De profundis

Игорь Попов

​

Гуш-Гуш… Хай-Хай.

Тысяча чертей Алексея Ремизова и… Вольф Мессинг

«От­то­го, долж­но быть, что ро­дил­ся я в Ку­паль­скую ночь, ког­да в пол­ночь цве­тёт па­по­рот­ник и вся не­чисть лес­ная, во­дя­ная и воз­душ­ная со­би­ра­ет­ся в ку­паль­ский хо­ро­вод ска­кать и кру­жить­ся, и бы­ва­ет осо­бен­но буй­на и гром­ка, я по­чувст­во­вал в се­бе глаз на этих лес­ных, во­дя­ных и воз­душ­ных ду­хов, и две кни­ги мои — „По­со­лонь“ и „К Мо­рю-Оке­а­ну“ — в сущ­нос­ти, рас­ска­зы о зна­ко­мых и при­яте­лях мо­их из ми­ра не­ви­ди­мо­го — чер­тячь­е­го».

Ве­се­ло и озор­но — как бай­ку — ска­зы­ва­ет Алек­сей Ми­хай­ло­вич Ре­ми­зов од­ну из ав­то­био­гра­фий. Но яв­но скром­ни­ча­ет, на­зы­вая лишь два сбор­ни­ка сво­их ска­зок.

При жиз­ни у не­го вы­шло во­семь­де­сят три кни­ги. И бо­лее по­ло­ви­ны из них — сказ­ки. Са­мо со­бой, «при­яте­ли» его рез­вят­ся в них всласть. И порт­ре­ты их убе­ди­тель­ны — ещё бы, ри­со­ва­лись с на­ту­ры!

С кем по­ве­дёшь­ся…

На Свят­ки — для гос­тей — Ре­ми­зов ли­хо от­пля­сы­вал бе­сов­ский та­нец коз­ло­вак.
Ан­дрей Бе­лый се­то­вал: «Как жаль, что я не ви­дел, как вы пля­са­ли на Свят­ках коз­ло­вак. Я, быть мо­жет, мог бы дать по­лез­ные све­де­ния на этот счёт: как же, я ведь и му­зы­ку к коз­ло­ва­ку со­чи­нил — од­ной ру­кой на­иг­ры­вать на­до».

По­хо­же, и сам Ре­ми­зов ощу­щал в се­бе не­кую ма­ги­чес­кую, ча­ро­дей­ную си­лу.
Ощу­щал, да ещё как! Да­же со­вре­мен­ни­ки по­ве­ри­ли в это.
Прав­да, стран­ным об­ра­зом.

Из­вест­ный ху­дож­ник-ка­ри­ка­ту­рист Ни­ко­лай Ва­силь­ев по­то­ро­пил­ся взять се­бе псев­до­ним Ре­ми­зов.

Да­бы не пу­та­ли его с пи­са­те­лем, он по­ме­чал свои ра­бо­ты весь­ма при­чуд­ли­во — Ре-Ми. Та­кой вот му­зы­каль­ный экс­промт.
В 1909 го­ду сей Ре-Ми со­здал ве­ли­ко­леп­ный шарж — «Са­лон её свет­лос­ти рус­ской ли­те­ра­ту­ры».

Ви­дим тут — ра­зу­ме­ет­ся, шар­жи­ро­ван­ных — и Алек­сея Толс­то­го (на ве­ли­ко­го Льва Ни­ко­ла­е­ви­ча ру­ка не под­ня­лась!), и Лео­ни­да Ан­дре­ева, и Горь­ко­го, и Брю­со­ва, и Ко­ро­лен­ко, да что там го­во­рить — поч­ти че­ты­ре де­сят­ка на­ших мас­те­ров пе­ра ску­чи­лись в «Са­ло­не».
А ведь бо­га­та, как бо­га­та бы­ла в ту по­ру вы­да­ю­щи­ми­ся та­лан­та­ми на­ша ли­те­ра­тур­ная ни­ва!.. И не толь­ко ли­те­ра­тур­ная…

В цент­ре «Са­ло­на» — ат­ле­ти­чес­кая фи­гу­ра Алек­сан­дра Куп­ри­на.
И на ла­до­ни ле­вой ру­ки он дер­жит Алек­сея Ре­ми­зо­ва — в ви­де… в ви­де… чёр­ти­ка!..

Чуть ра­нее в те­ат­ре Ве­ры Ко­мис­сар­жев­ской про­шли пред­став­ле­ния «Бе­сов­ско­го дейст­ва» Ре­ми­зо­ва. На те спек­так­ли Ре-Ми так­же от­клик­нул­ся ка­ри­ка­ту­рой: Ре­ми­зо­ва на шес­те гор­до не­сёт сам бес — пу­за­тень­кий, хвос­тик с кис­точ­кой, и что при­ме­ча­тель­но — не­сёт на ле­вой ла­до­ни!.. Да­лась ху­дож­ни­ку эта ле­вая ла­донь… А ну как не­спрос­та!..

Та­кие вот де­ла.

Ах, Алек­сей Ми­хай­ло­вич!
Ко­го-то из не­чи­с­тых вы об­лас­ка­ли, ко­го-то со­чли при­яте­лем.
Вам по­ве­ри­ли, да­же за­чис­ли­ли в их ко­гор­ту.
Но их же тьма-тьму­щая, не ме­ря­но, не счи­та­но.
И зло­вре­дов сре­ди них — про­пасть.
А ну как вправ­ду — нос к но­су — встре­тит­ся нам не­чи­с­тый?
Что де­лать?
Нам-то что де­лать?
Алек­сей Ми­хай­ло­вич, на по­мощь!..
И он, Ре­ми­зов, по­спе­ша­ет на вы­руч­ку…

Сказ­ка «Ку­паль­ские ог­ни».
Са­мый что ни есть раз­гар Ку­паль­ской но­чи.
Как во­дит­ся — ди­кий ша­баш не­чис­ти.
Во­инст­во Кня­зя тьмы без­ум­ст­ву­ет в пляс­ке.
Вот и Яга при­ска­ка­ла на сту­пе, вер­хо­во­дит, но­са­тая.
«И по­шёл хо­ро­вод, за­вер­тел­ся…
У! Ка­кою ку­паль­скою жутью за­ве­я­на пляс­ка!..»
Черт че­шет за­ты­лок от удо­вольст­вия.
Ярит­ся бе­сов­ское дейст­во…
И вдруг эти стран­ные, пу­га­ю­щие не­чи­с­тых зву­ки, да та­кие гром­кие:
— Гуш-гуш!.. Хай-хай!..
От­ку­да?.. Кто?.. Что всё это зна­чит?!.
А это шу­мит за­плу­тав­ший в ле­су дед Фа­ла­лей.
По­нят­но, и он в из­ряд­ном под­пи­тии, но го­ло­вы не те­ря­ет.
Вот — на­брёл на раз­гу­ляв­ших­ся чер­тяк.
На­брёл — и не опе­шил.
Плю­ет в их сто­ро­ну, вы­кри­ки­вая:
— Гуш-гуш!.. Хай-хай!..
Ста­рик знал: бе­сы, как ла­да­на, бо­ят­ся этих слов, по­се­му не тро­нут его, по­осте­ре­гут­ся.

Те­перь и мы во все­ору­жии.
Те­перь и мы мо­жем пус­кать­ся в наш дол­гий не­без­опас­ный путь — в цар­ст­во не­чис­той си­лы.

Ещё бы — с на­ми обе­рег, под­ска­зан­ный Ре­ми­зо­вым: «Гуш-гуш!.. Хай-хай!..»

Пе­сен­ка бе­са

Я черт обык­но­вен­ный,
Обык­но­вен­ный бес.
Я во­все не над­мен­ный,
Но — про­хо­дил лик­без.
За­гля­ды­ваю в книж­ки,
По­рой смот­рю ки­но.
И — мне смеш­ны лю­диш­ки,
Смеш­ны дав­ным-дав­но.
Мол, сто­ит им про­вя­кать
Своё «Гуш-гуш, хай-хай»,
Я на­чи­наю пла­кать
И шлёпаю в са­рай,
И пря­чусь за ро­го­жи,
От стра­ха весь дро­жу.
Ещё чуть-чуть — о, бо­же! —
В шта­ниш­ки на­ло­жу…
Всё это для ост­раст­ки,
Для ды­ма без ог­ня.
Не верь­те в эти сказ­ки,
По­слу­шай­те ме­ня.
Та­кой вам цирк устрою,
Та­кой за­жгу про­ход —
И «гуш» вас не укро­ет,
И «хай» не сбе­ре­жёт!..

Ин­тер­ме­дия.
На гип­но­ти­чес­ком се­ан­се Воль­фа Мес­син­га

Се­ре­ди­на 50-х, Со­чи, сен­тябрь.
Афи­ша Лет­не­го те­ат­ра во­пи­я­ла:
«Гип­но­ти­чес­кие опы­ты Воль­фа Мес­син­га».

Ми­мо не прой­дёшь…

А мне — двад­цать лет. Го­дом ра­нее окон­чил Су­во­ров­ское учи­ли­ще, те­перь вот — в Ле­нин­град­ском во­ен­ном. Со спор­том в ла­дах. На­хо­жусь в от­пус­ке.
О Мес­син­ге на­слы­шан — и о гип­но­ти­чес­ких его су­пер­спо­соб­нос­тях, и о фе­но­ме­наль­ных пред­ска­за­ни­ях.

Кас­са ря­дом, от­кры­та. Би­ле­ты ещё есть.
Лю­бо­пыт­ст­во взя­ло верх.

Но глав­ное-то, глав­ное — пре­крас­но пом­ню! — то озор­ное, упря­мое, не­по­ко­ле­би­мое чувст­во: а не возь­мешь, не под­дам­ся, дуд­ки…

Те­атр по­лон.
Я си­жу у про­хо­да.
Шу-шу, шу-шу, а в об­щем — ти­хо.
Вдруг — бам! — вро­де уда­ра ко­ло­ко­ла — где-то сза­ди.
Все огля­ну­лись.
И в этот миг сце­на оза­ри­лась яр­ким све­том, и ОН уже сто­ит на её краю — в чёр­ном, не­вы­со­кий, ху­до­ща­вый, льви­ная гри­ва с се­ди­ной, ли­цо стро­гое.

Дол­го всмат­ри­ва­ет­ся в зал.
Или уже гип­но­ти­зи­ру­ет?
Нет, ни­че­го по­ка не чувст­вую.
Жут­кая ти­ши­на.
Он мед­лен­но под­ни­ма­ет ру­ку:
— При­гла­шаю на сце­ну де­сять добро­воль­цев…
Я слов­но ждал это­го — пры­гая че­рез сту­пень­ки, пер­вым вы­ска­ки­ваю на сце­ну.
Де­сят­ка на­бра­лась в ми­ну­ту.
На­до же — че­ты­ре де­вуш­ки.
Вы­стра­ива­ем­ся в ше­рен­гу.
Я — край­ний.
Ждём.
Ма­эст­ро сто­ит чуть в сто­ро­не, сно­ва вы­дер­жи­ва­ет па­у­зу.

На­ко­нец про­из­но­сит твёр­до, да­же по­ве­ли­тель­но:

— Сей­час эти де­сять уснут. Каж­дый из них — по мо­е­му за­да­нию — вы­пол­нит опре­де­лён­ные дейст­вия…

Я сжал­ся в ко­мок: «А вот и не усну, не усну, не усну…»
— За­крой­те гла­за!.. — ко­ман­ду­ет маг. — Не на­до сжи­мать ве­ки, за­крой­те гла­за спо­кой­но, ес­тест­вен­но… Спо­кой­но, спо­кой­но…

Я за­крыл гла­за, но стис­нул зу­бы: «Не спать, не спать, не спать!..»
А го­лос ба­ю­кал и убеж­дал:
— У вас теп­ле­ет в за­тыл­ке, тя­же­ле­ют ве­ки, тя­же­ле­ют ве­ки… Ти­ши­на, ти­ши­на… По­яви­лась бе­лая пти­ца… Бе­лая, бе­лая пти­ца… Она в си­нем не­бе… Си­нее не­бо, бе­лая пти­ца… Она ма­шет крыль­я­ми… Она под­ни­ма­ет­ся вы­ше, вы­ше, вы­ше…

Я до­бро­со­вест­но пред­ста­вил се­бе и бе­лую пти­цу, и си­нее не­бо, и лёг­кую тя­жесть век ощу­тил, но я не спал и аб­со­лют­но чёт­ко осо­зна­вал всё про­ис­хо­дя­щее на сце­не.

Ма­эст­ро той по­рой не­спеш­но — сза­ди — об­хо­дил наш ряд.
Он оста­нав­ли­вал­ся воз­ле каж­до­го, что-то на­го­ва­ри­вал — впол­го­ло­са, рас­слы­шать бы­ло не­воз­мож­но.

И сце­на ста­ла на­пол­нять­ся стран­ны­ми го­ло­са­ми и ка­ким-то то­пань­ем. Пы­та­юсь по­нять, что тут про­ис­хо­дит.

А он уже воз­ле ме­ня, сза­ди.
Кос­нул­ся ру­кой мо­е­го за­тыл­ка, про­го­во­рил ти­хо, по­лу­шё­по­том:
— Вы не спи­те?.. Ви­жу — не спи­те…

Я от­ве­тил так же ти­хо, не от­кры­вая глаз и поч­ти не ше­ве­ля гу­ба­ми:
— Не сплю. Мне вер­нуть­ся в зал?..

Он чуть по­мед­лил. И со­всем уж шё­по­том:
— Нет, про­шу вас, оста­вай­тесь на сце­не. Де­лай­те вид, что спи­те. За­да­ния вам я не даю…

И я де­лал вид, что сплю.
И, чуть при­от­кры­вая ве­ки, но­ро­вил под­смот­реть, что там вы­ка­ма­ри­ва­ют осталь­ные.
Для удобст­ва го­ло­ву скло­нил на­бок, как это и бы­ва­ет у спя­щих.
О, кар­ти­на!..

Мой со­сед вы­пля­сы­вал, хло­пая се­бя по но­гам.
За ним — ху­дю­щий па­ре­нёк, дёр­гая го­ло­вой, пе­ту­ши­ным го­ло­сом вы­кри­ки­вал: «Од­наж­ды… в сту­дё­ную… зим­нюю по­ру…»
Трое, нет, чет­ве­ро — из них две де­вуш­ки — пе­ли од­нов­ре­мен­но, враз­но­бой, каж­дый своё, ка­ча­ясь и ужас­но фаль­ши­вя.

Ещё од­на де­вуш­ка — в бе­лом — про­плы­ла ми­мо, изо­бра­жая пти­цу.
Она раз­ма­хи­ва­ла ру­ка­ми-крыль­я­ми, ед­ва не за­де­ла ме­ня по ли­цу.
Вто­рой раз про­плы­ла, в тре­тий…

Что тво­ри­ла са­мая даль­няя па­ра — не раз­гля­дел, ме­ша­ли и тан­цор, и пе­ву­ны.
В за­ле сто­я­ла гро­бо­вая ти­ши­на. Лишь из­ред­ка её на­ру­ша­ли ис­те­ри­чес­кие вы­кри­ки и смеш­ки.
Со­сед про­дол­жал вы­пля­сы­вать.
Дек­ла­ма­тор за­тих, по­мол­чал и сно­ва пе­ту­хом — «Од­наж­ды… в сту­дё­ную… зим­нюю по­ру…»
Квар­тет рас­пе­вал что-то не­су­раз­ное…
Де­вуш­ка-пти­ца пор­ха­ла по сце­не…

Сколь­ко длил­ся «се­анс» — за­труд­ня­юсь ска­зать.
Взгля­нуть на ча­сы бы­ло не со­всем удоб­но — всё-та­ки изо­бра­жал спя­ще­го.
Ми­нут пят­над­цать вро­де бы длил­ся.
На­ко­нец ма­эст­ро «раз­бу­дил» нас, каж­до­го по оче­ре­ди.
И мой за­ты­лок тро­нул, не ска­зав ни сло­ва.
Всех по­бла­го­да­рил и по­зво­лил нам вер­нуть­ся на свои ме­с­та.

Пуб­ли­ка друж­но и дол­го ап­ло­ди­ро­ва­ла.
По­том ещё бы­ли ка­кие-то во­про­сы, от­ве­ты, уга­ды­ва­ния.
Зал ре­а­ги­ро­вал гром­ко и ве­се­ло.

Я поч­ти от­клю­чил­ся от про­ис­хо­дя­ще­го.
Мне не да­ва­ла по­коя мысль: те, на сце­не, дейст­ви­тель­но усну­ли и вы­пол­ня­ли его за­да­ния — или…

Нет, ко­неч­но же, усну­ли — они хо­те­ли, они жаж­да­ли быть усып­лён­ны­ми, го­то­вы бы­ли ис­пол­нять его во­лю, для то­го и шли на сце­ну. Стран­ный, труд­но объ­яс­ни­мый фе­но­мен че­ло­ве­чес­кой при­ро­ды.

С тех пор я не со­мне­вал­ся: ша­манст­ву, гип­но­зу — в том чис­ле и по­ли­ти­чес­ко­му — под­да­ют­ся те, кто хо­чет это­го, кто за­ра­нее го­тов усту­пить это­му вну­ше­нию.
Про­чи­тан­ная вско­ре «по­эм­ка» Ива­на Ка­ра­ма­зо­ва «Ве­ли­кий ин­кви­зи­тор» под­твер­ди­ла мою до­гад­ку:

«Лег­ко бу­дут пе­ре­хо­дить они по на­ше­му ма­но­ве­нию к ве­селью и к сме­ху, к свет­лой ра­дос­ти и счаст­ли­вой дет­ской пе­сен­ке… Счастье сла­бо­силь­ных су­ществ».

Ещё че­рез не­сколь­ко лет про­изой­дет мое зна­ком­ст­во с твор­чест­вом Ре­ми­зо­ва.

Я по­чувст­во­вал стер­жень его ха­рак­те­ра — на­пе­ре­кор.
«В мо­ей при­ро­де всё до кор­ней не­по­кор­но». Его сло­ва.

Так ро­ди­лась моя лю­бовь к это­му пи­са­те­лю, вер­нее, страсть — на всю жизнь…

P. S. Гла­ва из но­вой кни­ги Иго­ря По­по­ва, ко­то­рая го­то­вит­ся к пе­ча­ти.