Май

Этот май баловник...
Стрижи в своих чертогах
Вынашивают:
«Небо наше!»
Антоновка ещё спит и видит сны
о белых чулках, которые ей нарисует
извёсткой дедушка по имени
Ким Чен Ын.
Торф спрессован, как плиточный чай,
Извёстка, мрамор, линейки
в лагере на Оби, где невзначай
Просыпается моя юность,
Политая из лейки.

И девочка с веслом, полногрудая,
Как Афродита июлится, августится,
а если повезёт, то и сентябрится.
Она, как тигрица,
Упирается в меня веслом,
А потом ещё долго осенью
Будет мне сниться.

А пока, как апостроф,
Топчется в кирзачах
Завхоз по имени Ким Чен ибн Митрич.
Он реанимирует процесс,
Который на зиму зачах
В яблонях, клумбах, хозблоках.

Митрич мастерит из всего,
что глазу не увидать,
что не унюхать никак,
не ощутить, как и трезвость
Нетленок.
Духов, вампиров, страшилки,
Всю эту позапрошлую рать,
Красные галстуки,
вытирающие кровь
с ободранных коленок.

А я маюсь за партой,
Гелевое перо во рту.
Близлежащие месяцы
Грезятся,
Как выступление Цезаря в Сенате.
И если я от спряжений глаголов
Сейчас не помру,
То тоска меня всё равно
Достанет, как мел на доске,
Как Гендель в сонате.

А Марья Иванна зрит сквозь линзы,
Как змея,
Логарифмическая линейка
Измеряет мой бессознательный разум,
Вани и Мани детсадовские друзья,
Я приду к вам весь,
Скоро с курицей в фольге,
С зелёнкой на коленке,
Навсегда и сразу!

Вот и всё.
Я пишу, если хочешь, внимай,
Как ворон выклёвывает подсолнух,
Так я выковыриваю из изюма булку,
Неслух, неуч, делая ошибку в слове
«Май».
Потому что он мой,
И больше ничей,
Май озорник, или,
Если по правде сказать, то —
Олух!


Июнь

И вечный бой: одуванчики и тополя.
Жара зажигает звёзды
Совсем не для
Того, чтобы поднесли зажигалку
В тот самый миг,
Когда братаются небо и лес.
Словом, если ты решил набить
Невесомостью свой пуховик,
Выйди сталкером, стань лучом,
Зелёным, синим,
Определив цвет на вес,
Стань художником,
которому всё нипочём.
И рисуй себе зиму, малюй
Тополя и выпускной.
Сопрягай сезоны, перемешивай
Краски между собой,
А потом — стыковка,
Склейка, монтаж.
Зори целуются,
Дождик, как метранпаж,
Сверстает жаворонка и соловья,
А в антракте родятся
Бетховен и Хачатурян...
Чья это картина?
Ничья!

Это всё оттенки зелёного.
Называй, как хошь.
Ведь июнь — это юность.
А юностью ты
Живёшь,
Невозвратность
Этого мира тебе
предъявит свой счёт.
И губы прошепчут
Упрямо:
Ещё!


Июль

Путь лета к макушке
Совсем не прост.
Зелень, как часовой,
Занимает вверенный ей пост.
Свет инкрустирован бликами,
Словно неуд
Поставили дрянному художнику
За его мазню,
А ромашки и клевер
И таволга, впавшая в ню,
Упрямо тащат невод
От полудня
до бесконечности.

Я тебя не виню,
Если ты выбираешь
июль,
Мошек, комаров,
А гроза
Сверкает молнией,
Как стрекоза,
Зависая над Арбатом,
как космический аппарат.
Солнце пришпилено
Занозой к асфальту.
Но только Арбат:

Джинса. Фирма. Попса.
Я закрываю окна,
Но слышу, как голоса
Продолжают длить
Музыку, лето,
вершину параболы.
До и после,
Против и за.
Пора заканчивать.
Занавес.
Пузыри на лужах
Стремятся
июль обнулить!


Август

Под смычок кузнечика
Роятся вымыслы,
Но не в этом суть.
Лето уходит,
Как табор в небо,
А тебе не уснуть!

Чёрная хлябь и с дыркой сарай.
Звёзды падают в рожь
И над пропастью,
Круглой, как шляпа
Рыжика,
Столько лжи,
Что если скажешь:
«Клюква»,
То услышишь:
«Чеши!»

Голова под космосом.
Нагая, как колесо.
Мы бесстрашно плывём
Вдоль наивного берегового молчания.
Поворот, как лассо,
Наброшенное на шею,
Хорошо быть кораблём,
Молчанием, натюрмортом,
дубом, нулём.

Жисть и так хороша.
Если золото нивы
Осыпется,
Выпадет зуб.
Мы тебе
нальём.

Юркость у ос отсутствует,
Когда, как айсберг,
Отчалит арбуз!
Или что там,
По счёту, по карте,
Кредит — это вздох,
Процент — это выдох.
Дуб — это туз!

Кончается лето,
Красный спирт
Проливает с опушки май.
Ты говоришь: невод,
А слышится: краснотай,
Снова коронавирус,
Снова грипп,
Снова всё то же
Очко!

«Добро пожаловать!» В ...
Осень!


Сентябрь

Меня не учили в школе,
что утренник инея белее дыма,
что от печки исходит картофельный дух,
Как сияние от серафима.
Сентябрь — это лето-лайт,
Когда небо, увязшее по самое «не могу»,
Оставит не след,
а лайк.

Серо и тучно.
В грязи, как бегемот,
Копается грузовик,
керосинка трещит,
Душа истлевает,
как фитилёк.

Но в серой мякоти небес
Рождается, не спеша,
Спелая, как ягода,
Красная, как арбуз,
Бабьего лета душа.

И опять доска диктует вдохновению
Тему: «Как я провёл лето?»
И если душа — всё же арбуз,
То я должен расколоться,
и тем не менее
Излиться дождём,
Сгореть в листве,

Чтобы прогорклость стала данностью,
А я — золой,
Началом конца, конец лета,
Летящая птица,
Ставшая просто
памятью
Или землёй!


Октябрь

К рябине припаду, как гость,
Который, перепутав озеро с чернильницей,
Напишет стих, в конце
Воткнув в строку не точку,
Гвоздь.

И осыпается листва,
Как будто перепутав дерево
И записную книжку... Рвусь
Из прошлого,
Но, не застав себя,
Иду обратно
Искать октябрьскую
Грусть.

Грибы и ягоды. Заброшенный, как сад,
Я вакуум заполню текстом
Своим или чужим,
И оглянусь назад,
Как осень в текст
Замешивают тестом.

Недоработка есть — усилие ума
постичь, как идеал, тоску по идеалу,
А также с комом в горле,
Как нема
Пора осенняя, когда
Туман сползает
с поля одеялом.

Октябрь не верит в фальшь,
Октябрь идёт своим путём.
Не ведая путей, не ведая,
Не зная,
что годовые кольца
дерева — не более,
чем стаж,

А воздух осени — кристальных
заморозков стая.
Молчанье осени —
вот существо,
вот вещество,
Заветы и молитва.
Всё остальное —
годовые кольца,
Ствол.
Покой нам снится,
А за околицею
битва!


Ноябрь

Свалено лето в ров.
Какой-никакой, а улов.
Не из слов. Из пожухлой листвы,
Когда все слова мертвы!

Припорошена дорога,
Припудрена, словно лицо
Немолодой
Помятой дамы.
А вечер между нив
Фланирует с ленцой,
И восстают
Окошки дач
Из прошлого,
Как мертвецы
Из ямы.

Беги, ноябрь, беги...
Убогий смысл —
он всё равно догонит,
достанет, догорит,
как лампа Ильича.
Вольфрамовый очаг
В лучах закатных тонет.

Цитировать, что снег мести
И повторять неоднократно
Всю суть зимы, тоску её,
Тщету, чеканку изо льда
И заметать следы обратно.

Быль небылью живёт,
Бумажный лист, что замять.
А нам бы пережить
И переждать её,
Как забывает хлам ненужный
Память...


Декабрь

Заморозилось бы враньё,
Остолбенело бы, как с женою Лот,
А тугоухое вороньё
Пропело бы псалом.
Вот

Заканчивается год,
Так в обнимку с ёлочной хвоей
Грезит год о том, что не сбылось.
Всё, о чём мечталось, о чём в твоей
Голове сплелось, спелось,
Но не срослось.

Только жизнь ведь
Не подо льдом трещит,
Раздавленная кирзачом.
Жизнь поверяется лучом,
Рождеством, ещё
Тем, что измерено
На свой аршин.

Что в итоге?
В канувшем в лето году отменили галоши.
Снег не выпал даже в апреле.
А поэтому целой армии дедморозов,
Названных так по оплошности,
Дали отставку.
Досрочно грачи прилетели!

По-девчоночьи озорно заныкалась берёза.
На прочном подрамнике поля.
Поэтому пишите письма
До востребования, беря за
Ориентир габариты картины,
Спрятанной на антресолях.

Комната в тени и лени.
Время для материализации сказок.
Так встанем же все на колени
В чертоге четырёх нулей,
Не встретившихся нам
До сих пор ни разу!


Январь

1 января — земля круглая, как нуль,
Как космический корабль,
Который стартовал, обогнул
Солнце и вернулся,
Оказалось, солнце — не квадрат,
А парабола.

«Мы вас услышали», — повторяет радио.
Пустота вращает устами,
Будто грешница в преддверии рая.
Будто брутто коснулся Фома,
А не язвы Христа перстами.

В проходном дворе весь день кто-то нервно шоркал:
Либо дворник лопатой,
Либо город обглоданной воблой
Облачил в ледяные латы
Полдень,
А от воблы остался лишь
шомпол.

Балериною кружатся снеговою блаженно
В темпе скерцо
Этот город, граффити, стужа,
Стрелка в циферблате
И моё сердце.
Строит новый Баженов

Москва-сити.
Как купчихе идёт соболь,
Так идёт Москве стужа,
На старте и финише дня.
Два нуля на меня глядят в оба,
Как будто на девицу
Не может налюбоваться
суженый!


Февраль

Бесконечность всего, что сине,
Безупречность всего, что мило...
Выпиваю чернила и плачу.
Отныне
Буду Буддой и камнем,
Чтоб меня не смыло.

Славлю синий цвет, не серый,
Ибо — космос, а ещё обещали солнце
в одни руки не давать больше.
Чтобы измерить
Стихию жизни в феврале,
Лучше спать.

И не подавать вида,
Не выпендриваться, и не делать
визу,
Всё равно снег зернист,
а обида
На окружающих
Клонит прямоходящих книзу.

А на дорогах, как не выкручивай подошву,
Всё равно наждак,
Что так, что этак.
Наждак упал, как умещается
Будущее в прошлом,
так и я умещаюсь,
Уменьшаясь,
В этом.

Снежная баба, ну, куда ты, куда ты?
Празднуешь, как царица,
неизбежность исхода?
Европейство у нас не прижилось,
Даты
опустели и превратились в доты.

И осталось лишь два угля да морковь,
из жести или из жалости
Сделана шляпа.
Значит, дворник пролил молоко,
А трамвай переехал
опять не того,
кого — согласно табелю о рангах —
надо!

И поэтому миссия весны по имени Сима
С весной священной, оранжевой, яркой
В толстовке
Невыполнима в принципе
И невыносима.
Без налёта и палева.
Всё бестолково,
и только!


Март

Экстравертация сказки: жили-были,
В марте, в тридевятом ели-пили.
В марте мир весь новый или —
Пей и ешь, пока тебя
Не обнулили.

Слёзы или капель, первый блин комом,
Душа выворачивается наизнанку,
И восходит, будто луна над домом,
Блин, и заснули на балконе
Санки.

Я вспоминаю мини-средневековье —
Костёр на школьном дворе, когда сжигали чучел.
Зажигал, как всегда, Махмуд,
А Коровьев
С Бегемотом во дворе
кошек мучил.

По боку пыжик, душа нараспашку,
Драп пусть драпает в шкаф
вперемешку с муслином,

А я нарисую в тетрадке ромашку,
Спящую под наркозом
Наркомзема,
Под нафталином!

Зима висит на волоске, струною
капельною душу теребя,
А я, как половодье, над страною
Встаю, врастаю
Естеством своим,
о, март,
В тебя!


Апрель

Не прячь ты краски, кисти, акварель,
Я всё равно достану,
Я нарисую мать-и-мачеху. Апрель
Весь серый, сивый,
Странный.

Земля замёрзла и мертва.
Озноб объял весну, людей, скворечни.
Но всё же, как она не злится,
мерзлота,
Она не вечна.

Балконье царство обнулят скворцы,
Затеяв во дворах кипенье
Птичье. Спешат весны
Осипшие гонцы
Реанимировать
Онеменье.

Зане, как в яблочко, как в молоко,
Стреляет и апрель капелью.
И голубеет небо, и легко,
И просто изольётся,
Троллейбус
Трелью!

А я всё сомневаюсь,
Если бы, кабы...
Я всё ещё теплу не верю.
Но по Москва-реке
уже плывут гробы
горбатых льдин,
И май стучится
в двери!