
Поездка по бунинским местам начинается с крепкого кофе!
Стою в Становом (где-то под Липецком), на твёрдой почве, на аллее, где угнездились бюсты семи писателям, включая Бунина. Стою станом, как Мамай. Был он здесь или не был, вопрос, кажется, риторический. Если и был, то до Бунина.
Всё вокруг Бунин, что не Бунин, то не вокруг.
В Становом на рынке торгуют арбузами. У всех огороды, овощ плюс примкнувший к нему скот, включая помесь утки и гуся — мулардов, — свой. А вот арбузов нет. Есть только тыквы, безразмерные, пузатые, вкатившиеся словно из глубины веков, какой-нибудь сорочинской ярмарки.
Не тыква, а Гоголь.
На пруду, как из пасторали, выплывают гуси — не гуси, утки — не утки. Огород сходит под уклон с ума. Золотая осень и буйство красок. Тыквы сияют яростно на солнце. Сияют как солнце.
Маленький пруд, обрамлённый с одной стороны асфальтом, с другой огородом с пузатыми тыквами. В пруду, как на картинке, плавают муларды. А навстречу — бунинский дед — на конференцию по Бунину в ДК.
— Что, дедушка, — спрашиваю, — тыквы ваши?
— Мои, сынку! Я тыкву ем, здоров, как бык, и два раза за ночь! — бодро рапортует дед, глядя на девку, сбежавшую из рассказа Ивана Алексеевича, — крепкую, но с тонкими лодыжками, от взгляда на которые у мужчины пробуждается боевой кряк муларда.
Деда звать Иван Егорыч.
Жизнь в Становом стянута в тугой морской узел: муларды плавают в пруду и живёт раба-кит, над Становым стало солнце незакатное. И ещё тыква Николай Егорыча.
Ведь хорошо же?
Хорошо!
Как тут Буниным быть или не быть!
Не получится, даже если не хочешь, а станешь.
Поневоле.
От Становлянского района так сразу не отстать. Хочется гармони, самогону и яблок антоновских. Хочется всего и сразу.
Но дорога ведёт дальше, по стопам Ивана Алексеича: Елец, Озерки, Пальна-Михайловка, Бутырки, Грунин Воргол и т. д.
И везде неяркий, словно притушенный, сумеречный свет бунинской прозы, увядание, золотая осень, простор и прелый запах догорающих яблок.
Вечер — наливное яблоко бунинской прозы!
Пальна-Михаловка. Название селу подарила река Пальна. Первого владельца звали Михаил Васильевич Перваго.
Отсюда Пальна-Михайловка. Был бы, скажем, Иван, то была бы — Ивановка или Антоновка!
Стаховичи — были добрыми гениями этого местечка, дворяне, масоны. Целый клубок, дёрнешь за ниточку — размотаешь весь ХIX век и на ХХ места хватит.
Особняк с ротондами и колоннами смотрит сверху вниз на парк и речку Пальну, которая течёт на дне оврага. А берега оврага — верхи. И тянутся эти верхи на сотни километров, и речка словно сон.
И я бреду себе вдоль, как будто за Буниным подглядываю: куда он, туда и я. Даром что его здесь, кажется, не было. Но он мог бы.
Бунин — наше всё и везде!
Тут и до Ельца рукой подать.
Елец в своей многобурной истории несколько раз переходил из рук в руки, как леденец, его разоряли, жгли, приписывали то к Воронежской губернии, то потом вдруг к Орлу, но он выжил.
Премудрый Елец.
Быстрая Сосна омывает холм, на котором возвысился Елец, не пойманный никем.
Главная улица — Горького — Рождественская — ведёт к Вознесенскому храму, построенному Тоном.
Тон посадил храм на престол, на холм, и он вознёсся главою непокорной выше не токмо Александрийского столпа, но и вообще выше всего!
Кажется, что весь свет у Ельца в ногах, как холоп.
Елец своей весьма долгой и весьма запутанной историей как нельзя кстати пришёлся Бунину. Хотя он прожил в Ельце всего пять лет, зато за это время сменил четыре адреса: дом мещанина Бякина на Торговой улице, квартира ваятеля кладбищенских памятников Студенников, и ещё две домовладелицы дали приют Бунину — один из них на улице Рождественской, венчаемой Вознесенским храмом.
Всё в Ельце миниатюрно и компактно.
Человек в Ельце чувствует себя как рыба в воде.
Елец — лучепёрая рыба, в общем-то плотва. Всего боится плотва, таится под кусточком. Маскируется. Поэтому и выжила.
Уцелела.
Вчера была Рождественская улица, а сегодня — Горького, а завтра опять Рождественская. Музей Бунина раньше находился по адресу: улица Горького, 16.
Вот так: улица Горького, которого в Ельце не было, а музей — Бунина. Всё смешалось в русской истории, как в окрошке.
Хорошо на свете жить в Ельце и вести бесконечные разговоры о Бунине: как Бунин жил, с кем жил и зачем.
Ах!
Так бы всю жизнь: никуда не ехать, не бежать, а вот этак лениво о Бунине говорить и говорить. А в уме себя держать: вот, мол, литература накрылась медным тазом. Нет больше ничего. Бунин последний, ну, может быть, и не совсем последний, может быть, последний — ваш покорный слуга, рассуждающий о Бунине в Ельце. Словом, мы с Буниным последние, за нами просили не занимать.
Литература вся вышла вон!

Бунин. Рисунок Никаса Сафронова
ЛИТЕРАТУРНОЕ БЮРО НАТАЛЬИ РУБАНОВОЙ
-
Прозаики
-
Сценаристы
-
Поэты
-
Драматурги
-
Критики
-
Журналисты
Консультации
по литературному
письму
Помощь в издании книг
Литагентское
сопровождение
авторских проектов
