Иногда мне кажется, что так было всегда. Всегда в моей жизни был «Иллюзион», работа за роялем, немые фильмы… В далёкой советской юности пришёл туда впервые. Как зритель. Всё там отличалось от других кинотеатров. Репертуар, атмосфера… всё! Многие фильмы из числа шедевров мирового кинематографа можно было посмотреть только в «Иллюзионе», на разовых показах, и попасть на них было совсем не просто, не как сейчас. За лишними билетами гонялись, и то, что при этом зачастую приходилось мёрзнуть на морозе или укрываться от проливного дождя, зрителей «Иллюзиона» — настоящих, истинных его зрителей, — волновало меньше всего. Лишь бы попасть на фильм! Гораздо позже, в наши дни, когда попасть на любой фильм текущего репертуара перестало быть проблемой — покупай билет и иди! — я, уже сотрудник «Иллюзиона», снова и снова замечал всё те же черты наших зрителей-киноманов. Людей, для которых жизнь невозможна без кино. Способных многократно смотреть и пересматривать один и тот же фильм. Спорящих до изнеможения о том, что именно говорилось в том или ином эпизоде, с точностью до слова, наизусть. Или с гневом уличающих собеседника в неточностях фильмографии какого-либо актёра или режиссёра, по памяти. Не замечающих при этом, что они уже вышли из кинотеатра и мокнут под дождём. Или забывших, что собирались вообще-то совсем в другую сторону.

Как я стал тапёром? Году в 2000-м я, тогда уже постоянный зритель «Иллюзиона», стал там совсем своим и развлекал иногда игрой на рояле сотрудниц кинотеатра. Одна из них стала впоследствии моей женой… И вот однажды мне предложили сопроводить немой фильм, как это делали когда-то пианисты-тапёры. Голливудский фильм «Восход солнца» немецкого режиссёра Мурнау. Я ошалел от неожиданности, не мог представить, как справлюсь, пытался уговорить знакомых пианистов сыграть вместо меня. Все отказались как один! Тем временем в «Иллюзионе» специально для меня фильм показали на экране — для одного меня в безлюдном кинозале! После такого отступать уж было некуда. Лихорадочно готовился: продумывал что играть… арпеджио, пассажи, гаммы… И наступил тот день. На ватных ногах доплёлся до «Иллюзиона», как приговорённый к казни взошёл на сцену, сел за рояль… Неотвратимо погас свет, и пошли первые кадры. Мои дрожащие руки опустились на клавиши.

Так это всё и началось.

Интересно, что во времена немого кино ремесло пианиста-тапёра считалось чем-то малосерьёзным. Так… подрабатывание, помимо занятий настоящей музыкой. У Чехова есть рассказ «Тапёр», где не без гротеска описывается именно такое отношение. «Метил в композиторы и пианисты, а попал в тапёры». Само слово «тапёр» — французское, tapeur. От глагола taper, что означает в данном случае «бренчать, шлёпать по клавишам». Подрабатывал таким образом и Шостакович: сопровождал немые фильмы в кинотеатрах — будучи в начале 1920-х студентом Петроградской консерватории. Когда он слишком увлекался своими импровизациями, в зале кричали, что тапёр пьян, и требовали вернуть деньги. Тапёрами были Любовь Орлова и Вадим Козин, до того, как завоевали известность. Эта работа позволяла в 20-е годы XX века прокормить свою многодетную семью князю В. С. Трубецкому, замечательному писателю и человеку, сыну философа С. Н. Трубецкого. Как и множеству других безызвестных тапёров по городам и весям.

Владимир Сергеевич Трубецкой был расстрелян в 1937-м. Задуманные «Записки тапёра» написать не успел. А в 2002 году мне довелось встретиться с его дочерью Ириной Владимировной. В Дворянском собрании, которое не раз проводило свои вечера в «Иллюзионе». Памятная встреча! Княжна И. В. Трубецкая родилась уже после революции, оба её родителя были репрессированы, жизнь у неё самой, мягко говоря, отличалась от жизни её предков в былые времена. Но порода таких людей неистребима. Разговаривая с ней, даже просто находясь рядом, это ощущалось во всём. Приподнимало это общение, возвышало, в то же время удивительным образом сочетаясь с простотой, особой благородной простотой…

За годы работы пианистом-тапёром мне встречались интереснейшие люди, знаменитые и не очень. К сожалению, многих из них мне довелось увидеть уже в конце их жизни. Светлая им память!

Клара Лучко, жившая в той же высотке, где «Иллюзион», заходила туда постоянно. Неоднократно выступал у нас и Эльдар Рязанов. Алексей Баталов на одном из вечеров-воспоминаний незадолго до своего ухода неожиданно внёс диссонанс в общее ностальгирование по советским временам. «Ни один из фильмов, в которых я участвовал, не вышел без придирок тогдашнего начальства, без тех или иных запретов и препон, без изнурительной борьбы. Ни один!»

Постоянно бывал у нас Алексей Петренко. Участвовал в сборных вечерах-концертах, неподражаемо читал стихи и басни, пел. Однажды провёл свою творческую встречу на сцене, целый вечер, будучи уже серьёзно больным. Как высказался сам: «Не от хорошей жизни: зарабатывать на кусок хлеба приходится». Выступил блестяще, как и всегда. Артист с большой буквы! В последние свои годы подчёркивал православные и монархические убеждения; говорят, публично раскаивался в том, что сыграл Распутина в «Агонии». Среди его актёрских работ мне особенно помнится главная роль в телефильме «И свет во тьме светит» по Льву Толстому. Предельно убедительно, точно и глубоко передан толстовский мир. По сути, самого Толстого сыграл, да как! «Движения души» показал, великой души Толстого! Это ли не высшее актёрское достижение? Я сказал это ему. Изумлению его не было предела.

— И вы это помните?!

— Да, конечно.

Пауза.

— Но это был телевизионный фильм!

— Ну так что же?

Долгая пауза, даже остановился и долго молча стоял.

— М-м-м… Вот ведь как! — взволнованный, качая головой, направляется к выходу.

Больше его с нами нет.

Незадолго до своего ухода пришёл к нам и Георгий Вицин. Выступал на сцене, получилось как бы прощальное его слово. И удивительное дело! Опять же в роли пьянчужки, так всем знакомой. Эта маска так приросла к нему, что, вероятно, он и сам чувствовал себя в ней лучше всего, выходя на публику. Как известно, в жизни был он трезвенником и вообще совсем не таким, как на экране. И в этот свой выход на нашу сцену он снова пожелал превратиться в пьяницу, снова кривлялся… Народ, конечно, был ему рад и веселился от души. Запомнился таким.

Бывали у нас не только отечественные артисты. Однажды в фойе мимо меня проходила пожилая дама под руку с кем-то. Скромно одетая, шла с трудом, весомо опираясь на спутника. Я не обратил бы на неё внимания, если бы не показалось вдруг, что они говорят по-французски. Вполголоса, между собой. Я прислушался, язык знакомый… Тут она подняла на меня лицо. Анни Жирардо собственной персоной! Bonjour, madame! — вырвалось у меня. В ответ она величаво (хотя по росту гораздо ниже меня) и с благосклонной улыбкой кивнула. И опять же вскоре после этого я узнал о её смерти.

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

И ещё двух знаменитых людей хочу вспомнить. Однажды меня пригласили сыграть под архивный немой фильм на одном закрытом мероприятии. Было это летом, совпало с застольем по случаю начала отпусков, и настроение у собравшихся было весёлое. Только я сел за инструмент и наиграл что-то для разминки, как все чуть ли не хором: «Мурку давай!» О, сколько же раз я это слышал! Где бы и для кого бы ни играл. Абсолютный чемпион по спросу! Под общий смех играю «Мурку». Вдруг входит Станислав Сергеевич Говорухин… И меня пронзило: «Мурку давай!» — это же из «Место встречи изменить нельзя»! Это же его фильм, Говорухина! И через некоторое время, улучив момент, говорю ему: «Вот, Станислав Сергеевич, с вашей руки где ни сяду играть, так сразу: “Мурку давай!”» Улыбается… Расположился ко мне, за стол рядом с собой усадил. Держался молчаливо; так и сказал, что речи не по его части. Говорил редко, но метко. Пил водку, не вино. И курил трубку — не тогда за столом, а вообще. Весь он крепкий какой-то был, настоящий. Недаром родом из донских казаков.

А ещё мне повезло встретиться в жизни с кумиром моей юности Олегом Янковским. Одно время я часто и много играл на немых фильмах в кинотеатре «Художественный». Светлая страница в жизни! Особенно много пришлось играть на фестивале «Черешневый лес», когда там была большая программа немых фильмов. Случалось, по два-три фильма за вечер, разных, и возможности посмотреть фильм заранее, как правило, не было, приходилось импровизировать. Президентом фестиваля был Олег Иванович Янковский, и для меня было счастьем постоянно его видеть, находиться с ним рядом. Человек он был элегантный и на редкость красивый. Истинный Артист! И в то же время совсем не заносчивый и по благородному простой, дружелюбный. При некоторой закрытости, как мне показалось. Когда меня ему представили, он посмотрел на меня своим неподражаемым взглядом в упор и произнёс: «Ну что? Аплодисменты срывали?» Я вздрогнул: это был Мюнхгаузен из всем известного фильма! Такая знакомая интонация, выражение лица… Общаться с ним было легко и приятно, он абсолютно не подчёркивал свою «звёздность», при этом всегда сохраняя достоинство. И юмор. Ту первую нашу встречу он закончил шутливым предложением, что пора, мол, киношникам опять возвращаться к немому кинематографу. А на закрытии фестиваля, находясь на сцене вместе с Ренатой Литвиновой, предложил ей войти в роль актрисы немого кино, поскольку, на его взгляд, она просто создана для этого. «Открывайте рот, Рената, и жестикулируйте, а тапёр наш подыграет!» Я сижу ни жив ни мёртв… Ну вы представляете, такой экспромт выдать? Но все засмеялись и перешли к другому. Я облегчённо выдохнул — обошлось! — потом же подумалось, что шикарная сценка могла бы получиться… В дальнейшем я видел Олега Янковского только на экране. Кланяюсь, люблю и помню.

Повседневная моя работа в «Иллюзионе» заключается в игре на рояле в фойе между сеансами. Насколько я знаю, это единственный кинотеатр в Москве, где это существует, где постоянно звучит живая музыка перед фильмами. Как я не раз слышал, раньше, в былые времена такая традиция существовала в кинотеатрах повсеместно. Музыканты играли перед фильмами не только поодиночке, как я, но и целыми коллективами. То и дело мне встречались люди, на чьей памяти это было, встречались дети и внуки тапёров; такие люди мне особенно дороги. Играешь, например, перед фильмом текущего репертуара и вдруг чувствуешь на себе чей-то внимательный взгляд. И видишь пожилую даму, которая на тебя смотрит и как-то особенно улыбается. Невольно перехожу на мелодии времён её молодости, я сам их очень люблю. И нас накрывает одна волна, я останавливаюсь, и эта дама взволнованно говорит мне, что её отец был тапёром.

Вообще же, каких только людей не приходилось встречать в этом фойе! Каких только мероприятий не было, для каких только аудиторий! От подростков скейтбордистов до членов правительства. Для молодёжи, кстати, мне играть труднее всего. У них ведь своя музыка, свои ценности, часто и очевидный протест против поколения их родителей, отторжение бывшего до них. Отцы и дети! Я-то для них к отцам отношусь, и самые что ни на есть признанные мировые хиты XX века зачастую оставляют их совершенно равнодушными. Не воспринимают, как от стены звуки отталкиваются, чувствую кожей. Однако стена эта не такая уж глухая и непроходимая, как показывает опыт. Важно только наличие дружелюбия. Однажды, например, я обратил внимание на группу молодёжи, которая деловито ходила по всему кинотеатру. Их одежда, манеры, разговоры — сугубо молодёжные — были мне непривычны. Оказалось, это были представители Ассоциации студенческих баскетбольных клубов России, готовящие у нас свой вечер. И, к моему изумлению, они подошли ко мне и выразили желание, чтобы именно я для них сыграл. Но ведь я понятия не имею, что слушают сейчас молодые спортсмены! «Неважно, — говорят, — играйте то, что играете обычно; мы слушали, нам понравилось». — «Ну а всё-таки, какие пожелания к репертуару? Что бы вам хотелось особенно?» — «Особенно хотелось бы музыку группы Queen». Вот ведь как! Для меня-то это моя юность, тогда ещё играл, в 1980-е…. А и юность нынешняя тоже Queen любит. Есть, оказывается, точки соприкосновения.

Рояль, на котором я играю, стоит в фойе в свободном доступе, и это означает, что любой желающий в любой момент может к нему подойти. Посетители кинотеатра — люди самые разные, с разными, зачастую диаметрально противоположными музыкальными вкусами. И приходят они смотреть кино, а не слушать чей-либо концерт. И могут совершенно не воспринимать твою игру. Могут разговаривать в полный голос рядом с тобой, перекрывая звук рояля. Могут всячески демонстрировать своё пренебрежение. Годы приучили всегда быть к этому готовым. Но, конечно, самый главный бич — это поток желающих сыграть на рояле. Их много. От мала до велика. Если бы администрация кинотеатра предоставляла возможность сыграть каждому желающему, очередь из них никогда бы не иссякла, а инструмент очень скоро пришёл бы в расстройство. Это хорошо знают в клубах, ДК, выставочных залах и тому подобных местах, где есть пианино в свободном доступе. Я не раз видел там специально устроенные замки или иные препятствия, блокирующие доступ к клавиатуре. Мы этого не делаем (разве что зачехляем рояль в моё отсутствие), но всегда наготове, что кто-нибудь сядет и начнёт играть. Я считаю, что вообще-то это хорошо, что многие люди у нас приобщены к музыке и играют сами. Интересно, что профессионалы с именем — а у нас в «Иллюзионе» на моих глазах бывали, к примеру, Георгий Гаранян, Максим Дунаевский, Евгений Дога — сами к инструменту отнюдь не рвутся. Их надо упрашивать, и ещё как! Рвутся те, кто хотят показать себя публике, продемонстрировать, как они замечательно играют. Некоторые из них играют действительно замечательно, у нас есть талантливая молодёжь, и это прекрасно. Хочется надеяться, что все таланты найдут свои пути.

По установившемуся порядку, рояль у нас звучит только между сеансами. Во время сеансов кто-нибудь всегда выходит и заходит в зал, дверь открывается, и музыка в фойе может быть слышна в зале, мешая зрителям смотреть фильм. В перерывах же игра предполагается негромкая, «фоновая», вполголоса. Выбор музыки, как правило, определяется фильмом, перед которым она играется: перед французским фильмом — французская музыка, перед американским — американская, перед отечественным — отечественная и т. д. И музыка имеется в виду прежде всего киношная, из фильмов: так создаётся атмосфера кинотеатра. Мне особенно приятно, когда ко мне подходят люди из числа наших зрителей, знающих кино, и выражают пожелания услышать ту или иную тему из какого-нибудь фильма. Всегда стараюсь выполнять такие заявки. Тем самым получается, что мы — люди, любящие кино, — становимся коллективом, единым сообществом. Мы уже не поодиночке, а вместе. Когда играю такие киношные темы, чувствую себя на одной волне с людьми вокруг, и это мне особенно дорого.

Не так давно у нас в «Иллюзионе» вспоминали мультфильм «Бременские музыканты» по случаю 50-летия его создания. На сцене рассказывали о том, как это всё было, а потом я сел на своё место у рояля и стал играть мелодии, такие знакомые с детства: «Луч солнца золотого», «Мы своё призванье не забудем»… Пластинка с музыкой из этого мультфильма любимейшей была. Как и сам мультфильм. И вот, 50 лет как будто перемотались назад, в моё детство. И снова я мальчишка младшего школьного возраста. Снова наслаждаюсь этим же мультфильмом и этой же великолепной музыкой. Поиски утраченного времени иногда бывают успешными… Конечно, было бы странно, если бы мы, став взрослыми, воспринимали мир так же, как в детстве. Что -то в этом восприятии меняется. Но что-то и остаётся. И пересматривая через много лет фильмы, такие любимые когда-то, понимаешь это особенно хорошо. Это ведь и есть самопознание. Познание самого себя. Тем и хорошо встречаться с фильмами нашего детства и юности, что через них мы встречаемся с самими собой.

На днях мне попался на глаза снимок «Иллюзиона» примерно десятилетней давности. С тех пор здесь поменялось всё: рояль, стены, мебель, полы… Начальство. А я вот всё играю… Да что там! Я впервые пришёл сюда году в 1979-м. Как зритель. Тогда-то здесь и вовсе было всё по-другому. Вдоль стен в фойе стояли застеклённые стеллажи с фотографиями и экспонатами, связанными с кино. И в разделе «Киноискусство Англии» была фотография битлов. Это была, кажется, единственная легальная битловская фотография в тогдашней советской Москве в публичном пространстве. Я когда узнал об этом, специально приезжал посмотреть. Тот стеллаж стоял примерно на том месте, где сейчас рояль. И когда я играю на нём какую-нибудь битловскую тему, мне иногда это вспоминается. Я даже поднимаю глаза от клавиш и смотрю туда… в прошлое. Как будто снова вижу то, чего больше нет. Но ведь, в свою очередь, тогда, в прошлом, не было того, что есть сейчас… Подумаешь, прошло всего сорок лет! Мы с «Иллюзионом» прожили их вместе.

Иногда я оказываюсь в зале перед экраном. В пустом зале перед пустым экраном. Так получается. Вглядываюсь в белую поверхность… столько всего я повидал на ней за эти годы! Прошло перед глазами. Драмы, комедии, истории, трагедии, фантазии… В кино как в жизни. И люди, актёры… От Чарли Чаплина до живущих ныне. А ведь и те, кого здесь вспомнил… Клара Лучко, Алексей Баталов, Алексей Петренко, Олег Янковский, Анни Жирардо… Они сначала на экране появились! Там увидел их впервые, и потом, как в «Пурпурной розе Каира», сошли они ко мне. Превратившись из бесплотных светотеней в реальных людей. А ведь и моя жизнь так переплелась с кино, что для меня «Иллюзион» подобен кинотеатру «Парадизо»… Я смотрю на белый экран и вдруг он медленно начинает подниматься! Выше, и выше, и выше… И вот уже совсем убрался, и там — пианино. Электрическое пианино той же фирмы «Ямаха», что и белый рояль в фойе. «Серёга! — кричит мне сверху киномеханик. — Подожди!» Я очнусь, мы вдвоём перенесём пианино и поставим его перед сценой. Снова мне играть под немой фильм. Представление, как известно, должно продолжаться.

Февраль 2020 года