* * *

Рай — это так недалеко...
там пьют парное молоко,
там суп с тушёнкою едят
и с Дантом за полночь сидят.
Там столько солнца и дождей,
чтоб вечно алы были маки:
рай — это там, где нет людей,
а только дети и собаки.

* * *

У, Москва, калита татарская:
и послушлива, да хитра,
сучий хвост, борода боярская,
сваха, пьяненькая с утра.
Полуцарская — полуханская,
полугород — полусело,
разношерстная моя, хамская:
зла, как зверь, да красна зело.

Мать родная, подруга ситная,
долгорукая, что твой князь,
как пиявица ненасытная:
хрясь! — и Новгород сломлен, — хрясь! —
всё её — от Курил до Вильнюса —
эк, разъела себе бока! —
то-то Питер пред ней подвинулся:
да уж, мать моя, широка!

Верит каждому бесу на слово —
и не верит чужим слезам:
Магдалина, Катюша Маслова,
вся открытая небесам.
И Земле. Потому — столичная,
то есть общая, как котёл.
Моя бедная, моя личная,
мой роддом, мой дурдом, мой стол.

...Богоданная, как зарница,
рукотворная, как звезда,
дорогая моя столица,
золотая моя орда.

* * *

Я люблю тебя так, словно я умерла,
то есть будто смотрю на тебя с того света,
где нам каждая жилочка будет мила,
где любовь так полна, что не надо ответа.

Мне не нужно уже от тебя ничего...
Все земные сужденья о счастии лживы,
ибо счастье — оно не от мира сего.
И тем более странно, что мы ещё живы...

* * *

Не под вуалью сжала руки,
а сердце сжалось под ребром,
и за секунду до разлуки
я осеню тебя крестом.
Когда-то, помню, я скучала
по ненаписанным стихам...
Ах, если б жизнь начать сначала:
«Дары волхвов» прочесть бы там
однажды вечером в субботу —
и всё про смысл её понять.
И не ходить бы на работу,
а всё тебя с работы ждать...

* * *

Карантинной Москвою мы шли с тобою,
и была она до того пуста,
точно вот откопали её, как Трою,
и оставили до Рождества Христа.
Карантинной Москвою с тобою шли мы,
той, где некого было и нечем крыть,
и казалось, что только что был тут Шлиман,
да ушёл на минуточку покурить.
И лежала от края она до края.
окружала со всех четырёх сторон —
и взметнулась внезапно воронья стая,
и обрушился колокольный звон.
И подумалось, глядя на эту стаю,
что вот-вот архангел сойдёт с небес
и возьмёт с собою — куда не знаю
без манаток и объяснений без.
И закапали слёзы, как дождь нечастый,
и архангел сошёл-таки вниз, трубя,
и я знала: не быть мне уже несчастной
никогда — ни с тобою, ни без тебя...

* * *

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается с мужем,
уж тот не намерен, конечно,
с любовником тайно бежать.
Иначе зачем тратить сахар,
и так ведь с любовником сладко,
к тому же в дому его тесно
и негде варенье держать.

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается долго,
во всяком уж случае зиму
намерен перезимовать.
Иначе зачем ему это,
и ведь не из чувства же долга
он гробит короткое лето
на то, чтобы пенки снимать.

Кто варит варенье в июле
в чаду на расплавленной кухне,
уж тот не уедет на Запад
и в Штаты не купит билет,
тот будет по мёртвым сугробам
ползти на смородинный запах...
Кто варит варенье в России,
тот знает, что выхода нет.

* * *

Всё не только пройдёт,
но, пройдя, будет мило —
вспомним нынешний год:
спички, гречку и мыло.
Вспомним эту чуму,
вспомним эту холеру,
как сидели в дому,
испытуясь на веру.
Вспомним эту весну,
её май без парада,
вспомним злую длину
карантинного ада,
где впервые вдвоём
в целом свете мы были.
Предлагал ты: «Споём!» —
и мы пели и пили.
Предлагал ты: «Уснём!» —
и мы спали в обнимку.
О, мы вспомним о нём,
как о лете — по снимку.
Не хандра и не сплин
год, где были с тобой мы,
где был всяк не один,
но как пуля в обойме.

* * *

Ну вот и снег —
а ведь казалось,
уже не будет никогда.
Но небо сжалилось и сжалось —
и снег пошёл, а не вода.
Не сера, не огонь, не жабы.
Не мор, не глад, не смерть детей —
наоборот —
из снега бабы
и череда иных затей —
рождественских,
весёлых,
зимних:
ледянки,
лыжи и коньки —
сплошь сине-белых,
бело-синих —
прогнозам мрачным вопреки.
И не умею не запасть я
на этот снег и этот лес:
чем дольше жизнь —
тем больше счастья.
А там и умер.
И воскрес.

* * *

Балконные цветы шагнули за перила
и с вербою цветущею слились:
душа их — из горшка— взяла и воспарила
и полетела дальше, дальше, ввысь.
И мне их не поймать,
за ними не угнаться —
рванули в облака, как бабочки к огню...
Мне было тридцать лет,
мне будет девятнадцать,
и очень скоро я их в небе догоню...

* * *

Зачем вставать в такую рань,
когда так сильно уморились?
Чтоб видеть, как растёт герань
и зацветает амариллис,
чтобы увидеть клён в окне
и услыхать, как пахнет тополь.
и маму увидать во сне
и как мой сын впервой потопал...
В природе нету пустоты:
исчезнет всё — друзья, работа,
но вот альбомные листы —
они заполнят все пустоты.
И не останется прорех:
едина жизнь — и нет ей краю.
И я люблю отныне всех,
и даже тех, кого не знаю...
Спроси: жила?
Отвечу: да.
Во дни Харона и Тантала...
— И что ты делала тогда?
— Я сказки Пушкина читала...

* * *

Не бойся ни сумы и ни тюрьмы,
не бойся ни холеры, ни чумы,
бессмысленного бунта и войны,
с пожаром — лета,
с паводком — весны.
Скажи, смеясь: «Ну, здравствуй, божий бич!» —
пусть небеса услышат этот клич.
...пришла — открой пошире ворота:
есть и у бед заветная черта.

* * *

Ну вот и наступило время,
когда слова нужней, чем хлеб,
нужней, чем знамя или стремя,
нужней, чем всякий ширпотреб,
И слово за слово полезло,
и прорастают, как трава,
и прогоняют страх слова —
и бесполезное полезно...