Алек­сан­др Мин­кин. Не­мой Оне­гин. Ро­ман о по­эме. М.: РГ-Пресс, 2020. 560 с.

Рас­кры­вая кни­гу Алек­сан­дра Мин­ки­на «Не­мой Оне­гин», жда­ла ли я ин­те­рес­ных, не­ожи­дан­ных от­кры­тий в Пуш­ки­не?

Как же мож­но не ожи­дать по­тря­са­ю­щих от­кры­тий, если в из­да­тель­ской ан­но­та­ции нас уве­ря­ют, что это «за­хва­ты­ва­ю­щее ис­сле­до­ва­ние по­гру­жа­ет чи­та­те­ля в без­дон­ную глу­би­ну ше­дев­ра и воз­но­сит в за­об­лач­ные вы­си че­ло­ве­чес­ко­го ге­ния»?

Увы! Разо­ча­ро­вал Алек­сан­др Мин­кин! В без­дон­ные глу­би­ны не по­гру­зил и в за­об­лач­ные вы­си не воз­нёс.
Не­смот­ря на кра­си­во на­пи­сан­ную ан­но­та­цию и «тя­жёлую ар­тил­ле­рию» в ли­це Улиц­кой, Бы­ко­ва и Вел­ле­ра, чьи вос­тор­жен­ные от­зы­вы на­пе­ча­та­ны для за­вле­че­ния чи­та­те­лей на зад­ней об­лож­ке кни­ги.

Мно­го­лет­няя ра­бо­та в жёл­том «Мос­ков­ском ком­со­моль­це» не про­шла да­ром для не­пло­хо­го в про­ш­лом те­ат­раль­но­го кри­ти­ка Мин­ки­на.
Вот как на­зы­ва­ет он Тать­я­ну (о ко­то­рой Пуш­кин го­во­рил: «Тать­я­ны ми­лый иде­ал»): «Тань­ка», «взмок­шая Тань­ка»…
А Ев­ге­ния Оне­ги­на он ами­ко­шон­ски, не це­ре­мо­нясь, на­зы­ва­ет «Же­ней».
По­доб­ная без­вку­си­ца и вуль­гар­ность сра­зу отвра­ща­ют.

Если бы Мин­кин воз­на­ме­рил­ся со­чи­нить па­ро­дию на «Ев­ге­ния Оне­ги­на», то па­ро­ди­ям мно­гое про­ща­ет­ся.
Но у Мин­ки­на это не па­ро­дия. Он пре­тен­ду­ет на то, что на­пи­сал ро­ман о по­эме (по­эмой он с вы­зо­вом на­зы­ва­ет ро­ман Пуш­ки­на «Ев­ге­ний Оне­гин»).

И что же это за сен­са­ци­он­ные «от­кры­тия», ко­то­ры­ми он твёр­до на­де­ет­ся по­трясти мир?

Преж­де все­го, удив­ля­ет, что про­фес­си­о­наль­ный кри­тик Мин­кин за­был прос­тей­шую ис­ти­ну: в ху­до­жест­вен­ном про­из­ве­де­нии, тем бо­лее в по­э­зии, не­льзя ис­кать фо­то­гра­фи­чес­ки прав­до­по­доб­но­го изо­бра­же­ния жиз­ни.

Его ко­рон­ное «от­кры­тие», с ко­то­ро­го он на­чи­на­ет кни­гу и к ко­то­ро­му мно­го раз воз­вра­ща­ет­ся, это «не­прав­до­по­доб­ный бег» Тать­я­ны («кросс» как его на­зы­ва­ет Мин­кин), ког­да она в смя­те­нии, стра­шась встре­чи с Оне­ги­ным пос­ле сво­е­го пись­ма, бе­жит от не­го и на бе­гу си­рень ло­ма­ет. Мин­кин не зна­ет, ви­ди­мо, что че­ло­век, пре­бы­вая в смя­те­нии, спо­со­бен не толь­ко вет­ку си­ре­ни сло­мать, а спо­со­бен и в реч­ку бро­сить­ся, и на отвес­ную ска­лу взо­брать­ся. Да и си­рень лег­ко очень ло­ма­ет­ся. Так что здесь у Пуш­ки­на да­же ни­ка­ко­го ху­до­жест­вен­но­го пре­уве­ли­че­ния нет.

Но Мин­кин хвас­та­ет­ся, что вот Лот­ман и На­бо­ков не за­ме­ти­ли та­кой «не­су­раз­нос­ти» у Пуш­ки­на. А он — пер­вым! — за­ме­тил.
Ни­кто до Мин­ки­на не за­ост­рил на этой де­та­ли вни­ма­ния, по­то­му что нет в ней ни­ка­кой «не­су­раз­нос­ти».

Ещё од­но «от­кры­тие» Мин­ки­на: со­дер­жа­ние «Ев­ге­ния Оне­ги­на» мож­но уло­жить в од­ну фра­зу.
И «Ан­ну Ка­ре­ни­ну» мож­но уло­жить в од­ну фра­зу. И со­дер­жа­ние очень мно­гих ге­ни­аль­ных ро­ма­нов мож­но уло­жить в од­ну фра­зу.

На­прас­но Мин­кин му­чил­ся, от­га­ды­вая, по­че­му Пуш­кин ге­роя Ев­ге­ни­ем на­звал, и пы­та­ет­ся это объ­яс­нить при­страс­ти­ем ге­роя ко все­му ан­глий­ско­му. Но па­па и ма­ма Оне­ги­на ещё не зна­ли, что их сын всем ан­глий­ским бу­дет увле­кать­ся.
Да зву­чит прос­то кра­си­во и по­э­тич­но: Ев­ге­ний Оне­гин. И лег­ко риф­му­ет­ся.
У ан­гли­чан есть имя Юд­жин, но это не Ев­ге­ний.

Осо­бен­но уми­ля­ет Мин­кин, «от­кры­вая» нам, глу­пым и на­ив­ным, эро­ти­чес­кий смысл хо­ро­шо из­вест­ных нам с дет­ст­ва строк: «По­ра, кра­са­ви­ца, про­снись…»
И очень ко­мич­но зву­чат его до­гад­ки во­круг слов «у ле­жан­ки» — ис­ку­шён­но­го Мин­ки­на не про­ве­дёшь: зна­чит, на ле­жан­ке, ко­неч­но, воз­ле­жит жен­щи­на.
В та­ких слу­ча­ях го­во­рят: каж­дый по­ни­ма­ет в си­лу сво­ей ис­пор­чен­нос­ти.

Смеш­но упре­кать Пуш­ки­на, что Оне­гин «ма­ло го­во­рит».
Сколь­ко на­до бы­ло Пуш­ки­ну, столь­ко его ге­рой и го­во­рит.

Мин­кин вза­хлёб рас­хва­ли­ва­ет спек­такль ли­тов­ско­го ре­жис­сёра Ри­ма­са Ту­ми­на­са в те­ат­ре име­ни Ев­ге­ния Вах­тан­го­ва, где Тать­я­на в смя­те­нии не бе­жит от Оне­ги­на, а сна­ча­ла ло­жит­ся под ска­мей­ку, а за­тем взва­ли­ва­ет на се­бя эту тя­жёлую са­до­вую скамью и тас­ка­ет её на се­бе по сце­не. А взлох­ма­чен­ная Оль­га, на­по­ми­на­ю­щая кло­унес­су из бро­дя­че­го цир­ка, весь спек­такль хо­дит с при­кле­ен­ным к гру­ди ак­кор­део­ном. Вот это Мин­ки­ну нра­вит­ся. И со­всем не ка­жет­ся не­су­раз­ным.

При этом Мин­кин, не на­зы­вая име­ни Ана­то­лия Ва­силь­е­ва, ру­га­ет его дав­ний спек­такль, по­свя­щён­ный Пуш­ки­ну.

Ва­силь­ев в том спек­так­ле дейст­ви­тель­но уже на­чал свои экс­пе­ри­мен­ты с рус­ским язы­ком, но спек­такль был по­став­лен с ог­ром­ной лю­бовью к Пуш­ки­ну. Пуш­кин жил в этом спек­так­ле. И де­шё­вых при­ёмов в нём не бы­ло. А Ту­ми­нас, ви­ди­мо, да­же не чувст­ву­ет, с ка­ки­ми не­умест­ны­ми ин­то­на­ци­я­ми ак­тёры у не­го про­из­но­сят по­рой текст Пуш­ки­на (ну хо­тя бы Лен­ский на­ка­ну­не ду­э­ли).

Очень стран­ны и бес­пред­мет­ны рас­суж­де­ния Мин­кина о том, что «ро­ман и по­эму не пи­шут во­семь лет».
Иног­да все­го лишь статью вы­на­ши­ва­ют не­сколь­ко лет.
По­сколь­ку сам Мин­кин стро­чил свои ре­цен­зии пря­мо во вре­мя спек­так­лей (мне не раз до­во­ди­лось си­деть в те­ат­рах ря­дом с ним или за его спи­ной), то ему труд­но пред­ста­вить, что мож­но и ро­ман, и по­эму пи­сать во­семь лет.
Хо­тя сам он пи­сал свой опус во­семь лет. Но это — сам. Ему — мож­но.

Ну, и все про­чие не­мно­го­чис­лен­ные «от­кры­тия» Мин­ки­на столь же пре­тен­ци­оз­ны, но во­все не яв­ля­ют­ся сен­са­ци­он­ны­ми от­кры­ти­я­ми.

Ком­по­зи­ция кни­ги не про­ду­ма­на, дра­ма­тур­ги­чес­ки не вы­стро­е­на (что для те­ат­раль­но­го кри­ти­ка осо­бен­но не­прос­ти­тель­но).
А по­то­му Мин­кин час­то пов­то­ря­ет­ся, а вре­ме­на­ми про­ти­во­ре­чит сам се­бе.

Ну, а на­гро­мож­де­ние все­воз­мож­ных ци­тат са­мых раз­ных ав­то­ров, при­зван­ное при­дать до­пол­ни­тель­ный лис­таж и вес «от­кры­ти­ям» Мин­ки­на, го­во­рит лишь о том, что у Мин­ки­на не на­бра­лось мно­го мыс­лей о Пуш­ки­не. Но ведь и не обя­за­тель­но бы­ло та­кой уве­си­с­тый то­ми­ще из­да­вать. Мож­но бы­ло и по­ко­ро­че свои «от­кры­тия» из­ло­жить.

По­сколь­ку Мин­кин не зна­ет, ви­ди­мо, ино­стран­ных язы­ков, он не смог или не за­хо­тел по­зна­ко­мить­ся с жизнью «Ев­ге­ния Оне­ги­на» в дру­гих стра­нах. А это очень ин­те­рес­но. Пом­ню, что ка­кой-то зна­ме­ни­тый италь­ян­ский пи­са­тель спе­ци­аль­но вы­учил рус­ский, что­бы сде­лать че­тыр­над­ца­тый пе­ре­вод «Ев­ге­ния Оне­ги­на» в Ита­лии. За про­шед­шие го­ды, на­вер­ное, и дру­гие пе­ре­во­ды «Ев­ге­ния Оне­ги­на» вы­шли в ми­ре.

Хо­тя сей­час на За­па­де та­кую не­на­висть к Рос­сии куль­ти­ви­ру­ют, не пус­ка­ют да­же Боль­шой те­атр в США, что вряд ли и но­вые пе­ре­во­ды Пуш­ки­на по­яв­ля­ют­ся.

Не по­смот­рел Мин­кин, ви­ди­мо, и ан­гло-аме­ри­кан­ский фильм «Ев­ге­ний Оне­гин», сня­тый в 1999 го­ду и удос­то­ен­ный мно­гих на­град. Тать­я­ну иг­ра­ет Лив Тай­лер (не­мно­го круп­но­ва­тая и ши­ро­коп­ле­чая, но очень кра­си­вая и иг­ра­ет пре­крас­но), а Оне­ги­на — ве­ли­ко­леп­ный ан­глий­ский ак­тер Ральф Файнс (ре­жис­сер — его сест­ра Мар­та Файнс).
Ко­неч­но, не обо­шлось в филь­ме без «клюк­вы», но она здесь прос­ти­тель­на.
Глав­ное: фильм снят с та­кой тре­пет­ной неж­ностью и про­ник­но­вен­ной лю­бовью к Пуш­ки­ну (хо­тя ге­рои го­во­рят про­зой, а не сти­ха­ми), что я его три ра­за смот­ре­ла.

Не знаю, на­де­я­лись ли со­зда­те­ли филь­ма хо­ро­шо на нём за­ра­бо­тать. Ско­рее все­го, сни­ма­ли его ра­ди счастья со­при­кос­нуть­ся с рус­ским ге­ни­ем, близ­ким и по­нят­ным не толь­ко рус­ским.

Об этом го­во­рил и сам Ральф Файнс в од­ном из ин­тервью: «Я пы­тал­ся вслу­шать­ся в то, что на­пи­са­но Пуш­ки­ным. Оне­гин у Пуш­ки­на, как я его по­ни­маю, че­ло­век толь­ко внеш­не ци­нич­ный. А в сущ­нос­ти, он оди­нок, по­то­му что не мо­жет най­ти кон­так­та с ми­ром, в ко­то­ром жи­вёт. Сам я во­все не по­хож на Оне­ги­на и по­это­му не мог иг­рать се­бя. Не­ко­то­рые зри­те­ли мне пря­мо го­во­ри­ли: „Вы сыг­ра­ли ан­глий­ско­го Оне­ги­на“. На­вер­ное, это прав­да. Я хоть и ак­тёр, не мо­гу вдруг стать рус­ским. И всё же я ду­маю, что не­ко­то­рые ли­те­ра­тур­ные ге­рои, хоть и со­здан­ные на на­цио­наль­ной поч­ве, по ду­ху ин­тер­на­ци­о­наль­ны. Пуш­кин не был ру­со­фи­лом. Он лю­бил Бай­ро­на, Шенье, хо­ро­шо знал ев­ро­пей­скую ли­те­ра­ту­ру. Я чувст­во­вал, что у это­го рус­ско­го и у ан­гли­ча­ни­на есть не­кие об­щие чер­ты».

И «не­мым Оне­ги­ным» ге­рой Пуш­ки­на Раль­фу Файн­су от­нюдь не по­ка­зал­ся.