Отдел прозы

Станислав Гольдфарб

​

Капитан и ледокол

Продолжение. Начало в № 15, 16

Гла­ва 5

КА­ПИ­ТАН

Де­воч­ка Оля

Ка­пи­тан про­снул­ся от хо­ло­да — да­же кон­чик но­са за­ле­де­нел. Сде­лал по­пыт­ку за­лезть с го­ло­вой под оде­я­ло, не по­мог­ло.

По­ёжи­ва­ясь, Ка­пи­тан встал. Ос­то­рож­но по­тро­гал бур­жуй­ку — осты­ла.

Скло­нив­шись к топ­ке, раз­дул ис­кор­ки до языч­ков и под­бро­сил уг­ля. Уже ког­да огонь на­брал си­лу и стал ве­се­ло гу­лять по стен­кам пе­чур­ки, при­сел ря­дом на ни­зень­кой та­бу­ре­точ­ке, на­ки­нул на се­бя оде­я­ло и, про­тя­нув ру­ки к теп­лу, за­стыл.

Ру­ки со­гре­лись, и вско­ре уже все­му те­лу ста­ло теп­ло. Силь­но жар­ко он то­же не лю­бил. Это толь­ко в по­го­вор­ке жар кос­тей не ло­мит. Ещё как ло­мит.

Ста­ло душ­но­ва­то, и он при­от­крыл дверь ка­ю­ты, впус­кая хо­лод­ный воз­дух. Поч­ти сра­зу ста­ло хо­лод­но.

Ка­пи­тан усмех­нул­ся, всё, как в жиз­ни: чуть впра­во, чуть вле­во — и уже не ко­лея… «Ни­ка­ко­го ба­лан­са, — по­ду­мал Ка­пи­тан. — Всё до­сти­га­ет­ся уп­раж­не­ни­ем, ме­то­дом ты­ка, ну, или до­го­ва­ри­вать­ся на­до. Где сре­дин­ная точ­ка меж­ду „ве­се­ло — груст­но“, „мно­го — ма­ло“, „есть — нет“?.. Как об­на­ру­жить и по­чувст­во­вать, что это имен­но она — се­ре­дин­ка? Ког­да те­бе хо­ро­шо? По­кой­но? Ког­да ухо­дит тре­во­га? Как? Ста­нет хо­лод­но — под­ко­че­га­рим, ста­нет теп­ло — под­сту­дим».

Най­дя та­кой прос­той вы­ход, он впал в со­сто­я­ние, ког­да ты не спишь, а ке­ма­ришь, разо­млев­ши пос­ле хо­ло­да в теп­ле. И раз­ве мож­но на­звать сном то со­сто­я­ние, ког­да ос­та­ёшь­ся на­сто­ро­же и не те­ря­ешь ре­аль­нос­ти… Впро­чем, гля­дя на сгор­бив­шу­ю­ся фи­гу­ру Ка­пи­та­на, при­мос­тив­ше­го­ся на са­мо­дель­ной та­бу­ре­точ­ке для хо­зяйст­вен­ных нужд, рас­слаб­лен­но­го, с опу­щен­ной го­ло­вой, ру­ка­ми, без­воль­но ле­жа­щи­ми на ко­ле­нях, мог­ло по­ка­зать­ся, что он спит или дрем­лет. Но ни­че­го это­го не бы­ло и в по­ми­не, прос­то Ка­пи­та­ну в та­кой по­зе бы­ло удоб­но вспо­ми­нать.

…Он хо­ро­шо за­пом­нил день, ког­да спус­ка­ли на во­ду па­ром-ле­до­кол «Бай­кал» — 17 июня 1899 го­да. На­ка­ну­не в Лист­ве­нич­ном по­яви­лись в боль­шом ко­ли­чест­ве жан­дар­мы и во­ен­ные. Они об­хо­ди­ли дом за до­мом, ос­мат­ри­ва­ли ка­зён­ные стро­е­ния, про­ве­ря­ли всех жиль­цов при­мор­ско­го по­сёл­ка, ве­ли раз­го­во­ры с вла­дель­ца­ми трак­ти­ров, гос­ти­ниц, встре­ча­лись с управ­ля­ю­щи­ми па­ро­ход­ных ком­па­ний.

Ожи­да­лось боль­шое сте­че­ние на­ро­да, при­езд вы­со­ко­го на­чальст­ва — спуск пер­во­го рос­сий­ско­го ле­до­ко­ла был со­бы­ти­ем да­ле­ко не мест­но­го зна­че­ния. И не дай бог, объ­явят­ся аги­та­то­ры и ни­ги­ли­с­ты-бом­бо­ме­та­те­ли! Спа­си и по­ми­луй!

За день до со­бы­тия при­был сам ир­кут­ский во­ен­ный ге­не­рал-гу­бер­на­тор Го­ре­мы­кин. Он то­же ста­рал­ся по­спеть всю­ду и лич­но убе­дить­ся в го­тов­нос­ти к тор­жест­вен­но­му со­бы­тию.

Па­ром-ле­до­кол «Бай­кал» сто­ял на ста­пе­ле и воз­вы­шал­ся сво­им ги­гант­ским кор­пу­сом над всем. Ка­за­лось, он за­сло­нял со­бой про­ти­во­по­лож­ный бе­рег!

Ко­рабль был кра­сив и при­тя­ги­вал взо­ры. Этим не пре­ми­ну­ли вос­поль­зо­вать­ся мест­ные фо­то­гра­фы: же­ла­ю­щих сни­ма­ли на фо­не ста­пе­лей, Ха­мар-Да­ба­на, си­я­ю­ще­го сво­и­ми бе­лос­неж­ны­ми шап­ка­ми, Ан­га­ры, Ша­ман-кам­ня, а по­том пред­ла­га­ли кар­точ­ки к про­да­же…

Гро­ма­ди­на па­ро­ма-ле­до­ко­ла, это­го во­и­те­ля со льда­ми, по­ко­и­лась на спе­ци­аль­ных сан­ках-са­лаз­ках, ко­то­рые, в свою оче­редь, сто­я­ли на ска­те, по ко­то­ро­му раз­ма­за­ли три ты­ся­чи пу­дов са­ла.

«Бай­кал» не мог ви­деть се­бя со сто­ро­ны или сво­е­го от­ра­же­ния в про­зрач­ных во­дах Лист­вен­нич­ной бух­ты, но по вос­тор­жен­ным ли­цам, улыб­кам и хо­ро­ше­му на­стро­е­нию по­ни­мал: им не прос­то гор­дят­ся, но ис­крен­не вос­хи­ща­ют­ся.

Око­ло ле­до­ко­ла, ко­то­рый вот-вот долж­ны бы­ли спус­тить на во­ду, сно­ва­ло мно­жест­во лю­дей и сре­ди них, ко­неч­но, де­ти: го­род­ские, ко­то­рые при­еха­ли вмес­те с ро­ди­те­ля­ми из Ир­кут­ска, и мест­ные, для ко­то­рых па­ром-ле­до­кол был сво­им, здеш­ним… Вот они-то, зна­ко­мые с тем, как рож­дал­ся ис­по­лин, ве­се­ли­лись без­за­бот­нее всех, шны­ряя чуть ли не под са­мым брю­хом ко­раб­ля.

И хо­тя охра­на по­сто­ян­но от­го­ня­ла их от опас­ной чер­ты, раз­ве за все­ми усле­дишь? Востро­но­сень­кая, ка­ре­гла­зая дев­чуш­ка, за­смот­рев­шись на мор­ско­го цик­ло­па из де­ре­ва и ста­ли, про­пус­ти­ла сиг­нал к спус­ку и, ког­да ко­рабль дви­нул­ся на сво­их са­лаз­ках в мо­ре, за­це­пи­лась за что-то плать­и­цем и её по­та­щи­ло в во­ду.

Все взо­ры бы­ли на­прав­ле­ны на па­ром-ле­до­кол, все смот­ре­ли вверх, на гро­ма­ди­ну, ко­то­рая мед­лен­но ухо­ди­ла на встре­чу с Бай­ка­лом. Са­лаз­ки та­щи­ли ре­бён­ка, ещё мгно­ве­ние — и бе­ды бы­ло бы не из­бе­жать. Са­ма дев­чон­ка от ужа­са, ка­за­лось, про­гло­ти­ла язык, не кри­ча­ла и не пы­та­лась осво­бо­дить­ся…

Ка­пи­тан уже и сам не пом­нил, как и по­че­му он ока­зал­ся ря­дом, ка­кая си­ла вы­бро­си­ла его ту­да, где вот-вот долж­на бы­ла про­изой­ти страш­ная тра­ге­дия. Всё про­изо­шло в ка­кие-то се­кун­ды. Под­ско­чил и что бы­ло си­лы вце­пил­ся в дев­чон­ку… Са­лаз­ки про­дол­жа­ли та­щить и уже у са­мо­го уре­за, вы­рвав ку­сок тка­ни, ушли в во­ду…

А па­ром-ле­до­кол «Бай­кал» уже был в мо­ре, тол­па ап­ло­ди­ро­ва­ла, иг­рал ор­кестр, и на них по-преж­не­му ни­кто не об­ра­щал вни­ма­ния.
— Ты че­го? — на­ко­нец при­шёл в се­бя Ка­пи­тан. — Чуть под сан­ки не уле­те­ла!

Дев­чон­ка про­дол­жа­ла мол­чать.
— Слышь, ты язык не про­гло­ти­ла?

Дев­чон­ка мед­лен­но се­ла.
— Те­перь мам­ка на­ру­га­ет.

Она рас­те­ря­но по­смот­ре­ла на платье, разо­рван­ное вни­зу. Его уже не за­што­пать.
— Жи­ва оста­лась! А если за­ру­га­ет, рас­ска­жи ей, как чуть в Бай­ка­ле не ис­ку­па­лась! Как те­бя звать?
— Оль­га.
— А я Дмит­рий, Ми­тя, что ли. Ра­бо­таю в ме­ха­ни­чес­ком, при мас­те­рах на обу­че­нии…

…Так они и по­зна­ко­ми­лись. А по­том по­дру­жи­лись. Ви­де­лись ред­ко, хо­тя оба жи­ли и ра­бо­та­ли в Лист­вен­нич­ном. Бу­ду­щий Ка­пи­тан — на су­до­вер­фи, она — на под­хва­те в ры­бац­кой бри­га­де. Иног­да, ког­да уда­ва­лось вы­рвать­ся, ухо­ди­ли на бе­рег ан­гар­ско­го ис­то­ка и де­ли­лись сек­ре­та­ми, меч­та­ли о бу­ду­щем.

Так и шло вре­мя. Ока­за­лось, что идёт оно очень быст­ро. Вро­де день толь­ко на­чи­на­ет­ся, а уж и не­де­ля про­ле­те­ла. Оль­га уеха­ла в Ир­кут­ск, окон­чи­ла ме­ди­цин­ские кур­сы и ста­ла сест­рой ми­ло­сер­дия. Ка­пи­тан меч­тал о мо­ре­ходст­ве и, ког­да по­яви­лась воз­мож­ность, устро­ил­ся на ка­те­рок-бе­гу­нок, что це­лы­ми дня­ми шны­рял меж­ду Лист­вен­нич­ным и мы­сом Ба­ран­чик. Ко­ман­да ка­тер­ка бы­ла, как шу­ти­ли, «на тро­их» — ко­че­гар, ка­пи­тан да мат­рос, то есть он, Ка­пи­тан.

По та­ко­му ма­ло­людст­ву Ка­пи­та­ну при­хо­ди­лось быть на под­хва­те вез­де и по­сти­гать, со­от­вет­ст­вен­но, мор­ские на­уки, обу­ча­ясь все­му — и ло­цию чи­тать, и за штур­ва­лом сто­ять, и швар­то­вать­ся, и па­лу­бу дра­ить. А ког­да ка­пи­тан ка­тер­ка за­бо­лел, но­вым ка­пи­та­ном стал он, Дмит­рий.

Го­ды шли, они взрос­ле­ли, а их от­но­ше­ния пре­вра­ти­лись во что-то бо­лее серь­ёз­ное.

ЛЕ­ДО­КОЛ

Трид­цать один

Сесть на мель для ко­раб­ля — де­ло на­ио­бид­ней­шее, рав­но как и опас­ное, в осо­бен­нос­ти ког­да по­ни­ма­ешь, что по­мощь при­дёт не зав­тра, и да­же не пос­ле­зав­тра. По­ка под­тя­нет­ся нуж­ная тех­ни­ка, по­ка во­до­ла­зы смо­гут об­сле­до­вать мес­то ава­рии и кор­пус ле­до­ко­ла…

Вот и тор­чу тут, жду от бе­ре­га по­го­ды. Так всег­да Ка­пи­тан го­во­рил, по­го­да — суть про­ис­хо­дя­щее на бе­ре­гу. А если шторм? А если слу­чит­ся жим и вет­ры по­го­нят лёд на бе­рег?! Тог­да ва­ри­ан­тов не­мно­го — ско­рее все­го, вы­бро­сит на су­шу.

— Это бу­дет бес­слав­ный ле­до­коль­ный ко­нец, — мыс­ли­лось Ле­до­ко­лу. — Дол­го пла­кать, на­вер­ное, и не ста­нут. Ска­жут: «Он своё от­слу­жил ве­рой и прав­дой». И то — без ма­ло­го трид­цать лет на хо­ду. Фа­сон дер­жу, внеш­не вы­гля­жу хоть ку­да, но «лю­ди добрые» всег­да най­дут­ся. Кто-ни­будь на­чальст­ву­ю­щий поды­то­жит: по­су­ди­на своё от­ра­бо­та­ла, мо­раль­но уста­ре­ла. А вот и нет! Мо­гу! Ещё как мо­гу! И по­том, ре­во­лю­ци­он­ное про­ш­лое при­пом­ню! Да, имен­но при­пом­ню, имею за­слу­ги пе­ред ре­во­лю­ци­ей и тру­до­вым на­ро­дом! Хо­тя тут как по­вер­нуть…

Ле­до­кол вспом­нил 1920 год и вздрог­нул всем кор­пу­сом.

Это бы­ло вре­мя, ког­да «крас­ные» ста­ли сроч­но фор­ми­ро­вать во­ен­ную фло­ти­лию. Ска­жи­те на ми­лость, ну ка­кие во­я­ки из не­ук­лю­жих и ти­хо­ход­ных бай­каль­ских су­дов?! Их стро­и­ли, что­бы тас­кать ку­пе­чес­кие гру­зы и пе­ре­во­зить пас­са­жи­ров. Так нет, прос­ти гос­по­ди, по­да­вай ре­во­лю­ции фло­ти­лию!.. Кол­ча­ков­цы и бе­ло­че­хи на­пи­ра­ли, «крас­ные» обо­ро­ня­лись и на­сту­па­ли, и об­ра­зо­вал­ся це­лый фронт — При­бай­каль­ский, а внут­ри не­го ло­каль­ный — меж­ду Мы­со­вой и Слю­дян­кой. В об­щем, по­ста­ви­ли на во­ен­ный рейд всех, кто был на пла­ву: «Кру­го­бай­ка­лец», «Лей­те­нант Ма­лы­гин», «Граф Му­равь­ёв-Амур­ский», «Ин­но­кен­тий», «Ми­ха­ил», да­же па­ро­вой ка­те­рок под на­зва­ни­ем «Вол­на» — и тот вклю­чи­ли. А флаг­ма­ном, ко­неч­но, стал па­ром-ле­до­кол «Бай­кал». И, ра­зу­ме­ет­ся, я.

Стар­ший брат всё вре­мя «вор­чал»: то уголь при­ве­зут ху­дой, то смаз­ка слиш­ком вяз­кая, то за­пас­ных час­тей ед­ва на один ре­монт да­дут. И во­об­ще, го­нять па­ром-ле­до­кол по чис­той во­де, как ка­кое-ни­будь ка­бо­таж­ное суд­но, это где ж та­кое ви­да­но?!

Зря он, ко­неч­но, сер­дил­ся и был всем не­до­во­лен. Му­жи­ки в ко­жан­ках яс­но же за­яви­ли: «По за­ко­нам во­ен­но­го вре­ме­ни». Что это озна­ча­ет точ­но, я не знал, но по­нял — всё серь­ез­но, тем бо­лее, го­во­ри­ли они твёр­до, со сталью в го­ло­се, а это уже по-на­ше­му.

Впро­чем, и мне бы­ло от­че­го по­вор­чать и по­уру­сить. На­до ж та­кое при­ду­мать — за­крыть об­шив­кой ка­пи­тан­скую руб­ку! На­ру­ши­ли весь стиль мо­е­го ан­глий­ско­го об­ра­за, да и об­зор стал ни­ку­дыш­ный.

По­том пу­шек и пу­ле­мётов на­та­щи­ли, слов­но я — во­ен­ный фре­гат. А уж ког­да про­тив­ник стал по мне па­лить, я и во­все рас­те­рял­ся. За­чем? За­чем столь­ко сил и тру­да бы­ло вло­же­но в нас с бра­том при на­шем рож­де­нии, что­бы вот так без­дар­но пус­тить ко дну?! Вна­ча­ле по­ду­мал, мо­жет, это учеб­ные иг­ры ка­кие?.. Но по­ле­те­ли сна­ря­ды со сто­ро­ны Кру­го­бай­каль­ской же­лез­ной до­ро­ги. Они ста­ли ло­жить­ся ря­дом, да так куч­но, что я по­нял — це­лят­ся со зна­ни­ем де­ла. Один за­ле­тел мне под кор­му — сла­ва бо­гу, толь­ко крас­ку обо­драл! Ока­за­лось, в Лист­вен­нич­ном за­се­ли бе­ло­че­хи, а в Тан­хое — крас­ные, а мы с бра­том — ров­но по­се­ре­дин­ке, на ог­не­вой ли­нии. Во­ору­же­ние лич­но у ме­ня ока­за­лось так се­бе, че­го уж там, пря­мо ска­жу: пар­ши­вень­кое. Че­ты­ре пу­ле­мёта и две пу­шеч­ки: из них по Лист­вен­нич­но­му и да­ли-то па­ру вы­стре­лов — да ку­да там, толь­ко чаек пу­гать! А от­ту­да в от­вет гау­би­ца шмальну­ла. Ну, вот так и вое­ва­ли — от­ту­да че­хи па­ли­ли, а с мо­ей па­лу­бы вен­гры-ин­тер­на­ци­о­на­ли­с­ты. И та­кие в ту по­ру здесь ока­за­лись. Без­об­ра­зие, ко­неч­но, ко­го сю­да толь­ко не по­на­еха­ло!.. Си­де­ли бы по до­мам, не­уж­то у се­бя до­ма де­ла пе­ре­ве­лись? Че­го они здесь не ви­да­ли, и за­чем Си­би­ри бы­ло на них гла­зеть?! Я вот ду­маю, что-то не так слу­чи­лось в мо­ём мо­ре, что ино­стран­ные ле­ги­о­не­ры па­ли­ли в ко­го хо­те­ли, и сек­ли ко­го за­бла­го­рас­су­дит­ся. Лад­но бы мы са­ми, рос­си­я­не, меж со­бой раз­би­ра­лись, но ино­стран­щи­на! В ме­ня и мо­их пас­са­жи­ров!..

Ког­да все на­стре­ля­лись вдо­сталь, крас­ные ре­ши­ли де­сант вы­са­дить. Опять же, вен­гры-ин­тер­на­ци­о­на­ли­с­ты эти бы­ли в аван­гар­де…

…Ле­до­кол при­тих, при­слу­шал­ся: что там у Ка­пи­та­на в ка­ю­те? Пе­ре­жи­ва­ет, ко­неч­но, Ка­пи­тан. Ночью вста­вал, хо­дил, гре­мел чем-то. Не спит­ся ему. Как тут за­снёшь? Да­же у ме­ня, сталь­но­го, столь­ко вос­по­ми­на­ний, а он не же­лез­ный, то­же, по­ди, на­хлы­ну­ло.

Па­мять у Ле­до­ко­ла то­же бы­ла сталь­ная, и он от­лич­но пом­нил этот до­ку­мент, ко­то­рый вслух чи­тал Ка­пи­тан: «24 де­каб­ря 1919 го­да вос­ста­ние в ир­кут­ских пред­месть­ях Глаз­ко­во и Зна­мен­ское. В го­ро­дах так мно­го шта­бов и на­чальств всех ран­гов и мас­тей, что ни­кто не зна­ет кто ко­го стар­ше. Кол­ча­ков­ская контр­раз­вед­ка, про­зе­вав под­го­тов­ку вос­ста­ния, на­вёр­сты­ва­ет…»

Двад­цать чет­вёр­то­го де­каб­ря по­шли пер­вые аре­с­ты. Кто-то сдал ад­рес, где на­хо­ди­лись при­част­ные к ан­ти­кол­ча­ков­ско­му за­го­во­ру: ули­ца Иеру­са­лим­ская, дом семь­де­сят семь.

Ка­жет­ся, на по­ис­ки за­го­вор­щи­ков бро­си­ли все си­лы. День и ночь в гос­ти­ни­це «Мо­дерн», ста­рень­ком не­боль­шом двух­э­таж­ном де­ре­вян­ном зда­нии с ба­шен­кой, — ре­зи­ден­ции со­ве­та ми­нист­ров кол­ча­ков­ско­го пра­ви­тельст­ва, — шли до­про­сы. Меж­ду про­чим, имен­но в ней в 1904 го­ду оста­нав­ли­вал­ся А. В. Кол­чак, ког­да при­ез­жал в Ир­кут­ск. Впро­чем, здесь воз­мож­на ошиб­ка. Контр­раз­вед­ка и Пра­ви­тельст­вен­ный кон­вой рас­по­ла­га­лись в дру­гом мес­те — в не­боль­шом двух­э­таж­ном кир­пич­ном зда­нии на Боль­шой.

Ра­бо­та­ли две­над­цать про­ку­ро­ров.

В контр­раз­вед­ке, го­во­рят, пы­та­ли. Один из арес­то­ван­ных не вы­дер­жи­ва­ет и ука­зы­ва­ет на вто­рой пункт, где груп­пи­ро­ва­лись участ­ни­ки вос­ста­ния. За­хва­ти­ли ещё во­сем­над­цать че­ло­век.

Так контр­раз­вед­ка арес­то­ва­ла часть ру­ко­водст­ва По­лит­цент­ра в Ир­кут­ске. Вос­ста­ние не уда­лось. Но По­лит­центр успел объ­явить ад­ми­ра­ла Кол­ча­ка вра­гом на­ро­да. Сло­во не пой­ма­ешь — Кол­чак так и остал­ся для тай­ги, се­ла и го­ро­да вра­гом. А про мно­го­чис­лен­ные его за­слу­ги, по­ляр­ные его по­дви­ги в то вре­мя ни­кто не вспо­ми­нал.

На­чаль­ник контр­раз­вед­ки Че­ре­па­нов со­об­ща­ет ата­ма­ну Се­мёно­ву те­ле­гра­фом: «Арес­то­ван ко­ми­тет си­бир­ских тер­ро­рис­тов в мо­мент об­суж­де­ния во­про­са о вы­ступ­ле­нии. По при­ка­зу глав­ко­ма вой­ск лик­ви­ди­руй­те ука­зан­ных лиц».

Их дейст­ви­тель­но пе­ре­да­ли се­мёнов­ско­му ге­не­ра­лу с кра­си­вой фа­ми­ли­ей Ски­пет­ров. А на Ле­до­ко­ле ко­ман­до­ва­ли под­пол­ков­ник Си­пай­ло и на­чаль­ник гар­ни­зо­на стан­ции Бай­кал Год­лев­ский. При­ка­зы от­да­вал Си­пай­ло. Чет­вёр­то­го ян­ва­ря арес­то­ван­ных на под­во­дах увез­ли в Лист­вен­нич­ное.

Их бы­ло трид­цать и ещё один. Ко­ман­дир кон­воя вы­кри­ки­вал фа­ми­лии об­ре­чён­ных, пе­ре­да­вая их па­луб­ной охра­не:

Кор­зин,
Ор­ле­ан­ский,
Фи­лип­пов,
Ер­мо­ла­ев,
Ми­хай­лов,
Мар­ков,
Оклад­ни­ков,
Кор­на­ков,
Кон­драть­ев,
По­ру­чи­ков,
Ко­пы­ле­вич,
Ду­би­нин,
Фа­де­ев,
Да­ни­лов,
Со­бо­лев,
Мак­си­мов,
Ве­се­лов,
Ка­ры­мов,
Мор­ген­штерн,
Зе­мен­ков,
Вар­зин­ский,
Хо­рош­ков,
Но­ви­ков,
Пет­ров,
Пер­ку­нов,
Боб­ров,
Вол­чек,
Ко­га­нов­ский,
Ду­хов­ни­ков,
Ми­ло­ва­нок,
Су­ха­ров.
Ещё на­зы­ва­ли Ауне­на, Храб­ко­ва, Те­ре­щен­ко.

Сре­ди тех, кто при­час­тен к убийст­ву, Год­лев­ский, Кол­чин, Лу­кин, Лю­ба, Си­пай­ло, Чер­ных, Ра­шев­ский.
Ско­рее все­го, па­ла­чей бы­ло боль­ше, но ис­то­рия по­ка­мест скры­ва­ет их име­на.

Трид­цать од­но­му, трид­цать од­но­му, трид­цать од­но­му… при­ка­за­ли раз­деть­ся. Они уже тог­да долж­ны бы­ли до­га­дать­ся о сво­ей учас­ти и по­пы­тать­ся что-то пред­при­нять для сво­е­го спа­се­ния. Это имен­но тот слу­чай, ког­да спа­се­ние уто­па­ю­щих — де­ло рук са­мих уто­па­ю­щих. Ни­кто им боль­ше не мо­жет прий­ти на по­мощь! Но ни­че­го! Ни­че­го, ни дви­же­ния, ни по­пыт­ки… То ли оце­пе­не­ли от стра­ха, то ли до кон­ца не ве­ри­ли, что их унич­то­жат са­мым звер­ским спо­со­бом.

Вот на­сту­пи­ло шес­тое ян­ва­ря. Я хоть и сталь­ной, но в тот день мне ка­за­лось, я рас­пол­зусь по швам от ужа­са и бо­ли.

Я сра­зу за­по­доз­рил не­лад­ное, ког­да шес­то­го ян­ва­ря к бор­ту при­стал ка­тер и на па­лу­бу под­ня­лись трид­цать и один че­ло­век, ко­то­рые ни­как не по­хо­ди­ли на обыч­ных пас­са­жи­ров. Они бре­ли по па­лу­бе сквозь строй сол­дат и офи­це­ров, не­бри­тые, блед­ные, из­би­тые, с кро­во­под­тёка­ми на ли­цах. Ча­со­вые на­зы­ва­ли их за­лож­ни­ка­ми и об­ра­ща­лись с ни­ми до­воль­но гру­бо — тол­ка­ли, би­ли при­кла­да­ми, пи­на­ли. Их за­гна­ли в ка­ю­ты треть­е­го клас­са. Боль­шинст­во из них бы­ли боль­ше­ви­ка­ми и эсе­ра­ми (я не знаю, что обо­зна­ча­ют эти сло­ва, но кон­во­и­ры на­зы­ва­ли их имен­но так). Те, кто до­ста­вил их на борт, по­сто­ян­но про­из­но­си­ли сло­во «По­лит­центр». И все эти сло­ва — «боль­ше­ви­ки», «эсе­ры», «По­лит­центр» — бы­ли для ме­ня в но­вин­ку, Ка­пи­тан ни­ког­да не про­из­но­сил их.

Спус­тя ка­кое-то вре­мя я на­чал по­ни­мать: мои но­вые пас­са­жи­ры — на­силь­но за­хва­че­ны и до­став­ле­ны как арес­тан­ты. Об этих я слы­шал не раз от чле­нов ко­ман­ды. А «По­лит­центр»… Ну, это что-то вро­де су­до­вой ко­ман­ды, над ко­то­рой из­де­вал­ся пло­хой ка­пи­тан, и они ре­ши­ли под­нять бунт на ко­раб­ле. О вос­ста­ни­ях я то­же кое-что слы­шал. Но мои зна­ния сталь­ные, об­ры­воч­ные… Во­ен­ные на па­лу­бе по­сто­ян­но по­ми­на­ли Кол­ча­ка и за­го­вор про­тив ад­ми­ра­ла. Ста­ло быть, этот са­мый «По­лит­центр» и ре­шил бунт про­тив не­го под­нять. А Кол­чак те­перь уже ад­ми­рал!

Да, в слож­ное вре­мя про­дол­жа­ет­ся моё пла­ва­ние, ко­раб­лю не разо­брать­ся, кто прав, кто ви­но­ват. Моя за­да­ча — по­слуш­но слу­шать руль и ста­рать­ся во всём по­мо­гать ко­ман­де. Что ж не так-то по­шло с его ко­раб­лём? Как же до­пус­тил зна­ме­ни­тый по­ляр­ник, что ко­ман­да пе­ре­ста­ла его слу­шать­ся? Как у лю­дей всё слож­но и за­пу­тан­но! Ах, ад­ми­рал, ад­ми­рал! Ка­кие бы звер­ст­ва ни чи­ни­ли твои сол­да­ты, твои офи­це­ры, а с ни­ми и се­мёнов­цы, ко­то­рые го­то­вы бы­ли и про­тив те­бя са­мо­го шты­ки под­нять, арк­ти­чес­кие по­дви­ги ни­кто не за­бу­дет. Ах, ад­ми­рал, ад­ми­рал! Ка­кие бы по­ляр­ные по­дви­ги вы ни со­вер­ши­ли, звер­ская рас­пра­ва, устро­ен­ная ва­ши­ми под­чи­нён­ны­ми, не прос­тит­ся вам ни­ког­да. И па­мят­ни­ки вам бу­дут не толь­ко «во имя», но и в укор.

Вы зна­е­те, что та­кое ко­ло­туш­ка для ско­ла ко­ра­бель­но­го льда? Или, к при­ме­ру, для око­ла­чи­ва­ния ке­д­ра в пе­ри­од сбо­ра оре­ха?

Нет? Тог­да пред­ставь­те се­бе ле­си­ну дли­ной мет­ра два, или да­же три, на ко­то­рую на­са­жен лист­вен­нич­ный чур­бак. Эта­кий мо­ло­ток ве­ли­ка­на!

…Их раз­де­ли до белья и ста­ли вы­во­дить по од­но­му на па­лу­бу. Для каж­до­го — по­след­ний путь. Не знаю, был ли трез­вым, в сво­ём уме па­лач Кол­чин, ко­то­рый бил за­лож­ни­ка по го­ло­ве ко­ло­туш­кой и сбра­сы­вал в Бай­кал! Ещё был па­лач ка­зак Лу­кин. Он то­же ору­до­вал этой са­мой страш­ной ко­ло­туш­кой, слов­но всю жизнь толь­ко что и де­лал, как бил по­ле­ном по жи­во­му.

Я не знаю, арес­то­ван­ных уже мёрт­вы­ми сбра­сы­ва­ли в мо­ре или они па­да­ли за борт в ле­дя­ное кро­ше­во ещё жи­вые.

Как мож­но бы­ло так быст­ро рас­пра­вить­ся с ТРИД­ЦАТЬЮ и ОД­НИМ ЧЕ­ЛО­ВЕ­КОМ, слож­но для по­ни­ма­ния. И это бы­ла не казнь, а бой­ня — ту­пая, без­жа­лост­ная. Арес­то­ван­ных уби­ва­ли од­но­го за дру­гим. По­том ки­да­ли за борт.

…Шес­тое ян­ва­ря, ка­нун Рож­дест­ва. На па­лу­бе Ски­пет­ров, ге­не­рал Се­ме­нов­ский. По­след­ний при­ка­зал ко­ман­де на­крыть стол на двад­цать пять пер­сон. А тут ещё при­хо­дит из­вес­тие, что па­ро­ход «Кру­го­бай­ка­лец» в Лист­вен­нич­ном за­ти­ра­ет­ся льда­ми. Я иду его вы­ру­чать и на­де­юсь, что, мо­жет быть, остав­ших­ся ещё в жи­вых арес­то­ван­ных в ито­ге вы­са­дят на бе­рег, но тут на­ча­лось…

Уби­вать сно­ва на­ча­ли по пу­ти в Лист­вен­нич­ное. До под­хо­да к се­лу рас­пра­вить­ся со все­ми не успе­ли. До­би­ва­ли на об­рат­ном пу­ти. Я слы­шал, как пе­ре­го­ва­ри­ва­лись меж со­бой за­лож­ни­ки. Я ма­ло что по­нял, кто прав и кто ви­но­ват.

По­том, ког­да всё бы­ло за­кон­че­но, ко­ман­ду па­ла­чей вы­стро­и­ли на кор­мо­вой па­лу­бе. Си­пай­ло рык­нул: «Бла­го­да­рю за служ­бу!» Па­ла­чи в от­вет: «Ра­ды ста­рать­ся!» Их от­пус­ти­ли на бе­рег. На ко­раб­ле встре­ча­ли Рож­дест­во.

…Гро­мых­ну­ло про­тив Кол­ча­ка по всей Си­би­ри. Не мог­ло не гро­мых­нуть! Ког­да нет до­го­во­ра — все зло­деи! Зло­дейст­во ра­ди ве­ли­кой це­ли всё рав­но зло­дейст­во! И на­ча­лась ве­ли­кая месть. То, что ещё осенью во­сем­над­ца­то­го бы­ло «внут­рен­ним де­лом ди­рек­то­рии», бес­ко­неч­ным вы­яс­не­ни­ем, кто луч­ше, кто пра­виль­нее, вза­им­ным не­до­ве­ри­ем и не­до­вольст­вом во­ен­ных и граж­дан­ских, обер­ну­лось кон­флик­том по­ли­ти­чес­ким, ко­то­рый за­тро­нул всех в го­ро­де и в де­рев­не — от го­род­ских обы­ва­те­лей до та­ёж­ни­ков-про­мыс­ло­ви­ков. Ка­пи­тан и стар­пом об­суж­да­ли всё это, а я слу­шал: со­шлись на том, что это из­веч­ная рос­сий­ская ди­лем­ма с вы­бо­ром пу­ти. Ка­пи­тан и стар­пом спо­ри­ли гром­ко, зло, что-то кри­ча­ли, по­ми­на­ли и кос­те­ри­ли всех на чём свет сто­ит. А ведь при­ятельст­во­ва­ли. Ми­лей­шие лю­ди за сто­лом в куб­ри­ке.

Один вы­кри­ки­вал: «Де­мо­кра­тия!» Дру­гой: «Дик­та­ту­ра, де­мо­кра­тия уже не по­мо­жет. За де­мо­кра­ти­ей — ха­ос!» Но­вень­кое сло­во, я та­ко­го ещё не слы­хал, мо­жет, и ни­че­го пло­хо­го?

Я так по­нял из это­го спо­ра Ка­пи­та­на и стар­по­ма, что вы­би­ра­ли курс, ко­то­рым дви­гать­ся луч­ше, и вы­бор был не аб­стракт­ный — зав­траш­ний день за­ви­сел от то­го, кто по­бе­дит. Кол­чак ду­мал, что спа­се­ние стра­ны имен­но в дик­та­ту­ре и мо­би­ли­за­ции. Но Си­бирь не хо­те­ла ни то­го, ни дру­го­го, со­про­тив­ля­лась как мог­ла.

А че­го тог­да хо­те­ла?

Вос­ста­ния про­тив ад­ми­ра­ла шли од­но за дру­гим. Ад­ми­рал, как го­во­рил Ка­пи­тан, упёр­ся в сте­ну! В тай­гу его во­инст­во не пус­ка­ли, там пом­ни­ли, как кол­ча­ков­цы по­ро­ли де­рев­ню за де­рев­ней, без раз­бо­ра, пом­ни­ли рек­ви­зи­ции, разо­рён­ные ам­ба­ры. На вой­не всё боль­ше до­ста­ёт­ся тем, кто на зем­ле.
В го­род то­же не­льзя — кто ж за­бу­дет кол­ча­ков­скую контр­раз­вед­ку? На­тер­пе­лись от неё мно­гие. Нет, на под­держ­ку си­бир­ских го­ро­дов рас­счи­ты­вать не при­хо­ди­лось. Вот и остал­ся единст­вен­ный путь от­ступ­ле­ния — же­лез­ная до­ро­га. А она под кон­тро­лем че­хов! Так я и не по­нял, за ко­го эти братья-сла­вя­не бы­ли? За се­бя, од­на­ко. Су­дя по то­му, как гра­би­ли они про­вин­цию, толь­ко за се­бя…

Гла­ва 6

КА­ПИ­ТАН

Ли­те­ра­тур­ный баттл

Это был, ка­жет­ся, 1927 год. Од­наж­ды в гос­ти к ко­ман­де Ле­до­ко­ла при­еха­ли ли­те­ра­то­ры. Счи­та­лось, что во вре­мя та­ких встреч с тру­до­вы­ми кол­лек­ти­ва­ми лю­ди пи­шу­щие, ин­же­не­ры, так ска­зать, че­ло­ве­чес­ких душ, луч­ше узна­ют жизнь, и это по­мо­жет им пи­сать хо­ро­шие и са­мые хо­ро­шие свои кни­ги. Я в этом не­множ­ко со­мне­вал­ся. Раз­мыш­лял так: вот Пуш­кин или Лер­мон­тов. Они со­всем мо­ло­ды­ми людь­ми бы­ли, ког­да со­зда­ва­ли свои ше­дев­ры, как го­во­рит­ся, по­ро­ху не ню­хав­шие. По­лу­ча­ет­ся, ли­те­ра­тор­ст­во всё-та­ки не столь­ко от опы­та, сколь­ко от­ку­да-то сверху, а по­э­зия и то­го чуть по­вы­ше бу­дет. Взять и на­учить пи­сать хо­ро­шие сти­хи?

…Ме­ня за­ра­нее пре­дуп­ре­ди­ли, бу­дут по­эты Иван Мол­ча­нов-Си­бир­ский и Ана­то­лий Оль­хон. Гос­тям мы с Ле­до­ко­лом всег­да бы­ли ра­ды. Пи­са­те­ли при­еха­ли на ис­хо­де ав­гус­та, ког­да слу­чил­ся не­за­пла­ни­ро­ван­ный рейс на се­вер. Ле­том ле­до­кол за­дейст­во­ва­ли край­не ред­ко, но нуж­но бы­ло сроч­но за­бра­сы­вать гру­зы для зо­ло­тых при­ис­ков, а дру­го­го суд­на для боль­ших пе­ре­во­зок не ока­за­лось.

Я тог­да по­ду­мал: вот и хо­ро­шо, что в рейс пой­дут та­кие не­обыч­ные пас­са­жи­ры, по­ка­жем им свою ху­до­жест­вен­ную са­мо­де­я­тель­ность, по­том они вы­сту­пят пе­ред ко­ман­дой. Про­ве­дём экскур­сию по Ле­до­ко­лу, сво­и­ми гла­за­ми уви­дят, ка­кой за­ме­ча­тель­ный у нас ко­рабль.

…На борт под­ня­лись два мо­ло­дых че­ло­ве­ка. Мол­ча­нов был вы­сок и ху­до­щав и, на мой взгляд, очень сим­па­ти­чен. Ру­сые во­ло­сы об­рам­ля­ли слег­ка вы­тя­ну­тое ли­цо. Ока­зы­ва­ет­ся, он уже бы­вал на Ле­до­ко­ле. На все рас­спро­сы, ког­да и как это про­изо­шло, отве­чал, что по ра­бо­те при­хо­ди­лось. Пи­сал о со­бы­ти­ях Граж­дан­ской вой­ны, свя­зан­ных с «Ан­га­рой».

Оль­хон то­же бы­вал на ко­раб­ле, ког­да со­зда­вал свой бай­каль­ский цикл. Он был рос­та сред­не­го. Тон­кие, чуть за­ост­рён­ные чер­ты ли­ца, по мне, так очень на Бло­ка по­хо­дил. Хо­лод­но­ва­тая улыб­ка.

Бро­сил­ся в гла­за тёп­лый шарф. Он ска­зал, что по ве­че­рам на Бай­ка­ле про­хлад­но. А он бо­ит­ся вет­ров и сквоз­ня­ков.

Ког­да по­го­да по­зво­ля­ла и бы­ло теп­ло, они ухо­ди­ли на кор­мо­вую па­лу­бу и там «сра­жа­лись» на сво­их сти­хах — это у них та­кое не­глас­ное со­рев­но­ва­ние бы­ло. Оба мно­го пи­са­ли о Бай­ка­ле. Мне по­ка­за­лось, это бы­ло не прос­то по­э­ти­чес­кое со­пер­ни­чест­во, а чте­ние сти­хов имен­но ему, Бай­ка­лу. Он был глав­ным су­ди­ей.

На­чи­нал Оль­хон. Дер­жась за по­руч­ни, вы­пря­мив­шись, как стру­на, он дек­ла­ми­ро­вал под гул ма­ши­ны ко­раб­ля.

…Слав­ное мо­ре — свя­щен­ный Бай­кал.
Слав­ный ко­рабль — ому­лё­вая боч­ка.
Эй, бар­гу­зин, по­ше­ве­ли­вай вал,
Плыть мо­лод­цу не­да­леч­ко…

С этим на­пе­вом, по­ки­нув тюрь­му,
Бег­лый вар­нак
За­би­вал­ся в тай­гу.
Но­чи аука­лись

В дрём­ную тьму,
Со­боль под­стре­лен­ный
Стыл на сне­гу.

Бьёт Ан­га­ра
На раз­лив Ени­сея,
Вспу­ган­ный во­рон
Упал меж­ду скал.
Стро­ем эта­пов
Про­хо­дит Рас­сея
Путь стол­бо­вой
Пря­ми­ком на Бай­кал.

Скри­пы те­лег. Бу­бен­цы. Кон­во­и­ры.
— Эй, при­го­товь по­се­лен­цам квар­ти­ры!
Спи­ны су­ту­лые гре­ют при­кла­дом:
Встре­ча в Си­би­ри го­то­ва что на­до.
— Здравст­вуй, мя­теж­ник
Без­дон­ный Бай­кал!..

Мол­ча­нов под­хва­ты­вал.

Солн­це скры­лось за го­рою —
По­тем­не­ла сра­зу падь…
Го­лу­бою-го­лу­бою
Ста­ла мо­ря гладь.

Об­ла­ко над па­дью ало,
Слов­но в зо­ло­те чал­ма.
От­ра­жень­ем по­лы­ха­ла
Лёг­кая вол­на.

Буд­то рыб­ки зо­ло­тые,
Под во­дой сну­ют, сну­ют…
Буд­то во­ды го­лу­бые
Зо­ло­тою вя­зью шьют.

Каж­дый миг ме­ня­ет крас­ки —
Се­реб­рист, оран­жев, ал —
Ча­ро­дей из древ­ней сказ­ки,
Чу­до­дей Бай­кал.

Ды­шит всё оча­ро­вань­ем,
Кра­со­той при­бреж­ных скал.
Ода­рит нас щед­рой данью
Ста­ри­на Бай­кал.

Оль­хон рас­пус­тил шарф. Креп­че сжал по­руч­ни и, не­множ­ко рас­ка­чи­ва­ясь в такт сти­хам, ви­ди­мо, вхо­дя во вкус это­го по­э­ти­чес­ко­го тур­ни­ра, при­нял эс­та­фе­ту:

Дай мне па­рус к мо­ре­ход­ке
И пой­дём ры­ба­чить вмес­те,
Я с то­бой на этой лод­ке
Бу­ду не­жен, как с не­вес­той.

Бар­гу­зин взду­ва­ет пе­ну,
Греб­ни гнев­но за­ки­па­ют,
И по­го­де пе­ре­ме­ну
Бе­ло­крыл­ки на­кли­ка­ют…

Бро­шу вёс­ла, по­це­лую,
Рас­пу­щу де­вичьи ко­сы,
Мы по­мчим­ся в ночь глухую,
Нас не встре­тят и не спро­сят.

В бу­рю сгиб­нуть мо­ре­ход­ке,
Ско­ро па­рус обо­рвёт­ся…
Не го­рюй, о на­шей лод­ке
Пес­ня — пос­ле нас — спо­ёт­ся.

Ми­лый, мы ле­тим в за­ли­ве
На зу­ба­с­тые ка­менья…
Ты зва­ла се­бя счаст­ли­вой,
Так за­будь о воз­вра­щенье.

…Мол­ча­нов об­нял Оль­хона. Это по­лу­чи­лось так ис­крен­не и так вол­ни­тель­но, что по­ка­за­лось — и Ле­до­кол стал ид­ти, со­всем ос­то­рож­но раз­ре­зая вол­ну. Я при­мос­тил­ся ря­дом с по­эта­ми на стуль­чи­ке, на­блю­дал за ни­ми с не­скры­ва­е­мым удив­ле­ни­ем — слу­шать на­сто­я­щих по­этов, вот так, ря­дом, мне не до­во­ди­лось. А тут — на­сто­я­щее сра­же­ние! Воль­но-не­воль­но при­хо­ди­ло на ум, что меж­ду ни­ми про­ис­хо­дит что-то очень важ­ное…

— Ва­ня, про­чти «Двое на вет­ру», — по­про­сил Оль­хон. — Я, ког­да слу­шаю это сти­хотво­ре­ние, сра­зу вспо­ми­наю свою экс­пе­ди­цию на Бай­кал. Очень хо­ро­шо по­след­ний раз оно про­зву­ча­ло на ве­че­ре в КО­Ре (Клуб Ок­тябрьс­кой ре­во­лю­ции. — При­меч. С. Гольд­фар­ба).
— Не о Бай­ка­ле!
— Да и пусть!

Мол­ча­нов устре­мил взгляд ту­да, где ещё мож­но бы­ло раз­гля­деть Ха­мар-Да­бан, и на­чал чи­тать:

Толь­ко ве­чер пом­нит­ся —
Двое на вет­ру…
Листья, слов­но кон­ни­ца,
В зо­ло­том бо­ру.

Пла­ва­ют и кру­жат­ся,
И сте­ка­ют в лог.
У зе­лё­ной лу­жи­цы
Зо­ло­той по­ток…

Да ещё вверх донь­я­ми
Ре­ют об­ла­ка.
Тёп­лы­ми ла­до­ня­ми
Сжа­тая ру­ка.

Но ед­ва при­тро­нет­ся
Он к тво­им гу­бам,
Зо­ло­тая кон­ни­ца
Хлы­нет к бе­ре­гам.

Вет­ры листья бро­си­ли,
По­ва­лив ко­выль…
На­сту­па­ет про­зе­лень
Мо­ло­дой тра­вы.

Вью­гам петь не ве­ле­но:
Ско­ро ле­то вновь.
Мо­ло­до и зе­ле­но
Хлы­ну­ла лю­бовь.

Лас­ко­во до­тро­нет­ся
До ка­ких-то струн.
На­всег­да за­пом­нят­ся
Двое на вет­ру.

Мол­ча­нов за­кон­чил. Мол­ча­ли оба. Он обер­нул­ся к Оль­хону.
— Твоя оче­редь, То­ля.
— Да­вай по­бур­ха­ним, ты зна­ешь, я не лю­би­тель, но тра­ди­ции на­ру­шать не­льзя.

Мол­ча­нов из­влёк из кар­ма­на ма­лень­кую фля­жеч­ку и две ма­лень­кие ме­тал­ли­чес­кие сто­поч­ки.
— За тра­ди­ции, Иван.
— За жизнь, То­ля.

Они ещё по­мол­ча­ли ка­кое-то вре­мя, Бай­кал то­же, ка­за­лось, при­утих. Ве­те­рок и во­все пре­кра­тил­ся. Толь­ко шум от раз­бе­га­ю­щей­ся вол­ны по хо­ду ко­раб­ля.
— Трид­цать один, — на­ру­шая идил­лию, про­из­нёс Мол­ча­нов.

Оль­хон во­про­си­тель­но по­смот­рел на то­ва­ри­ща.
— Я так на­звал это сти­хотво­ре­ние. По­слу­ша­ешь?
— С ра­достью!

1
В контр­раз­вед­ке мно­го глаз,
В контр­раз­вед­ке мно­го рук…
— За­би­рай­те в этот раз
И под­рост­ков, и ста­рух.
И как толь­ко вос­ход,
Всех их — в рас­ход.
Ве­тер по дво­рам юлит,
Лип­нет лас­ко­во-спе­лый снег.
За уг­ла­ми сто­ят пат­ру­ли.
Не прой­дёт ни один че­ло­век.
Про­со­чит­ся день бе­лиз­ной,
За­го­рит­ся по­след­ний бой.
Если где-ни­будь крик­нул пе­тух,
На­пря­гай до от­ка­за слух.
Если где-ни­будь роб­кий шаг,
Окрик: «Стой!»
— За­брать в штаб!
— На­ступ­ле­ние крас­ных там.
— Фронт про­рва­ли здесь.
— Мы по­ка­жем боль­ше­ви­кам
На­шу месть!..
— Ни­ка­ких, ни­ка­ких пе­ре­мен
Не до­пус­тит Жа­нен!
В смут­ных ули­цах пат­ру­ли.
Эй, не спра­ши­вай, знай па­ли.

2
У подъ­ез­да хри­пит «пак­кард».
Ге­не­ра­ла уку­та­ли в мех.
— Ну, по­ру­чик,
Про­щай­те по­ка.
В контр­раз­вед­ке —
За­брать всех!..

По до­ро­ге снеж­ную пыль
Кру­тит, вер­тит ав­то­мо­биль.
По до­ро­ге ря­ды са­ней.
В гроз­ном го­ро­де нет ог­ней,

В гроз­ном го­ро­де вы­рос слух:
От­сту­па­ют бе­лые с двух.

3

Сон­ный бе­рег,
                сон­ный мол.
В пол­ночь
                 к при­ста­ни — ле­до­кол…
Ка­пи­та­ну
                                  при­каз дан.
При­го­то­вил всё ка­пи­тан.
По до­ро­ге: скрип, шум.
                                  — Ка­пи­тан,
арес­то­ван­ных в трюм!
Ка­пи­та­ну при­каз:
                 — Раз­во­дить па­ры!
Ко­лет вол­ны
                 сталь «Ан­га­ры».
— Ко­ман­де быть на сво­их мес­тах,
Ко­ман­де не­ве­до­мы
                 сла­бость и страх.
Су­ров ле­до­кол,
                 меж­ду волн не юлит.
Ко­ман­де страш­ны
                                  на бе­ре­гу пат­ру­ли.
От бе­ре­га мчит­ся
                                  на всех па­рах.
Ко­лет вол­ны
                                  ле­до­кол «Ан­га­ра».
Тём­но­го бе­ре­га
                 не ви­дать впе­ре­ди.
Пол­ков­ник ска­зал:
— По од­но­му вы­во­ди!

4

Ко­ло­туш­ка — сби­вать лёд.
А па­лач
без про­ма­ха бьёт.
Ве­тер по мо­рю
мчит­ся в га­лоп.
Ве­тер бе­сит­ся,
                                  ме­чет­ся.
Сколь­ко там ещё
                 бу­дет го­лов?
И опять,
                 и опять льёт.
Бар­гу­зин
                 за­вы­ва­ет
                 злей.
Ко­ло­туш­ка
ко­сит лю­дей,
Ой, гре­мит, гу­дит Бар­гу­зин!

В мо­ре
                 пу­та­ни­ца
                                  тру­пов и льдин

Кровью вы­кле­ен борт на вос­ток…
Ко­че­га­ру б
                                  мо­ро­зу гло­ток.

Ко­че­гар на па­лу­бу вы­шел.
Ко­че­гар
                 оста­но­вил­ся,
                                  не ды­шит.

Сно­ва сто­ны
                 и хруст,
                                  и хряст.

Ко­че­гар
в лю­ке увяз.
Он не зна­ет, что де­лать…

Ста­ли
                 чёр­ные во­ло­сы
                                  бе­лы­ми…

Ка­пи­та­ну брыз­ги
                 сле­пят гла­за.
Сно­ва при­каз:
                 — По­вер­нуть на­зад!

5

Ут­ром мат­рос
на вах­ту встал.
Смот­рит мат­рос —
                                  борт ал.

На­креп­ко
при­ко­вал мо­роз
к па­лу­бе че­ло­ве­чес­кий мозг.

Че­рез го­ры со­чит­ся
Мо­роз­ный рас­свет.
— Ка­пи­тан,
арес­то­ван­ных
                                  в трю­ме нет!

6

Глы­бой не­зыб­ле­мой —
                 гор гря­да.
Бе­гут впе­ре­гон­ку
                 дни, го­да.

И час­то, ког­да Бай­кал пуст,
Слы­шит­ся
хруп­кий хруст.
И час­то, час­то
под шо­рох льдин
ка­ча­ют­ся в озе­ре
                 трид­цать один.

Мол­ча­нов за­кон­чил чи­тать. Оль­хон как-то не­ук­лю­же при­бли­зил­ся и об­нял его.

— Спа­си­бо, Иван, силь­но, да­же если не знать всей этой страш­ной ис­то­рии. Пусть вой­на, пусть месть, пусть враж­да, но что­бы так кро­во­жад­но уби­вать! В мо­ей го­ло­ве не укла­ды­ва­ет­ся! С ума сой­ти, прос­то не­мыс­ли­мо…
— Ока­за­лось, мыс­ли­мо!
— А ведь все всег­да хо­тят как луч­ше?
— Что-то не сра­ба­ты­ва­ет.
— Не сра­ба­ты­ва­ет!

Оба за­ду­ма­лись и ка­кое-то вре­мя мол­ча­ли.
— А раз­ве мож­но без кро­ви, То­ля, раз­ве где-то ре­во­лю­ции без жертв бы­ли? Ког­да ду­ма­ешь о счастье ты­сяч, обя­за­тель­но еди­ни­цы па­да­ют.

«В на­шей ре­во­лю­ции всё сра­зу в сот­нях и ты­ся­чах, — по­ду­мал Оль­хон, — боль­шая стра­на».
— И всё-та­ки, Иван, ни­как в го­ло­ве не укла­ды­ва­ет­ся: по­ляр­ник, ге­рой, ад­ми­рал. Че­ло­век чес­ти! Как это мо­жет сой­тись в од­ном че­ло­ве­ке — по­двиг и иг­ра жиз­ня­ми. Он шёл ис­кать ба­ро­на Тол­ля и его кол­лег, их бы­ло со­всем не­мно­го, но ра­ди них Кол­чак рис­ко­вал собст­вен­ной жизнью. Ра­ди горст­ки! Что­бы по­том унич­то­жать, унич­то­жать, унич­то­жать!

Ку­да же вер­хов­ный пра­ви­тель смот­рел? Или не знал, что тво­рят его ге­не­ра­лы? Вот те­бе и зна­ме­ни­тый по­ляр­ник, ис­сле­до­ва­тель! Как же так, Иван, как это мо­жет сой­тись в од­ном че­ло­ве­ке — по­двиг и страш­ное пре­ступ­ле­ние. И ещё му­ча­ет ме­ня один во­прос — от­че­го Алек­сан­др Ва­силь­е­вич власть не утвер­дил? Вро­де всё при нём бы­ло — и день­ги, и вой­ско, и со­юз­ни­ки. А в ито­ге толь­ко смер­ти…
— Те­бе ли не знать, что тво­ри­ли кол­ча­ков­цы в де­рев­нях. Ты объ­ез­дил оба бай­каль­ских бе­ре­га. По­то­му бе­лые граж­дан­скую и про­ду­ли, что по­ро­ли, ве­ша­ли, уби­ва­ли сво­их же, рос­сей­ских! По­то­му-то мир их и не при­нял… Они как пред­ста­ви­те­ли на­ро­да за­мах­ну­лись на весь на­род, тут по­бе­ды ни­ко­му не сыс­кать.
— Иван, я ведь то­же си­дел по при­го­во­ру со­вет­ско­го су­да!
— Как участ­ник ли­те­ра­тур­ной груп­пы «Пе­ре­вал», знаю я всё, То­ля, не про­дол­жай, не бе­ре­ди свои ра­ны. Ни­че­го пло­хо­го ты не со­вер­шил, это вре­мя та­кое, сло­ва та­кие, по­ступ­ки. Прой­дёт, толь­ко не знаю ког­да.
— Я до сих пор вздра­ги­ваю каж­дый раз, ког­да раз­да­ёт­ся стук в дверь. Ни­че­го не мо­гу с со­бой по­де­лать, ка­кой-то жи­вот­ный страх внут­ри. Его вбил в ме­ня сле­до­ва­тель на до­про­сах. Иван, мы ли­те­ра­ту­рой жи­ли. Ни­ка­ких вре­ди­тельств за на­ми не чис­ли­лось.
— Да знаю я, не про­дол­жай. Всё хо­ро­шо. И то, что бы­ло, сла­ва бо­гу, уже по­за­ди!

Оль­хон вни­ма­тель­но по­смот­рел на то­ва­ри­ща.
— Ты уве­рен, Иван? Ты это зна­ешь или чувст­ву­ешь?
— Уве­рен! Нам бы ещё страх из се­бя вы­да­вить, тог­да и во­все за­бу­дем о сла­бос­тях.
— По­ни­маю… Но он не про­хо­дит…

Оль­хон мах­нул ру­кой.
— Пой­дём к ко­ман­де. Се­год­ня бу­дет тор­жест­вен­ный ужин в на­шу честь. Бу­дем сти­хи чи­тать. И вы­пьем за по­э­зию. Вот её у нас ни­кто не за­бе­рёт!

…В тот ве­чер в куб­ри­ке со­бра­лись все, кто был сво­бо­ден от служ­бы. До са­мой но­чи зву­ча­ли сти­хи…

Ни­кто из ко­ман­ды зна­то­ком по­э­зии не был, по­жа­луй, и книг-то чи­та­ли ма­ло. Но, к удив­ле­нию Ка­пи­та­на, лю­ди пре­о­бра­жа­лись на гла­зах. Улы­ба­лись, хло­па­ли от ду­ши пос­ле каж­дой чит­ки. И стран­но бы­ло слы­шать от этих не­мно­го­с­лов­ных, сдер­жан­ных в ко­ра­бель­ной жиз­ни му­жи­ков тро­га­тель­ные реп­ли­ки, бур­ные одоб­ре­ния. А то вдруг раз­да­вал­ся хо­ро­ший, ис­крен­ний, по­жа­луй, да­же счаст­ли­вый смех.

Ка­пи­тан по­ду­мал, что так слу­ча­ет­ся, ког­да сти­хи прос­то сли­ва­ют­ся с чем-то там внут­ри, ког­да сло­во ста­но­вит­ся по­нят­ной кра­со­той. И ка­жет­ся на миг, что все во­круг те­бя хо­ро­шие, и ты то­же хо­ро­ший и го­тов прос­тить все преж­ние оби­ды…

И ещё Ка­пи­тан по­ду­мал, что сти­хи — это что-то силь­ное. До­ста­точ­но по­смот­реть на этих двух сти­хотвор­цев — оба ху­дые, блед­ные, в чём ду­ша толь­ко дер­жит­ся, а в них та­кая си­ла, что че­ло­век вмиг на­стра­ива­ет­ся на что-то доброе. Вот его ко­ман­да — му­жи­ки боль­шие, силь­ные, по­ви­дав­шие, ка­жет­ся, всё, а они пе­ред сти­хотвор­ца­ми, как зай­ки, слов­но за­кол­до­ва­ли их.

В на­ру­ше­ние всех рег­ла­мен­тов чи­та­ли сти­хи до са­мой но­чи…
 

 Про­дол­же­ние сле­ду­ет