В один из сол­неч­ных вос­крес­ных ве­сен­них дней мы всем се­мейст­вом ре­ши­ли от­пра­вить­ся гу­лять в парк «Дуб­ки». Не за­бы­ли и про на­шу со­ба­ку Аду. От­че­го мор­даш­ка ум­но­го рот­вей­ле­ра ста­ла вы­ра­жать без­мер­ное счастье. Еще бы! Во-пер­вых, ее по­ве­ли гу­лять на­мно­го рань­ше обыч­но­го вре­ме­ни. Во-вто­рых, это озна­ча­ло, что у нее еще бу­дет и ве­чер­няя про­гул­ка. А в-треть­их — ей не при­дет­ся си­деть в жар­кой квар­ти­ре и стра­дать в оди­но­чест­ве. Со­ба­ко­во­дам очень хо­ро­шо из­вест­но, ка­кое удо­вольст­вие ис­пы­ты­ва­ют их пи­том­цы, ког­да они со все­ми чле­на­ми сво­ей стаи, то есть семь­ей вла­дель­ца, вы­хо­дят на про­гул­ку.

Ра­дость от пред­сто­я­ще­го со­вмест­но­го гу­лянья у Ады на­столь­ко про­яви­лась яр­ко, что по­ка мы со­би­ра­лись, она, не скры­вая сво­их эмо­ций, ра­дост­но под­пры­ги­вая, ли­за­ла каж­до­го из нас в ли­цо. При этом из­да­ва­ла страст­ные вос­тор­жен­ные зву­ки, не име­ю­щие ни­че­го об­ще­го с обыч­ным со­бачь­ем ла­ем или ску­ле­ни­ем. Ада ве­ла се­бя прос­то одер­жи­мо. Она бу­рей вос­тор­га вы­ра­жа­ла нам не­скры­ва­е­мую бла­го­дар­ность за то, что в та­кую хо­ро­шую по­го­ду мы бе­рем её с со­бой гу­лять в парк. И ког­да кто-то из нас на­кло­нял­ся, что­бы за­стег­нуть на бо­тин­ке за­стеж­ку или за­вя­зать шнур­ки, то страст­ная Ада его тут же умы­ва­ла теп­лым влаж­ным и бар­хат­ным язы­ком. При­чем, ста­ра­лась ли­зать не в ли­цо, а имен­но в гу­бы. По это­му по­во­ду я да­же вы­ска­зал пред­по­ло­же­ние, что ду­ша на­шей со­ба­ки мно­го-мно­го ве­ков то­му на­зад, на­вер­ное, при­над­ле­жа­ла од­ной из Ан­да­луз­ских кра­са­виц. По­доб­ное шут­ли­вое срав­не­ние я при­вёл не прос­то так, а имея на это вес­кое ос­но­ва­ние. Из всей на­шей семьи со­ба­ка лю­би­ла наибо­лее страст­но, ко­неч­но же, сво­е­го хо­зя­и­на. По­это­му, имен­но мне до­ста­лось боль­ше все­го по­це­лу­ев. Это опять же для вла­дель­цев со­бак хо­ро­шо из­вест­ный факт — су­ки лю­бят вла­дель­цев-муж­чин осо­бен­но страст­но и силь­но по срав­не­нию с дру­ги­ми чле­на­ми сво­е­го се­мейст­ва, к ко­то­рым они от­но­сят­ся с бо­лее сдер­жан­ной со­бачь­ей лю­бовью.

Од­на­ко сто­и­ло нам толь­ко по­ки­нуть пре­де­лы квар­ти­ры и вый­ти на ули­цу, как бла­го­душ­ное на­стро­е­ние у Ады тут же за­кон­чи­лось. Со­ба­ка мгно­вен­но пре­вра­ти­лась в гроз­но­го стра­жа сво­ей стаи. Её ма­лень­кие тём­ные глаз­ки вни­ма­тель­но ос­мат­ри­ва­ли всех про­хо­дя­щих ми­мо нас лю­дей. Она их слов­но на­ск­возь ска­ни­ро­ва­ла, точ­но опре­де­ляя, кто из них на что спо­со­бен. На­до ска­зать, что этот про­цесс у со­ба­ки про­хо­дил для окру­жа­ю­щих со­вер­шен­но не­за­мет­но. Ада, как ни в чем не бы­ва­ло, спо­кой­но шла под­ле мо­ей ле­вой но­ги, ни­сколь­ко не на­тя­ги­вая ко­рот­кий по­во­док. Но я-то свою со­ба­ку хо­ро­шо знал. Не­смот­ря на ви­ди­мое ко все­му без­раз­ли­чие, она на­хо­ди­лась на­че­ку. Имен­но в та­кой вы­дер­жан­ной ма­не­ре урав­но­ве­шен­но­го по­ве­де­ния, не­об­хо­ди­мой для нор­маль­но­го про­жи­ва­ния со­ба­ки в го­ро­де, и бы­ла вос­пи­та­на на­ша Ада. А кро­ме то­го, ска­зы­ва­лись и прой­ден­ные кур­сы дрес­си­ров­ки в спе­ци­аль­ной шко­ле слу­жеб­но­го со­ба­ко­водст­ва.

Вот и зе­ле­ный мас­сив пар­ка. Со­ба­ка слег­ка ста­ла тя­нуть. Ей очень хо­те­лось по­ско­рее по­лу­чить сво­бо­ду и вдо­воль по­рез­вить­ся. Она на­де­я­лась, что как толь­ко мы вой­дем в парк, я сра­зу от­стег­ну от ошей­ни­ка по­во­док и бодрым го­ло­сом дам для неё же­лан­ную ко­ман­ду: «Гу­ляй!» И ру­кой ука­жу на­прав­ле­ние, где сле­ду­ет ей вы­гу­ли­вать­ся. Но на этот раз её ожи­да­ло разо­ча­ро­ва­ние. В вос­крес­ный день в пар­ке на­хо­ди­лось мно­го гу­ля­ю­щих лю­дей и хо­зяй­ских со­бак, при­чем, бе­га­ю­щих без по­вод­ка. По­это­му да­же при всей сво­ей го­ря­чей люб­ви к Аде дать ей пол­ную сво­бо­ду я, при всем же­ла­нии, прос­то не мог.

В та­кие мно­го­люд­ные дни ей при­хо­ди­лось до­вольст­во­вать­ся гу­ля­ни­ем толь­ко на длин­ном по­вод­ке. При этом мне, как ве­те­ри­нар­но­му вра­чу, бы­ло хо­ро­шо из­вест­но, что пять мет­ров — это не так уж пло­хо для со­бачь­е­го мо­ци­о­на и впол­не спо­кой­но для вла­дель­ца. Од­на­ко, как я знал, все вла­дель­цы со­бак на про­бле­му вы­гу­ла сво­их пи­том­цев смот­рят по-раз­но­му.

Од­ни, а их я счи­таю ра­зум­ны­ми людь­ми, ду­ма­ют не толь­ко о бла­го­по­лу­чии сво­ей со­ба­ки, но и о дру­гих. Они ста­ра­ют­ся ни­ко­му не ме­шать и ни с кем не скан­да­лить. По­это­му их со­ба­ки всег­да на­хо­дят­ся на по­вод­ках. В ре­зуль­та­те с ни­ми не­при­ят­нос­тей, как пра­ви­ло, не про­ис­хо­дит.

Дру­гие же, рав­но­душ­ные вла­дель­цы, со­всем не ду­ма­ют ни о сво­ей со­ба­ке, ни о дру­гих. Они со­вер­ше­но не при­ни­ма­ют во вни­ма­ние ни пол сво­ей со­ба­ки, ни по­ро­ду. Ко­бель или су­ка, до­бер­ман, буль­терь­ер, кав­каз­ская ов­чар­ка, шпиц или бо­лон­ка — это для них не име­ет ни­ка­ко­го зна­че­ния. Вот имен­но та­кие вла­дель­цы, ко все­му от­но­ся­щи­е­ся спус­тя ру­ка­ва, без­дум­но от­пус­ка­ют гу­лять сво­их чад на все че­ты­ре сто­ро­ны, а са­ми пре­спо­кой­но про­гу­ли­ва­ют­ся по пар­ку, по­ку­ри­вая ци­гар­ку за ци­гар­кой, вы­пус­кая клу­бы зло­вон­но­го ды­ма, на­дол­го от­рав­ля­ю­ще­го чи­с­тый воз­дух уни­каль­но­го сто­лич­но­го оа­зи­са. Мне не раз при­хо­ди­лось на­блю­дать за та­ки­ми не­ра­ди­вы­ми хо­зя­е­ва­ми, ког­да из пач­ки из­вле­ка­лась по­след­няя си­га­ре­та, а упа­ков­ка тут же вы­бра­сы­ва­лась се­бе под но­ги, или по­даль­ше, в рас­ки­ди­с­тые ку­с­ты си­ре­ни. Все для та­ких лю­дей бы­ло обы­ден­но и при­выч­но. При­чем, ни­че­го пло­хо­го они в этом не ви­де­ли. Точ­но так же ве­ли се­бя их ро­ди­те­ли, а они, не за­ду­мы­ва­ясь, пол­ностью пов­то­ря­ли их ма­не­ры. Люм­пен­ское бес­куль­турье, как чер­ная пле­сень в сы­ром по­ме­ще­нии, на­ск­возь про­рос­ла в их со­зна­нии. И эта за­ра­за, от ко­то­рой труд­но из­ба­вить­ся, ге­не­ти­чес­ким на­сле­ди­ем не­за­мет­ным об­ра­зом пе­ре­хо­ди­ла к их де­тям, у ко­то­рых в со­зна­нии прос­то так вряд ли мог­ло на­сту­пить про­свет­ле­ние. Если толь­ко, ко­неч­но, это­му не мог по­спо­собст­во­вать, ка­кой-ни­будь из рук вон вы­хо­дя­щий, слу­чай…

Так вот, со­ба­ка у та­ко­го рав­но­душ­но­го ко все­му хо­зя­и­на чувст­во­ва­ла не­о­гра­ни­чен­ную сво­бо­ду дейст­вий, ког­да ей все по­зво­ле­но. Гу­ляй, где по­же­ла­ешь! Под­бе­гай к лю­бой дру­гой со­ба­ке, не­за­ви­си­мо от то­го, ка­кой она по­ро­ды, раз­ме­ра, по­ла и ха­рак­те­ра! Бес­це­ре­мон­но с ней об­щай­ся все­ми из­вест­ны­ми со­бачь­и­ми ма­не­ра­ми. Хо­чешь — лезь ей под хвост, а если есть же­ла­ние, то и вска­раб­кай­ся на неё… А в про­ме­жут­ке меж­ду ми­мо­лет­ны­ми зна­ком­ст­ва­ми, если, ко­неч­но, все про­хо­дит глад­ко, без сты­чек и лю­тых схва­ток с не­до­воль­ны­ми та­ким фа­миль­яр­ным об­ра­ще­ни­ем со­ро­ди­ча­ми, мож­но и по­ла­ко­мить­ся вся­кой вся­чи­ной, бла­го, ее в пар­ке всег­да ва­ля­ет­ся мно­го. Её и лю­ди бро­са­ют, и во­ро­ны при­но­сят с близ­ле­жа­щих пе­ре­пол­нен­ных пи­ще­вы­ми от­хо­да­ми по­мо­ек.

Де­ло в том, что вдоль од­ной из сто­рон пар­ка за вы­со­ки­ми за­бо­ра­ми на­хо­ди­лись в то вре­мя два дет­ских са­ди­ка. А де­ти, как всем хо­ро­шо из­вест­но, едо­ки не­важ­ные. Они пло­хо об­гла­ды­ва­ют ку­ри­ные нож­ки, не до­еда­ют кот­ле­ты, со­сис­ки и сыр­ни­ки. Най­ти та­кую еду и быст­ро её съесть — в этом-то и за­клю­ча­ет­ся на­сто­я­щее со­бачье счастье. Вот эти са­мые вкус­ные ку­ри­ные кос­точ­ки, на ко­то­рых остав­ле­но мно­го мя­са, кус­ки сы­ра и дру­гие до со­бачь­е­го го­ло­во­кру­же­ния вкус­нос­ти или гру­да цел­ло­фа­но­вых пле­нок с при­лип­ши­ми на них ку­соч­ка­ми со­си­сок каж­дый день вы­бра­сы­ва­лись пер­со­на­лом дет­ских са­дов в му­сор­ные ба­ки. А за их дейст­ви­я­ми зор­ко на­блю­да­ли си­дя­щие по­одаль на вы­со­ких ве­ко­вых ду­бах во­ро­ны. Они из­ред­ка из­да­ва­ли ис­тош­ные кар­ка­ю­щие зву­ки, как бы про­ся лю­дей не за­кры­вать крыш­ки ба­ков. И час­тень­ко сво­е­го до­би­ва­лись.

Ра­зу­му и ин­тел­лек­ту мос­ков­ских во­рон сле­ду­ет от­дать долж­ное. Они за мно­го лет жиз­ни в го­ро­де хо­ро­шо усво­и­ли — всё, что мож­но съесть, на­до быст­ро из­вле­кать из му­сор­но­го бач­ка и уле­тать ско­рее прочь с тер­ри­то­рии дет­ско­го са­ди­ка, не вы­пус­кая до­бы­чу. При этом еще по­ста­рать­ся сдер­жи­вать во­ро­ний пыл — не му­со­рить и не шу­меть, что­бы не раз­бу­дить де­ти­шек, спя­щих креп­ким пос­леобе­ден­ным сном и тем са­мым не спро­во­ци­ро­вать ру­ко­водст­во дет­ско­го уч­реж­де­ния на вы­зов спе­ци­а­лис­тов-охот­ни­ков с пнев­ма­ти­чес­ки­ми ружь­я­ми. А ум­ным во­ро­нам и не нуж­но бы­ло за­дер­жи­вать­ся в дет­ском са­ди­ке, ког­да для тра­пе­зы у них име­лось впол­не под­хо­дя­щее мес­то — парк с кра­си­вы­ми рас­ки­ди­с­ты­ми ду­ба­ми. При­зем­ляй­ся под де­ре­вом и по­едай до­бы­чу се­бе на здо­ровье…

Но в пар­ке, к боль­шо­му не­удо­вольст­вию во­рон, с каж­дым го­дом по­яв­ля­лось все боль­ше и боль­ше со­бак. При­чем, не ка­ких-ни­будь бро­шен­ных и по­не­во­ле став­ших без­дом­ны­ми. Со­вер­шен­но нет. Встре­ча с та­ки­ми пса­ми им со­всем не гро­зи­ла. Тог­даш­ний от­лов бро­дя­чих со­бак пол­ностью ис­клю­чал по­доб­ное. Во­льгот­но гу­ля­ли по пар­ку толь­ко хо­зяй­ские. Вот они-то, за­си­дев­ши­е­ся в ску­ке до­маш­ние без­дель­ни­ки, и пы­та­лись пу­гать во­рон. Прав­да, пу­гать — это очень силь­но ска­за­но. Во­ро­ны пар­ка «Дуб­ки» — это вам не пуг­ли­вые си­ни­цы. Их так прос­то не прой­мешь. Но, тем не ме­нее, спо­кой­но пи­ро­вать пти­цам со­ба­ки здо­ро­во ме­ша­ли.

По­тре­во­жен­ная ла­ем со­ба­ки во­ро­на, не­хо­тя взле­та­ла с зем­ли, но тут же са­ди­лась на не­вы­со­ко рас­по­ло­жен­ную вет­ку ду­ба. Дер­жа в клю­ве ку­сок мя­са с костью, со­сис­ку или часть ку­ри­цы, ум­ная пти­ца не­ми­га­ю­щим взгля­дом смот­ре­ла на ла­ю­щее чет­ве­ро­но­гое со­зда­ние, гу­ля­ю­щее без по­вод­ка, вда­ли от сво­е­го бес­печ­но­го хо­зя­и­на и драз­ни­ла его ска­зоч­ным аро­ма­том сво­ей до­бы­чи. Со­ба­ка же, по­чу­яв за­пах ла­ком­ст­ва, тут же пе­ре­ста­ва­ла ла­ять. Обиль­но ис­хо­дя слю­ной, она са­ди­лась под этим де­ре­вом и с за­вистью за­во­ро­жен­ным взгля­дом смот­ре­ла на пти­цу. Пес в ожи­да­нии вкус­нень­ко­го мог дол­го си­деть. Не­ко­то­рым не вез­ло. По­до­шед­ший хо­зя­ин, быст­ро по­няв в чем де­ло, брал ее на по­во­док и уво­дил от со­блаз­на. Бы­ва­ло и так, что во­ро­не на­до­еда­ло мол­ча смот­реть на со­ба­ку с вы­со­ты. Ей хо­те­лось под­раз­нить за­вист­ни­цу и она, не сдер­жав­шись, кар­ка­ла «во всю во­ронью глот­ку». Чем это за­кан­чи­ва­лось для во­ро­ны, мно­гим, на­вер­ное, хо­ро­шо из­вест­но. В со­вет­ской шко­ле же не зря бас­ню Кры­ло­ва мно­гие учи­ли. Но вот, чем это су­ли­ло в даль­ней­шем со­ба­ке, зна­ли, к ве­ли­ко­му со­жа­ле­нию, не все со­ба­ко­во­ды. А зря….

Пес в та­ком слу­чае до­лю се­кун­ды об­ню­хи­вал сва­лив­ше­е­ся на не­го сверху ла­ком­ст­во, и, не ве­ря сво­е­му счастью, и то­ро­пясь, слов­но го­лод­ный, на­чи­нал его стре­ми­тель­но за­гла­ты­вать, лишь бы ку­сок мя­са на реб­рыш­ке, ку­ри­ный око­ро­чок с труб­ча­той костью или со­сис­ка в цел­ло­фа­не сно­ва не до­ста­лись во­ро­не. То­ро­пи­лись ско­рее все про­гло­тить, что­бы вкус­ная еда не до­ста­лось со­ро­ди­чам, сну­ю­щим где-то со­всем ря­дом…

При при­бли­же­нии хо­зя­и­на од­ни со­ба­ки с опу­щен­ной го­ло­вой ви­но­ва­то под­хо­ди­ли к не­му, слов­но из­ви­ня­ясь за не­до­стой­ный прос­ту­пок, дру­гие же, не об­ра­щая на не­го ни­ка­ко­го вни­ма­ния, наг­ло пре­сле­до­ва­ли с азарт­ным ла­ем дру­гих птиц, на­де­ясь еще ра­зок по­ла­ко­мить­ся от­бро­са­ми, со­вер­шен­но не по­ни­мая, что это мог­ло креп­ко на­вре­дить их здо­ровью. Ведь со­ба­ка же не спо­соб­на, на­при­мер, пред­ви­деть, что раз­гры­зен­ные ею и про­гло­чен­ные ку­ри­ные кос­ти вско­ре мо­гут вы­звать у нее ки­шеч­ные ко­ли­ки или ост­ры­ми, как игол­ка кон­ца­ми, труб­ча­тая кость мо­жет за­прос­то про­ткнуть тон­кую стен­ку её ки­шеч­ни­ка. Это уже по­том, до­ма, че­рез не­ко­то­рое вре­мя, вла­де­лец об­ра­тит вни­ма­ние на то, что его пи­то­мец стал вя­лым и груст­ным, пе­ре­стал есть и пить. Мно­го ле­жит и вре­ме­на­ми у не­го по­яв­ля­ет­ся рво­та. Из кра­си­во­го жи­вот­но­го, без ка­кой-ли­бо при­чи­ны, по его мне­нию, со­ба­ка пре­вра­ти­лась в сгорблен­ное су­щест­во, ко­то­рое, бо­ясь под­нять­ся, толь­ко ле­жит, да дро­жит и ти­хо­неч­ко по­ску­ли­ва­ет от бо­ли.

Вы­зов ве­те­ри­нар­но­го вра­ча на дом или по­езд­ка в ле­чеб­ни­цу в этом слу­чае не­ми­ну­е­мы. Хо­ро­шо, если ле­че­ние обой­дет­ся толь­ко ва­зе­ли­но­вым мас­лом, да очис­ти­тель­ной клиз­мой. Или, на ху­дой ко­нец, за­кон­чит­ся опе­ра­тив­ным хи­рур­ги­чес­ким вме­ша­тельст­вом. А бы­ва­ет так, что до при­ез­да ве­те­ри­нар­но­го вра­ча у со­ба­ки ско­ро­теч­но разо­вьет­ся пе­ри­то­нит, и спас­ти та­кое жи­вот­ное ни­ка­ки­ми уси­ли­я­ми не уда­ет­ся. Со­ба­ка дол­го пре­бы­ва­ет в аго­нии. Смерть от вос­па­ле­ния брю­ши­ны у чет­ве­ро­но­гих обыч­но му­чи­тель­на.

А все­му это­му ви­ной ока­зы­ва­ет­ся — не кар­ка­ю­щая во­ро­на и не са­ма со­ба­ка, а её не­ра­ди­вый и рав­но­душ­ный ко все­му хо­зя­ин. Толь­ко он дол­жен нес­ти мо­раль­ную от­вет­ст­вен­ность пе­ред сво­им без­вре­мен­но усоп­шим дру­гом. Имен­но он из-за сво­е­го рав­но­ду­шия на­ру­шил не­зыб­ле­мые пра­ви­ла со­дер­жа­ния со­бак в го­ро­де. Он по­зво­лил жи­вот­но­му де­лать то, что ему за­бла­го­рас­су­дит­ся. Ведь со­бачьи дур­ные прос­туп­ки на са­мом де­ле — хо­зяй­ские. Че­ло­век отве­ча­ет за все, что про­ис­хо­дит с его по­до­печ­ным…

Так вот, гу­ляя по пар­ку и раз­го­ва­ри­вая с же­ной и сы­ном на эту не­ве­се­лую, но веч­но ак­ту­аль­ную те­му, вре­мя от вре­ме­ни, в за­ви­си­мос­ти от воз­ни­ка­ю­щих си­ту­а­ций, то уко­ра­чи­вая, то уд­ли­няя по­во­док, мы до­шли до ого­ро­жен­ной мел­ко­сет­ча­тым за­бо­ром со­бачь­ей пло­щад­ки.

На её тер­ри­то­рии гу­ля­ла лишь все­го од­на со­ба­ка — бе­лый с чер­ны­ми пят­на­ми на не­боль­шом, но мощ­ном те­ле буль­терь­ер. В нем мы узна­ли на­ше­го со­се­да Вай­са.

Сре­ди со­бач­ни­ков о нем хо­ди­ла дур­ная сла­ва. Уже не­сколь­ко со­бак им бы­ли креп­ко по­ку­са­ны. Его хо­зя­ин, очень оба­я­тель­ный муж­чи­на сред­не­го воз­рас­та, в по­след­нее вре­мя вы­во­дил Вай­са на ко­рот­ком бре­зен­то­вом по­вод­ке и в на­морд­ни­ке. Это­му я был не­од­но­крат­но сви­де­те­лем.

Так как на­ша Ада хо­ро­шо зна­ла Вай­са и не раз с ним, впро­чем, как и со мно­ги­ми ко­бе­ля­ми, дру­же­люб­но иг­ра­ла, то я без опас­ки за­вел её на пло­щад­ку и за­крыл за со­бой ка­лит­ку на за­сов. Вайс гу­лял без на­морд­ни­ка. Со слов его хо­зя­и­на, мне ста­ло из­вест­но, что ко­жа­ный на­морд­ник со­ба­ка ещё на­ка­ну­не ве­че­ром разо­рва­ла в клочья. При­чем, про­де­лал это пес злоб­но и ме­то­дич­но. На­морд­ник дер­жал креп­ко пе­ред­ни­ми ла­па­ми и рез­ко от­ры­вал ре­ме­шок за ре­меш­ком так, что за­клеп­ки, слов­но оскол­ки от про­ти­во­пе­хот­ной ми­ны раз­ле­та­лись в раз­ные сто­ро­ны квар­ти­ры.

— Вот, док­тор, те­перь мы вы­нуж­ден­но гу­ля­ем за ме­тал­ли­чес­кой огра­дой, — со­об­щил хо­зя­ин Вай­са.

Я не­про­из­воль­но взгля­нул в сто­ро­ну Вай­са. Бы­ло хо­ро­шо за­мет­но, что буль­терь­ер пре­бы­вал в пло­хом и мрач­ном на­стро­е­нии. Не­смот­ря на при­гла­ше­ние Ады по­играть, он это­го де­лать не по­же­лал. Толь­ко хму­ро по­смот­рел на нее сво­и­ми ма­лень­ки­ми злоб­ли­вы­ми глаз­ка­ми и уг­рю­мо при­нял­ся рыть зем­лю. А на­ша де­воч­ка, об­ла­дая до­ста­точ­но раз­ви­тым са­мо­лю­би­ем, на­ста­ивать на иг­ре не ста­ла. Она с до­сто­инст­вом ото­шла от ко­бе­ля, ре­шив са­ма се­бя раз­влечь. Для на­ча­ла сде­ла­ла по­пыт­ку прой­ти по бу­му. Но де­ре­вян­ные стол­бы, слу­жа­щие ос­но­ва­ни­ем бу­ма, ока­за­лись силь­но под­гнив­ши­ми. Как толь­ко тя­же­лая со­ба­ка под­ня­лась на брев­но и сде­ла­ла все­го один-единст­вен­ный шаг, не­у­стой­чи­вая кон­струк­ция сра­зу за­хо­ди­ла хо­ду­ном. Это, ес­тест­вен­но, Аде не по­нра­ви­лось. Со­ба­ка тут же спрыг­ну­ла с хлип­ко­го со­ору­же­ния и ста­ла мол­ча и при­сталь­но на­блю­дать за тем, как хму­рый Вайс по­ки­дал пло­щад­ку. Ухо­дил он как ис­тин­ный ко­бель. Не­мно­го за­дер­жал­ся у ка­лит­ки. Об­ню­хав же­лез­ный столб, на ко­то­ром она кре­пи­лась, и за­драв зад­нюю но­гу, лов­ко об­дал его пор­ци­ей мо­чи. На что хо­зя­ин буль­терь­е­ра тут же шут­ли­во по­яс­нил нам — мол, что­бы пет­ли ка­лит­ки не скри­пе­ли.

— И что­бы не ржа­ве­ли, — тем же то­ном до­ба­вил я.

С врож­ден­ны­ми ин­стинк­та­ми и реф­лек­са­ми сво­е­го пи­том­ца вла­дель­цу труд­но что-ли­бо по­де­лать. Со­ба­ка, гу­ляя вне до­ма, не­пре­мен­но бу­дет ме­тить тер­ри­то­рию, опо­ве­щая со­ро­ди­чей о том, что здесь имен­но на­хо­ди­лась она.

И опять я во­лей-не­во­лей мыс­лен­но на­чал ду­мать о пра­виль­ном вос­пи­та­нии каж­дым вла­дель­цем сво­е­го по­до­печ­но­го и о над­ле­жа­щем со­дер­жа­нии жи­вот­ных в го­ро­де.

К при­ме­ру, взять бы вла­дель­цев со­бак на­ше­го мно­гок­вар­тир­но­го од­но­подъ­езд­но­го до­ма, в ко­то­ром из ста трид­ца­ти де­вя­ти квар­тир про­жи­ва­ло не ме­нее пят­над­ца­ти со­бак. Поч­ти что каж­дый ко­бель, вый­дя из до­ма на оче­ред­ную про­гул­ку, счи­тал сво­им дол­гом тут же под­нять ла­пу и обиль­но по­лить мо­чой кир­пич­ную сте­ну.

И вот уже с ран­не­го ут­ра у подъ­ез­да од­но­го из са­мых кра­си­вых до­мов рай­о­на кра­со­ва­лась жел­то­ва­то-тем­ная лу­жа со спе­ци­фи­чес­ким за­па­хом и по­те­ка­ми. А еще че­рез год ка­фель­ная об­ли­цов­ка кир­пич­ной сте­ны ока­за­лась пол­ностью смы­той ед­кой со­бачь­ей мо­чой. Па­рад­ный вход стал вы­гля­деть ис­пор­чен­ным. А кто, ког­да и за чей счет бу­дет вос­ста­нав­ли­вать ка­фель — и по сей день ни­ко­му из жиль­цов не из­вест­но. А по­ве­ли­те­ли жи­вот­ных толь­ко наг­ло­ва­то ухмы­ля­лись, да про­из­но­си­ли вы­со­ко­пар­ные ре­чи об эс­те­ти­ке и куль­ту­ре…

Или взять дру­гой при­мер, ког­да хо­зя­и­ну лень ид­ти с со­ба­кой на бли­жай­ший пу­с­тырь и там её вы­гу­ли­вать. И он по­сту­па­ет прос­то. Вы­во­дит свою жи­во­ти­ну под ок­на со­сед­ско­го до­ма. А че­рез не­ко­то­рое вре­мя, на бе­лос­неж­ном сне­гу, или сре­ди вы­топ­тан­но­го ими га­зо­на мож­но бы­ло со­зер­цать ку­чи со­бачь­их экскре­мен­тов — то есть всё че­ло­ве­чес­кое хам­ст­во и не­ве­жест­вен­ное от­но­ше­ние лю­дей к кра­со­те и во­об­ще к сво­е­му про­жи­ва­нию в ци­ви­ли­зо­ван­ном го­ро­де. А их по­до­печ­ное жи­вот­ное и в этом слу­чае, ока­зы­ва­лось со­вер­шен­но не ви­но­ва­тым. Оно лишь яв­ля­лось по­кор­ным ин­ст­ру­мен­том в семье люм­пе­на-влас­те­ли­на, рас­пу­щен­но­го на­сту­пив­шей в стра­не де­мо­кра­ти­ей и в пол­ную ме­ру ощу­тив­ше­го вмес­те с по­лу­че­ни­ем боль­ших де­нег все­доз­во­лен­ность и пол­ней­шую без­на­ка­зан­ность.

Прав­да, без­раз­лич­ное, а ско­рее на­пле­ва­тель­ское от­но­ше­ние вла­дель­цев со­бак на по­ве­де­ние сво­их чет­ве­ро­но­гих пи­том­цев в этих двух слу­ча­ях, вы­зва­ло у не­ко­то­рых здра­во­мыс­ля­щих жиль­цов на­ше­го до­ма впол­не ес­тест­вен­ное воз­му­ще­ние и не­до­уме­ние. Лю­ди ин­те­ре­со­ва­лись у ме­ня, как у про­фес­си­о­на­ла в ки­но­ло­ги­чес­ком де­ле:

— Док­тор, не­уже­ли не­льзя что-ли­бо пред­при­нять хо­зя­и­ну со­ба­ки, что­бы не про­ис­хо­ди­ло по­доб­ных без­об­ра­зий? На­при­мер, вый­дя из подъ­ез­да, уско­рить шаг и ид­ти, не оста­нав­ли­ва­ясь… Или во­вре­мя дать ко­бе­лю за­пре­ща­ю­щую ко­ман­ду и, од­нов­ре­мен­но, рва­нуть по­вод­ком… Со­ба­ка же — со­об­ра­зи­тель­ное жи­вот­ное, и сра­зу пой­мет, что это­го де­лать не­льзя. А кро­ме то­го, как из­вест­но, они же чис­топ­лот­ные со­зда­ния. До­ма-то они ведь не га­дят. И не под­ни­ма­ют но­гу на бу­фет, тах­ту или де­ре­вян­ный ко­сяк две­ри. По­про­буй пес это сде­лать! Вла­де­лец тут же одер­нет со­ба­ку и за­ры­чит на неё, слов­но бе­ше­ный зверь. Так на­пу­га­ет свое ча­до, что у то­го ни­ког­да в жиз­ни не воз­ник­нет боль­ше же­ла­ния по­мо­чить­ся на хо­зяй­ское иму­щест­во.

В од­ном при­ме­ре — с пи­сань­ем у подъ­ез­да — вла­дель­цам со­бак бы­ло прос­то на­пле­вать, во что пре­вра­ща­ет­ся их кра­си­вый дом. В дру­гом — то­же на­пле­вать, что ма­лень­кие со­сед­ские дет­ки, от­пу­щен­ные сво­и­ми ро­ди­те­ля­ми по­гу­лять без при­смот­ра в па­ли­сад­ни­ке их до­ма уже не смо­гут сле­пить снеж­ки или бо­си­ком по­хо­дить по зе­ле­ной тра­ве. По всей ве­ро­ят­нос­ти, все мыс­ли в го­ло­вах та­ких вла­дель­цев на­хо­ди­лись в за­цик­лен­ном со­сто­я­нии — как бы за­ра­бо­тать мно­го де­нег. Что тво­рит­ся по ту сто­ро­ну бро­ни­ро­ван­ной две­ри их квар­ти­ры, обо­ру­до­ван­ной кон­ди­ци­о­не­ра­ми, ван­ной-джа­ку­зи и до­ро­ги­ми плас­ти­ко­вы­ми ок­на­ми, их уже не ин­те­ре­со­ва­ло…

Для пол­но­ты кар­ти­ны я вспом­нил и о том, как эти жиль­цы, жи­ву­щие на верх­них эта­жах, вер­нув­шись с ра­бо­ты, на ночь гля­дя, «по-чер­но­му» пи­ли вод­ку, а бу­тыл­ки бес­це­ре­мон­но вы­бра­сы­ва­ли из окон, и они со зво­ном раз­би­ва­лись на мел­кие оскол­ки. А со­ба­ки упо­мя­ну­тых ле­ни­вых вла­дель­цев, вы­гу­ли­ва­ю­щи­е­ся под ок­на­ми, опять же, по ви­не лю­дей, не­вин­но стра­да­ли — в кровь ре­за­ли ла­пы… И во всех этих слу­ча­ях людь­ми управ­ля­ли ти­пич­ный сов­ко­вый мен­та­ли­тет и та же за­ко­ре­не­лая сов­ко­вая фи­ло­со­фия. Та­кое мыш­ле­ние, я по­нял, у этой час­ти на­се­ле­ния, укре­пи­лось. И оно на­всег­да бу­дет ско­пи­ро­ва­но их не­вос­пи­тан­ны­ми деть­ми.

По­доб­ное мерт­вен­ное со­сто­я­ние че­ло­ве­чес­кой ду­ши у по­доб­ных лю­дей го­во­ри­ло лишь о без­воз­врат­но по­те­рян­ном ими хрис­ти­анст­ве. Мне ду­ма­лось, сколь­ко тру­да и тер­пе­ния не­об­хо­ди­мо церк­ви, что­бы вер­нуть за­тем­нен­ный ра­зум со­вет­ских лю­дей хо­тя бы к ос­нов­ным биб­лей­ским ка­но­нам и до­бить­ся его час­тич­но­го про­свет­ле­ния? Тол­с­тый слой ан­ти­хрис­ти­ан­ской ко­по­ти, на­ко­пив­ший­ся у них в моз­гах за семь­де­сят с лиш­ним лет без­бо­жест­ва, в кон­це кон­цов, по­сте­пен­но дол­жен бу­дет ис­чез­нуть. Если, ко­неч­но, у церк­ви хва­тит на это сил и тер­пенья. Толь­ко в этом слу­чае, не­счаст­ные лю­ди нач­нут ду­мать не толь­ко о се­бе, но хо­тя бы не­мно­жеч­ко и о дру­гих. Для на­ча­ла о тех, кто жи­вет ря­дом с ни­ми. В ито­ге всем бу­дет лег­че жить и не бу­дут воз­ни­кать на­ре­ка­ния в ад­рес ни в чем не по­вин­ных со­бак.

Ведь при­ро­ду, кра­со­ту и куль­ту­ру со­зна­тель­ные лю­ди, в от­ли­чие от без­бож­ни­ков-не­хрис­тей, не толь­ко под­дер­жи­ва­ют, но и при­умно­жа­ют, по­сто­ян­но пом­ня о все­выш­них спра­вед­ли­вых си­лах, со­здав­ших че­ло­ве­чест­во на пла­не­те Зем­ля и по­это­му по­сто­ян­но на­блю­да­ю­щи­ми за на­ми. Не зря же еще с са­мых древ­них вре­мен лю­ди ре­гу­ляр­но по­се­ща­ли свя­тые ме­с­та и хра­мы, где явст­вен­но ощу­ща­ли связь со Все­выш­ним.

В про­дол­же­ние те­мы как-то са­мо со­бой вспом­ни­лось по­черп­ну­тое не­ког­да из ста­рых книг, что в на­шей ро­ще Дуб­ки не­ког­да сто­ял де­ре­вян­ный пра­во­слав­ный Храм Свя­ти­те­ля Ни­ко­лая у Со­ло­мен­ной Сто­рож­ки.

На ка­кой-то миг мне да­же пред­ста­ви­лось это вы­со­кое кра­си­вое свет­лое де­ре­вян­ное стро­е­ние. Его не­боль­шие ак­ку­рат­ные ба­шен­ки с ку­по­ла­ми, по­кры­ты­ми ме­дью, под­чер­ки­ва­ли не­обык­но­вен­ную при­тя­га­тель­ность хра­ма. И при­хо­жа­не со свет­лы­ми оду­хотво­рен­ны­ми ли­ца­ми спе­ши­ли на служ­бу под ска­зоч­ный пе­ре­лив­ча­тый неж­ный звон брон­зо­вых ко­ло­ко­лов.

Мое со­об­ще­ние о не­ког­да сто­я­щем здесь хра­ме вы­зва­ло у же­ны и сы­на не­под­дель­ный ин­те­рес. Они ста­ли ме­ня про­сить, что­бы я еще что-ни­будь вспом­нил из ис­то­рии на­ше­го Ти­ми­ря­зев­ско­го рай­о­на. Боль­шой ин­те­рес у мо­е­го сы­на вы­зва­ло про­ис­хож­де­ние не­ко­то­рых на­зва­ний, та­ких как Со­ло­мен­ная Сто­рож­ка и Аст­ра­дам­ский про­езд. Але­ша пред­ло­жил уй­ти с пло­щад­ки и вер­нуть­ся в парк, что­бы гу­ляя меж ста­рин­ных ду­бов, я лег­че вспо­ми­нал ког­да-то дав­но про­чи­тан­ные све­де­ния.

Взяв Аду на ко­рот­кий по­во­док, мы по­ки­ну­ли со­бачью пло­щад­ку и, вой­дя в парк, не спе­ша на­пра­ви­лись в его се­ре­ди­ну, ту­да, где рас­по­ла­гал­ся пруд. А я, ста­ра­ясь не пу­тать от­дель­ные ис­то­ри­чес­кие све­де­ния о на­шем мик­ро­рай­о­не, стал рас­ска­зы­вать все, что уда­ва­лось мне вспом­нить.

* *
На­ше­му мес­ту жи­тельст­ва уже свы­ше трех­сот лет. По не­ко­то­рым све­де­ни­ям, это кра­си­вое мес­теч­ко на­ча­ло за­се­лять­ся еще в пе­ри­од цар­ст­во­ва­ния Ива­на Гроз­но­го. По­на­ча­лу оно на­зы­ва­лось сель­цо Аст­ра­да­мо­во. По­че­му имен­но та­кое на­зва­ние по­лу­чи­ла но­вая де­рев­ня, до сих пор для ис­то­ри­ков оста­ет­ся за­гад­кой. Но есть пред­по­ло­же­ние, что Аст­ра­дам — это муж­ское имя, озна­ча­ю­щее «стряп­чий». Имя, по мне­нию ис­сле­до­ва­те­лей, до­воль­но ред­кое, да­же для эпо­хи Ива­на Гроз­но­го. Кто-то из уче­ных вы­ска­зал пред­по­ло­же­ние, что Аст­ра­дам, ра­бо­тал стряп­чим у Ива­на Гроз­но­го. А царь, в знак при­зна­тель­нос­ти и бла­го­дар­нос­ти за уме­ние вкус­но при­го­тав­ли­вать пи­щу, от­дал лю­би­мо­му под­дан­но­му эту са­мую пус­тошь. Од­на­ко эти све­де­ния ни­ко­му с до­сто­вер­ной точ­ностью под­твер­дить не уда­лось. Но до­под­лин­но из­вест­но, что имен­но Аст­ра­дам вла­дел этой тер­ри­то­ри­ей, на­се­лен­ной в ос­нов­ном тру­до­вым лю­дом. Они се­я­ли рожь, бла­го, об­шир­ная пло­щадь и пло­до­род­ная зем­ля по­зво­ля­ли это де­лать. Как па­мять о ста­рин­ном про­ш­лом сель­ца и оста­лись в люд­ской па­мя­ти та­кие на­зва­ния, как Аст­ра­дам­ская ули­ца и Аст­ра­дам­ский про­езд.

Углу­бив­шись в парк и убе­див­шись в от­сут­ст­вии по­бли­зос­ти дру­гих со­бак, я от­стег­нул от ошей­ни­ка ка­ра­бин по­вод­ка и дал Аде дол­гож­дан­ную ко­ман­ду: «Гу­ляй!». Она, тут же сде­лав не­сколь­ко прыж­ков в сто­ро­ну, на­ча­ла уси­лен­но об­ню­хи­вать ство­лы ду­бов, пе­ре­хо­дя от де­ре­ва к де­ре­ву. За­тем ее за­ин­те­ре­со­ва­ли про­ш­ло­год­ние опав­шие ду­бо­вые листья. Об­на­ру­жив на пре­лой лист­ве от­ме­ти­ны сво­их од­но­по­лых со­ро­ди­чей, она при­са­жи­ва­лась точ­но над ни­ми и, не­мно­го по­лив их мо­чой, удов­летво­рен­но тру­си­ла даль­ше. При этом ста­ра­ясь дер­жать­ся от нас на рас­сто­я­нии не бо­лее трех-пя­ти мет­ров.

— Пап! А на Аст­ра­дам­ском про­ез­де и на Аст­ра­дам­ской ули­це я уже по­бы­вал, — как-то осо­бен­но тор­жест­вен­но со­об­щил Але­ша.

И в ка­чест­ве под­тверж­де­ния до­ба­вил:

— Это за Ти­ми­ря­зев­ским ис­пол­ко­мом. Там на­хо­дит­ся и Со­ло­мен­ная Сто­рож­ка.
— Все пра­виль­но, — под­твер­дил. Не успел я за­дать ему во­прос, ког­да же это он успел там по­гу­лять, как по­лу­чил от не­го ис­чер­пы­ва­ю­щий от­вет.
— Мы с ба­буш­кой Же­ней, ког­да хо­ди­ли гу­лять и кор­мить бе­ло­чек в Ти­ми­ря­зев­ский лес, то шли имен­но той до­ро­гой. И ког­да я чи­тал на­зва­ния про­ез­дов и улиц, то ду­мал о том, ка­кие это ин­те­рес­ные на­зва­ния. Спро­сил ба­буш­ку, кто их при­ду­мал, но ба­буш­ка Же­ня, не смог­ла от­ве­тить.
— Ты, сы­нок, дейст­ви­тель­но ба­буш­ке за­дал очень слож­ные во­про­сы. Если бы она жи­ла в этом рай­о­не, то она на­вер­ня­ка бы зна­ла его про­ш­лое и смог­ла бы те­бе точ­но от­ве­тить. А так как ба­буш­ка Же­ня всю свою жизнь про­жи­ла в са­мом цент­ре Моск­вы, то ис­то­рию этой быв­шей го­род­ской окра­и­ны она, ес­тест­вен­но, знать не мог­ла.

Еще я рас­ска­зал Алек­сею, что этот путь, по ко­то­ро­му они шли с ба­буш­кой, су­щест­во­вал еще в ста­ри­ну и на­зы­вал­ся он «цар­ской до­ро­гой». На мес­те же Ти­ми­ря­зев­ской ули­цы рань­ше про­хо­ди­ла Бу­тыр­ская за­ста­ва. А ря­дом с изу­ми­тель­но кра­си­вым мес­том — Со­ло­мен­ная Сто­рож­ка — раз­ме­ща­лась Бу­тыр­ская во­ен­ная сло­бо­да. Кра­со­ту сель­цу Аст­ра­да­мо­во до­бав­ля­ла про­те­ка­ю­щая че­рез не­го не­боль­шая реч­ка Бе­ре­зов­ка. И что ин­те­рес­но, ее ис­ток как раз на­хо­дил­ся в на­шем пар­ке Дуб­ки, ко­то­рый рань­ше на­зы­вал­ся Бе­ре­зо­вой Пус­тошью.

Сын сра­зу со­об­ра­зил, что на мес­те, где рань­ше на­чи­нал­ся ис­ток Бе­ре­зов­ки, сей­час на­хо­дит­ся наш пруд, в ко­то­ром пла­ва­ют ут­ки и во­дит­ся мел­кая ры­беш­ка — быч­ки и ер­ши. С чем я и со­гла­сил­ся.

Вне­зап­но к на­шей со­ба­ке под­бе­жал оча­ро­ва­тель­ный мо­ло­день­кий фран­цуз­ский буль­дог и с при­су­щей ему ко­бе­ли­ной бес­це­ре­мон­ностью стал опре­де­лять под хвос­том у по­встре­чав­шей­ся не­зна­ком­ки ее по­ло­вую при­над­леж­ность. Аде эта фа­миль­яр­ность не по­нра­ви­лась, и ей при­шлось на не­го гроз­но рык­нуть. Во из­бе­жа­ние воз­мож­ных для не­го не­при­ят­ных по­следст­вий буль­дог тут же трус­ли­во дал стре­ка­ча. На что у сы­на на эту си­ту­а­цию воз­ник­ла своя дет­ская ас­со­ци­а­ция:

— Фран­цу­зов раз­гро­ми­ли, и они в стра­хе бе­жа­ли прочь, — про­ком­мен­ти­ро­вал он стре­ми­тель­ное бег­ст­во фран­цуз­ско­го буль­до­га, ис­пу­гав­ше­го­ся гроз­но­го ры­ка Ады, очень не лю­бив­шей по­доб­ные воль­нос­ти со сто­ро­ны ко­бе­лей.

Мы с же­ной ве­се­ло за­сме­я­лись над удач­ной шут­кой сы­на, срав­нив­ше­го стре­ми­тель­ное от­ступ­ле­ние фран­цуз­ской ар­мии На­по­лео­на с бег­ст­вом ма­лень­ко­го сим­па­тя­ги, без­над­зор­но гу­ля­ю­ще­го по пар­ку.

— Да, — про­мол­вил я. — Го­лод­ная и обо­рван­ная ар­мия На­по­лео­на спеш­но по­ки­да­ла го­ря­щую Моск­ву и в злос­ти гро­ми­ла на сво­ем пу­ти все, что толь­ко под­да­ва­лось раз­ру­ше­нию. Сель­цу «Аст­ра­да­мо­во» то­же не по­вез­ло. Фран­цу­зы его пол­ностью раз­ру­ши­ли, пре­вра­тив в пу­с­ты­ню. Ни од­но­го до­ма це­лым не оста­ви­ли. Но че­рез ка­кое-то вре­мя в эти ме­с­та вер­ну­лись его преж­ние оби­та­те­ли. Но жить им бы­ло не­где. Вот де­ло­вые лю­ди и на­ду­ма­ли в юго-за­пад­ной час­ти по­сел­ка по­стро­ить кир­пич­ный за­вод. До­ма из кир­пи­ча пред­став­ля­лись им на­мно­го на­деж­нее де­ре­вян­ных стро­е­ний. Од­на­ко для об­жи­га гли­ны тре­бо­ва­ли мно­го дров. Ог­ром­ная печь ока­за­лась про­жор­ли­вой… Где-то их на­до бы­ло брать. Вот из та­кой сло­жив­шей­ся без­вы­ход­ной си­ту­а­ции по­сте­пен­но вся ста­рин­ная ре­лик­то­вая ду­бо­вая ро­ща ока­за­лась пол­ностью вы­руб­лен­ной на дро­ва.

Толь­ко по про­шест­вии боль­шо­го вре­ме­ни — во вто­рой по­ло­ви­не де­вят­над­ца­то­го ве­ка, уже пос­ле об­ра­зо­ва­ния Пет­ров­ской зем­ле­дель­чес­кой и лес­ной ака­де­мии, ка­за­лось бы, на­всег­да по­те­рян­ную ро­щу уда­лось вос­ста­но­вить.

Со­труд­ни­ки ака­де­мии и сту­ден­ты вы­са­ди­ли не­сколь­ко де­сят­ков ты­сяч мо­ло­дых де­ревь­ев. С ог­ром­ной лю­бовью они уха­жи­ва­ли за по­сад­ка­ми в те­че­ние мно­гих лет. И их тя­же­лый мно­го­лет­ний труд ока­зал­ся по за­слу­гам воз­на­граж­ден­ным. Ис­кус­ст­вен­но вос­со­з­дан­ная че­ло­ве­ком ро­ща, пре­вра­ти­лась в ог­ром­ный, за­ни­ма­ю­щий не­сколь­ко де­сят­ков гек­та­ров зе­ле­ный мас­сив. Парк ока­зал­ся на­столь­ко кра­си­вым, что вско­ре стал из­люб­лен­ным мес­том от­ды­ха моск­ви­чей. Здесь лю­би­ли от­ды­хать Лев Ни­ко­ла­е­вич Толс­той, Вла­ди­мир Га­лак­ти­о­но­вич Ко­ро­лен­ко, Ан­тон Пав­ло­вич Че­хов и мно­го-мно­го дру­гих зна­ме­ни­тых рус­ских пи­са­те­лей.

Ти­хим и уют­ным бы­ло это мес­то для от­ды­ха го­ро­жан. А до­пол­нял этот вол­шеб­ный пей­заж ма­лень­кий па­ро­во­зик, очень по­хо­див­ший на иг­ру­шеч­ный — пред­шест­вен­ник со­вре­мен­но­го трам­вая. На­зы­вал­ся он лас­ко­вым име­нем — па­ро­ви­чок. Про­ка­тить­ся на нем в жар­кую по­го­ду бы­ло сплош­ным удо­вольст­ви­ем. Ко­неч­ную оста­нов­ку па­ро­ви­чок де­лал у Со­ло­мен­ной Сто­рож­ки. А что­бы под па­ро­во­зик не по­пал ни­кто из гу­ля­ю­щих лю­дей, пе­ред ним на кра­си­вой ло­ша­ди ска­кал оде­тый в уни­фор­му маль­чик-фо­рей­тор и тру­бил в на­чи­щен­ный и свер­ка­ю­щий зо­ло­тым от­ли­вом не­боль­шой ро­жок.

— Прос­то не ве­рит­ся, что это ког­да-то все про­ис­хо­ди­ло, дейст­ви­тель­но, на са­мом де­ле, — за­дум­чи­во про­из­нес Але­ша. — Вот бы, пап, сей­час нам по­ка­тать­ся на та­ком па­ро­вич­ке…

И тут сы­на, ко­то­рый все это вре­мя дер­жал­ся, как-то не по-дет­ски серь­ез­но, про­рва­ло:

— Чух, чух, чух, — у-у, у-у, — из­да­вал он по­оче­ред­но со всем сво­им маль­чи­шес­ким за­до­ром то глу­хие зву­ки иду­ще­го по рель­сам па­ро­во­за, то то­нень­кие зву­ки се­реб­ря­но­го рож­ка маль­чи­ка-фо­рей­то­ра, при этом изо­бра­жая обе­и­ми ру­ка­ми, со­гну­ты­ми в лок­тях, по­сту­па­тель­ные дви­же­ния ша­тун­ной пе­ре­да­чи ко­лес.

Так под зву­ки па­ро­во­зи­ка и рож­ка мы про­шли с де­ся­ток мет­ров. Но, энер­гии ма­лень­ко­го маль­чи­ка не хва­ти­ло на весь путь сле­до­ва­ния «па­ро­вич­ка». Пос­ле по­сте­пен­но за­ти­ха­ю­ще­го «чух, чух, пх…, пх… у па­ро­во­зи­ка, ви­ди­мо, кон­чил­ся пар, и он вы­нуж­ден был оста­но­вить­ся… Од­нов­ре­мен­но пе­ре­стал иг­рать в ро­жок и маль­чик-фо­рей­тор…

Но что это? Але­ша, вро­де бы, утих, а до на­ше­го слу­ха про­дол­жал до­но­сить­ся звук рож­ка. Я с удив­ле­ни­ем взгля­нул на сы­на. Не чре­во­ве­ща­тель ли он у ме­ня? Од­на­ко его ще­ки боль­ше не раз­ду­ва­лись. Он то­же яв­но слы­шал звук рож­ка и во­про­си­тель­но смот­рел на ме­ня, же­лая по­лу­чить от­вет.

— Ка­кой-то не­обыч­ный звук… Ка­кой-то жа­лоб­ный и тре­вож­ный,- про­из­нес­ла же­на.

Не­про­из­воль­но мы об­ра­ти­ли вни­ма­ние на на­шу Аду, ко­то­рой овла­де­ло бес­по­койст­во. Ее взгляд вы­ра­жал тре­во­гу, а му­ску­лис­тое мощ­ное те­ло вы­гля­де­ло на­пря­жен­ным. Она ста­ла тя­нуть ме­ня в сто­ро­ну стран­но­го зву­ка.

Чем бли­же мы под­хо­ди­ли к мес­ту, от­ку­да до­но­сил­ся не­обыч­ный звук, тем креп­че на­тя­ги­ва­ла по­во­док моя со­ба­ка. А он ста­но­вил­ся все ти­ше и глу­ше… Но за­то от­чет­ли­вее бы­ли слыш­ны бран­ные муж­ские сло­ва, впе­ре­меш­ку с ис­те­ри­чес­ким кри­ком, по-ви­ди­мо­му, ма­лень­кой де­воч­ки:

— Ма­моч­ка! Па­поч­ка! Спа­си­те Ча­ка! Спа­си­те мо­е­го лю­би­мо­го Ча­ка! Спа­си­те!

Слы­ша­лись и гром­кие воп­ли взрос­лой жен­щи­ны:

— Ну, сде­лай­те что-ни­будь, сде­лай­те! Ведь уми­ра­ет со­ба­ка-то, уми­ра­ет. Спа­си­те со­бач­ку! Спа­си­те! За­грыз он на­ше­го Ча­ка, на­смерть за­грыз… Лю-ди, по-мо-ги-те! По-мог-и-те, лю-ди…!!!

Ког­да мы вы­шли из гу­с­тых за­рос­лей кус­тар­ни­ка си­ре­ни, мо­е­му взо­ру от­кры­лась не­по­нят­ная и до­воль­но-та­ки стран­ная кар­ти­на. Не­сколь­ко муж­чин, жен­щин, сре­ди ко­то­рых на­хо­ди­лась и де­воч­ка лет де­ся­ти — две­над­ца­ти, плот­ным коль­цом окру­жи­ли не­по­движ­но ле­жа­щих на зем­ле двух со­бак. При этом лю­ди во все гор­ло кри­ча­ли бран­ные сло­ва… Если бы не ис­те­ри­чес­кий плач ре­бен­ка, пе­ре­хо­дя­щий в ис­тош­ный ду­шев­ный во­пль от­ча­я­ния, я, мо­жет быть, про­шел бы ми­мо этой стран­ной ком­па­нии, по­ду­мав, что су­ка и ко­бель пос­ле слу­чай­ной лю­бов­ной уте­хи улег­лись от­дох­нуть. Де­ло обыч­ное. Не­пред­ви­ден­ные случ­ки со­бак у не­ра­ди­вых вла­дель­цев, да еще в пар­ке — де­ло не та­кое уж ред­кое.

Впол­не по­нят­но, что не­под­го­тов­лен­ный к та­ко­му со­бы­тию вла­де­лец, не­зна­ко­мый с тон­кос­тя­ми фи­зио­ло­гии со­во­куп­ле­ния со­бак, ви­дя, что жи­вот­ные дол­го не мо­гут разой­тись в раз­ные сто­ро­ны, а по­кор­но и сми­рен­но сто­ят, на­чи­на­ют под­ни­мать па­ни­ку. Тут же со­би­ра­ет­ся тол­па зе­вак, окру­жая бед­ных жи­вот­ных. На­хо­дят­ся ум­ни­ки, ко­то­рые со­ве­ту­ют вы­лить на бес­сты­жих со­бак из вед­ра хо­лод­ную во­ду или огреть по спи­не креп­кой ду­би­ной ту и дру­гую особь… Од­ним сло­вом, пред­ла­га­ют мно­го-мно­го раз­ных вар­вар­ски жес­то­ких спо­со­бов.

Но в про­ис­хо­дя­щем ме­ня на­сто­ро­жи­ло три фак­то­ра. Во-пер­вых, как я уже ска­зал, крик от­ча­я­ния ре­бен­ка, а во-вто­рых, как я успел за­ме­тить сквозь плот­ное коль­цо окру­же­ния, ме­ня сму­ти­ла по­за ле­жа­щих со­бак. На за­клю­чи­тель­ную фа­зу по­ло­во­го ак­та со­бак это ни­как не по­хо­ди­ло. Жи­вот­ные на­хо­ди­лись не в ха­рак­тер­ном для это­го по­ло­же­нии. И тре­тий, по­жа­луй, то­же не ма­ло­важ­ный фак­тор, ко­то­рый за­ста­вил ме­ня вме­шать­ся, — это при­сут­ст­вие сре­ди лю­дей хо­зя­и­на Вай­са, а зна­чит, учас­тие в про­ис­хо­дя­щим и са­мой со­ба­ки.

Как толь­ко мы при­бли­зи­лись еще бли­же к кри­ча­щим лю­дям, мои опа­се­ния под­твер­ди­лись, а кар­ти­на про­ис­хо­дя­ще­го мгно­вен­но про­яс­ни­лась. Буль­терь­ер Вайс, ко­то­рый не­ко­то­рое вре­мя на­зад в мрач­ном на­стро­е­нии по­ки­нул со­бачью пло­щад­ку, мерт­вой хват­кой дер­жал за шею ма­лень­кую бе­лую бо­лон­ку.

Со­ба­ка уже на­хо­ди­лась в аго­нии. О ее пред­смерт­ном со­сто­я­нии яр­ко го­во­ри­ли страш­но вы­пу­чен­ные из ор­бит гла­за с рез­ко на­бух­ши­ми кро­ве­нос­ны­ми со­су­да­ми, из-за че­го они вы­гля­де­ли си­нюш­но­го цве­та. Бо­лон­ка еле слыш­но хри­пе­ла. Мощ­ные че­люс­ти Вай­са, слов­но сталь­ные тис­ки, креп­ко сжи­ма­ли ее гор­ло. Тра­хея ма­лень­ко­го Ча­ка ока­за­лась так креп­ко сдав­ле­на, что из-за не­хват­ки воз­ду­ха у не­го на­сту­па­ло са­мое на­сто­я­щее уду­ше­ние. Яв­но чувст­во­вал­ся за­пах со­бачь­е­го ка­ла, от­хож­де­ние ко­то­ро­го слу­жи­ло вер­ным при­зна­ком то­го, что ор­га­низ­му сла­бень­кой со­бач­ки при­хо­дит ко­нец.

— Вот, чем за­кан­чи­ва­ет­ся вы­гул буль­терь­е­ра без по­вод­ка, — про­из­нес я на­зи­да­тель­ным то­ном, об­ра­ща­ясь к хо­зя­и­ну Вай­са.
— Сво­е­го-то коб­еля я вел на ко­рот­ком по­вод­ке, — воз­ра­зил мне окон­ча­тель­но рас­те­ряв­ший­ся от про­изо­шед­ше­го муж­чи­на, и тут же по­яс­нил:
— Это за­ди­рис­тая бо­лон­ка гу­ля­ла без по­вод­ка. Она вне­зап­но под­бе­жа­ла к Вай­су и, сра­зу бро­сив­шись ему под хвост, ста­ла ню­хать… А мой, я-то вам толь­ко что на пло­щад­ке рас­ска­зы­вал, ока­зал­ся, как на­роч­но, без на­морд­ни­ка, — про­дол­жил хо­зя­ин буль­терь­е­ра…
— Пап! Пап! Хва­тит раз­го­во­ров! Ну, сде­лай ско­рее, что-ни­будь! По­жа­луй­ста, сде­лай! Умрет же бо­лон­ка. Ты же все мо­жешь де­лать с со­ба­ка­ми, — слез­но взмо­лил­ся Але­ша. Же­на то­же ак­тив­но при­со­еди­ни­лась к моль­бам сы­на.

Тут мне при­шла от­ча­ян­но сме­лая мысль, как спас­ти ма­лень­ко­го ко­бель­ка, так жес­то­ко по­пла­тив­ше­го­ся за со­бачье лю­бо­пыт­ст­во и из-за бес­печ­нос­ти сво­их под­вы­пив­ших хо­зя­ев, от­пус­тив­ших бо­лон­ку гу­лять без по­вод­ка.

Ви­дя, что я сни­маю с пра­вой ру­ки пет­лю по­вод­ка, на ко­то­ром на­хо­ди­лась Ада, и пе­ре­ма­ты­ваю его на ле­вую, моя же­на тут же пред­ло­жи­ла мне по­мочь по­дер­жать со­ба­ку, по­ка я бу­ду осво­бож­дать Ча­ка от мощ­ных че­люс­тей буль­терь­е­ра.

— Нет-нет! Ни в ко­ем слу­чае! По мо­ей за­дум­ке, Ада бу­дет ме­ня под­стра­хо­вы­вать, — от­ве­тил я ей, про­дол­жая на­ма­ты­вать на ру­ку по­во­док до тех пор, по­ка со­ба­ка чуть ли не ста­ла про­дол­же­ни­ем мо­ей ле­вой ру­ки.

Мой рас­чет был со­вер­шен­но про­с­тым, но на­деж­ным. Я по­пы­та­юсь раз­жать че­люс­ти Вай­са, но не та­ким об­ра­зом, как это бес­по­мощ­но де­лал его вла­де­лец, а со­вер­шен­но дру­гим спо­со­бом, так на­зы­ва­е­мым реф­лек­тор­ным. Все-та­ки как-ни­как мне, ве­те­ри­нар­но­му вра­чу, по­ла­га­лось знать то, о чем мно­гие со­ба­ко­во­ды да­же не до­га­ды­ва­лись. А в слу­чае, если гроз­ный Вайс по­пы­та­ет­ся пе­ре­клю­чить мощь сво­их че­люс­тей на ме­ня, то его встре­тят не ме­нее ост­рые зу­бы и бо­лее силь­ные че­люс­ти мо­е­го рот­вей­ле­ра. Они-то враз оста­но­вят его ярость. А ка­кие че­люс­ти у Ады, я од­наж­ды имел воз­мож­ность убе­дить­ся на дрес­си­ро­воч­ной пло­щад­ке во вре­мя про­хож­де­ния кур­са по за­щит­но-ка­ра­уль­ной служ­бе, так на­зы­ва­е­мой ЗКС.

Наш ин­струк­тор Вла­ди­мир, офи­цер ми­ли­ции и боль­шой зна­ток сво­е­го де­ла, сам яв­лял­ся вла­дель­цем рот­вей­ле­ра. И к за­ня­тию по от­ра­бот­ке за­хва­та ру­ки всег­да го­то­вил­ся чрез­вы­чай­но ос­но­ва­тель­но.

Под тол­с­тым сте­га­ным ват­ным бре­зен­то­вым дрес­си­ро­воч­ным ру­ка­вом, ко­то­рый он оде­вал на пра­вую ру­ку, у не­го на­хо­ди­лась до­пол­ни­тель­ная двой­ная за­щи­та — ко­жа­ный на­ру­кав­ник и ре­зи­но­вый щи­ток, из­го­тов­лен­ный из толс­то­го шлан­га. И, как я уже ска­зал, ват­ный ру­кав, сам по се­бе, уже яв­лял­ся вер­ной пре­гра­дой для клы­ков лю­бой со­ба­ки. А в нем три слоя. И ког­да Вла­ди­мир сде­лал по­пыт­ку на­па­де­ния на лю­би­мо­го хо­зя­и­на Ады, то есть на ме­ня, а я, из­дав, по его на­уще­нию взвол­но­ван­ный крик, од­нов­ре­мен­но по­дал со­ба­ке ко­ман­ду «Фас!». Ада мгно­вен­но сде­ла­ла ры­вок в сто­ро­ну на­па­дав­ше­го и впи­лась ему в ру­ку. Од­нов­ре­мен­но по пло­щад­ке раз­нес­ся его от­ча­ян­ный во­пль.

— Вот это мас­тер сво­е­го де­ла с нуж­ны­ми для дрес­си­ров­щи­ка ар­тис­ти­чес­ки­ми спо­соб­нос­тя­ми. Ведь так на­ту­раль­но изоб­ра­зить боль не каж­дый мо­жет да­же ар­тист на те­ат­раль­ной сце­не, — по­ду­мал я.

Но прось­ба ин­струк­то­ра по­ско­рее убрать со­ба­ку из­ме­ни­ла мое мне­ние о те­ат­раль­ной спо­соб­нос­ти Вла­ди­ми­ра. Как толь­ко со­ба­ка бы­ла мною взя­та на по­во­док, нам ста­ло яс­но про­ис­хож­де­нии бо­ли — все три за­щит­ных слоя в до­лю се­кун­ды ока­за­лись на­ск­возь про­ку­сан­ны­ми. По­стра­да­ла и ру­ка ин­струк­то­ра. На ко­же пред­плечья ока­за­лись све­жие сле­ды клы­ков мо­ей со­ба­ки, а из уку­шен­ной ра­ны со­чи­лась кровь.

Прав­да, и Ада по­стра­да­ла. В ярост­ной схват­ке с на­па­да­ю­щим она над­ку­си­ла край сво­е­го собст­вен­но­го язы­ка. Ког­да я осмот­рел ей пасть, то при­шел в ужас. От­ку­сан­ная часть тка­ни язы­ка дер­жал­ся толь­ко на не­боль­шом лос­кут­ке. И все это со­про­вож­да­лось ин­тен­сив­ным кро­во­те­че­ни­ем. Кровь ли­лась, слов­но во­да из пло­хо за­кры­то­го во­до­про­вод­но­го кра­на. Но пос­ле то­го, как со­бачьи че­люс­ти ока­за­лись плот­но стя­ну­ты­ми бин­том, кро­во­те­че­ние за­мет­но умень­ши­лось. По­ка мы мча­лись на ма­ши­не до­мой, Ада уже не так час­то де­ла­ла гло­та­тель­ные дви­же­ния.

До­ма я про­из­вел не­боль­шую хи­рур­ги­чес­кую опе­ра­цию. На по­стра­дав­ший язык бы­ло на­ло­же­но во­семь швов — че­ты­ре сверху и че­ты­ре сни­зу. И если язык срос­ся в те­че­ние се­ми дней, то ру­бец остал­ся на­всег­да. Ког­да Ада зе­ва­ла, ши­ро­ко от­крыв пасть и вы­су­нув язык, то эта от­ме­ти­на нам бы­ла хо­ро­шо за­мет­на.

Так вот, Ада, по мо­им рас­че­там, долж­на бы­ла ме­ня стра­хо­вать от на­па­де­ния Вай­са, если то­му вдруг за­хо­чет­ся вы­мес­тить свою ярость и свес­ти со мной сче­ты…

Вплот­ную при­бли­зив­шись к буль­терь­е­ру, я креп­ко взял его за мо­шон­ку и мед­лен­но, но силь­но стал ее сжи­мать. Ко­жа­ная пер­чат­ка не по­зво­ля­ла ко­жис­то­му меш­ку вы­скольз­нуть из мо­ей ру­ки. Вско­ре пла­чу­щий го­лос де­воч­ки из­вес­тил тол­пе о том, что че­люс­ти буль­терь­е­ра рас­кры­ва­ют­ся, и он от­пус­ка­ет Ча­ка. Это я и сам от­лич­но ви­дел. Те­перь для ме­ня на­сту­пал са­мый от­вет­ст­вен­ный мо­мент. Риск ощу­тить на сво­ем те­ле мерт­вую хват­ку буль­терь­е­ра как ни­ког­да стал для ме­ня ог­ро­мен…

Еще че­рез се­кун­ду Вайс пол­ностью раз­жал смер­тель­но мощ­ные че­люс­ти, пол­ностью вы­пус­тив из кле­щей шею бо­лон­ки. И тут же, по­вер­нув свою страш­ную го­ло­ву в мою сто­ро­ну, устре­мил на ме­ня разъ­ярен­ный взгляд по­крас­нев­ших от воз­буж­де­ния ма­лень­ких акуль­их глаз, как бы раз­ду­мы­вая, что со мной сде­лать за гру­бое с ним об­ра­ще­ние. То ли мой гроз­ный ме­тал­ли­чес­кий го­лос в от­дан­ной ко­ман­де «Фу!» осту­ди­ли его пыл, то ли Вайс узнал во мне ве­те­ри­на­ра, од­ним сло­вом, со сво­им окон­ча­тель­ным ре­ше­ни­ем он че­го-то мед­лил… Мне да­же по­ка­за­лось, что Вайс сво­ей твер­до­ло­бой баш­кой сра­зу не мог взять в толк, по­че­му я не по­зво­лил ему за­кон­чить рас­пра­ву с дерз­ким пу­ши­с­тым ко­бель­ком, ко­то­рый отва­жил­ся су­нуть под хвост — ему гроз­но­му ко­бе­лю — свой лю­бо­пыт­ный хо­лод­ный и влаж­ный нос.

К то­му же сви­ре­пый хо­ло­дя­щий рык Ады вмиг охла­дил пыл Вай­са, оста­но­вив его от дерз­кой аг­рес­сии. Буль­терь­ер сник, а его хо­зя­ин, что­бы еще раз не по­пасть уже в дру­гую ис­то­рию, вос­поль­зо­вав­шись ко­рот­ким за­ме­ша­тельст­вом пса, быст­ро по­вел его до­мой.

Кри­ки, плач, мат, ру­гань, об­ви­не­ния — все тут же стих­ло. Лю­ди мол­ча смот­ре­ли на ле­жа­щее на зем­ле без­ды­хан­ное те­ло бо­лон­ки. Угол­ком но­со­во­го плат­ка я слег­ка до­тро­нул­ся до не­по­движ­но за­стыв­ше­го глаз­но­го яб­ло­ка со­ба­ки. Глаз слег­ка дрог­нул, а ве­ки сде­ла­ли еле за­мет­ное мор­га­тель­ное дви­же­ние. Мне бы­ло хо­ро­шо слыш­но, как де­воч­ка, юная хо­зяй­ка бо­лон­ки, по­лу­ше­по­том рас­спра­ши­ва­ла у Але­ши, что я де­лаю с ее Ча­ком. Сын, ко­неч­но же, не знал, что я про­ве­ряю кор­не­аль­ный реф­лекс, тем са­мым опре­де­ляю, жив ли Чак. Он не мог ей объ­яс­нить, что если бы у со­ба­ки при до­тра­ги­ва­нии до гла­за не морг­ну­ли бы ве­ки, то это бы озна­ча­ло, что она мерт­вая. А если глаз­ной реф­лекс про­явил се­бя — зна­чит, пес еще не труп, и у вра­ча оста­лась ма­лень­кая на­деж­да на его ожив­ле­ние. Но так как Але­ша, ко­неч­но же, не знал тон­кос­тей опре­де­ле­ния жиз­ни и смер­ти со­ба­ки, то он очень со­об­ра­зи­тель­но и до­ход­чи­во от­ве­тил де­воч­ке:

— Мой па­па ве­те­ри­нар­ный врач, а сей­час он Ча­ку вы­ти­ра­ет слез­ки. Сна­ча­ла ты пла­ка­ла, те­перь он…

Де­воч­ка тут же гром­ко за­ве­ре­ща­ла:

— Ма­моч­ка! Ма­моч­ка! Чак жив, жив… Он толь­ко пла­чет…

Тем вре­ме­нем у еле жи­вой со­ба­ки я пы­тал­ся на­щу­пать пульс. Бед­рен­ная ар­те­рия ока­за­лась у Ча­ка та­кой то­ню­сень­кой, слов­но шел­ко­вая ни­точ­ка. Пуль­са­ция в ней на­по­ми­на­ла со­всем не­за­мет­ный тре­пет па­у­ти­ны во вре­мя дви­же­ния по ней ее со­зда­те­ля — ма­лень­ко­го па­уч­ка, то есть поч­ти ни­ка­кое. Но, са­мое глав­ное, ста­ло яс­но, что со­ба­ка, у ко­то­рой очень сла­бо, но все-та­ки ра­бо­та­ло серд­це, оста­лась жи­вой. Она лишь на­хо­ди­лась в со­сто­я­нии кли­ни­чес­кой смер­ти. Это озна­ча­ло, что еще мож­но бы­ло по­бо­роть­ся за жизнь уми­ра­ю­щей со­ба­ки. Все тем же но­со­вым плат­ком, ко­то­рый ис­поль­зо­вал­ся мною для опре­де­ле­ния глаз­но­го реф­лек­са, я лег­ко вы­тя­нул на­ру­жу язык со­ба­ки, при этом не ощу­тив ни­ка­ко­го со­про­тив­ле­ния его мышц. Тем вре­ме­нем дру­гая ру­ка при­выч­но ак­ку­рат­но на­жи­ма­ла на спав­шу­ю­ся груд­ную клет­ку бо­лон­ки. Про­це­ду­ра на­зы­ва­лась ис­кус­ст­вен­ным ды­ха­ни­ем. Сколь­ко мне по­тре­бо­ва­лось вре­ме­ни на ожив­ле­ние со­ба­ки, я не по­нял. Мне по­ка­за­лось, очень мно­го. Но эф­фект не за­мед­лил про­явить­ся. Вна­ча­ле я по­чувст­во­вал, как язык Ча­ка слов­но ожил в мо­ей ру­ке. Он стал прос­то-на­прос­то вы­ры­вать­ся из плат­ка. Это ука­зы­ва­ло на воз­вра­ще­ние ды­ха­тель­но­го реф­лек­са. Не успел я раз­жать паль­цы, что­бы от­пус­тить язык, как Чак глу­бо­ко-глу­бо­ко вздох­нул и с ха­рак­тер­ным при­свис­том шум­но са­мос­то­я­тель­но за­ды­шал. Врач одер­жал по­бе­ду над со­бачь­ей смертью…

Язык и сли­зи­с­тые обо­лоч­ки рта и глаз быст­ро ро­зо­ве­ли. Глаз­ные яб­ло­ки умень­ша­лись в раз­ме­ре и мед­лен­но ста­ли вхо­дить в свои ор­би­ты. Де­воч­ка, не скры­вая сво­их эмо­ций, при­пры­ги­вая на мес­те, ра­дост­но при­го­ва­ри­ва­ла:

— Чак, лю­би­мый мой, жив, мой лю­би­мый Чак жив…!!!

— Сколь­ко вре­ме­ни я его ожив­лял? — спро­сил я же­ну.

— Ми­нут семь, не бо­лее…

— Пре­крас­но, — кон­ста­ти­ро­вал я. — Зна­чит, все обой­дет­ся для бо­лон­ки без по­сле­ду­ю­щих ос­лож­не­ний. Го­лов­ной мозг не ис­пы­тал не­до­ста­ток кис­ло­ро­да. Жил и функ­ци­о­ни­ро­вал на оста­точ­ном за­па­се воз­ду­ха лег­ких.

Та­ко­му бла­гоп­ри­ят­но­му ис­хо­ду у бо­лон­ки на­ша Ада ра­до­ва­лась вмес­те с на­ми. Она не упус­ти­ла воз­мож­нос­ти, слег­ка под­прыг­нув, лов­ко лиз­нуть ме­ня в гу­бы. Моя лю­би­мая муд­рая со­ба­ка все по­ня­ла.

Хо­зя­ин Ча­ка, отой­дя не­сколь­ко ша­гов в сто­ро­ну и при­жав­шись к толс­тен­но­му ство­лу ду­ба, гром­ко бле­вал, то ли от нер­в­но­го по­тря­се­ния, то ли от из­быт­ка вы­пи­той вод­ки. Под эти тош­нотвор­ные зву­ки я про­дол­жил осмотр бо­лон­ки. Хря­щи гор­та­ни ока­за­лись це­лы­ми. На по­верх­нос­ти шеи, на счастье по­стра­дав­ше­го, глу­бо­ких про­ни­ка­ю­щих ра­не­ний не ока­за­лось. Толь­ко силь­ный кро­во­под­тек-ге­ма­то­ма от мощ­ных че­люс­тей Вай­са.

— Ну что, пап? — не­тер­пе­ли­во по­ин­те­ре­со­вал­ся Але­ша. — Жить бу­дет?
— Обя­за­тель­но. Дол­го про­жи­вет, если, ко­неч­но, его вла­дель­цы бу­дут вы­во­дить гу­лять Ча­ка толь­ко на по­вод­ке. И вни­ма­тель­но сле­дить за ним…

— Бу­дем, бу­дем, — в один го­лос от­ве­ти­ли мать и доч­ка.

Чак, на­ко­нец раз­ды­шав­шись и окон­ча­тель­но при­дя в се­бя, под­нял­ся на сво­их дро­жа­щих нож­ках и жа­лоб­но за­ску­лил. Де­воч­ка по­ня­ла, че­го хо­чет её дру­жок. Она взя­ла его на ру­ки и он, тут же успо­ко­ив­шись, за­мол­чал. А Ве­ра, так зва­ли юную хо­зяй­ку бо­лон­ки, ста­ла це­ло­вать Ча­ка в еще мок­рую от слю­ней буль­терь­е­ра го­ло­ву, нер­в­но при­чи­тая:

— Толь­ко на по­вод­ке, толь­ко на по­вод­ке, за­сра­нец, бу­дешь те­перь гу­лять, толь­ко на по­вод­ке. И с ма­мой и с па­пой — толь­ко на по­вод­ке, толь­ко на по­вод­ке…

По­том, в от­ли­чие от сво­их под­вы­пив­ших ро­ди­те­лей, Ве­ра, вспом­нив про то­го, кто вы­та­щил ее лю­би­мую со­бач­ку из страш­ной пас­ти разъ­ярен­но­го буль­терь­е­ра и то­го, кто ожи­вил бес­по­мощ­ное и без­ды­хан­ное тель­це, на­вер­ное, её единст­вен­но­го на­сто­я­ще­го друж­ка, пе­ре­дав Ча­ка в ру­ки ма­те­ри, бро­си­лась ко мне.

Креп­ко об­няв ме­ня ху­день­ки­ми ру­чон­ка­ми, де­воч­ка, с той же плак­си­вой ин­то­на­ци­ей и силь­но рас­тя­ги­вая сло­ва, гром­ко, со­всем по-взрос­ло­му, за­при­чи­та­ла:

— Спа­си­бо вам, дя­день­ка док­тор, спа­си­бо, что спас­ли мо­е­го Ча­ка, спа­си­бо вам за мо­е­го лю­би­мо­го Ча­ка, боль­шое вам спа­си­бо!

На этом на­ша се­мей­ная про­гул­ка по пар­ку по­до­шла к кон­цу, и мы на­пра­ви­лись до­мой. Але­ша, же­на и я на­хо­ди­лись в при­под­ня­том на­стро­е­нии. Все-та­ки мы сде­ла­ли, как нам ка­за­лось, доброе де­ло. Нам на од­ну ми­ну­точ­ку пред­ста­вил­ся пе­чаль­ный ис­ход встре­чи двух ко­бе­лей, если бы мы не по­шли в этот час гу­лять в парк. По­гиб­ла бы не­смыш­ле­ная бо­лон­ка по ви­не сво­их бес­печ­ных под­вы­пив­ших вла­дель­цев пря­мо у них на ви­ду. А са­мое глав­ное, на гла­зах сво­ей впе­чат­ли­тель­ной юной хо­зяй­ки. Чем бы для Ве­ры окон­чи­лась смерть ее друж­ка? Ка­ким тя­же­лым пси­хи­чес­ким по­тря­се­ни­ем? А так все за­кон­чи­лось хо­ро­шо. Чак ока­зал­ся спа­сен­ным, а его юная хо­зяй­ка — счаст­ли­вой.

И еще. Из всей этой семьи ма­лень­кая де­воч­ка ока­за­лась са­мой по­нят­ли­вой. Она сра­зу усво­и­ла мое на­став­ле­ние о том, что в го­род­ских пар­ках гу­лять с со­ба­кой мож­но толь­ко на по­вод­ке. Это га­ран­ти­ру­ет без­опас­ность и со­хран­ность со­ба­ки. Зна­чит, все-та­ки с двой­ной поль­зой про­шла на­ша про­гул­ка, ре­ши­ли мы.

По пу­ти до­мой нас на­гнал наш зна­ко­мый Мат­вей Ива­но­вич, ко­то­рый так­же воз­вра­щал­ся с про­гул­ки вмес­те со сво­им кок­кер-спа­ни­е­лем Ры­жи­ком. С этим сим­па­тич­ным ко­бель­ком ог­нен­но-ры­же­го окра­са Ада дру­жи­ла. Ког­да она его узна­ва­ла еще из­да­ли, то всег­да пер­вая рва­лась к не­му, пред­в­ку­шая ве­се­лую иг­ру. На со­бачь­ей пло­щад­ке мы их от­пус­ка­ли с по­вод­ков, а са­ми увле­ка­лись раз­го­во­ра­ми на раз­ные те­мы. Хо­зя­ин Ры­жи­ка обыч­но де­лил­ся со мной сво­и­ми впе­чат­ле­ни­я­ми об оче­ред­ной гаст­роль­ной за­ру­беж­ной по­езд­ке с Го­су­дар­ст­вен­ным ор­кест­ром, в ко­то­ром он иг­рал. Ве­ли­ко­леп­ный пи­а­нист-вир­ту­оз об­ла­дал к то­му же и пре­крас­ным да­ром рас­сказ­чи­ка.

Но сей­час, не­смот­ря на не ме­нее двух­ме­сяч­ный пе­ре­рыв в их встре­чах, Аде иг­рать с дру­гом яв­но не хо­те­лось. Она как-то вя­ло про­ре­а­ги­ро­ва­ла на по­яв­ле­ние кок­кер-спа­ни­е­ля. Да и Ры­жик, при всем же­ла­нии, это­го сде­лать бы не смог. Хо­зя­ин дер­жал его на очень ко­рот­ком по­вод­ке и яв­но не со­би­рал­ся от­пус­кать.

Ока­зы­ва­ет­ся, Мат­вей Ива­но­вич стал не­воль­ным сви­де­те­лем раз­вер­нув­ших­ся тра­ги­чес­ких со­бы­тий. Бук­валь­но за не­сколь­ко ми­нут до встре­чи с буль­терь­е­ром Вай­сом Чак, вы­ско­чив из-за кус­тов, под­бе­жал к Ры­жи­ку и бес­це­ре­мон­но по­лез сво­им лю­бо­пыт­ным но­сом ему под хвост.

От не­ожи­дан­нос­ти Ры­жик ото­ро­пел. Шерсть на его за­грив­ке мгно­вен­но под­ня­лась ды­бом. Но по­няв мир­ные на­ме­ре­ния од­но­по­ло­го со­бра­та, тут же успо­ко­ил­ся. С обо­юд­ным ин­те­ре­сом они, об­ню­хав друг дру­га, мир­но разо­шлись. А ког­да Мат­вей Ива­но­вич за­ме­тил вда­ле­ке иду­ще­го на по­вод­ке гро­зу всех ко­бе­лей Вай­са, то ре­шил сво­ей добро­душ­ной со­ба­кой не рис­ко­вать. За­бла­гов­ре­мен­но свер­нул в сто­ро­ну и на­блю­дал за пе­ре­дви­же­ни­ем мощ­но­го буль­терь­е­ра уже на по­чти­тель­ном и без­опас­ном рас­сто­я­нии. Он ви­дел, как бе­лая бес­ша­баш­ная бо­лон­ка, без­над­зор­но но­сив­ша­я­ся по пар­ку, уви­дев Вай­са, оша­ле­ло бро­си­лась к не­му, и, не­смот­ря на предо­сте­ре­га­ю­щие окри­ки его хо­зя­и­на, все рав­но по­пы­та­лась опре­де­лить пол со­ро­ди­ча…

Мрач­ный буль­терь­ер, не прос­тив по­доб­ной фа­миль­яр­нос­ти ма­лень­кой бо­лон­ке, в до­лю се­кун­ды под­мял не­ве­со­мо­го на­ха­лён­ка и мерт­вой хват­кой вце­пил­ся ему в гор­ло. Мат­вей Ива­но­вич, схва­тив­шись за серд­це, по­счи­тал, что ко­бель­ку, со­вер­шив­ше­му та­кой без­рас­суд­ный прос­ту­пок, при­шел ко­нец. Из мощ­ных че­люс­тей Вай­са це­лой еще не вы­ры­ва­лась ни од­на со­ба­ка окру­ги…

Воз­буж­ден­но и эмо­ци­о­наль­но жес­ти­ку­ли­руя, хо­зя­ин Ры­жи­ка стал про­из­но­сить в мой ад­рес хва­леб­ную речь, суть ко­то­рой сво­ди­лась к то­му, что вы, док­тор, мо­ло­дец, не ду­мая о се­бе, спас­ли от ги­бе­ли со­вер­шен­но чу­жую не­зна­ко­мую со­ба­ку. В мир­ный день со­вер­ши­ли по­двиг.

— Да лад­но, Мат­вей Ива­но­вич, ка­кой там по­двиг… А кто бы ещё мог спас­ти это­го глу­пень­ко­го сла­бо­го ко­бель­ка, как не ве­те­ри­нар, слу­чай­но ока­зав­ший­ся ря­дом. Тем бо­лее, что съесть-то он ме­ня, я ду­маю, не смог бы. Все-та­ки я не бо­лон­ка, — шут­ли­во от­мах­нул­ся я.

— Ко­неч­но же, толь­ко вы мог­ли спас­ти ма­лы­ша. Спо­ру нет. Но по­сту­пок-то ваш, док­тор, на са­мом де­ле был чрез­вы­чай­но опро­мет­чи­вым, — про­из­нес Мат­вей Ива­но­вич серь­ез­но с не­под­дель­ной нот­кой грус­ти и пе­ча­ли.

— Как так? — не по­нял я смысл его вы­ска­зы­ва­ния.

Пи­а­нист вмес­то от­ве­та, сняв пер­чат­ку с пра­вой ру­ки, пока­зал мне свою хо­ле­ную кисть… Двух паль­цев — ука­за­тель­но­го и сред­не­го на ней не хва­та­ло. Их, слов­но, от­ку­си­ли. Вмес­то них тор­ча­ли толь­ко что за­жив­шие две ко­ро­тень­кие ро­зо­вые куль­ти-об­ру­боч­ки. От уви­ден­но­го у ме­ня по спи­не про­бе­жал хо­ло­док… При на­ших не­од­но­крат­ных встре­чах я не раз сжи­мал эту ру­ку во вре­мя обо­юд­ных ру­ко­по­жа­тий. Все паль­цы бы­ли на сво­их мес­тах. Ви­дя мое не­до­уме­ние и край­нее за­ме­ша­тельст­во, му­зы­кант по­яс­нил:

— Два ме­ся­ца то­му на­зад, во вре­мя про­гул­ки в Ти­ми­ря­зев­ском ле­су мне при­шлось раз­жи­мать че­люс­ти кав­каз­ской ов­чар­ке, гу­ляв­шей без на­морд­ни­ка и по­вод­ка. Впро­чем, как и мой то­же. Не­ожи­дан­но из-за кус­тов, слов­но ура­ган, вы­ле­те­ла ог­ром­ная сви­ре­пая ов­чар­ка и со­вер­шен­но бес­при­чин­но на­па­ла на Ры­жи­ка. Схва­ти­ла его за гор­ло и дер­жа­ла. Ее хо­зяй­ка, по­жи­лая да­ма, не мог­ла со­вла­дать со сво­ей со­ба­кой-гро­ма­ди­ной. Толь­ко хлес­та­ла ее по­вод­ком, кри­ча­ла и оха­ла… Вот я и по­лез в пасть к это­му разъ­ярен­но­му зве­рю. Сы­ноч­ка сво­е­го чет­ве­ро­но­го от вер­ной смер­ти, как ви­ди­те, мне спас­ти уда­лось, а вот с иг­рой на фор­тепья­но при­шлось рас­про­щать­ся… Точ­но так­же, док­тор, мог­ло слу­чить­ся и с ва­ми…