— Ка­тя, так что вы ре­ши­ли с кур­са­ми?

От не­ожи­дан­нос­ти я чуть не вы­ро­ни­ла из рук аль­бом с рус­ски­ми пе­ре­движ­ни­ка­ми, ко­то­рый со­би­ра­лась по­ста­вить на пол­ку. Тер­петь не мо­гу эту при­выч­ку Ви­о­лет­ты по­яв­лять­ся вне­зап­но! Под­кра­ды­ва­ет­ся, как кош­ка на мяг­ких ла­пах. Ви­о­лет­та — ди­рек­три­са на­шей биб­лио­те­ки. Во­об­ще-то она Ви­о­лет­та Пет­ров­на, но за гла­за мы зо­вём её прос­то по име­ни.

Ви­о­лет­те год до пен­сии, тем уди­ви­тель­нее её кра­со­та. Го­ло­ва ма­дон­ны, гор­до вен­ча­ю­щая пыш­ное ру­бен­сов­ское те­ло. Мест­ные ху­дож­ни­ки нет-нет да и за­ки­ды­ва­ют удоч­ки по по­во­ду порт­ре­та, но даль­ше раз­го­во­ров де­ло не идёт. Ви­ди­мо, бо­ят­ся, и не без ос­но­ва­ний, что до Крам­ско­го им не до­тя­нуть.

А про кур­сы… что я мо­гу с ни­ми ре­шить? На ком­пью­тер ид­ти глу­по, на­ши ме­ня и так драз­нят ком­пью­тер­ным ге­ни­ем. На фран­цуз­ский бес­смыс­лен­но, во Фран­цию я вряд ли по­па­ду. Вот на ру­мын­ский я бы по­шла, на­до же под­тя­нуть го­су­дар­ст­вен­ный язык. Я уже и рот от­кры­ла, что­бы про ру­мын­ский ска­зать, но не успе­ла — че­рез весь от­дел к нам с Ви­о­лет­той шла жен­щи­на. Я по­ду­ма­ла, что для обыч­ной чи­та­тель­ни­цы она слиш­ком энер­гич­но идёт. Не­по­хо­же, что­бы её ин­те­ре­со­ва­ла ис­то­рия ки­ши­нёв­ской опе­ры или неого­ти­ка в твор­чест­ве ран­не­го Гау­ди.
— Зна­комь­тесь: на­ша со­труд­ни­ца Ека­те­ри­на, ра­бо­та­ет в от­де­ле ис­кус­ств, — ска­за­ла Ви­о­лет­та го­ло­сом ги­да в му­зее, ког­да жен­щи­на по­до­шла по­бли­же. — А это…
Ди­рек­три­са сде­ла­ла эф­фект­ную па­у­зу, пос­ле че­го тор­жест­вен­но про­из­нес­ла:
— …это пре­по­да­ва­тель­ни­ца по ру­мын­ско­му язы­ку до­ам­на… (рум. doamna — гос­по­жа; об­ра­ще­ние к взрос­лой жен­щи­не)

Имя по­то­ну­ло в гро­хо­те от­вет­ных слов «ру­мын­ки».

Ну и го­лос! Ме­ня аж пе­ре­дёр­ну­ло. Это не го­лос, ка­кая-то иери­хон­ская тру­ба. Слу­шать по­доб­ный рёв каж­дую не­де­лю, да ещё по пол­то­ра ча­са… Мне, ко­неч­но, ну­жен ру­мын­ский, но не та­ки­ми жерт­ва­ми. До­ждав­шись, ког­да Ви­о­лет­та с «ру­мын­кой» за­го­во­ри­ли о сво­ём, я ти­хонь­ко улиз­ну­ла.

За­пи­сать­ся на кур­сы мож­но бы­ло на ре­цеп­ции у Юли. Ми­ни­а­тюр­ная, с коп­ной се­дых во­лос Юля, на­по­ми­нав­шая Маль­ви­ну на пен­сии, до­ста­ла ли­с­ты со спис­ка­ми.
— На ру­мын­ский? — уточ­ни­ла на вся­кий слу­чай.
— На фран­цуз­ский, — по­пра­ви­ла я.
Юля удив­лён­но за­хло­па­ла рес­ни­ца­ми. Сходст­во с ки­нош­ной ге­ро­и­ней за­мет­но уси­ли­лось.
— А за­чем те­бе фран­цуз­ский?
— Ну как же, фран­цуз­ский — это так изыс­кан­но. Как раз для на­шей биб­лио­те­ки.
Юля со­всем не по-маль­виньи фырк­ну­ла и внес­ла ме­ня в спи­сок.

Смех сме­хом, но во­прос хо­ро­ший: дейст­ви­тель­но — за­чем. Был бы ещё ан­глий­ский. Ан­глий­ским я и так вла­дею не­пло­хо, но прак­ти­ка ни­ког­да не по­ме­ша­ет. Тем бо­лее что ан­гло­го­во­ря­щие к нам вре­мя от вре­ме­ни за­гля­ды­ва­ют. Но в мо­ём слу­чае при­шлось вы­би­рать от про­тив­но­го.

Ви­о­лет­та то­же уди­ви­лась. Но от­го­ва­ри­вать не ста­ла. Ей, в прин­ци­пе, всё рав­но, ка­кой язык я бу­ду учить, хоть ки­тай­ский. Глав­ное, пе­ред на­чальст­вом от­чи­тать­ся. Пе­ред ка­ким та­ким на­чальст­вом? Так на­ша биб­лио­те­ка не са­ма по се­бе, она — часть сис­те­мы. И там, в выс­ших биб­лио­теч­ных кру­гах, счи­та­ет­ся, что мы все пас­сив­ные, раз­ви­вать­ся не хо­тим. А тут кур­сы. И нам на поль­зу, и Ви­о­лет­те бо­нус, а то и при­бав­ка к зар­пла­те. Толь­ко — тсс! — про по­след­нее я ни­че­го не го­во­ри­ла.

Так и по­лу­чи­лось, что из на­ших на фран­цуз­ский за­пи­са­лась я од­на.

На­сту­пил день пер­во­го за­ня­тия. В чи­таль­ный зал, где долж­ны бы­ли про­хо­дить кур­сы, я спе­ци­аль­но при­шла по­рань­ше. За­ве­ду­ю­щая за­лом Ла­ри­са, бе­ло­ко­жая, стат­ная, по­хо­жая на по­ро­дис­тую ло­шадь, услы­шав, что на­до дви­гать сто­лы, не­до­воль­но по­мор­щи­лась. Не успе­ла я с грустью по­ду­мать, что со сто­ла­ми при­дёт­ся раз­би­рать­ся са­мой, как Ла­ри­са, бро­сив мне «по­до­жди», по­гар­це­ва­ла в ко­нец чи­таль­но­го за­ла. Там в уз­ком ап­пен­дик­се, под зна­ме­ни­тым порт­ре­том Ло­мо­но­со­ва оби­та­ли шах­ма­ти­с­ты.

Шах­ма­ти­с­ты — это от­дель­ная те­ма, в на­шей биб­лио­те­ке они прак­ти­чес­ки жи­вут. Ис­хо­дя­щий от них за­пах оди­но­чест­ва хо­чет­ся вы­бить, как пыль из ста­ро­го ков­ра. Шах­ма­ты при­да­ва­ли их не­при­бран­ной жиз­ни осо­бый сак­раль­ный смысл. По этой при­чи­не до­го­во­рить­ся с ни­ми о ве­щах кон­крет­ных, на­при­мер, не так бур­но вы­ра­жать свои эмо­ции во вре­мя иг­ры, то есть не орать, бы­ло до­воль­но слож­но. Но не Ла­ри­се. Ла­ри­са для них царь и бог. Вер­нее, бо­ги­ня. И если бо­ги­ня ска­за­ла, на­до дви­гать сто­лы, — зна­чит, на­до дви­гать. Да­же доску уста­но­ви­ли, не шах­мат­ную, а та­кую, чтоб пи­сать. Тут и фран­ко­фо­ны-лю­би­те­ли ста­ли под­тя­ги­вать­ся. Так что к при­хо­ду пре­по­да­ва­те­ля, на­сто­я­ще­го фран­цу­за, всё бы­ло в пол­ном по­ряд­ке.

— Bonjour mesdames, bonjour messieurs! (Здравст­вуй­те, да­мы, здравст­вуй­те, гос­по­да. — Фр.) — ска­зал тот, стре­ми­тель­но вхо­дя в зал.

Сла­ва бо­гу, хоть го­лос нор­маль­ный. Я так бес­по­ко­и­лась из-за го­ло­са, что не сра­зу рас­смот­ре­ла его об­ла­да­те­ля. Фран­цуз был мо­лод и по­ры­вист. Ру­сые во­ло­сы сто­я­ли ды­бом, как у мо­де­лей на фэ­шн-по­ка­зах по те­ле­ви­зо­ру. Одеж­да бол­та­лась на ху­дом, как у под­рост­ка, те­ле. Но са­мой при­ме­ча­тель­ной бы­ла улыб­ка. Она си­я­ла, буд­то ед­ва ввер­чен­ная в цо­коль но­вень­кая лам­поч­ка. По­том свет­лые, поч­ти про­зрач­ные гла­за огля­де­ли об­шар­пан­ные сте­ны, ок­но, трес­нув­шее и за­кле­ен­ное пря­мо по цент­ру, и, глав­ное, кур­сис­тов, чей сред­ний воз­раст кру­жил в рай­о­не шес­ти­де­ся­ти, — и лам­поч­ка по­гас­ла. Фран­цуз рас­те­рян­но за­мол­чал.

Я дав­но го­во­рю: со все­ми но­вич­ка­ми, что при­хо­дят к нам в биб­лио­те­ку, на­до про­во­дить ин­струк­таж. Как ми­ни­мум пре­дуп­реж­дать об ава­рий­ной си­ту­а­ции. С дру­гой сто­ро­ны, смысл та­ко­го пре­дуп­реж­де­ния. Мы, со­труд­ни­ки биб­лио­те­ки, и са­ми не зна­ем, что день гря­ду­щий нам го­то­вит: то ли тру­бу в туа­ле­те про­рвёт, то ли пла­фон с по­тол­ка рух­нет. А кто не спря­тал­ся, как го­во­ри­лось в счи­тал­ке вре­мён мо­е­го дет­ст­ва, я не ви­но­ват.

По­том кон­тин­гент. Да, на­ши чи­та­те­ли в ос­нов­ном пен­си­о­не­ры. Ещё де­ти, но они объ­яв­ля­ют­ся бли­же к ка­ни­ку­лам. В шко­ле спис­ки для чте­ния на­дик­ту­ют — де­ти сра­зу к нам. На­хлы­нут цу­на­ми, на­сме­шат до слёз «Про­гул­кой из Пи­те­ра в Моск­ву» вмес­то «Пу­те­шест­вия из Пе­тер­бур­га в Моск­ву», «До­черью Ка­мен­ской» вмес­то «Ка­пи­тан­ской доч­ки», — и сно­ва про­па­дут. А пен­си­о­не­ры хо­дят ста­биль­но, на кур­сы в том чис­ле. Биб­лио­те­ка пуб­лич­ная, кур­сы бес­плат­ные, по­че­му бы и не пой­ти.

Фран­цуз все­го это­го не знал, вот и скис. Но он на удив­ле­ние быст­ро взял се­бя в ру­ки, и вско­ре на уста­нов­лен­ной шах­ма­тис­та­ми доске ро­зо­вым ме­лом (по­за­им­ст­во­ва­ла в дет­ском от­де­ле) уже спря­гал гла­гол habiter, что озна­ча­ло жить.

j’habite Chisinau
tu habites Chisinau
il, elle habite Chisinau

(я жи­ву в Ки­ше­нёве
ты жи­вёшь в Ки­ше­нёве
он, она жи­вёт в Ки­ше­нёве. — Фр.)

Круп­ные ро­зо­вые бук­вы по­хо­ди­ли на цве­ты маг­но­лии, что рас­пус­ка­ют­ся в на­ших пар­ках по вес­не. Я да­же слы­ша­ла аро­мат. Толь­ко по­че­му та­кой при­тор­ный? Да это же ду­хи, ко­то­ры­ми щед­ро спрыс­ну­лась на­ша по­сто­ян­ная чи­та­тель­ни­ца На­деж­да Ива­нов­на (си­де­ла сле­ва от ме­ня)!
— Что он пи­шет? Ни­че­го не мо­гу разо­брать! — гром­ко за­шеп­та­ла жен­щи­на, от воз­му­ще­ния ед­ва не под­пры­ги­вая на сту­ле.
Я чуть не бряк­ну­ла, что, ког­да в её воз­рас­те хо­дишь на кур­сы, не­пло­хо бы иметь при се­бе оч­ки. Не ска­за­ла, ко­неч­но.
— Как про­шло за­ня­тие? — по­ин­те­ре­со­ва­лась Ла­ри­са, точ­но всё это вре­мя она не на­хо­ди­лась в том же за­ле. И, не до­жи­да­ясь мо­е­го от­ве­та, ска­за­ла: — А фран­цу­зик ни­че­го, хо­ро­шень­кий. Мо­жет, и мне пой­ти на фран­цуз­ский?

Я толь­ко пле­ча­ми по­жа­ла. Ког­да ра­бо­та­ешь в жен­ском кол­лек­ти­ве, та­кие раз­го­во­ры в по­ряд­ке ве­щей. Хо­тя и ко­ро­бит вре­ме­на­ми: взрос­лые жен­щи­ны, а как школь­ни­цы в пу­бер­тат­ный пе­ри­од. Вот и бе­га­ли ту­да-сю­да всё за­ня­тие. Толь­ко Та­ня не от­ме­ти­лась. Это как раз не­уди­ви­тель­но: на­ша Та­ня час­тич­но аутист­ка, и ког­да в биб­лио­те­ке пол­но лю­дей, она на­хо­дит се­бе укром­ный уго­лок и си­дит там, как мышь. Так что зна­ком­ст­во с ней у фран­цу­за ещё впе­ре­ди.

Его зва­ли Га­эль. Пре­по­да­ва­те­лем он был ни­ка­ким, это ста­ло яс­но сра­зу. С те­мы на те­му пе­ре­ска­ки­вал, до­маш­ние за­да­ния не про­ве­рял. От не­об­хо­ди­мос­ти объ­яс­нять пра­ви­ла у не­го так кри­ви­лось ли­цо, ка­за­лось, вот-вот за­пла­чет. За­то как он чи­тал сти­хи! Од­наж­ды стал дек­ла­ми­ро­вать сти­хотво­ре­ние По­ля Элю­а­ра «Сво­бо­да». Обыч­ное де­ли­кат­ное грас­си­ро­ва­ние по­хо­ди­ло на рёв го­ноч­ной ма­ши­ны, гла­за го­ре­ли. Ле­вой ру­кой фран­цуз де­лал та­кие дви­же­ния, буд­то сам се­бе от­би­вал ритм. Я да­же за­смот­ре­лась.

«Прав­да, хо­рош, — со­гла­си­лась я мыс­лен­но с Ла­ри­сой, — и будь он по­стар­ше…»

Но пен­си­о­не­ры на сти­хи не по­ве­лись. Пос­ле­во­ен­ное по­ко­ле­ние, они упор­но шли к це­ли. В своё вре­мя та­кой целью был для них ком­му­низм. На­учен­ные горь­ким опы­том, те­перь от це­ли они жда­ли как ми­ни­мум опре­де­лён­нос­ти. С ней-то и вы­шла за­гвозд­ка.

Всё на­ча­лось с без­обид­но­го бон­жу­ра. По­ду­ма­ешь, две глас­ные бук­вы при про­из­но­ше­нии за­ме­ня­ют­ся на один звук, это же не ко­нец све­та. Но ког­да де­ло до­шло до сло­ва beaucoup, в ко­то­ром из вось­ми букв чи­та­ет­ся ров­но по­ло­ви­на, пен­си­о­не­ры за­нер­в­ни­ча­ли. Во­прос тре­бо­вал разъ­яс­не­ний.

— J’ai une question, monsieur Gael… (У ме­ня во­прос, гос­по­дин (месье) Гаэль… — Фр.) — на­чал до­мнул (рум. domnul — гос­по­дин, об­ра­ще­ние к взрос­ло­му муж­чи­не) Алек­сан­дру, бодро­го ви­да мол­да­ва­нин с че­ре­пом древ­нег­ре­чес­ко­го фи­ло­со­фа.

На са­мом де­ле че­реп тут ни при чём, прос­то до­мнул Алек­сан­дру единст­вен­ный из всей груп­пы мог объ­яс­нить­ся по-фран­цуз­ски.

Вы­слу­шав во­прос, фран­цуз по­че­сал го­ло­ву, чем сра­зу на­пом­нил дво­ро­во­го пса, ко­то­ро­го за­ели бло­хи. По­том что-то быст­ро за­ло­по­тал. Ког­да он смолк, мы все как один по­смот­ре­ли на до­мну­ла: пе­ре­ве­ди, мол.

— Месье Га­эль го­во­рит, что всё де­ло в галль­ском вли­я­нии. Плюс по­сте­пен­ная му­та­ция язы­ка. Пра­ви­ла чте­ния, ко­неч­но, есть, но мно­гое всё рав­но при­дёт­ся за­учи­вать наиз­усть. И по­том, чувст­во язы­ка, ин­ту­и­ция…

Ли­ца пен­си­о­не­ров вы­тя­ну­лись: цель сно­ва ока­за­лась мут­ной. Разо­ча­ро­ван­ные, от за­ня­тия к за­ня­тию они ста­ли про­па­дать. Га­э­ля это, по­хо­же, не сму­ти­ло. Его улыб­ка по-преж­не­му бы­ла без­мя­теж­ной, ког­да от всей груп­пы нас оста­лось трое: На­деж­да Ива­нов­на, до­мнул Алек­сан­дру и я.

Они пе­ре­ста­ли хо­дить од­нов­ре­мен­но, так со­впа­ло. До­мнул Алек­сан­дру, прав­да, пре­дуп­реж­дал, что ско­ро по­едет во Фран­цию со­би­рать ки­ви. Но я не осо­бен­но ве­ри­ла: Фран­ция, ки­ви — бред ка­кой-то! Од­на­ко он уехал. При мыс­ли о том, что этот не­мо­ло­дой ин­тел­ли­гент­ный муж­чи­на, го­во­ря­щий на трёх язы­ках, те­перь вка­лы­ва­ет, как негр на план­та­ции, де­ла­лось не по се­бе. Кста­ти, вы зна­ли, что эти не­ка­зи­с­тые на вид фрук­ты, вос­хи­ти­тель­но-зе­лё­ные внут­ри, рас­тут на де­ревь­ях? Я — нет.

С На­деж­дой Ива­нов­ной во­об­ще ис­то­рия при­клю­чи­лась. Сей­час рас­ска­жу.

Бы­ло де­ся­тое фев­ра­ля, день смер­ти Пуш­ки­на. Ки­ши­нёв­ская зи­ма обыч­но сля­кот­ная, а тут мо­роз, снег по ко­ле­но. Пря­мо как в Пе­тер­бур­ге в день ду­э­ли. Про сту­пень­ки мы сра­зу ска­за­ли на­ше­му на­чальст­ву. К нам в биб­лио­те­ку сту­пень­ки ве­дут. Раз­би­тые, шат­кие, они в лю­бую по­го­ду не­на­дёж­ны, а с на­лип­шим сне­гом так во­об­ще. Мы бы са­ми их по­чис­ти­ли, толь­ко под­хо­дя­ще­го ин­ст­ру­мен­та не бы­ло, не ру­ка­ми же снег раз­гре­бать. А тут На­деж­да Ива­нов­на.

Нет, не на кур­сы она спе­ши­ла, быст­ро пе­ре­би­рая утом­лён­ны­ми жизнью но­га­ми. До вы­хо­да на пен­сию На­деж­да Ива­нов­на ра­бо­та­ла в До­ме-му­зее Пуш­ки­на. Про­пус­тить ме­роп­ри­я­тие, по­свя­щён­ное па­мя­ти не­заб­вен­но­го АС, она не мог­ла.

— Там жен­щи­на упа­ла! — от кри­ка биб­лио­те­ка вздрог­ну­ла, буд­то от зем­ле­тря­се­ния.

Мы все вы­сы­па­ли на ули­цу. На­деж­да Ива­нов­на ле­жа­ла на сне­гу, как го­ря­чо лю­би­мый ею под­стре­лен­ный по­эт. Её под­ня­ли. При по­пыт­ке сту­пить на но­гу жен­щи­на гром­ко за­сто­на­ла. При­шлось под­клю­чать всё тех же шах­ма­тис­тов. Под ру­ко­водст­вом Ла­ри­сы по­стра­дав­шую внес­ли в холл.

Я во­рва­лась в ка­би­нет к на­чальст­ву:
— Там… На­деж­да Ива­нов­на…
Две па­ры глаз, Ви­о­лет­ты и её за­мес­ти­тель­ни­цы Ири­ны, уста­ви­лись вна­ча­ле на ме­ня, по­том друг на дру­га.
— Зво­ни­те в ско­рую.
— По­че­му я? Вы зво­ни­те!
— Нет, вы!

Пре­пи­рать­ся они мог­ли до бес­ко­неч­нос­ти. В ско­рую по­зво­ни­ла я. На­деж­да Ива­нов­на всё ещё бы­ла в хол­ле, ког­да в биб­лио­те­ке по­явил­ся Га­эль. Про Пуш­ки­на он, яс­ное де­ло, не знал, прос­то при­шёл на свой урок. (Про то, что его не бу­дет, ни­кто и не по­ду­мал со­об­щать.) А тут сто­ну­щая жен­щи­на, мы все с по­те­рян­ны­ми ли­ца­ми. На­до от­дать фран­цу­зу долж­ное, от­ре­а­ги­ро­вал он мгно­вен­но:
— Que c’est-il passé? (Что слу­чи­лось? — Фр.)
Уви­дев моё не­по­ни­ма­ю­щее ли­цо, пе­ре­спро­сил по-ан­глий­ски:
— What happened?

Я и рас­ска­за­ла, что слу­чи­лось. Га­эль кив­нул, пос­ле че­го под­сел к жен­щи­не. Что по­вли­я­ло, го­лос, мяг­кий, как под­та­яв­шее сли­воч­ное мас­ло, или ма­гия чу­жо­го язы­ка, толь­ко На­деж­да Ива­нов­на сто­нать пе­ре­ста­ла. На ли­це да­же по­яви­лась сла­бая улыб­ка. Ей, в от­ли­чие от по­кой­но­го по­эта, об­ще­ние с пред­ста­ви­те­лем фран­цуз­ской на­ции яв­но по­шло на поль­зу.

Га­эль на­хо­дил­ся ря­дом с жен­щи­ной вплоть до при­ез­да ско­рой. Всё это вре­мя дверь в ка­би­нет на­чальст­ва бы­ла за­кры­та.

Ви­о­лет­та вы­шла, ког­да ско­рая уже уеха­ла.
— Всё в по­ряд­ке? Вот и хо­ро­шо! Зав­тра раз­бе­рём­ся со сту­пень­ка­ми. А сей­час все на ме­роп­ри­я­тие. Ека­те­ри­на — вы слы­ша­ли? — ме-ро-при-я-ти-е!

Слов­но зом­би, я по­бре­ла в сто­ро­ну чи­таль­но­го за­ла. Уже устро­ив­шись на сту­ле, об­на­ру­жи­ла, что Га­эль увя­зал­ся за мной, да­же сел ря­дом. На­де­юсь, он не ста­нет при­ста­вать с во­про­са­ми. Же­ла­ния раз­го­ва­ри­вать, хоть по-рус­ски, хоть на лю­бом дру­гом язы­ке, у ме­ня не бы­ло. Но фран­цуз был нем как ры­ба.

В за­ле со­бра­лась на­ша обыч­ная пуб­ли­ка: пен­си­о­не­ры, де­ти, их ро­ди­те­ли. Ве­чер от­кры­ла Ви­о­лет­та. Тра­ги­чес­ким го­ло­сом она про­из­нес­ла:
— В этот пе­чаль­ный день бо­лее по­лу­то­ра ве­ка на­зад в Санкт-Пе­тер­бур­ге за­ка­ти­лось солн­це рус­ской по­э­зии…

На­бив­шие оскоми­ну фра­зы зву­ча­ли под ак­ком­па­не­мент шах­мат­ных фи­гур. По­том вы­сту­па­ли раз­ные пре­ста­ре­лые де­я­те­ли, звон­ко и бес­смыс­лен­но чи­та­ли сти­хи школь­ни­ки. Зри­те­ли вя­ло ап­ло­ди­ро­ва­ли, кто-то от­кро­вен­но зе­вал.

Я вздох­ну­ла: ко­му всё это нуж­но… Ещё ли­цо бед­ной На­деж­ды Ива­нов­ны всё вре­мя сто­я­ло пе­ред гла­за­ми.

Всех взбодри­ла учи­тель­ни­ца, ко­то­рая — сюр­п­риз! — то­же пи­шет сти­хи. То­же, в смыс­ле как Пуш­кин. И, как со­бра­та по пе­ру, на­зы­ва­ла по­эта ис­клю­чи­тель­но по име­ни: Алек­сан­др. При этом вы­пя­чи­ва­ла впе­рёд вну­ши­тель­ную грудь. Алек­сан­др — грудь, Алек­сан­др — грудь. Зри­те­ли-муж­чи­ны, до это­го по­лу­сон­ные, за­мет­но ожи­ви­лись.

В гор­ле у ме­ня предо­сте­ре­га­ю­ще бульк­ну­ло. До­би­ла фра­за: «Вы пи­ше­те слав­ные сти­хи, Алек­сан­др». Внут­ри ме­ня буд­то про­рва­ло не­ви­ди­мую пло­ти­ну: смех, бур­ля и пе­нясь, стал вы­ли­вать­ся на­ру­жу. Со всех сто­рон за­ши­ка­ли. Ви­о­лет­та, по­смот­рев в мою сто­ро­ну, сде­ла­ла стро­гое ли­цо и по­ка­ча­ла го­ло­вой. Но всё бы­ло бес­по­лез­но, я ни­че­го не мог­ла с со­бой по­де­лать. Тог­да я рва­ну­ла к вы­хо­ду и уже в хол­ле да­ла се­бе во­лю.

От­сме­яв­шись, до­тро­ну­лась до ли­ца — оно бы­ло мок­рым от слёз. Буд­то я не сме­я­лась, а пла­ка­ла. И тут я за­ме­ти­ла Га­э­ля: он сто­ял чуть по­одаль и вни­ма­тель­но смот­рел на ме­ня.
— Что ты за мной хо­дишь?! — на­бро­си­лась я на не­го по-рус­ски.
Как буд­то орать на ма­лоз­на­ко­мых ино­стран­цев бы­ло для ме­ня в по­ряд­ке ве­щей.
Ви­ди­мо, Га­эль что-то по­нял, по­то­му что в от­вет за­бор­мо­тал про свою млад­шую сест­ру. Мол, он всег­да так де­ла­ет, ког­да той пло­хо.

Млад­шая сест­ра! Ни­че­го, что я стар­ше не­го как ми­ни­мум лет на пят­над­цать! Но вслух я это­го не ска­за­ла, прос­то спро­си­ла:
— Do you have a younger sister? (У те­бя есть млад­шая сест­ра? — Ан­гл.)

Га­эль быст­ро-быст­ро за­ки­вал го­ло­вой, я да­же ис­пу­га­лась, что она у не­го ото­рвёт­ся. У фран­цу­за во­об­ще ока­за­лась ку­ча родст­вен­ни­ков: две стар­шие сест­ры-близ­няш­ки и ещё брат с сест­рой. Все­го их бы­ло шес­те­ро де­тей в семье.

Не знаю по­че­му ме­ня это так по­ра­зи­ло. Я бы мень­ше уди­ви­лась, если бы Га­эль ока­зал­ся си­ро­той. А он, слов­но бо­ясь, что пре­рвут, то­роп­ли­во сы­пал ан­глий­ски­ми сло­ва­ми, про ма­му, про от­ца, быв­ше­го лёт­чи­ка, про Брест…
— Брест?!

…да, Брест, это порт в Бре­та­ни, они там жи­вут. В Ки­ши­нёве ему боль­ше все­го не хва­та­ет мор­ско­го за­па­ха, ко­то­рым на его ро­ди­не про­пи­та­но бук­валь­но всё: до­ма, ули­цы, сте­ны ста­рин­ной кре­пос­ти, за­рос­шие ве­рес­ком хол­мы, при­бреж­ные ска­лы…

Биб­лио­те­ка с её вы­со­ки­ми по­тол­ка­ми и прос­тор­ны­ми за­ла­ми по­ка­за­лась ма­лень­кой тес­ной ка­мор­кой. Сте­ны да­ви­ли на ме­ня, я ста­ла за­ды­хать­ся. До кон­ца ра­бо­че­го дня ещё оста­ва­лось вре­мя, но я не вы­дер­жа­ла.
— Let’s go! (Идём! — Ан­гл.) — ско­ман­до­ва­ла я.

Мы оде­лись и вы­шли на ули­цу. Мо­роз­ный воз­дух при­ят­но хо­ло­дил ли­цо. Су­мер­ки уже за­хва­ти­ли го­род, и в рас­плёс­кан­ной по­всю­ду си­не­ве буг­ри­с­тые суг­ро­бы смот­ре­лись за­га­доч­ны­ми жи­вот­ны­ми. Ели, вы­тя­нув­шись по на­прав­ле­нию к не­бу, сто­я­ли ров­но и стро­го. Буд­то кос­ми­чес­кие ко­раб­ли, го­то­вые к стар­ту. Сне­жин­ки бе­лы­ми му­ха­ми кру­жи­ли в све­те фо­на­ря. А тот, единст­вен­ный на квар­тал, пло­то­яд­но по­гля­ды­вал с вы­со­ты жёл­тым гла­зом Цик­ло­па.
— Wonderful! (За­ме­ча­тель­но! — Ан­гл.) — оце­нил кар­тин­ку Га­эль.
Я со­глас­но кив­ну­ла: да.

Но че­рез мгно­ве­ние мы оба уткну­лись се­бе под но­ги: на­ча­лись зло­по­луч­ные сту­пень­ки. В по­ис­ках опо­ры я схва­ти­ла Га­э­ля за ру­ку и от­пус­ти­ла, ког­да лест­ни­ца бы­ла уже по­за­ди. В мол­ча­нии мы до­шли до оста­нов­ки.

Я успе­ла при­вык­нуть к ти­ши­не и, ког­да фран­цуз за­го­во­рил, не сра­зу по­ня­ла, о чём идёт речь. Ока­за­лось, он ка­кое-то вре­мя бу­дет в отъ­ез­де. Во­лон­тёр­ская ор­га­ни­за­ция, в ко­то­рой он со­сто­ит, про­ве­дёт учеб­ный тре­нинг сна­ча­ла в Одес­се, по­том в Ки­е­ве. Так что за­ня­тий вре­мен­но не бу­дет, но ког­да он вер­нёт­ся…

Мы ед­ва успе­ли об­ме­нять­ся но­ме­ра­ми те­ле­фо­нов, как подъ­ехал мой ав­то­бус.
— See you, Catherine! (Уви­дим­ся, Кат­рин! — Ан­гл.) — до­нес­лось до ме­ня, пос­ле че­го две­ри за­кры­лись.

Ав­то­бус, под­ра­ги­вая всем сво­им круп­ным ме­тал­ли­чес­ким те­лом, тро­нул­ся с ме­с­та. Млад­шая сест­ра. Вспом­нив сло­ва Га­э­ля, я усмех­ну­лась. За ок­ном мед­лен­но плыл под­ми­ги­ва­ю­щий ог­ня­ми ве­чер­ний го­род.

Из­вес­тие о том, что фран­цуз уехал, на­ши объ­яс­ни­ли по-сво­е­му.
— Па­рень прос­то ус­тал от на­шей раз­ру­хи, вот и сбе­жал, — вы­ска­за­ла об­щее мне­ние Ла­ри­са. — Кать, при­зна­вай­ся, бу­дешь по не­му ску­чать?
— Не бу­ду.
— Я бы ску­ча­ла. Эти пен­си­о­не­ры с их бо­ляч­ка­ми нас всех ско­ро в гроб вго­нят. А тут мо­ло­дой, сим­па­тич­ный…
— Не бу­ду, — пов­то­ри­ла я.
Ла­ри­са толь­ко ру­кой мах­ну­ла: что с то­бой раз­го­ва­ри­вать. А Ви­о­лет­та об­ра­до­ва­лась:
— Ну и сла­ва бо­гу! Не при­дёт­ся ис­кать вам за­ме­ну на вре­мя за­ня­тий.
Вот и пой­ми её: есть кур­сы — хо­ро­шо, нет — ещё луч­ше. Ни­ка­кой ло­ги­ки.

По­том на­ва­ли­лась на­ша обыч­ная биб­лио­теч­ная ру­ти­на. В ка­кой-то мо­мент я и са­ма по­ве­ри­ла в то, что Га­эль не вер­нёт­ся. Но он вер­нул­ся.

На­ши встре­ти­ли его как род­но­го, на ра­дос­тях вы­ва­лив все свои за­па­сы ино­стран­ных слов. В от­вет Га­эль сдер­жан­но улы­бал­ся.

Всех уди­ви­ла Та­ня: при ви­де фран­цу­за её блед­ное с мел­ки­ми чер­та­ми ли­цо вдруг ис­ка­зи­лось, об­на­жи­лись не­ров­ные зу­бы. Де­вуш­ка за­хи­хи­ка­ла. По­том смех рез­ко обо­рвал­ся. Та­ня быст­ро про­шла ми­мо Га­э­ля и скры­лась в биб­лио­теч­ном за­ле.

Фран­цуз так и за­мер на мес­те.
— Это лю­бовь, — ре­зю­ми­ро­ва­ла Ла­ри­са. — Аути­с­ты, они ве­ди то­же лю­ди, пусть и не­по­нят­но, что у них в го­ло­ве. Кать, объ­яс­ни пар­ню си­ту­а­цию, а то по­ду­ма­ет не­весть что.

Я толь­ко со­бра­лась что-то ска­зать, но в этот мо­мент вход­ная дверь рас­пах­ну­лась, и в биб­лио­те­ку за­ва­ли­ла це­лая код­ла мо­ло­дых лю­дей. При­шла на­ша оче­редь ос­тол­бе­неть от изум­ле­ния: как, ка­ким об­ра­зом за­нес­ло их в на­шу бо­га­дель­ню?! Взры­вы хо­хо­та и рус­ско-мол­дав­ские сло­ва впе­ре­меш­ку яс­нос­ти не до­бав­ля­ли.
— Что тут про­ис­хо­дит? — во­прос Ви­о­лет­ты был как раз во­вре­мя.

Из биб­лио­теч­ных за­лов уже вы­гля­ды­ва­ли не­до­умён­ные чи­та­те­ли. Впе­рёд вы­шел не­вы­со­кий, креп­кий муж­чи­на, за­мет­но от­ли­чав­ший­ся по воз­рас­ту. Ког­да он за­го­во­рил, ста­ло ти­хо.
— Здравст­вуй­те. Ме­ня зо­вут Сер­гей. Мы из во­лон­тёр­ской ор­га­ни­за­ции, при­шли на урок фран­цуз­ско­го.
Муж­чи­на го­во­рил спо­кой­но и внят­но. Как че­ло­век, при­вык­ший брать на се­бя от­вет­ст­вен­ность.
— Из­ви­ни­те за шум. Прос­то ре­бя­та ещё не по­ня­ли, где на­хо­дят­ся.
Сер­гей улыб­нул­ся. Всё сра­зу ста­ло на свои ме­с­та.

Во­лон­тёры ока­за­лись впол­не аде­кват­ны­ми ре­бя­та­ми. На сло­ва Юли о том, что на­до при­нес­ти пас­пор­та, что­бы за­пи­сать­ся в биб­лио­те­ку, по­ни­ма­ю­ще по­ки­ва­ли го­ло­ва­ми. Без лиш­них раз­го­во­ров (не в при­мер шах­ма­тис­там) сдви­ну­ли сто­лы и уста­но­ви­ли доску. Пос­ле че­го рас­се­лись по мес­там, за­ня­тие на­ча­лось.

Си­дя за сто­лом, я украд­кой на них по­гля­ды­ва­ла: хо­ро­шие, ум­ные ли­ца. Жаль, что та­кие пар­ни и де­вуш­ки за­хо­дят в на­шу биб­лио­те­ку край­не ред­ко. Кста­ти, о де­вуш­ках: две из них бы­ли прос­то кра­сот­ка­ми. От­кры­тие ме­ня не­при­ят­но кольну­ло. Для сво­е­го воз­рас­та я вы­гля­жу не­пло­хо — ну, так го­во­рят, — но ря­дом с та­ки­ми бу­то­на­ми сра­зу по­чувст­во­ва­ла се­бя на все свои со­рок с хвос­ти­ком.

За­то Га­эль, гля­дя то на од­ну, то на дру­гую де­вуш­ку, так и си­ял. Всё пра­виль­но, мо­ло­дость тя­нет­ся к мо­ло­дос­ти. Но мне по­че­му-то ста­ло груст­но.
— Catherine, сomment ça va? (Кат­рин, как де­ла? — Фр.) — улыб­нул­ся Га­эль и мне.

Слов­но кость со­ба­ке бро­сил. Ну нет, я на его улы­боч­ки боль­ше не куп­люсь, пусть за­иг­ры­ва­ет со сво­и­ми кра­сот­ка­ми! Бурк­нув в от­вет «ça va» (хо­ро­шо. — Фр.), я отвер­ну­лась.

Но­вые кур­си­с­ты от­ли­ча­лись от пре­ды­ду­щих не толь­ко мо­ло­достью. Пусть мед­лен­но, с ошиб­ка­ми, но они мог­ли по­стро­ить пол­но­цен­ную фран­цуз­скую фра­зу. Тог­да как я, вмес­те с мо­и­ми пен­си­о­не­ра­ми по­дол­гу топ­тав­ша­я­ся на од­ном мес­те, бы­ла как та ов­чар­ка: всё по­ни­ма­ет, но не го­во­рит.

Кра­сот­ки и тут ока­за­лись на вы­со­те. Осо­бен­но от­ли­чи­лась быст­ро­гла­зая, шуст­рая Ма­рия. На во­прос про фран­ко­фон­ные стра­ны Ма­рия, улы­ба­ясь и по­игры­вая ямоч­ка­ми, как муж­чи­на би­цеп­са­ми, пе­ре­чис­ли­ла не толь­ко стра­ны, но и все сто­ли­цы. Ещё и кар­ту на доске на­ри­со­ва­ла. Бо­же, эта де­вуш­ка со­вер­шен­на! На мес­те Га­э­ля я бы вы­бра­ла её. Хо­тя том­ная, как чёр­ная ле­бедь, Да­на то­же бы­ла хо­ро­ша…
— Вы что-то ска­за­ли? — спро­сил Сер­гей.
Он за­нял мес­то На­деж­ды Ива­нов­ны.
— Что тут ска­жешь, од­но мол­ча­ли­вое вос­хи­ще­ние, — от­ве­ти­ла я. — Учи­ты­вая тот факт, что мой гео­гра­фи­чес­кий кре­ти­низм не­ис­пра­вим.
— И в этом вы не оди­но­ки, — рас­сме­ял­ся Сер­гей. — Лич­но я за­по­ми­наю стра­ну, толь­ко по­бы­вав в ней. Дру­гое де­ло язык, его мож­но учить по кни­гам, филь­мам, на­ко­нец…
— La leçon est terminée. Merci à tous. (Урок окон­чен. Всем спа­си­бо. — Фр.)

Го­лос Га­э­ля про­зве­нел у ме­ня над го­ло­вой, слов­но не­вер­но взя­тая стру­на. От не­ожи­дан­нос­ти я вздрог­ну­ла. Как дол­го он тут прос­то­ял? И по­че­му не ухо­дит, не­смот­ря на на­стой­чи­вые при­зы­вы Ма­рии…

Иди, Га­эль, иди. Au revoir! (До сви­да­ния! — Фр.)

…Вес­на, при­дя с опоз­да­ни­ем, те­перь на­вёр­сты­ва­ла упу­щен­ное. Не­бе­са взле­те­ли вверх, буд­то осво­бо­ди­ли прост­ранст­во для ле­зу­щей ото­всю­ду зе­ле­ни. Она, ка­за­лось, толь­ко то­го и жда­ла — с каж­дым но­вым днём ста­но­ви­лась всё пыш­нее, всё бес­стыд­нее. По­бед­но и му­чи­тель­но ора­ли кош­ки. Ве­сёлы­ми го­ло­са­ми пе­ре­го­ва­ри­ва­лись пти­цы. Лю­ди то­же по­ве­се­ле­ли. Вес­на да­ри­ла если не счастье, то на­деж­ду на не­го. По­рой это да­же важ­нее, ведь счастье име­ет свойст­во разо­ча­ро­вы­вать.

В биб­лио­те­ке то­же про­изо­шли из­ме­не­ния, хо­тя и не та­ко­го гло­баль­но­го свойст­ва: на­ше на­чальст­во в ко­ли­чест­ве двух че­ло­век от­бы­ло в от­пуск. Мы об­лег­чён­но вздох­ну­ли, ра­бо­та сра­зу по­шла на лад.

А на кур­сах вов­сю ки­пе­ли ве­сен­ние страс­ти. Да­на с Ма­ри­ей всту­пи­ли в кон­ку­рент­ную борь­бу за Га­э­ля. Шан­сы бы­ли рав­ны, у обе­их под­ка­чал ин­ст­ру­мен­та­рий.

— Ху­до­жест­вен­ная ли­те­ра­ту­ра — это не моё! — де­мон­ст­ри­руя пре­крас­ный фран­цуз­ский про­нонс, за­яви­ла Ма­рия.
По­клон­ник Вер­ле­на и Элю­а­ра про­мол­чал, но вы­во­ды для се­бя сде­лал.

Но вы­ска­зы­ва­ние Да­ны по сво­ей глу­би­не по­би­ло все ре­кор­ды:
— «Лам­бор­джи­ни» дол­жен быть жёл­тым, а «фер­ра­ри» крас­ным.
— O! — толь­ко и ска­зал Га­эль.

По окон­ча­нии уро­ка, уто­мив­шись от де­вичь­е­го на­по­ра, Га­эль плёл­ся за мной в от­дел ис­кус­ств. Чи­та­те­лей к то­му вре­ме­ни уже не бы­ло, де­ло шло к за­кры­тию, и мы ко­ро­та­ли вре­мя, бол­тая о том о сём. Ли­те­ра­ту­ра, жи­во­пись, по­ли­ти­ка — вот крат­кий пе­ре­чень тем. Уди­ви­тель­но, но на­ши с Га­э­лем мне­ния час­то со­впа­да­ли. Как буд­то мы не рос­ли в раз­ных стра­нах, не го­во­ря уже о воз­раст­ной раз­ни­це. Ког­да биб­лио­те­ка за­кры­ва­лась, Га­эль про­во­жал ме­ня до оста­нов­ки.

На­ши вна­ча­ле по­сме­и­ва­лись: у же­ниш­ка-то мо­ло­ко на гу­бах не об­сох­ло. Но по­сте­пен­но при­вык­ли. Это да­же ста­ло свое­об­раз­ным ри­ту­а­лом.

Как-то раз к нам при­со­еди­ни­лась Да­на.
— Сколь­ко вам лет? — по­ин­те­ре­со­ва­лась де­вуш­ка не­вин­ным го­лос­ком, в то вре­мя как мы втро­ём шли к оста­нов­ке.
— К тво­им во­сем­над­ца­ти при­ба­вить воз­раст месье, бу­дет в са­мый раз.

Да­на сму­ти­лась. Ви­ди­мо, не ожи­да­ла та­кой ре­ак­ции. Глу­пыш­ка, ду­ма­ла уяз­вить ме­ня. Как буд­то де­ло во мне. Я же не ви­но­ва­та, что фран­цу­зу с ней скуч­но. Бе­се­до­ва­ла бы с ним о Сэлинд­же­ре и Са­ган, о Ре­ну­а­ре с Мо­не, гля­дишь, не сбе­гал бы к со­ро­ка­пя­ти­лет­ней тёт­ке.

Ещё од­ной те­мой на­ших с Га­э­лем раз­го­во­ров стал Ки­ши­нёв.
— Tell me about your city. (Рас­ска­жи мне о сво­ём го­ро­де. — Ан­гл.)
— What do you want to know? (Что ты хо­чешь знать? — Ан­гл.)
— Everything. Do you love it? (Всё. Ты лю­бишь его? — Ан­гл.)

Люб­лю ли я го­род, в ко­то­ром жи­ву с са­мо­го рож­де­ния? Хм. В этом слу­чае го­во­рить о люб­ви как-то стран­но. Это как собст­вен­ное те­ло, при­ни­ма­ешь, и всё.
— А муж­чи­ну ты то­же так лю­бишь, при­ни­мая пол­ностью?
— Ну нет, к муж­чи­не у ме­ня всё-та­ки есть опре­де­лён­ные тре­бо­ва­ния. Но да­вай луч­ше о го­ро­де.
Га­эль скор­чил не­до­воль­ную гри­ма­су, но под­чи­нил­ся.

Кста­ти, идея от­пра­вить­ся на им­про­ви­зи­ро­ван­ную экскур­сию по Ки­ши­нёву при­над­ле­жа­ла имен­но ему. Во­лон­тёры мо­мен­таль­но за­го­ре­лись. Сер­гей с при­су­щей ему ос­но­ва­тель­ностью со­ста­вил план. Я опе­ши­ла, ког­да он по­про­сил ме­ня вы­сту­пить в ро­ли ги­да. Впро­чем, сра­зу успо­ко­ил, ска­зав, что не­сколь­ко ис­то­ри­чес­ких объ­ек­тов возь­мёт на се­бя. Так что мне не при­дёт­ся рас­ска­зы­вать всё са­мой. А встре­чу на­зна­чи­ли на суб­бо­ту — биб­лио­те­ка как раз не ра­бо­та­ла — воз­ле па­мят­ни­ка Ште­фа­ну чел Ма­ре, у вхо­да в парк.

Всё суб­бот­нее ут­ро я про­ве­ла за вы­бо­ром одеж­ды. Гля­дя на го­ру вы­ва­лен­ных из шка­фа ве­щей, я при­уны­ла — за­да­ча ка­за­лась не­раз­ре­ши­мой. Это долж­но бы­ло быть:
1. что-то кра­си­вое,
2. удоб­ное,
3. не слиш­ком вы­де­ля­ю­ще­е­ся на об­щем мо­ло­дёж­ном фо­не.

Мельк­ну­ла шаль­ная мысль на­деть платье. Но к не­му луч­ше каб­лу­ки. Тут я вспом­ни­ла на­ши раз­би­тые тро­туа­ры, и платье бы­ло ре­ши­тель­но от­ло­же­но в сто­ро­ну. В ре­зуль­та­те я оста­но­ви­лась на джин­сах и крос­сов­ках. По-спор­тив­но­му, ко­неч­но, за­то це­лее бу­ду. Кро­ме то­го, джин­сы под­чёр­ки­ва­ли мою строй­ную фи­гу­ру и длин­ные но­ги. Го­лу­бая ру­баш­ка (го­во­рят, го­лу­бой цвет ме­ня осве­жа­ет) и лёг­кая курт­ка за­вер­ши­ли на­ряд.

Мои ста­ра­ния бы­ли воз­на­граж­де­ны одоб­ри­тель­ны­ми взгля­да­ми Га­э­ля и Сер­гея.

Май­ский Ки­ши­нёв цвёл и бла­го­ухал. Да­же Ште­фан вы­гля­дел ме­нее су­ро­вым, чем обыч­но. По­че­му мне по­ка­за­лось, что он смот­рит на на­шу груп­пу с одоб­ре­ни­ем?

Воз­ле па­мят­ни­ка всег­да бы­ло мно­го­люд­но. Же­ни­хи с не­вес­та­ми сме­ня­лись улич­ны­ми му­зы­кан­та­ми, го­вор­ли­вые по­ли­ти­ки про­с­ты­ми ра­бо­тя­га­ми. Все они слов­но че­го-то жда­ли от мол­дав­ско­го гос­по­да­ря. Под­ня­тая вверх ру­ка с крес­том отя­же­ле­ла от бла­го­сло­ве­ний. Толь­ко мы, до­мо­ро­щен­ные лю­би­те­ли ис­то­рии, при­шли прос­то так. Так или ина­че, я слов­но ощу­ща­ла ис­хо­дя­щее от Ште­фа­на теп­ло. Или па­мят­ник по­прос­ту на­грел­ся на днев­ном солн­це?

А по по­во­ду мо­ей ро­ли ги­да — тут во­об­ще не сто­и­ло за­мо­ра­чи­вать­ся. Во­лон­тёры бы­ли на ред­кость бла­го­дар­ны­ми слу­ша­те­ля­ми. Я чувст­во­ва­ла се­бя чуть ли не про­ро­ком, не­су­щим сло­во Божье. В ка­кой-то мо­мент да­же ста­ло страш­но: ведь я мог­ла ска­зать что угод­но, и они бы по­ве­ри­ли. Нет-нет, толь­ко прав­ду, ни­че­го, кро­ме прав­ды!

Пе­ше­ход­ный пе­ре­ход че­рез ули­цу мит­ро­по­ли­та Бо­ну­лес­ку-Бо­до­ни на пло­щадь На­цио­наль­но­го со­бра­ния был как пе­ре­ход че­рез ре­ку вре­ме­ни. Эпо­хи здесь во­об­ще пе­ре­ме­ша­лись: пло­щадь, пусть и без свер­жен­но­го со­вет­ско­го вож­дя (рань­ше сто­ял по цент­ру), буд­то на­всег­да оста­лась в ве­ке двад­ца­том, тог­да как Три­ум­фаль­ная ар­ка, по­стро­ен­ная в честь по­бе­ды рус­ских вой­ск над тур­ка­ми, не да­ва­ла за­быть про слав­ный де­вят­над­ца­тый век. Ка­за­лось, хоть ча­сы на Ар­ке долж­ны на­по­ми­нать про со­вре­мен­ность. Но ци­фер­блат с бе­гу­щи­ми впе­рёд стрел­ка­ми лишь на­ме­кал на быст­ро­теч­ность вре­ме­ни.

Ещё од­ни ча­сы, уже на зда­нии мэ­рии. В Ки­ши­нёве на са­мом де­ле не так мно­го мож­но по­ка­зать, за­то есть что рас­ска­зать. И мы с Сер­ге­ем со­ловь­я­ми раз­ли­ва­лись, в то вре­мя как на­ша не­боль­шая груп­па пе­ре­хо­ди­ла от од­но­го ше­дев­ра Бер­нар­дац­ци к дру­го­му. Зда­ние мэ­рии, Гре­чес­кая цер­ковь, На­цио­наль­ный му­зей, во­до­кач­ка…

По­кру­жив по сон­ным улоч­кам ста­ро­го го­ро­да, мы сно­ва ока­за­лись в пар­ке, на этот раз воз­ле па­мят­ни­ка Пуш­ки­ну. Тут во­об­ще це­лое пред­став­ле­ние вы­шло. До­го­во­ри­лись, что каж­дый про­чи­та­ет по од­но­му сти­хотво­ре­нию, лю­бо­го ав­то­ра и на лю­бом язы­ке. Во­лон­тёры чи­та­ли с по­мощью гад­же­тов, и толь­ко мы с Га­э­лем наиз­усть: он сво­е­го лю­би­мо­го Вер­ле­на, я Пуш­ки­на.

Всех на­сме­ши­ла Ма­рия. Лу­ка­во по­гля­ды­вая на фран­цу­за, де­вуш­ка с чувст­вом про­дек­ла­ми­ро­ва­ла:

Я к вам пи­шу — че­го же бо­ле?
Что я мо­гу ещё ска­зать?
Те­перь, я знаю, в ва­шей во­ле
Ме­ня пре­зрень­ем на­ка­зать.
Но вы, к мо­ей не­счаст­ной до­ле
Хоть кап­лю жа­лос­ти хра­ня,
Вы не оста­ви­те ме­ня.

При ви­де об­ще­го ве­селья Га­эль то­же за­улы­бал­ся. Хо­тя и не по­нял ни­че­го. До это­го Да­на с Ма­ри­ей пе­ре­во­ди­ли ему по оче­ре­ди, но тут обе пе­ре­вод­чи­цы слов­но во­ды в рот на­бра­ли.
— Мо­ло­дые лю­ди, мож­но я то­же по­чи­таю? — по­яв­ле­ние опи­ра­ю­щей­ся на трость На­деж­ды Ива­нов­ны ста­ло апо­фе­о­зом.
Фран­цуз под­ско­чил к жен­щи­не и пыл­ко по­це­ло­вал ей ру­ку.
— В неё он то­же влюб­лён?! — спро­си­ла Да­на.

В кра­си­вых гла­зах за­стыл ужас. По­хо­же, она при­ня­ла Га­э­ля за ге­рон­то­фи­ла.

И тут я по­чувст­во­ва­ла, что ус­та­ла. Во­лон­тёры со­би­ра­лись за­вер­шить экскур­сию в пиц­це­рии, но я, со­слав­шись на зав­траш­ний ра­бо­чий день, от­ка­за­лась. Ме­ня уго­ва­ри­ва­ли, но я сто­я­ла на сво­ём. На этом мы и рас­ста­лись: ре­бя­та, бол­тая и сме­ясь, по­шли в од­ну сто­ро­ну, я в дру­гую.

Га­э­ля я об­на­ру­жи­ла в трол­лей­бу­се. В от­вет на моё мол­ча­ли­вое удив­ле­ние он за­бор­мо­тал про ка­кое-то де­ло в мо­ём рай­о­не. Сбил­ся. И без пе­ре­хо­да пред­ло­жил про­во­дить ме­ня до до­ма.

В та­ком про­во­жа­нии не бы­ло ни­ка­ко­го смыс­ла: ти­по­вая мно­го­э­таж­ка, в ко­то­рой я жи­ла, на­хо­ди­лась не­да­ле­ко от оста­нов­ки, да и свет­ло бы­ло на ули­це. Но ве­сен­ний воз­дух смо­рил ме­ня, ан­глий­ские сло­ва раз­бе­жа­лись, фра­зы не стро­и­лись. Я об­ре­чён­но кив­ну­ла: ok.

Га­эль до­вёл ме­ня до подъ­ез­да, по­про­щал­ся, и… его гу­бы вдруг ока­за­лись при­жа­ты к мо­им гу­бам.

От не­ожи­дан­нос­ти я рас­те­ря­лась. На ме­ня во­об­ще буд­то столб­няк на­пал. Толь­ко че­рез мгно­ве­ние, от­толк­нув Га­э­ля от се­бя, я пу­лей вле­те­ла в подъ­езд и по­мча­лась вверх по сту­пень­кам. Да­же про лифт за­бы­ла. Са­ма не ожи­да­ла от се­бя та­кой пры­ти! Оста­но­ви­лась лишь на пя­том эта­же, пе­ре­вес­ти ды­ха­ние.

Я всё ещё ощу­ща­ла по­це­луй фран­цу­за. Тыль­ной сто­ро­ной ла­до­ни по­тёр­ла гу­бы: сте­реть хо­тя бы с них, если не­льзя из па­мя­ти. Это на­до ж бы­ло так влип­нуть!

По-преж­не­му иг­но­ри­руя лифт, я мед­лен­но по­бре­ла на свой де­вя­тый этаж.

Квар­ти­ра по­ра­зи­ла ме­ня сво­ей без­мя­теж­ностью. Ве­щи, ком­пью­тер, кни­ги — всё бы­ло на сво­их при­выч­ных мес­тах. Ты-то что дёр­га­ешь­ся, буд­то спра­ши­ва­ли они. Ну, за­иг­рал­ся па­рень, вес­на, гор­мо­ны… Или ты влю­би­лась?

При­сло­нив­шись к двер­но­му ко­ся­ку, я за­кры­ла гла­за и пред­ста­ви­ла, как мы с Га­э­лем за­ни­ма­ем­ся сек­сом. Вот он це­лу­ет ме­ня, вна­ча­ле неж­но, по­том всё на­стой­чи­вее. Пу­го­ви­цы на его ру­баш­ке, ка­за­лось, са­ми раз­ле­та­ют­ся под мо­и­ми паль­ца­ми, об­на­жа­ет­ся муж­ская грудь. Га­эль при­жи­ма­ет ме­ня к се­бе. Я ощу­щаю его те­ло, всё его ху­дое те­ло с тор­ча­щи­ми рёб­ра­ми…

Стоп, что-то мне это на­по­ми­на­ет… Я от­кры­ла гла­за. А, вспом­ни­ла! Буд­то сти­раль­ная доска вре­мён мо­е­го дет­ст­ва.

От воз­ник­шей ас­со­ци­а­ции я за­хи­хи­ка­ла. Же­ла­ния не бы­ло и в по­ми­не. Ну нет, для сек­са его на­до вна­ча­ле от­кор­мить. И кто ска­зал, что мо­ло­дость при­вле­ка­тель­на, она не­уме­ла и пре­тен­ци­оз­на. И во­об­ще, он ско­ро уедет в свою Фран­цию, ска­тертью до­ро­га!

…Я си­де­ла за сто­лом и бол­та­ла с Сер­ге­ем, вре­мя от вре­ме­ни по­гля­ды­вая на дверь. Пос­ле ис­то­рии с по­це­лу­ем мы с Га­э­лем ещё не ви­де­лись, и сей­час я не­мно­го нер­в­ни­ча­ла.

— Bonjour mesdames, bonjour messieurs!

Мне по­ка­за­лось, или улыб­ка фран­цу­за на этот раз си­я­ла осо­бен­но яр­ко? Как солн­це пе­ред гро­зой. Впро­чем, про гро­зу это слиш­ком силь­но ска­за­но. Ни­че­го та­ко­го не бы­ло, урок как урок. Прав­да, ког­да он за­кон­чил­ся, Га­эль не по­шёл, как обыч­но, со мной. Вмес­то это­го за­го­во­рил с Да­ной. Я пой­ма­ла на се­бе её тор­жест­ву­ю­щий взгляд, ког­да они с Га­э­лем на­пра­ви­лись к вы­хо­ду. На­до ли го­во­рить, что в сле­ду­ю­щий раз на­сту­пи­ла оче­редь Ма­рии.

На­ши — вот ведь гла­за­с­тые! — сра­зу за­ме­ти­ли пе­ре­ме­ну.
— Кать, у те­бя всё в по­ряд­ке? — из­да­ле­ка спро­си­ла Юля.
— Вро­де да. А что?
— Ну, ма­ло ли…
— Плюнь! И во­об­ще, он не под­хо­дит те­бе по воз­рас­ту, — с обыч­ной сво­ей пря­мо­ли­ней­ностью ска­за­ла Ла­ри­са.

Да уж, по воз­рас­ту Га­эль под­хо­дит раз­ве на­шей Та­не. Толь­ко её он, по­хо­же, по­ба­ива­ет­ся. Вон как ша­ра­ха­ет­ся при встре­че.

Но на ду­ше бы­ло тос­кли­во, факт.
— Ка­те­ри­на, я всё по­ни­маю, фран­цуз­ский — это важ­но. Но биб­лио­теч­ная ра­бо­та то­же за­слу­жи­ва­ет ва­ше­го вни­ма­ния. В кон­це кон­цов, вы за это день­ги по­лу­ча­е­те!

Вер­нув­ша­я­ся из от­пус­ка Ви­о­лет­та, по­све­жев­шая, по­хо­ро­шев­шая, бы­ла на­стро­е­на по-бое­во­му. Хо­тя в этом слу­чае она бы­ла пра­ва, и я, по­взды­хав, за­ня­лась ста­тис­ти­кой.

Циф­ры по­дейст­во­ва­ли на ме­ня успо­ка­ива­ю­ще. В от­ли­чие от лю­дей они бы­ли пред­ска­зу­е­мы и мол­ча­ли­вы. Но дол­го на­слаж­дать­ся ти­ши­ной мне не при­шлось. В биб­лио­те­ку при­шёл не­кто Лёша. Лёша — на­сто­я­щий су­мас­шед­ший, у не­го и справ­ка име­ет­ся. Толь­ко нам от это­го не лег­че. Объ­яс­нять ему, что кни­ги мож­но брать в биб­лио­те­ке офи­ци­аль­но, а по про­чте­нии ме­нять на дру­гие, толь­ко зря вре­мя те­рять. Кни­ги он во­ру­ет: хвать с пол­ки пер­вую по­пав­шу­ю­ся — и ти­кать. Сей­час под ру­ку ему по­па­ли Ко­ро­лен­ко с Кры­ло­вым.
— Кры­ло­ва хоть оставь­те! — кри­чал Лёша гром­ко и страш­но, в то вре­мя как на­ши жен­щи­ны отваж­но ша­ри­ли у не­го по кар­ма­нам.

Чем до смер­ти пе­ре­пу­гал пре­ста­ре­лую чи­та­тель­ни­цу. Ста­руш­ку при­шлось от­па­ивать ва­лерь­ян­кой.

Пос­ле обе­да во­об­ще был дур­дом. Де­ло в том, что рус­ские кни­ги в на­шу биб­лио­те­ку сей­час прак­ти­чес­ки не по­сту­па­ют. Так, если по­да­рит кто. На этот раз в ро­ли да­ри­те­ля вы­сту­пил Со­лже­ни­цын­ский фонд. На се­год­ня бы­ла на­зна­че­на тор­жест­вен­ная пе­ре­да­ча книг. Дип­кор­пус, жур­на­ли­с­ты. Ожи­дал­ся да­же рос­сий­ский по­сол.

За­бе­гая впе­рёд, на­до ска­зать, что всё про­шло на удив­ле­ние глад­ко. Из Моск­вы при­еха­ли две чуд­ные жен­щи­ны. По­сол, за­ня­тый бо­лее важ­ны­ми де­ла­ми, не при­шёл. От дип­кор­пу­са был ка­кой-то мо­лод­няк, эти сму­ща­лись да­же боль­ше нас.

Но Ви­о­лет­та все­го это­го знать не мог­ла, по­это­му и са­ма за­ве­лась, и нас по­пус­ту го­ня­ла.

А кни­ги ока­за­лись за­ме­ча­тель­ные! Шме­лёв, Газ­да­нов, Бу­нин, На­бо­ков… Со­лже­ни­цын, ко­неч­но. Из со­вре­мен­ных Ива­нов, Степ­но­ва. Все из­да­ния но­вые, на пре­крас­ной бу­ма­ге. Так и хо­те­лось на­по­до­бие Лёши — схва­тить, и в кар­ман.

Не­уди­ви­тель­но, что пос­ле та­ко­го дня до­мой я при­шла ни­ка­кая. Толь­ко на­ча­ла за­сы­пать, и тут со­об­ще­ние от Га­э­ля: «Don’t you like me at all?» (Я те­бе со­всем не нрав­люсь? — Ан­гл.)

Ну да. Это у ме­ня чи­та­те­ли, скан­да­лы, нер­вы. А в двад­цать лет од­ни ба­боч­ки в го­ло­ве.
«I like you more than you think, but…» (Ты мне нра­вишь­ся боль­ше чем ты ду­ма­ешь, но… — Ан­гл.)
«…but?.." (…но?.. — Ан­гл.)

Но я не мо­гу вер­нуть­ся в собст­вен­ную мо­ло­дость. Она уже про­шла, по­ни­ма­ешь?! Ни­че­го ты не по­ни­ма­ешь!
«…but I am tired. And I want to sleep. Good night!» (…но я ус­та­ла. И хо­чу спать. Спо­кой­ной но­чи! — Ан­гл.)
«Good night».

Июнь внёс в биб­лио­теч­ную жизнь свои кор­рек­ти­вы. Шах­ма­ти­с­ты пе­ре­се­ли­лись на ули­цу, сме­нив зат­хлый за­пах книг на аро­мат лип. Про­па­ли и пен­си­о­не­ры, за­ня­лись сво­и­ми ого­ро­да­ми. Прав­да, на но­су бы­ли школь­ни­ки с еже­год­ны­ми спис­ка­ми для чте­ния. Но это че­рез не­де­лю-дру­гую, а по­ка на­сту­пи­ло вре­мен­ное за­тишье.

Фран­цуз­ская груп­па зна­чи­тель­но по­ре­де­ла. При­чи­на ба­наль­на: лет­няя сес­сия. Да­на, са­мая мо­ло­дая из кур­сис­тов, за­кан­чи­ва­ла кол­ледж, впе­ре­ди у неё был эк­за­мен на ба­ка­лав­ра, страш­ный и ужас­ный БАК. Фран­цуз­ский ей сей­час как со­ба­ке пя­тая но­га. Ма­рия то­же пе­ре­ста­ла хо­дить. Хо­тя для ме­ня она слов­но и не про­па­да­ла. Мы с Ма­ри­ей за­френ­ди­лись на фейс­бу­ке, и те­перь сто­и­ло мне зай­ти ту­да, как я на­ты­ка­лась на её хо­ро­шень­кую мор­даш­ку. Пос­тить сел­фи в фб де­вуш­ке яв­но нра­ви­лось боль­ше, чем го­то­вить­ся к эк­за­ме­нам.

Но на по­след­ний урок при­шли все. На са­мом де­ле это был ни­ка­кой ни урок — прос­то бе­се­да. Вна­ча­ле по-фран­цуз­ски, по­том в ход по­шли дру­гие язы­ки. Го­во­ри­ли о лич­ных пла­нах: я с грустью услы­ша­ла, что поч­ти все ре­бя­та со­би­ра­ют­ся уез­жать. По­хо­же, Ки­ши­нёв ско­ро ста­нет по­хож на на­шу биб­лио­те­ку с до­жи­ва­ю­щи­ми свой век ста­ри­ка­ми.

По­том пе­ре­шли на обы­чаи раз­ных стран, еду… Пред­ло­же­ние Сер­гея от­ме­тить окон­ча­ние кур­сов на­ши­ми мол­дав­ски­ми пла­цин­да­ми (и ви­ном!) про­зву­ча­ло, как ес­тест­вен­ное про­дол­же­ние те­мы. Ре­ши­ли ид­ти в ка­фе «La plăcinta». Вот толь­ко мой ра­бо­чий день ещё не за­кон­чил­ся, и я ска­за­ла, что при­со­еди­нюсь поз­же.

— Но вы точ­но при­дёте?

Га­эль, Ма­рия, Да­на… Ка­кие у них встре­во­жен­ные ли­ца. При всём сво­ём лег­ко­мыс­лии мо­ло­дость на удив­ле­ние при­вяз­чи­ва. И не го­то­ва к рас­ста­ва­ни­ям. Впро­чем, мне то­же бу­дет жаль с ни­ми рас­стать­ся. Пусть ещё не сей­час.

…К мо­е­му при­хо­ду от пла­цинд оста­лись толь­ко крош­ки. Ви­но то­же бы­ло вы­пи­то. Жда­ли но­вую пар­тию и од­но­го и дру­го­го. Ап­пе­ти­ты, од­на­ко!

Ка­фе на­хо­ди­лось не­да­ле­ко от биб­лио­те­ки. Вна­ча­ле ре­бя­та со­би­ра­лись пой­ти в центр, но там бы­ло не­спо­кой­но. В Ки­ши­нёве про­хо­ди­ли оче­ред­ные ми­тин­ги про­те­с­та. Без­люд­ная, слов­но дре­мот­ная пло­щадь, по ко­то­рой мы не так дав­но гу­ля­ли, те­перь бур­ли­ла, как мо­ре, к ко­то­ро­му со всех сто­рон сте­ка­лись че­ло­ве­чес­кие ру­чей­ки. Не­уди­ви­тель­но, что в го­ро­де на­сту­пил транс­порт­ный кол­лапс.

На поч­ве ми­тин­га Га­эль с Сер­ге­ем и схлест­ну­лись. Ка­та­ли­за­то­ром по­слу­жи­ло вы­пи­тое ви­но.
— Это здо­ро­во, что лю­ди не бо­ят­ся от­ста­ивать свои пра­ва, — чуть за­пле­та­ю­щим­ся язы­ком за­явил Га­эль по-ан­глий­ски. — Зна­чит, они по-на­сто­я­ще­му сво­бод­ны. Сво­бо­да — вот что в жиз­ни глав­ное!
— Угу, осо­бен­но за счёт дру­гих, — кол­ко от­ве­тил Сер­гей. — А если вспом­нить, что учас­тие в по­доб­ных ми­тин­гах ещё и опла­чи­ва­ет­ся, про­тес­ту­ю­щие од­но­знач­но сво­бод­ные лю­ди.

Но пе­ре­убе­дить Га­э­ля бы­ло не­воз­мож­но. Liberté (сво­бо­да. — Фр.) — от это­го сло­ва ли­цо фран­цу­за вспы­хи­ва­ло на­по­до­бие фа­ке­ла. Ви­ди­мо, лю­бовь к ре­во­лю­ци­ям у этой на­ции в кро­ви.

Я за­нер­в­ни­ча­ла: эти двое сей­час на­по­ми­на­ли взъ­еро­шен­ных пе­ту­хов, го­то­вых к бою. Но тут Га­эль — в ру­ке у не­го был бо­кал — сде­лал не­ос­то­рож­ное дви­же­ние, и ви­но вы­ли­лось на си­дев­шую ря­дом Ма­рию. Та взвиз­г­ну­ла. Все за­су­е­ти­лись. Га­эль сму­щён­но за­бор­мо­тал из­ви­не­ния. Раз­го­вор со­шёл на нет.

До­мой мы еха­ли на так­си вмес­те с Сер­ге­ем. Ока­за­лось, он где-то ря­дом жи­вёт.
— Рад на­ше­му зна­ком­ст­ву, Ка­тя! Мо­жет, как-ни­будь пе­ре­се­чём­ся на ко­фе?
— С удо­вольст­ви­ем, — ска­за­ла я аб­со­лют­но ис­крен­не.

Сер­гей, ум­ный, об­ра­зо­ван­ный, не вы­зы­вал у ме­ня ни­че­го, кро­ме сим­па­тии.

Про­ща­ние с Га­э­лем рас­тя­ну­лось на две не­де­ли. Как раз столь­ко оста­ва­лось до его отъ­ез­да во Фран­цию. Всё это вре­мя на фейс­бу­ке (с ним мы то­же за­френ­ди­лись) Га­эль за­ва­ли­вал ме­ня пись­ма­ми в лич­ку.

Пи­сал он как ды­шал: лег­ко, не­на­туж­но. Ещё рань­ше Га­эль при­знал­ся, что пи­шет сти­хи.
— При­шли мне, — по­про­си­ла я.

С мо­им фран­цуз­ским это бы­ло бо­лее чем са­мо­на­де­ян­но. Но с Гугл-пе­ре­вод­чи­ком под ру­кой со­зда­лось бы хоть об­щее пред­став­ле­ние.

Га­эль толь­ко от­мах­нул­ся, ска­зал, что всё это ерун­да. Слы­шал бы он на­ших мест­ных по­этов, что вре­мя от вре­ме­ни чи­та­ют в биб­лио­те­ке свои опу­сы. Вот где ре­аль­ная ерун­да!

Но сей­час пись­ма бы­ли пол­ны грус­ти. На­стро­е­ние Га­э­ля пе­ре­да­лось мне, и я хо­ди­ла как в во­ду опу­щен­ная. Ско­рей бы он уже уехал!

В день его отъ­ез­да сто­я­ла не­вы­но­си­мая жа­ра. Кон­ди­ци­о­нер в биб­лио­те­ке не ра­бо­тал, и жа­ра вли­ва­лась в биб­лио­теч­ные за­лы че­рез на­стежь рас­кры­тые ок­на. Раз­дра­жён­ные чи­та­те­ли вы­ска­зы­ва­ли всё, что ду­ма­ют о на­шей стра­не в це­лом и о биб­лио­те­ке в част­нос­ти. Ра­дос­ти это, по­нят­ное де­ло, не до­бав­ля­ло.

Од­нов­ре­мен­но с этим при­хо­ди­ли ко­рот­кие со­об­ще­ния от Га­э­ля.

«Про­снул­ся», «вы­пил ко­фе», «со­брал ве­щи» — он от­чи­ты­вал­ся пе­ре­до мной, как пе­ред ма­мой.

По­том ока­за­лось, что он ку­да-то за­су­нул свой би­лет. Я уго­ва­ри­ва­ла его не нер­в­ни­чать. Но са­ма к то­му вре­ме­ни так раз­нер­в­ни­ча­лась, что по­про­си­ла у Юли ва­лерь­ян­ку. Она удив­лён­но по­смот­ре­ла на ме­ня, но да­ла.
Би­лет на­шёл­ся.
Га­эль пи­сал мне, по­ка сто­ял в оче­ре­ди на ре­гист­ра­цию, по­том из за­ла ожи­да­ния.
«See you, Catherine!» — на­пи­сал он, пе­ред тем как пой­ти на по­сад­ку.

Серд­це у ме­ня сжа­лось.
— Ду­ма­ешь о сво­ём фран­цуз­ском месье? — про­ни­ца­тель­но спро­си­ла Ла­ри­са.

Не жен­щи­на — прос­то ка­кой-то рент­ген! Ещё чуть-чуть, ме­ня бы пе­ре­кли­ни­ло. Са­ма не знаю, что бы я сде­ла­ла: мо­жет, за­ора­ла или рас­пла­ка­лась. Ла­ри­са как по­чувст­во­ва­ла, не ска­за­ла боль­ше ни сло­ва.

«Everything is ok» (Все хо­ро­шо. — Ан­гл.), — от­ве­тил Га­эль уже из Бре­с­та, ког­да я спро­си­ла, как он до­брал­ся и всё ли в по­ряд­ке.

На этом на­ша пе­ре­пис­ка обо­рва­лась.

По­том бы­ло то од­но, то дру­гое. Жизнь тек­ла, как ре­ка, и мы вмес­те с ней. Я и не за­ме­ти­ла, как про­шёл год. Что за это вре­мя из­ме­ни­лось? Ви­о­лет­та, на­при­мер, вы­шла на пен­сию. Од­но вре­мя ве­ла се­бя ти­ше во­ды, ни­же тра­вы, бо­я­лась, что её смес­тят с ди­рек­тор­ско­го пос­та. Собст­вен­но, к это­му всё и шло. На её мес­то хо­те­ли на­зна­чить Ла­ри­су. Од­на­ко та от­ка­за­лась, аб­со­лют­ной влас­ти пред­по­чи­тая ост­рую на язык оп­по­зи­цию. Ви­о­лет­та сра­зу успо­ко­и­лась, и те­перь го­ня­ет нас по-преж­не­му.

Юля то­же пе­ре­шла в раз­ряд пен­си­о­не­рок. Но на­зы­вать се­бя так за­пре­ща­ет ка­те­го­ри­чес­ки. И прав­да, ка­кая из Маль­ви­ны пен­си­о­нер­ка. Маль­ви­на — это веч­ная мо­ло­дость, а го­лу­бые у неё при этом во­ло­сы или се­дые, не суть важ­но.

Та­ня по-преж­не­му су­щест­ву­ет на гра­ни двух ми­ров, не от­да­вая пред­по­чте­ния ни од­но­му, ни дру­го­му. В ка­ком-то выс­шем смыс­ле она ста­биль­нее нас всех. За­ме­ти­ла ли она ис­чез­но­ве­ние Га­э­ля, к ко­то­ро­му, по­хо­же, бы­ла не­рав­но­душ­на, труд­но ска­зать. Спро­сить её ни­кто не спра­ши­вал, а са­ма она, ко­неч­но, не ска­жет.

О пе­ре­ме­нах в жиз­ни Ма­рии мне рас­ска­зал фейс­бук, вер­нее её пос­ты.

Ма­рия уеха­ла в Бу­ха­рест. Те­перь она ра­бо­та­ет в авиа­ком­па­нии и ле­та­ет по все­му ми­ру. Так что на­ри­со­ван­ная од­наж­ды кар­та об­ре­ла впол­не ре­аль­ные очер­та­ния. Ещё у Ма­рии за­вёл­ся аме­ри­кан­ский бойф­ренд. На фо­то он мне не по­нра­вил­ся, но ей вид­нее.

Сна­ча­ла в при­сту­пах тос­ки я всё бе­га­ла на стра­ни­цу к Га­э­лю. Но он, буд­то участ­ник фран­цуз­ско­го Со­про­тив­ле­ния, ушёл в под­полье. Лишь из­ред­ка об­на­ру­жи­вал се­бя в фб ни­че­го не зна­ча­щи­ми пе­сен­ка­ми и кар­тин­ка­ми.

Тем уди­ви­тель­нее бы­ло по­лу­чить от не­го длин­ное пись­мо.

Пер­вый по­рыв был по­ка­зать пись­мо Се­рёже. Но по­том я пе­ре­ду­ма­ла. Се­рёжа, ко­неч­но, за­ме­ча­тель­ный, но кто зна­ет, как он от­ре­а­ги­ру­ет. Он-то был уве­рен, что у нас с Га­э­лем ро­ман. Да­же стра­дал по это­му по­во­ду.
— Ро­ман с маль­чи­ком, ко­то­рый мо­ло­же ме­ня на двад­цать лет?!
— Лю­бовь не вы­би­ра­ет.
Это прав­да.

Воз­вра­ща­ясь к пись­му. Мне так хо­те­лось по­быст­рее про­чи­тать, что я за­гру­зи­ла текст в Гугл-пе­ре­вод­чик. Чи­тая, ав­то­ма­ти­чес­ки «при­чё­сы­ва­ла» его. Но че­рез все не­ле­пос­ти, ко­то­рые не­из­беж­но воз­ни­ка­ют при та­ком пе­ре­во­де, до ме­ня до­но­сил­ся го­лос Га­э­ля. Мяг­кий, бар­хат­ный, он об­во­ла­ки­вал ме­ня, как ког­да-то На­деж­ду Ива­нов­ну:

«Бон­жур, Кат­рин!
Как ты по­жи­ва­ешь, на­де­юсь, всё хо­ро­шо?

Ты на­вер­ня­ка ло­ма­ешь го­ло­ву, по­че­му я ре­шил те­бе на­пи­сать. Ведь про­шло столь­ко вре­ме­ни. Так и ви­жу пе­ред со­бой твоё ли­цо, на ко­то­ром, как в зер­ка­ле, от­ра­жа­ют­ся все твои чувст­ва. Да­же те, ко­то­рые ты пред­поч­ла бы скрыть.

Воз­мож­но, те­бя на­сме­шит моё объ­яс­не­ние: я ви­дел сон. В на­ча­ле это­го сна я шёл по Брес­ту. Мои ша­ги гул­ко от­да­ва­лись на мо­щё­ной мос­то­вой. Увле­чён­ный рит­мом, ко­то­рый вы­би­ва­ли мои собст­вен­ные но­ги, я не за­ме­тил, как род­ной го­род ис­чез. Вмес­то не­го во­круг ме­ня был Ки­ши­нёв. Как во вре­мя той экскур­сии, на ко­то­рую мы все вмес­те хо­ди­ли, — пом­нишь? Пре­крас­ные ма­лень­кие до­ми­ки, во­ро­та, за ко­то­рые мне так хо­те­лось про­ник­нуть… Но все они бы­ли за­кры­ты, и у мо­е­го лю­бо­пыт­ст­ва не бы­ло ни еди­но­го шан­са быть удов­летво­рён­ным.

Те­перь за во­ро­та­ми, пусть и ги­по­те­ти­чес­ки­ми, для ме­ня на­хо­дит­ся Ки­ши­нёв. И ты, Кат­рин. По­че­му ты от­тал­ки­ва­ла ме­ня? Ты лю­би­ла дру­го­го, и в тво­ём серд­це для ме­ня не бы­ло ме­с­та? Сто­ит ли га­дать, это как ты­кать паль­цем в не­бо. А прав­ды ты всё рав­но не ска­жешь. (Или ска­жешь?..)

У ме­ня всё от­лич­но, ра­бо­таю в ком­пью­тер­ной фир­ме. Ты как-то го­во­ри­ла, что мне сто­ит за­нять­ся твор­чест­вом. Но твор­чест­во тре­бу­ет пол­ной са­мо­от­да­чи, на ко­то­рую я не спо­со­бен. Кро­ме то­го, за не­го ма­ло пла­тят. Не уве­рен, что смо­гу про­жить без де­нег.

Но вер­нём­ся к Брес­ту, мо­е­му го­ро­ду му­че­ни­ков, ко­то­рый, как Фе­никс, воз­ро­дил­ся из пеп­ла Вто­рой ми­ро­вой вой­ны. Пом­ню, как ме­ня по­ра­зил тот факт, что пос­ле­во­ен­ный Ки­ши­нёв то­же ле­жал в ру­и­нах. Хо­тя в на­шей с то­бой, Кат­рин, ис­то­рии так мно­го со­впа­де­ний, сто­ит ли удив­лять­ся ещё од­но­му.

Те­бе бы по­нра­вил­ся Брест. Ка­жет­ся, что дожд­ли­вая ду­ша ас­фаль­та и бе­то­на всег­да при­вет­ст­ву­ет те­бя, как ус­тав­ший отец при­вет­ст­ву­ет сво­е­го блуд­но­го сы­на. Но го­род — это не толь­ко пе­чаль­ные те­ни про­ш­ло­го, это ба­ры в пор­ту, где мо­ря­ки сме­ши­ва­ют­ся со сту­ден­та­ми и без­ра­бот­ной мо­ло­дёжью, что­бы по­слу­шать му­зы­кан­тов. Эти по­след­ние иг­ра­ют тра­ди­ци­он­ную кельт­скую му­зы­ку, под ко­то­рую встре­ча­ют­ся и тан­цу­ют па­ры.

Для ус­тав­ших от че­ло­ве­чес­кой су­е­ты всег­да есть по­бе­режье, где гра­нит­ные ска­лы год за го­дом вы­дер­жи­ва­ют бур­ный на­тиск волн. Прав­да, ле­том пля­жи пол­ны от­ды­ха­ю­щих, за­то зи­мой они пу­с­тын­ны. Лишь из­ред­ка мож­но встре­тить не­зна­ком­ца, уста­вив­ше­го­ся на го­ри­зонт, в то вре­мя как его со­ба­ка пу­га­ет чаек сво­им гром­ким ла­ем.

Те­перь пред­ставь, что этот не­зна­ко­мец я. Чай­ки кру­жат над мо­ей го­ло­вой и кри­чат без ус­та­ли. „Кат­рин!“ — ме­ре­щит­ся мне в их кри­ках. Кто-то, воз­мож­но, объ­яс­нил бы это слу­хо­вы­ми гал­лю­ци­на­ци­я­ми. Да, на­вер­ное. Но за­чем про­во­дить чёт­кую грань меж­ду ре­аль­ностью и во­об­ра­же­ни­ем? В кон­це кон­цов, каж­дый в этом ми­ре слы­шит то, что он хо­чет».

Как ог­лу­шён­ная, я за­сты­ла пе­ред ком­пью­те­ром. Пе­ред гла­за­ми про­но­си­лись кар­ти­ны из про­ш­ло­го: Га­эль, ка­ким я его уви­де­ла в са­мый пер­вый раз, вот он сме­ёт­ся мо­им шут­кам, смот­рит на ме­ня то ли про­си­тель­но, то ли с уко­риз­ной…

Дол­го ли я так про­си­де­ла, я не знаю. Оч­нув­шись, по­ду­ма­ла, что на­до что-то от­ве­тить, на­пи­сать. «Bonjour», — вы­ве­ли не­вер­ные от вол­не­ния паль­цы, пос­ле че­го я оста­но­ви­лась. За од­ним-единст­вен­ным сло­вом по­чу­дил­ся це­лый мир, в ко­то­рый мне не суж­де­но по­пасть. Как те во­ро­та, о ко­то­рых пи­сал Га­эль. Шум­но вы­дох­нув, я про­дол­жи­ла. И стук паль­цев по кла­ви­а­ту­ре пе­ре­кли­кал­ся со сту­ком мо­е­го серд­ца.