Гла­ва VIII

Как же он вол­но­вал­ся, ког­да шёл на пер­вое за­ня­тие. Ещё бы! Вдо­ва зна­ме­ни­то­го ком­по­зи­то­ра, са­ма из­вест­ней­ший му­зы­каль­ный кри­тик... Ведь по­про­сит спеть гам­мы, а он от стра­ху ни в од­ну но­ту не по­па­дёт. А ещё учил­ся в му­зы­каль­ной шко­ле. Вот по­зор-то бу­дет! Ощу­ще­ние, что его тре­вож­ные пред­чувст­вия вот-вот по­лу­чат са­мое ужас­ное под­тверж­де­ние, что он в ша­ге от са­мо­го ог­лу­ши­тель­но­го в сво­ей жиз­ни про­ва­ла, уси­ли­лось вмес­те с бо­лез­нен­ным зво­ном в ушах, слив­шим­ся с птичь­ей ме­ло­ди­ей двер­но­го звон­ка, тот­час, как он на­жал его кноп­ку.

Дверь от­кры­ла ми­ло­вид­ная де­вуш­ка. Да не прос­то ми­ло­вид­ная, а чу­до-кра­са­ви­ца, как за­ме­тил Ки­рилл, ког­да во­шёл в прос­тор­ную при­хо­жую, и, вслед за щелч­ком вы­клю­ча­те­ля, в све­тиль­ни­ке на по­тол­ке вспых­нул яр­кий свет энер­го­с­бе­ре­га­ю­щей лам­пы. Круг­лая и боль­шая, точ­но пе­ре­зрев­шее и го­то­вое соч­но упасть яб­ло­ко укра­ин­ской до­неш­ты, она ско­ро раз­го­ра­лась от жёл­то­го при­глу­шён­но­го све­та к бе­ло­му яр­ко­му. Де­вуш­ка от­сту­пи­ла к про­ёму рас­пах­ну­той две­ри в ком­на­ту, от­ку­да вы­гля­ды­вал бе­лый ро­яль, и в этом об­рам­ле­нии, да­же в сво­ём без вся­ких укра­ша­тельств тём­но-се­ром шерс­тя­ном плать­и­це, об­ле­га­ю­щем её строй­ную фи­гур­ку, пред­ста­ла, точ­но на па­рад­ном порт­ре­те. Ки­рилл окон­ча­тель­но рас­те­рял­ся и да­же за­был поз­до­ро­вать­ся. Так они сто­я­ли и смот­ре­ли друг на дру­га. На­ко­нец де­вуш­ка спро­си­ла:

— Вы, собст­вен­но, к ко­му? — и са­ма уди­ви­лась не­ле­пос­ти сво­е­го во­про­са: ведь он сни­зу по до­мо­фо­ну впол­не при­лич­но пред­ста­вил­ся: «Это Ки­рилл Ко­роль­чук. Я к Ли­лии Пет­ров­не».

— А я к... — Ки­рилл за­пнул­ся и уста­вил­ся на бе­ле­ю­щий в ком­на­те ро­яль.

— Оче­вид­но, к Ли­лии Пет­ров­не? — де­вуш­ка вздёр­ну­ла под­бо­ро­док и ши­ро­ким жес­том за­бро­си­ла за пле­чо свою толс­тую, до по­яса, жгу­че-чёр­ную ко­су. — Ба-а, тут к те­бе сим­па­тич­ный мо­ло­дой че­ло­век! — крик­ну­ла она в сто­ро­ну с лёг­кой ухмы­лоч­кой, и тут же вновь са­ма се­бе уди­ви­лась и сму­ти­лась от этой сво­ей бес­це­ре­мон­нос­ти.

Ли­лия Пет­ров­на во­шла в при­хо­жую из кух­ни, вы­ти­рая ру­ки по­суд­ным по­ло­тен­цем, аля­по­ва­то укра­шен­ным круп­ны­ми ма­ка­ми:

— Ки­рилл?
— Да-а...
— Оч-ч-ень хо­ро­шо! Ждём-с, ждём-с, Юроч­ка про вас мне мно­го рас­ска­зы­вал. Ну-с, что сто­им-то у две­рей?! Ка­тю­ха, ну-ка при­гла­шай ка­ва­ле­ра.
— Ска­жешь то­же, — про­бур­ча­ла Ка­тя се­бе под нос. — Сра­зу уж и ка­ва­ле­ра.

Не об­ра­щая вни­ма­ния на внуч­кин упрёк, Ли­лия Пет­ров­на про­дол­жа­ла с эн­ту­зи­аз­мом шпрех­ш­тал­мей­сте­ра:

— Да­вай­те сра­зу на кух­ню, — ско­ман­до­ва­ла она. — По­ди, го­лод­ный, как...
— Нет-нет, спа­си­бо! — Ки­рилл, слов­но за­щи­ща­ясь, за­ма­хал пе­ред гру­дью ру­ка­ми. — Я не хо­чу.
— Ну ко­неч­но, рас­ска­зы­вай мне! — па­ри­ро­ва­ла Ли­лия Пет­ров­на, не­ожи­дан­но пе­ре­хо­дя на «ты». — Я по гла­зам ви­жу, что го­лод­ный. В Моск­ве по­ка из од­но­го кон­ца в дру­гой до­бе­рёшь­ся — про­го­ло­да­ешь­ся, — и она на­пра­ви­лась из при­хо­жей на кух­ню, при­зыв­но взмах­нув по­ло­тен­цем, слов­но по­бед­ным штан­дар­том: — За мной!

Ки­рилл по­спе­шил сбро­сить крос­сов­ки.

— Не сни­май­те, — по­пы­та­лась оста­но­вить его Ка­тя. — У нас не про­хо­дят эти про­вин­ци­аль­ные при­выч­ки.

Не успев­шая уй­ти Ли­лия Пет­ров­на раз­вер­ну­лась и не­ко­то­рое мгно­ве­ние пе­ре­во­ди­ла взгляд с Ка­те­ри­ны на Ки­рил­ла, рас­те­рян­но сто­яв­ше­го в нос­ках и од­ной крос­сов­кой в ру­ке, со­о­бра­жая: то ли её об­рат­но на­деть, то ли по­ста­вить на пол, как пер­вую.

— Ка­те­ри­на, ну как те­бе не стыд­но! — воз­му­ти­лась она. — Что ж ты пар­ня в крас­ку-то вго­ня­ешь?! Аж у ме­ня уши за­го­ре­лись. Ну-ка, до­стань-ка де­до­вы та­поч­ки. Вот там, в шка­фу на верх­ней пол­ке. Вот-вот, пра­виль­но, в этом па­ке­те чёр­ном. На­де­вай, Ки­рилл, сме­ло: Ана­то­лий Ива­но­вич их и не но­сил поч­ти. Чё, го­во­рит, ты мне ку­пи­ла баб­ские тап­ки. Это по­то­му что, ви­дишь, с пом­по­на­ми они. Что, го­во­рит, за кро­личьи хвос­ти­ки? Ну и на­дел-то па­ру раз. Те­перь твои бу­дут, — и она уже на­пра­ви­лась, бы­ло, на кух­ню и тут вновь по­вер­ну­лась с улыб­кой. — Вро­де как ска­зоч­ные са­по­ги-ско­ро­хо­ды те­бе на пу­ти твор­чес­ком! От ком­по­зи­то­ра, без пре­уве­ли­че­ния, клас­си­ка. Впро­чем, жизнь в ис­кус­ст­ве со­всем не сказ­ка. Во все вре­ме­на. Это как ро­за. Кра­си­вый бу­тон-то сра­зу ви­ден, а вот про ши­пы узна­ешь, ког­да толь­ко в ру­ки её возь­мёшь. А они по­рой, ши­пы-то эти ко­вар­ные, до кро­ви ра­нят. Ну, лад­но! Я уж тут рас­фи­ло­соф­ст­во­ва­лась. Лад­но, по­том. По­шли, по­шли на кух­ню.

Шлёпан­цы с пом­по­на­ми зна­ме­ни­то­го ком­по­зи­то­ра ока­за­лись Ки­рил­лу в са­мую по­ру. Они буд­то са­ми охот­но на­лез­ли на его но­ги, и Ки­рилл за­шар­кал вслед за Ли­ли­ей Пет­ров­ной, по до­ро­ге встре­тив­шись взгля­дом с Ка­тей. Та по­ту­пи­ла свой яс­ный взор и про­пус­ти­ла юно­шу впе­рёд.

Кух­ня ока­за­лась до­воль­но прос­тор­ной. С ши­ро­ким ди­ва­ном, на ко­то­ром впол­не мож­но бы­ло, не тес­нясь, воз­ле­жать вдво­ём. Воз­ле не­го сто­ял оваль­ный стол со сто­леш­ни­цей из толс­то­го ма­то­во­го стек­ла. В уг­лу у ок­на воз­вы­шал­ся двух­ка­мер­ный хо­ло­диль­ник с раз­мес­тив­шим­ся на его вер­хо­ту­ре те­ле­ви­зо­ром. Двер­цы хо­ло­диль­ни­ка сплошь бы­ли об­леп­ле­ны су­ве­нир­ны­ми маг­ни­ти­ка­ми. В цент­ре их яр­кой ка­ру­се­ли кра­со­ва­лись маг­ни­ти­ки с изо­бра­же­ни­ем раз­лич­ных му­зы­каль­ных ин­ст­ру­мен­тов. Вот вдох­но­вен­но уда­ря­ет по кла­ви­шам ро­я­ля пи­а­нист, и фал­ды его фра­ка взмет­ну­лись, буд­то под­хва­чен­ные по­ры­вом вет­ра. Вот пер­со­на­жи из бас­ни Кры­ло­ва: осёл, ко­зёл, мар­тыш­ка и ко­со­ла­пый миш­ка — на­яри­ва­ют свой без­дар­ный квар­тет. А вот вы­во­ра­чи­ва­ет стой­ку мик­ро­фо­на фи­гур­ка пев­ца, на­по­ми­на­ю­щая ле­ген­ду рок-н-рол­ла Эл­ви­са Пре­сли, с пи­жон­ским хо­хол­ком-пом­па­дур...

— Да уж, по­ез­ди­ли мы с То­лей по вся­ким за­гра­ни­цам, — вздох­ну­ла Ли­лия Пет­ров­на, за­ме­тив, что Ки­рилл уста­вил­ся на хо­ло­диль­ник. — Са­дись, Ки­рю­ша, не стес­няй­ся, вот ту­да за­ле­зай на ди­ван.

И она ука­за­ла ему мес­то за сто­лом. Ки­рилл про­брал­ся на ди­ван, ста­ра­ясь не за­деть низ­ко ви­сев­шую над ним уз­кую по­лоч­ку. На по­лоч­ке кра­со­ва­лись сер­виз­ная ча­шеч­ка с блюд­цем. Тон­чай­ший, цве­та сло­но­вой кос­ти, фар­фор буд­то све­тил­ся в лас­кав­шем его сол­неч­ном лу­че. И си­ял на чаш­ке зо­ло­том яр­кий ви­ти­е­ва­тый ста­рин­ный герб.

— А этот сер­виз нам с То­лей друзья на свадьбу по­да­ри­ли, — объ­яс­ни­ла Ли­лия Пет­ров­на, с одоб­ре­ни­ем для се­бя за­ме­тив, как ос­то­рож­но Ки­рилл за­би­ра­ет­ся под по­лоч­ку. — Ан­тик­вар­ная, дю­же ста­рин­ная, вещь. Им­пе­ра­тор­ский фар­фор! То­ля-то мой тот сер­вис ни кап­ли не бе­рёг. Ча­с­тые гос­ти за го­ды-то по­сте­пен­но весь его пе­ре­би­ли. Вот од­на чаш­ка оста­лась. Те­перь на по­чёт­ном мес­те как му­зей­ная ред­кость. Па­мят­ник люб­ви, так ска­зать. Я, ко­неч­но, пол­ку низ­ко при­шпан­до­ри­ла. Если рез­ко встать с ди­ва­на, по­ле­тит к чёр­то­вой ма­те­ри. Что по­де­ла­ешь, вы­ше-то мне бы­ло не до­стать. Му­жик для та­ких дел в до­ме ну­жен. Вот бу­дет же­ла­ние — по­ве­сишь её по­вы­ше, лад­но?

— Лад­но, — улыб­нул­ся Ки­рилл.

Он не­воль­но за­драл го­ло­ву, гля­нув на кол­лек­цию са­мо­ва­ров, ко­то­ры­ми под са­мым по­тол­ком бы­ли устав­ле­ны на­вес­ные шка­фы ку­хон­но­го гар­ни­ту­ра. До­ро­го­го, оче­вид­но, им­порт­но­го, но уже из­ряд­но по­тёр­то­го. Да­же сни­зу бы­ло за­мет­но, что за мно­го лет эти ар­те­фак­ты ста­ри­ны глу­бо­кой не толь­ко по­те­ря­ли свой мед­ный блеск, но и по­кры­лись гу­с­тым го­лу­бо­ва­тым сло­ем пы­ли.

«Внуч­ка-то мог­ла бы хо­тя бы пыль сте­реть, — по­ду­мал Ки­рилл. — А то, ишь, ка­кая де­ло­вая, а тол­ку-то».

Ка­тя, буд­то про­чи­та­ла в гла­зах Ки­рил­ла этот упрёк, вы­зы­ва­ю­ще взгля­ну­ла на не­го и рез­ко от­бро­си­ла за спи­ну ко­су. Она сто­я­ла у ок­на, опи­ра­ясь по­яс­ни­цей о под­окон­ник. Толс­тая ко­са её мет­ну­лась по ком­нат­ным цве­там, и Ли­лия Пет­ров­на вспо­ло­шён­но вос­клик­ну­ла:

— Эй, Зем­фи­ра, ты мне лю­би­мый цве­ток со­бьёшь! Смот­ри, Ки­рилл, ка­кая пре­лесть, — она по­до­шла к окош­ку и чуть ото­дви­ну­ла по­лу­проз­рач­ную кап­ро­но­вую што­ру, укра­шен­ную тон­кой зо­ло­тис­той строч­кой. — Фил­ло­как­тус Ак­кер­ма­на! Это по-на­уч­но­му. А я его на­зы­ваю прос­то — цве­ток жиз­ни. Вот ро­дит­ся бу­тон, вы­ско­чит из толс­то­го стеб­ля и по­сте­пен­но на­би­ра­ет цвет, вро­де жиз­нен­ны­ми си­ла­ми, жиз­нен­ны­ми со­ка­ми на­пол­ня­ет­ся. Всё круп­нее, всё алее ста­но­вит­ся и в ка­кой-то мо­мент — бах — буд­то взо­рвал­ся, рас­крыл­ся, к све­ту устре­мил­ся. Алые ле­пес­точ­ки упру­го вы­гну­лись. А как мно­го их, в не­сколь­ко ря­дов — та­кой за­тей­ли­вой он фор­мы. Да ка­кой круп­ный, да ка­кой яр­кий — пре­лесть. Вспых­ну­ла мо­ло­дая жизнь, пол­ная кра­со­ты, си­лы, на­деж­ды. Но вот прой­дёт два-три дня — и нач­нёт он увя­дать, цвет по­те­ря­ет, весь ску­ко­жит­ся, тон­кие ле­пест­ки слип­нут­ся, вы­сох­нут, и вся их цар­ст­вен­ная ко­ро­на пре­вра­тит­ся в бу­рую жал­кую за­ко­рюч­ку, а по­том и эта су­хая за­ко­рюч­ка от толс­той зе­лё­ной стре­лы как­ту­са отва­лит­ся и упа­дёт на бе­лый под­окон­ник су­хим мерт­вя­ком. Вот и про­ле­те­ла жизнь. И всей кра­со­ты как не бы­ло. — Она за­мол­ча­ла, буд­то вспом­ни­ла что-то, и, чуть за­про­ки­нув го­ло­ву, груст­но смот­ре­ла на цве­ток, алев­ший на вы­со­ком лис­то­вид­ном стеб­ле. По­том, оче­вид­но вер­нув­шись в сво­их мыс­лях на кух­ню, взгля­ну­ла на Ки­рил­ла и ука­за­ла ему паль­цем на цве­ток. — Но сей­час-то он, сла­ва бо­гу, по­лон сил, жи­вёт и ра­ду­ет нас. От­кро­вен­но нам рас­крыл­ся и щед­ро и, ни­чуть не сму­ща­ясь, ис­крен­не и прос­то да­рит нам кра­со­ту свою, свой празд­ник жиз­ни. И, ты толь­ко по­гля­ди, ка­пель­ка жиз­нен­но­го со­ка, слов­но брил­ли­ан­тик, на креп­ком пес­ти­ке свер­ка­ет.

Ки­рилл уже хо­тел встать со сво­е­го ме­с­та, что­бы по­дой­ти бли­же и по­лю­бо­вать­ся чуд­ным цвет­ком, но тут Ка­тя с иро­нич­ной усмеш­кой за­ме­ти­ла ба­буш­ке:

— Ну, ты, ба, уже ка­кую-то су­пер-эро­ти­чес­кую пес­ню за­пе­ла.

Ки­рил­ла это по­че­му-то сму­ти­ло, и он остал­ся на сво­ём мес­те, ещё глуб­же при­дви­нув­шись к спин­ке ди­ва­на.

Ли­лия Пет­ров­на на­су­пи­ла бро­ви и при­твор­но гнев­но ско­ман­до­ва­ла внуч­ке:

— А ты что сто­ишь, Ка­те­ри­на?! Да­вай уха­жи­вай за гос­тем!
— А что мне, — то­же изо­бра­жая не­кую рас­те­рян­ность, улыб­ну­лась Ка­тя, — мо­жет, та­нец жи­во­та стан­це­вать?
— Не ха­ми, Ка­те­ри­на, — по­гро­зи­ла ей паль­цем Ли­лия Пет­ров­на. — У нас, Ки­рю­ша, се­год­ня борщ...
— И кот­ле­ты по-ки­ев­ски, — вста­ви­ла Ка­тя.
— Не ехид­ни­чай, — от­мах­ну­лась Ли­лия Пет­ров­на. — Не по-ки­ев­ски, а прос­то кот­ле­ты с пю­ре. Но пю­ре осо­бен­ное. Ка­те­ри­на его от­мен­но го­то­вит.
— Ни­че­го осо­бен­но­го, — по­жа­ла пле­ча­ми Ка­те­ри­на, пе­ре­ки­ну­ла на грудь ко­су и ста­ла пе­ре­би­рать её хвос­тик. — Прос­то с мас­лом не жмусь.
— Ну как же, — воз­ра­зи­ла Ли­лия Пет­ров­на, — ты же ещё сыр ту­да трёшь. По­ни­ма­ешь, Ки­рилл, пю­ре по­ка ещё го­ря­чее, она сыр ту­да на­трёт, он рас­пла­вит­ся — вку-у-сно...
— Ни­че­го осо­бен­но­го, — по­ве­ла пле­чом Ка­тя. — По­ду­ма­ешь... Не я при­ду­ма­ла.
— О, вишь ка­кая? — улыб­ну­лась Ли­лия Пет­ров­на, на­ли­вая борщ в глу­бо­кую бе­лую с яр­ки­ми си­ни­ми цве­та­ми, под гжель, мис­ку. — Ты не ду­май, она у нас во­об­ще де­вуш­ка скром­ная.
— Ага, вот и ко­су ста­ро­ре­жим­ную но­сит, — не­ожи­дан­но груст­но под­хва­ти­ла Ка­тя. — По­шёл пи­ар. Мне вый­ти?
— Да что ты всё ёр­ни­ча­ешь-то?! — раз­ве­ла ру­ка­ми Ли­лия Пет­ров­на. — Это в ней та­тар­ская кровь да­лёких пред­ков го­во­рит. И всё на эту ко­су по­ку­ша­ет­ся. Со­стри­гу да со­стри­гу. А что, пло­хая ко­са, что ли?
— Оч-чень кра­си­вая! — со­гла­сил­ся Ки­рилл и тут же сму­щён­но отвёл гла­за под при­сталь­ным взгля­дом Ка­ти.
— Ну вот! — об­ра­до­ва­лась Ли­лия Пет­ров­на. — А она мне всё: ста­ро­ре­жим­ная! да пе­ре­жи­ток! да ни­кто не но­сит!.. Один раз да­же вож­жа ей под хвост по­па­ла, так она, ро­ди­мая, пред­став­ля­ешь, нож­ни­цы схва­ти­ла. Та­кая своен­рав­ная осо­ба, я те­бе до­ло­жу.
— Ага, пря­мо мон­го­ло-та­тар­ское иго, — па­ри­ро­ва­ла Ка­тя.
— А что, нет?! — под­ня­ла бро­ви Ли­лия Пет­ров­на. — Я же го­во­рю, вся в пред­ков, — и лас­ко­во об­ра­ти­лась к Ки­рил­лу: — Ешь, Ки­рю­ша, ешь, не стес­няй­ся, сты­нет ведь борщ-то. Ой, — всплес­ну­ла она ру­ка­ми, — а лож­ку-то не да­ли. Вот бол­туш­ки мы с то­бой, Ка­те­ри­на.

Ка­тя вы­дви­ну­ла ящик ку­хон­ной тум­боч­ки, до­ста­ла и по­ло­жи­ла пе­ред Ки­рил­лом боль­шую мель­хи­о­ро­вую лож­ку. При этом опять их гла­за встре­ти­лись.

А Ли­лия Пет­ров­на при­се­ла за стол на­про­тив Ки­рил­ла:

— Страсть как люб­лю смот­реть, как муж­чи­на ест мною при­го­тов­лен­ное. А ты, Ка­тю­ха?
— Обо­жа-а-ю, — на­иг­ран­но про­тя­ну­ла Ка­тя.
— Не крив­ляй­ся, — мах­ну­ла на неё ру­кой Ли­лия Пет­ров­на. — Кста­ти, борщ мы с ней вмес­те ва­ри­ли.
— Хо­ром, в че­ты­ре ру­ки, — до­ба­ви­ла Ка­тя.
— Ну да, — со­гла­си­лась Ли­лия Пет­ров­на. — Ово­щи-то ты на­ре­за­ла. И точ­но — хо­ром: мы всег­да, ког­да вмес­те что-то на кух­не го­то­вим, по­ём. Сей­час по­ешь, и пой­дём в ком­на­ту, к ро­я­лю, по­по­ём. Со­гла­сен?

Ки­рилл опус­тил лож­ку, уже под­не­сён­ную ко рту, и рас­те­рян­но по­смот­рел на Ли­лию Пет­ров­ну.

— А ку­да он де­нет­ся? — с вы­зо­вом усмех­ну­лась Ка­тя. — Все­неп­ре­мен­но нам спо­ёт.
— Ка­те­ри­на, от­стань! — стро­го взгля­ну­ла на неё Ли­лия Пет­ров­на. — Дай спо­кой­но по­есть че­ло­ве­ку.
— Так это же ты не да­ёшь.
— По­че­му это я не даю? Я спо­кой­но об­ща­юсь с маль­чи­ком. Он же не уша­ми ест, слу­шать-то мо­жет. Ешь, Ки­рю­ша, ешь...
— Ешь, Ки­рю­ша, ешь, — пе­ре­драз­ни­ла Ка­тя. — А я те­бе ска-а-зоч­ку рас­ска­жу.
— Ты че­го драз­нишь­ся-то? — воз­му­ти­лась Ли­лия Пет­ров­на.

Ка­тя дёр­ну­ла пле­чи­ком:

— Ни­че­го по­доб­но­го. Ты же мне всег­да за обе­дом сказ­ки рас­ска­зы­ва­ла.
— А вот я не сказ­ку, — оста­но­ви­ла её жес­том Ли­лия Пет­ров­на, — а очень да­же ин­те­рес­ную ис­то­рию по­ве­даю. Про на­ше­го да­лёко­го-да­лёко­го пред­ка. Де­ло бы­ло ещё во вре­мя вой­ны во­семь­сот две­над­ца­то­го го­да. На­ка­ну­не, как На­по­ле­он на нас по­пёр и вся с ним стая ев­ро­пей­ская на­вост­ри­лась Рос­сию на­шу ма­туш­ку на кус­ки по­рвать, пред­ка на­ше­го... Вот ведь имя-то его за­те­ря­лось в ве­ках, не пом­ним и во­об­ще не зна­ем, к сты­ду на­ше­му! Так вот, пред­ка на­ше­го за­бра­ли в ре­кру­ты. А был он мо­ло­дой та­тар­ский па­рень из глу­хой де­ре­вень­ки под Че­бок­са­ра­ми. И по­пал он в ка­за­чий полк. Как же это?.. Ря­до­вым Теп­тар... нет... Теп­тяр­ско­го ка­зачь­е­го пол­ка. Да, Пер­во­го Теп­тяр­ско­го ка­зачь­е­го пол­ка. И ге­ро­и­чес­ки сра­жал­ся этот мо­ло­дой та­та­рин. И по­бед­но всту­пил со сво­им пол­ком в Па­риж. И как не пу­га­ли фран­цу­зов ок­ку­пи­ро­вав­ши­ми стра­ну рус­ски­ми... А, кста­ти, рус­ски­ми те счи­та­ли и та­тар, и кал­мы­ков, и укра­ин­цев, и бе­ло­ру­сов, ко­ро­че, всех на­ших во­и­нов. Вот как ка­за­ка­ми не пу­га­ли фран­цу­зов, их дре­му­честью и жес­то­костью, дес­кать, что они бу­дут мстить за свою Рос­сию... Это ж са­мо­му На­по­лео­ну при­пи­сы­ва­ют сло­ва: «По­скре­би рус­ско­го — и вы об­на­ру­жи­те ка­за­ка, по­скре­би ка­за­ка — и вы об­на­ру­жи­те мед­ве­дя»... Так вот, как не пу­га­ли, да толь­ко ока­за­лись эти са­мые ка­за­ки добро­душ­ны­ми и ве­сёлы­ми. И ди­ви­лись па­ри­жа­не на го­лых ка­за­ков, рос­лых и креп­ких, ку­па­ю­щих в Се­не сво­их ко­ней. По­пу­ляр­ность у них сре­ди фран­цу­зов бы­ла столь вы­со­ка, что да­же Жорж Санд на­пи­са­ла про них ро­ман «Ка­за­ки в Па­ри­же»...

— Ба­бу­ля, ты за­го­во­ри­ла гос­тя, — по­пы­та­лась оста­но­вить Ли­лию Пет­ров­ну Ка­тя, по­дви­гая Ки­рил­лу та­рел­ку со вто­рым. — Он рот рас­крыл — слу­ша­ет, а кот­ле­ты сты­нут.

— Да ты ку­шай, ку­шай, Ки­рилл, — спо­хва­ти­лась Ли­лия Пет­ров­на. — Ку­шай и слу­шай, ис­то­рии мо­ей ско­ро ко­нец. По­том бу­дем вмес­те чай пить. Так вот, вер­нул­ся наш пре­док-мо­ло­дец с вой­ны цел-здо­ров и счаст­лив, что жи­вёхо­нек, — а ведь толь­ко при взя­тии Па­ри­жа боль­ше шес­ти ты­сяч на­ших во­и­нов по­гиб­ло — вер­нул­ся он в свою де­ре­вень­ку с Ге­ор­ги­ев­ским крес­том на ши­ро­кой гру­ди. И вот тут слу­чи­лась бе­да, а все бе­ды на зем­ле от люд­ской зве­ри­ной дре­му­чес­ти. Так и знай! Уви­де­ли зем­ля­ки-му­суль­ма­не у на­ше­го ге­роя-ка­за­ка крест на гру­ди. Ну, тот са­мый ор­ден сол­дат­ский. И ре­ши­ли, что он ве­ро­от­ступ­ник, что он Ал­ла­ху из­ме­нил. А то, что это бое­вой ор­ден, их уже не вол­но­ва­ло, да и не по­ни­ма­ли они про то. Ну а ко­ли из­мен­ник, то за­слу­жи­ва­ет ка­ры са­мой жес­то­кой. Один из дру­зей на­ше­го пред­ка пре­дуп­ре­дил его: прячь­ся, друг до­ро­гой — уби­вать те­бя идут. Скрыл­ся из до­му наш храб­рый ка­зак, и схва­ти­ла тог­да разъ­ярён­ная тол­па его мать. При­вя­за­ли к ло­ша­ди и да­вай во­ло­чить по де­рев­не, по кам­ням да бу­е­ра­кам, по­ка не по­мер­ла бед­ная жен­щи­на.

— А он? — спро­сил Ки­рилл, ото­дви­гая пус­тую су­по­вую та­рел­ку.
— Кто?
— Ну, сын её?
— Ну, что с ним ста­лось, так и не ве­до­мо. Толь­ко, ка­жет­ся мне, на род­ную зем­лю он так и не вер­нул­ся. Ду­маю, на­шёл свой при­ют где-то на бе­ре­гах Вол­ги. Воз­мож­но, и ве­ру при­нял пра­во­слав­ную. Толь­ко это уже всё мои до­мыс­лы. В ро­до­вом пре­да­нии сие не под­тверж­да­ет­ся.
— Я бы вер­нул­ся.
— Ку­да, в ла­пы к сво­им па­ла­чам? И за­чем?
— Я бы вер­нул­ся за мать ото­мстить.
— Ох-хо-хо-о-о! — тя­же­ло вздох­ну­ла Ли­лия Пет­ров­на. — Ду­ма­ешь, лег­ко уби­вать? Да­же во­и­ну. Да­же если он пра­вед­ный во­ин, во­ин-за­щит­ник. Мне вон сколь­ко ве­те­ра­ны Ве­ли­кой Оте­чест­вен­ной рас­ска­зы­ва­ли, как им в пер­вый раз-то при­шлось. Это ведь про­тив са­мой су­ти, са­мой при­ро­ды че­ло­ве­чес­кой — уби­вать-то се­бе по­доб­но­го. А чувст­во мес­ти — во­об­ще...
— А как же пе­пел Кла­а­са?

Ли­лия Пет­ров­на от­стра­ни­лась от сто­ла и рас­те­рян­но по­вер­ну­лась на внуч­ку.

— Да­вай­те чай пить, — вы­ру­чи­ла Ка­тя, от­ры­ва­ясь от под­окон­ни­ка и на­прав­ля­ясь к пли­те.
— Точ­но, — под­хва­ти­ла Ли­лия Пет­ров­на. — По­до­грей-ка, Ка­тю­ша, по­ди, остыл со­всем. А ты, Ки­рилл, до­едай-ка вто­рое, и бу­дем вмес­те ча­ёв­ни­чать.

Толь­ко ког­да по чаш­кам раз­ли­ли креп­кий па­ря­щий чай, Ки­рилл вспом­нил о сво­ём гос­тин­це — ко­роб­ке кон­фет «Вдох­но­ве­ние». Вско­чил, рва­нул­ся в при­хо­жую к сво­е­му рюк­зач­ку, да за­пнул­ся за нож­ку сто­ла — чуть сам не за­гре­мел на ка­фель­ный ку­хон­ный пол, и чай рас­плес­кал по стек­лян­ной сто­леш­ни­це.

— Свят, свят! Что стряс­лось-то? — всплес­ну­ла ру­ка­ми Ли­лия Пет­ров­на.

Ки­рилл быст­ро вер­нул­ся на кух­ню, со­рвал цел­ло­фа­но­вую обёрт­ку и рас­крыл боль­шую ко­роб­ку:

— Прос­ти­те, чуть во­об­ще не за­был.
— За­жи­лить хо­тел, — по­шу­ти­ла Ка­тя.
— Ага, — улыб­нул­ся ей Ки­рилл.

— Зна­чит, чай бу­дем пить вдох­но­вен­но, — ска­за­ла Ли­лия Пет­ров­на, изы­мая из ко­роб­ки шо­ко­лад­ную пи­ра­мид­ку. — По­двинь­ся, диа­бет!

За раз­го­во­ра­ми о вдох­но­ве­нии, о том, что его не до­ждёшь­ся, по­ка ра­бо­тать не нач­нёшь, вы­пи­ли по две чаш­ки чая с до­маш­ним пе­чень­ем и с кон­фе­та­ми, и на­ко­нец Ли­лия Пет­ров­на ско­ман­до­ва­ла:

— Так, друзья, вдох­но­ве­ни­ем за­ря­ди­лись — по­шли к ро­я­лю.

В ком­на­те она под­хва­ти­ла с ин­ст­ру­мен­та порт­рет сво­е­го ге­ни­аль­но­го суп­ру­га, в прос­той де­ре­вян­ной рам­ке с чёр­ной лен­точ­кой в ниж­нем пра­вом уг­лу, и ке­ра­ми­чес­кую бе­лую ва­зу с су­хой тон­кой рас­ко­ря­чен­ной вет­кой, к ко­то­рой ед­ва за­мет­ны­ми чёр­ны­ми ни­точ­ка­ми бы­ли ак­ку­рат­но при­мо­та­ны раз­гла­жен­ные и вы­су­шен­ные осен­ние кле­но­вые лис­точ­ки. Пе­ре­нес­ла всё это на жур­наль­ный сто­лик в уг­лу у ок­на, на ко­то­ром воз­вы­ша­лась боль­шая ико­на Свя­той Тро­и­цы в вы­чур­ном рез­ном ки­о­те. Уже на­пра­ви­лась бы­ло к ро­я­лю, но вер­ну­лась и за­жгла воз­ле ико­ны гре­чес­кую лам­пад­ку.

— Вот так, пусть То­ля нас слу­ша­ет. Эту ико­ну мне ба­тюш­ка по­да­рил. Ну, тот, что То­лю от­пе­вал. На­до бы её по­ве­сить в крас­ном уг­лу, да муж­чи­ны в до­ме нет. Я-то всё же бо­юсь со стре­мян­ки на­вер­нуть­ся. Да и для Ка­тю­ши тя­же­ло­ва­то бу­дет.

— Да­вай­те я по­ве­шу, — охот­но вы­звал­ся Ки­рилл.
— Не сей­час, — оста­но­ви­ла его Ли­лия Пет­ров­на. — На­де­юсь, бу­дет ещё вре­мя. А сей­час по­мо­ги-ка мне луч­ше крыш­ку ин­ст­ру­мен­та от­крыть.

За­тем она при­се­ла на стул-вер­туш­ку, пред­ва­ри­тель­но под­кру­тив си­денье, от­кры­ла кла­ви­а­ту­ру, взя­ла не­сколь­ко ак­кор­дов и за­пе­ла:

Го­род за­кры­тый — с ду­шой на­рас­паш­ку,
Го­род люб­ви и на­деж­ды.
Пусть по­ли­ня­ли в по­хо­дах тельняш­ки —
Мы мо­ло­дые, как преж­де.

Чай­ка ле­тит от род­но­го при­ча­ла,
Ма­нит в от­кры­тое мо­ре.
Жизнь на­чи­на­ет­ся буд­то сна­ча­ла
В си­нем бес­край­нем прос­то­ре.

И тут, пе­ре­хо­дя к при­пе­ву, она воз­вы­си­ла го­лос:

По­бе­режье. Ве­тер неж­ный.
Се­вас­то­поль, ты всё преж­ний:
Се­до­вла­сым ка­пи­та­ном
Смот­ришь ты в мор­скую даль,
Се­до­вла­сым ка­пи­та­ном
Смот­ришь ты в мор­скую даль...

— Ба­буш­ка! — гром­ко оклик­ну­ла Ли­лию Пет­ров­ну Ка­тя. Она так же, как на кух­не, сто­я­ла у ок­на, за­ло­жив ру­ки за спи­ну и упи­ра­ясь ими в под­окон­ник.
— Ты хо­чешь, что­бы имен­но эту пес­ню наш гость го­то­вил к по­ступ­ле­нию в Гне­син­ку? Мы же не о ней с то­бой го­во­ри­ли.

Ли­лия Пет­ров­на по­вер­ну­лась к внуч­ке:

— Пра­виль­но, это я для раз­го­на, — и об­ра­ти­лась к сто­яв­ше­му у ро­я­ля Ки­рил­лу: — Я ду­маю, вот над этой пес­ней, что сей­час те­бе по­ка­жу, на­до сна­ча­ла по­ра­бо­тать. С ней же я хо­чу вклю­чить те­бя в про­грам­му То­ли­но­го ве­че­ра па­мя­ти в До­ме учё­ных.

Ки­рилл сму­тил­ся:

— Вы же ещё ме­ня да­же не слы­ша­ли.
— Ни­че­го, услы­шим! Вот нач­нёшь с Ка­тю­хой за­ни­мать­ся, она ак­ком­па­ни­а­тор-то по­луч­ше ме­ня бу­дет: у неё слух иде­аль­ный. Ты, глав­ное, не ту­шуй­ся: в ис­кус­ст­ве скром­ность — са­мый ко­рот­кий путь в не­из­вест­ность. Вон, смот­ри, сей­час эти ме­дий­ные-то в лю­бую дыр­ку ле­зут. А ты вон ка­кой хло­пец! И по­том, по­ни­ма­ешь, до­ро­гой, для ме­ня ре­ко­мен­да­ция Юрия Ки­рил­ло­ви­ча кое-что да зна­чит. Лад­но, слу­шай. Пес­ня на­зы­ва­ет­ся «Пти­цы». Кста­ти, в пе­ре­ст­ро­еч­ные го­ды бы­ла очень да­же по­пу­ляр­на.

Она взя­ла ак­корд:

— Ка­тю­ха, под­пе­вай!

На два го­ло­са у них по­лу­чи­лось очень кра­си­во:

Пти­цы
            над по­лем
                         кру­жат­ся,
                                   зо­вут ме­ня ле­тать.
Воль­ная
              во­ля —
                        кры­лом хо­чу
                                         весь мир об­нять.
Я на ве­тер обо­прусь
                                       и лег­ко
В не­бо вы­ше под­ни­мусь
                                                об­ла­ков.
Дай, зем­ля, мне си­лу вер­ную.
Дай мне, не­бо, пес­ню добрую.
Всё смо­гу, всё в жиз­ни сде­лаю
Для те­бя, лю­бовь моя...

— Очень кра­си­вая пес­ня, — улыб­нул­ся Ки­рилл, ког­да Ли­лия Пет­ров­на ото­рва­ла ру­ки от кла­виш. — Я её знаю, ну, то есть слы­шал, пом­ню. Она мо­ей ма­ме очень нра­ви­лась.
— Вот и чу­дес­но! — об­ра­до­ва­лась Ли­лия Пет­ров­на. — Зна­чит, по­на­ча­лу над ней и бу­дем ра­бо­тать. По­том я ещё вот эту хо­чу, она про ком­со­моль­цев. Ты-то в ком­со­мо­ле не был, не успел...
— У ме­ня отец был, — по­че­му-то сму­щён­но при­знал­ся Ки­рилл. — Он да­же ком­сор­гом строй­от­ря­да был, БАМ стро­ил.
— Ну, вот, ви­дишь, как здо­ро­во! — воз­ли­ко­ва­ла Ли­лия Пет­ров­на. — Вот и бу­дешь от­цу петь.
— Не бу­ду, — на­хму­рил­ся Ки­рилл. — Он по­гиб.
— Как по­гиб? — уди­ви­лась Ли­лия Пет­ров­на и вдруг спо­хва­ти­лась, вспом­нив рас­сказ Юрия Ки­рил­ло­ви­ча. — Прос­ти...

По­мол­ча­ли.

Ли­лия Пет­ров­на глу­бо­ко вздох­ну­ла и на­ко­нец ре­ши­тель­но по­бе­жа­ла по кла­ви­шам сво­и­ми ис­крив­лён­ны­ми по­даг­рой паль­ца­ми, сыг­ра­ла и про­пе­ла чет­ве­рос­тишье пер­во­го куп­ле­та:

Ноч­ное не­бо звёз­да­ми мор­га­ет,
Лу­на тре­во­жит ти­хий сон Зем­ли.
Как нам маль­чи­шек нын­че не хва­та­ет,
Что на фрон­тах Рос­сии по­лег­ли...

Она сыг­ра­ла глис­сан­до и вста­ла из-за ро­я­ля:

— Ну, эту пес­ню ты, ко­неч­но, не слы­шал. То­ля её в по­след­ний год жиз­ни на­пи­сал. Очень пе­ре­жи­вал, что всё по­ру­ши­ли. Спа­си­бо аме­ри­кан­цам. Це­лую ци­ви­ли­за­цию унич­то­жи­ли с её уни­каль­ны­ми че­ло­ве­ка­ми. Им это вто­рой раз уда­ёт­ся: пер­вый раз с ин­дей­ца­ми, вто­рой — с на­ми, до­вер­чи­вы­ми ду­ра­ка­ми.
— Ба­буль, —оста­но­ви­ла её Ка­тя.
— А что, я не пра­ва? — по­жа­ла пле­ча­ми Ли­лия Пет­ров­на. — Пре­да­ли всё, что пред­ки стро­и­ли да со­би­ра­ли! Так же, как в сем­над­ца­том ца­ря-ба­тюш­ку пре­да­ли. Оче­ред­ное пре­да­тельст­во собст­вен­ной ис­то­рии. Тут уж ка­кое-то то­таль­ное. Да­же вон Вик­тор Ас­тафь­ев! Уж ка­кой пи­са­тель. Уж как я его ува­жа­ла. Зна­ко­мы ведь бы­ли. На ка­ком-то бан­ке­те в честь его книж­ки так мо­е­го То­лю на­по­ил — еле от­ка­ча­ла: силь­ней­шее ал­ко­голь­ное от­рав­ле­ние. Он-то — фрон­то­вик, добря­че мог вма­зать, а мой-то хоть и мо­ло­же был, а за­кал­ка не та. И то вот, гля­ди­те, этот са­мый фрон­то­вик та­кое не­за­дол­го до смер­ти мо­лол! Дес­кать, ка­кая там по­бе­да, прос­то тру­па­ми фа­шис­тов за­ва­ли­ли да кровью за­ли­ли. И ма­те­рил­ся, как пор­то­вый груз­чик. И са­мое под­лое — за­явил: о вой­не прав­ду ни­кто не на­пи­сал. Я тог­да ещё по­ду­ма­ла: а как же Вик­тор Не­кра­сов с его «В око­пах Ста­лин­гра­да»? Это, ви­дишь ли, по Ас­тафь­е­ву не ис­ти­на о вой­не. Вот у не­го, гля­ди­те, «Про­кля­тые и уби­тые» — вот это да! А кем про­кля­тые? Им же, Ас­тафь­е­вым, и про­кля­тые! И ещё раз уби­тые, я так счи­таю. Та­кое лич­но моё мне­ние. Я это­го че­ло­ве­ка зна­ла и мо­гу с уве­рен­ностью ска­зать, что у не­го от этой гор­ба­чёв­ско-ель­цин­ской пе­ре­ст­рой­ки кры­ша по­еха­ла. Впро­чем, как у мно­гих. Пре­да­ли... как это по Пуш­ки­ну?.. род­ное пе­пе­ли­ще и оте­чес­кие гро­бы. А на пре­да­тельст­ве ни­че­го пут­не­го не по­стро­ишь, толь­ко впо­ру на бли­жай­шей оси­не по­ве­сить­ся. Вот и льёт­ся кро­ви­ща кру­гом. По всем на­шим сво­бод­ным, по все­му на­ше­му не­ру­ши­мо­му, то там, то сям. По­стро­и­ли со­слов­но-оли­гар­хи­чес­кое...

— Ба-а, ну, это уже ми­тинг, прям как у па­мят­ни­ка де­вять­сот пя­то­го го­да! — пре­рва­ла её Ка­тя, нер­в­но те­ре­бя кон­чик ко­сы.

— Ты, Ка­те­ри­на, мне рот не за­ты­кай! — не уни­ма­лась Ли­лия Пет­ров­на. — Я знаю, что вам ни­ко­му это не нра­вит­ся, вы хо­ти­те ве­рить, что всё пу­тём. Да толь­ко фак­ты-то, по­гля­ди, ка­кие. Раз­во­ро­ва­ли ве­ли­кую стра­ну и про­дол­жа­ют во­ро­вать, а вам, мо­ло­дым, го­ло­вы мо­ро­чат. Ху­ли­те­лей-то не­дав­не­го на­ше­го про­ш­ло­го по­слу­ша­ешь — за­ду­ма­ешь­ся: по­стой-по­стой, а я-то ког­да жи­ла? Они что, луч­ше ме­ня зна­ют? Всё бы­ло пло­хо? Враньё! И ком­со­моль­цы на­сто­я­щие бы­ли! Бес­ко­рыст­ные и чи­с­тые! Это они, эти маль­чи­ки, ко­то­рых дед твой вос­пе­вал, из око­пов пер­вы­ми под­ни­ма­лись. Это они раз­ру­шен­ную стра­ну от­стро­и­ли, это они её на­кор­ми­ли, они в кос­мос шаг­ну­ли. И сей­час та­кие есть. Мо­жет, не­мно­го, но есть. Ге­не­ти­чес­ки ещё в них это со­хра­ни­лось. Взять хо­тя бы вот это­го... Как же его? Офи­цер этот мо­ло­дой... Слы­ша­ли?

— Сер­гей Сол­неч­ни­ков, что ли? — при­ми­ри­тель­но про­бор­мо­та­ла Ка­тя, за­бра­сы­вая за пле­чо ко­су. — Ба­бу­ля, ну я же са­ма те­бе о нём чи­та­ла. Он на гра­на­ту лёг, сол­да­ти­ков-пер­во­год­ков сво­их спас, — объ­яс­ни­ла она Ки­рил­лу. — Вы, на­вер­ное, слы­ша­ли?

— Вот! — вос­клик­ну­ла Ли­лия Пет­ров­на, воз­дев ука­за­тель­ный па­лец. — Вы­ру­чил не­уме­ху, что взве­дён­ную-то гра­на­ту вы­ро­нил. Це­лый взвод, ми­лый, от смер­ти спас. Да я вот смот­рю на Ки­рил­ла и ду­маю... Вот ты, Ки­рилл, смог бы так? А? Ска­жи чест­но.
— Не знаю, — по­вёл пле­чом Ки­рилл.
— Ба-а! Ну что за не­ле­пые во­про­сы?! — в от­ча­янье прос­то­на­ла Ка­тя. Про­шла и опус­ти­ла тя­жёлую крыш­ку ро­я­ля, звуч­но при этом ею при­стук­нув.
— Ос­то­рож­ней! — при­крик­ну­ла на неё Ли­лия Пет­ров­на. — По­бе­реж­ней на­до бы. Де­да тво­е­го ин­ст­ру­мент-то. По­нят­но, что вам ни­че­го в про­ш­лом не жаль. Го­ри всё ог­нём — всё в смар... как это?
— Смарт­фон, что ли? — до­га­да­лась Ка­тя.
— Ну да! — гнев­но кив­ну­ла Ли­лия Пет­ров­на. — Го­ри всё ог­нём — всё в смарт­фо­не най­дём!
— Ба­бу­ля, ты уже сти­ха­ми за­го­во­ри­ла, — усмех­ну­лась Ка­тя.
— Вот по­го­ди­те, — по­гро­зи­ла паль­цем ко­му-то в пус­то­ту Ли­лия Пет­ров­на. — Вер­нут­ся ещё те маль­чиш­ки, ко­то­рых, вот как в То­ли­ной пес­не, нам се­год­ня не хва­та­ет...

— Да в том-то и бе­да, что они воз­вра­ща­ют­ся! — вдруг во­зо­пил Се­рый, шмяк­нув о де­ре­вян­ную пло­щад­ку сво­ей тре­но­ги ку­сок плас­ти­ли­на.

Этот не­ожи­дан­ный удар и рез­кий вы­крик па­рень­ка по клич­ке Се­рый вер­ну­ли Ки­рил­ла из его меч­та­ний-вос­по­ми­на­ний в пыль­ную мас­тер­скую сту­ден­тов-скульп­то­ров. И тут он ощу­тил всем сво­им об­на­жён­ным те­лом про­хла­ду это­го прос­тор­но­го по­ме­ще­ния с вы­со­ки­ми мут­ны­ми ок­на­ми. И по­чувст­во­вал, как оне­ме­ла вы­тя­ну­тая ру­ка, сжи­ма­ю­щая за­то­чен­ную де­ре­вяш­ку — по­до­бие кин­жа­ла.

— Стран­но как-то, — уди­ви­лась де­ви­ца Пти­ца, неж­но мас­си­руя тон­ки­ми паль­чи­ка­ми с чёр­ным ма­ни­кю­ром свою плас­ти­ли­но­вую фи­гур­ку. — Мне ка­за­лось, Гру­шин­ский фес­ти­валь до­ста­точ­но про­грес­сив­ная мо­ло­дёж­ная сход­ка. Ду­ма­ла, на­ко­нец-то там гер­лу се­бе най­дёшь.
— Ага, щас! Я то­же ду­мал, рас­ка­тал гу­бу. Если бы ты их там уви­де­ла: или ду­ры при­род­ные, или с ха­ря­ми та­ки­ми, буд­то их за но­ги по гра­вию тас­ка­ли.
— Ну, я-то бы­ла уве­ре­на, те­бе там по­нра­вит­ся, те­му най­дёшь. Да­же за­ви­до­ва­ла, что де­ка­нат те­бя ту­да по­слал. Вот, ду­маю, ве­зёт Се­ро­му. Но то, что ты рас­ска­зы­ва­ешь, это ж пи­пец.
— Да в том-то и де­ло, ка­кая там про­грес­сив­ная сход­ка! — кри­вил гу­бы Се­рый. — Это ша­баш на Лы­сой го­ре. Там эти все пат­ри­о­ти­чес­кие ор­га­ни­за­ции: на­ши-не-на­ши-ва­ши-из-па­ра­ши... Крас­ных фла­гов и пла­ка­тов — мо­ре. Всё как буд­то в кро­ви уто­ну­ло. И у всех от это­го гла­за, как у кро­ли­ков. Вот, смот­ри, что я там на­сни­мал.

И он под­нёс к гла­зам Пти­цы эк­ран сво­е­го смарт­фо­на.

— Ни­че­го-о-о се­бе! — вы­тя­ну­ла та гу­бы. — Это прос­то ка­кая-то де­мон­ст­ра­ция: мир-труд-май.
— О чём и речь, — со­гла­сил­ся Се­рый. — Ти­пич­ная сов­ко­вая ту­сов­ка. И трёп у них был всё ти­па «рань­ше ду­май о ро­ди­не, а по­том о се­бе». Один кент, та­кой гость из про­ш­ло­го, всё нам как юным ле­нин­цам про вой­ну за­ли­вал. Об од­ном па­ца­не шест­над­ца­ти­лет­нем, ка­жет­ся, Во­ван Да­ни­лов его зва­ли — да, точ­но, Во­ван Да­ни­лов, я за­пом­нил. Он под Пи­те­ром, под Ле­нин­гра­дом то есть, по по­лям, где нем­цы на­сту­па­ли, не­стре­ля­ные пат­ро­ны со­би­рал. Ну и гра­на­ты там не­ра­зор­вав­ши­е­ся — ору­жие, ко­ро­че. Как бы для от­ря­да пар­ти­зан­ско­го. Ну и в под­ва­ле сво­е­го сель­ско­го до­миш­ки скла­ды­вал. А в до­миш­ке-то возь­ми да по­жар слу­чись — ну, пат­ро­ны-то и да­вай ба­ба­хать. Ко­ро­че, чу­ва­ка это­го пред­при­им­чи­во­го нем­цы схва­ти­ли и на оси­не по­ве­си­ли. А в на­зи­да­ние во­круг оси­ны той на ко­ле­ни его сверст­ни­ков пря­мо в снег по­ста­ви­ли. Де­ло-то в де­каб­ре бы­ло. И те па­ца­ны трое су­ток так и сто­я­ли во­круг сво­е­го друж­ка по­ве­шен­но­го, на ко­ле­нях, в сне­гу. Пред­став­ля­ешь кар­тин­ку?
— Же-э-с-сть, — про­свис­те­ла сквозь зу­бы Пти­ца.
— На-а-р-р-маль­на! — воз­ра­зил Се­рый. — Нем­цы по­ря­док лю­бят, по­это­му и жи­вут клёво. А с на­шим бар­да­ком толь­ко так и мож­но бо­роть­ся. Если бы они вой­ну не про­сра­ли, мы бы уже в со­рок пя­том ба­вар­ское пи­во пи­ли, и мень­ше бы на­ро­ду Уса­тый за­гу­бил.

Ки­рилл да­же за­был об оне­мев­шей ру­ке, не об­ра­щал вни­ма­ния на Юр­ку, ко­то­рый то и де­ло от­сту­пал от сво­е­го плас­ти­ли­но­во­го эс­ки­за на тре­но­ге и, при­щу­ри­ва­ясь и при­се­дая, раз­гля­ды­вал Ки­рил­ла то спе­ре­ди, то со спи­ны, то сбо­ку, и всё при­цо­ки­вал язы­ком и тут же бро­сал­ся к сво­ей «об­ру­бов­ке». Всё вни­ма­ние Ки­рил­ла в это вре­мя не­воль­но сос­ре­до­то­чи­лось на гром­ком об­суж­де­нии, ско­рее да­же осуж­де­нии Гру­шин­ско­го мо­ло­дёж­но­го фес­ти­ва­ля ав­тор­ской пес­ни.

— Да­же во вре­мя Сов­ка та­ко­го не бы­ло, — со­кру­шал­ся Се­рый, всё де­мон­ст­ри­руя од­но­кур­с­ни­це фес­ти­валь­ные сним­ки на сво­ём смарт­фо­не. — Это ж всё пу­тин­ское от­родье. Это, счи­тай, но­вый ком­со­мол. А ком­со­мол — са­ма по­ни­ма­ешь что та­кое, это же, счи­тай, тот же гит­ле­рю­генд...

Тут у Ки­рил­ла в гла­зах по­тем­не­ло. Не пом­ня се­бя он со­рвал­ся с ме­с­та и бро­сил­ся к Се­ро­му:

—Я те­бе в мор­ду дам!

Пти­ца ока­за­лась у не­го на пу­ти. Она рас­пах­ну­ла ру­ки, и он, го­лый, не­воль­но ока­зал­ся в её объ­я­ти­ях.

— Сво­лочь! Пре­да­тель! — вы­ры­вал­ся Ки­рилл из до­воль­но цеп­ких ког­тей Пти­цы. — Я те­бе в мор­ду дам!

Се­рый вы­та­ра­щил на не­го округ­лив­ши­е­ся гла­за и ти­хонь­ко от­сту­пил за свою тре­но­гу. Тут под­ско­чил Юр­ка и стал вы­ры­вать у Ки­рил­ла де­ре­вяш­ку-кин­жал:

— Успо­кой­ся, ста­рик! Ну что ты, что ты?!..

Пти­ца при этом не прос­то при­жи­ма­ла Ки­рил­ла к сво­ей гру­ди, а с не­скры­ва­е­мым удо­вольст­ви­ем и азар­том гла­ди­ла его пле­чи, спи­ну, яго­ди­цы.

— Да по­шли вы к чёр­ту! Ур-р-оды! — от­толк­нул её Ки­рилл, вы­рвал­ся из рук Юр­ки и так удач­но за­швыр­нул кин­жал, что тот да­ле­ко по­ле­тел и во­ткнул­ся пря­мо в плас­ти­ли­но­во­го За­ра­туст­ру.
— За­хлеб­ни­тесь вы этой ва­шей гни­лой желчью! — про­бур­чал Ки­рилл и ре­ши­тель­но на­пра­вил­ся к сво­ей одеж­де на ска­мей­ке.
— Кры­ша, ви­дать, от за­жи­ма по­еха­ла, — про­шеп­тал ему вслед Се­рый, по­кру­тив ис­пач­кан­ным паль­цем у вис­ка.

А Пти­ца прос­то об­ли­зы­ва­ла взгля­дом об­на­жён­ную тра­пе­цию Ки­рил­ла:

— Ка­кая ан­тич­ная поп­ка! При­коль­но: го­ля­ком в дра­ку. Ис­тин­ный кельт­ский во­ин!


21 сен­тяб­ря 1941 го­да. Ут­ром вы­яс­ни­лось, что даль­ше дви­гать­ся не­льзя, по­то­му что в со­сед­нем се­ле Волч­ках та­кое же скоп­ле­ние ав­то­ма­шин, как в Вой­тов­цах. Пе­ре­пра­вы на Пе­ре­яс­лав или Яго­тин взо­рва­ны. И всё-та­ки не­взи­рая на та­ко­го по­ряд­ка све­де­ния со­труд­ни­ки ТЭЦ, и я в их чис­ле, ре­ша­ют до­брать­ся до се­ла Волч­ки, что­бы со­еди­нить­ся с ру­ко­во­дя­щи­ми ра­бот­ни­ка­ми Ки­е­ва — пред­ста­ви­те­ля­ми НКВД УССР, ЦК КП(б)У и Об­л­со­ве­та де­пу­та­тов тру­дя­щих­ся.

По­гру­зи­лись все в ав­то­ма­ши­ну и по­еха­ли вдоль се­ла по на­прав­ле­нию на Волч­ки. За­ме­ча­ем по до­ро­ге, что на окра­и­не Вой­тов­цев ус­та­нав­ли­ва­ют­ся ору­дия, пу­ле­мёты, во­ин­ские под­раз­де­ле­ния за­ни­ма­ют ли­нию обо­ро­ны, ро­ют око­пы, го­то­вят­ся дать бой на­сту­па­ю­ще­му с вос­точ­ной сто­ро­ны про­тив­ни­ку. За­слон во­ен­ных даль­ше ли­нии обо­ро­ны нас не пус­ка­ет. Воз­вра­ща­ем­ся на­зад и рас­спра­ши­ва­ем мест­ных жи­те­лей о до­ро­гах, по ко­то­рым мож­но про­ехать в со­сед­нее се­ло. Нам ука­зы­ва­ют до­ро­гу че­рез по­ля. На­прав­ля­ем­ся по ней в Волч­ки, а за на­ми по пя­там сле­ду­ют ещё че­ты­ре ав­то­ма­ши­ны.

Едем как раз в ту сто­ро­ну, от­ку­да ждут по­яв­ле­ния про­тив­ни­ка. Кро­ме этих че­ты­рёх ма­шин, боль­ше ни­кто не рис­ку­ет ехать за на­ми. Оче­вид­но, все ждут, что по­лу­чит­ся из на­шей опас­ной за­теи.

И вот мы ви­дим, что с пра­вой сто­ро­ны в воз­дух взви­ва­ют­ся сиг­наль­ные ра­ке­ты и в на­шем на­прав­ле­нии ле­тят трас­си­ру­ю­щие пу­ли вра­жес­ко­го на­блю­да­те­ля и кор­рек­ти­ров­щи­ка. Вслед за этим впе­ре­ди взды­ма­ют­ся стол­бы зем­ли и ды­ма от раз­ры­ва­ю­щих­ся сна­ря­дов. По­нят­но, что по на­шим ма­ши­нам нем­цы от­кры­ли ар­тил­ле­рий­ский огонь. Од­на­ко, ви­ди­мо, вследст­вие то­го, что цель для них ока­за­лась не­ве­ли­ка, огонь вско­ре пре­кра­ща­ет­ся. До­ро­га, по ко­то­рой ос­то­рож­но про­дви­га­ем­ся, вся из­ры­та взры­ва­ми, на обо­чи­нах сплош­ной ис­ко­рёжен­ной мас­сой раз­би­тые ма­ши­ны. Вид­но, про­тив­ник креп­ко бил вче­ра по их скоп­ле­нию.

На­ко­нец про­бра­лись в Волч­ки. Ока­за­лось, что в се­ле этом об­ос­но­вать­ся прос­то не­воз­мож­но: все ули­цы, усадьбы, прос­то каж­дый метр зем­ли за­нят. Нас встре­ча­ют очень не­дру­же­люб­но. Го­во­рят, что тут и без нас для алч­но­го вра­га до­ста­точ­но «пи­щи».

Пеш­ком от­прав­ля­ем­ся осве­до­мить­ся об об­ста­нов­ке. На­хо­дим рас­по­ло­же­ние НКВД УССР, ЦК КП(б)У и дру­гих ру­ко­во­дя­щих ор­га­нов. Узна­ём, что по­стро­ить пе­ре­пра­ву не­воз­мож­но. Все по­пыт­ки не увен­ча­лись успе­хом: нем­цы сво­и­ми об­стре­ла­ми и бом­бёж­ка­ми унич­то­жа­ют за ночь в те­че­ние пя­ти ми­нут всё, что толь­ко уда­ёт­ся со­ору­дить. Впе­ре­ди го­род Яго­тин с его вод­ны­ми пре­гра­да­ми: ре­ка Су­пой, озёро с та­ким же на­зва­ни­ем и об­шир­ное бо­ло­то. Пре­пят­ст­вия впе­ре­ди не­пре­одо­ли­мые. Ста­но­вит­ся яс­но, что на­дви­га­ют­ся ре­ша­ю­щие со­бы­тия. Мы ока­за­лись в жёст­ком вра­жес­ком коль­це. Все по­ни­ма­ют, в ка­кое без­на­дёж­ное по­ло­же­ние по­па­ли. Па­ни­ки нет, но на­стро­е­ние у всех тя­жёлое. Са­мое пе­чаль­ное, что ру­ко­во­дя­щие ра­бот­ни­ки еди­но­го мне­ния и пла­на даль­ней­ше­го дви­же­ния не име­ют.

В кон­це кон­цов со­труд­ни­ки ЦК КП(б)У, Ки­ев­ско­го об­ко­ма, гор­ко­ма пар­тии и дру­гих ру­ко­во­дя­щих ор­га­ни­за­ций при­ни­ма­ют ре­ше­ние: с ору­жи­ем про­дви­гать­ся даль­ше пе­шим по­ряд­ком. Вмес­те с ни­ми от­прав­ля­ют­ся все на­ши ра­бот­ни­ки ТЭЦ, кро­ме ме­ня и глав­но­го ин­же­не­ра то­ва­ри­ща Мар­тын­чен­ко. Мы ре­ша­ем остать­ся при груп­пе нар­ко­ма внут­рен­них дел то­ва­ри­ща Сер­ге­ен­ко.

Нар­ко­мат ре­шил дви­гать­ся на Ба­ры­шев­ку всё-та­ки ав­то­ма­ши­на­ми. И вот ко­лон­на из вось­ми ма­шин вы­ез­жа­ет в на­прав­ле­нии Ба­ры­шев­ки че­рез Вой­тов­цы. В Вой­тов­цах вли­ва­ем­ся в по­ток ав­то­ма­шин, и к обе­ду нам уда­ёт­ся до­брать­ся до окра­и­ны се­ла, на­зва­ние ко­то­ро­го да­же не успел опре­де­лить, но, во вся­ком слу­чае, оно — по до­ро­ге на се­ло Скоп­цы. Впе­ре­ди идёт бой. Встреч­ные ав­то­ма­ши­ны за­пол­не­ны ра­не­ны­ми. Не­ко­то­рые ра­нен­ные бой­цы идут в се­ло пеш­ком. В край­них его ха­тах ор­га­ни­зо­ван пе­ре­вя­зоч­ный пункт. Ор­га­ни­зо­вал его лей­те­нант Гос­бе­зо­пас­нос­ти УН­КВД по Ки­ев­ской об­лас­ти то­ва­рищ Ва­ра­нов. Пер­вых по­пав­ших­ся ему на гла­за лю­дей на­зна­чил об­слу­жи­вать этот пе­ре­вя­зоч­ный пункт. Уви­дев ме­ня, он очень об­ра­до­вал­ся и про­сит по­мочь ему. Вклю­ча­юсь в ра­бо­ту. Ра­не­ные про­сят во­ды, ку­рить, по­есть, со сто­на­ми про­сят ско­рее пе­ре­вя­зать их. То од­но­му, то дру­го­му по­даю во­ду, па­пи­ро­сы, мед­пер­со­нал на­прав­ляю к тя­же­ло­ра­не­ным, ко­то­рым не­об­хо­ди­ма сроч­ная по­мощь. Для от­дель­ных ра­не­ных успо­ко­и­тель­ная бе­се­да ока­зы­ва­ет бук­валь­но ре­ша­ю­щее зна­че­ние, да­же боль­ше чем не­по­средст­вен­ная ме­ди­цин­ская по­мощь.

Та­ким об­ра­зом про­хо­дит боль­ше ча­са. За это вре­мя вы­яс­ня­ет­ся, что по­яви­лась воз­мож­ность про­дви­гать­ся даль­ше. Вы­брав­шись за се­ло, тут же рас­сре­до­то­чи­ва­ем­ся по по­лю и мас­ки­ру­ем ма­ши­ны.

Идёт бой за се­ло Скоп­цы. На­ша ар­тил­ле­рия ве­дёт ура­ган­ный огонь по про­тив­ни­ку с близ­ких дис­тан­ций. Од­на­ко нем­цы за­се­ка­ют на­шу ба­та­рею и те­перь ожес­то­чён­но бьют по нам. К ве­че­ру огонь про­тив­ни­ка не­ожи­дан­но за­тих, и мы ждём ка­ко­го-то его но­во­го ма­нёв­ра. Кру­гом го­рят ма­ши­ны, сто­га в по­ле, вет­ря­ные мель­ни­цы, объ­ято пла­ме­нем и чёр­ным ды­мом всё се­ло.

Гла­ва IX

Что­бы вос­ста­но­вить дав­но уте­рян­ные ко­ор­ди­на­ты Сер­гея Ду­бов­ско­го, Про­се­ки­ну при­шлось от­пра­вить­ся на угол Вто­рой Брест­ской и Ва­силь­ев­ской в Со­юз ки­не­ма­то­гра­фис­тов, в Дом ки­но. Там в Гиль­дии ки­но­ре­жис­сёров ми­лая Ма­ша, мо­ло­дая ещё жен­щи­на, но по ви­ду без­на­дёж­но из­му­чен­ная ру­ти­ной взва­лен­ных на неё по­всед­нев­ных дел и обя­зан­нос­тей, вы­да­ла ему ис­ко­мый но­мер мо­биль­ни­ка. Про­се­кин вы­шел к ма­ши­не и на­ты­кал нуж­ные циф­ры на сво­ём смарт­фо­не:

— Ал­ло!
— Да. Кто это? — не­при­вет­ли­во от­ве­ти­ла труб­ка.

Про­се­кин от это­го то­на чуть рас­те­рял­ся и уточ­нил:

— Сер­гей Кон­стан­ти­но­вич?
— Сер­гей Кон­стан­ти­но­вич, — мрач­но со­гла­си­лись. — А это кто?
— Се­рёжа, это Юр­ка Про­се­кин, — с прос­тец­кой ра­достью пред­ста­вил­ся Юрий Ки­рил­ло­вич и сам по­чувст­во­вал на­иг­ран­ность сво­ей ин­то­на­ции: ну ка­кой уж он та­кой близ­кий друг, че­рез го­ды, прак­ти­чес­ки из не­бы­тия воз­ник­ший. — Юра. Юра Про­се­кин! Ху­дож­ник. Ки­но мы с то­бой де­ла­ли, пом­нишь? Я у те­бя ху­дож­ни­ком-по­ста­нов­щи­ком был.
— А-а-а, — про­тя­нул Сер­гей. — Бы­ло де­ло. Да толь­ко быль­ём по­рос­ло.
— Не пом­нишь ме­ня, что ли? — пов­то­рил во­прос Про­се­кин.
— Ну чё ж не пом­ню? В скле­ро­ти­ки ме­ня ещё, вро­де, ра­но за­пи­сы­вать. А чё вдруг обо мне вспом­ни­ли?
— Се­рёжа, до­ро­гой, на­до встре­тить­ся.
— По во­про­су?
— Не мо­гу по те­ле­фо­ну. Да­вай при встре­че.
— Я во­об­ще-то на служ­бе...
— Ког­да ты смо­жешь? У ме­ня го­рит, сроч­но на­до.
— Пря­мо го­ри-и-т?! — с иро­ни­ей, да­же с из­дёв­кой, как по­ка­за­лось Про­се­ки­ну, пе­ре­спро­сил Сер­гей.

«Буд­то я в его не­уда­чах ви­но­ват», — по­ду­мал Юрий Ки­рил­ло­вич, но в труб­ку ска­зал, та­инст­вен­но по­ни­зив го­лос:

— У ме­ня по­тря­са­ю­щее твор­чес­кое пред­ло­же­ние.
— Тво-о-рчес­кое, — ску­ча­ю­щим то­ном про­тя­нул Сер­гей. — Ме­ня твор­чест­во нын­че не ин­те­ре­су­ет.
— Как? По­че­му? А что ин­те­ре­су­ет?
— День­ги! Что ещё се­год­ня мо­жет ин­те­ре­со­вать? День­ги, толь­ко день­ги, се­год­ня всех ин­те­ре­су­ют толь­ко день­ги.
— Но ты же ху­дож­ник, ре­жис­сёр-по­ста­нов­щих ху­до­жест­вен­но­го ки­но, те­бя не мо­жет не ин­те­ре­со­вать...

Ду­бов­ской су­хо пе­ре­бил Юрия Ки­рил­ло­ви­ча, на­чав­ше­го бы­ло впи­хи­вать в са­мый мик­ро­фон смарт­фо­на свою вдох­но­вен­ную ти­ра­ду:

— Я уже дав­но не ху­дож­ник, не ре­жис­сёр.
— А кто же ты? — усмех­нул­ся, ещё ни о чём не до­га­ды­ва­ясь, Про­се­кин. — Ре­жис­сёр на­всег­да ос­та­ёт­ся ре­жис­сёром, да­же если он го­да­ми не сни­ма­ет. Ведь вер­но ска­за­но, ре­жис­су­ра — это ми­ро­ощу­ще­ние...
— Юра, я ра­бо­таю ри­эл­то­ром, квар­ти­ры про­даю. Мне семью на­до кор­мить.

На­сту­пи­ла па­у­за, Про­се­кин рас­те­рял­ся.

— Ну, че­го за­мол­чал? — те­перь уже усмех­нул­ся Сер­гей. — Удив­лён? Не удив­ляй­ся, не я один в эти ока­ян­ные го­ды вы­нуж­ден был от­ка­зать­ся от сво­е­го при­зва­ния.

Юрий Ки­рил­ло­вич всё мол­чал.

— Мол­чишь? — опять усмех­нул­ся Сер­гей. — Хо­ро­ший у те­бя те­ле­фон. Чуйст­ви­тель­ный! Слы­шу, как ды­шишь в мик­ро­фон. Что, не­об­хо­ди­мость встре­чать­ся от­па­ла? Да­вай тог­да про­щать­ся, а то весь ба­ланс на тво­ём те­ле­фо­не про­го­во­рим. Счёт­чик-то ти­ка­ет.
— Нет, Се­рёжа, да­вай всё-та­ки встре­тим­ся, — вы­да­вил Юрий Ки­рил­ло­вич. — Мне очень нуж­но, очень важ­но.
— Ну, Бог с то­бой, ко­ли не шу­тишь, — со­гла­сил­ся Ду­бов­ской. — Толь­ко чу­ет моё серд­це, ма­ло бу­ду я те­бе по­ле­зен.

Они усло­ви­лись встре­тить­ся воз­ле Хра­ма Хрис­та Спа­си­те­ля. Про­се­кин, да­бы не за­стрять в проб­ках, ре­шил оста­вить свой ав­то и в кои-то ве­ки спус­тить­ся в мет­ро. А так как дав­но не поль­зо­вал­ся этим са­мым на­дёж­ным в Моск­ве ви­дом транс­пор­та — хо­тя ка­кой он на­дёж­ный в наш-то век, если и здесь, под зем­лёй, слу­ча­ют­ся тер­ак­ты — Про­се­кин вы­брал вре­ме­ни на до­ро­гу с боль­шим за­па­сом. Ког­да эс­ка­ла­тор плав­но опус­кал его к пер­ро­ну, он не­воль­но при­слу­шал­ся к раз­го­во­ру двух юно­шей, оче­вид­но сту­ден­тов-пер­во­кур­с­ни­ков, ибо, су­дя по их гром­ко­му, буд­то в ле­су, раз­го­во­ру, — это час­то, как ему по­ду­ма­лось, нын­че в об­щест­вен­ных мес­тах бы­ва­ет у сво­бод­ной от лиш­не­го гру­за вос­пи­тан­нос­ти мо­ло­дой по­рос­ли — оза­бо­че­ны они бы­ли пред­сто­я­щей сес­си­ей.

— А вот во­прос на за­сып­ку, — про­воз­гла­сил один из них. — По ис­то­рии! Кто пер­вый был, Ста­лин или Ле­нин?

От­ве­та от вто­ро­го му­че­ни­ка на­уки тут же не по­сле­до­ва­ло, и Юрий Ки­рил­ло­вич не вы­дер­жал — по­вер­нул­ся.

— Пуш­кин! — под­ска­зал он впол­не серь­ёз­но.
— От­вет пра­виль­ный! — ве­се­ло вос­клик­нул во­про­шав­ший юнец, и они с дру­гом, по­прав­ляя на пле­чах рюк­зач­ки, гром­ко рас­сме­я­лись.


Стрель­бы боль­ше не слыш­но. По­лу­чи­ли рас­по­ря­же­ние не­мед­лен­но за­нять ме­с­та в ма­ши­нах и дви­гать­ся с нар­ко­мом Сер­ге­ен­ко че­рез Скоп­цы на Ба­ры­шев­ку. Нар­ком со сво­им окру­же­ни­ем на трёх лег­ко­вых ав­то­мо­би­лях быст­ро ухо­дит впе­рёд. Мы на гру­зо­вых ма­ши­нах не в со­сто­я­нии их до­гнать, что­бы дер­жать­ся ко­лон­ной. Кро­ме на­шей груп­пы, ещё шесть ма­шин НКВД: дру­гих не пус­ти­ли.

До­ро­га усе­я­на тру­па­ми нем­цев, бро­шен­ные круп­но­ка­ли­бер­ные ору­дия, во­рон­ки от разо­рвав­ших­ся сна­ря­дов и мин из­ры­ли всё прост­ранст­во во­круг. На обо­чи­нах до­ро­ги раз­би­тые и пе­ре­вёр­ну­тые ав­то­ма­ши­ны. Еле-еле мож­но про­ехать сре­ди все­го это­го.

В Скоп­цах не ви­дать ни од­но­го мест­но­го жи­те­ля. В кон­це се­ла у кол­хоз­ных ко­ню­шен за­слон. Пол­ков­ник оста­нав­ли­ва­ет ав­то­ма­ши­ны и не­смот­ря на на­ши до­во­ды, что мы яв­ля­ем­ся груп­пой нар­ко­ма внут­рен­них дел, даль­ше не пус­ка­ет. Ма­ши­ны на­ши раз­гру­жа­ют­ся и на­прав­ля­ют­ся с мед­пер­со­на­лом под­би­рать ра­не­ных на по­ле боя. А всех нас, ехав­ших на этих ма­ши­нах, по­стро­и­ли в ко­лон­ну по че­ты­ре и на­пра­ви­ли на ру­беж обо­ро­ны.

Ме­ня оста­ви­ли с лич­ны­ми ве­ща­ми со­труд­ни­ков и кас­сой ТЭЦ. Со мной то­ва­рищ Пан­кин Алек­сан­др Сте­па­но­вич. Остал­ся он, толь­ко по­то­му что ору­жия, в от­ли­чие от дру­гих, не име­ет. На­хо­дим с ним раз­ру­шен­ный по­греб — удоб­ное мес­то, где ре­ши­ли за­пря­тать лич­ные ве­щи ушед­ших в обо­ро­ну то­ва­ри­щей и че­мо­дан с день­га­ми. Под об­стре­лом тас­ка­ем в по­греб меш­ки и каж­дый раз, как за­слы­шим про­тив­ный писк ле­тя­щей ми­ны, па­да­ем на зем­лю. Они рвут­ся в пя­ти­де­ся­ти-шес­ти­де­ся­ти мет­рах во­круг нас. Оскол­ки с виз­гом и ши­пе­ни­ем про­ле­та­ют над са­мой го­ло­вой и уда­ря­ют­ся в зем­лю, раз­ры­вая её.

Ждём, ког­да вер­нут­ся ав­то­ма­ши­ны с ра­не­ны­ми. Пос­ле это­го их долж­ны бы­ли на­пра­вить в ла­за­рет, устро­ен­ный в кол­хоз­ных ко­нюш­нях. Но преж­де чем при­вез­ли ра­не­ных, этот ла­за­рет по­гру­зил­ся на свои ма­ши­ны и уехал в на­прав­ле­нии Ба­ры­шев­ки.

На­ко­нец од­на на­ша ав­то­ма­ши­на вер­ну­лась с по­ля боя до от­ка­за за­гру­жен­ная ра­не­ны­ми. Ла­за­ре­та уже нет. Ку­да де­вать ра­не­ных, не зна­ем. На Ба­ры­шев­ку не пус­ка­ют. Ре­шаю оста­вить то­ва­ри­ща Пан­ки­на у ве­щей, а сам на ав­то­ма­ши­не с ра­не­ны­ми еду в Вой­тов­цы, с тем что­бы ра­не­ных пе­ре­дать в ла­за­рет, за­тем вер­нуть­ся с ма­ши­ной, что­бы за­брать ве­щи и ра­бот­ни­ков НКВД, ко­то­рые обе­ща­ли ме­ня ждать у этих са­мых ве­щей.

По до­ро­ге в Вой­тов­цы встре­тил то­ва­ри­ща из на­шей груп­пы. Ока­зы­ва­ет­ся, он ез­дил в осо­бый от­дел за раз­ре­ше­ни­ем осво­бо­дить опе­ра­тив­ный со­став НКВД от обя­зан­нос­тей ря­до­вых бой­цов. Ре­зуль­тат по­ло­жи­тель­ный, осо­бый от­дел рас­по­ря­дил­ся за­пре­тить по­сы­лать опер­со­став в ка­чест­ве ря­до­вых бой­цов на ли­нию ог­ня.

До­еха­ли до Вой­тов­цев. Пос­ле ар­тил­ле­рий­ско­го об­стре­ла проб­ка там не­мно­го рас­со­са­лась. Ла­за­рет гру­зит­ся на ма­ши­ны и вы­ез­жа­ет об­ход­ным пу­тём по на­прав­ле­нию на Ба­ры­шев­ку. Ра­не­ных у ме­ня не при­ни­ма­ют, еле упро­сил сде­лать им пе­ре­вяз­ки.

Встре­чаю не­ожи­дан­но Ко­га­на, на­чаль­ни­ка мон­та­жа ТЭЦ. Ока­зы­ва­ет­ся, он, ед­ва зна­ко­мый с ме­ди­ци­ной, по­мо­га­ет в ла­за­ре­те де­лать пе­ре­вяз­ки. Рас­ска­зал, что его ог­лу­ши­ло разо­рвав­шим­ся вб­ли­зи сна­ря­дом.

Тя­же­ло­ра­не­ных и, по всей ви­ди­мос­ти, без­на­дёж­ных ла­за­рет остав­ля­ет в Вой­тов­цах. Прос­то нет воз­мож­нос­ти всех за­брать. За­бе­гая впе­рёд, ска­жу, что, как ста­ло уже пос­ле осво­бож­де­ния Укра­и­ны из­вест­но, этих ра­нен­ных бой­цов в уже ок­ку­пи­ро­ван­ных Вой­тов­цах пы­та­лись спря­тать по ха­там мест­ные жи­те­ли, но всех вы­дал эсэсов­цам пре­да­тель. И все: и эти ра­нен­ные бой­цы, и те, кто их пы­тал­ся спря­тать, — все по­гиб­ли в ду­ше­губ­ке.

Мою ма­ши­ну сно­ва на­гру­жа­ют до от­ка­за ра­не­ны­ми, и мы про­дви­га­ем­ся в об­щей ко­лон­не ав­то­ма­шин. Едем в объ­езд по окра­и­не се­ла Вой­тов­цы. Уже стем­не­ло. Мест­ность бо­ло­тис­тая. При­хо­дит­ся пеш­ком ид­ти впе­рёд и раз­ве­ды­вать до­ро­гу. Ма­ши­ны то и де­ло на­чи­на­ют за­стре­вать в бо­ло­те. И всё боль­ше охва­ты­ва­ет чувст­во, что их из это­го бо­ло­та в кон­це кон­цов уже не удаст­ся вы­та­щить.

К по­лу­но­чи я вы­вел свою ав­то­ма­ши­ну на бу­гор на окра­и­не се­ла. Опять сплош­ной по­ток ав­то­ма­шин об­ра­зо­вал проб­ку. Про­дви­га­ем­ся че­ре­пашь­им ша­гом.

К рас­све­ту вы­би­ра­ем­ся в по­ле за се­лом. Впе­ре­ди ма­ши­ны по­шли раз­вёр­ну­тым стро­ем. В ни­зи­не они вновь на­чи­на­ют по­гру­жать­ся ко­лё­са­ми в топ­кую поч­ву. На­ша ма­ши­на за­ры­ва­ет­ся в бо­ло­те по диф­фер. Про­хо­дит пол­ча­са бес­по­лез­ных по­пы­ток вы­брать­ся из ни­зи­ны. Кру­гом нас до де­сят­ка ма­шин с ра­не­ны­ми за­се­ли в бо­ло­те. Я пы­та­юсь за­дер­жать трак­тор-тя­гач, ве­зу­щий в при­це­пе сна­ря­ды. Трак­то­рист со­про­тив­ля­ет­ся: бо­ит­ся от­стать от сво­ей ко­лон­ны с ору­ди­я­ми. Но я при­звал на по­мощь стар­ши­ну это­го ар­тил­ле­рий­ско­го под­раз­де­ле­ния и всё-та­ки за­ста­вил его под­чи­нить­ся. Тя­гач вы­тас­ки­ва­ет од­ну за дру­гой ма­ши­ны. За этой ра­бо­той нас вы­сле­дил про­тив­ник и с пра­вой сто­ро­ны до­ро­ги от­крыл стрель­бу из пу­ле­мётов и ав­то­ма­тов по за­стряв­шим ав­то­ма­ши­нам. Во­круг, сра­жён­ные пу­ля­ми, то и де­ло ста­ли па­дать лю­ди. Спе­шим вы­ру­чить остав­ши­е­ся пять ма­шин с ра­не­ны­ми. Огонь на­столь­ко ин­тен­си­вен, что пу­ле­мёт­ные оче­ре­ди глу­шат сво­им трес­ком на­туж­но ра­бо­та­ю­щие дви­га­те­ли ма­шин и трак­то­ра.

Пря­чась за гу­се­ни­цы тя­га­ча, вы­тас­ки­ва­ем од­ну ма­ши­ну на бу­гор, но вес­ти её не­ко­му: её во­ди­тель уже сбе­жал. Шо­фёр мо­ей ав­то­ма­ши­ны сбе­жал то­же. Чёрт с ним! По­ве­ду сам. Си­лой за­став­ляю бой­ца-трак­то­рис­та воз­вра­щать­ся с буг­ра в ни­зи­ну за мо­ей ма­ши­ной. За­ска­ки­ва­ем в ка­би­ну трак­то­ра. Толь­ко дёр­нул трак­то­рист ры­ча­ги, как вдруг де­ла­ет не­ук­лю­жее дви­же­ние го­ло­вой вниз и па­да­ет с си­денья на пол ка­би­ны к мо­им но­гам. Тя­гач про­дол­жа­ет дви­гать­ся без управ­ле­ния и при этом кру­то по­во­ра­чи­ва­ет в ту са­мую сто­ро­ну, от­ку­да нем­цы ве­дут свой шкваль­ный огонь. Стар­ши­на, уви­дев, что трак­то­рист убит и тя­гач кру­жит­ся без управ­ле­ния, вы­ско­чил из ка­на­вы и, сбро­сив из трак­то­ра на зем­лю по­ра­жён­но­го на­смерть трак­то­рис­та, умо­ля­ет ме­ня не ехать за остав­ши­ми­ся ма­ши­на­ми с ра­не­ны­ми, а луч­ше за­хва­тить и та­щить при­цеп со сна­ря­да­ми. Ука­зы­вая мне на уже раз­вёр­ну­тые к бою ору­дия, он ди­ко кри­чит о не­об­хо­ди­мос­ти под­во­за сна­ря­дов. Да я и сам ви­жу: ар­тил­ле­ри­с­ты по­да­ют нам сиг­на­лы, тре­буя под­во­за бое­при­па­сов. Я, ко­неч­но, со­гла­ша­юсь. Но огонь про­тив­ни­ка на­столь­ко стал плот­ным, что бе­рут со­мне­ния в бла­го­по­луч­ном ис­хо­де на­шей за­теи. Но вы­хо­да нет. Единст­вен­ное, что ос­та­ёт­ся, дви­гать­ся к при­це­пу, за­брать его и под­та­щить к ору­ди­ям.

На то, что­бы его под­це­пить, ухо­дит мно­го вре­ме­ни. Стар­ши­на нер­в­ни­ча­ет и не мо­жет по­дать тя­гач с ти­хо­го хо­да к при­це­пу. Во­круг за­пи­ща­ли ми­ны. Мы оста­лись в ни­зи­не фак­ти­чес­ки единст­вен­ной жи­вой целью для про­тив­ни­ка. Нем­цы ви­дят и по­ни­ма­ют на­ши на­ме­ре­ния, и ни в ко­ем слу­чае не хо­тят под­пус­тить нас с бое­при­па­са­ми к ба­та­рее. Ле­тят трас­си­ру­ю­щие пу­ли не­мец­ко­го кор­рек­ти­ров­щи­ка, их све­тя­щи­е­ся стрел­ки свис­тят у са­мо­го на­ше­го тя­га­ча. На­ко­нец мне уда­ёт­ся со­еди­нить при­цеп с трак­то­ром, и стар­ши­на, не са­дясь в ка­би­ну, ру­кой до от­ка­за на­жав на газ, на­прав­ля­ет тя­гач к ору­ди­ям. Трак­тор мед­лен­но пол­зёт, а мы со стар­ши­ной, пря­чась за гу­се­ни­ца­ми с ле­вой сто­ро­ны, про­дви­га­ем­ся за ним сле­дом.

По раз­вёр­ну­той на­шей ба­та­рее нем­цы ве­дут огонь из ми­но­мётов. Нер­в­ни­ча­ем: успе­ем ли мы до­ста­вить сна­ря­ды, преж­де чем про­тив­ник по­бьёт ар­тил­ле­рий­ский рас­чёт или вы­ну­дит ба­та­рею ухо­дить с за­ня­той по­зи­ции. Стар­ши­на пе­ри­о­ди­чес­ки вска­ки­ва­ет в ка­би­ну и на­прав­ля­ет трак­тор. Дви­жем­ся пря­мо в пек­ло ми­но­мёт­но­го ог­ня, а за трак­то­ром в при­це­пе опас­ней­ший груз.

Ар­тил­ле­ри­с­ты за­лег­ли в межу и ждут нас со сна­ря­да­ми. На­ко­нец мы под­та­щи­ли бое­при­па­сы. Я ни­сколь­ко не оби­жа­юсь на ко­рот­кие ру­га­тельст­ва ко­ман­ди­ра ба­та­реи в мой ад­рес. Мне лю­бо по­смот­реть, как ба­та­рея от­кры­ва­ет огонь по про­тив­ни­ку, как коп­ны, где укры­лись нем­цы, вмес­те с ни­ми и чёр­ной зем­лёй взле­та­ют на воз­дух. Вся вы­сот­ка по­кры­лась чёр­ны­ми пят­на­ми-во­рон­ка­ми от раз­ры­вов на­ших сна­ря­дов. Умолк­ли фри­цы, умолк­ли на­всег­да. Не­ко­то­рые вска­ки­ва­ли и пы­та­лись бе­жать, но тут же па­да­ли за­мерт­во.

Нам со стар­ши­ной ко­ман­дир ба­та­реи при­ка­зал, оста­вив при­цеп с бое­при­па­са­ми, отвес­ти трак­тор в укры­тие в сле­ду­ю­щую ни­зи­ну.

Боль­ше мне здесь де­лать не­че­го. Я остал­ся один. На­прав­ля­юсь по до­ро­ге по­лем в ту сто­ро­ну, ку­да ушли ма­ши­ны.

Ког­да под­нял­ся на воз­вы­шен­ность, уви­дел, что ав­то­ма­ши­ны да­ле­ко не ушли: рас­сре­до­то­чи­ва­ют­ся по все­му по­лю, мас­ки­ру­ясь сно­па­ми.

Про­дол­же­ние сле­ду­ет