De profundis

Каринэ Арутюнова

​

Об идентичности

​

Иден­тич­ность — это, преж­де все­го, боль­но. До­воль­но час­то это по­вод для гор­дос­ти, это что-то, на­пол­ня­ю­щее те­бя не­ким (зна­ни­ем? чувст­вом? осо­зна­ни­ем?), но ча­ще все­го это бо­лез­нен­но. Не знаю, ка­ким бу­дет мир без иден­тич­нос­ти, без осо­зна­ния се­бя кем-то.

Ман­дельш­там, не осо­зна­вая сво­е­го ев­рейст­ва, вряд ли так под­роб­но смог бы опи­сать «дух юда­из­ма». И вряд ли смог столь зор­ко, столь глу­бо­ко «уви­деть», «услы­шать» Ар­ме­нию, не бу­ду­чи иден­тич­ным са­мо­му се­бе.

Имен­но «осо­зна­ю­щий при­над­леж­ность, родст­во» не ки­чит­ся этим и не вы­пя­чи­ва­ет, на­про­тив, он мо­жет по­зво­лить се­бе быть бо­лее су­ро­вым по от­но­ше­нию к соп­ле­мен­ни­кам, по­то­му что, за­гля­нув в глу­би­ны са­мо­го се­бя, он пре­крас­но пой­мёт и бла­гост­ное, и ге­ро­и­чес­кое, и, увы, не­до­стой­ное ап­ло­дис­мен­тов.

Ка­ко­во это быть кем-то? Ар­мя­ни­ном, ев­ре­ем, чу­ва­шем — да­лее про­из­воль­но. Где та ме­ра ве­сов, на ко­то­рой мож­но взве­сить чувст­во «се­бя», не­раз­рыв­но свя­зан­ное с близ­ки­ми по кро­ви и по ду­ху (и за­час­тую пер­вое не яв­ля­ет­ся усло­ви­ем вто­ро­го).

Слу­чай­ное, ли­бо не­слу­чай­ное, сте­че­ние об­сто­я­тельств — и вот она, иден­тич­ность — точ­но кар­кас, фун­да­мент, на ко­то­ром про­из­рас­та­ет всё про­чее.

В ка­кой мо­мент она ста­но­вит­ся важ­ной? На­вер­ное, в са­мый бо­лез­нен­ный.
Те­ряя всё, са­мое се­бя, жизнь (ее фи­зи­чес­кое на­пол­не­ние), че­ло­век хва­та­ет­ся за ка­мень (да, тот са­мый стёр­тый ка­мень из де­рев­ни Ши­ка­гох), за сте­ны до­ма, со­бо­ра, за вы­те­сан­ные из кам­ня бук­вы, за сним­ки, вос­по­ми­на­ния.

Ухо­дя, че­ло­век вы­би­ра­ет из мно­жест­ва что-то од­но. Са­мое до­ро­гое. Для ко­го-то это ка­мень, для ко­го-то бук­ва, для ко­го-то ис­та­ива­ю­щий вда­ле­ке об­раз — до­ма, че­ло­ве­ка.

Ухо­дя, мой отец по­про­сил при­нес­ти две ве­щи. Биб­лию на ар­мян­ском (в ко­рич­не­вом тус­клом пе­ре­плёте, с жел­то­ва­ты­ми тон­ки­ми стра­ни­ца­ми) и оч­ки. Не знаю, мог ли он чи­тать в том со­сто­я­нии. Но знаю точ­но, ему бы­ло важ­но уй­ти ар­мя­ни­ном, уно­ся в ду­ше са­мое цен­ное. Собст­вен­ную иден­тич­ность и чувст­во Бо­га в се­бе.

Каж­дый день я даю се­бе сло­во не смот­реть до­ку­мен­таль­ные кад­ры вой­ны и те­перь — так на­зы­ва­е­мо­го ми­ра. Каж­дый день я обе­щаю се­бе не углуб­лять­ся в под­роб­нос­ти, от ко­то­рых сты­нет кровь. Каж­дый день я обе­щаю се­бе по­пы­тать­ся не пи­сать об этом стран­ном, бо­лез­нен­ном, му­чи­тель­ном чувст­ве — ут­роб­ной, кров­ной свя­зи с се­год­няш­ни­ми со­бы­ти­я­ми.

Что я мо­гу? Гу­се­ни­цы боль­шой и под­лой по­ли­ти­ки, как и преж­де, бес­че­ло­веч­но да­вят, остав­ляя ощу­ще­ние бо­ли и гне­ва, гне­ва и сты­да. Я ви­жу лю­дей, по кир­пи­чи­ку раз­би­ра­ю­щих собст­вен­ные до­ма, я ви­жу горь­кий ис­ход, и моё чувст­во — той са­мой иден­тич­нос­ти (На­ре­ка­ци, Ко­ми­тас, Аз­на­вур, Аве­ти­сян, Ма­те­восян) — кор­чит­ся от бо­ли и со­стра­да­ния, за­тме­вая со­бой все про­чие чувст­ва.

Что я мо­гу, че­ло­век, жи­ву­щий на вто­ром эта­же услов­но­го до­ма слу­чай­но­го — в ре­зуль­та­те то­го са­мо­го сте­че­ния об­сто­я­тельств — оте­чест­ва? Что мо­жет каж­дый из нас?

По­жа­луй, единст­вен­ное: не пря­тать­ся, не из­ви­нять­ся, про­жи­вать весь спек­тр (от гор­дос­ти до сты­да, от гне­ва до бес­си­лия), пы­та­ясь со­хра­нить глав­ное. То, что ни­кто не смо­жет от­нять, от­ни­мая зем­лю, ут­варь, жизнь. Для ко­го-то это «вид из ок­на», для ко­го-то бук­ва, для ко­го-то «сло­во к Бо­гу, иду­щее из глу­бин серд­ца»*.
 

*«Сло­во к Бо­гу, иду­щее из глу­бин серд­ца». Гри­гор На­ре­ка­ци, «Кни­га скорб­ных пес­но­пе­ний».