По волне моей памяти

Константин Кедров

​

«Хвост»

​

…О сво­ём отъ­ез­де во Фран­цию Лёша го­во­рил ред­ко. Толь­ко од­наж­ды вы­рва­лась фра­за:
— Если бы не всту­пил­ся за ме­ня Пен-клуб… — он не до­го­во­рил, но и так бы­ло яс­но.

Хвос­тен­ко пы­та­лись по­жиз­нен­но за­ка­тать в пси­хуш­ку. До­ка­зать су­мас­шест­вие по­эта про­ще прос­то­го. С точ­ки зре­ния обы­ва­те­ля, лю­бое про­яв­ле­ние по­э­зии — без­умие. Су­мас­шед­шим на­зы­ва­ли Бод­ле­ра, Рем­бо, Хлеб­ни­ко­ва, Ман­дельш­та­ма… Хвос­тен­ко из их ком­па­нии. Ведь мы все та­кие ум­ные. А по­эты та­кие глу­пые. Их на­до учить, вос­пи­ты­вать, пе­ре­де­лы­вать. Мы ведь зна­ем, ка­кой долж­на быть по­э­зия. «Ис­кус­ст­во при­над­ле­жит на­ро­ду»? Гос­по­ди! Да ни­ко­му оно не при­над­ле­жит!

Вто­рая встре­ча с Хвос­тен­ко про­изо­шла в ап­ре­ле 1991 го­да, опять на фес­ти­ва­ле по­э­ти­чес­ко­го аван­гар­да в Па­ри­же, ку­да при­вёз ме­ня Ген­рих Сап­гир. На этот раз я ока­зал­ся в Лёши­ном «сква­те». Так на­зы­ва­ют в Ев­ро­пе зда­ния, не­за­кон­но за­хва­чен­ные ху­дож­ни­ка­ми под мас­тер­ские. Здесь и был сде­лан зна­ме­ни­тый, ны­не ши­ро­ко рас­ти­ра­жи­ро­ван­ный сни­мок че­ты­рёх по­этов. В зда­нии быв­ше­го лам­по­во­го за­во­да тво­ри­ли ху­дож­ни­ки. Рус­ские, по­ля­ки, нем­цы, аме­ри­кан­цы, фран­цу­зы. Вре­ме­на­ми на­ве­ды­ва­лись пред­ста­ви­те­ли мэ­рии, но ча­ще тол­пой шли ту­ри­с­ты. Ту­рис­тов ин­те­ре­со­ва­ла жизнь ху­до­жест­вен­ной бо­ге­мы. Они не­сли ви­но и еду. И то­го и дру­го­го в Па­ри­же мно­го. Хвос­тен­ко дер­жал в ру­ках ка­кую-то дрель, что-то свер­лил, по­том ско­ла­чи­вал, по­том кра­сил. За не­сколь­ко дней в Па­ри­же мы со­ста­ви­ли два со­вмест­ных сбор­ни­ка, вы­сту­пи­ли в те­ат­ре на Мон­март­ре. Про­ве­ли фес­ти­валь тут же, в сква­те, ото­бе­да­ли в ки­тай­ском рес­то­ран­чи­ке, по­се­ти­ли мно­жест­во ху­до­жест­вен­ных са­ло­нов и при этом всё рав­но не ска­за­ли друг дру­гу и по­ло­ви­ны то­го, что на­до бы­ло ска­зать.

Хвос­тен­ко толь­ко что стал пре­зи­ден­том Ас­со­ци­а­ции рус­ских ху­дож­ни­ков Фран­ции. И тот­час вы­дал мне удос­то­ве­ре­ние это­го за­ме­ча­тель­но­го об­щест­ва. По-фран­цуз­ски ска­за­но «ар­тис­тов». Ар­тист — это по­эт, ху­дож­ник, му­зы­кант, че­ло­век ис­кус­ст­ва. Но­вая твор­чес­кая ор­га­ни­за­ция бы­ла за­ре­гист­ри­ро­ва­на па­риж­ской мэ­ри­ей. Мы об­суж­да­ли с Хвос­тен­ко твор­чес­кий ма­ни­фест:
— За­чем ма­ни­фест? Я при­дер­жи­ва­юсь ко­дек­са Те­лем­ско­го аб­бат­ст­ва в ро­ма­не Раб­ле.
— А о чём там го­во­ри­лось? — спра­ши­ваю я не очень уве­рен­но.
— Каж­дый де­ла­ет что хо­чет!

По су­ти де­ла, мы так и жи­ли все эти го­ды. В Санкт-Пе­тер­бур­ге, в Моск­ве, в Па­ри­же. Каж­дый де­ла­ет что хо­чет — вот единст­вен­ный не­пре­мен­ный за­кон ис­кус­ст­ва.

Му­зы Хвос­тен­ко при мне тол­па­ми осаж­да­ли его в Моск­ве, в Па­ри­же, Та­рас­ко­не. И всем им он дал од­но не­бес­ное имя — Ор­лан­ди­на. «Да, моё имя — Ор­лан­ди­на. / Ты не ошиб­ся, Ор­лан­ди­на. / Знай, Ор­лан­ди­на, Ор­лан­ди­на / Зо­вут ме­ня».
— А те­бе мож­но пить? — спро­сил я Лёшу, ког­да мы за­се­ли за ба­та­ре­ей бу­ты­лок уже в Моск­ве, в де­вя­нос­то пя­том го­ду.
— Мне всё мож­но, — от­ве­тил он.

Ему и прав­да бы­ло «всё мож­но».

От­прав­ля­ясь на кон­церт в квар­ти­ре Оле­га Ков­ри­ги и вы­пив всё что мож­но, мы за­стря­ли в лиф­те с ле­ген­дар­ной ги­та­рой, бу­тыл­кой ви­на и дву­мя му­зы­кан­та­ми. Ког­да с опоз­да­ни­ем на час мы во­шли в пе­ре­пол­нен­ную квар­ти­ру, ни­кто не по­ве­рил, что во всём ви­но­ват лифт.

Бы­ло у нас и со­вмест­ное вы­ступ­ле­ние — за­пись в мас­тер­ской ху­дож­ни­ка Ана­то­лия Шве­ца вб­ли­зи Кро­пот­кин­ской. Я «пел» пес­ни Хвос­та и Во­ло­хон­ско­го, а он — мои сти­хи. По­том на плён­ке был слы­шен толь­ко го­лос Хвос­та, а от ме­ня остал­ся толь­ко шип и хрип. И я оце­нил добро­ту Хвос­та. Он и ви­да не по­ка­зал, что моё ис­пол­не­ние — ни в ка­кие во­ро­та. По­том я по­нял, что в этом вся фи­ло­со­фия Алек­сея Хвос­тен­ко. Че­ло­ве­чес­кое для не­го вы­ше все­го.

По­том вы­шел пер­вый диск Хвос­та, где бы­ла и пес­ня, по­свя­щён­ная мне. Она на­пи­са­на в Па­ри­же 26 ап­ре­ля 1991 го­да, ког­да я с го­речью спра­ши­вал у Лёши, ве­зу­ще­го ме­ня в аэро­порт:
— Ку­да ты ме­ня ве­зёшь?
— Из­ви­ни, ста­рик, — от­ве­тил Хвост.

Внут­рен­не имен­но ему по­свя­ще­ны мно­гие стро­ки мо­их па­риж­ских по­эм:

Иног­да я ду­маю что Па­риж
вы­ду­ман был
что­бы в нем жи­ли
не мы, а дру­гие
да и рай был со­здан для то­го лишь
что­бы из­гнать из не­го Ада­ма…

***
Ва­си­лий Бла­жен­ный на пло­ща­ди Жа­ка
Бла­жен­ный Жак на мес­те Бла­жен­но­го
Мне дав­но под­ска­за­ла Жан­на
Тай­ную связь та­ко­го сбли­же­ния

Каж­до­му го­ро­ду свой Ба­же­нов
Каж­до­му пе­ре­крёст­ку ажан
Каж­до­му вре­ме­ни свой Бла­жен­ный
В каж­дой бла­жен­ной Жан­не бла­жен­ный Жан

Я был по­нят мгно­вен­но. «А то по­э­зия за­бра­лась от нас на та­кие вы­со­ты, что нам до неё уже и не до­тя­нуть­ся» — ска­зал он пе­ред тем, как про­честь «Ча­со­слов».

Ча­со­слов

Кос­те Ке­д­ро­ву

в по­ло­ви­не ды­ша­ли мы­ши
дваж­ды в чет­верть укла­ды­ва­лась по­воз­ка
свя­той Мар­тин ку­ко­вал ут­рен­ним бо­гом виш­ней
я вы­шел из рус­ско­го име­ни в иней

го­лая кош­ка со­ба­ка лег­ла лёг­кой по­ход­кой
ав­густ бла­жен­но­му Ав­гус­ти­ну кла­нял­ся ме­сяц
туч­ная ра­ду­га на­кры­ла по­ле до­ро­ги
от­кры­лось ок­но за­ня­тое спя­щей пти­цей

глаз тиг­ра дер­жал на ла­до­ни Си­ме­он Стол­п­ник
я чи­тал на­пи­сан­ное тут же сло­во
Же­невь­е­ва го­во­ри­ла Па­риж
свя­тая и свет­лая бе­лей бу­ма­ги

Здесь всё по­стро­е­но на от­кли­ках под­соз­на­ния на ми­ры, раз­вер­за­емые в но­вых сло­вах. Я уве­рен, что все сло­ва зна­чат со­всем не то, что они зна­чат. В на­ча­ле бы­ло Сло­во, но для то­го, что­бы его по­нять, не хва­тит вре­ме­ни всей все­лен­ной. За­то мож­но по­чувст­во­вать всё до кон­ца и сра­зу.

В се­ре­ди­не фа­ми­лии Хвос­тен­ко бук­ва «О» — как жер­ло его ги­та­ры. Он пи­сал свою фа­ми­лию прос­то — Хвост. Пос­ле кли­ни­чес­кой смер­ти он услы­шал ра­дост­ное вос­кли­ца­ние са­ни­тар­ки па­риж­ско­го гос­пи­та­ля: «Эрю­си­те!» Я вспом­нил об этом на Пас­ху в Сер­ги­е­вом по­дворье в Па­ри­же вес­ной 1991-го. Мы сто­я­ли с Лёшей со све­ча­ми в ру­ках, а свя­щен­ник вос­кли­цал «Хрис­те эрю­си­те». Мы от­ве­ти­ли «Во­ис­ти­ну вос­кре­се». На­чаль­ные бук­вы фа­ми­лии Хвос­та зву­чат как пас­халь­ное при­вет­ст­вие: Х. В.

Мо­царт с ги­та­рой, че­ло­век-празд­ник, он оста­вал­ся та­ким всю жизнь. Пят­над­ца­то­го сен­тяб­ря 2004 го­да мы не­ожи­дан­но встре­ти­ли Лёшу в Ли­те­ра­тур­ном му­зее, ку­да при­шли от­ме­чать двад­ца­ти­ле­тие ДО­ОСа. «Из то­го, что про­ис­хо­дит се­год­ня в по­э­зии, мне бли­же все­го то, что де­ла­ет ДО­ОС», — ска­зал он в сво­ём вы­ступ­ле­нии.

Пос­ле сти­хотво­ре­ния «Хвост ко­ме­ты» я вдруг по­чувст­во­вал, что Лёша не ухо­дит, а всё вре­мя воз­вра­ща­етс­я. Так воз­ник па­линд­ром:

ХВ

Лёшу жи­во­го ви­жу — шёл

Хвост ко­ме­ты

Был Па­риж где нас все уже зна­ли
Был Со­вет­ский Со­юз и за­стой
Мы сто­им в пе­ре­пол­нен­ном за­ле
Те­ат­тра в го­ро­де Та­рас­кон

Гор­лом пьёт по­ёт по­эт из гор­ла
Гор­ло­ви­на гор­ла ги­та­ра
Вся из све­та ги­та­ра гер­ла
Вся из гор­ла гер­ла ги­та­ра

Та­ра-та­ра-та­ра-тынь. Та­ра-та­ра-та­ра дзэнь
Об­ры­ва­ет­ся стру­на
При­стру­нит Хвос­та стра­на
Где в суг­ро­бах из с-неж­ной се­ни
Спит Вы­соц­кий, как спал Есе­нин
Где лу­на-ги­та­ры ды­ра
Где ды­ра-ги­та­ры лу­на

Он про­шёл сквозь мир как сквозь стен­ку
не за­дев юдо­ли мир­ской
хвост ко­ме­ты Лёши Хвос­тен­ко
Про­си­ял над с-неж­ной Моск­вой

Спи Алёшень­ка Хвос­тик спи
Свод не­бес­ный твой код Экс­пи