Дмит­рий Бо­ри­со­вич

Дмит­рию Бо­ри­со­ви­чу ни­ког­да не вез­ло в люб­ви. Да­же ког­да он был тром­бо­нис­том в Ан­сам­бле пес­ни и пляс­ки Ге­не­раль­но­го Шта­ба, а тем   бо­лее те­перь, ког­да он стал нью-йорк­ским ни­щим поч­ти бе­зо вся­ких дру­зей и зна­ко­мых, не счи­тая раз­ве что Кон­стан­ти­на Сер­ге­е­ви­ча, то­же ны­не ни­ще­го, а ког­да-то сек­рет­но­го уче­но­го в од­ном за­кры­том мос­ков­ском НИИ. Но­вых зна­ко­мых Дмит­рий Бо­ри­со­вич за­вес­ти не мог из-за сво­ей стес­ни­тель­нос­ти и пло­хо­го ан­глий­ско­го. Не го­во­ря уж о его те­пе­реш­ней, так ска­зать, про­фес­сии.

Не счи­тая ны­неш­них хо­ло­дов, за­труд­не­ний с ги­ги­е­ни­чес­ки­ми про­це­ду­ра­ми   и опять-та­ки при­выч­ной не­ве­зу­честью   в лич­ном пла­не, Дмит­рий Бо­ри­со­вич вел до­воль­но снос­ную жизнь. Он да­же мог по­зво­лить се­бе мо­биль­ный те­ле­фон, ко­то­рым он обыч­но поль­зо­вал­ся толь­ко для то­го,   что­бы по­го­во­рить с Кон­стан­ти­ном Сер­ге­е­ви­чем. При све­те дня они встре­ча­лись ред­ко — всё-та­ки ни­щий дол­жен вы­гля­деть оди­но­ким: ведь лю­ди так лег­ко на­хо­дят при­чи­ны, что­бы не по­мо­гать дру­гим, ду­мая, что раз уж вы тут си­ди­те вдво­ём, то под­дер­жи­вай­те друг дру­га   как-ни­будь са­ми. Тем бо­лее в та­кую по­го­ду, ког­да хо­лод­но сни­мать пер­чат­ки и лезть за ме­лочью в ко­ше­лёк.

Се­год­ня с ут­ра све­ти­ло яр­кое солн­це, и при этом шёл   снег, очень мел­кий, и на зем­лю сы­па­лось мно­жест­во бе­лых то­чек. Лю­ди то­ро­пи­лись,   пря­та­ли в во­рот­ни­ки ро­зо­вые от хо­ло­да но­сы, но гля­де­ли ве­се­ло. Дмит­рий Бо­ри­со­вич   был одет в са­мую толс­тую,   ка­кую толь­ко мог раз­до­быть, курт­ку, две шерс­тя­ные ша­поч­ки, два сви­те­ра, стро­и­тель­ные бо­тин­ки и две па­ры тол­с­тых нос­ков. Всё, ко­неч­но, ста­рое, но впол­не ещё ни­че­го.

Да­же тог­да, ког­да Дмит­рий Бо­ри­со­вич был тром­бо­нис­том в Ан­сам­бле   пес­ни и пляс­ки Ге­не­раль­но­го Шта­ба, его   на­ив­ность и упря­мый иде­а­лизм ме­ша­ли ему в его от­но­ше­ни­ях   с жен­щи­на­ми. Се­год­ня ему ис­пол­ня­лось пять­де­сят семь, а ведь ещё до не­дав­них пор жен­щи­ны пред­став­ля­лись ему эта­ки­ми   ан­ге­ло­по­доб­ны­ми су­щест­ва­ми. А по­том он вдруг ра­зом мно­гое в них по­нял, но это его но­вое ви­де­ние так и оста­лось чис­то те­о­ре­ти­чес­ким зна­ни­ем, так как в его воз­рас­те и при его за­ня­тии бы­ло уже позд­но что-ли­бо ме­нять.

— Я ведь как ду­мал, — го­во­рил се­бе Дмит­рий Бо­ри­со­вич,   си­дя на по­кры­той сне­гом 46-й и про­во­жая взгля­дом про­хо­жих, — я ведь ду­мал, что они на­сто­я­щие ан­ге­лы. Мог ли я по­мыс­лить о том, что­бы та­ко­го ан­ге­ла ухва­тить, по­ло­жим, за по­пу? Как тог­да это не­бес­ное со­зда­ние на те­бя по­смот­рит? Я ведь тог­да по­ла­гал, что в по­доб­ной си­ту­а­ции   воз­мож­ны толь­ко два ва­ри­ан­та раз­ви­тия со­бы­тий. Ва­ри­ант пер­вый — те­бя за низ­кие, а ведь они, без­ус­лов­но, низ­кие, страс­ти, оскор­блён­ный ан­гел хлест­нёт по ще­ке и на­ве­ки обо­льёт пре­зре­ни­ем. Ли­бо — ва­ри­ант вто­рой — по ка­кой-то не­ве­ро­ят­ной   уда­че, это не­зем­ное су­щест­во те­бя вдруг по­лю­бит, сни­зой­дёт к те­бе, прос­тит те­бе твою под­лую жи­вот­ность и по­зво­лит… при­об­щить­ся к сво­ей кра­со­те.

На этом раз­мыш­ле­ния Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча   бы­ли пре­рва­ны звон­ком Кон­стан­ти­на Сер­ге­е­ви­ча.

— С днём рож­де­ния те­бя! С пя­ти­де­ся­ти­се­ми­ле­ти­ем!   — ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

Дмит­рий Бо­ри­со­вич   был тро­нут.      

— За­пом­нил? — ра­дост­но ска­зал он. — Спа­си­бо!      

— За­пом­нил, — под­твер­дил Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич. — Ве­че­ром   от­ме­тим? По­едим пиц­цу. Раз­да­вим по ба­ноч­ке.      

— Спа­си­бо, — сно­ва ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич,   — Но ты же зна­ешь, я се­год­ня, на­вер­ное, не смо­гу.      

— Не кар­кай ты, меч­та­тель! — рас­сер­дил­ся Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич,   — На­кар­ка­ешь!      

Бы­ла у Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча   од­на блажь — он по­ла­гал, что до­жи­вёт ров­но до пя­ти­де­ся­ти се­ми лет. По­че­му имен­но пя­ти­де­ся­ти   се­ми, он точ­но не знал,   но с го­да­ми в нём креп­ло убеж­де­ние, что так оно и бу­дет. Преж­де он, прав­да, ду­мал, что и пя­ти­де­ся­ти пя­ти бу­дет до­ста­точ­но, но по­сте­пен­но оста­но­вил­ся на пя­ти­де­ся­ти   се­ми и в по­след­ние го­ды сво­е­го мне­ния боль­ше не ме­нял. Че­ло­ве­чес­кую жизнь он рас­смат­ри­вал как не­боль­шую ме­ло­дию — в его собст­вен­ной, на­при­мер, бы­ло не­за­тей­ли­вое вступ­ле­ние,   за­тем ос­нов­ная, не­мно­го за­тя­ну­тая и, от­кро­вен­но го­во­ря, тра­ги­ко­ми­чес­кая часть, по­том не­сколь­ко лет ти­хих раз­мыш­ле­ний — спо­кой­ные,   как ока­за­лось го­ды, и вот те­перь са­мое вре­мя для за­вер­ша­ю­ще­го   фи­на­ла, эта­ко­го «Па-Па-Па-Па» точ­но в на­зна­чен­ном мес­те, и всё — по­ра и честь   знать, и всем зри­те­лям   боль­шое спа­си­бо.      

Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич по­доб­ных мыс­лей не одоб­рял, и Дмит­рий Бо­ри­со­вич с ним дав­но не спо­рил, дер­жал своё мне­ние при се­бе. Вот и те­перь, что­бы пе­ре­вес­ти раз­го­вор на дру­гую те­му, он его спро­сил:      

— Ты сколь­ко раз был же­нат?      

— Как я те­бе уже до­кла­ды­вал, два ра­за, — ска­зал Кон­стан­тин   Сер­ге­е­вич, — Меж­ду про­чим, толь­ко вто­рая ушла от ме­ня, а от пер­вой я ушёл сам.      

— По­че­му? — спро­сил Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

— Что­бы по­свя­тить се­бя на­уке, — ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

Дмит­рий Бо­ри­со­вич   знал, что Кон­стан­тин   Сер­ге­е­вич по­свя­тил се­бя на­уке, что-то там та­кое сек­рет­ное да­же от­крыл, а по­том в его жиз­ни на­ча­лась не­кая ин­фер­наль­ная ку­терь­ма, вы­швыр­нув­шая его в Нью-Йорк, раз­би­то­го,   как оста­ток ка­ко­го-ни­будь ко­раб­лек­ру­ше­ния, и о ко­то­рой он не же­лал вспо­ми­нать.      

— Ну да лад­но, — про­вор­чал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.   — Если не гиг­нешь­ся, не   пре­ста­вишь­ся, встре­тим­ся ве­че­ром. До­го­во­ри­лись?      

— До­го­во­ри­лись,   — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

Он во­об­ще не лю­бил спо­рить, а тем бо­лее с Кон­стан­ти­ном Сер­ге­е­ви­чем — тот во всём ока­зы­вал­ся прав. Пусть бу­дет прав в чём угод­но, толь­ко не в этом.   «Па-Па-Па-Па». Ну не то, что­бы Grand Finale, но   все-та­ки по­след­ний штрих, не­сколь­ко чу­дес­ных за­вер­ша­ю­щих   нот в са­мом кон­це бес­смыс­лен­ной жиз­ни и как-бы ей во­пре­ки. Точ­нее, во­пре­ки её ка­жу­щей­ся бес­смыс­лен­нос­ти. Не­боль­шое упря­мое чу­до в кон­це. Дмит­рий Бо­ри­со­вич   улыб­нул­ся.      

Про­хо­див­шая ми­мо жен­щи­на на­кло­ни­лась и по­ло­жи­ла   ему в ко­роб­ку ма­лень­кую шо­ко­лад­ку. От­че­го-то се­год­ня ему по­да­ва­ли в ос­нов­ном жен­щи­ны. Дмит­рий Бо­ри­со­вич ос­то­рож­но раз­вер­нул се­реб­ря­ную фоль­гу, и она вдруг за­зве­не­ла, да­же за­гре­ме­ла, слов­но ли­тав­ры из преж­них вре­мён. Ко­рич­не­вая шо­ко­лад­ная плоть пах­ну­ла теп­лом, чьим-то до­мом и чьей-то лю­бовью, и мыс­ли Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча вер­ну­лись к преж­ней те­ме.      

— Те­перь я знаю, как я   был не­прав, — ду­мал он,   — ты­ся­чу, мил­ли­он раз не­прав. Жен­щи­на су­щест­во зем­ное, но, без вся­ко­го со­мне­ния, с эле­мен­та­ми не­бес­но­го в ду­ше.      

В чём-то она прос­та, она   же­ла­ет, что­бы её во­ди­ли по раз­ным ин­те­рес­ным мес­там или в гос­ти, что­бы её ку­да-ни­будь при­гла­ша­ли, что­бы за ней уха­жи­ва­ли. Не­со­мнен­но, она хо­чет быть лю­би­мой, ина­че она те­ря­ет­ся и чувст­ву­ет се­бя уяз­ви­мой.      

— Воз­вра­ща­ясь к хва­та­нию её за по­пу, — ду­мал Дмит­рий Бо­ри­со­вич, — во­все не обя­за­тель­но гнев обу­ре­ва­ет   жен­щи­ну в та­кой мо­мент, а ско­рее вол­не­ния и раз­мыш­ле­ния: для че­го он это сде­лал, что он хо­тел этим ска­зать? Воз­мож­но, он на­ме­ка­ет, что нам по­ра пе­ре­вес­ти на­ши вза­и­мо­от­но­ше­ния на бо­лее серь­ёз­ный уро­вень. А вдруг он ду­ма­ет, что я та­кая, что ме­ня мож­но хва­тать за по­пу, ког­да толь­ко за­бла­го­рас­су­дит­ся? (Здесь она мо­жет и раз­гне­вать­ся.) Хо­ро­шо, что я на­де­ла имен­но эту юб­ку и так да­лее. Та­кие мыс­ли де­сят­ка­ми успе­ва­ют вспых­нуть в её пре­крас­ной го­лов­ке, и всё это край­не ми­ло — нет, в са­мом де­ле, ми­ло и без­за­щит­но…      

Сно­ва по­зво­нил Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.   Он был яв­но обес­по­ко­ен.      

— Слу­шай, ты толь­ко сам там ни­че­го с со­бой не сде­лай, — сер­ди­то ска­зал он. — Из-за сво­е­го иди­от­ско­го упрям­ст­ва.      

— Да что ты! — воз­му­тил­ся Дмит­рий Бо­ри­со­вич, — Ни за что. Я же поч­ти ве­ру­ю­щий.      

— Ви­дал я и ве­ру­ю­щих   и не­ве­ру­ю­щих, в та­ких мес­тах, что те­бе и не сни­лось, — вздох­нул Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич, и Дмит­рий Бо­ри­со­вич по­нял, что он опять ду­ма­ет о сво­их при­клю­че­ни­ях.      

Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич   да­же те­перь не со­мне­вал­ся, что за ним охо­тит­ся ФСБ. Дмит­рий Бо­ри­со­вич   ду­мал, что жизнь что-то жес­то­ко сло­ма­ла в его креп­кой рас­су­ди­тель­ной на­ту­ре и те­перь его ум слег­ка по­вре­дил­ся.      

— Я те­бе тор­жест­вен­но обе­щаю и кля­нусь, — как толь­ко мог твёр­до ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич, — Ни­че­го с со­бой я де­лать не со­би­ра­юсь.   На­обо­рот, мне да­же лю­бо­пыт­но. До­пус­тим, я оши­ба­юсь и мне из­ме­ня­ет   чувст­во гар­мо­нии. Хо­тя всё-та­ки я му­зы­кант, пусть и быв­ший, не за­бы­вай. До­пус­тим, не се­год­ня, как ка­за­лось. Но по­че­му имен­но не се­год­ня? И если не се­год­ня — ког­да? Се­год­ня са­мое вре­мя. По­след­ние так­ты. Долж­но по­лу­чить­ся кра­си­во.      

— Тьфу-ты, — ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.   — Ну пре­кра­ти. По­ду­май луч­ше о пиц­це.      

Он звал Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча в де­шёвое, но впол­не снос­ное мес­то. Там мож­но бы­ло за три дол­ла­ра ку­пить два лом­тя пиц­цы и бан­ку ко­лы. Пиц­цу мож­но бы­ло сколь­ко угод­но по­сы­пать па­ху­чей италь­ян­ской трав­кой, су­хим чес­но­ком и чёр­ным пер­цем. Всё бы ни­че­го, но что-то та­кое они там   кла­ли в тес­то, что,   если всё ос­но­ва­тель­но не за­пить, у Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча не­пре­мен­но слу­ча­лась из­жо­га.      

— Ска­жи, — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.   — По­че­му ты ушёл от пер­вой же­ны?      

— Рев­но­ва­ла, ду­рёха, — ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич,   — ду­ма­ла, я ей из­ме­няю.      

— А ты? — спро­сил Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

— Прак­ти­чес­ки нет, — хмык­нул Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич. — У ме­ня на это прак­ти­чес­ки не бы­ло вре­ме­ни.      

Дмит­рию Бо­ри­со­ви­чу по­ка­за­лось, что это про­зву­ча­ло ци­нич­но.      

— Ты её лю­бил? — стро­го спро­сил он.      

— Лю­бовь-мор­ковь, — от­шу­тил­ся Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.   — Не мо­рочь мне го­ло­ву. По­ра нам ра­бо­тать, а то, если бу­дем все вре­мя тре­пать­ся по мо­биль­ни­ку, кто нам даст де­нег? Оста­нем­ся без за­ра­бот­ка и без пиц­цы. Ве­че­ром, по­нял?      

— По­нял, — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

Ему ста­ло не­мно­го груст­но. Се­год­ня он на всё ре­а­ги­ро­вал   слиш­ком тон­ко, слов­но пре­вра­тил­ся в скри­пич­ную стру­ну.      

При­бли­зил­ся пол­день. На ули­це ста­ло боль­ше лю­дей и вы­ра­же­ния лиц у них те­перь бы­ли не­уло­ви­мо дру­ги­ми. Мно­гие шли ми­мо не­го в по­ис­ках обе­да.      

У Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча был для это­го вре­ме­ни при­па­сён буб­лик в про­мас­лен­ной бу­маж­ке. Он до­стал его из кар­ма­на курт­ки и при­го­то­вил­ся есть. Ко­неч­но, это был не на­сто­я­щий обед — в та­кой хо­лод буб­ли­ком не обой­дёшь­ся, к буб­ли­ку пре­крас­но по­шло бы го­ря­чее, на­при­мер, ко­фе.      

Он вдруг вспом­нил, как   лет трид­цать то­му на­зад, в од­ном те­ат­раль­ном бу­фе­те, он   сто­ял со ста­кан­чи­ком ко­фе в ру­ках, а ему на­встре­чу шла не­обы­чай­ная кра­са­ви­ца, на­вер­ное, ак­три­са. Как она ему тог­да улыб­ну­лась! Те­перь чи­тал эту улыб­ку, как кни­гу, и всё по­ни­мал, и точ­но знал, что за эти   ко­рот­кие се­кун­ды, ког­да скрес­ти­лись их жиз­ни, он ей в са­мом де­ле по­нра­вил­ся.      

Те­перь он точ­но знал, что, идя ему на­встре­чу она улыб­ну­лась от­кры­той, за­дор­ной улыб­кой, ко­то­рую она уже не­де­ли две до то­го ре­пе­ти­ро­ва­ла пе­ред зер­ка­лом как раз для та­ких слу­ча­ев. При этом она успе­ла уви­деть, что он сму­щён, что его   ру­баш­ка по­мя­та, успе­ла да­же за­ме­тить, что в его ко­фе на­ли­то не­обыч­но мно­го мо­ло­ка, с удо­вольст­ви­ем это за­ме­ти­ла   — так как она то­же лю­би­ла, ког­да мно­го мо­ло­ка; а по­том шла и ду­ма­ла — ка­жет­ся, я ему по­нра­ви­лась, эта моя но­вая улыб­ка од­ни­ми угол­ка­ми губ, и он да­же не ви­дел, ка­кие у ме­ня ямоч­ки на ще­ках, встре­тить бы его ещё раз   и по-на­сто­я­ще­му улыб­нуть­ся.      

Всё это ка­за­лось Дмит­рию Бо­ри­со­ви­чу тро­га­тель­ным и кра­си­вым.      

Кры­ла­тое и очень вы­со­кое — раз­ме­ром в не­сколь­ко эта­жей — су­щест­во по­яви­лось   на­про­тив, на кры­ше не­бос­кре­ба «Мак­гилл-Пресс». Оно сто­я­ло как бы оде­тое в солн­це, ко­то­рое оно со­бой слег­ка при­кры­ва­ло. Ра­зу­ме­ет­ся, ни­кто, кро­ме са­мо­го Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча, не мог его уви­деть.      

— При­вет, — ска­за­ло оно Дмит­рию Бо­ри­со­ви­чу.      

Ни­кто, кро­ме Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча, его не услы­шал. Ра­зу­ме­ет­ся.      

— При­вет, — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

Чу­до, его собст­вен­ное чу­до на­ко­нец-то со­вер­ша­лось в его жиз­ни.      

Жид­кий сол­неч­ный свет об­те­кал фи­гу­ру, пре­вра­щая её в тём­ный си­лу­эт, и это был, опре­де­лён­но, жен­ский си­лу­эт.      

— Кра­си­вая, — удов­летво­рен­но про­бор­мо­тал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

Уже че­рез мгно­ве­ние она ока­за­лась ра­дом с ним. Не та­кая уж она бы­ла и ог­ром­ная, прос­то вы­со­кая. Она взя­ла Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча   за ру­ку.      

— Если бы ты зна­ла, как   на­до­е­ла мне моя жизнь, — ска­зал он.      

— Я-то знаю, — ска­за­ла она и улыб­ну­лась, — что не так уж она те­бе   и на­до­е­ла.      

«В са­мом де­ле», — по­ду­мал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

Она се­ла ря­дом с ним, и он по­ло­жил го­ло­ву ей на ко­ле­ни. В её ру­ках по­явил­ся гре­бень, и она при­ня­лась рас­чё­сы­вать его во­ло­сы.      

— Ты пра­ва, с не­дав­не­го вре­ме­ни я на­чал лю­бо­вать­ся всем этим, — ска­зал он. — Но всё-та­ки по­че­му столь­ко бо­ли, столь­ко бо­лез­ней, все эти бес­ко­неч­ные раз­до­ры…      

— Шшш… — ска­за­ла она.      

Он за­тих и да­же на­чал бы­ло за­сы­пать, но вдруг встре­пе­нул­ся.      

— По­до­жди… я мо­гу ему по­зво­нить?      

— Ко­неч­но, — ска­за­ла она, про­дол­жая рас­чё­сы­вать ему во­ло­сы.      

Он на­брал но­мер.      

— Слу­шай, — сон­но ска­зал он Кон­стан­ти­ну Сер­ге­е­ви­чу. — Она те­бя лю­би­ла?      

— Кто? — спро­сил Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

— Твоя пер­вая.      

— Лю­би­ла, — ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

— Так по­че­му же… — на­чал бы­ло Дмит­рий Бо­ри­со­вич и зев­нул.      

— Ты се­год­ня стран­ный, — хо­лод­но ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич. — Ты там, ча­сом, не за­мер­за­ешь? Иди, по­грей­ся.      

— Нет, что ты, ты же зна­ешь,   ка­кая у ме­ня тёп­лая курт­ка, — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

— Ну-ну, — ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

— По­ка, — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.   — Спа­си­бо те­бе.      

— Да по­жа­луй­ста, — бурк­нул Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

— Это уди­ви­тель­но, — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич,   гля­дя в её гла­за. — Они лю­би­ли друг дру­га… Как бы­ло бы пре­крас­но, если бы с са­мо­го на­ча­ла лю­ди зна­ли, как хо­ро­шо всё устро­е­но.      

Она улыб­ну­лась.      

— Как имен­но? — спро­си­ла она.      

— Ты же зна­ешь, — ска­зал Дмит­рий Бо­ри­со­вич.      

— Я знаю, — ска­за­ла она, — но ты всё рав­но рас­ска­жи.      

— Сей­час я ду­маю о том, как не­по­хо­жи муж­ские и жен­ские ро­ли. Вот ду­ша муж­чи­ны — та­кая креп­кая, поч­ти гру­бая, всё-то он зна­ет, но там, где он пе­ре­ста­ёт се­бя ви­деть — а это вы­ше, чем он сам, — там он уяз­вим, слов­но пя­ти­лет­ний маль­чик, там на­чи­на­ет­ся жен­ская ду­ша.      

Она по­пра­ви­ла его курт­ку.      

— А те­бе не хо­лод­но? — спро­сил он.      

Она ти­хо за­сме­я­лась.      

— Так вот, — про­дол­жил он, — в этих вы­со­тах цар­ст­ву­ет жен­ская ду­ша. Все го­во­рят,   что она жи­вёт чувст­ва­ми, это уже зву­чит ба­наль­но, на са­мом де­ле, она тво­рит сре­ди чувств и ими пра­вит, как ко­ро­ле­ва. Она их при­зы­ва­ет,   по­ве­ле­ва­ет ими, раз­ре­ша­ет   им быть, и под­чи­ня­ет­ся им — если хо­чет. Но её цар­ст­во всё-та­ки мень­ше и ни­же не­ба, оно где-ни­будь, да кон­ча­ет­ся, и там сно­ва на­чи­на­ет­ся   её не­ре­ши­тель­ность, не­уве­рен­ность, да­же страх. Там, ещё вы­ше, пра­вит муж­ская муд­рость. В тех кра­ях муд­рость по­хо­жа на зо­ло­то.      

— Про­дол­жай, — ска­за­ла она.      

— Даль­ше идёт муд­рость, — го­во­рил он сон­но. — Солн­це. Зо­ло­то. Но ког­да-ни­будь да­же та­кая муд­рость по­ни­ма­ет,   что она толь­ко сту­пень   к че­му-то бо­лее ве­ли­ко­му.   Муд­рость по­ни­ма­ет, что смысл не в ней и что даль­ше долж­на быть лю­бовь, муд­рость да­же ви­дит её в вы­со­те, вос­хи­ща­ет­ся   ею, но са­ма не сме­ет ею   стать. Даль­ше — го­лу­биз­на, лю­бовь…      

— Го­во­ри ещё, — ска­за­ла она.      

— И это — опять жен­ское,   — ска­зал он, — там та­кая   неж­ность, та­кая кро­тость, та­кая чис­то­та…      

— А даль­ше? — спро­си­ла она.      

— Даль­ше я не мо­гу се­бе пред­ста­вить, — ска­зал он. — Там, на­вер­ное, опять зо­ло­то. Или нет — там, на­вер­ное, крас­ный цвет. И там зву­чит му­зы­ка.      

— Хо­чешь уви­деть, что бу­дет даль­ше? — спро­си­ла она.      

— Да, — ска­зал он.      

— Я те­бе по­ка­жу, — ска­за­ла она.      

Сно­ва за­зве­нел те­ле­фон. Гла­за у Дмит­рия Бо­ри­со­ви­ча со­всем сли­па­лись. Он с тру­дом вы­та­щил те­ле­фон и про­тя­нул ей.      

— Да, — ска­за­ла она. — Из­ви­ни­те,   Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич,   он не мо­жет сей­час го­во­рить. И… вы не вол­нуй­тесь за не­го.      

— А вы кто? — сер­ди­то спро­сил Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

— Он же вас пре­дуп­реж­дал.      

— Как? — взвол­но­ван­но ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич. — Вы и прав­да его за­би­ра­е­те? Ку­да?      

— Со­про­вож­даю, — уточ­ни­ла она. — Не ту­да, где по­бы­ва­ли вы, Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич,   не бес­по­кой­тесь о нём.      

— Но вы же по­ни­ма­е­те,   о чём я спра­ши­ваю, — на­ста­ивал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

— Я по­ни­маю, — ска­за­ла она. — Всё для не­го те­перь бу­дет пре­крас­но.      

— Спа­си­бо, — ска­зал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

— Вот имен­но. Спа­си­бо, — пов­то­ри­ла   она.      

— При­знать­ся, я успел к не­му при­вя­зать­ся, — про­бор­мо­тал Кон­стан­тин Сер­ге­е­вич.      

По бе­лой ули­це мед­лен­но еха­ла сне­го­очис­ти­тель­ная ма­ши­на и брыз­га­ла во всё на све­те тёп­лым, блес­тя­щим на солн­це ро­зо­вым пер­ла­мут­ром.      

ОНА

Офис­ная лю­бовь

За­бав­но, что в эту ды­ру в гру­ди, ко­то­рую я уже пе­ре­стал за­ме­чать, вдруг за­яви­лась лю­бовь — глу­пая и ра­дост­ная, как ти­нэйд­жер. Она шу­мит в пу­с­тых сте­нах, и ей пле­вать на то, что всё, че­го я хо­тел в этой жиз­ни, — это до­пи­сать мои кни­ги, по­мочь де­тиш­кам вы­рас­ти и оста­вить им стра­хов­ку.

Док­тор, объ­яс­ни­те, на­ко­нец, что за чу­до пле­щет­ся у ме­ня под рес­ни­ца­ми и не да­ёт мне с до­сто­инст­вом встре­тить смерть, с ко­то­рой я уже со­би­рал­ся по­дру­жить­ся. На­ука утверж­да­ет, что это чу­до — жен­щи­на. Она жи­вёт в та­ких ми­рах, в ко­то­рых, ока­зы­ва­ет­ся, мо­гу жить и я, но я ни­че­го об этом не знал, по­ка вдруг не за­гля­дел­ся на неё, и не об­на­ру­жил   се­бя сре­ди цвет­ных ка­меш­ков на её гру­ди.

Док­тор, я так дав­но хо­чу по­це­ло­вать   её ве­ки. На­ука утверж­да­ет, что, если дол­го смот­реть в её гла­за, мож­но уви­деть се­бя в ней, тог­да-то и про­изой­дёт ал­хи­ми­чес­кая ре­ак­ция. Ве­ро­ят­но, из нас дво­их вы­порх­нет бе­лый еди­но­рог, ко­то­рый бу­дет по­хож, ко­неч­но же, на неё. Я знаю, что   на кон­чи­ке его ро­га бу­дет ка­пель­ка бес­смер­тия. Не­ко­то­рые   учё­ные эту суб­стан­цию то­же на­зы­ва­ют   лю­бовью.

Док­тор, я её сме­ло ис­сле­дую, по­гру­жа­юсь в го­лу­бое и зо­ло­тое, я за­бы­ваю о се­бе, а на мо­их паль­цах всё та же пыль­ца, и у ме­ня но­ет и ра­ду­ет­ся   то, что я дав­но ам­пу­ти­ро­вал. А её го­лос! Он те­перь рас­по­ло­жил­ся в верх­ней час­ти   мо­ей гру­ди, там, где на­чи­на­ет­ся аор­та. И пред­ставь­те, вся моя кровь про­пи­та­на   её го­ло­сом. Это глу­по, и мо­жет по­ста­вить ме­ня в не­лов­кое по­ло­же­ние,   на­при­мер, если я по­ре­жусь на лю­дях, осо­бен­но ког­да я жду, на­де­ясь её уви­деть. И по­том, по сек­ре­ту, она ни­че­го не же­ла­ет знать о вре­ме­ни и всег­да опаз­ды­ва­ет. Она ле­тит вре­ме­ни на­пе­ре­кор, как ба­боч­ка на встреч­ный ве­тер, отваж­но вы­зы­вая его на бой. А ведь вре­мя её то­же лю­бит, оно не­за­мет­но под­тал­ки­ва­ет нас в бу­ду­щее и ос­то­рож­но ме­ня­ет де­ко­ра­ции   во­круг нас.

Муж­чи­ны идут к ней, как лем­мин­ги. Каж­дый раз­дви­га­ет пле­чи и на­чи­на­ет го­во­рить   ба­сом, обо­льщён­ный теп­лом её лу­ча, окол­до­ван­ный ви­ди­мой без­раз­дель­ностью её вни­ма­ния и её кра­со­той. Она не бо­ит­ся быть фан­тас­ти­чес­кой, и её крылья слиш­ком ве­ли­ки для ку­бик­ла (ра­бо­чее мес­то в офи­се. — При­меч. ред.). Ще­мит серд­це, ког­да ви­дишь, как они, не­ос­то­рож­но сло­жен­ные, по­кры­ва­ют весь её стол, пе­ре­ве­ши­ва­ют­ся   че­рез кар­тон­ные стен­ки и то­пор­щат­ся от се­ро­го офис­но­го ве­тер­ка.

Она гром­ко сме­ёт­ся, и мне страш­но, что кто-ни­будь, обо­жжён­ный   и сер­ди­тый, ска­жет ей, что она сме­ёт­ся слиш­ком гром­ко, и по­ра­нит это чу­до. Не хо­чу уви­деть эти пле­чи под­ня­ты­ми от оби­ды.

Кто я для неё? Ещё один за­зе­вав­ший­ся в вол­шеб­ной ма­шин­ке из линз, зер­кал, по­лу­то­нов   и бли­ков, оче­ред­ное до­ка­за­тельст­во не­осла­бев­шей си­лы её сла­дос­ти? Где-то в пе­ре­пле­те­нии про­зрач­ных ме­ха­низ­мов мне ви­дит­ся   хрус­таль­ный шар, ко­то­рый она так и не до­ве­ри­ла   ни­ко­му, — ка­жет­ся, там си­дит де­воч­ка и в бе­лых ла­дош­ках дер­жит…

Тут ря­дом есть не­что третье: мас­ка — он или   она, — на­блю­да­ю­щая за мной, на­блю­да­ю­щим за ней. Мас­ка   со­про­вож­да­ет ме­ня ко­жа­ной улыб­кой и ждёт. В ней ощу­ща­ет­ся   чувст­во пре­вос­ходст­ва от то­го, что она зна­ет что-то, че­го не знаю я. Ин­те­рес­но, есть ли у ме­ня не­что, че­го не зна­ет она. Мне долж­но быть лю­бо­пыт­но, а вдруг это Смерть? Не­важ­но, если это она. На све­те   есть ве­щи по­важ­нее. Хо­тя бы то, что бу­дет пос­ле то­го, как С. кар­тин­но сни­мет мас­ку и ска­жет своё тор­жест­вен­ное «Ага!».      

Она раз­бу­ди­ла во мне что-то, ког­да по­зво­ли­ла при­кос­нуть­ся к се­бе. Ка­жет­ся, тог­да она сде­ла­ла ме­ня по­этом. По­че­му я не мог так пи­сать рань­ше… Что она сде­ла­ла со мной? Что бы­ло в этом   раз­ре­ше­нии при­кос­нуть­ся?   Те­перь всю жизнь ме­ня   бу­дут со­про­вож­дать её гла­за. Бо­юсь ло­мать её жизнь. Бу­ду бла­го­да­рить   её как мо­гу, до­пи­шу кни­гу, и, если у ме­ня что-ни­будь по­лу­чит­ся, это бу­дет и её кни­га.      

Вот си­дит Лю­бовь, слиш­ком не­ук­лю­жая   и круп­ная для этой ком­на­ты, с та­ки­ми же крыль­я­ми, ка­кие я ви­дел у неё тог­да, ког­да она си­де­ла за сво­им сто­лом пе­ред мо­ни­то­ром, но у Люб­ви крылья боль­ше, и она су­жа­ет пле­чи, что­бы крылья не ме­ша­ли осталь­ным, об­ду­мы­ва­ю­щим, что же с ней де­лать.      

— Не всё так пло­хо, — го­во­рит Док­тор.      

Ли­цо и ру­ки у не­го очень чи­с­тые и по­крас­нев­шие, слов­но он дол­гие го­ды про­ти­рал их спир­том. Блеск оч­ков скры­ва­ет его гла­за, но всё-та­ки за­мет­но, что у не­го ко­рот­кие свет­лые рес­ни­цы и при­пух­шие ве­ки.

— С мо­ей точ­ки зре­ния, от те­бя по­ка не бы­ло вре­да. На­ли­чие по­клон­ни­ков по­ло­жи­тель­но по­вли­я­ет на са­мо­оцен­ку этой жен­щи­ны. Од­но по­свя­щён­ное ей сти­хотво­ре­ние бу­дет слу­жить ей опо­рой в те­че­ние мно­гих лет, по­мо­жет тер­петь се­мей­ную ску­ку, пре­одо­ле­вать труд­нос­ти и иметь здо­ро­вую семью.

Док­тор от­ки­нул­ся на­зад, про­тёр сал­фет­кой лоб и улыб­нул­ся. Он был до­во­лен сво­ей речью. Лю­бовь по­ёр­за­ла на сту­ле, сце­пив ла­до­ни пе­ред со­бой.

Свя­щен­ник мол­чал, и его ли­ца поч­ти не бы­ло вид­но. Это был ка­то­ли­чес­кий свя­щен­ник, и он был одет как мо­нах.

По­эт был по­хож на по­эта. У не­го бы­ли тём­ные куд­ри и боль­шие, не­мно­го вы­пук­лые гла­за.

— Она сде­ла­ла из не­го по­эта. Ни­ког­да рань­ше он так не пи­сал, — ска­зал он и ру­ба­нул ла­донью воз­дух.

— Кто это «она» — са­ма жен­щи­на, или вы име­е­те в ви­ду её — то есть Лю­бовь? — за­ин­те­ре­со­ван­но спро­сил Док­тор.

Лю­бовь по­ту­пи­лась.

По­эт за­ду­мал­ся.

— Я имею в ви­ду их обе­их, — ска­зал он.

— Мне ка­жет­ся, вы ме­ня всё рав­но при­го­во­ри­те, — ти­хо ска­за­ла Лю­бовь. — Я по­ни­маю, что ме­шаю.

— Не то­ро­пи­тесь, — ска­зал Док­тор. — Мы хо­тим как луч­ше для всех.

Кто-то де­ли­кат­но по­каш­лял.

Это опять Смерть, как я её рань­ше не за­ме­тил. Мас­ка ей нуж­на, что­бы ни­ко­го не пу­гать. На­вер­ное, она бы мог­ла при­нять и дру­гое об­личье, в опре­де­лён­ных рам­ках, ко­неч­но, но она обо­шлась мас­кой. Это она так при­тво­ря­ет­ся, де­лая вид, что не же­ла­ет ни­ко­го об­ма­ны­вать.

— Пла­та за грех — Смерть, — ска­за­ла С. так, буд­то за­чи­ты­ва­ла Уго­лов­ный ко­декс.

Док­тор под­нял бро­ви.

Свя­щен­ник по­ше­ве­лил­ся. Тень втя­ну­лась в его ка­пю­шон. У Свя­щен­ни­ка ока­за­лось хо­ро­шее ли­цо — и су­ро­вое, и доброе. Та­кие на­ла­га­ют епи­тимьи сна­ча­ла на се­бя, а по­том на дру­гих. Лю­бовь не­мно­го при­ободри­лась.

— Вы про­дол­жай­те, — ска­зал Свя­щен­ник.

— Вот я и го­во­рю, — ска­за­ла С., уже со­всем дру­гим, склоч­ным го­ло­сом. — Кто бу­дет пла­тить?

— Если мож­но, су­ди­те ме­ня по пло­дам, — ска­за­ла Лю­бовь. — Как на­пи­са­но. Не бы­ва­ет хо­ро­ше­го де­ре­ва с пло­хи­ми пло­да­ми, и не бы­ва­ет пло­хо­го де­ре­ва с хо­ро­ши­ми пло­да­ми.

— За­пом­ни­те — она сде­ла­ла из не­го по­эта! — гром­ко ска­зал По­эт.

— Со­гла­сен, бу­дем су­дить по пло­дам, — ска­зал Свя­щен­ник.

— Воз­ра­же­ний нет, — ска­за­ла С.

Док­тор по­жал пле­ча­ми.

По­эт по­хло­пал се­бя по креп­кой но­ге.

— У ме­ня идея, — ска­зал он. — Пусть он до­пи­шет, что он там пи­шет, и мы это то­же учтём.

— Ко­неч­но, — под­дер­жал его Свя­щен­ник.

— Пре­крас­но, — ска­за­ла С. — Толь­ко при­чём здесь вот она. Она уже сде­ла­ла своё де­ло.

Смерть ука­за­ла на лю­бовь рас­слаб­лен­ным паль­цем. По­эт с не­воль­ным лю­бо­пыт­ст­вом бро­сил взгляд на ру­ку Смер­ти, оде­тую в длин­ную, до са­мо­го лок­тя, бе­лую пер­чат­ку.

— Ещё на­смот­ришь­ся, — ска­за­ла С. — Ког­да-ни­будь уви­дишь ме­ня как есть.

По­эт вздрог­нул.

— За­чем вы его пу­га­е­те? — ска­зал Свя­щен­ник.

Смерть хи­хик­ну­ла.

— Это прос­то шут­ка, — ска­за­ла она.

— Пусть они уй­дут, — ска­за­ла Лю­бовь Свя­щен­ни­ку. — Я бы хо­те­ла го­во­рить толь­ко с ва­ми.

— Как, и мне то­же уй­ти? — уди­вил­ся По­эт.

Свя­щен­ник вздох­нул.

— По­ка это не­воз­мож­но, — от­ве­тил он Люб­ви, — но ког­да-ни­будь они уй­дут все вмес­те.

А вдруг она ис­пу­га­ет­ся? С крот­кой чест­ностью, ко­то­рой у ме­ня так ма­ло, она долж­на яс­но уви­деть, что мои аф­ри­кан­ские стра…

Она по­зво­ни­ла. С ут­ра я но­сил те­ле­фон на по­ясе, прос­то на вся­кий слу­чай, и поч­ти не об­ра­щал на не­го вни­ма­ния. Пос­ле трёх я обо­шёл зда­ние и вер­нул­ся. Чем боль­ше втя­ги­ва­ешь­ся в ра­бо­ту, тем быст­рее идёт вре­мя. По­том я по­зво­нил ей сам. Она не от­ве­ти­ла. За­стря­ла в тра­фи­ке, за­бы­ла, го­во­рит по те­ле­фо­ну, не мо­жет отвле­кать­ся. Не хо­чет со мной боль­ше раз­го­ва­ри­вать — ко­му это всё не на­до­ест, — я ве­ду се­бя глу­по. Всё рав­но она сде­ла­ла из ме­ня по­эта — те­перь я мо­гу кри­чать на бу­ма­гу, и бу­ма­га ме­ня слу­ша­ет­ся. Она пра­ва. По­том она по­зво­ни­ла, из­ви­ни­лась, что не мо­жет прий­ти. Я слу­шал её го­лос и со­гре­вал­ся.

Че­рез час, ког­да я ку­рил на ули­це с Гри­шей, я пой­мал се­бя на том, что всё ещё неж­но при­жи­маю те­ле­фон к сво­е­му бо­ку.

В Гри­ши­ной внеш­нос­ти есть что-то ор­ли­ное. Он ху­до­ща­вый, жи­ли­с­тый, го­во­рит гром­ко и без уси­лий. Та­ким го­ло­сом мож­но пе­ре­кри­чать са­мо­лёт на стар­те. Мы об­суж­да­ли что-то фи­ло­соф­ское. Вре­ме­на­ми я пе­ре­ста­вал по­ни­мать, о чём идёт речь, но ста­рал­ся под­дер­жи­вать раз­го­вор. Мыс­ли всё вре­мя сво­ра­чи­ва­ли в сто­ро­ну. Мы си­де­ли око­ло жур­чав­ше­го меж­ду не­бос­крёба­ми фон­тан­чи­ка и ку­ри­ли. Во­об­ще-то я не ку­рю, тем бо­лее, ей это не нра­вит­ся. Во­круг во­ды бы­ли рас­став­ле­ны хо­лод­ные ме­тал­ли­чес­кие сто­ли­ки, за ко­то­ры­ми си­де­ли дру­гие бан­ков­ские тру­же­ни­ки.

Ми­мо не­то­роп­ли­во ко­вы­ля­ли два го­род­ских го­лу­бя. Один стал по­щи­пы­вать пёрыш­ки у дру­го­го. Он и она. Та­кие же ду­ра­ки, как и я. Он ос­то­рож­но тро­гал её клю­вом: раз, два, три. По­том она его — раз. По­том он её — раз, два. По­том она.

— Смот­ри, ка­кая лю­бовь, — ска­зал я.

У Гри­ши что-то за­го­ре­лось в гла­зах, но мы про­дол­жи­ли бе­се­до­вать на фи­ло­соф­ские те­мы.

На го­лу­бей враз­ва­лоч­ку шёл тип в гряз­ных при­спу­щен­ных шта­нах. Го­лу­би то­ро­пи­лись и се­ме­ни­ли пе­ред ним, но не уле­та­ли. В ру­ке тип дер­жал по­лу­пус­тую бу­тыл­ку с во­дой. Он усел­ся на кор­точ­ки и при­нял­ся при­хлёбы­вать во­ду, на­сто­ро­жён­но огля­ды­ва­ясь по сто­ро­нам. Мир­ная об­ста­нов­ка не мог­ла об­ма­нуть его бди­тель­ность, и, если бы кто-ни­будь из обе­да­ю­щих по­смел бы его ата­ко­вать, он за­ра­нее был го­тов за­щи­тить свою бу­тыл­ку и свои при­спу­щен­ные шта­ны.

Гри­ша — ге­рой. Его же­на пьёт и гу­ля­ет и, мо­жет быть, ху­же, чем гу­ля­ет. Вре­мя от вре­ме­ни она го­во­рит Гри­ше, что его лю­бит. Мо­жет быть, дейст­ви­тель­но лю­бит? Если Гри­ша её бро­сит, она окон­ча­тель­но опус­тит­ся, со­пьёт­ся. Гри­ша уже мно­го лет не­сёт её на се­бе, как ме­шок с кир­пи­ча­ми. Как сол­дат, вы­пол­ня­ет свой долг, му­ча­ет­ся, что­бы из­ба­вить де­тей от ужа­са ви­деть мать опус­тив­шей­ся. В Гри­ши­ной бро­не есть не­за­щи­щён­ные ме­с­та — свое­об­раз­ные ды­ры от сна­ря­дов. Я спро­сил его:

— Бы­ва­ют счаст­ли­вые ро­ма­ны с за­муж­ни­ми жен­щи­на­ми?

У Гри­ши, ока­зы­ва­ет­ся, бы­ло два, не то что­бы не­счаст­ных, но и не счаст­ли­вых. Он мно­го че­го рас­ска­зал.

И ещё он ска­зал: «По­ни­ма­ешь, ты и она под­ни­ма­е­тесь всё вы­ше и вы­ше, и вдруг ви­ди­те по­то­лок, ко­то­рый или ты, или она, или вы оба вмес­те, не мо­же­те пре­одо­леть».

В од­ном слу­чае это был его долг пе­ред деть­ми и по­ря­доч­ность — он знал её му­жа, и ему бы­ло пе­ред ним стыд­но. В дру­гом че­го-то пре­одо­леть не смог­ла или не за­хо­те­ла его оче­ред­ная под­ру­га.

Я, без­ум­ный гра­фо­ман, ни­че­го не мо­гу ей дать, не украв.

— По­жа­луй­ста, пусть они уй­дут, — ска­за­ла Лю­бовь Свя­щен­ни­ку. — Я бы хо­те­ла по­го­во­рить толь­ко с ва­ми.

— И мне то­же уй­ти? — уди­вил­ся По­эт.

— Я ни­ку­да не уй­ду, — твёр­до ска­за­ла С.

— Ког­да-ни­будь они уй­дут все вмес­те, но по­ка это не­воз­мож­но, — так тог­да ска­зал Свя­щен­ник.

Она не при­шла, но это ни­че­го. У неё за­бо­ле­ла го­ло­ва, и ей при­шлось остать­ся до­ма. Я её спро­сил в ча­те — мо­жет, мне по­мень­ше ме­шать ей. И она от­ве­ти­ла, что я «great»! Я по­слал ей по­след­ние стра­ни­цы, и ей по­нра­ви­лось. Ког­да я пе­ре­чи­ты­ваю на­пи­сан­ное, ме­ня все ещё об­да­ёт жа­ром — зна­чит, в тек­с­те ос­та­ёт­ся что-то от то­го, что про­ис­хо­дит со мной.

Она кра­си­ва. Я пред­ста­вил её ста­руш­кой, и всё рав­но она оста­лась кра­си­вой. Тог­да я пред­ста­вил её ма­лень­кой де­воч­кой и стал улы­бать­ся не­за­мет­но для се­бя. Я вспом­нил её та­кой, ка­кая она сей­час и за­хо­тел об­нять. До­пус­тим, я об­ни­му её за пле­чи и по­гла­жу её во­ло­сы. Чуть ли не по-дру­жес­ки. А она по­ло­жит го­ло­ву мне на пле­чо. Смо­гу ли я не по­це­ло­вать её? Для это­го до­ста­точ­но пред­ста­вить се­бя ав­то­ма­том, ро­бо­том с же­лез­ным моз­гом и за­стек­лён­ны­ми гла­за­ми. Ког­да-то я мог про­де­лы­вать с со­бой та­кие шту­ки. А сей­час не хо­чу, во вся­ком слу­чае, не ря­дом с ней.

— Ты пой­ми, — ска­зал Свя­щен­ник. — Во что пре­вра­тил Лан­це­лот свою Гви­не­ве­ру, ког­да… По­том всё бы­ло про­ни­за­но бы­то­ву­хой и пре­да­тельст­вом.

— Мне и са­мой страш­но! — при­зна­лась Лю­бовь.

— Ког­да это слу­чи­лось, — ска­за­ла С., — они, Лан­це­лот и Гви­не­ве­ра, ста­ли чем-то вро­де урод­ли­вой семьи, а ко­роль пре­вра­тил­ся в жи­вой об­ру­бок при же­не.

Стран­но, мне ка­за­лось, С. во­все не зло­радст­ву­ет.

— Мо­гу се­бе пред­ста­вить, — ти­хо ска­за­ла Лю­бовь.

— По­слу­шай­те, — ска­зал Док­тор и за­ба­ра­ба­нил паль­ца­ми по сто­лу. — За­чем всё услож­нять? Мы взрос­лые лю­ди. Са­ми се­бя за­го­ня­ем в угол. Вре­мя дру­гое. Сбе­жа­лись, раз­бе­жа­лись. Друг дру­га по­бла­го­да­ри­ли и по­про­ща­лись. Семьи ни при чём.

Гри­ша од­наж­ды ска­зал, что во вре­мя сво­их ро­ма­нов на сто­ро­не он чувст­во­вал се­бя до­ма как пре­ступ­ник. Но ведь его от­но­ше­ния с же­ной уже бы­ли раз­ва­ле­ны, в чём же тог­да бы­ла его ви­на? Или, точ­нее, не­уже­ли меж­ду ни­ми по-преж­не­му оста­ва­лось не­что, пе­ред чем он про­дол­жал чувст­во­вать се­бя ви­но­ва­тым? Что, если это же всё ещё ос­та­ёт­ся меж­ду мной и Аней?

Я ви­дел те­бя се­год­ня.

Я ви­дел те­бя, смот­рел, как ты чи­та­ешь, раз­го­ва­ри­вал с то­бой, слу­шал твой го­лос, ви­дел твои гла­за, до­тро­нул­ся до тво­их во­лос, пле­ча и ру­ки. И ко­неч­но, вёл се­бя как по­след­ний осёл.

Ког­да мы про­ща­лись, я по­це­ло­вал те­бе ру­ку. Ты по­смот­ре­ла на ме­ня, и я вы­шел из ма­ши­ны, оку­тан­ный тво­им взгля­дом, как пла­щом.

Я зна­ком с ещё дво­и­ми, по-ви­ди­мо­му, увле­чён­ны­ми ею. В нас тро­их есть ка­кая-то ме­бель­ная уг­ло­ва­тость. Жу­ки, тос­ку­ю­щие по Дюй­мо­воч­ке, ста­рые сол­да­ты, по­ко­ло­чен­ные до­маш­ни­ми тап­ка­ми.

Она, как и я, лю­бит ис­то­рию, сти­хи и спе­лые по­ми­до­ры, но у неё за пле­ча­ми го­ды, про­шед­шие без ме­ня. Это у ме­ня нет про­ш­ло­го, и мои ста­рые фо­то­гра­фии ни­че­го мне не го­во­рят, а толь­ко ше­лес­тят пе­ред гла­за­ми.

Она сня­ла туф­ли и по­сто­я­ла мгно­ве­ние бо­си­ком пе­ред офис­ны­ми лиф­та­ми. Я ког­да-то по­дер­жал не­дол­го её ступ­ню в ру­ке. Чувст­во бы­ло та­кое, буд­то дер­жишь в ла­до­ни пти­цу.

Она вдруг уеха­ла, и я по­шёл в тре­на­жёр­ный зал. Я ка­раб­кал­ся по бес­ко­неч­ной лест­ни­це и ждал, ког­да при­дёт ус­та­лость. Серд­це жи­ло сво­ей жизнью и не об­ра­ща­ло вни­ма­ния на мыш­цы и лёг­кие. Оно де­ла­ло свою ра­бо­ту, жда­ло, ког­да мож­но бу­дет по­смот­реть в те­ле­фон, и ощу­ща­ло не­что, хо­ро­шо на­зван­ное ан­гли­ча­на­ми сло­вом «longing». Ког­да я вер­нул­ся, те­ле­фон ле­жал в ящи­ке сто­ла. В чёр­ном кор­пу­се бил­ся зе­лё­ный круг­лый ого­нёк.

— Иди, смот­ри, что она на­пи­са­ла. — ска­за­ла С.

Лю­бовь бро­си­лась к те­ле­фо­ну.

— Это nihil. Ни­что. Пус­то­та, — ус­та­ло ска­за­ла С. — То­бой иг­ра­ют.

— Что она пи­шет? — ожи­вил­ся По­эт.

— Она его не за­бы­ла, — ти­хо ска­за­ла Лю­бовь. — От­стань­те от ме­ня все, по­жа­луй­ста.

Се­год­ня в мо­ей ду­ше бу­дет ид­ти снег, и я бу­ду о те­бе ду­мать, ког­да всё ста­нет но­вым и за­ис­крит­ся от све­жес­ти.

Я бу­ду смот­реть на снег и за­бы­вать, зная, что глав­ное не за­бы­ва­ет­ся, толь­ко остав­ля­ет ста­рую фор­му, и лю­ди опять при­дут ко мне сквозь сне­жин­ки, воз­вра­тив про­ш­ло­му свои сло­ва и ли­ца, и ста­нут ис­крен­ни­ми, как сны.

Ни­че­го боль­ше не бо­лит, оста­лось то, что важ­нее тём­ных ко­моч­ков, до сих пор ле­та­ю­щих где-то ря­дом, как клоч­ки пеп­ла.

Я ис­пы­тал те­бя сне­гом, при­крыв им преж­нюю па­мять, но ты лег­ко про­си­я­ла сквозь не­го тво­и­ми обыч­ны­ми зо­ло­том и го­лу­биз­ной, в ко­то­рых, ка­жет­ся, ста­ло чуть мень­ше жен­щи­ны и чуть боль­ше ре­бён­ка.

Я уже дав­но ста­рал­ся жить умом и ещё, по­жа­луй, дол­гом, по­ка ты не при­шла и шу­тя не сло­ма­ла мою обо­ро­ну, за­ста­вив ме­ня при­зна­вать­ся в том, что со мной про­ис­хо­дит. А ведь я да­же в Бо­га ве­рил боль­ше рас­суд­ком, чем серд­цем, я ког­да-то вы­чис­лял Его, как пла­не­ту, и уже ду­мал, что мо­гу пред­ска­зать Его пу­ти.

Как я хо­чу её ви­деть! Она не мо­жет прий­ти. Хоть бы фо­то­гра­фию её ви­деть.

— Она обе­ща­ла при­слать фо­то­гра­фию? — спро­си­ла С.

— Вы не по­ни­ма­е­те, — ска­за­ла Лю­бовь. — Она спон­тан­ная. Зна­е­те, как мно­го у неё ра­бо­ты!

— Бед­ня­га, — по­со­чувст­во­ва­ла Смерть. — С то­бой бу­дет не­лег­ко.

— Как врач я не со­ве­тую дра­ма­ти­зи­ро­вать, — ска­зал Док­тор.

— При­знай­тесь, док­тор, — ска­за­ла С. — Вы за­ра­нее зна­ли, что она ни­че­го не при­шлёт?

— До­пус­тим… — Док­тор пы­тал­ся укло­нить­ся от от­ве­та.

— Она так на­де­я­лась, — про­дол­жа­ла С., кив­нув в сто­ро­ну Люб­ви.

— Из­ви­ни­те, мне труд­но с ва­ми раз­го­ва­ри­вать, — ска­за­ла Лю­бовь.

— По­че­му? — уди­ви­лась С.

— Я бес­смерт­ная, и я не хо­чу уми­рать. Уми­рать, бу­ду­чи бес­смерт­ной, ужас­но труд­но.

— Ты ещё за­хо­чешь, — пред­ска­за­ла С. — Ещё труд­нее, оста­ва­ясь бес­смерт­ной, жить сре­ди вся­кой че­пу­хи.

И тут С. впер­вые по­смот­ре­ла мне в гла­за.

— Хва­тит при­ду­ри­вать­ся, — ска­за­ла она. — Не кор­чи из се­бя Лан­се­ло­та. Ты ей не ну­жен. Не вы­пен­дри­вай­тесь, Алек­сей По­ня­тых, слу­шай­те свой Рек­ви­ем.

Я ус­тал как со­ба­ка и не ви­дел её це­лый день. Фо­то­гра­фию она так и не при­сла­ла. Зав­тра слу­чит­ся что-ни­будь ещё, и мы опять ни­ку­да не пой­дём. По­том бу­дет пят­ни­ца, по­том два дня без неё. Я ей со­всем не ну­жен.

— Ты ну­жен мне, — на­пом­ни­ла С.- Ты бу­дешь пи­сать свою кни­гу, а я бу­ду сто­ять у те­бя за спи­ной и чи­тать. Мой ин­те­рес к те­бе не прой­дёт, по­ка в те­бе ос­та­ёт­ся хо­тя бы один жи­вой атом.

Гос­по­ди, я сбрен­дил. Она на ка­кой-то встре­че и обе­ща­ла по­зво­нить мне. Мы и рань­ше до­го­ва­ри­ва­лась со­зво­нить­ся или встре­тить­ся, и всё вре­мя — ни­ког­да, ни ра­зу ещё — не по­лу­ча­лось.

Ми­ну­ты рас­тя­ну­лись, а если и се­кун­ды рас­тя­нут­ся, я окон­ча­тель­но свих­нусь, и тог­да она уже из-за это­го от­шат­нёт­ся от ме­ня. Я опять ку­рил — по­то­му что бо­ял­ся ку­рить, по­то­му что ей не нра­вит­ся этот за­пах.

По­зво­ни мне, я вый­ду на ули­цу, что­бы про­во­дить те­бя до тво­ей ма­ши­ны. Ты тра­тишь свои ми­ну­ты на всё и всех, кро­ме ме­ня, — на пе­ре­пис­ку, раз­го­во­ры с людь­ми; и я знаю, что не имею пра­ва ни на од­ну из этих ми­нут.

Я взял лю­бовь к ней в свои про­вод­ни­ки, а сво­и­ми умом, па­мятью, ци­низ­мом, юмо­ром, ло­ги­кой — всем этим мне пред­ска­за­но, что она не при­дёт, не по­зво­нит, не при­дёт, не по­зво­нит, не при­дёт.

Она мне на­пи­са­ла! Она пом­нит обо мне! И, бу­дем объ­ек­тив­ны, она до­тра­ги­ва­лась до мо­е­го пле­ча се­год­ня… Хо­ро­шая вещь — те­ле­фон.

Всё-та­ки, ког­да вы­спишь­ся, по­ни­ма­ешь, что ни­че­го хо­ро­ше­го в мо­ей «лич­ной» жиз­ни быть не мо­жет. На­ша ис­то­рия с Аней это по­ка­за­ла. С тех пор как мы уеха­ли из Моск­вы, от­но­ше­ния меж­ду на­ми не­пре­рыв­но ухуд­ша­лись. Ну и лад­но. One day at a time.

Де­ло не толь­ко в ко­ли­чест­ве вы­ра­щен­ных де­тей и по­са­жен­ных де­ревь­ев. Сам по се­бе че­ло­век — то­же не­что вы­хо­дя­щее за пре­де­лы этой жиз­ни. Если да­же ру­ко­пи­си не го­рят, лич­ное бес­смер­тие не­из­беж­но, хо­тим мы это­го или нет. А ведь мы не всег­да это­го хо­тим.

Вдруг я уви­дел её, про­хо­дя­щую ми­мо, она прос­то ска­за­ла мне «при­вет» та­ким го­ло­сом, что у ме­ня за­кру­жи­лась го­ло­ва.

Это бы­ло — как если ра­бо­че­му на кас­ку па­да­ет вед­ро: он са­дит­ся и за­ку­ри­ва­ет, оше­лом­лён­но гля­дя пе­ред со­бой.

Она бы­ла оде­та в от­кры­тую ру­баш­ку, юб­ку, ка­кие-то лен­точ­ки, и ещё на ней бы­ло что-то блес­тя­щее, на­де­тое не знаю где, по­то­му что преж­де все­го я ви­дел её гла­за, а на осталь­ное у ме­ня не хва­та­ло вре­ме­ни.

Если мы оста­нем­ся од­ни хо­тя бы на де­сять се­кунд, я не смо­гу не об­нять её… Это бу­дет по­пыт­ка са­мо­сох­ра­не­ния, и лю­бой суд дол­жен ме­ня оправ­дать!

Ин­те­рес­но, сколь­ко мне нуж­но вре­ме­ни на под­го­тов­ку, что­бы её по­яв­ле­ние не дейст­во­ва­ло на ме­ня так силь­но.

Объ­яв­ле­ние по гром­кой свя­зи, на всю на­шу кон­то­ру: «Го­во­рит по­жар­ная без­опас­ность, — или что-то в этом ро­де. — Алек­сей По­ня­тых — вы её встре­ти­те че­рез трид­цать ми­нут, не вол­нуй­тесь и не ме­шай­те дру­гим со­труд­ни­кам». В по­след­ние де­сять ми­нут я нач­ну бе­гать по эта­жам и ис­кать, чем за­нять­ся, что­бы быст­рее про­шло вре­мя. На ме­ня бу­дут смот­реть с со­чувст­ви­ем, а жен­щи­ны бу­дут взды­хать, что не их так лю­бят. А че­му тут за­ви­до­вать?

Это был поч­ти по­це­луй, и ни­ко­го в сво­ей жиз­ни я не лю­бил так, как её, — по­че­му же во мне го­речь? Она не смо­жет лю­бить ме­ня с та­кой же си­лой, как люб­лю её я, да и я не са­мый под­хо­дя­щий кан­ди­дат, что­бы вы­зы­вать бур­ные чувст­ва.

Если бы я стал пи­са­те­лем, я бы мог на что-то рас­счи­ты­вать… Хо­ро­шие книж­ки на­до пи­сать так, как буд­то пи­шешь их пе­ред смертью.

— Хо­ро­шие книж­ки на­до пи­сать так, как буд­то пи­шешь их пе­ред смертью.

— Вот это пра­виль­но, — одоб­ри­ла С. — А ещё луч­ше — вмес­те.

— Не су­е­тись, — ска­зал я.

С. не­мно­го оби­де­лась и про­бор­мо­та­ла что-то вро­де то­го, как лег­ко из не­счаст­но­го иди­о­та сде­лать иди­о­та счаст­ли­во­го. По­том она ска­за­ла:

— Про­шу те­бя, по­ду­май как-ни­будь, от­че­го ты ме­ня ви­дишь как су­щест­во жен­ско­го ро­да.

Но это всё мне бы­ло тог­да не­ин­те­рес­но.

— Нет, ты по­слу­шай, — на­ста­ива­ла С. — Если бы не я, че­ло­век уми­рал бы в оди­но­чест­ве. По­ни­ма­ешь? Я и есть то оди­но­чест­во, в ко­то­ром он уми­ра­ет. Пред­ставь се­бе: один за дру­гим пе­ре­ста­ют ра­бо­тать ор­га­ны чувств, слов­но по­сте­пен­но вы­клю­ча­ют свет в до­ме...

Но я её не слу­шал. Я был ужас­но са­мо­уве­рен пос­ле это­го поч­ти по­це­луя.

Два дня на­зад она раз­го­ва­ри­ва­ла по те­ле­фо­ну с му­жем. Он её как-то на­зы­вал шут­ли­во, она ему шут­ли­во отве­ча­ла, а я ото­шёл по ко­ри­до­ру, до са­мо­го кон­ца, до чёр­но­го ок­на, и упёр­ся лбом в хо­лод­ную ноч­ную ули­цу — как мож­но даль­ше, что­бы не ме­шать об­ще­нию двух близ­ких лю­дей. Ког­да я вер­нул­ся, раз­го­вор уже за­кон­чил­ся, и я сно­ва был ею окол­до­ван, так что мог пре­дать поч­ти всё, что толь­ко мож­но бы­ло пре­дать, толь­ко бы остать­ся частью её ми­ра.

Всё, кро­ме тех, кто от ме­ня за­ви­сит.

Я уже ви­дел её му­жа на фо­то­гра­фии, ко­то­рую она мне по­ка­зы­ва­ла. Он кра­си­вее ме­ня и вы­ше рос­том. Это уве­рен­ный в се­бе че­ло­век, с хо­ро­шим чувст­вом юмо­ра, по­хо­же, со склон­ностью к са­мо­дур­ст­ву. Ка­жет­ся, он мо­жет быть с ней жес­то­ким. На­вер­ное, по­это­му мне так хо­чет­ся це­ло­вать её гла­за, что мне ви­дит­ся в них оби­да. Хо­тя, ско­рее все­го, я всё это при­ду­мы­ваю, ведь моё же­ла­ние быть ей нуж­ным ме­ня­ет мои мыс­ли.

«Мо­жет ли кто взять се­бе огонь в па­зу­ху, что­бы не про­го­ре­ло платье его? Мо­жет ли кто хо­дить по го­ря­щим уголь­ям, что­бы не об­жечь ног сво­их?»

Если бы я лю­бил её мень­ше, мо­жет быть, бы­ли бы у нас шан­сы на не­кие раз­вле­че­ния. Гри­ша, как ты был прав со сво­и­ми по­тол­ка­ми!

У Гри­ши то­же кое-че­го про­изо­шло.

Он был вмес­те с же­ной в гос­тях, силь­но вы­пил и, как ока­за­лось, вы­па­лил ей не­что, пос­ле че­го она ска­за­ла ему, что хо­чет с ним раз­во­дить­ся. Что имен­но тог­да про­изо­шло, он те­перь не пом­нит, по­сколь­ку был пьян. Он хо­дит сам не свой, не­пре­рыв­но ку­рит. По­том вы­яс­ни­лось, что же­на ска­за­ла ему так: «Ре­шай, хо­чешь ли ты со мной раз­во­дить­ся. Я жен­щи­на сим­па­тич­ная, мо­гу се­бя про­кор­мить». Под «мо­гу се­бя про­кор­мить» под­ра­зу­ме­ва­лась прос­ти­ту­ция.

Мы по­го­во­ри­ли. Про не­что на­ви­са­ю­щее, всё боль­ше оку­ты­ва­ю­щее жизнь. Я пред­ло­жил Гри­ше тер­мин «ми­ро­вое блядст­во». Гри­ше тер­мин по­нра­вил­ся.

Мне при­шлось по­ме­нять ра­бо­ту, и вот уже по­лго­да, как я её не ви­дел. Как-то она са­ма по­зво­ни­ла, мы до­го­во­ри­лись о встре­че, но она, ко­неч­но, не при­шла. Я был тог­да спо­ко­ен, по­то­му что за­ра­нее не по­зво­лял се­бе ве­рить, что она при­дёт.

По­том мне уда­лось поч­ти пе­ре­стать о ней ду­мать. Я вспо­ми­нал о ней один-два ра­за в день, что до­воль­но да­ле­ко от су­мас­шест­вия.

Но я всег­да чувст­вую её при­сут­ст­вие, слов­но стою ря­дом со зна­ко­мой ре­кой. Сто­ит толь­ко всту­пить в неё... По­че­му всё, свя­зан­ное с ней, буд­то на­хо­дит­ся вне вре­ме­ни?

Ва­ле­ра

Мне всё ещё ви­дят­ся по­хо­жие на неё жен­щи­ны. Од­ну я за­ме­тил из­да­ле­ка в ма­га­зи­не: у неё то­же бы­ла куд­ря­вая зо­ло­тая го­лов­ка. Это бы­ла очень вы­со­кая жен­щи­на, слиш­ком вы­со­кая, и всё рав­но я не мог удер­жать­ся от то­го, что­бы по­дой­ти бли­же и за­гля­нуть ей в ли­цо. Смеш­но.

Я ра­бо­тал с од­ним че­ло­ве­ком. Зо­вут его, ска­жем, Ва­ле­ра. Он та­кой креп­ко сби­тый, плот­ный, круп­ный. У не­го се­де­ю­щие вол­ни­с­тые во­ло­сы, нос с гор­бин­кой, силь­ные ру­ки и ши­ро­кие пле­чи. Он по­хож на боль­шо­го, лас­ко­во­го быч­ка. Ва­ле­ра жив`т от­дель­но от же­ны и от поч­ти взрос­ло­го сы­на. Он очень при­вя­зан к сво­ей по­жи­лой тёт­ке, ко­то­рую на­ве­ща­ет хо­тя бы раз в не­де­лю.

По­го­ня за юб­ка­ми — его хоб­би. Са­мое боль­шое счастье для не­го — за­бить, как он вы­ра­жа­ет­ся, оче­ред­ной гол. Мы с ним час­то об­ща­ем­ся, бе­се­ду­ем о ра­бо­те, о жен­щи­нах и о его спо­со­бах их за­вле­кать.

В его при­ёмах я пы­тал­ся раз­гля­деть на­мёки на то, как устро­е­ны жен­ские ду­ши. По­ни­ма­ние — без­опас­ный спо­соб лю­бо­вать­ся, в осо­бен­нос­ти это без­опас­ный спо­соб ду­мать о ней.

Ва­ле­ра, в от­ли­чие от ме­ня, прак­тик и те­о­ри­ей не увле­ка­ет­ся. Он го­во­рит, что, не­смот­ря на его мно­го­чис­лен­ные успе­хи, жен­ская пси­хо­ло­гия для не­го та­кая же за­гад­ка, как и двад­цать лет на­зад. Тем не ме­нее по­сте­пен­но, го­да­ми проб и оши­бок, ему уда­лось раз­ра­бо­тать ме­то­ди­ку, ко­то­рая по­зво­ля­ет ему за­тас­ки­вать жен­щин в по­стель.

По-сво­е­му, он чест­ный че­ло­век, хо­тя я по­до­зре­ваю, что не­ко­то­рые его по­ступ­ки мо­гут по­ка­зать­ся стран­ны­ми. Од­наж­ды, рас­ста­ва­ясь с лю­бов­ни­цей, он по­слал ей текс­то­вое со­об­ще­ние:

«Из­ви­ни, мне по­нра­ви­лась дру­гая».

«Она мо­ло­же ме­ня?» — на­пи­са­ла ему жен­щи­на.

«Да, но де­ло не толь­ко в этом».

«А в чём?»

«Она жи­вёт бли­же», — чест­но от­ве­тил он.

— Не по­ни­маю, че­го она так взбе­ле­ни­лась! — по­жа­ло­вал­ся он мне. — А боль­ше ча­са та­щить­ся к ней — это при­ят­но? Че­рез мо­с­ты и проб­ки!

Ког­да мы раз­го­ва­ри­ва­ем о жен­щи­нах, у не­го за­го­ра­ют­ся гла­за, он жес­ти­ку­ли­ру­ет и, если си­дит при этом, чуть при­вста­ёт со сту­ла. Он очень мо­ло­де­ет в та­кие ми­ну­ты и ста­но­вит­ся по­хо­жим на школь­ни­ка, ко­то­рый рас­ска­зы­ва­ет о том, как вы­ку­рил си­га­ре­ту за спи­ной у ди­рек­то­ра шко­лы.

Как-то мы си­де­ли в ка­фе и пи­ли ко­фе.

Он мне ска­зал:

— Я ду­мал, что пол­ностью от них за­щи­щён, всё ви­дел, всё про­шёл. При­знаю, у ме­ня бы­ва­ли не­уда­чи, но у ко­го их не бы­ло? Эмо­ци­о­наль­но я от них не за­ви­шу. Они мне мо­гут ска­зать всё что угод­но, и мне это без­раз­лич­но. Что я пло­хой, бес­чувст­вен­ный. О’кей. Что я пло­хой муж­чи­на. О’кей! На ме­ня это дав­но не дейст­ву­ет...

— Ты ста­ра­ешь­ся не ис­пы­ты­вать эмо­ций? — спро­сил я его.

— Ко­неч­но! Я прос­то от­ды­хаю. Это спорт, спо­соб отвлечь­ся от ра­бо­ты... У ме­ня бы­ло столь­ко жен­щин, что я ду­мал, что всё про них знаю. То есть я, ко­неч­но, по-преж­не­му не по­ни­маю их пси­хо­ло­гию, я те­бе об этом уже го­во­рил, но за­то у ме­ня есть ме­тод, ко­то­рый по­зво­ля­ет мне их до­би­вать­ся, и мне это­го хва­та­ет.

— Твой ме­тод всег­да дейст­ву­ет? — спро­сил я.

Он груст­но по­ка­чал го­ло­вой.

— Нет, при­мер­но в двад­ца­ти пя­ти про­цен­тах слу­ча­ев. Но это­го до­ста­точ­но, прос­то нуж­но дейст­во­вать од­нов­ре­мен­но в не­сколь­ких на­прав­ле­ни­ях.

— Для те­бя име­ет зна­че­ние — за­му­жем она или нет?

Ва­ле­ра по­жал пле­ча­ми.

— Обыч­но с за­муж­ни­ми иметь де­ло про­ще.

— А вдруг ты им ло­ма­ешь семьи?

Ва­ле­ра по­смот­рел на ме­ня, как смот­рят на очень на­ив­но­го че­ло­ве­ка.

— По­верь, ни­че­го с их семь­я­ми не слу­чит­ся. У ба­бы, если она схо­дит на­ле­во, всё толь­ко укре­пит­ся. По­том, мы столь­ко от них на­тер­пе­лись, что я счи­таю, что вос­ста­нав­ли­ваю спра­вед­ли­вость.

— Спра­вед­ли­вость?

— Да. Это вой­на.

Он да­же по­тряс ку­ла­ком.

— Что? — уди­вил­ся я.

— Вой­на! — пов­то­рил Ва­ле­ра. — Их цель — нас на се­бе же­нить. В част­нос­ти, ме­ня. С их точ­ки зре­ния, я — ве­ли­ко­леп­ная дичь. У ме­ня есть ра­бо­та, квар­ти­ра, я по­ря­доч­ный, ин­тел­ли­гент­ный, умею об­щать­ся, люб­лю спорт, со мной ин­те­рес­но про­во­дить вре­мя. Я добрый. Мно­гие быв­шие зво­нят мне, что­бы со­ве­то­вать­ся о жиз­ни. Од­на не­дав­но про­си­ла, что­бы я по­мог ей до­го­во­рить­ся с ра­бо­чи­ми, что­бы сде­лать ре­монт. И я по­мог. Для них я — ве­ли­ко­леп­ная дичь, ко­то­рую они хо­тят на се­бе же­нить.

Он усмех­нул­ся.

— Что ж, пусть про­бу­ют. Мою бро­ню им не про­бить.

Он сде­лал па­у­зу, и в его гла­зах вдруг по­яви­лась боль. И не­что вро­де ис­пу­га.

— То есть я так ду­мал до од­но­го слу­чая, — ска­зал он.

— И что же про­изо­шло? — за­ин­те­ре­со­вал­ся я.

Он вздох­нул.

— Тог­да у ме­ня по­еха­ла кры­ша. До сих пор не по­ни­маю, что со мной бы­ло. Пред­ставь, ты едешь по гор­ной до­ро­ге, во­круг всё пре­крас­но и спо­кой­но: при­ро­да, ви­ды — прос­то за­гля­денье. И вдруг у те­бя сры­ва­ют­ся тор­мо­за, ты едешь быст­рее и быст­рее, каж­дый по­во­рот де­ла­ет­ся всё опас­ней, и ты пе­ре­ста­ёшь по­ни­мать, что с то­бой про­ис­хо­дит.

Я слу­шал его очень вни­ма­тель­но.

— Сна­ча­ла всё бы­ло как обыч­но, — про­дол­жал Ва­ле­ра. — Я тог­да тру­дил­ся в дру­гой кон­то­ре и там ра­бо­та­ла од­на жен­щи­на. До­воль­но дол­го я не об­ра­щал на неё вни­ма­ния. Мы прос­то хо­ди­ли вмес­те обе­дать — сна­ча­ла в ком­па­нии с дру­ги­ми со­труд­ни­ка­ми, по­том по­сте­пен­но на­ча­ли обе­дать от­дель­но. Но я вос­при­ни­мал её все­го лишь как хо­ро­шую зна­ко­мую.

— Как её зва­ли?

— Юля... Спус­тя ка­кое-то вре­мя она на­ча­ла де­лать раз­ные на­мёки, а по­том пря­мо ска­за­ла, что мы — взрос­лые лю­ди и что-ли­бо нам по­ра за­нять­ся чем-то серь­ёз­ным, ли­бо луч­ше пе­ре­стать встре­чать­ся. В тот же день мы от­пра­ви­лись в гос­ти­ни­цу.

Я, ко­неч­но, бес­по­ко­ил­ся о том, что о на­шей свя­зи узна­ют кол­ле­ги. Во­об­ще, в мо­их пра­ви­лах на ра­бо­те шаш­ни не за­во­дить. Но всё вы­гля­де­ло слиш­ком со­блаз­ни­тель­но. Юля бы­ла за­му­жем, у неё был ре­бёнок, и я был уве­рен, что она не за­хо­чет ни­че­го ме­нять в жиз­ни. Я ду­мал, что на­шёл спо­кой­ный дол­гов­ре­мен­ный ва­ри­ант. Иног­да я да­же ви­дел её му­жа, ког­да тот за­ез­жал за ней на ра­бо­ту.

— Те­бя не грыз­ла со­весть? — спро­сил я его.

Ва­ле­ра по­жал пле­ча­ми.

— Я же ни­ко­го не убил, — ска­зал он. — По­том я с её му­жем не был зна­ком.

— Это из-за Юли ты по­том му­чил­ся?

— Нет, — от­мах­нул­ся Ва­ле­ра, — Это бы­ло из-за её под­ру­ги.

Нас отвлек­ло что-то свя­зан­ное с ра­бо­той, и раз­го­вор пре­рвал­ся.

Не­сколь­ко дней Ва­ле­ра был за­нят сроч­ным про­ек­том, за­тем был за­нят я, и про­шла не­де­ля, по­ка мы сно­ва смог­ли по­бол­тать за обе­дом.

Ва­ле­ра очень ак­ку­ра­тен. Его ра­бо­чий стол — са­мый чи­с­тый из всех, ка­кие я ви­дел. На нём, кро­ме ком­пью­те­ра, во­об­ще ни­че­го нет, толь­ко по­ли­ров­ка. При­не­сён­ное из до­ма яб­ло­ко Ва­ле­ра по­ли­вал ми­не­раль­ной во­дич­кой, а по­том тща­тель­но про­ти­рал сал­фет­кой.

Сна­ча­ла мыраз­го­ва­ри­ва­ли о те­ку­щих де­лах — всё это бы­ло и на­сущ­но, и не­ин­те­рес­но. По­том он по­учил ме­ня свой тех­но­ло­гии охо­ты. Од­на из его хит­рос­тей со­сто­ит в том, что­бы изо­бра­жать со­лид­ность, да­же ста­ро­мод­ность. Ког­да он кле­ит оче­ред­ную под­ру­гу, он об­ра­ща­ет­ся к ней на «вы». Он мне ска­зал:

— Я пы­та­юсь оста­вать­ся на «вы» как мож­но доль­ше и во­об­ще, со­хра­нять дис­тан­цию. Был слу­чай, что мы оста­лись на «вы» пос­ле по­сте­ли. Я счи­таю, что это был выс­ший пи­ло­таж!

Ва­ле­ра встре­чал­ся с Юлей в мест­ных гос­ти­ни­цах, ча­ще все­го во вре­мя обе­ден­ных пе­ре­ры­вов. Вско­ре Юля увлек­лась и по­те­ря­ла го­ло­ву. Она со­би­ра­лась оста­вить ре­бён­ка и му­жа, на­ста­ива­ла, что­бы Ва­ле­ра на ней же­нил­ся, и устра­ива­ла ему сце­ны. Ва­ле­ра при­шёл в ужас. Он рас­счи­ты­вал на спо­кой­ную связь, на ни к че­му не обя­зы­ва­ю­щие раз­вле­че­ния, как вдруг всё ста­ло пре­вра­щать­ся в го­лов­ную боль.

Юля пла­ка­ла, рев­но­ва­ла и тре­бо­ва­ла вни­ма­ния. По­том пред­ло­жи­ла рас­стать­ся. Ва­ле­ра сра­зу со­гла­сил­ся, но она вдруг сно­ва за­хо­те­ла преж­них от­но­ше­ний.

Они сно­ва встре­ча­лись, и ссо­ры и слёзы на­ча­лись сно­ва. По­сте­пен­но она вро­де бы взя­ла се­бя в ру­ки, успо­ко­и­лась, и од­наж­ды ска­за­ла:

— Ви­жу, что у нас ни­че­го не по­лу­ча­ет­ся. У ме­ня есть под­ру­га, она не за­му­жем. Да­вай, я вас по­зна­ком­лю.

— Ра­зу­ме­ет­ся, я со­гла­сил­ся, — ска­зал мне Ва­ле­ра. — От та­ких ве­щей я ни­ког­да не от­ка­зы­ва­юсь. Но с этой Юли­ной под­ру­гой я по­пал­ся. Я по­пал­ся ей в зу­бы и силь­но об этом по­жа­лел.

Он по­ка­чал го­ло­вой.

Ва­ле­ра серь­ёз­но от­но­сит­ся к сво­ей охо­те. Не об­ма­ны­вать жен­щин яв­но, не на­ру­шать дан­ное им сло­во — часть ри­ту­а­ла, ко­то­ро­му он всег­да сле­ду­ет. Да, он со­зда­ёт усло­вия для то­го, что­бы жен­щи­ны са­ми се­бя об­ма­ны­ва­ли, но это его не бес­по­ко­ит — в кон­це кон­цов, они де­ла­ют то же са­мое, ког­да при­вле­ка­ют к се­бе муж­чин.

Его ме­тод прост. Зна­ком­ст­во, хоть и че­рез ин­тер­нет, но всё рав­но ста­ро­мод­ное, со­лид­ное, об­ду­ман­ные пись­ма, за­тем встре­ча за чаш­кой ко­фе, за­тем один или два по­хо­да в рес­то­ран и цве­ты. По­до­зре­ваю, что на этой ста­дии жен­щи­на ду­ма­ет, что встре­ти­ла серь­ёз­но­го, на­дёж­но­го че­ло­ве­ка, за­ин­те­ре­со­ван­но­го в том, что­бы со­здать с ней семью.

Ва­ле­ра ска­зал:

— Я всег­да ста­ра­юсь под­дер­жи­вать в ней ощу­ще­ние, что глав­ное в на­ших от­но­ше­ни­ях ещё впе­ре­ди. Что глав­ное? Я не го­во­рю. Всё, что сей­час про­ис­хо­дит, — по­ка не глав­ное. Мы встре­ча­ем­ся, идём в рес­то­ран. Но это не са­мое важ­ное, а са­мое важ­ное впе­ре­ди. И пос­ле то­го, как мы пе­ре­спа­ли, оно всё ещё там — в бу­ду­щем. А что? Что имен­но?

Он за­сме­ял­ся.

— Я на­чал ви­деть­ся с этой Юли­ной под­ру­гой. Про­гул­ки в пар­ке, рес­то­ран. По­том ста­ли встре­чать­ся у ме­ня. Как обыч­но. Но по­том вдруг это про­изо­шло.

— Что?

— Од­наж­ды ут­ром я про­снул­ся и по­нял, что по­пал­ся. Я вы­пил ко­фе, умыл­ся. Ещё вче­ра со мной ни­че­го не бы­ло, и вдруг я чувст­вую, что это во мне за­се­ло.

— Что имен­но? — спро­сил я.

— Я по­нял, что хо­чу ей зво­нить, узна­вать, что она де­ла­ет, что я рев­ную к её бойф­рен­ду. Ты пред­ставь се­бе! Я — рев­ную! Это я-то! В жиз­ни ни­ко­го не рев­но­вал. И это си­дит в каж­дой клет­ке мо­е­го те­ла, а я ни­че­го не мо­гу с этим по­де­лать. И мой мозг боль­ше ни­че­го не кон­тро­ли­ру­ет, на­обо­рот, он тре­бу­ет, что­бы я про­дол­жал схо­дить с ума. Я дол­жен был со­брать в ку­лак всю свою муж­скую гор­дость, что­бы ей не зво­нить. Они та­кие ми­лые, кра­си­вые, но не дай бог ока­зать­ся под вли­я­ни­ем ка­кой-ни­будь из них.

— Они очень кра­си­вые, — ска­зал я. — Зна­ешь, иног­да мне ка­жет­ся, они кра­си­вее внут­ри, чем сна­ру­жи.

Ме­ня за­хлест­ну­ли вос­по­ми­на­ния и, по­до­зре­ваю, вид у ме­ня был пре­глу­пый. Ва­ле­ра усмех­нул­ся.

— Я с то­бой не со­гла­сен. Ду­маю, если снять с жен­щи­ны обо­лоч­ку, там бу­дет чу­до­ви­ще. С клы­ка­ми, ши­па­ми и слю­ной, ко­то­рая ка­па­ет на пол и про­жи­га­ет в нём ды­ры. Всё, че­го она хо­чет, — в те­бя вце­пить­ся. Как толь­ко у них по­яв­ля­ет­ся воз­мож­ность, они устра­ива­ют те­бе ад.

— Это они от стра­ха, — ска­зал я. — Им ка­жет­ся, что их об­ма­нут, не пой­мут и пре­да­дут.

Ва­ле­ра по­смот­рел на ме­ня так, как смот­рят на очень на­ив­но­го че­ло­ве­ка.

— Мо­жет быть, ты и прав на­счёт стра­ха, — ска­зал он. — Они всег­да бо­ят­ся ста­рос­ти, пом­нят, что их вре­мя ухо­дит, с юнос­ти об этом ду­ма­ют. Вот я ста­ла на год стар­ше, мне уже двад­цать один, а те­перь двад­цать че­ты­ре — ка­кой ужас! — трид­цать один — кош­мар! — я уже стар­ше трид­ца­ти, по­том трид­цать пять, пять­де­сят и так да­лее. В ста­рос­ти они окон­ча­тель­но зве­ре­ют, и тог­да-то их при­ро­да и вы­хо­дит на­ру­жу.

Тут ме­ня по­нес­ло. Я ска­зал, что да­же если най­ти са­мую злоб­ную ста­ру­ху, вер­нуть ей кра­со­ту, а по­том по­ка­зать ей ка­ко­го-ни­будь прин­ца и ска­зать — вот он, твой на­всег­да, всег­да бу­дет те­бе ве­рен, — она стрях­нёт с се­бя все свои во­семь­де­сят лет, всю че­пу­ху, ко­то­рая на­ко­пи­лась у неё в ду­ше, и сно­ва ста­нет на­ив­ной дев­чон­кой. А пос­ле это­го я да­же ска­зал, что если есть ад, то в нём поч­ти нет жен­щин.

Он слу­шал ме­ня с изум­ле­ни­ем. А по­том вос­клик­нул:

— Слу­шай, это ве­ли­ко­леп­но! Нет, это, дейст­ви­тель­но, по­тря­са­ю­ще! Я дол­жен это за­пом­нить. Рас­ска­зать та­кое лю­бой ба­бе — и она са­ма на те­бя прыг­нет!

Не ду­маю, что Ва­ле­ра в са­мом де­ле со­би­рал­ся ис­поль­зо­вать мои сло­ва, ведь он ста­ра­ет­ся за­ма­ни­вать жен­щин, фор­маль­но их не об­ма­ны­вая.

На са­мом де­ле та­нец со­блаз­ня­е­мой и со­блаз­ни­те­ля ис­пол­ня­ют они оба. То, как Ва­ле­ра об­ха­жи­ва­ет свою оче­ред­ную под­ру­гу, по­зво­ля­ет ей чувст­во­вать се­бя дра­го­цен­ной дичью и долж­но льстить её са­мо­лю­бию. Она раз­ре­ша­ет се­бе ока­зать­ся сла­бой жерт­вой ко­вар­но­го Ва­ле­ры и из­бе­га­ет от­вет­ст­вен­нос­ти.

Он ушёл, а я остал­ся на ра­бо­те и на­чал при­во­дить в по­ря­док свои за­пи­си. Я был не­ос­то­ро­жен и пе­ре­чи­тал ку­сок ста­ро­го текс­та, то­го, где она в кон­це кон­цов мне по­зво­ни­ла. Ещё про­ш­лой зи­мой она си­де­ла у ме­ня в ма­ши­не, а эта ни­как не нач­нёт­ся. Я по-преж­не­му бо­юсь и хо­чу её уви­деть. Из­ме­ни­лась ли она? Ког­да-то я на­пи­сал рас­сказ о том, что она всег­да оста­нет­ся кра­си­вой.

Ста­рик

«Жизнь укра­ла у ме­ня по­след­ние си­лы, а я так ни­че­го в ней не по­нял», — по­ду­мал он и при­крыл гла­за, что­бы от­дох­нуть. Но под за­кры­ты­ми ве­ка­ми вос­по­ми­на­ния ста­но­ви­лись толь­ко яр­че.

Те, на ко­го он сер­дил­ся, и те, у ко­го он про­сил про­ще­ния, дав­но умер­ли, но для не­го они бы­ли жи­вее, чем лю­ди, про­хо­див­шие ми­мо его ска­мей­ки.

Мир во­круг был блёк­лым. Он успел раз­гля­деть смут­ную фи­гу­ру, но толь­ко до плеч — по­ка его взгляд под­ни­мал­ся, про­хо­жий ушёл.

Не­бо бы­ло вы­со­ким и блед­ным, и солн­це ещё не за­ка­ти­лось. Ско­ро при­дёт си­дел­ка. Как её зо­вут? Ка­жет­ся, она но­сит оч­ки…

«Как хит­ро жизнь вы­са­сы­ва­ет у ме­ня по­след­ние си­лы», — по­ду­мал он и по­чувст­во­вал, что за­бо­лел ука­за­тель­ный па­лец, сжа­тый створ­ка­ми кни­ги, ле­жав­шей у не­го на ко­ле­нях.

Уже ко­то­рый день он вы­хо­дил на про­гул­ку с этой кни­гой, са­дил­ся здесь и вновь ис­кал мес­то, на ко­то­ром преж­де оста­но­вил­ся. Он пы­тал­ся вчи­ты­вать­ся, но сло­ва не скла­ды­ва­лись вмес­те. В кон­це кон­цов, пе­ред тем, как от­дох­нуть, он сно­ва встав­лял па­лец ку­да-то в се­ре­ди­ну кни­ги, до­ка­зы­вая се­бе, что не сдал­ся и про­дол­жит борь­бу.

При­шла си­дел­ка. В оч­ках.

— Я бу­ду вам дик­то­вать мои вос­по­ми­на­ния, а вы за­пи­сы­вай­те, — ска­зал он.

Си­дел­ка по­слуш­но кив­ну­ла, и до­ста­ла план­шет, что­бы пе­ча­тать.

— Уве­ре­на, у вас бы­ла ин­те­рес­ная жизнь, — ска­за­ла она.

— Де­ло не в этом, — ска­зал он. — Жизнь об­ма­ны­ва­ет нас, и я ста­ра­юсь раз­га­дать этот об­ман. Если я нач­ну рас­ска­зы­вать, всё долж­но стать по­нят­ным.

— Да-да, — кив­ну­ла си­дел­ка.

— Я ма­ло но­во­го ви­жу в по­след­нее вре­мя, — ска­зал он, — но это не­важ­но, по­то­му что я боль­ше вспо­ми­наю.

— Ин­те­рес­но, — ска­за­ла си­дел­ка.

По­хо­же, ей дейст­ви­тель­но нра­ви­лось то, что он го­во­рил.

Он вя­ло улыб­нул­ся.

— Рас­ска­жи­те о ка­ком-ни­будь яр­ком со­бы­тии сво­ей мо­ло­дос­ти, — по­про­си­ла си­дел­ка и сму­ти­лась от­то­го, что её сло­ва про­зву­ча­ли шаб­лон­но.

Она, на­вер­ное, стес­ня­лась — всё-та­ки она раз­го­ва­ри­ва­ла с пи­са­те­лем.

Он за­ду­мал­ся.

— Я ро­дил­ся да­ле­ко от­сю­да, — ска­зал он.

— Для ме­ня и Нью-Йорк да­ле­ко, — улыб­ну­лась си­дел­ка.

— В дру­гой стра­не. На­зва­ние вам ни о чём не ска­жет, — про­дол­жил он. — Жил в круп­ном го­ро­де.

— Дав­но хо­те­ла вас спро­сить, от­ку­да у вас этот страш­ный шрам на гру­ди? — спро­си­ла си­дел­ка.

— От но­жа, — ска­зал он.

— От но­жа? — ужас­ну­лась си­дел­ка.

— Да, — ска­зал он, до­воль­ный тем, что она так раз­вол­но­ва­лась. — Я тог­да учил­ся в де­ся­том клас­се. По­шёл в парк с то­ва­ри­щем. У не­го был нож. Мы иг­ра­ли с ним, бро­са­ли нож в зем­лю.

— И ко­неч­но, по­ре­за­лись, — она по­ка­ча­ла го­ло­вой.

— Нет. При­шёл па­рень из со­сед­ней шко­лы. Лет сем­над­ца­ти, стар­ше нас. За­брал у то­ва­ри­ща нож. Вро­де бы со­би­рал­ся по­ка­зать нам ка­кой-то трюк. По­том стал но­жом раз­ма­хи­вать. Ткнул им в мо­е­го то­ва­ри­ща. Тот от­ско­чил — у не­го бы­ла от­лич­ная ре­ак­ция. По­том ткнул в ме­ня. Но я был слиш­ком ум­ным.

— Вы то­же от­ско­чи­ли? — спро­си­ла она.

— Я был слиш­ком ум­ным, — пов­то­рил он. — Я ре­шил, что он не мо­жет быть на­столь­ко глуп, что­бы вот так, ни за что пыр­нуть че­ло­ве­ка.

— И он вас уда­рил но­жом?

Он хмык­нул.

— Ну да, он по­ду­мал: не мо­гу же я быть на­столь­ко ду­ра­ком, что­бы не от­ско­чить.

— А по­том?

— По­том я об­на­ру­жил, что я, ока­зы­ва­ет­ся, внут­ри жид­кий. Ру­баш­ка ста­ла мок­рой. Кровь ухо­ди­ла очень быст­ро, и я сра­зу осла­бел.

— Ужас, — ска­за­ла она. — Вы ис­пу­га­лись?

— Уди­вил­ся, — ска­зал он. — Мно­гое из то­го, что про­ис­хо­дит впер­вые, ка­жет­ся ин­те­рес­ным.

— А по­том?

— По­том бы­ли лю­ди, боль­ни­ца, нар­коз. Нож про­шёл меж­ду лёг­ким и серд­цем. Что­бы я не каш­лял, мне вко­ло­ли ка­кое-то ле­кар­ст­во, но я всё рав­но каш­лял и ни­как не мог оста­но­вить­ся. Мои ро­ди­те­ли раз­ве­лись го­да за три до то­го. Они чуть не по­ми­ри­лись ря­дом с мо­ей по­стелью. Од­нок­лас­сни­цы при­хо­ди­ли ко мне с цве­та­ми, а я был очень ху­дым и не­из­вест­но от че­го чувст­во­вал се­бя ге­ро­ем.

— Вот от­ку­да у вас шрам, — ска­за­ла она.

Он опять хмык­нул.

— Не столь­ко от но­жа, сколь­ко от са­мой опе­ра­ции. Вра­чи бы­ли те ещё. За­ши­ва­ли толс­тен­ны­ми нит­ка­ми.

Он за­мол­чал.

— К ва­ше­му со­се­ду на­про­тив се­год­ня при­ез­жа­ли, — ска­за­ла си­дел­ка.

— Кто? — спро­сил он.

— Жен­щи­на, кра­си­вая. По­хо­жая на не­го. Это его дочь?

— Вы­со­кая, со свет­лы­ми во­ло­са­ми?

— Да.

— Дочь. Она при­ез­жа­ет че­ты­ре ра­за в год. Зна­чит, уже осень.

— Мо­жет быть, пой­дём до­мой? — пред­ло­жи­ла она. — На­чи­на­ет тем­неть.

— До­мой, — за­ду­мал­ся он. — У ме­ня се­год­ня та­кое чувст­во, что ско­ро я что-то пой­му. Для че­го я жил? По­че­му этот ду­рень тог­да не по­пал мне в серд­це? В каж­дом сло­ве мо­жет быть под­сказ­ка. Вот вы ска­за­ли «до­мой», и мне по­ка­за­лось…

— Что?

— Ска­жи­те это ещё раз, — ска­зал он.

Она улыб­ну­лась и внят­но пов­то­ри­ла:

— Пой­дём до­мой.

— До­мой, — за­дум­чи­во пов­то­рил он. В каж­дом сло­ве мог­ла быть под­сказ­ка. — Из­ви­ни­те, на­вер­ное, это глу­по вы­гля­дит.

— Не глу­по, — ска­за­ла она.

Тог­да он впер­вые взгля­нул на неё вни­ма­тель­но.

— Сни­ми­те оч­ки, — по­тре­бо­вал он.

Она сня­ла оч­ки, и он с ми­ну­ту смот­рел на неё.

— Не мо­жет быть, — на­ко­нец ска­зал он.

— Да, — ска­за­ла она.

— Не мо­жет быть. Во­круг ме­ня все дав­но умер­ли.

— Я не умер­ла.

— У ме­ня бред?

— Со­всем на­обо­рот.

— Я не по­ни­маю. — ска­зал он.

— Пом­нишь твои сти­хи обо мне? — спро­си­ла она.

— Смут­но. Ка­жет­ся, это бы­ла про­за.

— Солн­це са­дит­ся. Пой­дём до­мой?

— Пой­дём… Но ведь это не дом, а боль­нич­ная па­ла­та.

— Знаю, — она улыб­ну­лась. — Я же здесь ра­бо­таю, ты за­был?

— Дав­но?

— Уже дав­но. Сна­ча­ла уби­ра­ла, по­том по­шла на кур­сы. Мне раз­ре­ша­ли рань­ше ухо­дить с ра­бо­ты, что­бы я успе­ва­ла учить­ся. Те­перь вот ста­ла си­дел­кой.

Они по­шли к зда­нию со­всем мед­лен­но. Од­ной ру­кой он дер­жал­ся за неё, а дру­гой ка­тил пе­ред со­бой спе­ци­аль­ную шту­ку с ко­лё­си­ка­ми, на ко­то­рую опи­рал­ся.

За­ро­зо­вев­шая от за­ка­та кни­га оста­лась на ска­мей­ке.

«Пусть пти­цы не­бес­ные вы­клё­вы­ва­ют из неё бук­вы…» — по­ду­мал он.

— По­че­му ты вы­гля­дишь ещё мо­ло­же, чем тог­да?

— Пом­нишь, ты дал мне свои сти­хи. Я их про­чи­та­ла, и что-то со мной слу­чи­лось.

— При­чём здесь… — на­чал бы­ло он и оста­но­вил­ся.

— …Мне ни­кто ни­ког­да пи­сал та­ких слов, и я уже ду­ма­ла, что ни­ког­да не на­пи­шет, — го­во­ри­ла она, ка­чая го­ло­вой. — Я дол­го жи­ла эти­ми сло­ва­ми и пе­ре­ста­ла ста­реть. Да­же по­мо­ло­де­ла не­мно­го. Вот и всё.

Он об­ду­мы­вал то, что она ска­за­ла.

— Сам не знаю, что на ме­ня тог­да на­шло, — ска­зал он. — Ну ко­неч­но, я был влюб­лён… А ты те­перь, зна­чит, не ста­ре­ешь. Ин­те­рес­но.

— Да, ин­те­рес­но, — она улыб­ну­лась и по­жа­ла од­ним пле­чом, тем, на ко­то­рое он не опи­рал­ся.

— По­ни­ма­ешь, жизнь за­бра­ла у ме­ня по­след­ние си­лы, а я ни­че­го не успел в ней по­нять, — ска­зал он. — Я хо­чу ещё по­про­бо­вать, мо­жет быть, ещё успею.

— Мо­ло­дец, что не сда­ёшь­ся! — по­хва­ли­ла его она. — А что за кни­гу ты чи­тал?

Он хо­тел бы­ло от­ве­тить, но вдруг ис­пу­гал­ся, что не смо­жет вспом­нить на­зва­ния, и про­мол­чал.

В ко­ри­до­ре бы­ло ти­хо, и дверь в па­ла­ту боль­ше не скри­пе­ла. Ка­жет­ся, они со­из­во­ли­ли сма­зать за­мок.

Он при­сел на кро­вать, на­блю­дая за тем, как она вклю­ча­ет свет и за­дёр­ги­ва­ет за­на­вес­ки.

— Ты ещё пом­нишь свои сти­хи? — спро­си­ла она.

— Про­зу, — ма­ши­наль­но по­пра­вил он её и вспом­нил:

«…что за чу­до пле­щет­ся у ме­ня под рес­ни­ца­ми и не да­ёт мне с до­сто­инст­вом встре­тить смерть, с ко­то­рой я со­би­рал­ся по­дру­жить­ся. На­ука утверж­да­ет, что это чу­до — жен­щи­на. Она жи­вёт в та­ких ми­рах, в ко­то­рых, ока­зы­ва­ет­ся, мо­гу жить и я, но я ни­че­го об этом не знал, по­ка вдруг не за­гля­дел­ся на неё, и не об­на­ру­жил се­бя сре­ди цвет­ных ка­меш­ков на её гру­ди…»

— Это бы­ло не­пло­хо, — ска­зал он. — Я до те­бя ни­ког­да так не пи­сал. Что-то ты тог­да со мной сде­ла­ла, и я стал по­этом.

Это что-то те­перь све­ти­лось в ней из­нут­ри и де­ла­ло её ко­жу фар­фо­ро­вой. Он дол­го мед­лил, но по­том всё-та­ки за­гля­нул в её гла­за и за­дох­нул­ся от удив­ле­ния.

«Я всё ещё по­ме­ща­юсь в них це­ли­ком, вмес­те со всей сво­ей не­ле­пой жизнью. В этих гла­зах мне хва­тит ме­с­та, что­бы на­блю­дать за звёз­да­ми, и до­пи­сать кни­ги, и по­стро­ить дом».

— Что это в те­бе све­тит­ся? — по­до­зри­тель­но спро­сил он.

— Ты всё ещё раз­го­ва­ри­ва­ешь как ста­рик, — ска­за­ла она и улыб­ну­лась.

Ему нра­ви­лась эта её но­вая ма­не­ра улы­бать­ся.

«Смерть, где твоё жа­ло?»

Ва­ле­ра

— По­че­му Юля пред­ло­жи­ла по­зна­ко­мить те­бя со сво­ей под­ру­гой? — спро­сил я Ва­ле­ру.

Он по­сту­чал по лбу паль­цем.

— Кто зна­ет, что у них в го­ло­вах. Учти — я не пы­та­юсь их по­нять.

— На­вер­ное, она на­де­я­лась, что ты не за­хо­чешь зна­ко­мить­ся, — пред­по­ло­жил я. — По­хо­же, она те­бя всё ещё лю­би­ла. И её му­чи­ла ви­на пе­ред деть­ми и му­жем. Она за­ра­нее рев­но­ва­ла те­бя к под­ру­ге и се­бя этим на­ка­зы­ва­ла.

Ва­ле­ра по­жал пле­ча­ми.

— Я в эти деб­ри не ле­зу, — ска­зал он. — Что там она ду­ма­ла, мы ни­ког­да не узна­ем. Её под­ру­гу зва­ли На­та­ша. Сим­па­тич­ная, но я ви­дал и кра­си­вее. Фи­гу­ра, прав­да, у неё хо­ро­шая, ров­ные но­ги, ни­че­го не мо­гу ска­зать. В Моск­ве она бы­ла ар­хи­тек­то­ром, а здесь за­ни­ма­лась бух­гал­те­ри­ей. Ни де­тей, ни му­жа. Ка­кой-то бойф­ренд.

— На­вер­ное, на­де­я­лась вый­ти за­муж, — ска­зал я.

Ва­ле­ра по­жал пле­ча­ми.

— Да они все хо­тят за­муж. Я на­чал ви­деть­ся с На­та­шей, и вдруг по­чувст­во­вал, что её люб­лю. И пред­став­ля­ешь, в это вре­мя Юля пред­ло­жи­ла с ней сно­ва встре­чать­ся. Ты ме­ня зна­ешь, я от та­ко­го не от­ка­зы­ва­юсь. Ме­ня очень за­во­ди­ло, что у ме­ня связь с обе­и­ми, при­чем я упро­сил их скры­вать это друг от дру­га. Ты се­бе не пред­став­ля­ешь, как это под­ни­ма­ет са­мо­оцен­ку.

Тем вре­ме­нем На­та­ша на­ду­ма­ла рас­ста­вать­ся со сво­им бойф­рен­дом, и ей на­до бы­ло сроч­но най­ти но­вое при­ста­ни­ще. Она хо­те­ла уй­ти от не­го ко мне, а я ещё был не раз­ве­дён. Мы с же­ной дейст­ви­тель­но со­би­ра­лись разъ­ез­жать­ся, хо­тя и не то­ро­пи­лись, но здесь На­та­ша со­вер­ши­ла клас­си­чес­кую жен­скую ошиб­ку. Она ста­ла за ме­ня ре­шать, как я дол­жен по­сту­пать. Да­вай, мол, по­быст­рее, я не хо­чу быть в не­опре­де­лён­нос­ти. Что-то вро­де это­го.

— То есть ты тя­нул, а она то­ро­пи­ла?

— Я не тя­нул. Но как толь­ко я по­чувст­во­вал, что она на ме­ня да­вит, я на­чал со­про­тив­лять­ся. Мы же с то­бой по­ни­ма­ем ба­бу. Она ре­ша­ет свои про­бле­мы, но при этом го­во­рит, что ре­ша­ет их для нас обо­их. Но я-то знаю, что преж­де все­го они ду­ма­ют о се­бе. Жи­ви со мной, обес­пе­чи­вай ме­ня день­га­ми.

— А в от­вет?

— А в от­вет я бу­ду да­вать те­бе счастье. Что-то вро­де это­го. Они счи­та­ют, что это нор­маль­но. Я тог­да был по уши в неё влюб­лён, и мне тог­да за­хо­те­лось от неё де­тей. До это­го я да­же не знал, что му­жик мо­жет хо­теть иметь де­тей. Она бы­ла в ши­кар­ной фор­ме, и я хо­тел от неё ре­бён­ка. Но её дав­ле­ние на ме­ня сра­зу всё раз­вер­ну­ло.

— Как имен­но?

— Я стал ра­бо­тать, что­бы от это­го чувст­ва из­ба­вить­ся. Я на­чал в се­бе это чувст­во уби­вать. Что бы­ло очень не­прос­то.

— Убил?

— За­да­вил и из­нич­то­жил. Рас­топ­тал. Вско­ре вы­яс­ни­лось, что она ду­ра. Сам по­ду­май — ка­кая нор­маль­ная ба­ба ста­нет под­сте­ре­гать те­бя пос­ле ра­бо­ты? Я ей го­во­рю — че­го ты от ме­ня хо­чешь? А она — ну ты же ме­ня лю­бишь! Я го­во­рю: не­важ­но, мо­жет быть, уже нет. Кста­ти, я ей не рас­прост­ра­нял­ся на те­му сво­их чувств. Она мне го­во­рит — за­то я те­бя люб­лю так силь­но, что это­го хва­тит на нас дво­их. Пред­став­ля­ешь?

— Да.

— Мне это труд­но по­нять. Раз­ве лю­бя­щая жен­щи­на мо­жет так де­лать? Пред­ставь се­бе — ты вы­хо­дишь с ра­бо­ты, и те­бя ждёт ка­кая-то ба­ба. И каж­дый день все ви­дят, что она те­бя ждёт. Я стал за­дер­жи­вать­ся, вы­би­рал мо­мент, ког­да мож­но бу­дет не­за­мет­но уй­ти. Так что у этой ис­то­рии не бы­ло хо­ро­ше­го кон­ца. Мо­жет быть, она во­об­ще не про лю­бовь.

— А если бы ты по­ве­рил, что она те­бя лю­бит?

— Смот­ри, я тог­да был же­нат, а она бы­ла с бойф­рен­дом. Юля мне так про неё и го­во­ри­ла — На­та­ша жи­ла пять лет с бойф­рен­дом, а сей­час они рас­хо­дят­ся. По ка­кой при­чи­не — мне не­из­вест­но. Что мне го­во­ри­ла На­та­ша, да­же не сто­ит об­суж­дать. На­сто­я­щую при­чи­ну мы не узна­ем. По­то­му что, в прин­ци­пе, Алёш­ка, я им не ве­рю. Это ме­ня жизнь на­учи­ла. Всё, что бы ни го­во­ри­лось из бабь­их уст, — я всё став­лю под со­мне­ние.

— У те­бя так всег­да бы­ло?

— Ну, я дав­но был скеп­тик в этом пла­не, и жизнь мне всег­да до­ка­зы­ва­ла, что я прав. С од­ной сто­ро­ны, ты про­игры­ва­ешь — не по­лу­ча­ешь в пол­ной ме­ре ра­дос­ти от об­ще­ния с жен­щи­ной, но ведь и па­дать по­том не очень боль­но. Я шёл по жиз­ни, ми­ни­ми­зи­руя боль. Мень­ше ра­до­вал­ся, но и не стра­дал слиш­ком силь­но.

— Ты ни­ко­му се­бя не хо­тел до­ве­рять.

— Ну да. И по сей день у ме­ня есть ка­кая-то гра­ни­ца, за ко­то­рую я ба­бу не пус­каю. Ну не об­на­жа­юсь я пе­ред ни­ми.

— Пом­нишь, ты го­во­рил, что те­бе нуж­но бы­ло дер­жать се­бя в ру­ках, что­бы ей не зво­нить? А что бы­ло бы, если бы ты не дер­жал се­бя в ру­ках?

— Пол­ная муть! Пред­ставь, ты при­хо­дишь на ра­бо­ту, а все мыс­ли ею за­ня­ты. Мне ка­за­лось, все во­круг ви­дят: вот при­шёл иди­от. Я не мог ни­че­го де­лать, я хо­тел знать, чем она за­ни­ма­ет­ся! Ка­кое у неё на­стро­е­ние? Счаст­ли­ва ли она? Как она оде­та? Я хо­тел слы­шать её го­лос. Это бы­ло как на­важ­де­ние. Я силь­ный че­ло­век и мо­гу быть твёр­дым, как же­ле­зо. И она это же­ле­зо раз­би­ла! Но я со­брал се­бя из кус­ков. Че­рез не­де­лю я уже мог ра­бо­тать.

— Так быст­ро от это­го из­ба­вил­ся?

— Нет, что ты, это во мне си­де­ло боль­ше двух лет. Но че­рез не­де­лю я из­ба­вил­ся от за­ви­си­мос­ти и пол­ностью се­бя кон­тро­ли­ро­вал. Я ска­зал се­бе: жизнь про­дол­жа­ет­ся, и будь до­бр жить даль­ше.

— А вдруг ты упус­тил свой шанс?

— Пос­ле то­го, как она ме­ня пре­сле­до­ва­ла? Мне при­шлось при­гро­зить ей по­ли­ци­ей.

— Чем? — уди­вил­ся я.

— По­ли­ци­ей! Она не да­ва­ла мне про­хо­да. Что мне бы­ло де­лать? Я ска­зал, что вы­зо­ву по­ли­цию. Она пе­ре­пу­га­лась, по­то­му что зна­ла, что я че­ло­век сло­ва и свои обе­ща­ния вы­пол­няю. Она пе­ре­ста­ла ме­ня встре­чать, толь­ко при­сы­ла­ла ка­кие-то пись­ма. Я их, ко­неч­но, не чи­тал. По­том пе­ре­ста­ла при­сы­лать пись­ма, и ско­ро ста­ло по­нят­но по­че­му.

— По­че­му?

— Как-то я уви­дел её на ули­це. Она бы­ла вмес­те с Юлей. Уве­рен, они ме­ня то­же ви­де­ли, но обе по­ста­ра­лись сде­лать вид, что ни­че­го не за­ме­ча­ют. Мне ста­ло по­нят­но, что они раз­бол­та­ли друг дру­гу то, что с ни­ми бы­ло, и вы­яс­ни­ли, что я имел их обе­их. Вот и верь пос­ле это­го их обе­ща­ни­ям.

Он за­сме­ял­ся.

— Ду­маю, они ещё боль­ше по­дру­жи­лись, об­суж­дая, ка­кой я не­го­дяй. Пусть уте­ша­ют­ся за мой счёт.

— Раз по­го­ня за ни­ми так для те­бя важ­на, зна­чит, ты от них за­ви­сишь.

Он по­жал пле­ча­ми.

— До­пус­тим…

— С не­дав­них пор у ме­ня воз­ни­ка­ет стран­ное ощу­ще­ние, ког­да я пы­та­юсь по­нять, как устро­е­ны вза­и­мо­от­но­ше­ния муж­чин и жен­щин. Их вза­им­ная за­ви­си­мость, не­за­щи­щён­ность друг пе­ред дру­гом буд­то вы­яв­ля­ют ка­кой-то за­мы­сел. Ду­маю, мы ве­дём ду­рац­кую жизнь во­пре­ки то­му, ка­ки­ми мы со­зда­ны.

— Со­гла­сен, — ска­зал Ва­ле­ра. — За­мы­сел хо­ро­ший, но экс­плу­а­та­ция хро­ма­ет.

Ика

Я спал в не­удоб­ной по­зе, и мне снил­ся сон, в ко­то­ром я был дру­гом гос­по­ди­на Эдо, вмес­те с ним участ­во­вал в его пи­руш­ках, при­ни­мал гос­тей и по­се­ти­те­лей. Я знал и дру­гие его увле­че­ния. Од­наж­ды к гос­по­ди­ну Эдо при­ве­ли жен­щи­ну, по име­ни Ика, ко­то­рая про­ве­ла с ним ночь. Не­боль­шое при­клю­че­ние, да­же не при­клю­че­ние, а кро­шеч­ный эпи­зод в жиз­ни гос­по­ди­на Эдо. На­ут­ро, вый­дя из сво­их по­ко­ев, он пе­ре­гля­нул­ся со мной улы­ба­ясь, и я улыб­нул­ся ему в от­вет. Жен­щи­на по име­ни Ика не бы­ла кра­са­ви­цей. Я уви­дел, что она смот­ре­ла на гос­по­ди­на Эдо стро­го, не одоб­ряя то, что меж­ду ни­ми про­изо­шло, и, го­во­ря с ним, по­зво­ля­ла се­бе не­ко­то­рое вор­ча­ние. Гос­по­дин Эдо был сни­схо­ди­те­лен к ней, и она не бы­ла на­ка­за­на. Че­рез не­ко­то­рое вре­мя гос­по­ди­на Эдо вы­зва­ли к ми­нист­ру, ко­то­рый, при­драв­шись к ка­кой-то ме­ло­чи, ли­шил его всех пос­тов и по­са­дил в тем­ни­цу. Так на­ча­лись дол­гие го­ды его за­клю­че­ния. Гос­по­ди­ну Эдо бы­ли раз­ре­ше­ны ко­рот­кие по­се­ще­ния, и я, как его вер­ный друг, при­хо­дил к не­му раз в три ме­ся­ца. Жен­щи­на Ика на­про­си­лась од­наж­ды со мной, и я не стал ей от­ка­зы­вать, ре­шив, что вре­да от это­го не бу­дет. Так она узна­ла до­ро­гу к тем­ни­це, а по­том при­шла са­ма, и вто­рой раз, и тре­тий, и уже при­хо­ди­ла по­сто­ян­но, до­саж­дая гос­по­ди­ну Эдо сво­им вор­ч­ли­вым бес­по­койст­вом о том, что он не­важ­но вы­гля­дит и пло­хо вы­сы­па­ет­ся. Про­шло лет де­сять, и жен­щи­на Ика со­шла с ума. Что­бы обез­опа­сить дру­гих и её же са­му от её без­умия, её при­вя­за­ли к боль­шой де­ре­вян­ной ра­ме, в ко­то­рой ру­ки бы­ли рас­ки­ну­ты, а но­ги оста­ва­лись сво­бод­ны. Она шла по ули­це с этой ра­мой, рас­пя­тая, и добрые лю­ди иног­да да­ва­ли ей по­есть. Я, ста­рый к то­му вре­ме­ни че­ло­век, из­ред­ка со­гла­шал­ся на её прось­бы и сно­ва брал её с со­бой к гос­по­ди­ну Эдо, ко­то­ро­го я уже на­чал за­бы­вать. А она шла со мной мол­ча, ни­че­го не ви­дя пе­ред со­бой, но в тем­ни­це пре­о­бра­жа­лась, раз­го­ва­ри­ва­ла, спра­ши­ва­ла гос­по­ди­на Эдо о здо­ровье и о том, хо­ро­шо ли он спит. Шли го­ды, гос­по­ди­на Эдо на­ко­нец вы­пус­ти­ли. На пус­той пло­ща­ди его ожи­да­ла жен­щи­на Ика, и, как мне ка­жет­ся, там же был и я. Она смот­ре­ла на гос­по­ди­на Эдо с лю­бовью, а у не­го за­дро­жа­ли гу­бы. Тог­да за­хо­те­лось за­пла­кать и мне, но гла­за мои оста­ва­лись су­хи­ми, из-за че­го я про­снул­ся.

Се­мён

Де­кабрь, пас­мур­но всю по­след­нюю не­де­лю. Вы­хо­дишь на ули­цу и пы­та­ешь­ся уви­деть хоть что-ни­будь тёп­лое, луч­ше все­го зо­ло­тое, осве­щён­ное сол­неч­ным све­том. Иног­да мне ка­жет­ся, что всё кру­гом се­рое от­то­го, что у ме­ня что-то с гла­за­ми.

Се­мёну, мо­е­му со­се­ду по подъ­ез­ду семь­де­сят три го­да. Ле­том он раз­гу­ли­ва­ет по дво­ру в рас­тя­ну­той до се­ре­ди­ны гру­ди тельняш­ке и обо­жа­ет, ког­да его спра­ши­ва­ют его о рус­ском спец­на­зе, к ко­то­ро­му он ни­ка­ко­го от­но­ше­ния не име­ет. По про­фес­сии он фи­зик и ма­те­ма­тик, дваж­ды док­тор на­ук, а по по­ве­де­нию — ху­ли­ган и ма­тер­щин­ник.

Его под­ру­га, пре­по­да­ва­тель­ни­ца му­зы­ки из Пе­тер­бур­га, уеха­ла в Ман­хат­тан на кон­церт со­вре­мен­но­го джа­за, и он за­шёл ко мне. Он дол­го рас­ска­зы­вал про ма­те­ма­ти­чес­кие за­да­чи, ко­то­рые он ког­да-то ре­шал, и под­роб­но объ­яс­нял, ка­кой он ге­ний.

А по­том сам се­бе при­ка­зал:

— До­ста­точ­но хва­стать­ся на се­год­ня!

Он под­нял­ся, что­бы уй­ти, но я его удер­жал:

— Слу­шай, я ра­бо­таю над од­ним текс­том. В нём бу­дет три слоя, или уров­ня — не знаю, как их пра­виль­но на­зы­вать. Пер­вый — ро­ман­ти­чес­кий, и да­же мис­ти­чес­кий. Вто­рой — бы­то­вой, но сквозь не­го долж­ны про­све­чи­вать бо­лее важ­ные ве­щи. О треть­ем я не хо­чу го­во­рить, он во­об­ще во-мно­гом бу­дет со­сто­ять из умол­ча­ний. Так вот, один из ге­ро­ев вто­ро­го слоя раз­ра­бо­тал тех­но­ло­гию то­го, как уха­жи­вать за жен­щи­на­ми. Он го­во­рит, что ве­ро­ят­ность успе­ха для его ме­то­да при­мер­но двад­цать пять про­цен­тов…

— Че­пу­ха! — за­кри­чал Се­мён. — Ве­ро­ят­ность мож­но сде­лать на­мно­го вы­ше. С жен­щи­на­ми толь­ко наг­лость нуж­на…

— По­до­жди… Ему хва­та­ет двад­ца­ти пя­ти. Он ду­мал, что всё, что ему нуж­но знать о жен­щи­нах, он уже о них зна­ет. И вдруг с ним слу­чи­лась од­на ис­то­рия…

Мне хо­те­лось узнать мне­ние Се­мё­на о том о про­ко­ле, ко­то­рый слу­чил­ся с Ва­ле­рой. Бы­ло ли это слу­чай­ностью? Мне ка­за­лось, что На­та­ша в чём-то по­ня­ла Ва­ле­ру луч­ше, чем он сам се­бя. Воз­мож­но, она ви­де­ла то, что нуж­на ему, но он сам это­го не уви­дел.

Но Се­мён ме­ня опять пе­ре­бил.

— На Риж­ском взморье бы­ла ули­ца, по ко­то­рой все хо­ди­ли ве­че­ром гу­лять. И я шёл ту­да, что­бы до­ка­зать на спор, что мо­гу охму­рить лю­бую де­вуш­ку. Это бы­ла на­сто­я­щая ли­ри­чес­кая охо­та…

— Я те­бе хо­чу рас­ска­зать об этом че­ло­ве­ке… — на­ста­ивал я.

— Он из се­бя что пред­став­ля­ет? Он хо­тя бы за­щи­тил дис­сер­та­цию? — спро­сил Се­мён.

— Он на­чи­тан­ный, хо­ро­шо вы­гля­дит…

— На­чи­тан­ный! — Се­мён рас­хо­хо­тал­ся опер­ным сме­хом. — Да та­ких пол­но! А все по­доб­ные ме­то­ды — чушь. Здесь нуж­на на­сто­я­щая те­о­рия. Ты пой­ми, жен­щи­ны вы­нуж­де­ны от­но­сить­ся ко все­му ос­то­рож­но. Ты в край­нем слу­чае мо­жешь за­ра­бо­тать трип­пер. А она мо­жет за­бе­ре­ме­неть! По­это­му они рис­ку­ют боль­ше. А те, ко­то­рые при­ду­мы­ва­ют вся­кие ме­то­ды, — за­ни­ма­ют­ся ерун­дой. При­ро­да за­ло­жи­ла два ин­стинк­та в че­ло­ве­ке. Пер­вый — про­дол­же­ние ро­да, ко­то­рое, если разо­брать его по час­тям, — смеш­ная вещь, хо­тя и за­ни­ма­ет та­кое мес­то в ис­кус­ст­ве… Вто­рой ин­стинкт — под­дер­жа­ние жиз­ни, то есть еда…

— Я всё те­бе пы­та­юсь рас­ска­зать про это­го че­ло­ве­ка, — ска­зал я. — По­ни­ма­ешь, он всег­да чувст­во­вал се­бя за­щи­щён­ным, и вдруг…

— Да, — ска­зал Се­мён. — Я те­бя по­ни­маю.

Но гла­за у не­го так и го­ре­ли. Ког­да в нём ки­пит во­об­ра­же­ние, он не мо­жет удер­жи­вать в се­бе пар. Од­на­ко я ре­шил по­пы­тать­ся.

— …и вдруг он не­ожи­дан­но для се­бя влю­бил­ся, и два го­да его жиз­ни пре­вра­ти­лись…

— Я бы на тво­ём мес­те во­об­ще не стал бы ин­те­ре­со­вать­ся его ме­то­да­ми! — ска­зал Се­мён. — Че­ло­век слиш­ком субъ­ек­тив­но су­дит о лю­дях и в осо­бен­нос­ти о сек­се. Если б ты хоть на ми­ну­точ­ку мог над этим под­нять­ся, но это не­ве­ро­ят­но труд­но! То, че­го муж­чи­на до­би­ва­ет­ся от жен­щи­ны, — сме­хотвор­но. Сла­ва бо­гу, в от­ли­чие от жи­вот­ных лю­ди это хоть как-то по­э­ти­зи­ру­ют: пи­шут кар­ти­ны, сти­хи, му­зы­ку и так да­лее. Но на са­мом де­ле это ра­бо­та­ет всё тот же глу­пей­ший ин­стинкт. То, чем ты за­ин­те­ре­со­вал­ся, — смеш­но, а все ма­ни­пу­ля­ции, ко­то­рый он мог при­ду­мать, — глу­пы. Но ведь и я в той же са­мой ло­вуш­ке, что и осталь­ное че­ло­ве­чест­во!

Се­мё­на это, по­нят­ное де­ло, уни­жа­ло.

— По­ду­май — у ме­ня два выс­ших об­ра­зо­ва­ния, две док­тор­ских дис­сер­та­ции, я ра­бо­тал в сек­рет­ной ла­бо­ра­то­рии, но в от­но­ше­нии сек­са я боль­ше по­хож на куз­не­чи­ка, чем на ги­ган­та мыс­ли, ка­ко­вым я в пер­вую оче­редь и яв­ля­юсь, и боль­ше, чем на ан­ге­ла, ка­ко­вым я яв­ля­юсь во вто­рую оче­редь… Прав­да, в Биб­лии на­пи­са­но, что ан­ге­лы схо­ди­ли с не­ба, лю­би­ли зем­ных жен­щин и по­рож­да­ли ве­ли­ка­нов. Это я о сво­ей Лен­ке го­во­рю и о се­бе, ты хо­тя бы по­нял мою шут­ку? Но всё это не­ве­ро­ят­но глу­по…

Он пе­ре­вёл дух.

— Я те­бе ещё глу­пее ис­то­рию на­пом­ню, — быст­ро ска­зал я. — Дан­те ви­дел свою Бе­ат­ри­че два или три ра­за…

— Что не по­ме­ша­ло ему иметь семью и ку­чу де­тей! — вос­клик­нул Се­мён. — Че­ло­век по­э­ти­зи­ру­ет свои чувст­ва. Тем бо­лее че­ло­век об­ра­зо­ван­ный.

— По­че­му же тог­да че­ло­век не по­э­ти­зи­ру­ет еду? — спро­сил я.

— Бы­ва­ют и та­кие ши­зи­ки, — за­сме­ял­ся Се­мён.

Он под­нял­ся.

— Ну я по­шел. А вся его тех­но­ло­гия — че­пу­ха.

— Я так и не рас­ска­зал, что с ним про­изо­шло.

Се­мен по­жал пле­ча­ми.

— На­вер­ня­ка у не­го по­еха­ла кры­ша, — ска­зал он. — Че­ло­век — хруп­кое су­щест­во. Сто­ит толь­ко на­чать на­ру­шать об­щеп­ри­ня­тые пра­ви­ла, ко­то­рые обыч­но да­же не на­до объ­яс­нять, как ты по­па­да­ешь в мель­ни­цу.

— Ка­кие пра­ви­ла? — за­ин­те­ре­со­вал­ся я.

— Пы­тать­ся за­лезть в эту глу­би­ну или под­хо­дить к ней ци­нич­но. Пре­вра­щать­ся в жи­вот­ное, ко­то­рое бро­са­ет­ся на всех под­ряд, и так да­лее. Всё это, с од­ной сто­ро­ны, очень слож­но, а с дру­гой сто­ро­ны, на­столь­ко при­ми­тив­но, что ши­то бе­лы­ми нит­ка­ми.

Он по­шёл к две­ри и на по­ро­ге обер­нул­ся.

— Но лезть ту­да, что­бы под­нять­ся над этим? Ни один че­ло­век не под­ни­мет­ся, и вот этот тип, ви­дишь, по­пал­ся. Я мо­гу по­тра­тить го­ды, всё кра­си­во раз­ло­жить в ря­ды Фурье или, до­пус­тим, Да­лам­бе­ра, а прой­дёт ми­мо ме­ня кра­си­вая школь­ни­ца, и мне ко­нец. Я ся­ду пи­сать сти­хи, пе­ре­ста­ну ку­шать и, мо­жет быть, на­ло­жу на се­бя ру­ки. Или да­же на те­бя.

Мы по­сме­я­лись.

— Всё, я по­шел, — ска­зал он. — У ме­ня Ри­чард один в квар­ти­ре, а у ме­ня к не­му чис­тая, пла­то­ни­чес­кая лю­бовь.

Ри­чард — это его пёс, рет­ри­вер шо­ко­лад­но­го цве­та.

Од­наж­ды Се­мён мне рас­ска­зал, как его по­ра­зи­ло, как ра­зум­но всё в ми­ре устро­е­но. Да­же прос­тая во­да об­ла­да­ет уни­каль­ны­ми свойст­ва­ми: при охлаж­де­нии она рас­ши­ря­ет­ся. Бла­го­да­ря это­му ре­ки и озёра не про­мер­за­ют до дна. А из-за то­го, что снег име­ет бе­лый цвет, он не та­ет ле­том в го­рах и в по­ляр­ных ши­ро­тах.

— Лю­бой жи­вой лист по­треб­ля­ет уг­ле­кис­лый газ, ко­то­рый, в об­щем-то, вре­ден для жиз­ни. Про­ис­хо­дит син­тез лу­чей солн­ца, во­ды и уг­ле­кис­ло­го га­за — и со­зда­ёт­ся жи­вая ма­те­рия. Лист­ки пре­вра­ща­ют­ся в де­ре­во, и эту зе­лень по­том жрут ско­ты и при­бав­ля­ют в ве­се. Хо­тя на са­мом де­ле ра­бо­та­ет здесь це­поч­ка фор­мул. Хи­ми­чес­кие ре­ак­ции, свойст­ва во­ды — всё ак­ку­рат­но под­ве­ше­но на не­сколь­ких ко­эф­фи­ци­ен­тах. Из­ме­ни лю­бую ме­лочь — и всё на­кро­ет­ся! Зе­лень пре­вра­ща­ет­ся в нефть, вся­кие во­до­рос­ли и са­ла­ты, ко­то­рые едят та­кие, как ты, а так­же в ба­ра­нов и верб­лю­дов, ко­то­рых та­кие, как ты, то­же едят. А без рас­те­ний сол­неч­ные лу­чи ты усва­ивать не в со­сто­я­нии. Мо­жешь зад­ни­цу вы­ста­вить в ок­но, но уг­ле­кис­лый газ не бу­дет усва­ивать­ся. Я это не­од­но­крат­но про­бо­вал.

— Не на­чи­на­ет­ся фо­то­син­тез? — за­сме­ял­ся я.

— Нет, — ска­зал он и то­же рас­сме­ял­ся. — По­крас­не­ет в край­нем слу­чае. Но не от сты­да, ко­неч­но! Так что энер­гию ты мо­жешь по­гло­щать толь­ко ак­ку­му­ли­ро­ван­ную в еде. Возь­мём Зем­лю — это прос­то изу­ми­тель­но. Она вра­ща­ет­ся, есть ат­мо­сфе­ра. Есть маг­нит­ное по­ле! Ты же зна­ешь, я его ког­да-то ис­сле­до­вал. У Ве­не­ры, стро­е­ние ко­то­рой, меж­ду про­чим, по­хо­же на зем­ное, маг­нит­но­го по­ля поч­ти нет. Убе­ри его — в те­че­ние де­ся­ти лет на Зем­ле поч­ти ни­че­го жи­во­го не оста­нет­ся. Или вот, возь­мём Солн­це. Фак­ти­чес­ки это газ, ко­то­рый дер­жит маг­нит­ное по­ле. Маг­нит­ные ли­нии — они как ре­зин­ки, сквозь ко­то­рые иног­да про­ры­ва­ют­ся про­ту­бе­ран­цы. Всё сде­ла­но так кра­си­во и точ­но, что это мож­но ста­вить в му­зей, а осталь­ные экс­по­на­ты вы­бро­сить.

— Как ты ду­ма­ешь, ис­кус­ст­во иг­ра­ет в этом ка­кую-то роль?

— На ка­ком-то уров­не. В част­нос­ти, эта са­мая лю­бовь по­ло­вая яв­ля­ет­ся ис­точ­ни­ком вдох­но­ве­ния. Но, мо­жет быть, та­кая же му­зы­ка как-то зву­чит и в выс­ших сфе­рах. По­ни­ма­ешь? Вра­ща­ют­ся пла­не­ты и со­зда­ют му­зы­ку. И те, у ко­го есть та­лант, это улав­ли­ва­ют. Но че­ло­век вно­сит своё, ко­неч­но, и за­час­тую пор­тит. Хо­тя фальшь мож­но по­чувст­во­вать. Возь­мём Ван Го­га. Бла­го­да­ря сво­ей сверхэ­мо­цо­наль­нос­ти он про­из­во­дит впе­чат­ле­ние на не­раз­ви­тые умы, вро­де мо­ей Лен­ки.

Он кряк­нул.

— Воз­вра­ща­юсь к тво­ей те­ме. Учти, ты мо­жешь лю­бить ко­го хо­чешь. Но все стра­да­ют от рев­нос­ти. До­пус­тим, те­бе по­вез­ло, и ты взял хо­ро­шую ба­бу — и ум­ную, и кра­са­ви­цу, и добрую. Но во­круг неё муж­чи­ны. Од­ни — скром­ные, как ты, а дру­гие наг­лые. И ле­зут, и хва­та­ют, и со­зда­ют усло­вия. Как толь­ко ты по­пал­ся на лю­бовь — это ко­нец.

Вот Ле­на мне го­во­рит — я те­бя люб­лю, я те­бя люб­лю, а по­том ме­ня оскорб­ля­ет. Я по­ни­маю, у ме­ня отвра­ти­тель­ный ха­рак­тер. Но она не го­во­рит мне: «Ты — ско­ти­на» — это бы­ло бы нор­маль­но. Она го­во­рит: «Те­бе не нра­вит­ся со­вре­мен­ная му­зы­ка». То есть она ме­ня уни­жа­ет.

По­это­му я ей ни­ког­да не ска­жу, что её люб­лю. Бо­лее то­го, ког­да у ме­ня к ней тёп­лое чувст­во про­буж­да­ет­ся, я се­бя оста­нав­ли­ваю. Ты, если лю­бишь жен­щи­ну, от­кры­ва­ешь ей своё под­брюшье. Она по­том уй­дёт, а ты бу­дешь му­чить­ся. Лю­бовь — страш­ная вещь.

— Ты се­бе про­ти­во­ре­чишь, — за­ме­тил я.

— Я? Ни­ког­да! Лен­ка женст­вен­ная, она уха­жи­ва­ет за мной. Я ей бла­го­да­рен. Я да­же чувст­вую к ней та­кое чувст­во тёп­лое, как лю­бовь. Но она не по­ни­ма­ет ме­ня до кон­ца! Она, на­при­мер, про од­но­го сво­е­го зна­ко­мо­го го­во­рит — он куль­тур­ный че­ло­век, а ты не­веж­да, по­то­му что ты че­го-то там не про­чи­тал. Что, я ей бу­ду объ­яс­нять, что про­чи­тал в де­сять раз боль­ше, чем этот тип? И я мол­чу. Вот её не­дав­но один в рес­то­ра­не бе­рёт за ру­ку, а она ру­ку не уби­ра­ет. Я к не­му под­хо­жу и го­во­рю: я те­бе сей­час на­бью мор­ду, и не по­то­му, что я Ле­ноч­ку люб­лю, а по­то­му, что ты ме­ня этим оскорб­ля­ешь.

Она мне: ах, ты его оби­дел! Нет, лю­бовь — вещь опас­ная. Луч­ше все­го при­ду­ма­ли твои друзья: Пет­рар­ка и Дан­те. Лю­бовь про­буж­да­ла в них спо­соб­нос­ти — и всё.

— Не­сколь­ко лет на­зад у ме­ня про­изо­шло что-то с од­ной жен­щи­ной, — на­чал я. — Нет, ни­че­го у нас с ней не бы­ло… Я па­ру раз слы­шал, как она раз­го­ва­ри­ва­ла со сво­им му­жем, и у ме­ня всё внут­ри пе­ре­во­ра­чи­ва­лось. Она очень хо­ро­шо с ним раз­го­ва­ри­ва­ла, они пе­ре­шу­чи­ва­лись…

— Рев­ность, по­нят­но.

— Да­же не рев­ность. По­ни­ма­ешь, я же ло­мал их от­но­ше­ния. Но со мной тог­да что-то про­изо­шло.

— Те­бе это да­ло вдох­но­ве­ние.

— Да. И мне за­хо­те­лось по­нять, как это ра­бо­та­ет. По­ни­ма­ешь, буд­то на те­бя дейст­ву­ет ка­кая-то си­ла, но ты не ви­дишь, где она на­чи­на­ет­ся… Ты толь­ко зна­ешь, что всё это как-то свя­за­но с этой жен­щи­ной. Я по­чувст­во­вал в се­бе ка­кие-то пла­с­ты, о ко­то­рых я рань­ше прос­то не знал. Мне ка­жет­ся, жен­щи­ны в нас ви­дят та­кие ве­щи, ко­то­рые мы са­ми прос­то не зна­ем. За­то те­бе ин­те­рес­нее вся­кие гвоз­ди­ки и маг­нит­ные по­ля.

Се­мён вы­со­ко­мер­но усмех­нул­ся, но ме­ня не пе­ре­би­вал. Я за­го­во­рил быст­рее.

— Ле­на твои эмо­ции ви­дит го­раз­до луч­ше те­бя, по­то­му что она жи­вёт ими. Она долж­на бы­ла бы быть от это­го силь­нее, но без те­бя её бу­дет трясти от оди­но­чест­ва и не­опре­де­лён­нос­ти. Ты её до­пол­ня­ешь сво­и­ми умом и уве­рен­ностью. В том, как слож­но и как точ­но муж­чи­ны и жен­щи­ны до­пол­ня­ют друг для дру­га, есть ка­кая-то стран­ная из­бы­точ­ность. Вот ты го­во­рил про куз­не­чи­ков, но для прос­то­го раз­мно­же­ния та­кая слож­ность и точ­ность со­вер­шен­но не нуж­ны. Это боль­ше по­хо­же на кар­ти­ну, на­ри­со­ван­ную кем-то, кто не жа­лел кра­сок.

Се­мен на­хму­рил­ся:

— Не на­до это по­э­ти­зи­ро­вать. Го­во­рю те­бе, не за­ле­зай в это слиш­ком глу­бо­ко! Ина­че ре­аль­ность ша­рах­нет те­бя по го­ло­ве… Но всё-та­ки — не­уже­ли толь­ко из-за то­го. что я с ней сплю, Лен­ка не мо­жет разо­брать­ся в том, что я за че­ло­век? Ей да­же не нра­вит­ся, что я ма­том ру­га­юсь.

Гри­ша

У Гри­ши не­при­ят­нос­ти — его вы­жи­ва­ет с ра­бо­ты ка­кой-то тип. Он по­зво­нил мне, и мы по­шли в Му­зей Мет­ро­по­ли­тен.

Мы хо­ди­ли по за­лам и бе­се­до­ва­ли о по­ли­ти­ке. Гри­ша уве­рен, что меж­ду­на­род­ные кор­по­ра­ции вы­на­ши­ва­ют ко­вар­ные пла­ны, что­бы иг­рать с це­на­ми. Я в та­ких ра­бо­тал, и ду­маю, что все эти кор­по­ра­ции — за­уряд­ные кон­то­ры, та­кие же, как мой банк. Но Гри­ша — ро­ман­тик, и ему хо­чет­ся, что­бы злые си­лы от­кры­то про­яв­ля­ли своё при­сут­ст­вие.

Гри­ша ска­зал, что со­вре­мен­ные лю­ди вос­при­ни­ма­ют всё слиш­ком ути­ли­тар­но, так как за­бо­тят­ся толь­ко о день­гах и карь­е­ре.

Я про­вёл его че­рез зал, где сто­ит скульп­ту­ра Ро­де­на — та, где це­лу­ю­щи­е­ся влюб­лён­ные слов­но оку­та­ны ту­ма­ном. Ка­жет­ся, эта скульп­ту­ра на­зы­ва­ет­ся «Веч­ная вес­на».

Гри­ша ос­тол­бе­нел. Ока­за­лось, что он ви­дит её впер­вые.

— День про­жит не зря! — ска­зал он.

В Гри­ши­ной семье вcё по-преж­не­му, хо­тя, по­жа­луй, чуть спо­кой­ней чем бы­ло. Не­дав­но они ез­ди­ли от­ды­хать в Мек­си­ку.

— Пред­ставь, мы ле­жим на пля­же, — ска­зал Гри­ша. — Всё хо­ро­шо — мо­ре, солн­це. И вдруг она на­чи­на­ет: «По­че­му ты на ме­ня не смот­ришь?». Я ей отве­чаю: «по­то­му, что я при­ехал сю­да от­ды­хать». Я ус­таю на ра­бо­те, я дол­жен как-то рас­сла­бить­ся? Чувст­вую, что она за­во­дит­ся. Ве­че­ром в но­ме­ре устра­ива­ет мне скан­дал. До­хо­дит до то­го, что ме­ня оскорб­ля­ет! Ну, на­счёт это­го у ме­ня с ни­ми раз­го­вор ко­рот­кий.

Гри­ша по­бе­до­нос­но ухмыльнул­ся.

— Ка­кой? — за­ин­те­ре­со­вал­ся я.

— На ко­ле­ни, жен­щи­на!

Эту фра­зу он про­из­нёс слиш­ком гром­ко, и на нас ста­ли огля­ды­вать­ся.

Ког­да я за­кры­ваю гла­за, я сно­ва ви­жу, как кра­со­та ле­тит впе­ре­ди неё, слов­но ан­гел. Эта её кра­со­та всег­да за­став­ля­ла ме­ня щу­рить­ся и не да­ва­ла мне её рас­смот­реть.

Я не на­шёл её, ког­да был мо­лод, столь­ко лет про­жил без неё и толь­ко те­перь ви­жу, как бы­ло бы здо­ро­во про­жить эти го­ды вмес­те. Бес­чис­лен­ные глу­пос­ти и за­нудст­ва — су­ет­ли­вая че­пу­ха, на­пол­ня­ю­щая ко­ро­тень­кую че­ло­ве­чес­кую жизнь, — ка­ким ми­лым и ве­сёлым всё это мог­ло бы быть… За­то те­перь я лёгок, как спо­ра оду­ван­чи­ка, и ве­тер не­сёт ме­ня ку­да хо­чет.

Но по­че­му ря­дом с лю­бовью так час­то воз­ни­ка­ет смерть? Она по­яв­ля­ет­ся, буд­то за­ни­мая по­ло­жен­ное ей мес­то. Она за­ра­нее со­гла­ша­ет­ся вы­гля­деть так, как мы о ней ду­ма­ем.

От­че­го-то мне при­шло в го­ло­ву, что в од­них куль­ту­рах Смерть — су­щест­во муж­ско­го ро­да, а в дру­гих жен­ско­го. Она оли­цетво­ря­ет пред­по­ла­га­е­мое оди­но­чест­во, в ко­то­ром уми­ра­ет че­ло­век. Пе­ре­ста­ют ра­бо­тать ор­га­ны чувств: слов­но кто-то вы­клю­ча­ет свет в до­ме: по­сте­пен­но — ком­на­ту за ком­на­той…

Ви­дел в мет­ро па­ру влюб­лён­ных. Он об­ни­мал её за пле­чи. Она, чувст­вуя его вни­ма­ние, све­ти­лась, и ему, долж­но быть, ка­за­лось, что он об­ни­ма­ет жи­вой бен­галь­ский огонь. Слов­но в сказ­ке, кро­хот­ные ве­щи бы­ли для них ми­лы­ми и зна­чи­тель­ны­ми. У неё на ще­ке бы­ла ро­дин­ка, и ей бы­ло не­ве­ро­ят­но важ­но то, что­бы ему нра­ви­лась эта ро­дин­ка. Она пе­ре­би­ра­ла прядь во­лос, как буд­то эта прядь бы­ла ма­ги­ей их кос­мо­са… ко­то­рый уже вра­щал­ся во­круг ви­ди­мо­го по­ка толь­ко ей од­ной цент­ра. Я отвёл взгляд, ис­пу­гав­шись, что под­смот­рел то, че­го мне не сле­до­ва­ло знать.

Об­щая те­о­рия рас­ста­ва­ний

Фан­та­зия на Ста­рый Но­вый год

Вер­ный друзь­ям, су­ро­вый к про­тив­ни­кам и не­при­ми­ри­мый к пре­да­те­лям, пре­зи­дент был де­ли­ка­тен в сер­деч­ных де­лах.

Узнав, что его лю­бовь к На­де на­чи­на­ет уга­сать, он серь­ёз­но за­ду­мал­ся. Пре­дан­ный ра­бо­те ин­тел­лек­ту­ал, он всег­да от­да­вал се­бе от­чёт в том, что не име­ет пра­ва иг­но­ри­ро­вать дви­же­ния сво­ей ду­ши, ведь при его за­гру­жен­нос­ти лю­бой эмо­ци­о­наль­ный дис­ба­ланс мо­жет при­вес­ти к не­же­ла­тель­ным по­ли­ти­чес­ким по­следст­ви­ям.

На­дя бы­ла по­хо­жа на ве­сен­ний ве­те­рок: женст­вен­ная, неж­ная, пыл­кая, иног­да роб­кая, а иног­да бес­ша­баш­ная, до го­ло­во­кру­же­ния кра­си­вая. Ког­да в серд­це пре­зи­ден­та по­се­ли­лась На­дя, он об­на­ру­жил в се­бе та­кие ре­зер­ву­а­ры энер­гии и твор­чест­ва, ко­то­ры­ми не­льзя бы­ло пре­не­бре­гать. Что бы­ло не­ожи­дан­но для не­го са­мо­го, но не для ра­бот­ни­ков от­де­ла эф­фек­тив­нос­ти Вер­хов­но­го Глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го. Та­ким об­ра­зом, его лю­бовь ста­ла под­спорь­ем креп­ну­ще­му мо­гу­щест­ву стра­ны.

На­дя не мог­ла, ко­неч­но, знать во всей пол­но­те о раз­ма­хе и слож­нос­ти его пла­нов, но она всем серд­цем чувст­во­ва­ла его ге­ро­ич­ность и це­ле­уст­рем­лён­ность. Ког­да он при­хо­дил к ней пос­ле оче­ред­но­го из­ма­ты­ва­ю­ще­го дня, его жда­ло та­кое неж­ное по­ни­ма­ние, что ус­та­лость и раз­дра­же­ние ухо­ди­ли, и он вновь ста­но­вил­ся ро­ман­ти­ком, иде­а­лис­том и ры­ца­рем, ка­ким он, в глу­би­не ду­ши, всег­да и оста­вал­ся.

Ро­ди­на, слу­же­нию ко­то­рой он по­свя­тил жизнь, да­ва­ла ему все не­об­хо­ди­мые средст­ва для ра­бо­ты: си­ло­вые ор­га­ны, управ­ле­ние прес­сой, мощ­ную сеть кон­тро­ли­ру­е­мых им лю­дей, ана­ли­ти­чес­кие служ­бы. В част­нос­ти, от­дел обес­пе­че­ния эф­фек­тив­нос­ти Вер­хов­но­го Глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го вот уже два го­да изу­чал его от­но­ше­ния с На­дей, не­пре­рыв­но ана­ли­зи­руя лю­бую ре­ле­вант­ную ин­фор­ма­цию.

И те­перь, по­лу­чив оче­ред­ной до­клад это­го от­де­ла, пре­зи­дент с изум­ле­ни­ем об­на­ру­жил, что его лю­бовь к На­де идёт на убыль.

На­чаль­ник от­де­ла обес­пе­че­ния эф­фек­тив­нос­ти был не­при­ят­ным че­ло­ве­ком с из­гры­зен­ны­ми ног­тя­ми, раз­гля­ды­ва­ю­щим по­то­лок да­же пе­ред тем, как от­ве­тить на са­мый прос­той во­прос — раз­дра­жа­ю­щий со­бе­сед­ник, но опыт­ней­ший пси­хо­лог. Как ни стран­но, жи­вые лю­ди его не ин­те­ре­со­ва­ли, и он пред­по­чи­тал ра­бо­тать с те­ра­бай­та­ми из­ме­ре­ний, со­би­ра­е­мы­ми мно­жест­вом дат­чи­ков и ка­мер, ре­гист­ри­ру­ю­щих темб­ры го­ло­сов, вы­ра­же­ния лиц, ана­ли­зи­ру­ю­щих по­ход­ки и осо­бен­нос­ти по­то­вы­де­ле­ния лю­дей. Каж­до­го че­ло­ве­ка на­чаль­ник от­де­ла рас­смат­ри­вал как ле­ги­он раз­роз­нен­ных фак­тов, в ко­то­ром нуж­но бы­ло вы­явить скры­тые за­ко­но­мер­нос­ти.

— Я хо­тел бы узнать… — на­чал пре­зи­дент.

— В этом нет ни ма­лей­ших со­мне­ний! — пре­рвал его на­чаль­ник от­де­ла, са­мо­до­воль­но улы­ба­ясь то­му, что мог пред­уга­дать во­прос, ко­то­рый бу­дет ему за­дан.

— По­че­му вы в этом уве­ре­ны? — пре­зи­дент по­ста­рал­ся по­да­вить в се­бе не­при­язнь к это­му че­ло­ве­ку.

— Мы дав­но из­ме­ря­ем ва­ши ре­ак­ции на гос­по­жу Бес­со­но­ву, — ска­зал на­чаль­ник от­де­ла, — темп и на­пол­нен­ность пуль­са, уча­ще­ние ды­ха­ния, ва­ше же­ла­ние быть при ней ост­ро­ум­ным и то­му по­доб­ное. В по­след­ние ме­ся­цы стан­дарт­ные ре­ак­ции ста­биль­но умень­ша­лись, и сей­час их поч­ти нет. Я мо­гу по­ка­зать гра­фи­ки.

— От­че­го же я чувст­вую, что её люб­лю? — спро­сил пре­зи­дент.

В его го­ло­се про­зву­ча­ла оби­да.

— Вы при­вык­ли так ду­мать. При­выч­ка бу­дет вы­тес­не­на объ­ек­тив­ным пси­хо­фи­зио­ло­ги­чес­ким фо­ном. Сна­ча­ла вы нач­нёте в её при­сут­ст­вии ску­чать, а за­тем и раз­дра­жать­ся.

— Ког­да, по-ва­ше­му, это слу­чит­ся? — мрач­но спро­сил пре­зи­дент.

На­чаль­ник от­де­ла про­игно­ри­ро­вал это «по-ва­ше­му» и при­нял­ся же­вать гу­ба­ми.

— От трёх до шес­ти ме­ся­цев, — ска­зал он. — Же­ла­е­те узнать, кто бу­дет ва­шей сле­ду­ю­щей лю­бовью?

— Если это не по­ме­ша­ет ра­бо­те, — ска­зал пре­зи­дент.

— Мо­жет, по­ме­шать, — с со­жа­ле­ни­ем ска­зал на­чаль­ник от­де­ла.

— Тог­да не го­во­ри­те.

Про­дол­жать бе­се­ду не име­ло смыс­ла, но на­чаль­ник от­де­ла быст­ро до­ба­вил:

— Рас­ста­ва­ние с гос­по­жой Бес­со­но­вой для вас чре­ва­то силь­ней­шим стрес­сом, ко­то­рый в ин­те­ре­сах го­су­дар­ст­ва луч­ше бы­ло бы из­бе­жать. Пред­ла­гаю сде­лать так, что­бы лю­бовь в вас обо­их угас­ла од­нов­ре­мен­но.

— Как имен­но?

— Труд­ность в том, что влюб­лён­ные со­при­ка­са­ют­ся та­ким глу­бо­ки­ми сло­я­ми пси­хи­ки, что быть отверг­ну­тым край­не бо­лез­нен­но для са­мо­лю­бия, — ска­зал на­чаль­ник от­де­ла.

— Вы так ду­ма­е­те? — спро­сил пре­зи­дент.

На­чаль­ник от­де­ла не за­ме­тил иро­нии.

— Если она раз­лю­бит вас пер­вая — это вы­зо­вет стресс у вас. А если пер­вым её раз­лю­би­те вы — бу­дет стра­дать она, и с ва­шим по­вы­шен­ным чувст­вом от­вет­ст­вен­нос­ти вы всё рав­но бу­де­те вы­ве­де­ны из рав­но­ве­сия. Важ­но, что­бы чувст­ва угас­ли од­нов­ре­мен­но у вас обо­их.

— У вас есть пред­ло­же­ния? — спро­сил пре­зи­дент.

— Мы ра­бо­та­ем над пла­ном дейст­вий, — ска­зал на­чаль­ник от­де­ла. — С ва­ше­го раз­ре­ше­ния, мы кое-что пе­реп­ро­ве­рим и со­об­щим ре­зуль­та­ты.

По­хо­же, на­чаль­ник от­де­ла был прав — пре­зи­дент и в са­мом де­ле за­ме­чал, что он иног­да ску­ча­ет в при­сут­ст­вии На­ди и ждёт мо­мен­та, ког­да мож­но бу­дет вер­нуть­ся к ра­бо­те. По­на­блю­дав за со­бой, он уви­дел и при­зна­ки раз­дра­же­ния. Как это ни обид­но, учё­ные ока­зы­ва­лись пра­вы.

В ком­на­тах особ­ня­ка, ко­то­рый он ког­да-то для неё по­стро­ил, их убе­жи­ща, их ска­зоч­но­го двор­ца, не­за­мет­но по­се­ли­лась пе­чаль. Пре­зи­ден­ту на­ча­ло ка­зать­ся, что он про­ща­ет­ся здесь со всем — с пар­ком, в ко­то­ром как раз жел­те­ли листья, со слу­га­ми, с кар­ти­на­ми, ста­ту­я­ми и с са­мой На­дей.

Те­перь он вез­де ви­дел при­зна­ки раз­ру­ше­ния и ус­та­лос­ти — тре­щи­на на сте­не, скри­пя­щая дверь, ста­ре­ю­щие де­ревья — всё, ка­за­лось, мед­лен­но по­гру­жа­лось в про­ш­лое. На­дя, пре­крас­ная ко­ро­ле­ва это­го зам­ка, час­то ку­та­лась в шаль и го­во­ри­ла, что зяб­нет. Серд­це пре­зи­ден­та ще­ми­ло от неж­нос­ти. Как жаль, что учё­ные обезь­я­ны из Ин­сти­ту­та не оши­ба­ют­ся.

«Мы при­го­во­ре­ны, и я за­бу­ду, те­бя, моя ми­лая», — ду­мал пре­зи­дент, в оди­но­чест­ве гу­ляя по пар­ку, — «но я из­бав­лю те­бя от стра­да­ний».

На ска­мей­ке мир­но спал ма­жор­дом Ан­дре­ев. Ког­да-то Ан­дре­ев был де­сант­ни­ком в Аф­га­нис­та­не и по­те­рял там но­гу. Ис­кус­ст­вен­ную но­гу из ти­та­на сде­ла­ли в ка­чест­ве по­дар­ка ему, а зна­чит, и пре­зи­ден­ту, на од­ном сек­рет­ном за­во­де. Ан­дре­ев спал, при­крыв ли­цо га­зе­той. Его ти­та­но­вая но­га по­ко­и­лась по­верх на­сто­я­щей, и на тус­клом ме­тал­ле вид­не­лась дар­ст­вен­ная над­пись.

«Но­сить, не сно­сить! От ра­бот­ни­ков п/я „Коль­чуж­ка-17“».

Пре­зи­дент, ста­ра­ясь не раз­бу­дить Ан­дре­ева, при­сел на ска­мей­ку.

Всё в этом ми­ре брен­но, ду­мал он, и толь­ко эта ти­та­но­вая но­га веч­на. Раз­ру­шит­ся этот дво­рец, мо­жет быть, здесь по­стро­ят но­вый, его дол­гое пре­зи­дент­ст­во ста­нет ис­то­ри­ей, а ти­та­но­вая но­га оста­нет­ся. Пре­зи­дент усмех­нул­ся, пред­ста­вив, как в кон­це све­та, она в по­след­ний раз блес­нёт в крас­ных лу­чах гас­ну­ще­го Солн­ца.

Он одёр­нул се­бя. Пре­зи­дент не дол­жен быть ци­нич­ным.

Ан­дре­ев за­шур­шал га­зет­ны­ми лис­та­ми, пы­та­ясь под­нять­ся.

— Из­ви­ни­те, — ска­зал он сон­ным го­ло­сом.
 — Прос­ти, что раз­бу­дил, — ска­зал пре­зи­дент. — Что сни­лось?

Ан­дре­ев по­тя­нул­ся и из­дал та­кой мо­ло­дец­кий зе­вок, что ка­кая-то ме­лочь ис­пу­ган­но за­шур­ша­ла в кус­тах.

— Хрень ка­кая-то, — ска­зал он.

На­дя бы­ла слиш­ком чут­кой, что­бы не за­по­доз­рить, что серд­це пре­зи­ден­та, глав­ная дра­го­цен­ность её жиз­ни, уже ищет сво­бо­ды. Она за­тос­ко­ва­ла, то раз­дра­жа­ясь, то про­ве­ряя его чувст­ва, на­ча­ла жа­ло­вать­ся на не­здо­ровье, тре­бо­ва­ла не­ожи­дан­ных жертв. По её на­сто­я­нию пре­зи­дент от­ка­зал­ся от ви­зи­та в Ин­дию, да­же не­смот­ря на то что там ре­ша­лась судь­ба зна­чи­тель­но­го во­ен­но­го кон­трак­та.

Он по­ни­мал, что это из-за не­го На­дя стра­да­ет, и уже на­чал стра­дать сам. Ведь он всё ещё лю­бил её и же­лал, что­бы она бы­ла ря­дом.

По­том она по­ста­ра­лась взять се­бя в ру­ки и на­ча­ла при­тво­рять­ся жиз­не­ра­дост­ной, но при­слу­га со­об­ща­ла, что она иног­да пла­чет. Кро­ме то­го, она вновь при­ня­лась вес­ти днев­ник.

В эти дни к пре­зи­ден­ту явил­ся на­чаль­ник от­де­ла со сво­и­ми ре­зуль­та­та­ми.

— План го­тов, — ска­зал он.

Пре­зи­дент при­го­то­вил­ся слу­шать, но на­чаль­ник от­де­ла впал в прост­ра­цию, углу­бив­шись в раз­гля­ды­ва­ние по­тол­ка. По­то­лок был рас­пи­сан в ду­хе во­сем­над­ца­то­го ве­ка — в би­рю­зо­вой глу­би­не па­ри­ли пух­лые ро­зо­вые мла­ден­цы. На­смот­рев­шись, на­чаль­ник от­де­ла ска­зал:

— Нуж­но, что­бы гос­по­жа Бес­со­но­ва на­ча­ла ус­та­вать от ва­ше­го вни­ма­ния и по­же­ла­ла от не­го от­дох­нуть, а в кон­це кон­цов осо­зна­ла бы, что без вас она чувст­ву­ет се­бя го­раз­до луч­ше. Мы вам бу­дем под­ска­зы­вать, как это­го до­бить­ся. Вам толь­ко нуж­но бу­дет не­мно­го подыг­рать.

Пре­зи­дент за­ду­мал­ся.

— Не уве­рен, что смо­гу, — ска­зал он. — Я ведь всё ещё люб­лю её.

— Вы это и де­ла­е­те ра­ди неё, — на­пом­нил на­чаль­ник от­де­ла. — Всё очень прос­то. Для на­ча­ла си­му­ли­руй­те рев­ность. Ска­жи­те ей, что её от­но­ше­ние к вам из­ме­ни­лось. Спро­си­те, счаст­ли­ва ли она, не му­ча­ют ли её вос­по­ми­на­ния. Пусть она бу­дет оскор­бле­на ва­шим не­до­ве­ри­ем. Раз­дра­жай­тесь на неё. Будь­те на­зой­ли­вы. По­ста­рай­тесь быть нуд­ным. Жен­щи­ны тер­петь не мо­гут нуд­ных муж­чин.

Пре­зи­дент вни­ма­тель­но по­смот­рел на на­чаль­ни­ка от­де­ла, но ни­че­го не ска­зал.

Он ре­шил об­ду­мать всё это поз­же, а сей­час ему пред­сто­я­ло при­нять иран­ско­го по­сла.

У по­сла бы­ли на­столь­ко чест­ные гла­за, что он оби­жал­ся, ког­да ему не ве­ри­ли — ведь не­до­ве­рие оскорб­ля­ло не его лич­но, а вы­со­кое ис­кус­ст­во об­ма­ны­вать. Он до­мо­гал­ся тех­но­ло­гии про­из­водст­ва бес­шов­ных труб, объ­яс­няя это по­треб­нос­тя­ми неф­тя­ной про­мыш­лен­нос­ти, хо­тя да­же ре­бён­ку бы­ло яс­но, что тру­бы бы­ли нуж­ны для про­из­водст­ва ра­кет.

«Ско­ро я уви­жу На­дю, — по­ду­мал пре­зи­дент, рас­се­ян­но слу­шая по­сла. — Я ус­тал. Я по ней ску­чаю».

Он вспом­нил, что се­год­ня ему пред­сто­ит быть рев­ни­вым и на­хму­рил­ся.

— Его свя­тей­шест­во, — по­спеш­но ска­зал по­сол, уло­вив из­ме­нив­ше­е­ся вы­ра­же­ние ли­ца пре­зи­ден­та, — по­ла­га­ет­ся на ва­ше дру­жест­вен­ное ве­ли­ко­ду­шие, под­креп­лён­ное эко­но­ми­чес­ким мо­гу­щест­вом и си­лой про­грес­са Рос­сии, а так­же её меж­ду­на­род­но­го ав­то­ри­те­та, со­еди­нив­ши­ми­ся в ва­шем ли­це…

Солн­це уже са­ди­лось, ког­да пре­зи­дент шёл к до­му. На­дя уви­де­ла его из­да­ли, и по­бе­жа­ла ему на встре­чу.

Сквозь листья де­ревь­ев вид­не­лась пред­за­кат­ная си­не­ва, и на­встре­чу ему бе­жа­ла На­дя — пре­крас­ная на­столь­ко, что пре­зи­дент с тру­дом удер­жал­ся, что­бы то­же не по­мчать­ся к ней на­встре­чу. Он пред­ста­вил, как в его ли­це к На­де не­сут­ся эко­но­ми­чес­кое мо­гу­щест­во и си­ла про­грес­са Рос­сии, и улыб­нул­ся.

Уви­дев его улыб­ку, она за­сме­я­лась и об­хва­ти­ла его ру­ка­ми. За­быв­шись, он схва­тил её и за­кру­жил вмес­те с са­дом и за­хо­дя­щим солн­цем, успев по­ду­мать, что эта его пыл­кость уже ме­ша­ет вы­пол­не­нию пла­на.

— Счаст­ли­ва ли ты со мной? — спро­сил пре­зи­дент, ког­да они ру­ка об ру­ку под­ни­ма­лись на крыль­цо. — Мне ка­жет­ся, ты боль­ше не лю­бишь ме­ня так, как рань­ше.

Он чест­но ста­рал­ся го­во­рить с ней раз­дра­жён­ным, не­при­ят­ным го­ло­сом, но она толь­ко счаст­ли­во всх­лип­ну­ла, по­ло­жи­ла ему на пле­чо пре­крас­ную го­лов­ку, и он не­на­дол­го за­ткнул­ся.

— Я все знаю, — вы­да­вил он из се­бя, — Я хо­чу, что­бы ты мне са­ма всё рас­ска­за­ла.

— За­мол­чи ду­ра­чок, — ска­за­ла она, при­ло­жив па­лец к его гу­бам.

Он по­ко­рил­ся и за­мол­чал.

«Я пы­тал­ся, — по­ду­мал он. — Их план не ра­бо­та­ет. Их всех сле­ду­ет по­уволь­нять».

Чте­ние свод­ки аген­тур­ных до­не­се­ний на пред­ста­ви­те­лей дип­ло­ма­ти­чес­ко­го кор­пу­са бы­ло для пре­зи­ден­та от­ды­хом. Его не увле­ка­ли ком­про­ме­ти­ру­ю­щие ма­те­ри­а­лы на сво­их, но со­об­ще­ния раз­вед­чи­ков из-за ру­бе­жа и ин­фор­ма­ция о дип­ло­ма­ти­чес­ких под­вод­ных те­че­ни­ях по-на­сто­я­ще­му его вол­но­ва­ли.

Внеш­няя по­ли­ти­ка бы­ла ги­гант­ской Иг­рой, в ко­то­рой он чувст­во­вал се­бя Мас­те­ром. За его пле­ча­ми сто­я­ли ве­ли­кие те­ни: Пётр, ека­те­ри­нин­ские вель­мо­жи, по­бе­до­нос­ные ге­не­ра­лы и дип­ло­ма­ты оте­чест­вен­ных войн. Про­тив не­го бы­ли про­тив­ни­ки, ча­ще все­го скры­тые, ожи­да­ю­щие удоб­но­го слу­чая, что­бы уни­зить его са­мо­го и его стра­ну.

На этот раз аген­тур­ные до­не­се­ния бы­ли по­свя­ще­ны де­та­лям се­мей­ной жиз­ни выс­ших дип­ло­ма­тов. У аме­ри­кан­ско­го по­сла, ока­зы­ва­ет­ся, слож­ные от­но­ше­ния с же­ной, за­то очень тёп­лые со вто­рым сек­ре­та­рём по­сольст­ва, док­то­ром Фэн­ни Хирш. Пре­зи­дент по­смот­рел фо­то­гра­фию Хирш, пы­та­ясь по­нять, что по­сол в ней на­шёл.

У са­у­дов­ско­го по­сла пер­вая и третья жё­ны объ­еди­ни­лись в ко­а­ли­цию про­тив вто­рой, и по­сол по­слал за­прос сво­е­му ду­хов­но­му ру­ко­во­ди­те­лю, ис­пра­ши­вая со­ве­та, не по­бить ли ему третью же­ну. От­че­го толь­ко третью? Пер­вая — дочь ка­ко­го-то прин­ца с мсти­тель­ным ха­рак­те­ром, и по­сол его бо­ит­ся.

Сле­ду­ю­щее за­да­ние пре­зи­ден­та со­сто­я­ло в том, что­бы при­драть­ся к На­де, ска­зав, что в до­ме бес­по­ря­док. На­чаль­ник от­де­ла ска­зал, что при­чи­на долж­на быть мел­кой, а при­дир­чи­вость — на­зой­ли­вой и скуч­ной.

— На­дя, — на­чал пре­зи­дент раз­дра­жён­но, — не­льзя ли при­ка­зать Ан­дре­еву, что­бы сма­за­ли, на­ко­нец, эту дверь.

Она по­смот­ре­ла на не­го ис­пу­ган­но, и он по­чувст­во­вал се­бя не­го­дя­ем.

— Из­ви­ни, я обя­за­тель­но ему ска­жу.

— Ведь, я, ка­жет­ся, не в пер­вый раз об этом го­во­рю, — ска­зал он, от­лич­но зная, что го­во­рит об этом в пер­вый раз.

— Да, да, прос­ти ме­ня, по­жа­луй­ста, — ска­за­ла она.

Пле­чи у неё под­ня­лись, и ла­до­ни бы­ли на­пря­же­ны.

— Ка­жет­ся, я не про­шу ни о чём осо­бен­ном, — на­ста­ивал он.

Гла­за у неё рас­ши­ри­лись и за­блес­те­ли. Она смот­ре­ла на не­го с болью.

В но­яб­ре сно­ва на­ча­лись де­мон­ст­ра­ции. Лю­ди тре­бо­ва­ли его от­став­ки и де­мо­кра­тии. Де­мон­ст­ра­ции бы­ли в ос­нов­ном добро­душ­ны­ми, но не­ко­то­рые ве­ли се­бя злоб­но и не­сли оскор­би­тель­ные ло­зун­ги.

Пре­зи­дент дол­го изу­чал ви­део­за­пи­си.

Мо­ло­дёжь с от­кры­ты­ми, сим­па­тич­ны­ми ли­ца­ми, но бы­ли и лю­ди его воз­рас­та и стар­ше… Де­мо­кра­тии и от­став­ки… Это при том, что он всё ещё яв­ля­ет­ся, или, по край­ней ме­ре, толь­ко что был са­мым по­пу­ляр­ным по­ли­ти­ком в стра­не.

Его на­зы­ва­ют пред­во­ди­те­лем во­ров, но ка­кой имен­но де­мо­кра­тии они хо­тят?

В стра­не, где семь­де­сят про­цен­тов на­се­ле­ния всё ещё чи­та­ет с тру­дом, где по­ло­ви­на де­пу­та­тов Ду­мы уве­ре­ны, что Го­голь и Ге­гель — близ­не­цы. Боль­шая часть ин­тел­ли­ген­ции про­жи­ва­ет в Моск­ве и Пи­те­ре, по­лу­ча­ют хо­ро­шую зар­пла­ту, а о том, кто та­кой Ге­гель, они зна­ли с трех лет, тог­да же ро­ди­те­ли на­ча­ли вби­вать им в го­ло­вы фран­цуз­ский и соль­фед­жио.

У них есть всё, и их жизнь, иде­а­лы, об­ра­зо­ва­ние — со­всем не та­кие, как у боль­шинст­ва, раз­бро­сан­но­го по ог­ром­ной стра­не. По­че­му эти лю­ди на­зы­ва­ют свои пре­тен­зии пред­став­лять осталь­ных стрем­ле­ни­ем к де­мо­кра­тии?

Тем вре­ме­нем ему нуж­но бы­ло за­ни­мать­ся те­ку­щи­ми де­ла­ми: про­ве­рять, под­го­нять, угро­жать, при­ка­зы­вать.

Пре­зи­дент сто­ял на при­сы­пан­ном ут­рен­ним сне­гом во­ен­ном по­ли­го­не. От­ра­ба­ты­ва­лось вза­и­мо­дейст­вие де­сант­ни­ков и на­зем­ных сил. Он был одет в но­вень­кую фор­му, и на его шее бол­тал­ся фран­цуз­ский би­нокль. По­одаль, по под­мёрз­шей зем­ле, на ко­то­рой оста­ва­лись тём­ные по­ло­сы, с рёвом не­слись тан­ки, не­бо бы­ло за­пол­не­но гу­лом са­мо­лётов, ле­тев­ших под чрез­мер­но вы­пук­лы­ми об­ла­ка­ми.

За пле­ча­ми у пре­зи­ден­та ше­ве­ли­лась сви­та: ге­не­ра­лы, охра­на, сек­ре­та­ри. Во­ен­ный кор­рес­пон­дент на­пра­вил на не­го свою ка­ме­ру. Это ви­део по­ка­жут по те­ле­ви­зо­ру, а фо­то­гра­фии на­пе­ча­та­ют в га­зе­тах. Пре­зи­дент му­жест­вен­но на­хму­рил­ся, по­гля­дел на ча­сы и на­пра­вил би­нокль вверх. К зем­ле по­ле­те­ли па­ра­шю­ты.

Не­бо и мно­жест­во бе­лых ле­пест­ков-па­ра­шю­тов — жаль, что На­дя это­го не ви­дит… На­чаль­ник от­де­ла на­сто­ял, что пре­зи­дент дол­жен чи­тать её днев­ни­ки, и он про­чёл: «не по­ни­маю, чем я за­слу­жи­ла та­кое, я ведь лю­би­ла его, как ни­ко­го дру­го­го». Лю­би­ла.

Де­сант­ни­ки ва­ли­лись на зем­лю, вска­ки­ва­ли, на хо­ду от­стёги­вая стро­пы, и, по­стре­ли­вая хо­ло­с­ты­ми оче­ре­дя­ми, мо­лод­це­ва­то бе­жа­ли в ата­ку.

Его сле­ду­ю­щим за­да­ни­ем бы­ло на­кри­чать на неё, при­драв­шись к то­му, что она ма­ло чи­та­ет. Они ужи­на­ли вмес­те. Пре­зи­дент ко­пил в се­бе раз­дра­же­ние, а она си­де­ла при­тих­шая и роб­кая, по­ни­мая, что на­дви­га­ют­ся не­при­ят­нос­ти.

— Что ты сей­час чи­та­ешь? — спро­сил он.

— Сей­час ни­че­го, толь­ко за­гля­ды­ваю иног­да в ин­тер­нет, — от­ве­ти­ла она.

Пре­зи­дент с об­лег­че­ни­ем по­чувст­во­вал, что по-на­сто­я­ще­му сер­дит­ся. Де­мон­ст­ра­ции ор­га­ни­зо­вы­ва­лись с по­мощью ин­тер­не­та, всех этих иди­от­ских бло­гов, где мно­жест­во безы­мян­ных лю­дей с вос­па­лён­ны­ми глаз­ка­ми про­смат­ри­ва­ли ни­чтож­ные ком­мен­та­рии друг дру­га.

— Вот, плы­вёт ко­рабль, — сер­ди­то ска­зал пре­зи­дент. — В нём де­сять мил­ли­о­нов пас­са­жи­ров, или двес­ти мил­ли­о­нов. По­том ка­кой-ни­будь олух пи­шет в твит­те­ре, что в ле­вом бор­ту течь. Все бе­гут на пра­вый борт, и в ре­зуль­та­те ко­рабль пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся и то­нет. По­че­му бы те­бе не най­ти хо­ро­шую кни­гу?

— Нет на­стро­е­ния, — от­ве­ти­ла она.

— Так ско­ро ты не смо­жешь чи­тать ни­че­го, кро­ме этих бло­гов, — сер­ди­то ска­зал он.

— Ты хо­чешь ска­зать, тог­да я со­всем по­глу­пею? — спро­си­ла она с улыб­кой.

Улыб­ка по­лу­чи­лась груст­ной, и пре­зи­дент вмиг се­бя воз­не­на­ви­дел. Он не­при­ят­но за­дви­гал че­люс­тя­ми.

— Я дол­жен ра­бо­тать, — ска­зал он и вы­шел из-за сто­ла.

В вос­кре­сенье он по­се­тил мо­на­с­тырь. За ним шла преж­няя сви­та, но рос­сыпь ге­не­ра­лов за­ме­ни­ла рос­сыпь свя­щен­но­с­лу­жи­те­лей. Пре­зи­ден­ту по­нра­вил­ся на­сто­я­тель — креп­кий, мо­ло­дой ещё че­ло­век, в ко­то­ром не бы­ло по­до­бост­рас­тия.

На­сто­я­тель ска­зал, слов­но со­мне­ва­ясь, сто­ит ли го­во­рить об этом, что в мо­на­с­ты­ре под­ви­за­ет­ся не­кий ста­рец.

— По­го­во­рить с ним мож­но? — спро­сил пре­зи­дент и на­сто­я­тель от­ве­тил, что узна­ет.

Ког­да пре­зи­дент во­шёл в келью стар­ца и за ним за­тво­ри­лась дверь, за дверью оста­лась сви­та, охра­на, пре­зи­дент­ские ма­ши­ны, вер­то­лёты, ях­ты, до­кла­ды и до­но­сы. И толь­ко На­дя по-преж­не­му бы­ла с ним, но её при­сут­ст­вие ста­ло про­зрач­нее и ти­ше.

— О ду­ше при­шёл го­во­рить, или по­ли­ти­ке? — спро­сил ста­рец.

— О по­ли­ти­ке, — от­ве­тил пре­зи­дент.

— Мне боль­ше нра­вить­ся о ду­ше, — при­знал­ся ста­рец.

— Что с Рос­си­ей бу­дет? — оза­бо­чен­но спро­сил пре­зи­дент.

— Знал бы, не ска­зал, — от­ве­тил ста­рец.

— По­че­му? — уди­вил­ся пре­зи­дент.

И не до­жи­да­ясь от­ве­та, про­из­нёс разо­ча­ро­ван­но:

— Я, по­жа­луй, пой­ду.

— По­до­жди, — ска­зал ста­рец. — Пом­нишь, кто пи­сал, что че­ло­век ре­ли­ги­оз­ное жи­вот­ное — не мо­жет жить без ве­ры?

— Бер­дя­ев. При­чём здесь по­ли­ти­ка? — ска­зал пре­зи­дент.

— При том, — ска­зал ста­рец. — Ка­кая сей­час ве­ра?

— Де­мо­кра­тия? — пред­по­ло­жил пре­зи­дент.

— То-то и оно, — ска­зал ста­рец. — Жаль мне эту Аме­ри­ку.

— Жаль? — уди­вил­ся пре­зи­дент.

Аме­ри­ку он счи­тал про­тив­ни­ком, ко­то­рый толь­ко при­ки­ды­ва­ет­ся не­вин­ным. «У Рос­сии есть толь­ко три со­юз­ни­ка: ар­мия, флот и сек­рет­ные служ­бы» — на­пом­нил он се­бе.

— Ме­ня вам то­же жаль? — спро­сил он.

— Те­бя, ме­ня, и всех нас, — вздох­нул ста­рец.

Пре­зи­дент пе­ре­ли­с­ты­вал свод­ку до­не­се­ний. Вол­не­ния в Па­ри­же. На­чаль­ник ге­не­раль­но­го шта­ба под­ме­ши­ва­ет в вод­ку ас­пи­рин. У италь­ян­ско­го по­сла ро­дил­ся маль­чик — ров­но че­ты­ре ки­ло­грам­ма. Как там на­ша вто­рая сек­ре­тарь аме­ри­кан­ско­го по­сольст­ва, Фэн­ни Хирш? О ней ни­че­го но­во­го.

Ему при­нес­ли На­дин днев­ник. Она пи­са­ла: «Я знаю, как мно­го дер­жит­ся на его пле­чах, но он не име­ет пра­ва так со мной об­ра­щать­ся. Если я ему не нуж­на, то я най­ду в се­бе си­лы осво­бо­дить­ся…» Пре­зи­дент пе­ре­стал чи­тать. План ра­бо­та­ет.

Пре­лест­но. Пре­крас­но. Тос­ка…

Но­вые де­мон­ст­ра­ции — те­перь уже вмес­те: хип­с­те­ры с олень­и­ми ли­ца­ми, сер­ди­тые ком­му­ни­с­ты, на­цио­на­ли­с­ты, ка­кие-то ли­бер­та­ри­ан­цы — все хо­тят его от­став­ки и кри­чат, что на­род ус­тал.

Один сып­лет оскор­бле­ни­я­ми, го­во­рит, что ото­рвёт ру­ки, ко­то­рые гра­бят стра­ну.

Ин­те­рес­ный тип. Мо­жет, та­кой вот и бу­дет его убий­цей. По­бе­ди­тель ис­пол­нит та­нец но­во­го вож­дя, а ста­ро­го при­не­сут в жерт­ву ду­хам бо­лот.

«Ото­рвать ру­ки…» Он и сам не был кро­ток к по­беж­дён­ным, но он не раз­ре­шал се­бе вы­хо­дить за пре­де­лы не­об­хо­ди­мос­ти. Ста­рал­ся не раз­ре­шать… А как на­счёт тех пре­да­те­лей, ко­то­ро­го шлёп­ну­ли по его при­ка­зу? Но ведь пре­да­те­ли — пре­да­те­ли и есть.

Де­мон­ст­ра­ции бы­ли про­ва­лом в ра­бо­те на­чаль­ни­ка ад­ми­нист­ра­ции, отве­чав­ше­го так­же за внут­рен­нюю по­ли­ти­ку. Счи­та­лось, что бла­го­да­ря его уму и хват­ке на­сто­я­щих по­ли­ти­чес­ких про­тив­ни­ков в стра­не не бы­ло, ведь он всег­да успе­вал со­здать ис­кус­ст­вен­ную оп­по­зи­цию, ко­то­рая бы­ла луч­ше на­сто­я­щей.

И вот те­перь на­чаль­ник ад­ми­нист­ра­ции при­зна­вал, что про­изо­шёл сбой, но со­ве­то­вал де­лать вид, что всё под кон­тро­лем. Он, ко­неч­но, не­глу­пый па­рень и не пре­да­тель, но за то, что он всё это про­хло­пал, при­дёт­ся его за­ме­нить.

К то­му же он не­до­оце­ни­вал угро­зу, ис­хо­дя­щую от За­па­да. Он как-то ска­зал, меж­ду про­чим:

— Всё, что За­па­ду от нас нуж­но, — что­бы мы не пре­вра­ща­лись в Се­вер­ную Ко­рею и не про­да­ва­ли ядер­ные ра­ке­ты душ­ма­нам в Аф­га­нис­та­не.

Опять На­дин днев­ник. Она на­пи­са­ла «Прос­ти, ми­лый, за то, что я на те­бя сер­ди­лась тог­да. Это ра­бо­та за­би­ра­ет у те­бя си­лы… Лю­ди, ко­то­рые кру­тят­ся во­круг те­бя, и все что-то хо­тят или че­го-ни­будь бо­ят­ся. Я не бу­ду ни­че­го хо­теть для се­бя, и не бу­ду бо­ять­ся, я бу­ду та­кой, как ты — вер­ной и силь­ной. Эго­ис­тич­но ду­мать о се­бе, но по­ни­ма­ешь, я ужас­но не хо­чу ста­рить­ся — ведь тог­да ты окон­ча­тель­но ме­ня раз­лю­бишь».

Он об­ра­до­вал­ся, ког­да это про­чи­тал, и сно­ва от­ру­гал се­бя. Но ра­дость све­ти­лась в нём и про­яв­ля­лась в бодрос­ти, рас­прав­лен­ных пле­чах и ка­кой-то ауре, ко­то­рая в луч­шие го­ды спла­чи­ва­ла во­круг не­го лю­дей. Он сно­ва вы­звал к се­бе на­чаль­ни­ка от­де­ла. Тот при­шёл с ком­пью­те­ром и устро­ил це­лую де­мон­ст­ра­цию.

— Всё уже по­лу­чи­лось, — на­ста­ивал он, — по­след­няя за­пись — по­пыт­ка спря­тать­ся от то­го, что она под­соз­на­тель­но уже зна­ет. Она вас боль­ше не лю­бит. По­смот­ри­те на этот гра­фик.

Пре­зи­дент смот­рел и не хо­тел ве­рить.

Но, ви­ди­мо, на­чаль­ник от­де­ла был прав, так как вско­ре На­дя ушла. Пре­зи­ден­ту до­ло­жи­ли, что она жи­вёт од­на, и вы­гля­дит по­ху­дев­шей, но спо­кой­ной. Ему пред­ла­га­ли по­ка­зать за­пи­си ви­део­ка­мер, но он от­ка­зал­ся смот­реть.

На­дя раз­лю­би­ла его, ушла, и эта чёр­то­ва на­ука, на­ко­нец, по­бе­ди­ла. «Влюб­лён­ные со­при­ка­са­ют­ся та­ким глу­бо­ки­ми сло­я­ми пси­хи­ки, что быть отверг­ну­тым край­не бо­лез­нен­но для са­мо­лю­бия». Он не был отверг­нут, он сам истре­бил её лю­бовь, и его са­мо­лю­бие мо­жет спать спо­кой­но. Но ему бы­ло пло­хо, и он нуж­дал­ся в ней как ни­ког­да. Ви­ди­мо, в под­соз­на­нии про­ис­хо­ди­ли ка­кие-то оста­точ­ные про­цес­сы.

Моск­ву за­но­си­ло сне­гом вот уже не­сколь­ко раз, и ком­му­наль­ные служ­бы с тру­дом успе­ва­ли чис­тить ули­цы. При­мер­но в то же вре­мя го­раз­до ме­нее силь­ный сне­го­пад про­шёл в Аме­ри­ке, и у них пол­мил­ли­о­на че­ло­век ока­за­лось без све­та. Не­по­нят­но, как ра­бо­та­ют их ком­му­наль­ные служ­бы, ка­жет­ся, там ни­кто ни за что не отве­ча­ет и не­ко­му на­да­вать по шее за без­ала­бер­ность.

Ме­лочь, ко­неч­но, но во мно­гом из-за это­го сне­го­па­да, пре­зи­дент со­гла­сил­ся прий­ти на рож­дест­вен­ский при­ём в аме­ри­кан­ское по­сольст­во.

Ещё од­ной при­чи­ной бы­ло его же­ла­ние взгля­нуть на Фэн­ни Хирш.

Пре­зи­дент по­явил­ся на при­ёме вмес­те с на­чаль­ни­ком ад­ми­нист­ра­ции — ему хо­те­лось по­ка­зать, что он всё ещё хо­ро­шо к не­му от­но­сит­ся, не­смот­ря на всем оче­вид­ную бли­зость его от­став­ки.

Док­то­ра Хирш ра­зыс­ки­вать не при­шлось — она бе­се­до­ва­ла с по­слом. Сим­па­тич­ная да­ма. По­сол сто­ял с по­лу­пус­той та­рел­кой и рас­се­я­но по­щи­пы­вал ка­кие-то лис­ти­ки.

На­чаль­ник ад­ми­нист­ра­ции ост­рил:

— В Рос­сии в по­ис­ко­ви­ках до­воль­но час­то ищут США. А аме­ри­кан­цы гуг­лят Рос­сию ред­ко — ре­же чем Фран­цию, или Са­у­дов­кую Ара­вию. Но это — го­су­дар­ст­вен­ная тай­на, и, если наш на­род об этом узна­ет, ему бу­дет не­при­ят­но.

Пре­зи­дент улыб­нул­ся, а на­чаль­ник ад­ми­нист­ра­ции за­сме­ял­ся.

К по­слу по­до­шёл по­мощ­ник с ка­кой-то пап­кой. Он был взвол­но­ван и да­же дёр­гал­ся от на­пря­же­ния.

— Как-то уж очень де­мон­ст­ра­тив­но он дёр­га­ет­ся, — за­ме­тил пре­зи­дент.

По­мощ­ник ушёл, а по­сол от­крыл пап­ку, по­ло­жил её на стол и от­пра­вил­ся вмес­те с док­то­ром Хирш за но­вой пор­ци­ей лис­ти­ков са­ла­та.

— Сфо­то­гра­фи­ру­ют? — спро­сил на­чаль­ник ад­ми­нист­ра­ции.

— Ко­неч­но, — от­ве­тил пре­зи­дент.

На сле­ду­ю­щий день к пре­зи­ден­ту явил­ся на­чаль­ник от­де­ла без­опас­нос­ти.

— Ну? — спро­сил пре­зи­дент.

На­чаль­ник от­де­ла без­опас­нос­ти каш­ля­нул.

— Это лич­ное. Про­чи­та­е­те ори­ги­нал или пе­ре­вод?

— Пе­ре­вод, — ска­зал пре­зи­дент.

Он на­чал чи­тать. Сна­ча­ла бы­ла за­пис­ка, на­пи­сан­ная от ру­ки аме­ри­кан­ским по­слом:

«(Не­раз­бор­чи­во)

И Вам счаст­ли­во­го Рож­дест­ва!

Пол­ностью с Ва­ми со­гла­сен. При­ни­мать услу­ги это­го че­ло­ве­ка отвра­ти­тель­но. Но он офи­ци­аль­но об­ра­тил­ся к нам с пред­ло­же­ни­ем, и, фор­маль­но го­во­ря, мы не име­ем воз­мож­нос­ти его и паль­цем тро­нуть, по край­ней ме­ре, до тех пор, по­ка рас­смот­ре­ние не за­кон­чит­ся. Мне бы очень хо­те­лось взять его за ши­во­рот и швыр­нуть рус­ским под но­ги, но ос­та­ёт­ся толь­ко меч­тать о том, что­бы ка­кой-ни­будь счаст­ли­вый слу­чай рас­крыл им гла­за… Со­вре­мен­ная по­ли­ти­ка уже не на­столь­ко гряз­ное де­ло, что­бы мы нуж­да­лись в услу­гах по­доб­ных лич­нос­тей…»

И вто­рой лист:

«Гос­по­ди­ну По­слу

От на­чаль­ни­ка от­де­ла Ин­сти­ту­та эф­фек­тив­нос­ти Вер­хов­но­го Глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го,

Же­лая спо­собст­во­вать раз­ви­тию де­мо­кра­тии в Рос­сии, я дав­но на­чал ра­бо­ту по устра­не­нию глав­но­го пре­пят­ст­вия на её пу­ти… Имея опыт мно­го­лет­ней пси­хо­ло­ги­чес­кой борь­бы, я хо­тел бы по­ста­вить мои спо­соб­нос­ти на служ­бу…»

Но­вые де­мон­ст­ра­ции, но­вые оскор­бле­ния. Пре­зи­ден­ту до­ло­жи­ли, что ра­бот­ни­ки го­су­дар­ст­вен­но­го ап­па­ра­та на­чи­на­ют опа­сать­ся за сво­их близ­ких. Пред­ла­га­ли ввес­ти вой­ска, что­бы раз­го­нять де­мон­ст­ра­ции. Ска­за­ли, что спис­ки ак­тив­ных под­стре­ка­те­лей дав­но со­став­ле­ны.

Его дом так опус­тел без На­ди, что он за­ме­тил, что в нём ста­ло мень­ше при­слу­ги толь­ко тог­да, ког­да Ан­дре­ев ска­зал, что часть охра­ны раз­бе­жа­лась.

— Один за­пис­ку оста­вил, со­весть, мол, его му­ча­ет, да­же, го­во­рит, за­стре­лить­ся хо­тел. Но не смог, по­сколь­ку семье нуж­но ипо­те­ку вы­пла­чи­вать.

Он сплю­нул.

— На­вер­ное, на де­мон­ст­ра­цию по­бе­жал. Я то­же пой­ду. Рас­ска­жу при­дур­кам, что о них ду­маю.

— Не хо­ди, Ан­дре­ев, — груст­но ска­зал пре­зи­дент. — Тол­па — жи­вот­ное глу­пое.

Тол­па со­сто­я­ла из сот­ни ты­сяч ра­дост­но воз­буж­дён­ных лю­дей. Не­сколь­ко че­ло­век на сце­не бу­до­ра­жи­ли её, не да­вая за­мёрз­нуть.

— Пре­зи­дент — вор! — го­во­рил в мик­ро­фон еле раз­ли­чи­мый из­да­ле­ка че­ло­век.

— Пре­зи­дент — вор! — со­глас­но отве­ча­ла тол­па.

«Ду­рачьё», — ду­мал пре­зи­дент, про­би­ра­ясь сквозь неё.

— Власть на­ша! — го­во­рил че­ло­век.

— На­ша власть! — го­во­ри­ла тол­па.

— Власть пря­мо сей­час!

— Сей­час!

«Это он за­гнул, — ду­мал пре­зи­дент, про­тис­ки­ва­ясь меж­ду людь­ми. — Как это „сей­час“? Сто ты­сяч пре­зи­ден­тов?»

Лю­ди бы­ли та­ки­ми ра­дост­ны­ми, что ощу­ще­ние празд­ни­ка пе­ре­да­ва­лось и пре­зи­ден­ту, ко­то­рый мед­лен­но про­дви­гал­ся к три­бу­не. Ме­хо­вой во­рот­ник его паль­то был вы­со­ко под­нят, и на блес­тя­щий ворс опус­ка­лись сне­жин­ки.

— Они ду­ма­ют, что нас нет, — кри­чал че­ло­век в мик­ро­фон. — Мы есть?

— Есть! — отве­ча­ла тол­па.

— Мы есть или нет?

— Есть! — отве­ча­ла тол­па.

— Эти тру­сы си­дят там, за ка­мен­ны­ми сте­на­ми, и де­ла­ют вид, что не за­ме­ча­ют нас! Но мы го­во­рим им — вон из Крем­ля!

— Вон из Крем­ля! — ре­ве­ла тол­па.

— Эти тру­сы…

— Я не трус, — ска­зал пре­зи­дент, за­брав­шись на сце­ну.

— Я не трус, — пов­то­рил он, бе­ря мик­ро­фон у ве­ду­ще­го.

Ве­ду­щим был тот са­мый — его воз­мож­ный на­след­ник. Пре­зи­дент не удер­жал­ся и па­ру се­кунд по­тра­тил на то, что­бы огля­деть его.

«Я стал слиш­ком до­бр, — по­ду­мал он. — Ме­ня му­ча­ют со­мне­ния, а он уве­рен в сво­ей право­те, и его ещё дол­го ни­че­го не бу­дет му­чить».

— Ка­жет­ся, те­перь оче­вид­но, что я не трус, — ска­зал он в мик­ро­фон на всю пло­щадь.

Тол­па за­тих­ла.

— Ина­че я не при­шёл бы сю­да, — до­ба­вил он, огля­ды­вая лю­дей.

«Ка­кие они хо­ро­шие», — по­ду­мал он и впер­вые по-на­сто­я­ще­му по­нял, что ему и в са­мом де­ле по­ра ме­нять ра­бо­ту.

На не­го смот­ре­ло двес­ти ты­сяч че­ло­ве­чес­ких глаз, и ещё те­ле­ка­ме­ры и те­ле­фо­ны пя­ли­лись на не­го бе­зо вся­ко­го вы­ра­же­ния, слов­но гла­за ось­ми­но­гов. Над тол­пой ко­лы­ха­лись пла­ка­ты — те же, что он ви­дел и рань­ше, но вот где-то сбо­ку он уви­дел пла­кат с боль­шой На­ди­ной фо­то­гра­фи­ей. Там бы­ло на­пи­са­но что-то оскор­би­тель­ное и отвра­ти­тель­ное, и он быст­ро отвёл гла­за, что­бы не чи­тать.

— На­дя, — ска­зал пре­зи­дент, об­ра­ща­ясь ко всем, да­же к те­ле­ка­ме­рам.

Кто зна­ет, мо­жет быть, сквозь них она на не­го по­смот­рит.

— Прос­ти ме­ня. Ме­ня ужас­но и глу­по об­ма­ну­ли, но, мо­жет быть, я смо­гу те­бе всё объ­яс­нить. Вер­нись, по­жа­луй­ста.

Тол­па мол­ча­ла, пе­ре­ва­ри­вая.

— С Но­вым го­дом, ре­бя­та, — ска­зал он тол­пе, от­дал мик­ро­фон и по­шёл че­рез при­тих­шую пло­щадь.