Отдел прозы

Станислав Гольдфарб

​

Капитан и Ледокол

Продолжение. Начало в № 15–18

Гла­ва 9

КА­ПИ­ТАН

Лист бу­ма­ги с над­писью: «Ми­те»

Оди­но­чест­во пре­крас­но толь­ко ког­да есть за­ня­тие, ко­то­рым мож­но его скра­сить. В про­тив­ном слу­чае мож­но за­прос­то сой­ти с ума. Ка­пи­тан был в этом аб­со­лют­но уве­рен и уже на вто­рые сут­ки вы­нуж­ден­ной зи­мов­ки на­шёл для се­бя за­ня­тие, ко­то­рое ока­за­лось в опре­де­лён­ной сте­пе­ни не толь­ко по­лез­ным, но и при­ят­ным. Он стал вспо­ми­нать…

Стран­но, но пер­вое, что при­шло из па­мя­ти, бы­ло по­э­ти­чес­кое со­стя­за­ние по­этов Мол­ча­но­ва и Оль­хона на па­лу­бе Ле­до­ко­ла. По­че­му всё-та­ки это? Мо­жет быть, при­чи­на в пол­ке с кни­га­ми, ко­то­рая ви­се­ла как раз про­тив его ле­жан­ки в ка­ю­те, и он воль­но или не­воль­но уты­кал­ся взгля­дом в неё. Как бы то ни бы­ло, вос­по­ми­на­ния о по­э­ти­чес­кой ду­э­ли и то, что он не­воль­но услы­шал тог­да, силь­но взвол­но­ва­ли Ка­пи­та­на. Столь­ко вре­ме­ни дер­жать всё в се­бе и, толь­ко ока­зав­шись на Ле­до­ко­ле, на­ко­нец-то вы­го­во­рить­ся. Ин­те­рес­но, им ста­ло лег­че? Да, по­эты — на­род осо­бый, от­лич­ный от дру­гих. Как при­хо­дят к ним строч­ки, зна­ет один Гос­подь Бог.

Ка­пи­тан взял с пол­ки то­мик Иоси­фа Утки­на. Во­об­ще-то ка­пи­тан не очень лю­бил чи­тать по­этов. Они ка­за­лись ему слиш­ком за­ум­ны­ми. Иной раз про­чтёшь, ни­че­го не­по­нят­но, всё ту­ман­но, всё с на­ме­ка­ми. Ин­те­рес­но, этот Уткин та­кой же, как все?

От­крыл книж­ку на­обум: «Бал­ла­да о ме­чах и хле­бе».

Ну, так и знал, точ­но ум­ник! За не­име­ни­ем ни­че­го дру­го­го всё-та­ки углу­бил­ся в чте­ние и с пер­вых же строф пой­мал се­бя на мыс­ли, что этот стих до­чи­та­ет до кон­ца.

За си­ним мо­рем — ко­раб­ли,
За си­ним мо­рем — мно­го не­ба.
И есть зем­ля,
И нет зем­ли,
И есть хле­ба,
И не­ту хле­ба.

В та­ёж­ных ла­пах ко­ро­ля
За­жа­ты не­бо и зем­ля.
За си­ним мо­рем — день све­жей.
Но хо­лод жгут,
Но ту­шат жа­ры
Вер­ши­ны свет­лых эта­жей,

До­ли­ны сол­неч­ных буль­ва­ров,
Да го­ре в том, что там и тут
Од­ни бо­га­тые жи­вут.

У нас осо­бая зем­ля.
И всё у нас — осо­бо как-то!
Мы раз под осень — ко­ро­ля
От­пус­тим лю­бо­вать­ся шах­той.
И к чёр­ту!

Вмес­те с ко­ро­лем
От­пус­тим весь на­след­ный дом.
За си­ним мо­рем — ко­ро­ли.
Ту­ман ещё за си­ним мо­рем.
И к нам при­хо­дят ко­раб­ли
Учить­ся рас­прав­лять­ся с го­рем.

При­вет!
Мы ра­ды на­учить
Для нуж­ных битв ме­чи то­чить!

Ка­пи­тан уди­вил­ся, что Уткин так прос­то пе­ре­ска­зал, что про­изо­шло в Рос­сии. В од­ну стра­нич­ку умуд­рил­ся уло­жить го­ды!

Ка­пи­тан про­чи­тал сти­хотво­ре­ние сно­ва. Вто­рой раз — вслух. Чи­тал с вы­ра­же­ни­ем и дви­же­ни­ем рук. Он ви­дел, что по­эты, ког­да чи­та­ют со сце­ны, раз­ма­хи­ва­ют ру­ка­ми, слов­но от­тал­ки­ва­ют сло­ва, по­мо­га­ют им ле­теть даль­ше. А не­ко­то­рые ещё и дви­га­ют­ся, поч­ти тан­цу­ют. Так де­ла­ли не толь­ко по­эты. На кон­цер­тах в мест­ной фи­лар­мо­нии, ку­да он иног­да за­ха­жи­вал, ви­дел, как ис­пол­ни­те­ли за ро­я­лем — чис­то ак­ро­ба­ты — по­мо­га­ют се­бе и но­га­ми, и го­ло­вой, и пле­ча­ми, од­ним сло­вом, кру­тят­ся всем те­лом. По­ду­мал, что обыч­ная дек­ла­ма­ция и иг­ра та­ким об­ра­зом уси­ли­ва­ют ис­кус­ст­во.

Ка­пи­тан сно­ва про­лис­тал сбор­ник. Гла­за ре­за­ну­ло: «Пес­ня о млад­шем бра­те».

По каш­та­но­вой го­лов­ке
Неж­ный ло­кон те­ре­бя,
Он спро­сил: «На­ган с вин­тов­кой?..
Это мно­го для те­бя».
Я ска­зал: «Не сто­ит, Ва­ся.
Мать ста­ра. Пус­кай один
Ос­та­ёт­ся. Оста­вай­ся
До ро­ди­тель­ских се­дин».

У са­до­вой у ка­лит­ки
Мы прос­ти­лись кое-как.
Слёзы тон­кие, как нит­ки,
На­мо­тал он на ку­лак.

И ска­зал: «Сту­пай, Во­ло­дя…»
Он взгля­нул,
И с то­го дня
Во­сем­над­цать лет не сво­дит
Этот маль­чик глаз с ме­ня.
Эту то­нень­кую вет­ку,
Эту сла­бень­кую грудь
Вся япон­ская раз­вед­ка
Не смог­ла ни­как со­гнуть!

На тю­рем­ной на кро­ва­ти,
Гу­бы, ру­ки ис­ку­сав,
Умер он,
О стар­шем бра­те
Ни­че­го не рас­ска­зав…

Ка­пи­тан про­чи­тал ещё не­сколь­ко стра­ниц, но вот это сти­хотво­ре­ние за­де­ло осо­бен­но:

Маль­чиш­ку шлёп­ну­ли в Ир­кут­ске.
Ему сем­над­цать лет все­го.
Как жем­чу­га на чис­том блюд­це,
Блес­те­ли зу­бы
У не­го.

Над ним не­де­лю из­мы­вал­ся
Япон­ский офи­цер в тюрь­ме,
А он всё вре­мя улы­бал­ся:
Мол, ни­че­го «не по­ни­мэ».

К не­му во­ди­ли мать из до­му.
Во­ди­ли раз,
Во­ди­ли пять.
А он: «Мы во­все не­зна­ко­мы!»
И улы­ба­ет­ся опять.

Ему япон­ская «ми­ка­да»
Гро­зит, кри­чит: «При­знай­ся сам!..»
И би­ли маль­чи­ка при­кла­дом
По зна­ме­ни­тым жем­чу­гам…

Ка­пи­тан рас­сер­дил­ся. Ко­неч­но, кро­ме че­хов и аме­ри­кан­цев ещё и япон­цы… И эти учи­ли нас уму-ра­зу­му за на­ше же зо­ло­то. Зо­ло­то, зо­ло­то. Зо­ло­то ис­чез­ло, со­ве­ты впрок не по­шли. По­рез­ви­лись, на­со­ве­то­ва­ли и к се­бе по­да­лись. Как слу­чи­лось та­кое с Рос­си­ей?

Он ведь и сам, как ни кру­ти, из­ме­нил тра­ек­то­рию сво­ей жиз­ни из-за них. При­ехал на Даль­ний Вос­ток вы­учить­ся на ка­пи­та­на или штур­ма­на тор­го­во­го фло­та. А ока­зал­ся в са­мом пек­ле рус­ско-япон­ской вой­ны…

Он раз­вол­но­вал­ся, ему по­ка­за­лось, что ли­ния жиз­ни пет­ля­ет без ру­ля и без вет­рил, не­за­ви­си­мо от его же­ла­ний и по­треб­нос­тей.

…Что­бы не­множ­ко «осту­дить­ся», про­брал­ся на па­лу­бу. Сто­я­ла тёп­лая зим­няя бай­каль­ская ночь. Гра­дус­ник по­ка­зы­вал ми­нус пят­над­цать. Бай­кал се­год­ня яв­но в хо­ро­шем на­стро­е­нии. Не­бо чис­тое, усе­я­но звёз­да­ми, са­мое то, что­бы пре­дать­ся раз­мыш­ле­ни­ям о пре­врат­нос­тях судь­бы. Мог­ло ли всё сло­жить­ся ина­че? На­вер­ное. Тог­да от­че­го же не сло­жи­лось, от­че­го не ина­че?!

Ка­пи­тан глу­бо­ко вдох­нул мо­роз­ный воз­дух.

…Он дав­но хо­тел сде­лать «это». Не­сколь­ко раз да­же брал­ся за пе­ро, и на бу­ма­ге по­яв­ля­лись пер­вые строч­ки: «До­ро­гая Оля! Я пи­шу те­бе это пись­мо без вся­кой на­деж­ды уви­деть­ся сно­ва. Я пи­шу прос­то по­то­му, что мне не­об­хо­ди­мо мно­гое рас­ска­зать те­бе о сво­ей жиз­ни за го­ды пос­ле на­ше­го рас­ста­ва­ния на Ле­до­ко­ле».

На этих строч­ках всё за­кан­чи­ва­лось. Даль­ше сло­ва ло­ма­лись, а паль­цы ста­но­ви­лись слов­но де­ре­вян­ные. Но всё-та­ки он пи­сал. По не­сколь­ку стро­чек в день и за­по­ми­нал всё до по­след­ней бу­ков­ки, до за­пя­той. Пись­мо но­сил с со­бой, по­ло­жил в бо­ко­вой кар­ман пид­жа­ка, там оно и ле­жа­ло все эти го­ды…

В этом без­мол­вии ему очень нуж­ны бы­ли зву­ки. Зву­ки — это жизнь! Ка­пи­тан по­ду­мал, что этим объ­яс­ня­ет­ся лёг­кость, с ко­то­рой он «го­во­рил», чи­тал, дек­ла­ми­ро­вал в этой не­ожи­дан­но сло­жив­шей­ся си­ту­а­ции…

Ка­пи­тан «чи­тал» по па­мя­ти это своё длин­ное пись­мен­ное по­сла­ние лю­би­мой де­вуш­ке.

— Вот что ска­жу, до­ро­гая Оль­га! Ну, то есть всег­да хо­тел ска­зать, я час­то вспо­ми­наю на­ши встре­чи и рас­ста­ва­ние то­же, а ког­да уж со­всем ста­но­ви­лось не­вмо­го­ту от вос­по­ми­на­ний, за­пи­сы­вал свои «ах». Сей­час так сло­жи­лось, что тут ни­ко­го нет — толь­ко я и Ле­до­кол. И боль­ше ни­ко­го. Уго­раз­ди­ло нас сесть на мель. Ко­ман­да сня­лась с ко­раб­ля и ушла на ма­те­рик. А мне нуж­но бы­ло остать­ся — я же не мо­гу оста­вить Ле­до­кол од­но­го, без при­смот­ра и по­мо­щи.

Ты вот тог­да убе­жа­ла с Ле­до­ко­ла, не за­хо­те­ла ме­ня до­слу­шать и по­нять. И я не луч­ше, не смог убе­дить те­бя. Гос­по­ди, у нас вре­ме­ни до от­хо­да ко­раб­ля все­го час был. Не успе­ли мы за час, не по­го­во­ри­ли… Вся­кий раз, ког­да я к на­ше­му рас­ста­ва­нию воз­вра­ща­юсь, ка­жет­ся, что всё вче­ра слу­чи­лось. А про­ле­те­ли го­ды.

Не знаю, где ты, с кем ты и как то­же не знаю. Ока­за­лось, по­те­рять­ся лег­ко, вер­нуть­ся на­зад — це­лая про­бле­ма!

Моя собст­вен­ная жизнь пос­ле на­ше­го рас­ста­ва­ния скла­ды­ва­лась прос­то. Во Вла­ди­вос­то­ке я на­нял­ся на про­мыс­ло­вое суд­но. Ло­ви­ли ры­бу, во­до­рос­ли со­би­ра­ли, чуд­ное де­ло, они, го­во­рят, очень по­лез­ные. Япон­цы ску­па­ли их все. Обо­шёл Са­ха­лин и Ку­ри­лы. В ко­ман­де ме­ня хо­ро­шо при­ня­ли. Учи­те­лем мо­и­ми стал боц­ман Пан­чен­ко. Чем-то я ему при­гля­нул­ся… Мо­жет, сно­ров­кой и ис­пол­ни­тель­ностью, а мо­жет, же­ла­ни­ем стать по­лез­ным ко­ман­де. Ты же зна­ешь, не бо­юсь ра­бо­ты.

В об­щем, Пан­чен­ко за мной при­гля­ды­вал, по­мо­гал по­сти­гать мор­ское де­ло на прак­ти­ке.

Ког­да пос­ле пер­во­го рей­са вер­нул­ся, чувст­во­вал се­бя уже мор­ским вол­ком. По­том бы­ло ка­бо­таж­ное суд­но. Хо­ди­ли мы от мы­са до мы­са, бра­ли гру­зы, до­став­ля­ли по на­зна­че­нию. Та­ких рей­сов бы­ло мно­го, и мой прак­ти­чес­кий опыт силь­но по­мог мне впо­следст­вии в мо­ре­ход­ке, ку­да ме­ня при­ня­ли опять же не без по­мо­щи боц­ма­на Пан­чен­ко.

Я по­че­му-то был твёр­до уве­рен, что ты ждёшь ме­ня. А ещё ду­мал, что пос­ле учёбы я при­еду за то­бой. Но слу­чи­лась вой­на. Все пла­ны сме­ша­лись. Кур­сан­тов мо­би­ли­зо­ва­ли. Я ока­зал­ся на во­ен­ном ко­раб­ле, на бро­не­нос­це.

Ме­ня опре­де­ли­ли на на­блю­да­тель­ную баш­ню сле­дить за ми­на­ми. Не бу­ду опи­сы­вать все ужа­сы. Это по­всед­нев­ная жизнь вой­ны. Я очень быст­ро по­нял, что на­до мень­ше ду­мать о зав­траш­нем дне, по­сколь­ку его прос­то мо­жет не быть.

Пер­вое вре­мя каж­дый япон­ский сна­ряд, разо­рвав­ший­ся вб­ли­зи, при­но­сил жи­вот­ный страх. Слож­но опи­сать, что с то­бой про­ис­хо­дит. Как буд­то ты рас­тво­ря­ешь­ся, но не до кон­ца, по­то­му что жи­вой.

По­том на­чи­на­ешь при­вы­кать к осо­бо­му свис­ту сна­ря­дов, гро­хо­ту, ды­му, без­умию бой­ни…

Пос­ле не­сколь­ких сра­же­ний нас силь­но по­тре­па­ло, не­сколь­ко сна­ря­дов вле­те­ло в ко­рабль, но наш бро­не­но­сец са­мо­хо­дом вер­нул­ся на ба­зу в Порт-Ар­тур. Нас встре­ча­ли как ге­ро­ев. В го­ло­ве по­сто­ян­но сто­ял свист па­да­ю­ще­го сна­ря­да. Я был в та­ком оту­пе­нии, что ни­че­го не по­ни­мал и ду­мал толь­ко об од­ном — по­кое и ти­ши­не.

Ко­рабль го­то­ви­ли к но­во­му по­хо­ду: ва­ри­ли про­бо­и­ны, ла­та­ли па­луб­ные ме­ха­низ­мы, за­гру­жа­ли бое­ком­плек­том, топ­ли­вом, во­дой. Эки­па­жу раз­ре­ши­ли уволь­не­ние. Я про­дол­жал се­бя чувст­во­вать как в ту­ма­не. Ид­ти мне бы­ло не­ку­да и не к ко­му, и я от­пра­вил­ся в сад. На­шёл тихую ал­лею и устро­ил­ся на ла­воч­ке. Бы­ло так за­ме­ча­тель­но ти­хо, слов­но и нет ни­ка­кой вой­ны, слов­но ко­раб­ли сто­ят се­бе на рей­де, не ожи­дая тре­во­ги и но­во­го бое­во­го по­хо­да.

Мне бы­ло так хо­ро­шо от этой ти­ши­ны, что в ка­кой-то мо­мент я со­всем за­был, как и по­че­му ока­зал­ся на этой те­нис­той ал­лее. Воз­мож­но, я да­же за­дре­мал, а про­снул­ся от то­го, что кто-то ти­хо­неч­ко гла­дит мою ла­донь. Гос­по­ди, Оль­га, это бы­ла ты. Я не мог про­из­нес­ти ни сло­ва, а ты мол­ча­ла, по­ло­жив свою ма­лень­кую ла­дош­ку на мои ог­ру­бев­шие ру­ки. Ты то­же мол­ча­ла. Прос­то си­де­ла, смот­ре­ла на ме­ня и мол­ча­ла. При­хо­ди­ли и ухо­ди­ли ка­кие-то док­то­ра. По­том ме­ня устро­и­ли в по­воз­ке и дол­го ку­да-то вез­ли. Но ты всё вре­мя бы­ла ря­дом, ты не от­хо­ди­ла и под­дер­жи­ва­ла ме­ня.

Даль­ше бы­ло вот что. Я оч­нул­ся в боль­нич­ной па­ла­те. И это уже бы­ла явь. Ока­за­лось, что во вре­мя боя ме­ня кон­ту­зи­ло. В го­ро­де, на ла­воч­ке, где, как мне ка­за­лось, ме­ня на­стиг сон, я по­те­рял со­зна­ние, и ме­ня от­пра­ви­ли в тыл. Ты не по­ве­ришь, но в се­бя я при­шёл… на Бай­ка­ле. Там пря­мо на льду по­стро­и­ли са­мый на­сто­я­щий гос­пи­таль, где ра­не­ные до­жи­да­лись, ког­да их от­пра­вят даль­ше в Ир­кут­ск.

На на­шем Бай­ка­ле слу­чи­лось чу­до ещё раз. Ты при­шла ко мне во сне. На этот раз я уви­дел те­бя в одеж­де сест­ры ми­ло­сер­дия. И, как в про­ш­лом сне, твоя ру­ка ле­жа­ла на мо­ей, и, мне ка­жет­ся, я ви­дел твои слёзы. Я за­пом­нил сон до мель­чай­ших под­роб­нос­тей. При­шёл в се­бя, и ока­за­лось, что ме­ня от­пра­ви­ли в Ир­кут­ск. Ты оста­лась во сне…

Он про­чи­тал вслух это пись­мо, а по­том как-то са­мо со­бой ре­шил от­нес­ти его в ту са­мую ка­ю­ту, где они встре­ча­лись с Оль­гой. «Та» ка­ю­та дол­гое вре­мя во­об­ще не ис­поль­зо­ва­лась. Ле­до­кол пос­ле окон­ча­ния Граж­дан­ской вой­ны вы­хо­дил в рей­сы с пас­са­жи­ра­ми по край­ней на­доб­нос­ти и вы­пол­нял в ос­нов­ном гру­зо­вые пе­ре­воз­ки. «Прос­то» пас­са­жи­ров фак­ти­чес­ки не бы­ло, так что ка­ю­ты, в осо­бен­нос­ти пер­во­го и вто­ро­го клас­са, не ис­поль­зо­ва­лись.

Ка­пи­тан плот­нее за­пах­нул до­ху. Ка­ю­ты пер­во­го и вто­ро­го клас­са на­хо­ди­лись на верх­ней па­лу­бе. До­брать­ся до них, ког­да Ле­до­кол на­кре­нил­ся, бы­ло не­прос­то. То­го и гля­ди по­ка­тишь­ся вниз ку­ба­рем. А ког­да до­брал­ся, раз­вол­но­вал­ся, за­пе­ре­жи­вал, слов­но, от­крыв дверь, мо­жет что-то по­те­рять. Сколь­ко лет про­шло! С тех пор, как слу­чи­лась раз­мол­в­ка с Оль­гой, он тут не был. Всё без из­ме­не­ний — да­же за­на­вес­ки ил­лю­ми­на­то­ров преж­ние, раз­ве что по­блёк­ли от вре­ме­ни.

И стол, и стулья, и тум­боч­ка той пер­во­з­дан­ной ан­глий­ской ком­плек­та­ции. Всё на мес­те. Он при­сел на ле­жан­ку, и вос­по­ми­на­ния вновь на­хлы­ну­ли. Прос­то си­дел, и жизнь про­кру­чи­ва­лись пе­ред гла­за­ми.

…В ка­ю­те бы­ло очень хо­лод­но. Ка­пи­тан ма­ши­наль­но вы­дви­нул ящик пись­мен­но­го сто­ла, ну ку­да же ещё мож­но по­ло­жить пись­мо для Оль­ги?! И уви­дел пла­ток сест­ры ми­ло­сер­дия. По­тя­нул его и под ним об­на­ру­жил сло­жен­ный по­по­лам лист бу­ма­ги с над­писью «Для Ми­ти»…

ЛЕ­ДО­КОЛ

Про­ви­дец

Ле­до­кол был счаст­лив. На­ко­нец он осво­бо­дил­ся от тай­ны, ко­то­рую хра­нил столь­ко лет.

— Эх, был бы на пла­ву, при­ба­вил бы уз­лов. В тот мо­мент, ког­да ка­пи­тан в ка­ю­те си­дел и пла­кал без стес­не­ния (а ко­го стес­нять­ся, не ме­ня же, сталь­но­го, в са­мом де­ле!), я вспо­ми­нал свою ко­ман­ду. Вре­мя от вре­ме­ни лю­ди ухо­ди­ли, на их мес­то при­хо­ди­ли дру­гие. Не все мне нра­ви­лись, а не­ко­то­рых во­об­ще тер­петь не мог. Но боль­шинст­во — от­лич­ные му­жи­ки: мат­ро­сы Алек­сан­др Ко­ро­лёв, Ва­си­лий Сы­со­ев, Ми­ха­ил Си­ми­нов, смен­ный ко­че­гар Ан­дрей Су­ха­рев, ру­ле­вой Ни­ко­лай Ско­тин.

Мой эки­паж и эки­паж бра­та «Бай­ка­ла» по­пол­ня­лись толь­ко луч­ши­ми! Всё-та­ки не ка­кая-то мо­ре­ход­ка — Ле­до­ко­лы! Во­об­ще, все, кто вхо­дил в эки­паж, офи­ци­аль­но име­но­ва­лись слу­жа­щи­ми, по­то­му что оба ле­до­ко­ла вхо­ди­ли в служ­бу Бай­каль­ской же­лез­но­до­рож­ной пе­ре­пра­вы. И по­то­му кро­ме мат­ро­сов, ко­че­га­ров, му­сор­щи­ков, по­мощ­ни­ков ка­пи­та­на, мас­те­ро­вых, ма­ши­нис­тов на ле­до­ко­лах слу­жи­ли за­ве­ду­ю­щие во­до­от­лив­ны­ми средст­ва­ми, ру­ле­вые, чер­тёж­ни­ки кон­то­ры служ­бы, мат­ро­сы до­ка, по­мощ­ни­ки тех­ни­ка и дру­гие.

«Мы бы­ли друж­ной ко­ман­дой», — по­ду­мал Ле­до­кол и взг­руст­нул. Те­перь дру­гие вре­ме­на. От ча­с­тых прос­то­ев ста­ли на­ру­шать дис­цип­ли­ну. Так, по ме­ло­чам, то тут, то там не до­де­лы­ва­ли, остав­ля­ли на зав­тра. Вот на мель се­ли — от­че­го, по­че­му?

Я не раз слы­шал, как ка­пи­тан и стар­пом за­чи­ты­ва­ли важ­ные со­об­ще­ния эки­па­жу. Про нас в га­зе­те то­же на­пи­шут обя­за­тель­но. За­го­ло­во­чек да­дут брос­кий, чтоб вни­ма­ние при­влечь. Да хоть бы та­кой: «Что по­ка­за­ло рас­сле­до­ва­ние при­чин ава­рии ле­до­ко­ла „Ан­га­ра“». И текст под стать, чтоб сра­зу ви­нов­но­го обо­зна­чить, чтоб дру­гим не­по­вад­но бы­ло. К при­ме­ру, так: «Ава­рия ле­до­ко­ла „Ан­га­ра“, об­ра­тив­шая на се­бя боль­шое вни­ма­ние на­шей об­щест­вен­нос­ти, пред­став­ля­ет со­бой факт гру­бо­го на­ру­ше­ния слу­жеб­ной дис­цип­ли­ны и пре­ступ­но-ха­лат­но­го от­но­ше­ния к слу­жеб­ным обя­зан­нос­тям эки­па­жа суд­на».
Ле­до­кол по­ёжил­ся. Склад­но по­лу­ча­ет­ся. Все кру­гом ни при чём, толь­ко Ле­до­кол и его ко­ман­да. По­том, на­вер­ное, разо­вьют те­му «Пред­ва­ри­тель­ное изу­че­ние при­чин ава­рии по­ка­за­ло, что со сто­ро­ны ко­ман­ди­ра и вах­тен­ных на­чаль­ни­ков при не­се­нии служ­бы бы­ли на­ру­ше­ны эле­мен­тар­ные пра­ви­ла охран­но­го су­до­вож­де­ния…»

Даль­ше при­со­чи­нят, что­бы прав­до­по­доб­но бы­ло: «…ско­рость хо­да не опре­де­ля­лась и не за­но­си­лась в вах­тен­ный жур­нал. При за­пи­си кур­сов не ука­зы­ва­лось, ка­кие имен­но кур­сы (ком­пас­ные, маг­нит­ные или ис­тин­ные) и ка­кие им со­от­вет­ст­во­ва­ли скло­не­ния и де­ви­а­ция. Так­же, а это ос­нов­ное, при пе­ре­ме­не кур­сов не опре­де­ля­лось мес­то суд­на ме­то­да­ми, вы­те­ка­ю­щи­ми из мор­ской на­уки, а по на­блю­да­е­мым тра­вер­зам (ост­ров Кол­ты­гей и Верх­нее Из­го­ловье Св. Но­са) не ука­за­ны пе­лен­ги та­ко­вых.

Учи­ты­вая, что весь путь от мы­са По­кой­ни­ки до ме­с­та ава­рии был со­вер­шён днём при яс­ной и ти­хой по­го­де, спо­кой­ном со­сто­я­нии озе­ра, при яс­ной ви­ди­мос­ти го­ри­зон­та и при на­ли­чии на суд­не всех не­об­хо­ди­мых при­бо­ров для ко­раб­ле­вож­де­ния (ком­па­сы, мер­ка­тор­ские кар­ты, ли­ней­ки, цир­куль, транс­пор­тир, пе­лен­га­тор, ло­ты, секс­тант, хро­но­метр и пр.), при хо­ро­шей ви­ди­мос­ти двух опо­зна­ва­тель­ных то­чек (ма­як „Уш­ка­ний“ и Верх­нее Из­го­ловье Свя­то­го Но­са), по ко­то­рым мож­но бы­ло опре­де­лить­ся да­же без зна­ния сфе­ри­чес­кой и плос­кой три­го­но­мет­рии, а лишь с по­зна­ни­ем од­ной эле­мен­тар­ной пла­ни­мет­рии, при­хо­дит­ся кон­ста­ти­ро­вать, что ава­рия яви­лась следст­ви­ем пре­ступ­но-ха­лат­но­го от­но­ше­ния су­до­во­ди­те­лей, при­вед­ше­го к не­пра­виль­но­му ис­чис­ле­нию пу­ти.

Од­нов­ре­мен­но из ма­те­ри­а­лов ава­рии уста­нов­ле­но пол­ное раз­ло­же­ние ко­ман­ды, вплоть до то­го, что че­рез 6 ча­сов пос­ле ава­рии три чет­вер­ти ко­ман­ды, в чис­ле 39 че­ло­век, во гла­ве с по­мощ­ни­ком ко­ман­ди­ра Си­ми­но­вым, не­взи­рая на ка­те­го­ри­чес­кое за­пре­ще­ние ко­ман­ди­ра, бро­си­ли суд­но и ушли в Бар­гу­зин».

Ле­до­кол за­ду­мал­ся. От­лич­но, что без по­ли­ти­ки по­лу­чи­лось? Если так, то про­не­сёт. Как го­во­рит Ка­пи­тан — глав­ное, с на­ро­дом оста­вать­ся да в его вра­ги не по­пасть. От­ту­да воз­вра­та не­ту.

Мда. Важ­но, чем за­мет­ку за­кон­чат. Ма­ши­на под­ска­зы­ва­ет, что бу­дет при­мер­но так:

«Всё это, т. е. от­но­ше­ние к служ­бе ад­ми­нист­ра­ции, по­ве­де­ние час­ти ко­ман­ды, кла­дёт гряз­ное, по­зор­ное пят­но на бай­каль­цев-вод­ни­ков.

За­слу­жен­ное на­ка­за­ние долж­ны по­нес­ти пря­мые ви­нов­ни­ки это­го по­зор­но­го яв­ле­ния, а прав­ле­ние па­ро­ходст­ва, про­фес­си­о­наль­ные и пар­тий­ные ор­га­ни­за­ции из ана­ли­за его долж­ны при­нять сроч­ные ме­ры к предот­вра­ще­нию по­доб­ных слу­ча­ев вновь».

Ей-бо­гу, без по­ли­ти­ки чувст­ву­ет­ся ка­кая-то не­до­ска­зан­ность. Твёр­дос­ти не хва­та­ет, что ли, ме­тал­ла в го­ло­се. Удов­летво­рит­ся об­щест­вен­ность, ко­то­рая от име­ни на­ро­да го­во­рить бу­дет? Ува­жит ли их та­кой текст? Не по­тре­бу­ет­ся ли жертв?

Пред­по­ло­жим, ре­шат, что кро­ви не нуж­но. Тог­да кон­цо­воч­ка для об­щест­вен­нос­ти мо­жет вы­гля­деть так:

«В дан­ный мо­мент ле­до­кол „Ан­га­ра“ бла­го­да­ря при­ня­тым ме­рам с ме­ли снят, про­бо­и­на за­де­ла­на, и он на­хо­дит­ся в пол­ной ис­прав­нос­ти кор­пу­са и всех ме­ха­низ­мов. Че­рез не­сколь­ко дней ле­до­кол бу­дет по­став­лен на зим­нюю сто­ян­ку в без­опас­ное мес­то».

Как я склад­но за­кон­чил. Да­же не ве­рит­ся, что всё это вре­мя я трусь дни­щем о мель.

Ле­до­кол за­ду­мал­ся. Без под­пи­си как-то не очень. По­ста­вить своё на­сто­я­щее имя — «Ле­до­кол „Ан­га­ра“»? Ты­кать нач­нут: сам о се­бе, лю­би­мом, на­пи­сал, всех по­ру­гал, всех по­жу­рил. Ни­ко­го не пред­ло­жил на­ка­зать по всей стро­гос­ти вре­ме­ни — ка­жет­ся, так те­перь го­во­рят. Нет, луч­ше под­пи­шусь «Штур­ман даль­не­го пла­ва­ния». По-мо­е­му, кра­си­во! Эх, мог бы я пи­сать, взял бы бу­ма­гу и по­ло­жил на ней сло­во за сло­вом, а по­том спря­тал до той по­ры, по­ка по­явит­ся что-то в га­зе­те. По­том бы уди­ви­лись, ка­кой всё-та­ки ле­до­кол про­ви­дец!

Гла­ва 10

КА­ПИ­ТАН

Моя ле­дя­ная ма­гист­раль

Ка­пи­тан ещё дол­го пе­ре­чи­ты­вал пись­мо и каж­дый раз буд­то за­но­во про­жи­вал про­ш­лое. Здесь, в пол­ном оди­но­чест­ве, он чувст­во­вал осо­бен­но хо­ро­шо, слов­но ма­ши­на вре­ме­ни пе­ре­нес­ла его в про­жи­тое и про­кру­чи­ва­ет, по­ка­зы­ва­ет дав­ниш­ние кар­тин­ки. Впо­ру по­ду­мать, что он во­все и не в про­ш­лом, а в на­сто­я­щем!

…Ког­да я при­шёл в се­бя пос­ле кон­ту­зии, ещё ка­кое-то вре­мя про­был в Лист­ве­нич­ном. Из ар­мии ме­ня спи­са­ли, вра­чи, ра­зу­ме­ет­ся, по­со­ве­то­ва­ли от­дох­нуть, на­брать­ся сил. Но я не умел от­ды­хать — в том смыс­ле, что не знаю, как ор­га­ни­зо­вать этот са­мый от­дых, и по­то­му сра­зу на­шёл се­бе ра­бо­ту — устро­ил­ся здесь же, в Лист­ве­нич­ном, на Бай­ка­ле на ле­дя­ную до­ро­гу, ко­то­рую при­ду­мал князь Хил­ков, а со­ору­дил ир­кут­ский ку­пец Да­вид Ми­хай­ло­вич Куз­нец. В на­ро­де эту до­ро­гу на­зы­ва­ли по ста­рин­ке — зим­ник. Но на са­мом де­ле эта са­мая что ни на есть на­сто­я­щая дейст­ву­ю­щая же­лез­но­до­рож­ная ма­гист­раль, толь­ко ле­дя­ная — как и всё тут на Бай­ка­ле, — уни­каль­ное ин­же­нер­ное со­ору­же­ние. Князь, ко­неч­но, был уди­ви­тель­ным ми­нист­ром, та­ких ещё на­до по­ис­кать. Пос­ле его ухо­да с пос­та — ис­ка­ли! Не на­шли!

Ког­да в 1900 го­ду за­вер­ши­ли по­строй­ку участ­ков Транс­си­ба от Ир­кут­ска до стан­ции Бай­кал (тот са­мый мыс Ба­ран­чик — порт Бай­кал) и от Мы­со­вой до Сре­тен­ска, об­ра­зо­вал­ся кру­го­бай­каль­ский «раз­рыв», ко­то­рый не по­зво­лял же­лез­ной до­ро­ге стать сквоз­ной. Учас­ток от пор­та (стан­ции) Бай­кал до Мы­со­вой был за­вер­шён зна­чи­тель­но поз­же. Да­вид Куз­нец по­лу­чил под­ряд, и на­ча­лось… Рель­сы про­ло­жи­ли меж­ду стан­ци­я­ми Бай­кал и Тан­хой — 40 верст, до стан­ции Пе­ре­ём­ная — 45 верст и до Мы­со­вой — 72 вер­сты.

По этой са­мой на­сто­я­щей же­лез­ной до­ро­ге днём и ночью шли во­ен­ные эше­ло­ны и пас­са­жир­ские по­ез­да. Они ис­прав­но пе­ре­бра­сы­ва­ли пас­са­жи­ров и арес­тан­тов, ра­бо­чих и пе­ре­се­лен­цев. По ней пе­ре­во­зи­ли поч­ту, слу­жеб­ную кор­рес­пон­ден­цию, де­неж­ную вы­руч­ку, сек­рет­ные слу­жеб­ные по­сыл­ки.

По­лу­чи­лось! При­ду­ман­ный кня­зем Хил­ко­вым бай­каль­ский ле­до­вый учас­ток Транс­си­ба со сво­и­ми служ­ба­ми дви­же­ния, пу­те­вы­ми об­ход­чи­ка­ми, свя­зис­та­ми и ре­монт­ны­ми бри­га­да­ми дейст­во­вал… Ана­ло­гов в ми­ре не сыс­кать!

Ме­ня на­зна­чи­ли отве­чать за пас­са­жир­ские пе­ре­воз­ки. Как это ра­бо­та­ло? Лю­дей уса­жи­ва­ли в от­кры­тые и за­кры­тые ко­ше­вы и пе­ре­во­зи­ли на вос­точ­ный бе­рег, где они пе­ре­са­жи­ва­лись в ва­го­ны и дви­га­лись даль­ше. На се­ре­ди­не пу­ти на Бай­ка­ле воз­ник це­лый го­ро­док с тёп­лы­ми по­ме­ще­ни­я­ми для от­ды­ха, в том чис­ле с вра­чеб­ны­ми ба­ра­ка­ми, в од­ном из ко­то­рых ког­да-то ле­чи­ли и ме­ня. Де­ре­вян­ные стро­е­ния внут­ри оби­ли вой­ло­ком, ко­то­рый пре­крас­но дер­жал теп­ло. Всем пас­са­жи­рам вы­да­ва­ли до­хи, шу­бы, по­лу­шуб­ки и ва­лен­ки.

Ва­го­ны, плат­фор­мы по рель­сам тас­ка­ли танк-па­ро­во­зы. Эти не­боль­шие па­ро­вые тя­га­чи без ус­та­ли тру­ди­лись, оста­нав­ли­ва­ясь лишь для до­за­прав­ки во­дой и уг­лём. Для них по­стро­и­ли осо­бые во­до­кач­ки в спе­ци­аль­ных буд­ках, ко­то­рые так­же утеп­ли­ли вой­ло­ком. Во­до­кач­ка бы­ла про­ще не­ку­да — про­рубь с на­со­сом. Же­лез­ная печ­ка не да­ва­ла ей за­мёрз­нуть. Во­ду ка­чал вруч­ную смот­ри­тель. 12–15 ми­нут — и танк-па­ро­воз про­дол­жал свой путь.

У при­ста­ни Бай­кал со­ору­ди­ли не­сколь­ко ба­ра­ков для ям­щи­ков — каж­дый день по­ез­да под­во­зи­ли для них фу­раж. За­па­сы бы­ли сде­ла­ны ог­ром­ные, ведь ис­поль­зо­ва­лось бо­лее 2000 ло­ша­дей!

Ло­шад­ки то­же тру­ди­лись не пе­ре­ста­вая. Они об­слу­жи­ва­ли глав­ным об­ра­зом стро­и­тельст­во Кру­го­бай­каль­ской же­лез­ной до­ро­ги, но и по­мо­га­ли в до­став­ке пас­са­жи­ров, стро­и­те­лей и… ту­рис­тов. По­след­ние при­ез­жа­ли на Бай­кал да­же в го­ды вой­ны!

Од­наж­ды я уви­дел ве­ре­ни­цу ло­ша­дей, ко­то­рая тя­ну­лась вдоль Кру­го­бай­кал­ки. Она бы­ла та­кой длин­ной, что го­ло­ва ка­ра­ва­на сли­ва­лась с го­ри­зон­том! Од­нов­ре­мен­но ещё один ка­ра­ван сле­до­вал к Тан­хою. На бай­каль­ском льду, слег­ка при­по­ро­шен­ном сне­гом, это смот­ре­лось не­обык­но­вен­но кра­си­во. Ока­за­лось, что экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ли с проб­ны­ми вы­ез­да­ми. На­сто­я­щая ра­бо­та на­ча­лась с 12 ян­ва­ря, ког­да ос­нов­ные рей­сы ле­до­ко­лов за­вер­ша­лись и на­чи­на­лась экс­плу­а­та­ция гу­же­вой пе­ре­пра­вы.

А ещё я на­блю­дал не­обык­но­вен­ное зре­ли­ще ночью. Вдоль гу­же­вой трас­сы и ле­дя­ной до­ро­ги за­жгли кост­ры, ко­то­ры­ми осве­ща­ли на­прав­ле­ние пу­ти. Ог­нен­ная лен­та раз­ре­за­ла ночь. По­на­ча­лу да­же ста­ло страш­но: а ну как кост­ры рас­то­пят лёд и Бай­кал «за­ды­шит». Вон, у стан­ции По­ло­вин­ка об­ра­зо­ва­лась ши­ро­кая по­лынья раз­ме­ром боль­ше 50 са­же­ней. Не зная то­го, мо­ло­дой ям­щик на пол­ном хо­ду въехал в про­мо­и­ну на па­ре ло­ша­дей и ушёл под во­ду. В дру­гой раз не­да­ле­ко от мы­са Ба­ран­чик в щель уго­ди­ла ко­ше­ва с че­тырь­мя пас­са­жи­ра­ми. Сла­ва бо­гу, под­о­спе­ли ра­бо­чие с Кру­го­бай­кал­ки.

…Раз­мах пе­ре­во­зок был прос­то ог­ро­мен. При­шлось да­же со­ста­вить от­дель­ную ве­до­мость при­бы­тия по­движ­но­го со­ста­ва со льда Бай­ка­ла и убы­тия.

По ра­бо­те я не­сколь­ко раз ез­дил на танк-па­ро­во­зе до Мы­со­вой и об­рат­но. Стран­ное ощу­ще­ние от со­зна­ния, что под то­бой безд­на! Но бай­каль­ский лёд дер­жал! Я тог­да по­ду­мал, ка­кие ме­та­мор­фо­зы — на од­ном пя­тач­ке про­ис­хо­дят две раз­ные ис­то­рии: для Ле­до­ко­ла глав­ное за­ня­тие — ло­мать, ко­лоть лёд, а для па­ро­во­зи­ка быть уве­рен­ным, что этот же са­мый лёд проч­ный и вы­дер­жит вес его и ве­ре­ни­цы ва­го­нов!

Од­наж­ды ме­ня вы­зва­ли в управ­ле­ние бай­каль­ской пе­ре­пра­вы и по­про­си­ли со­про­во­дить груп­пу кор­рес­пон­ден­тов ан­глий­ских га­зет, ко­то­рые хо­те­ли осмот­реть «Ле­дян­ку». Они бы­ли в вос­тор­ге от до­ро­ги. Всё фо­то­гра­фи­ро­ва­ли бай­каль­ский лёд. А по­том до Мы­со­вой до­би­ра­лись на Ле­до­ко­ле ан­глий­ской же по­строй­ки. И сно­ва вос­тор­ги…

Я поч­ти год про­слу­жил на «Ле­дян­ке», по­ка не по­пал на Ле­до­кол ру­ле­вым.

Боц­ман Ве­ню­ков вни­ма­тель­но по­смот­рел на ме­ня и ко­рот­ко про­ба­сил: «Лю­бовь Ле­до­ко­ла Ле­до­ко­лы­ча на­до за­слу­жить! Если что — мы те­бе по­мо­жем! Об­ра­щай­ся!» Че­рез год ме­ня на­зна­чи­ли боц­ма­ном, ещё че­рез па­ру лет — стар­по­мом, пе­ред са­мой Граж­дан­ской вой­ной я при­ме­рил ки­тель Ка­пи­та­на.

ЛЕ­ДО­КОЛ

О лей­те­нан­те Кол­ча­ке

Ут­ром 14 ян­ва­ря 1904 го­да па­ром-ле­до­кол «Бай­кал» сде­лал по­след­ний рейс с во­ин­ским гру­зом и от­пра­вил­ся на зи­мов­ку в Лист­ве­нич­ное. А я, ле­до­кол «Ан­га­ра», от­пра­вил­ся к при­ста­ни на стан­цию Бай­кал. Вес­ной ме­ня ждал пла­ву­чий док и не­об­хо­ди­мый ре­монт.

По мне, так луч­ше бы зи­мо­вать где-ни­будь во льдах. На стан­ции бы­ло так шум­но и тес­но, а с от­кры­ти­ем гу­же­вой пе­ре­пра­вы и ле­дя­ной до­ро­ги, как го­во­рил Ка­пи­тан, и во­все слу­чил­ся апо­ка­лип­сис. Что это зна­чит, мне ни­кто не объ­яс­нил, но я при­мер­но до­га­дал­ся, по-на­ше­му — вол­не­ние, бу­ря или шторм. День и ночь при­ез­жа­ли и уез­жа­ли лю­ди, ва­го­ны, па­ро­во­зы, ло­ша­ди. День и ночь при­во­зи­ли и раз­гру­жа­ли мас­су се­на и ке­ро­си­на. Го­рю­чие ма­те­ри­а­лы по при­чи­не от­сут­ст­вия скла­дов ста­ви­ли где по­па­ло и как по­па­ло. Не дай бог, по­лых­нёт — ни од­но­го ва­го­на не вы­та­щат. При этом средств для борь­бы с по­жа­ром ни­ка­ких! Ну что за лю­ди! Всё сме­ша­лось, всё дви­га­лось, всё сроч­но, всё быст­ро…

Ожи­дал­ся оче­ред­ной при­езд ми­нист­ра пу­тей со­об­ще­ния кня­зя Хил­ко­ва. Он лич­но хо­тел про­ин­спек­ти­ро­вать стро­и­тельст­во ле­дя­ной до­ро­ги, ко­то­рая, кста­ти го­во­ря, оги­ба­ла путь, по ко­то­ро­му обыч­но хо­ди­ли мы с бра­том. Это на тот слу­чай, если и нас по край­ней не­об­хо­ди­мос­ти при­зо­вут к ра­бо­те рань­ше схо­да боль­шо­го льда. А ещё князь на­ме­ре­вал­ся осмот­реть про­клад­ку те­ле­граф­ной ли­нии для об­слу­жи­ва­ния пе­ре­пра­вы. Опять же на слу­чай вы­хо­да из строя дейст­ву­ю­щей. Здесь осо­бая ис­то­рия. На мо­мент вой­ны с Япо­ни­ей по Кру­го­бай­каль­ско­му трак­ту дейст­во­вал лишь один те­ле­граф­ный про­вод для об­ще­ния меж­ду управ­ле­ни­я­ми За­бай­каль­ской же­лез­ной до­ро­ги и За­бай­каль­ем. В на­ча­ле 1904 го­да меж­ду стан­ци­я­ми Ир­кут­ск и Мы­со­вая уста­но­ви­ли ско­ро­пе­ча­та­ю­щие ап­па­ра­ты.

Меж­ду тем про­пуск­ная спо­соб­ность до­ро­ги бла­го­да­ря раз­лич­ным но­вым внед­ре­ни­ям уве­ли­чи­ва­лась, а про­дви­же­ние кор­рес­пон­ден­ции из-за вы­рос­ших объ­ёмов за­труд­ня­лось. А те­перь вни­ма­ние, по па­мя­ти ци­ти­рую «Вест­ник За­бай­каль­ской же­лез­ной до­ро­ги», ко­то­рый по­сто­ян­но чи­тал Ка­пи­тан. «А так как в то вре­мя по­ез­да, ар­тил­ле­рий­ский груз и вой­ска пе­ре­во­зи­лись че­рез озе­ро Бай­кал на ле­до­ко­ле „Бай­кал“ и от ко­ли­чест­ва рей­сов ле­до­ко­ла за­ви­се­ла и успеш­ность пе­ре­воз­ки, а не­своев­ре­мен­ная пе­ре­да­ча де­пеш о дви­же­нии на­груз­ки ле­до­ко­ла вы­зва­ла бы из­лиш­нюю его за­держ­ку у при­ста­ней Бай­кал и Тан­хой, то по ини­ци­а­ти­ве и при­ка­за­нию Ми­нист­ра пу­тей со­об­ще­ния кня­зя М. И. Хил­ко­ва, дол­гое вре­мя на­хо­див­ше­го­ся на Бай­ка­ле и лич­но ру­ко­во­див­ше­го Бай­каль­ской пе­ре­пра­вой, на стан­ци­ях Бай­кал и Тан­хой бы­ли уста­нов­ле­ны стан­ции бес­про­вод­но­го те­ле­гра­фа для пе­ре­да­чи так на­зы­ва­е­мых Ле­до­коль­ных де­пеш».

Ра­бо­ту стан­ции до­ве­ли до со­вер­шенст­ва. Опыт­ный те­ле­гра­фист на клю­че бес­про­во­лоч­но­го те­ле­гра­фа пе­ре­да­вал до 20 слов в ми­ну­ту!

Для сво­е­го вре­ме­ни, с учётом ме­тео­ус­ло­вий Бай­ка­ла этот те­ле­граф — пер­вый бес­про­во­лоч­ный те­ле­граф в Рос­сии — был уни­каль­ным спо­со­бом свя­зи!

…Ожив­ле­ние на Бай­ка­ле ца­ри­ло не­бы­ва­лое! На­ро­ду в пор­ту, в Лист­ве­нич­ном, в ле­дя­ном го­род­ке ста­но­ви­лось всё боль­ше и боль­ше. Хо­те­лось раз­вле­че­ний. На­ча­ли «чу­дить». По ве­че­рам в по­сёл­ке и в зи­мовь­ях, ко­то­рые по­стро­и­ли ря­дом, ста­ли уп­раж­нять­ся в ре­воль­вер­ной стрель­бе, устра­ива­ли за­бе­ги на ко­шев­ках, трой­ках — кто быст­рее!

А ка­кой гость был у ме­ня од­наж­ды — боц­ман Бе­ги­чев Ни­ки­фор Алек­се­е­вич. Он не прос­то мор­ская родст­вен­ная ду­ша — член арк­ти­чес­кой экс­пе­ди­ции лей­те­нан­та Кол­ча­ка. Да, да, да! Той са­мой, ко­то­рая ис­ка­ла в се­вер­ных мо­рях ба­ро­на Тол­ля, по­ляр­но­го пу­те­шест­вен­ни­ка и ис­сле­до­ва­те­ля Арк­ти­ки.

Се­вер Си­би­ри я пом­ню смут­но, хо­тя ме­ня и вез­ли к мес­ту сбор­ки на Бай­кал се­вер­ным мор­ским пу­тём. На­де­юсь, мне прос­тят от­ры­воч­ные вос­по­ми­на­ния, ведь я был со­вер­шен­но в разо­бран­ном ви­де. Они на­хлы­ну­ли на ме­ня, ког­да стар­пом чи­тал ко­ман­де рас­сказ боц­ма­на Бе­ги­че­ва, опуб­ли­ко­ван­ный в мест­ной га­зе­те:

«С чрез­вы­чай­ны­ми уси­ли­я­ми, с боль­шим ко­ли­чест­вом по­тра­чен­ной энер­гии уда­лось до­ста­вить частью на оле­нях, частью на со­ба­ках вель­бот с сто­яв­ше­го близ устья Ле­ны па­ро­хо­да „За­ря“ на мыс „Свя­той Нос“. 6 мая 1903 го­да экс­пе­ди­ция по­ки­ну­ла ма­те­рик, от­пра­вив­шись на со­ба­ках по льду на ост­ров Ля­хов­ский.

Прой­дя ост­ро­ва Ля­хов­ские, Боль­шой и Ма­лый, экс­пе­ди­ция бла­го­по­луч­но при­бы­ла на ост­ров Ко­тель­ный, в юго-вос­точ­ную часть его, где и при­шлось за­ле­то­вать, так как мо­ре бы­ло по­кры­то льда­ми. В июле мо­ре осво­бо­ди­лось ото льдов и, оста­вив на о. Ко­тель­ном чле­на экс­пе­ди­ции Оле­ни­на для ис­сле­до­ва­ния это­го ост­ро­ва, экс­пе­ди­ция от­плы­ла на вель­бо­те в ко­ли­чест­ве се­ми че­ло­век на ост­ров „Но­вую Си­бирь“, ку­да и при­бы­ла, обо­гнув с юж­ной сто­ро­ны о. Фад­де­ев­ский, к на­ча­лу ав­гус­та. Не мед­ля, экс­пе­ди­ция ре­ши­лась со­вер­шить осталь­ную часть пла­ва­ния, имен­но 150 верст до о. Бен­нет­та, и это рас­сто­я­ние бла­го­да­ря бла­гоп­ри­ят­ным усло­ви­ям: по­пут­но­му вет­ру и от­сут­ст­вию льдов — бы­ло прой­де­но в 2 су­ток. Прав­да, экс­пе­ди­ци­о­не­рам не встре­ти­лось ни од­ной льди­ны до­ста­точ­ной ве­ли­чи­ны, что­бы от­дох­нуть на ней, но с дру­гой сто­ро­ны, по мне­нию Бе­ги­че­ва, если бы льдов бы­ло столь­ко же, как в тот год, ког­да ба­рон Толль от­пра­вил­ся на о. Бен­нет­та, то эта по­след­няя экс­пе­ди­ция окон­чи­лась бы не­удач­но.

Итак, экс­пе­ди­ция на ост­ров Бен­нет­та. Сей­час же по вы­хо­де на су­шу на­ткну­лись на сле­ды че­ло­ве­ка: боль­шая ку­ча кам­ней, сло­жен­ных че­ло­ве­чес­кой ру­кой, скры­ва­ла под со­бой шку­ру, сня­тую с уби­то­го бе­ло­го мед­ве­дя.

Тут же вб­ли­зи бы­ла най­де­на бу­тыл­ка с до­ку­мен­том, из ко­то­ро­го от­кры­лось, что в не­сколь­ких вер­стах от это­го ме­с­та на­хо­дит­ся по­вар­ня ба­ро­на Тол­ля. По­тре­бо­ва­лось не­мно­го вре­ме­ни, что­бы най­ти по­вар­ню, но ког­да во­шли в нее, то к ужа­су экс­пе­ди­ци­о­не­ров ока­за­лось, что она пус­тая, хо­лод­ная, за­ин­де­вев­шая. Ни ма­лей­ше­го при­зна­ка жи­вых лю­дей в ней не ока­за­лось.

За­то до­ку­мен­ты ба­ро­на Тол­ля, най­ден­ные в по­вар­не, разъ­яс­ни­ли сле­ду­ю­щее: ба­рон Толль, аст­ро­ном Зи­бер и два их спут­ни­ка в июле от­пра­ви­лись с бай­дар­кою на со­ба­ках по на­прав­ле­нию к Бен­нет­та. Отой­дя пять миль от „Вы­со­ко­го Мы­са“ с ост­ро­ва „Но­вая Си­бирь“, ба­рон Толль при­ко­лол со­бак и сел на льди­ну со все­ми спут­ни­ка­ми и бай­дар­кой и при по­пут­ном вет­ре дви­гал­ся по на­прав­ле­нию к Бен­нет­та, но, не дой­дя 20 миль до Бен­нет­ты, льди­на норд-вес­том ста­ла от­кло­нять­ся к за­па­ду от же­ла­тель­но­го на­прав­ле­ния. Тог­да ба­рон Толль и его спут­ни­ки со­шли со льди­ны на бай­дар­ку и на ней бла­го­по­луч­но до­бра­лись до Бен­нет­ты. Всё пу­те­шест­вие это на со­ба­ках, льди­не и бай­дар­ке дли­лось 20 су­ток.

На Бен­нет­та ба­рон Толль про­был око­ло трёх ме­ся­цев. Здесь им бы­ло най­де­но ста­до оле­ней в 30 го­лов, из ко­то­рых не­зна­чи­тель­ная часть бы­ла уби­та для про­пи­та­ния, из шкур же бы­ли сши­ты одеж­ды.

Даль­ней­шая охо­та за на­ступ­ле­ни­ем тём­но­го вре­ме­ни, се­вер­ной но­чи ока­за­лась не­воз­мож­ной. Здесь же, зна­чит, экс­пе­ди­ци­о­не­ра­ми бы­ла по­стро­е­на по­вар­ня и остав­ле­ны зна­ки их пре­бы­ва­ния. 26 сен­тяб­ря, имея про­ви­зии на 14 дней, экс­пе­ди­ци­о­не­ры все в пол­ном здо­ровье, не­вре­ди­мые от­пра­ви­лись во гла­ве с ба­ро­ном Тол­лем в об­рат­ный путь с бай­дар­кой по тон­ко­му льду. Оста­вить зем­лю и пус­тить­ся в та­кой опас­ный путь в тём­ное вре­мя их мог за­ста­вить толь­ко не­до­ста­ток про­ви­зии, по мне­нию Бе­ги­че­ва. На этом и об­ры­ва­ют­ся из­вес­тия о ба­ро­не Тол­ле и его спут­ни­ках, ве­ро­ят­но, за­тёр­тых льда­ми в ут­лом су­дё­ныш­ке сре­ди хо­лод­но­го мо­ря.

…Экс­пе­ди­ция лей­те­нан­та Кол­ча­ка, про­быв на Бен­нет­та двое су­ток, от­пра­ви­лась в об­рат­ный путь. Че­рез двое су­ток при­ста­ли к ост­ро­ву Но­вая Си­бирь не­мно­го вос­точ­нее же­ла­тель­но­го на­прав­ле­ния — мы­са Вы­со­ко­го — вследст­вие бу­ри и про­тив­но­го вет­ра, от­кло­нив­ше­го их на вос­ток. От­ту­да экс­пе­ди­ция на­пра­ви­лась на ма­те­рик, за­би­рая по пу­ти экс­пе­ди­ци­о­не­ров, оста­вав­ших­ся на ост­ро­вах Фад­де­ев­ском и Ко­тель­ном…

14 де­каб­ря пред­по­ла­га­ет­ся вы­езд из с. Ка­зачь­е­го лей­те­нан­та Кол­ча­ка… С не­тер­пе­ни­ем ждём при­бы­тия в Якут­ск счаст­ли­вых пу­те­шест­вен­ни­ков, так слав­но окон­чив­ших взя­тое ими на се­бя опас­ное пред­при­я­тие.

Якут­ск. 2 ян­ва­ря 1904 г. Опуб­ли­ко­ва­но в га­зе­те „Вос­точ­ное обо­зре­ние“ 24 ян­ва­ря 1904 г.».

Стар­пом за­кон­чил чте­ние. В ка­ют-ком­па­нии на­ча­лось ожив­лён­ное об­суж­де­ние услы­шан­но­го. Мно­гие ис­крен­не и убеж­дён­но хва­ли­ли Кол­ча­ка, сме­ло­го по­ляр­но­го пу­те­шест­вен­ни­ка и ис­сле­до­ва­те­ля Арк­ти­ки. Раз­ве кто-то мог пред­по­ло­жить, что это бу­ду­щий ад­ми­рал и дик­та­тор, Вер­хов­ный пра­ви­тель Рос­сии?

Про­дол­же­ние сле­ду­ет