перепутает телефонные номера…
Вызов я принял на родовспоможение собаке. И в журнал его занёс, оформив как вызов к рожающей суке добермана. А самое главное, я никак не мог понять, почему математик-теоретик привёл меня к своей рожающей жене. «Зачем он меня всю ночь разыгрывал по телефону? Или с психикой у него не всё в порядке?» — терзал я себя всевозможными догадками. Может, он свою красивую жену за собаку держит? В современной жизни у людей всякое может случится… Особенно у молодой пары, склонной к мазохизму… Вполне вероятно, что он жене строгий ошейник перед занятием сексом одевает. От парфорса такая нежная женщина действительно застонет и заверещит….
Мои мысли оборвались вместе с начавшейся у роженицы новой волной схваток и потуг — более сильных, чем предыдущие. В полной растерянности мне ничего не оставалось делать, как строго спросить математика:
— Гражданин! Где ваша рожающая собака доберман-пинчер?
Видимо, от моего дурацкого вопроса, роженица, ничего не понимая и забыв о схватках, устремила на меня взгляд широко открытых, удивлённых и перепуганных глаз, а её муж вдруг жалобно залепетал:
— Доктор, у нас нет никакой собаки, нет у нас добермана. Мы хотели завести собаку, но вот решили повременить с животными… У меня только она, моя любимая и единственная Верочка… Она должна родить… А вы ведь врач со скорой акушерской помощи? Я вас как минут десять тому назад вызвал по «03»… Они записали наш адрес и сказали, чтобы я вышел встречать врача… Я тут же вышел на дорожку и встретил вас, доктор…
Вот тут-то мне всё стало ясно, что произошло. На той самой узенькой асфальтовой дорожке я появился намного раньше своих медицинских коллег и меня, ветеринарного врача, этот молодой заикающийся от волнения будущий папаша принял за врача скорой медицинской помощи.
В ответ я машинально приподнял повыше свой чёрный врачебный чемоданчик с ярко-синим крестом в белом кружочке и чётко произнёс:
— Я ветеринарный врач городской скорой ветеринарной помощи. И вызов у меня к роженице-собаке породы доберман-пинчер, у которой начались схватки и уже отошли околоплодные воды…
И чтобы роженица лучше поняла, кого привёл в дом её муж, я специально дважды повторил слово «ветеринарный» и произнёс его как можно чётче.
После моих слов в комнате воцарилась неимоверная тишина, да такая, что стало слышно, как за шторами громко жужжит и бьётся о стекло разбуженная летним солнцем муха.
Женщина больше не тужилась. Схватки и потуги у неё враз прекратились, словно от полученного рауш-наркоза. С застывшей кривой улыбкой на лице она с недоумением и растерянностью смотрела то на меня, то на своего мужа-математика. А я, глядя в листок бумаги с адресом владельца рожающей доберманши, продолжил:
— Ваша улица Новая, дом четырнадцать?
— Да, — ответили они в один голос,
— Квартира сорок? — и сам же ответил: — сорок, второй подъезд, пятый этаж. А корпус ваш какой имеет номер?
— Третий, — ответил говорун.
— Вот то-то же. А у меня четвёртый. Вот, оказывается, из-за чего ошибочка вышла. Вы, молодой человек, наивно полагая, что скорая медицинская помощь к вам приедет быстро, словно метеор, слишком рано вышли её встречать. И конечно же, желаемое приняли за действительность. Я направлялся к четвёртому корпусу. И меня тоже должен был встречать на этой асфальтовой дорожке молодой человек — владелец рожающей собаки. Моя четвероногая пациентка живёт тоже на пятом этаже и тоже в сороковой квартире. Клиническая картина, связанная с наступлением преждевременной родовой деятельности у вашей жены и у той собаки доберманши, которая, кстати, тоже первородка, оказалась идентичной. И ваш разговор со мной по дороге к дому дословно повторял наш разговор по телефону с хозяином доберманши. Как говорится, у нас с вами шло как бы продолжение телефонной беседы. А в итоге произошла нелепейшая путаница.
Роженица поняла, как опростоволосился её муж. С большим трудом, слегка приподнявшись на кровати и при этом, сильно закряхтев, она, убрав с красивого лица свои длинные белокурые волосы, произнесла:
— Извините нас, пожалуйста, доктор за ошибку, — затем, обратив досадный взгляд на мужа, сказала ему безобидно и тихо: — Дурак ты, Генка! Ветеринара привёл ко мне…
И, закрыв глаза, без сил, откинулась на подушку.
Не успел я покинуть комнату, как лицо роженицы искривилось в страшной гримасе, и она издала протяжный и жутко истошный крик. Я опять отметил, как сильно напрягся её большой живот и как её руки судорожно вцепились в края кровати. Но на этот раз схватки и потуги действовали с огромной силой. Такое состояние сильнейшего сокращения мышц брюшного пресса и диафрагмы длилось, наверное, не более половины минуты. Затем напряжение постепенно начало спадать, и женщина, не открывая глаз, глубоко и облегчённо вздохнула.
Математик прошептал мне на ухо:
— Доктор, пожалуйста, не уходите. На всякий случай не покидайте нас, пока не приедет медицинская скорая… Прошу вас, очень прошу, останьтесь… Мне жутко страшно… С вами как-то надежнее…Я знаю, вы сможете принять роды у моей жены. Я слышал, что вы, ветеринары, спасаете от гибели всё человечество… Спасите, на сей раз, одну мою Верочку! Мою единственную…У меня на людей интуиция…
Голос мужчины звучал трагически и в то же время искренно. А самое главное, он произнёс просьбу с мольбой и огромной надеждой… В его мольбе угадывалось страшное волнение будущего отца за жизнь своего ребёнка. Наверное, это повлияло не меня должным образом и заставило остановиться и изменить своё первоначальное решение покинуть эту молодую семью, в которой волею судьбы я оказался.
Конечно, самым простым выходом из сложившегося для меня неординарного положения, было, сославшись на то, что я ветеринар, коновал, скотский врач, бросить роженицу и со спокойной душой отправиться на свой вызов в соседний дом, к находящейся в точно таком же критическом положении собаке. Тем более что врачебную клятву Гиппократа я не давал, то есть не присягал людям на беззаветную профессиональную верность.
Но если случится так, что, как только я уйду, роженица произведёт на свет здорового и жизнеспособного ребёнка, а он — его отец — не сможет его принять… Младенец без соответствующей и необходимой акушерской помощи наверняка погибнет… Рождение детей или щенят всегда сопровождается какими-то неожиданностями и сложностями. Этот факт врачам хорошо известен. Нередко нам, ветеринарам и медикам-акушерам, приходится применять приёмы по оживлению новорождённого. Наше оперативное и профессиональное вмешательство в процесс родов почти всегда приводило к положительным результатам.
И если бездомные животные, щенясь одни, без всякой посторонней помощи, способны инстинктивно разорвать околоплодный пузырь, перегрызть пуповину и интенсивно облизывая новорождённого, совершенно не подозревая того, что этот массаж грудной клетки является на время искусственным дыханием, то породистые собаки и кошки, избалованные хозяйскими ласками этого, как правило, делать не могут. К последней категории, да простят меня роженицы, я относил и наших городских беременных женщин, с которыми участковые врачи не всегда удосуживаются проводить подготовительные занятия по самопомощи на случай начала родов вне стен лечебного учреждения.
Тем временем у роженицы опять начались схватки и потуги. Она опять издала истошный крик, но тут же, видимо, осознав, что осталась без обещанной медицинской помощи, как-то неестественно затихла. Только тяжёлый сдержанный женский стон в момент схваток и потуг, да срежет крепко сжимаемых зубов… И ногти, до синевы впивающиеся в простыню.
Спросив Геннадия, где у них ванная, я тщательно вымыл руки с мылом. То же самое, по моему наущению, проделал и математик. После этого я поручил ему горячим утюгом прогладить несколько пелёнок и простынь, объяснив значение этого: стерильности в акушерстве уделяется первостепенное значение. Ведь в воздухе помещений, на вещах и на руках здоровых людей находится огромное количество бактерий, в том числе болезнетворных. И если они попадают на кожу новорождённого ребёнка, то наверняка могут вызвать различные воспалительные процессы. Это же относится и к возникновению послеродовых воспалительных процессов у матери…
Едва я успел обработать руки спиртом и надеть стерильные резиновые перчатки из нашего акушерского набора, как роженица, видимо, не сдержавшись, начала тужиться и кричать нечеловеческим голосом.
Её живот так напрягся, что мне стало ясно — огромная силища мышечных сокращений матки, мышц диафрагмы и брюшного пресса, направленная на изгнание плода, сейчас раздвигает лонные кости её узкого таза и вскоре завершит своё дело. Так оно и случилось. На пике очередных схваток и потуг у роженицы из половой щели появилась часть головки, в центре которой я нащупал малый родничок. Это являлось хорошим акушерским признаком — плод шёл головой вперёд.
Заглушая женские вопли, я прокричал ей в самое ухо:
— Верочка! Не сдерживайся, тужься, как будто ты в туалете и у тебя запор, а тебе так хочется сходить по — большому… Ходи Верочка! Ходи! Ходи! Не сдерживайся! Ходи!..
Послушав меня, Верочка, тут же начала тужиться с ещё большим старанием. Сократительная активность родовой деятельности сразу намного увеличилась. Сам не зная почему, в такт родовой деятельности и продолжающихся надрывных криков роженицы я слегка нажал на верхнюю часть её тугого живота, как будто подталкивая плод к выходу…
И тут же из родовых путей вышла его головка, а затем плечики и точно такого же розоватого цвета всё туловище. Следом обильно излились задние плодные воды, перемешанные с небольшим количеством алой крови, что в общем-то, по моему мнению, являлось нормой. Присутствие крови объяснялось начавшейся отслойкой от стенок матки детского места, так называемой плаценты. Стоявший за моей спиной Гена едва успел подать мне глаженную и ещё теплую пелёнку, на которую, как раз между широко раздвинутых ног матери, тут же был положен новорождённый младенец. Стерильной марлевой салфеткой я быстро освободил его носовые ходы и полость рта от скопившейся вязкой слизи. Другой тёплой пелёнкой я принялся вытирать и одновременно интенсивно массировать младенца словно народившегося щенка. И тут, копируя свою мать, малыш истошно завопил, тоненьким пронзительным, но сильным мальчишеским голосом.
Этот первый младенческий крик, вырвавшийся из крепенького детского тела, не только расправлял лёгкие новорожденного, но и прочищал верхние дыхательные пути от остатков слизи. К этому младенческому крику ребёнка присоединился ещё один, побасистее, — это в эмоциональном отцовском порыве кричал Гена:
— Верочка! Любимая моя! У нас родился мальчик, сы-но-к! Белокурый, весь в тебя, Верочка…
Верочке тоже захотелось взглянуть на сыночка. Насколько позволяла пуповина, немного приподняв ребеночка, который продолжал вовсю горланить, я показал его сначала личиком, а затем промежностью.
— Мальчик! — произнесла она счастливым голосом и добавила: — Вылитый Генка, только с моими светлыми волосами.
— Действительно, точная копия вашего мужа — подтвердил я.
А про себя подумал: «Когда же, наконец, приедет медицинская акушерская помощь…»
Детское место, которое в нашей ветеринарной акушерской практике обычно выходит сразу вслед за родившимся плодом, в этом случае не вышло, и мне следовало срочно подумать о своих дальнейших действиях. Мой мозг лихорадочно работал, извлекая из подсознания нужные подсказки.
В принципе рождение щенка, котёнка, телёнка или ребёнка сопровождается одними и теми же физиологическими механизмами. И действия врача ветеринара или медика в этом случае схожие.
В пупочном канатике — пуповине мои пальцы уже не ощущали пульсации крови, и мне следовало приступить к отсоединению младенца от материнского организма.
Дальнейшее всё происходило как в моей акушерской ветеринарной практике, лишь с небольшим отступлением. Так как мне был неизвестен резус-фактор родильницы, то пришлось пупочный канатик младенца оставить чуть длиннее. Это в дальнейшем позволило бы педиатрам использовать его для внутривенных вливаний. Поэтому примерно в восьми сантиметрах от живота новорождённого пуповина была мною перевязана стерильной толстой шёлковой нитью, и через два сантиметра от предыдущей перевязана ещё раз. После того как стерильными ножницами между перевязками пупочный канатик был разрезан, я обработал края пуповины настойкой йода. Теперь уже ребёнка с матерью ничего не связывало. Я подумал, что сейчас бы самое время закапать в глаза новорождённому альбуцид, чтобы у него не развился конъюнктивит, но, к сожалению, в акушерский набор скорой ветеринарной помощи такой простой препарат не входил по простой причине. Наши собаки и кошки рождаются ведь слепыми с плотно сжатыми веками. Только на одиннадцатый или тринадцатый день у них открываются глаза. И если они не воспалены, мы обычно в них никакое лекарство не закапываем. Природа сама позаботилась об этом.
Укутав малыша в сухую тёпленькую пелёнку и простынь, я передал его в надежные материнские руки. Верочка, тут же нежно прижав новорожденного к груди, принялась его внимательно рассматривать.
В коридоре квартиры послышались мужские и женские голоса. Это прибыла долгожданная бригада врачей скорой медицинской помощи. В таких же белых халатах и шапочках, но с другим чемоданом — большим деревянным, выкрашенным светлой краской, с ярким красным крестом в белом кружочке.
— Вот и ваша скорая медицинская помощь приехала, — шутливо сказал я родителям малыша, кивая на входящих и одновременно укладывая в чемоданчик инструменты…
Врач бригады скорой медицинской помощи, кинув беглый взгляд на мой раскрытый чёрный чемоданчик, принял меня за своего коллегу из районной неотложной помощи. Он дружелюбно признался, что на этот раз «скорая» приехала намного позже «неотложки». К тому же, действительно, этот случай с началом родовой деятельности в домашних условиях — точно их, то есть врачей скорой акушерской помощи, а не районной неотложки.
Во время своего подробного рассказа медикам о проведённом родовспоможении мне пришлось не один раз выслушивать хвалебные речи. Особенно это касалось оперативного выезда на вызов «районной неотложки».
Но когда они услышали от меня, что я действительно врач, но не районной медицинской неотложной помощи, как они подумали, а врач городской и единственной на всю Москву ветеринарной скорой помощи — вот тут возникла точно такая же картина, которую я наблюдал буквально некоторое время тому назад — в комнате воцарилась неимоверная тишина. И опять стало слышно, как за шторами жужжит маленькая муха и как она своим малюсеньким и невесомым тельцем бьётся об оконное стекло.
После возникшего короткого замешательства врач бригады скорой медицинской помощи, переведя дух, улыбнувшись во всё своё широкое и доброе лицо, произнёс:
— Да вы, дорогой дружище, не только по правилам акушерского искусства принимаете роды — вы к тому же ещё и мастерски умеете разыгрывать своих коллег. Ваш розыгрыш, надо признаться, похлеще будет самого последнего медицинского анекдота на эту тему.
И весело рассмеялся. Рассмеялись и его помощники…
Но стоило мне повернуть к медикам свой чёрный врачебный чемоданчик именно той стороной, где размещался нарисованный в белом кружке наш родной ветеринарный синий крест, как я опять услышал всё тот же звук неугомонной бешеной мухи…
Попрощавшись со счастливыми родителями и удивлёнными, по-прежнему не верившими в моё откровение, врачами скорой медицинской помощи, я помчался по лестнице вниз — скорее к четвёртому корпусу, в сороковую квартиру, к заждавшейся меня четвероногой роженице, также проживающей на пятом этаже точно такого же панельного лома.
Выйдя из подъезда, я столкнулся со своим шофёром и незнакомым молодым мужчиной — как выяснилось, владельцем суки, который и должен был нас встречать на той самой узенькой дорожке из свежеуложенного асфальта. Шофёр, не зная причины моего столь долгого отсутствия, моё исчезновение объяснил собаководу по-своему:
— Сам виноват. Встречать ветеринарную скорую вышел слишком поздно. Дворник видел, как нашего врача перехватил другой страждущий…
Из морально-этических соображений рассказывать им о произошедшем я, конечно же, не стал. Несмотря на то что большущий живот роженицы-доберманши от взбунтовавшихся плодов ходил ходуном, она меня мужественно дождалась без схваток и потуг.
После того как ей в вену был введён стимулятор родовой деятельности, сука тут же разродилась, произведя на свет шестерых очаровательных слепых щенят тёмно-шоколадного цвета.
И опять я занимался привычной акушерской работой: избавлял каждого новорождённого от слизи в дыхательных путях, перевязывал им пуповины и интенсивно растирал их маленькие влажные тельца сухими стерильными марлевыми салфетками… Каждый из них надрывно пищал своим тонким щенячьим голоском, наглядно демонстрируя мне, что он живой и здоровый. А я еле успевал их принимать.
Стоявший за мной владелец собаки, всё так же как и во время ночных телефонных разговоров, ахая и охая, записывал в тетрадь каждого новорождённого. А когда щенки оказывались на подстилочке, он повязывал им на шеи цветные шёлковые ленточки и делал соответствующую пометку в графе «пол щенка» — мальчик или девочка. При этом приговаривая восторженным голосом:
— Как вовремя, доктор, вы приехали, как вовремя… Щенки могли без вашей помощи задохнуться в утробе матери… Я бы этого не пережил… А потом, я просто так ловко не смог бы всё это проделать с новорождёнными… Как вовремя, доктор, вы приехали, как вовремя… Благодаря вам спасено шесть маленьких жизней, какое счастье, какая радость…
Через два дня, едва я успел заступить на очередное дежурство, как сразу же стали раздаваться телефонные звонки. Опять звонили мужчины. Но их голоса теперь мне были уже хорошо знакомы.
Первым позвонил доберманист. На этот раз спокойным тоном и рассудительно он сообщил, что сука чувствует себя хорошо. Молока у неё предостаточно. Небольшие по количеству бледно-розовые слизистые выделения, без запаха, наблюдаются только во время кормления. Щенки активно сосут мамочку и быстро прибавляют в весе. Температура тела у суки ни разу не повысилась… Просил меня приехать и провести косметическую операцию по купированию у маленьких шоколадных красавцев хвостиков и прибылых пальчиков.
Второй звонивший оказался более эмоциональным. Услышав мой голос, математик Геннадий стал благодарить меня за помощь его жене и новорождённому сыну. После чего перешёл к благодарностям от Верочки, которая ещё находилась в родильном доме. Не давая мне вставить слово, молодой отец торопливо, стал читать её письмо, написанное специально для меня. Вера сообщала мне, что с сыном всё хорошо. Вес мальчика оказался не как я предполагал — три с половиной килограмма, а все четыре. А рост — 50 сантиметров, мною был определён верно. Её самочувствие оставалось хорошим. Температура тела находилась в норме, и врачи обещали их с сынишкой выписать домой через семь дней.
Правдивый рассказ Веры врачам-акушерам о том, что разродиться ей помог ветеринар, которого по ошибке привёл в дом её муж, они тоже посчитали самым настоящим розыгрышем. И он им очень понравился. Они долго смеялись, слушая её весёлую придуманную историю. Приёмы по родовспоможению, проведённые ветеринарным врачом, уж слишком походили на их собственные.
В конце своего короткого письма, Вера сообщала, что Гену она не только простила за его нелепую ошибку, но и очень ему благодарна. Сыночка они хотят назвать моим именем. А в будущем мечтают в нём видеть доброго ветеринарного врача, который будет не только искусно лечить животных, но в случае необходимости, не спасовав и не растерявшись, сможет спасти и человеческую жизнь.
