За ре­бён­ком ну­жен глаз да глаз. Ночью, ут­ром, днём, ве­че­ром.
Всег­да.
Каж­дую ми­ну­ту.

Внуч­ка Лю­ба — муль­тяш­ная Ма­ша (за мед­ве­дя — я) и вождь крас­но­ко­жих в од­ном фла­ко­не. Плюс, ко­неч­но, Се­рёж­ка из со­вет­ско­го «Ера­ла­ша». Это по­след­нее — единст­вен­ное, что не по­зво­ля­ет ей по­лу­чить лав­ры аса по ди­вер­си­он­но-под­рыв­ной ра­бо­те. Каж­дый день она обе­ща­ет, что боль­ше так де­лать не бу­дет, но че­рез де­сять ми­нут за­бы­ва­ет, что обе­ща­ла. А если не за­бы­ва­ет, то на­хо­дит что-то но­вень­кое. Как пра­ви­ло — не­ожи­дан­ное. Из-за это­го се­год­ня ве­че­ром при­шлось пре­рвать при­го­тов­ле­ние су­па — Лю­ба на­ча­ла кра­сить ак­ва­рель-ны­ми крас­ка­ми брус­ки, ко­то­рые я оста­вил, что­бы сде­лать нож­ки для шка­фов на кух­не. При этом пе­ре­ма­за­лась крас­кой вся, за­од­но за­ля­па­ла и за­ла­па­ла под­окон­ник, сте­ны и ме-бель. А ког­да по­во­лок от­мы­вать — ещё и сте­ны ван­ной. При­чём крас­ка, за­ра­за, пло­хо смы-ва­ет­ся! Да­же с плит­ки. Еле от­дра­ил. И Лю­бу, и сте­ны. Одеж­ды оста­вил за­ма­чи­вать­ся.
Вче­ра свя­за­ла та­бу­рет­ки. Ве­рёв­ку не ис­ка­ла: прос­то свя­за­ла лен­ты от под­жоп­ни­ков для та­бу­ре­ток. При­чём, так свя­за­ла, что раз­вя­зать не смог­ла. И ког­да по­ня­ла, что я раз­вя­зы-вать не со­би­ра­юсь, по­сту­пи­ла так, как Алек­сан­др Ма­ке­дон­ский с гор­ди­е­вым уз­лом. Так что те­перь под­жоп­ни­ки кре­пят­ся к та­бу­рет­кам толь­ко в од­ном мес­те вмес­то че­ты­рёх

— Лю­ба, за­чем ты их свя­за­ла?
— Я боль­ше не бу­ду!
— Я спра­ши­ваю: за­чем ты их свя­за­ла?
— Я боль­ше не бу­ду!
— По­след­ний раз пов­то­ряю: за­чем ты их свя­за­ла?!
— Не знаю…
«Я боль­ше не бу­ду!» и «Не знаю!» — уни­вер­саль­ные от­ве­ты на все во­про­сы.

На про­ш­лой не­де­ле мы с Али­ком раз­гру­зи­ли боль­шую ком­на­ту от ве­щей, что­бы за­вер-шить ос­нов­ную фа­зу ре­мон­та квар­ти­ры (даль­ше оста­ва­лись ме­ло­чи): пе­ре­нес­ли всю ме-бель, все книж­ные пол­ки с кни­га­ми, три ко­мо­да, сде­лан­ные ког­да-то на за­каз, кро­вать (сам, меж­ду про­чим, сде­лал, не ху­же за­вод­ской). Точ­нее, тас­кал в ос­нов­ном я, Алик еле от­би­вал­ся от Лю­бы, ко­то­рая на­се­да­ла на не­го. На вто­рой день он уже обес­си­лен­но си­дел и еле от­ма­хи­вал­ся от неё, как мед­ведь от­ма­хи­ва­ет­ся от кру­жа­щих­ся во­круг не­го ла­ек. Лю­ба сто­и­ла пя­те­рых…

Спус­тя день, по­ка ко­пал­ся в ма­лень­кой ком­на­те, пре­вра­щён­ной в кла­дов­ку, Лю­ба опять что-то на­тво­ри­ла — слы­шу го­лос Али­ка:
— По­ло­жи на мес­то!.. — гнев по на­рас­та­ю­щей. — Я ска­зал, по­ло­жи на мес­то!.. Я ко­му ска­зал, по­ло­жи мо­ло­ток на мес­то!!!.. По­ло­жи мо­ло­ток, ко­му го­во­рю!!!!
Сле­таю со стре­мян­ки, вле­таю в ком­на­ту. Да­же не смот­рю в сто­ро­ну Али­ка, сто­я­ще­го с бол­гар­кой у бал­кон­ной две­ри, ви­жу Лю­бу, вхо­дя­щую во вто­рую ком­на­ту с уве­си­с­тым мо-лот­ком. Та­ким, на­вер­ное, Ми­ке­ланд­же­ло бил по зу­би­лу, от­се­кая лиш­нее от глы­бы мра­мо-ра.
Ряв­каю:
— По­ло­жи на мес­то!

Лю­ба раз­во­ра­чи­ва­ет­ся, ви­дит, что не шу­чу, и с гор­дым ви­дом идёт че­рез всю ком­на­ту класть мо­ло­ток на мес­то. Мол, не очень-то и хо­те­лось! За­чем ей мо­ло­ток, и не спра­ши­ваю — от­вет из­вес­тен: «Не знаю!». Но я да­же бла­го­да­рен, что в этот раз не швыр­ну­ла его на пол с оби­дой, бы­ва­ет и так.

А не­дав­но обо­жглась.

Утю­гом.

Как — не ви­дел.

Я да­же пред­ста­вить не мог, что она смо­жет до­стать с са­мой верх­ней пол­ки утюг, вклю-чить его в ро­зет­ку и по­пы­тать­ся по­гла­дить свою джин­со­вую юб­ку. Толь­ко по­том по­нял, как она до­ста­ла: вста­ла на стул, по­том на ниж­нюю толс­тую ике­ев­скую пол­ку и до­ста­ла. Хо­ро­шо ещё, пол­ка удер­жа­ла. По­ко­си­лась, но удер­жа­ла.

Лю­ба сня­ла утюг, вклю­чи­ла и на­ча­ла гла­дить…
И что ин­те­рес­но: об­жёг­шись, сна­ча­ла вы­клю­чи­ла утюг, по­ста­ви­ла его на под­став­ку и толь­ко по­том по­бе­жа­ла ко мне жа­ло­вать­ся.

А по­смот­ришь — ан­гел во пло­ти! Жен­щи­ны мле­ют: ка­кая хо­ро­шень­кая!

Птич­ка

Как-то в но­во­год­ние ка­ни­ку­лы по­шли мы с внуч­кой Лю­бой в Пе­тро­пав­лов­скую кре­пость, там на Но­вый год про­хо­дит фес­ти­валь ле­дя­ных скульп­тур. Под­хо­дим к во­ро­там, и вдруг Лю­ба спра­ши­ва­ет:
— Де­да, а по­че­му у птич­ки третья го­ло­ва отва­ли­лась?
— У ка­кой птич­ки? — уди­вил­ся я.
— А вон, на во­ро­тах. У двух ко­ро­ны есть, а третья ко­ро­на — без го­ло­вы…
Я аж по­перх­нул­ся.

Но ведь и прав­да: над во­ро­та­ми, ве­ду­щи­ми в кре­пость, ог­ром­ный дву­гла­вый орёл, над каж­дой го­ло­вой ко­ро­на, а ещё од­на ко­ро­на, по­круп­нее, меж­ду ни­ми.

— На­вер­ное, в ре­монт от­нес­ли, — го­во­рю. -. А мо­жет, и укра­ли. Как нос май­о­ра Ко­ва­лёва. Пом­нишь, ко­то­рый мы смот­ре­ли?

— Аа­аа, по­нят­но, — удов­летво­рён­но кив­нул ре­бёнок. — А ког­да её вер­нут?

Это она про пер­вый нос. Ко­то­рый сна­ча­ла укра­ли, а по­том вер­ну­ли, ког­да узна­ли, что сде­ла­ли вто­рой, поч­ти та­кой же, но по­мень­ше

— К ле­ту, на­вер­ное. Ту­рис­тов на­мно­го боль­ше бу­дет — это ж всё для них.

Зря я это ска­зал, ой, зря!

Лет­няя по­езд­ка в Пи­тер слу­чи­лась да­же пе­ре­на­сы­щен­ной.

В пят­ни­цу Лю­ба то­же хо­те­ла сач­ка­нуть, но я рык­нул-гик­нул, и мы рва­ну­ли. Точ­нее, рва-нул я, схва­тив за ру­ку упи­рав­шу­ю­ся Лю­бу.

И дви­ну­ли мы к треть­е­му но­су май­о­ра Ко­ва­лёва, ко­то­рый в Уни­вер­си­тет­ском дво­ри­ке.

Но сна­ча­ла нам пред­сто­я­ло прой­ти че­рез Пе­тро­пав­лов­скую кре­пость.
Уже на ближ­них под­сту­пах к ци­та­де­ли ре­бёнок на­чал ныть: «есть хо­чу!» (ну да, пе­ред до-ро­гой она не пе­ре­ку­си­ла, хо­тя пред­ла­га­ли), «пить хо­чу!», «же­вач­ки хо­чу!», «спать хо­чу!» и про­чие «я ин­ва­лид, у ме­ня нож­ка бо­лит, сол­ныш­ко скро­ет­ся, му­ра­вей­ник за­кро­ет­ся»… Но я пёр впе­рёд как атом­ный ле­до­кол, от­ме­тая в сто­ро­ны льды воз­ра­же­ний.

Чу­де­са на­ча­лись, ког­да мы по­до­шли к во­ро­там кре­пос­ти.
Лю­ба по­смот­ре­ла на­верх и чуть не за­пла­ка­ла:

— А птич­ка где?
— Лю­ба, — вздох­нул я го­рест­но, — птич­ку сня­ли, что­бы ле­чить.
— За­чем?!
— А не на­до бы­ло го­во­рить, что у неё третья го­ло­ва отва­ли­лась! Кста­ти, её так и не на­шли…

«Птич­ки» не бы­ло да­же с внут­рен­ней сто­ро­ны внеш­них во­рот — Лю­ба спе­ци­аль­но про­ве-ри­ла. Там да­же ба­рель­е­фа над ар­кой не бы­ло.
От горь­ких раз­мыш­ле­ний Лю­бу ото­рва­ли толь­ко зай­цы. Их там мно­го, поч­ти на каж-дом ша­гу. Со­от­вет­ст­вен­но, Лю­ба ни од­но­го не про­пус­ти­ла, по­об­ни­ма­лась поч­ти со все­ми, од­но­му по­мог­ла за­лезть по­вы­ше, с дву­мя сфот­ка­лась на па­мять и чуть не за­лез­ла в за­гон к жи­вым кро­ли­кам. Там и та­кие есть.

Но вре­ме­ни рас­су­со­ли­вать у нас не бы­ло, про­тру­би­ла тру­ба (в смыс­ле — я ско­ман­до-вал «Ро­та, подъ­ём!») и мы по­бе­жа­ли даль­ше. И тут… И тут Лю­ба уви­де­ла «птич­ку». Она спо­кой­но си­де­ла над внут­рен­ни­ми во­ро­та­ми �