Дмит­рий Еф­ре­мов — до­ста­точ­но мо­ло­дой и ам­би­ци­оз­ный ре­жис­сер. Дмит­рий — но­вое имя на те­ат­раль­ном не­бо­скло­не Моск­вы. Тем ин­те­рес­нее ока­за­лась на­ша бе­се­да пос­ле премь­е­ры спек­так­ля «Дни Тур­би­ных» в те­ат­ре Ар­ме­на Джи­гар­ха­ня­на.

— Дмит­рий Еф­ре­мов, ре­жис­сер те­ат­ра «Ап­пар­те» ?

— Ска­жем так, в дан­ный мо­мент сво­бод­ный ху­дож­ник. Я, мож­но ска­зать, не при­над­ле­жу, не слу­жу сей­час в те­ат­ре ни оче­ред­ным ре­жис­се­ром, ни глав­ным, и за­ни­ма­юсь сей­час сво­бод­ны­ми по­ста­нов­ка­ми, ра­бо­таю по при­гла­ше­нию раз­ных те­ат­ров.

— Вы на­чи­на­ли, как ак­тер, сни­ма­лись в се­ри­а­лах. Ка­ким об­ра­зом по­лу­чи­лось так, что вы ста­ли ре­жис­се­ром? Вас не устра­ива­ла ра­бо­та ак­те­ра?

— Нет, устра­ива­ла. Аб­со­лют­но устра­ива­ла. Прос­то в ка­кой-то мо­мент я ее пе­ре­жил, что ли…

— Вы­рос из нее — как из дет­ских ве­щей?

— Ну, вы­рос — слож­но ска­зать, вы­рос или нет. Ско­рее — пе­ре­жил, так пра­виль­нее. Мне за­хо­те­лось по­смот­реть на сце­ну с дру­гой сто­ро­ны. Это, на­вер­ное, сыг­ра­ло опре­де­ля­ю­щую роль. Мне пе­ре­ста­ло быть ин­те­рес­но внут­ри, и ста­ло ин­те­рес­но по­про­бо­вать сде­лать это сна­ру­жи.

Но, при этом я точ­но по­ни­мал, что про­с­тым этот пе­ре­ход не бу­дет, долж­на быть опре­де­лен­ная ба­за. По­то­му что ре­жис­сер — это не толь­ко, точ­нее, в мень­шей сте­пе­ни ин­ту­и­ция, наи­тие. Ско­рее, это не­кий на­бор про­фес­си­о­наль­ных на­вы­ков. И тут боль­шую роль сыг­рал слу­чай, хо­тя в слу­чай­нос­ти я не ве­рю…

Тем не ме­нее, слу­чи­лось так, что в Щу­кин­ском учи­ли­ще на­би­рал курс Юрий Ни­ко­ла­е­вич По­греб­нич­ко при­бли­зи­тель­но в то вре­мя, ког­да ко мне при­шла эта мысль, и во­прос ре­шил­ся сам со­бой. По­то­му что ког­да-то очень дав­но, учась на пер­вом кур­се в ГИ­ТИ­Се на ак­те­ра, я слу­чай­но по­пал в те­атр «ОКО­ЛО». Он ря­дом, в Гнезд­ни­ков­ском пе­ре­ул­ке на­хо­дит­ся. Уви­дел те­атр, а у ме­ня бы­ло вре­мя сво­бод­ное до ве­че­ра до ка­кой-то по­ста­нов­ки де­ко­ра­ций в де­сять ча­сов. Я по­пал на спек­такль и…как бы это ска­зать…фи­зи­чес­ки я вы­шел…я хо­ро­шо пом­ню, это был спек­такль «Три Муш­ке­те­ра». И фи­зи­чес­ки я от­ту­да вы­шел, а ду­шой и серд­цем вый­ти мне не уда­лось. И это очень ме­ня за­тя­ну­ло, и мне очень это­го за­хо­те­лось — вот та­ко­го те­ат­ра по­про­бо­вать.

И вот так и слу­чи­лось, что спус­тя мно­го лет мне за­хо­те­лось стать ре­жис­се­ром. Я по­шел к По­греб­нич­ко и по­сту­пил на его курс.

— Ва­ша пер­вая ра­бо­та в ка­чест­ве ре­жис­се­ра?

— «Иг­ро­ки». Го­голь «Иг­ро­ки» в те­ат­ре «Ап­пар­те». Этот спек­такль тре­тий год уже идет.

— А по­че­му вы из­ме­ни­ли сво­е­му те­ат­ру «Ап­пар­те» с Джи­гар­ха­ня­ном?

— Нет, я не из­ме­нял! Я воль­ный ре­жис­сер…

— А по­че­му «Дни Тур­би­ных»? По­че­му имен­но эта по­ста­нов­ка вас при­влек­ла?

— Это слож­ный во­прос. Как рож­да­ют­ся за­мыс­лы? На­вер­ное, в пер­вую оче­редь — это ак­ту­аль­ность. Сей­час по­яс­ню. Вто­рое — это кол­лек­тив, лю­ди. И третье — это сам ав­тор.

Тут не­льзя ска­зать, что пер­вое, что вто­рое, что третье. Здесь ни­что не важ­нее дру­го­го. Они все рав­но­знач­ны, все эти три прин­ци­па, по ко­то­рым идет от­бор.

Ак­ту­аль­ность — это то вре­мя, в ко­то­ром мы сей­час жи­вем, су­щест­ву­ем. Это вре­мя, как мне ка­жет­ся, со­впа­да­ет с той те­мой, о ко­то­рой пи­сал Ми­ха­ил Афа­нась­е­вич. Я сей­час не бе­ру по­ли­ти­чес­кие мо­мен­ты, это­го нет в спек­так­ле. Нет со­всем.

По­нят­но, что из­бе­жать не­ких ас­со­ци­а­ций не­воз­мож­но, тем не ме­нее, не это глав­ное. Глав­ное — то, что про­ис­хо­дит в го­ло­вах лю­дей. И мне ка­жет­ся, что ка­кие-то схо­жие тен­ден­ции, схо­жие мыс­ли… мы очень по­хо­жи с те­ми людь­ми, как мне по­ка­за­лось.

По­том — кол­лек­тив. Для ме­ня бы­ло очень важ­но опре­де­лить со­став спек­так­ля, сде­лать вер­ное рас­пре­де­ле­ние ро­лей. В те­ат­ре под ру­ко­водст­вом Ар­ме­на Бо­ри­со­ви­ча все со­шлось. Я на­шел там тех ге­ро­ев, ко­то­рые, по мо­е­му мне­нию, име­ют пра­во рас­суж­дать на эту те­му. И мы, на­до ска­зать, очень хо­ро­шо друг дру­га по­ня­ли. Прак­ти­чес­ки с пер­во­го дня ре­пе­ти­ции мы друг дру­га услы­ша­ли, и даль­ше весь про­цесс про­ис­хо­дил в со­твор­чест­ве.

— Кон­флик­та по­ко­ле­ний не бы­ло? Вы, все-та­ки, че­ло­век мо­ло­дой, а у вас бы­ли за­ня­ты бо­лее стар­шие ак­те­ры…

— Нет, у ме­ня со взрос­лым по­ко­ле­ни­ем не бы­ло про­блем. Мы до­ве­ря­ли друг дру­гу. И тут опять же, до­ве­ря­ет ар­тист тог­да, ког­да ему по­нят­но. Тут очень мно­го за­ви­сит от ре­жис­се­ра. Ко­неч­но, мно­го за­ви­сит и от пер­во­на­чаль­но­го же­ла­ния ак­те­ра. Но и еще мно­гое за­ви­сит от ре­жис­се­ра, на­сколь­ко раз­ра­бо­та­на идея, на­сколь­ко она по­нят­на, яс­на. По­то­му что, если что-то не по­нят­но (это я уже из сво­е­го ак­тер­ско­го опы­та), я на­чи­наю за­да­вать во­про­сы и не по­лу­чать на не­го от­ве­ты, то воз­ни­ка­ет от­тор­же­ние или не­при­я­тие. Это ес­тест­вен­ный про­цесс — че­ло­век за­да­ет во­прос и хо­чет по­лу­чить на не­го от­вет. И от­вет обя­за­тель­но дол­жен быть! По­это­му тут, я не хо­тел бы хва­лить са­мо­го се­бя, но идея бы­ла раз­ра­бо­та­на. Я за­ду­мы­вал спек­такль не один год. Я раз­ра­ба­ты­вал, пи­сал ка­кие-то за­мет­ки, ра­бо­ты по это­му по­во­ду. И ма­те­ри­ал у ме­ня был раз­мят очень хо­ро­шо, я счи­таю…

— Кто ва­ши учи­те­ля в ре­жис­су­ре? На ваш спек­такль очень мно­го са­мых вос­тор­жен­ных от­кли­ков, при­чем от тех лю­дей, ко­то­рые по­смот­ре­ли мно­го по­след­них по­ста­но­вок мос­ков­ских те­ат­ров и вы­хо­ди­ли разо­ча­ро­ван­ны­ми, а у вас вдруг уви­де­ли то, что хо­те­ли уви­деть. Это очень не­обыч­ная ре­ак­ция ва­ше­го зри­те­ля. Мне го­во­ри­ли: «Мы дав­но хо­те­ли уви­деть та­кое от­но­ше­ние к ма­те­ри­а­лу». Это не то, что в по­след­нее вре­мя при­ма­ни­ва­ют зри­те­ля го­лой зад­ни­цей или ма­том. Ви­ди­мо, та­кая тен­ден­ция у ре­жис­се­ров — ид­ти по пу­ти наи­мень­ше­го со­про­тив­ле­ния. А вы по­шли по дру­го­му пу­ти. По­это­му хо­чет­ся узнать, кто ва­ши учи­те­ля, мо­жет быть, и не в пря­мом смыс­ле…

— В пер­вую оче­редь Юрий Ни­ко­ла­е­вич По­греб­нич­ко По­том в мо­ей ак­тер­ской жиз­ни был та­кой пре­крас­ный ре­жис­сер, за­ме­ча­тель­ный че­ло­век Юрий Пет­ро­вич Лю­би­мов. Я ка­кое-то вре­мя ра­бо­тал в Те­ат­ре на Та­ган­ке и там мне по­счаст­ли­ви­лось ра­бо­тать под ру­ко­водст­вом Юрия Пет­ро­ви­ча Лю­би­мо­ва. Это не­по­средст­вен­но лю­ди, с ко­то­ры­ми я об­щал­ся.

А что ка­са­ет­ся дру­гих лю­дей, ко­то­рых я счи­таю сво­и­ми учи­те­ля­ми, они не все ре­жис­се­ры. Тут я хо­тел бы ска­зать в пер­вую оче­редь о Брех­те, по­то­му что ка­ки­ми-то его иде­я­ми, на­ра­бот­ка­ми я поль­зо­вал­ся и здесь в по­ста­нов­ке «Тур­би­ных». И во­об­ще для ме­ня его те­атр очень бли­зок.

По­том, как ни стран­но, для ме­ня близ­ки идеи Ан­то­ни­на Ар­то. По-раз­но­му мож­но от­но­сить­ся к то­му, чем за­ни­мал­ся этот че­ло­век, но тем не ме­нее, это он.

И, ко­неч­но же, Мей­ер­хольд.

Я не бу­ду мно­гих на­зы­вать, но эти три лич­нос­ти в рус­ском те­ат­ре, ну, Брех­та не бе­рем, две лич­нос­ти рус­ско­го те­ат­ра. Я, на­вер­ное, при­об­щу еще Бру­ка. Это очень слож­но, на­вер­ное, в мень­шей сте­пе­ни, по­то­му что чем за­ни­мал­ся Брук, это очень слож­но, к это­му нуж­но ид­ти дол­го очень, но, ко­неч­но бы, это­го хо­те­лось.

— Ска­жи­те, мно­гие ре­цен­зен­ты го­во­рят, что глав­ная ге­ро­и­ня ва­ше­го спек­так­ля — Еле­на Таль­берг.

— Да.

— А по­че­му имен­но Еле­на Таль­берг, по­че­му не Тур­би­ны?

— А кто? Алек­сей? Ни­ко­лай? Алек­сей от­па­да­ет сра­зу же. По­то­му что Ми­ха­ил Афа­нась­е­вич — за­ме­ча­тель­ный дра­ма­тург. И вряд ли он бы убил глав­но­го ге­роя че­рез пол­ча­са. Это и по прин­ци­пу дра­ма­тур­гии да­же не очень вер­но. Если это глав­ный ге­рой, мы долж­ны за ним сле­дить, долж­ны ви­деть его от на­ча­ла до кон­ца, что с ним слу­чи­лось. А тут по­лу­ча­ет­ся, что вот он жи­вет, по­том слу­ча­ют­ся со­бы­тия, он по­ги­ба­ет, и даль­ше мы ви­дим ог­ром­ное раз­ви­тие. По­это­му Алек­сей от­па­да­ет.

Что ка­са­ет­ся Ни­кол­ки, то он, ско­рее, про­хо­дит здесь как по­боч­ный пер­со­наж. А вот Еле­на — тут раз­го­вор дру­гой. Здесь мы ви­дим не толь­ко че­ло­ве­ка, не толь­ко ха­рак­тер, не толь­ко пер­со­наж. Мы ви­дим не­кий об­раз. Об­раз ма­те­ри, об­раз сест­ры, до­че­ри. Из­ви­ни­те за па­фос — об­раз на­шей стра­ны, Ро­ди­ны. В гло­баль­ном пла­не. И мне ка­жет­ся, что че­рез нее мы ви­дим раз­ре­ше­ние ос­нов­но­го кон­флик­та этой пье­сы, че­рез ее от­но­ше­ние к ге­ро­ям и во­об­ще к си­ту­а­ции.

Очень важ­ный мо­мент, на­при­мер, в ее от­но­ше­нии к Пет­лю­ре, к по­ли­ти­чес­ким со­бы­ти­ям, она го­во­рит, как бы меж­ду де­лом — все это, ре­бя­та, хо­ро­шо, это пре­крас­но, что вы так пе­ре­жи­ва­е­те, но что же бу­дет с ва­ми? Она все вре­мя за­да­ет этот во­прос — что же бу­дет с ва­ми, с людь­ми — мо­им бра­том, мо­им лю­би­мым, мо­им му­жем? И по­это­му мне все же ка­жет­ся, что она яв­ля­ет­ся глав­ным ге­ро­ем про­из­ве­де­ния.

— А уда­лось ли вам раз­га­дать, или вы та­кую за­да­чу не ста­ви­ли… Но, так как вы по­гру­жа­лись в ма­те­ри­ал, сжи­лись с ним, ин­те­рес­ная за­гад­ка: Ста­лин, как из­вест­но, смот­рел спек­такль 17 раз. А по­че­му? Что вож­дя так при­влек­ло в этом спек­так­ле, где по­ка­зы­ва­ют­ся по су­ти клас­со­во враж­деб­ные ему лю­ди?

— Я не знаю. У ме­ня нет от­ве­та на этот во­прос. Не мо­гу ска­зать. Если чест­но, я осо­бен­но над этим не ду­мал. Мне, ко­неч­но этот во­прос ин­те­ре­сен — по­че­му-то вдруг Ста­лин столь­ко раз во МХА­Те был. По­нят­но, что МХАТ он лю­бил, но… Не знаю.

Для ме­ня во­об­ще эта лич­ность не­од­но­знач­ная, мяг­ко го­во­ря. Я не мо­гу разо­брать­ся в нем, не мо­гу…

— Как и все, на­вер­но, мы сей­час, на­ше об­щест­во….

— Здесь боль­ше во­про­сов, чем от­ве­тов. Здесь еще вот в чем де­ло. Еще та­кая мысль ме­ня по­се­ща­ет, что ис­то­рия ин­те­рес­на всег­да толь­ко с точ­ки зре­ния фак­то­ло­гии. Вся ис­то­рия, ко­то­рую мы зна­ем, это ин­тер­п­ре­та­ция, чья бы то ни бы­ло. Всё, что мы зна­ем из учеб­ни­ков или по ка­ким-то фак­там, в ин­тер­не­те. Но мы не ви­де­ли ар­хи­вов, мы не зна­ем, как это бы­ло, мы не мо­жем апел­ли­ро­вать фак­та­ми.

— Дмит­рий, и по­след­ний во­прос — что даль­ше? Пос­ле та­кой вы­со­ты — Бул­га­ков «Дни Тур­би­ных». Нуж­но план­ку не опус­кать…

— Я ни­ко­му не рас­кры­ваю этот сек­рет. Рас­крою его вам! Но… я пред­по­ла­гаю, а кто-то рас­по­ла­га­ет! То, что я сей­час ска­жу, не нуж­но рас­це­ни­вать как обе­ща­ние. Но, тем не ме­нее. Это бу­дет — Ту­ран­дот! План­ка есть, и она рас­тет.

— На­вер­но, ори­ен­ти­ром для вас бу­дет слу­жить зна­ме­ни­тая вах­тан­гов­ская по­ста­нов­ка?

— Нет! Со­всем нет! Вах­тан­го­ва остав­ляю в по­кое. Для ме­ня — это та­кой че­ло­век! Я да­же учи­те­лем его не на­звал бы! Это что-то боль­шее. Это идея! Мне его слож­но опи­сать сло­ва­ми. Ког­да я слы­шу — Вах­тан­гов или чи­таю его за­пи­си или о нем вос­по­ми­на­ния — я не по­ни­маю, КАК? Я не по­ни­маю, как он до­сти­гал это­го. По­нят­но, что мы не ви­де­ли са­мо­го спек­так­ля вжи­вую… Но я чи­тал у За­ха­вы за­ме­ча­тель­ную книж­ку о Вах­тан­го­ве, его за­пис­ки и пись­ма, … его от­но­ше­ние к те­ат­ру — фан­тас­ти­чес­кое. Я не по­ни­маю, как он это сде­лал. Это за гранью по­ни­ма­ния.

Всем из­вест­но, что Вах­тан­гов и умер во вре­мя про­го­на прак­ти­чес­ки. То есть он премь­е­ры не ви­дел. Он по­ста­вил свет, у них бы­ла све­то­вая ре­пе­ти­ция, по­след­няя пе­ред про­го­ном. Они по­ста­ви­ли свет, он ска­зал — те­перь про­гон. Они про­гна­ли. В че­ты­ре ча­са ут­ра он уехал из те­ат­ра и боль­ше в те­атр не при­ез­жал. Ле­жал, уже не мог вста­вать. Ему зво­нил Ста­ни­с­лав­ский в ан­трак­те. По­том при­ез­жал к не­му до­мой, го­во­рил. Са­мо­го спек­так­ля Вах­тан­гов не ви­дел. Он умер во вре­мя по­ста­нов­ки.

— Я вам же­лаю, что­бы ва­ша судь­ба, вза­и­мо­от­но­ше­ния с этим спек­так­лем бы­ли бо­лее удач­ны­ми.

— Спа­си­бо боль­шое!