Лев Никитин к категории знаменитых поэтов не относился. Жил он в Массандре, под Ялтой, работал сторожем на автостоянке, но ему было всё равно, где и кем работать, он писал стихи, это и считал основным своим занятием. Задумчивый, неразговорчивый, невысокого роста, с редкой, седоватой бородкой — ему можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят пять лет. Таким он запомнился мне, когда я впервые встретил его в Симферополе, на встрече крымских литераторов, в конце восьмидесятых годов.
Он хотел жениться — не получилось; хотел издать книгу стихов — издательство «Таврия» потеряло рукопись. Пропажа очень его огорчила: как и многие поэты, он не помнил всех своих стихов наизусть, восстановить же их по отрывочным записям было трудно.
В густо-синих глазах Льва Никитина застыла глубокая печаль, у поэтов ранимые души. Он читал свои стихи глуховатым, обречённым голосом. Стихи были удивительными, словно среди нас случайно затесался классик.
Он казался мне безнадёжно старым, его проблемы с жизненной неустроенностью выглядели надуманными: чужое не болит. Теперь я намного старше его тогдашнего, и мне стыдно за ту душевную глухоту; вспоминаю его стихи и понимаю, что мне встретился один из настоящих русских поэтов, так и сгинувший в безвестности.
Обычно бывает так: фамилию поэта помнят, его стихи — нет. В случае со Львом Никитиным — наоборот.
Даже фотографии Льва Никитина ни у кого из моих крымских друзей-литераторов не удалось найти. И годы его жизни я в точности не знаю, поэтому не указываю. Недавно узнал, что года два назад он умер. Кажется, в той же самой Массандре.
Поэт умер, его нет, но остались замечательные стихи. Они доставляют людям радость. Так и должно быть.
