Интервью
Виктор Розов
«Не продавайте нашу культуру!»
Беседовал Игорь Михайлов
Появившийся на свет в Ярославле в семье счетовода этот писатель в жизни ничего не выгадывал. Жизнь кроила работника костромской текстильной фабрики по-своему, но он шел своими стёжками-дорожками. К своей высокой мечте.
Виктор Розов!
Познание характеров своих будущих героев началось через лицедейство. Костромской ТЮЗ дал будущему драматургу путевку в жизнь, а война чуть было не отняла у него неистовое желание стать актёром.
Неудавшиеся актёры идут, как в правило, в драматурги или режиссёры. Виктор Розов стал писать пьесы о том, как, по сегодняшним понятиям, не надо жить. Его герои непрактичны. Один из главных героев знаменитой пьесы «Летят журавли» — Борис, имея бронь, уходит добровольцем на фронт и погибает. А Вероника все равно верит в то, что Борис не умер. Такая простая христианская мысль в стране победившего атеизма.
В свое время этот фильм Михаила Калатозова в стиле нового реализма покорил Канны. А актеры Татьяна Самойлова и Алексей Баталов стали символами «оттепели».
А все он — драматург и демиург.
Розов даже в старости был очень артистичен и всегда честен, когда в свои 80 лет сказал, что писать в эти годы безнравственно. А нынешние лауреаты, как когда-то в «12 стульях»: «контора пишет»…
А вот «журавлей» среди всей этой мишуры нет, как не ищи, не выгадывай.
Жизнь все равно выкроит по-своему!
Когда-то очень давно мы побеседовали с Виктором Сергеевичем. Это интервью было записано в канун его 85-летия. Он уже был болен, передвигался с трудом, но все, связанное так или иначе с литературой очень живо его интересовало.
В свои немалые годы его рассуждения о жизни, судьбе страны, журналистике отличались редким трезвомыслием и глубиной. Таким он и запомнится всем, кто его знал и любил…
Виктор Розов: «Не продавайте нашу культуру»!
— …Я не могу сказать, что журналисты продажны. Я читаю газеты и журналы. И никогда не подозреваю, что кто-то продался. Я считаю, что он высказывает своё мнение. И больше ничего. Я могу резко не соглашаться с его мнением, суждением, анализом. Могу соглашаться. Но…я даже не понимаю, как это — берут деньги…
— Видимо, в конвертах…
— …Вот вы знаете. Я этого ничего не знаю. И знать особенно-то и не хочу. А если это так, то оно лежит только на совести данной личности. Потому что мне никогда в жизни не предлагали и не осмелились бы предложить написать то, что я не думаю. Высказаться так, как надо кому-то. Я говорю так, как думаю по этому вопросу. Может быть, очень односторонне. Может быть, очень неправильно. Но, тем не менее, я перед собою чист. Вот это самое главное. Никогда я не писал пьесы «по заказу». Как можно писать «по заказу»?
Я покупаю очень много газет и журналов, не выписываю ни одной, и всегда с большим любопытством их читаю. Каждый день покупаю разные. Сегодня пять этих газет. Завтра пять газет других и т. д. И смотрю, где что пишется.
Ко всей прессе вот какая общая мысль. Происходит разложение общества, задуманное, очевидно, где-то очень большими умами. Специально идёт разложение общества. Не просто распад в связи со следующими бытовыми или там политическими ситуациями. Идёт война без выстрелов. И очень успешно. И это меня больше всего тревожит.
Если так пойдет и дальше, то наша культура, журналистика, литература через некоторое время будет чужой. Не нашей.
Мне нравится наша и журналистика, и литература, различные направления, не все писатели, разумеется, одни лучше, другие хуже…
Вы понимаете, разбили страну на куски. Удар был не атомный, удар был какой-то словесный. Но страна — раз! — и развалилась на части. Погибла. Страна погибла. Но оказалось этого мало. Нужно, чтобы ещё погибла культура и та духовность, которую мы любим. Которая наша. Она может быть особой — в отличие от духовности так называемых цивилизованных стран.
Наша духовность и культура чрезвычайно прельстительны. Чрезвычайно питают тебя, и ты, так сказать, стоишь твёрдо. Вот я, держа костыль, говорю: «Ты стоишь твёрдо на ногах, когда ты полон духовности».
Сейчас идут нападки на нашу культуру, подмена ее чуждой и, в общем, меркантильной и ничтожной культурой. Я много ездил по свету. И много в этом отношении знаю.
Наши общие усилия журналистов и писателей заключаются в том, чтобы не потерять самую основную, что ли, стезю, по которой должна идти наша культура.
И раньше тоже были писатели — приспособленцы. Надо было писать про какую-нибудь железную дорогу, про ударников, ударниц, про то, про это. Давай, я напишу. Есть заказ. Он оплачивался. Был хороший тираж. Я всегда относился спокойно к этой литературе. Она была для меня вне литературы.
Если говорить о настоящих писателях, которых у нас достаточно много, то они писали то, что рождалось в душе. Это очень сложный процесс.
И вот, если бы журналистика обратила на это внимание: идёт последнее завоевание нашей страны. Очень трудное и очень сложное. Ибо они не знают, как подойти? Они не знают, что такое — духовность? Как её уничтожить?
Я думаю, что именно этот барьер им преодолеть не удастся. И развитие страны пойдёт своим путем, сохраняя, укрепляя наше культурное наследие, созданное, в общем-то, веками. И здесь, мне кажется, они победу не одержат.
Для меня самая болезненная тема — когда журналистика поддерживает чужое. Это обидно. Я не знаю, продаются они за деньги или нет, не хочу так думать.
Сейчас всё продаётся. Продаётся наша писательская поликлиника. Напишите об этом. Невероятный факт. Построенная на деньги писателей, принадлежащая писателям — продается!
Вы понимаете, подмена деньгами, золотом, золотым тельцом духовного — главная сейчас тема. Важно, как вы на это, журналисты, откликнитесь. Как вы будете, так сказать, свирепо бороться за нашу культуру. Изо всех сил, с очень резкими словами. Чтобы всюду было слышно. В каждой башне Кремля. В каждой комнате Белого дома.
Я знаю, что наш народ ценит. Я всё-таки смею думать, что я его знаю. Я — провинциал. Хотя он любит и хорошо поесть, и купить какую-то вещь, которую приятно носить.
Вот этот последний бастион, ради Бога, все вы, разных направлений, ни за какие деньги не продавайте! Не продавайте этот наш последний и изумительный рубеж.
Я думаю, если бы мы все обрушились на нашу духовность, то не победили бы. Она прорастает корнями из самых глубин нашей земли. Я вас призываю денно и нощно — писать и не давать никому покушаться на неё.
У нас в стране разные люди живут. Одни легко продаются. Легко меняют культуру на нечто другое. Очень соблазнительное для, так сказать, тела.
Защитите, держите, не сдавайте никто, нигде, никогда, ни в одной строчке, не продавайте нашу духовность! Не продавайте нашу культуру! Она — поразительная. Она позволила выстоять нам в войне 1812 года, в Отечественной войне…
Ведь я столько видел хорошего среди наших людей. Помню, я находился 10 месяцев в госпитале среди тяжело раненных, загипсованных, неграмотных. Спрашиваю: «Кто знает, кто такой Пушкин?» — Знают, но не все. «Кто знает, кто такой Достоевский?» — Никто. «Кто такой Байрон?» — Никто. А люди, подчас, ах, какие золотые! Ах, какие хорошие!
Я столько нагляделся, столько навстречался с хорошими людьми!
Положили меня однажды в госпиталь во Владимире, он помещался в подвале одной церкви, поскольку начались бомбежки. Хотели ампутировать ногу выше колена. Я согласился. Так вот, в те времена, когда тысячи раненных, а я — рядовой солдатишко, неизвестно откуда, 10 месяцев боролись за то, чтобы не удалять мне ногу. Она больная, но она моя. 10 месяцев! Все: няньки, сёстры, доктора, главные врачи. Прелестные люди…
— А что происходит с литературой?
— Литература в растерянности. Почему? Потому что нет идеи. Идею, которую нам предлагают с 91-го года — «обогащайтесь!» — лозунг чужой. Он не привился. Многие бросились обогащаться, но обогатилась маленькая среда людей. Наиболее, очевидно, активных, наиболее предприимчивых, наиболее, быть может, бессовестных. Это — не идея для нашей художественной литературы, которая продолжает традиции Гоголя, Тургенева, Толстого, Лескова, всех наших великих писателей. Они нас учили другому. Мы другие. И поэтому сейчас появиться современное произведение с какой-то современной духовностью, которой нет, не может. Вот когда всё успокоится, то появятся какие-то вещи, и, очевидно, они будут следовать традициям великих писателей Запада. Если мы пойдём по западному пути. Потому что литература Запада, великая литература, она была критична к своему обществу. Вы возьмите Диккенса, Золя, Флобера, кого угодно из великих писателей. Они все относились критически к тому обществу, в котором они жили. Так что, она будет критической литературой, как это ни странно. Если, повторяю, устоится наше государство на тех устоях, которые нам не по душе.
Могут появиться какие-то неплохие рассказики…
— Что вы сейчас читаете?
— Я мало читаю. Из драматургов сейчас вот так проклюнулся, и я пойду смотреть очередную его пьесу, Коляда. У него идет сейчас новая пьеса в «Современнике». Он — автор несколько своеобразный. Но, тем не менее, бесспорно талантливый. Другого, так сказать, в поле зрения я не вижу. Не потому, что я старый человек и новое не принимаю. С радостью и восторгом воспринимаю всякое новое. Если появляется новый молоденький актёр на сцене, я кричу из зала: «Браво!»
— Но вернемся к вопросу о купле-продаже. Что вы думаете о литературных премиях?
— Игры! Это — западные игры. Присуждают букера, антибукера, перебукера и т. д. Но пусть поиграют в эти игры. Потому что надо же как-то жить и радоваться. Пусть иллюзорно. Но радоваться.
— Ваш круг чтения.
— Мой круг чтения — преимущественно исторические вещи. Последняя книга, которую я читаю, это — «Петр II и Анна Иоанновна». Очень интересно. В то, царское время, было хуже, чем сейчас. Вот что меня поражает. Власти предержащие были безжалостными, жестокими и беспощадными.
— Что-нибудь пишите?
— Нет. Писать в 85 лет не надо, нельзя, грешно и бесстыдно…
1997