Стадион в Лужниках заполнен зрителями до отказа. Публика гудит от нетерпения. Я сижу в его самом центре за небольшим шахматным столиком на высокой импровизированной сцене. Свет от множества юпитеров меня ослепляет, из-за чего рассмотреть сидящих на трибунах людей мне не удаётся. Но чувство, что взоры не одного десятка тысяч людей обращены именно на меня, весьма ощутимо. И от этого мне как-то не по себе. Всё-таки я не какая-нибудь артистическая знаменитость или суперзвезда шоу-бизнеса, привычная к такому огромному количеству народа, пристально смотрящего на тебя, да ещё, наверное, в оптические приспособления — бинокли и подзорные трубы.
Нервозное напряжение болельщиков постепенно переходит и на меня. Я пытаюсь бороться с этим неприятным состоянием, отчётливо сознавая, что сейчас мне, как никогда, надо быть спокойным и предельно собранным. Но у меня из этого ничего не получается. Сухость во рту только усиливается, а лоб покрывается влажной испариной. Подобное состояние для меня крайне опасно…
В какое-то мгновение людской гул резко оборвался. На огромном стадионе сразу водворилась неимоверная тишина, и мне стало казаться, что её нарушает только громкий стук моего учащённого сердцебиения. К своему огромному огорчению я так и не смог взять себя в руки, успокоиться и пересилить охватившее меня волнение. Но как я мог не волноваться? Ведь мне предстояла игра в шахматы не с шахматистом-любителем из нашего двора, а с самим… «И вообще, как я мог согласиться на игру? Почему вовремя не отказался от этой необдуманной затеи?» — задавал я себе вопросы и не мог на них внятно ответить. Тем более, что-либо сделать уже было не в моих силах. Даже природа не смогла мне в этом помочь. Начавшийся проливной дождь, сверкающие молнии и раскаты грома, не отменили игру, а лишь изменили место её проведения. Из-за сильного душевного волнения я даже не заметил, как оказался в закрытом помещении Дворца спорта…
Из десятка громкоговорителей, размещённых в разных частях спортивного комплекса, тут же разнёсся раскатистый голос спортивного комментатора, который, как мне казалось, вещал только для меня одного и с одной целью — окончательно сломить мою волю к сопротивлению. Голос неторопливо, чётко и зычно перечислял все титулы моего соперника: международный гроссмейстер, заслуженный мастер спорта СССР, чемпион СССР, чемпион мира… А после небольшой паузы, диктор-иезуит прокричал мне в самое ухо, да так сильно, что мои перепонки чуть не лопнули, — Тигран Вартанович Петросян!!!
Заиграл гимн страны. И тут, несмотря на яркий свет, который бил мне прямо в глаза и нещадно ослеплял, я увидел, как сидящая в огромном зале публика дружно встала со своих кресел и громко-громко зааплодировала.
Не зная, что мне делать в такой ситуации, окончательно растерявшись, я тоже встал и стал бешено аплодировать, изо всех сил хлопая в ладоши… Но почему-то вместо звука громких хлопков у меня получался звук, напоминающий выход пара из бурлящей кастрюли-скороварки — пх-пх-пх…
Но, как только проиграл гимн и стихли людские овации, а лучи прожекторов сместились чуть в сторону, я наконец увидел рядом с собой самого сильного шахматиста планеты. Он стоял от меня так близко, что я смог рассмотреть на его улыбающемся добром лице как крупные, так и мелкие морщинки.
Через плечо у Петросяна был перекинут огромный ярко-зелёный лавровый венок с отчётливой надписью на вплетённой шёлковой красной ленте — «Чемпион мира по шахматам». Тигран Вартанович, подошёл ко мне ещё ближе, почти что вплотную, видимо, собираясь, что-то мне сказать. Но у меня, как назло, от резкого запаха лаврового листа начался приступ чихания. Но это его не смутило. Гроссмейстер, всё с той же очаровательной улыбкой терпеливо выждав, когда у меня закончится приступ, вежливо произнёс:
— Уважаемый Анатолий Евгеньевич, мы с вами сейчас сыграем всего лишь одну партию. Народ ждёт от нас интересного зрелища. Согласны?
— Согласен! — ответил я глухим, каким-то совершенно не своим голосом, — давайте сыграем…
— Белыми, наверное, собираетесь играть, Анатолий Евгеньевич, и обязательно с е2-е4? — спросил Петросян, рассмеявшись.
— Можно и так, — парировал я отрешённо.
— Ну что же, это хороший ход для начинающего шахматиста. А что ещё вы знаете из теории шахмат?
— Двойной удар Хосе Рауля Капабланки! — непроизвольно вырвалось у меня.
В ответ великий гроссмейстер, обращаясь в зал, прокомментировал сказанное мною:
— Анатолий Евгеньевич нападет пешкой на слона и слоном на коня. Одна из фигур «падёт» и на игровом поле останутся всего лишь две пешки.
Мне тут же подумалось о том, что чемпион мира упомянул слово «падёт» словно профессиональный ветеринар, прогнозирующий исход неизлечимого заболевания у колхозной коровы-бурёнки. У меня даже возникло желание расспросить Петросяна, не учился ли он в нашей Московской ветеринарной академии. Но тут болельщики стали так дружно и надрывисто хохотать, что мне стало уже не до подобных расспросов. От охватившего меня смущения я опять покрылся испариной и вновь стал мысленно задавать вопросы самому себе: зачем я согласился играть с гроссмейстером, будучи совершенно не подготовленным? Тем более что играл в шахматы я вообще скверно. Тогда спрашивается, зачем я здесь? Сколько времени продлиться наша игра, и какой для меня позор за этим последует? Большей глупости, как оказаться здесь, во Дворце спорта «Лужники» перед огромной аудиторией, придумать, по-моему, было просто невозможно. Требовалось срочно что-то предпринять? Однако мой мозг придумать ничего не мог. Он находился в каком-то паралитическом заторможенном состоянии…
Как я ни старался переставлять шахматные фигуры, моё положение с каждым ходом становилось всё хуже и хуже. Насмешливое улюлюканье зрителей становилось сильнее. Из-за того, что стрелки в настольных часах не двигались, сколько времени длилась наша партия, я не знал. Только когда заиграл гимн Советского Союза, мне стало понятно, что наша игра окончена. Зрители встали со своих мест. Встал и Тигран Вартанович. Он привычно замер по стойке смирно, гордо вглядываясь в тёмную даль зрительного зала.
Встал и я, опустив руки по швам и потупив взор. Моё тело, застывшее в неподвижной позе, плечом касалось тяжёлых портьер, обрамляющих сцену. И у меня тут же созрел план побега от стыда и позора. Мне следовало как можно быстрее покинуть подиум и незаметно скрыться от зрителей, приготовившихся к высказыванию мне нелицеприятных насмешек. Благо игра проходила не в Колонном зале Дома Союзов… Уйти будет совсем несложно… Только бы объявили перерыв на обед. А иначе… публика потребует второго тайма. Петросян непременно согласится. Вторая игра принесёт ему новую победу, а мне снова провал, причём с позором на всю страну… Ведь сколько кругом стоит телекамер и какое огромное количество присутствует журналистов и вообще пишущей братии. Даже главный редактор нашего ежемесячного журнала «Ветеринария» и тот пришёл посмотреть игру ветеринарного врача, которого не раз он публиковал… Просто кошмар какой-то и полное безумие с моей стороны дать согласие на подобный матч… И с кем? С самим шахматным гением…
И вот, ловко юркнув за плотную портьеру, я покинул сцену. Выйдя в длинный коридор, стал тихонечко, крадучись передвигаться к выходу. Вскоре увидел и заветную дверь служебного входа. Ещё несколько метров и тогда — никакой игры в шахматы и никакого позора… Что же кается позорного первого тайма, то моя ужасная игра вскоре всеми забудется… Через некоторое время о ней вообще никто даже не вспомнит. А что до моей фамилии, то её диктор даже не назвал, упомянув только одно имя…
Но судьба распорядилась иначе. Не успел я взяться за ручку двери, как за спиной услышал незнакомый голос с укоризненной интонацией:
— Хорош дебютант! Неужели струсил? Хочешь спастись от позора бегством? Это на тебя совсем не похоже! Одумайся, пока не поздно! Кроме тебя составить гроссмейстеру партию некому… Все кому предлагали сыграть — под разными надуманными предлогами отказывались… Ты ведь не жалкий трус? Только на тебя надежда…
Обернувшись на голос, я к своему удивлению увидел милую тёмно-рыжую лошадь моих близких друзей. Ухоженный Яшка с блестящей шерстью по-доброму смотрел на меня, желая подзадорить и тем самым остановить от трусливого бегства с «поля боя». Он подставлял свой бок, предлагая забраться на него и верхом «на коне» вернуться в зал. По расчёту коня Яшки, зрители подумали бы, что я не сбежал трусливо, а просто уезжал поскакать верхом и развеяться…
Не успел я решить, стоит мне возвращаться за шахматный стол или нет, как неизвестно откуда появившаяся другая лошадь — огромный жеребец чёрной масти, с непомерно разросшимися и необрезанными копытами и нерасчёсанной гривой, — словно бешеная, понеслась прямо на меня. Её глаза горели каким-то злым огнём, а разъяренную морду покрывала густая белая липкая пена. Чёрный конь, демонстрируя мне свои жёлтые и стёртые возрастом зубы, мерзко фыркая и разбрызгивая в разные стороны слюни, тяжело дыша, стремительно приближался. Причём бежал он в характерной манере для коня шахматной фигуры. Вначале совершал подряд три прыжка прямо, затем делал резкий шаг в сторону. Свои грозные намерения конь не скрывал. Поэтому тяжёлые последствия от такого наскока для меня были очевидными. Я хотел вскочить на Яшку и мчаться в зал, ища спасения, но друга своего не увидел… Он также незаметно исчез, как и появился. Мною, впервые в жизни, овладел неподдельный и непреодолимый страх. Сквозь дикое лошадиное ржание я различал его человеческую речь:
— Не убежать тебе от меня никуда… Шестьдесят четыре клетки поля не преодолеть, даже если ты и известный на всю Москву ветеринар… И-го-го…
Но самое неприятное ощущение мне пришлось испытать в тот момент, когда при очередном тройном прыжке и резком повороте злющего коня в мою сторону, я оказался прижатым к стене его мощным телом. При этом я не только почувствовал его дух, напоминающий собачий, но и в полной мере ощутил на себе огромную тяжесть его веса. Дышать стало тяжело. Грудная клетка оказалась сжатой, из-за чего лёгкие не могли сделать достаточный вдох. Одним словом, мне перестало хватать воздуха, и я стал задыхаться.
Без сомнения, было ясно, что это расплата за то, что я трусливо прервал шахматное состязание с Великим мастером, не оправдал выпавшую мне честь. И эта месть с помощью буйного необъезженного коня устроена мне организаторами зрелища. Я находился в их ловушке. Мысленно взвесив все «за» и «против» и сделав, насколько это было возможно, глубокий вдох воздуха, пахнувшего псиной, я прокричал во всю мощь своих лёгких:
Скорее уведите от меня чёрного коня в денник на b8 или на d8! Срочно уберите чёрного коня! У меня кончается воздух! Он сдавил мне грудную клетку! Мне невозможно дышать полной грудью! Уведите коня! Мне нечем дышать…
Действительно, воздуха для дыхания мне явно не хватало. Дышать от невыносимой тяжести становилось всё труднее и труднее. От этого я и проснулся…
Открыв глаза, я наяву смог убедится в том, что моя грудь на самом деле сдавлена, а дух собаки тоже натуральный. Этой, показавшейся мне во сне непомерной тяжестью, оказалась моя любимая, нежно голубого окраса, собака Бика, породы бедлингтон-терьер, весившая всего-навсего двенадцать килограммов. Она частенько взбиралась на меня спящего и, выбрав для себя удобное местечко, словно кошка, свернувшись калачиком, укладывалась спать. Этим самым местечком, как правило, оказывалась моя грудь. Причём Бика для этих целей выбирала момент, когда я спал лёжа на спине. Ей даже ночные потёмки были не помехой. Собака чётко распознавала положение тела своего хозяина. Но спала в такой позе она совсем недолго. Проснувшись и сладко зевнув, Бика на мне вытягивалась, непременно повернувшись мордочкой к моему лицу. Так и спала, положив свою очаровательную головку на мою шею, выдыхая воздух мне прямо в нос. Именно выдыхаемый ею воздух я вдыхал, который и отметил в своём тревожном сне как собачий запах.
Надо оговорится, что ни собака, спящая на моей груди, ни извергающийся мне прямо в нос её звериный дух не являлись причинами моего столь странного сновидения. Это только способствовало появлению в моём сновидении тех или иных художественных анималистических образов, ярко и красочно дополнявших мою игру с чемпионом мира по шахматам. Настоящая же причина крылась совсем, совсем, совсем в другом…
* *
Накануне вечером мне позвонил Тигран Вартанович Петросян и просил осмотреть его собаку. Вызов не явился для меня неожиданным, так как один из моих знакомых заранее предупредил меня о предстоящем звонке чемпиона мира.
Тиграну Вартановичу я назвал свой адрес и объяснил, как лучше подъехать к моему дому. Оказалось, что район Аэропорта Петросян хорошо знал. Он пообещал, что подъедет за мною без опоздания, ровно в десять часов утра. И мы поедем к нему на дачу, которая находится в самом престижном месте ближнего Подмосковья, всего в получасе езды по Рублёвскому шоссе.
У любимца Тиграна Вартановича — кавказской овчарки по кличке Каро — на передней ноге выросла большая опухоль. Известно мне было еще и то, что ни местный ветеринарный врач, ни врачи из московских ветеринарных лечебниц не смогли даже толком осмотреть грозную собаку. На такое неприязненное отношение к ветеринарам, как я потом выяснил, у ни разу ничем не болевшего трёхлетнего кавказца имелись свои веские основания.
Каро по природе являлся настоящей служебной собакой. К тому же он всё время жил на цепи за глухим высоким забором, то есть находился изолированным от посторонней публики. И когда, например, он видел рядом со своим любимым хозяином чужих людей, мгновенно становился лютым и неуправляемым зверем. А уж если от кого пахло лекарствами и ветеринарной лечебницей… Злость собаки в этом случае во много крат становилась сильнее. Вот по этой самой причине и не нашлось ни одного ветеринара-смельчака, решившегося добровольно отдаться на растерзание кавказской овчарке.
В десять ноль-ноль огромных размеров шикарная машина — иномарка чёрного цвета бесшумно подкатила к подъезду моего дома. Я в это время уже находился на улице и тут же направился к остановившемуся автомобилю, одновременно пытаясь рассмотреть сидящих в нём мужчин.
Один из них почему-то сразу привлёк моё внимание. Молодой, в элегантном светло-сером кителе и в фуражке, своей формой напоминающую военную, был водителем. С интересом его разглядывая, я на какой-то момент выпустил из виду мужчину, сидящего на пассажирском сиденье. Но он о себе напомнил, как только лимузин остановился. Дверь машины открылась, и мне на встречу спешно вышел улыбающийся и очень знакомый человек:
— Анатолий Евгеньевич!
Тигран Вартанович! И мы обменялись крепкими дружескими рукопожатиями.
Анатолий Евгеньевич! У меня такое впечатление, что я вас давно знаю, или вы кого-то мне очень напоминаете.
— Кого же? — поинтересовался я.
— Думаю, что Сергея Рахманинова.
— Действительно, — согласился я, — после того, как стал коротко стричься, мне об этом уже несколько человек говорили, причём из среды музыкантов. И вы, Тигран Вартанович, мне тоже хорошо знакомы. По кинохронике. Я не один раз наблюдал за вашей игрой за чемпионский титул. А с лавровым венком на шее — это вообще потрясающая и навсегда запоминающаяся картина…
От услышанного в свой адрес Тигран Вартанович расплылся в довольной улыбке, а потом, слегка задумавшись, произнёс, словно древнегреческий философ:
— Все мы на кого-то похожи, и объяснение этому уникальному явлению сможем получить только лишь после разгадки тайны происхождения человека на нашей планете…
Незаметно появившийся водитель услужливо распахнул для меня заднюю дверь лимузина, а Тигран Вартанович вежливо пригласил меня занять пассажирское место.
После того как я удобно уселся на заднем сиденье, водитель, как я успел заметить, в форменной фуражке и прекрасно пошитой светло-серой форме, ладно сидевшей на его фигуре, бесшумно закрыл за мною дверь и, вальяжно усевшись за рулём, тихо рванул машину с места.
Когда мы выехали на Ленинградский проспект, он сообщил Тиграну Вартановичу, что намерен свернуть на Волоколамское шоссе, а с него затем на Рублёво-Успенское…
— Володя, езжай, как знаешь, не отвлекай, пожалуйста, меня от беседы с Анатолием Евгеньевичем, — мягко ответил ему Тигран Вартанович.
Чемпион мира сидел ко мне в пол-оборота и, прервав начатый разговор, с улыбкой на лице поинтересовался моим мнением о внешнем виде своего водителя. Я ответил лаконично и коротко — шикарный драйвер, в лучшем американском стиле.
— Совершенно верно говорите, Анатолий Евгеньевич. Когда я покупал в Соединённых Штатах Америки эту машину, и он назвал мне известную марку, то фирма предложила мне купить для моего водителя униформу.
А так как Володя находился со мной, то тут же её примерил. Она нам очень понравилась, и я купил её. Причём не одну, а целых три комплекта.
— И только на один год, — с гордостью в голосе вставил Володя.
— А машину одну? — спросил я с юмором гроссмейстера.
— Нет! Не одну, а сразу две. Причём одной модели и одинакового цвета. Одну, правда, без кондиционера. Шестьсот долларов, что-то стало жалко, — откровенно признался гроссмейстер, так и не поняв моего подвоха.
— Жара-то у нас не всегда, в году всего-то месяц, от силы два, зачем зря тратиться, — высказался я в поддержку такого решения.
— В случае чего с машины на машину кондишен сам перекину, — вставил водитель Володя, изящно перебирая руками по рулю, совершая крутой поворот на очередном вираже, удерживая машину у самого края границы, очерченной белой краской.
Дорога до дачи Петросяна заняла не более получаса. Супруга Тиграна Вартановича, очаровательная Рона Яковлевна, сразу же нам предложила с дороги выпить чаю.
— Это как Анатолий Евгеньевич? — кивнул на меня Тигран Вартанович.
— Спасибо! — ответил я.
— Спасибо, да! Или спасибо, нет, — шутливо поинтересовалась хозяйка.
— Если можно, то вначале я осмотрю больную собаку, а уж потом с большим удовольствием и «лёгкой душой»…
И обратившись к Тиграну Вартановичу, попросил отвести меня к пациенту.
— Одну минуточку, Анатолий Евгеньевич, — немного смущаясь и еле заметно краснея, отвечал мне самый сильный шахматист земного шара, — Нам придётся чуть-чуть подождать. Каро сейчас вам приведут…
Только тут я осознал, что всё не так-то просто, как мне показалось на первый взгляд… Оказывается, кавказской овчаркой — этим цепным зверем со злобным и очень свирепым нравом — Тигран Вартанович, несмотря на то что является её хозяином, совладать просто не может. Именно этим и объяснялось его поведение, когда он, смущённый, продолжал неподвижно сидеть в кресле.
Я вопросительно взглянул на Рону Яковлевну, а затем на водителя Володю. Они так же, как и Тигран Вартанович, за собакой идти не собирались, оставаясь как бы совершенно ни причём.
— Так кто же приведёт ко мне собаку? — нетерпеливо поинтересовался я у владельцев Каро.
— Настя, наша Настя. Она наша управделами, — поспешно сообщил мне Тигран Вартанович.
— С минуты на минуту они вернутся с прогулки. Около своей будки Каро гадить не хочет, он такой у нас чистюля, — прояснила ситуацию Рона Яковлевна.
— Да, свой гектар земли удобрять он не хочет, — сострил водитель Володя.
От таких ответов я стал пытаться представить себе, какая же из себя Настя, управляющая не только огромным дачным хозяйством гроссмейстера, но ещё и такой чрезвычайно серьёзной служебной собакой. Наверное, большая и сильная женщина — гренадёрша в самом расцвете лет, — казалось мне.
Через некоторое время на дорожке, ведущей к даче, показалась огромная лохматая собака серого окраса, двигающаяся словно бульдозер с высунутым от жары языком и широко раскрытой пастью. Несмотря на значительное расстояние до овчарки, было хорошо заметно, как её здоровенные клыки на солнце отливали белоснежностью. Естественно, пёс находился без намордника.
Ещё через секунду я увидел невысокую, довольно-таки полную, пожилую женщину, которая, крепко вцепившись в брезентовый поводок, длиною не менее пяти метров, едва поспевала за быстро передвигающейся собакой. Создавалось впечатление, что кавказская овчарка легко тянула за собой лыжника, скользящего по зеркальной водной глади.
Каро ввалился на веранду тяжело дыша и виляя хвостом, причём сразу направился к Роне Яковлевне. Слегка дотронувшись до неё своей здоровенной головой, вежливо поприветствовав её таким образом, Каро проделал то же самое и с Тиграном Вартановичем. После чего, не обратив никакого внимания на Володю, он, с не мигающим исподлобья грозным взглядом, устремился ко мне. Его грозный вид не предвещал для меня ничего хорошего. Мгновенно среагировав, я ретировался за массивный дубовый стул, немного выставив его перед собой и замер в ожидании дальнейших действий кавказца. Конечно же, я не запаниковал, не испугался этой свирепой собаки, просто у меня профессионально и своевременно сработала защитная реакция. Что греха таить — быть покусанным удовольствие небольшое, даже для врача-ветеринара.
Приблизившись, Каро стал интенсивно втягивать воздух, анализируя запахи, исходящие от моей одежды. Через какое-то мгновение его тёмно-карие глаза, источающие ко мне недоверие и злобу, стали добрее, а глухой рык постепенно стих. Я вышел из-за укрытия. А ещё через короткое мгновенье чёрный влажный нос Каро с нескрываемым интересом изучал понравившиеся ему аромат моих джинсов и рубашки.
Такая резкая смена поведения свирепой цепной собаки мне стала понятна. Я догадался, что могло так внезапно пересилить гнев Каро и отвлечь его от тяжёлых и незабываемых воспоминаний от первого контакта с подвыпившим сельским ветеринаром, который при первой же встречи со щенком, без всякого на то повода, кулаком нанёс ему удар в рёбра — просто так для острастки, чтобы не вздумал покусать. А когда щенок заскулил, то ли от боли, то ли от обиды за несправедливое наказание, ветеринар толстенной иглой сделал ему болезненный укол, называемый профилактической прививкой от бешенства. После этого запах ветеринарных врачей Каро запомнил навсегда и возненавидел их лютой ненавистью на всю свою дальнейшую собачью жизнь. Он готов был разорвать в клочья всех, от кого исходил запах лекарств и алкогольного перегара…
Такие короткие мгновения, когда оказываешься один на один с разъярённым зверем, не знающим твердой руки хозяина и к тому же находящимся без намордника, врачу кажутся часами. А в данном случае Каро представлял из себя не просто цепную собаку, а животное, обиженное как на бездушных ветеринаров, так и на весь белый свет. Но самое удивительное заключалось в том, что в памяти практикующего врача подобные встречи надолго почему-то не задерживаются.
Так вот Каро, всецело поглощенный обнюхиванием моих брюк, вдруг довольно зачмокал. С его губ потекла тягучая слюна, а хвост дружелюбно завилял. К всеобщему удивлению Каро не только сменил гнев на милость, но и стал тереться головой о мою ногу.
Воцарившуюся тишину нарушил пронзительный голос Насти:
— Смотрите, смотрите! Каро полюбил доктора! Надо же! Первый раз вижу такое… Я думала, что сейчас он врача напугает до смерти, как тех, предыдущих… Чем же вы его, доктор, так приворожили? — не унималась возбудившаяся и не верившая всё ещё своим глазам, пожилая женщина.
— Настя! Я же обещал тебе, что привезу для Каро настоящего доктора, — гордо и уже с весёлой интонацией в голосе произнес Тигран Вартанович.
— Ну надо же, чудо-то какое! Первый человек, на которого Каро не рычит и не смотрит с лютой ненавистью и злобой, — продолжала причитать Настя.
* *
На самом деле никакого чуда в поведении собаки не произошло. Изменение мною легко объяснялось. Как говорят в таких случаях — просто произошло удачное стечение обстоятельств. Так вот, секрет доброты Каро заключался в том, что он находился в зрелом половозрелом возрасте. И, как положено кобелю его возраста, остаться равнодушным к собаке противоположного пола он не мог при всём своём свирепом нраве.
Вы, дорогой читатель, спросите, а причём здесь я, врач-ветеринар? Какое имею отношение к собачьему женскому полу? Отвечу: самое непосредственное. Дело в том, что у моей очаровательной девочки Бики в это самое время проходила течка. Точнее, её восьмой день. Тот самый день, когда у собаки обычно наступает период страстного желания спариться с кобелем. Желание суки вступить в интимную связь кобель незамедлительно улавливает и стремиться с ней сойтись. Вот поэтому мне приходилось выводить Бику на прогулку, вооружившись бамбуковой палкой, чтобы отгонять от неё особенно назойливых женихов. А отбоя от них всё равно не было. Зовущий секрет, выделяющийся у суки в эти дни, сводил с ума кобелей всей округи, независимо от их породы и возраста.
По всей вероятности, часть этой тревожной для меня ночи Бика спала не только на моей груди, но и в кресле — на моих чистых джинсах и джинсовой рубахе, с вечера приготовленных мною для поездки к Тиграну Вартановичу.
Одним словом, половой секрет собаки Бики, призывающий кобелей к размножению, явился для всех секретом доброго расположения ко мне злющего Каро. Но до поры до времени эту разгадку я решил никому не раскрывать.
Настя, видя, что липкие и тягучие слюни Каро попали на мои джинсы, попыталась оттянуть упирающуюся собаку за поводок. Но я попросил её этого не делать.
— Пусть Каро меня нюхает и изучает, а я в это время попытаюсь осмотреть его больную лапу, — посвятил я Настю в свой план.
Опять наступила гробовая тишина. Стоявшие рядом, затаив дыхание, молча наблюдали за моими действиями.
— Каро! Дай лапу! — скомандовал я собаке с как можно более спокойной, твёрдой интонацией голоса.
На моё удивление, умный и хитрющий пёс тут же мне её подал. Но левую — здоровую.
— Это он умеет, — смеясь, сообщила мне Настя. — А Тиграну Вартановичу — подаёт сразу две…
— Да-да, подаёт… Не подаёт, а прыгает на меня, словно слон… Лапищи на плечи поставит так, что еле-еле на ногах удерживаюсь, — пояснил предусмотрительно находившийся поодаль от нас Тигран Вартанович. И добавил с ухмылкой: — - Это лапу, называется, подаёт… Выдумщица ты, Настя, однако!
— Каро, хорошо! Дай другую, — обратился я снова к собаке.
На удивление всех, а самое главное, на моё — Каро без промедления выполнил команду.
Но более пяти секунд кавказская овчарка не позволила мне задержать в руке свою лапищу. Почувствовав мой интерес к своей больной конечности, пёс угрожающим рыком и злым оскалом морды, решил прервать моё чрезмерное любопытство. «Шутки закончились. Дальше фамильярничать с псом опасно. Спасибо ему и на этом», — подумал я.
За считанные секунды, что Каро позволил мне подержать в руке его больную конечность, я успел её как следует рассмотреть.
На пястье, с наружной его стороны, возвышалась опухоль, размером с небольшое куриное яйцо. Шерсти в области новообразования оказалась мало. Сама опухоль слегка кровоточила, а на ощупь была плотной. Как сообщила мне Настя, Каро уже давно её лижет и грызёт.
— Анатолий Евгеньевич, что с лапой? — нетерпеливо и с волнением в голосе спросил Тигран Вартанович.
— Опухоль пястья, причём запущенная, — ответил я кратко.
— Саркома, рак или злокачественная? — также взволнованно переспросила Настя.
— Мы ещё год тому назад, сразу же, обратились к врачам, как только заметили неладное, — добавила Рона Яковлевна.
А Настя, чуть не плача, повернувшись к Тиграну Вартановичу, тихо и как бы с укоризною произнесла:
— Раньше бы вам надо было такого смелого врача пригласить, — и кивком головы показала в мою сторону.
На что Тигран Вартанович, на полном серьёзе, ей ответил:
— Не только смелого, а ещё умелого…
— Думаю, что доброкачественная, для жизни собаки не опасная, — попытался я успокоить всех и снять возникшее у них нервное напряжение в связи с поставленным мною диагнозом болезни. И продолжил: — Но необходимо срочное и безотлагательное оперативное хирургическое вмешательство — удаление новообразования. Если этого не сделать, то из-за того, что Каро грызёт опухоль, она продолжит усиленно разрастаться. А самое неприятное может произойти, если начнётся её гнойное воспаление и в процесс вовлекутся суставы, мышцы и сухожилия. Потеря ноги тогда неминуема, — закончил я.
— Дело известное, — тут же продолжила Настя, — опухоль не только ножа боится, но и собачьих зубов…
— Опухоль боится и слишком грамотных говорливых людей, как наша Настя. Доктору слова не даёт сказать, — попытался урезонить её Тигран Вартанович.
Но Настю подобное не смутило. Она не собиралась так просто сдавать свои позиции. Она тут же парировала замечание чемпиона мира:
— Конечно, боится зубов. Вот опять опухоль кровить стала. Каро её с самого утра то лижет, то грызёт своими здоровенными зубищами, словно дикое мясо… А вам-то и невдомёк. Вы-то сами боитесь его. Ни разу не запретили ему грызть болячку… Только я не даю ему это делать. Каро только меня слушается.
Уяснив для себя, что штормовое наступление Насти ему не сдержать, Тигран Вартанович дальнейшую полемику с ней продолжать не стал. Он решительно обратился ко мне с вопросом:
— Можно ли прямо сейчас сделать Каро операцию?
— Даже нужно. Как я уже сказал, срочно и безотлагательно. Но, как мне стало ясно, управлять собакой может только одна Настя, поэтому для проведения операции мне потребуется её помощь. Согласится ли она стать моим ассистентом?
Моим предложением Настя была чрезвычайно польщена. Гордо и величаво обведя взглядом всех присутствующих и задержав его несколько дольше на Тигране Вартановиче, она поинтересовалась у меня, в чём непосредственно будет заключаться её помощь?
Я отчётливо понимал, что в настоящий момент у меня очень выгодная перед Каро психологическая позиция. Несмотря на то что кобель на меня угрожающе зарычал и «показал зубы», но сделал это он, во всяком случае, без особой злобы. И этим фактором мне следовало непременно воспользоваться.
— Что делать? — повторил я вслух вопрос. И тут же на него ответил, обратившись непосредственно к Насте: — Взять Каро за ошейник и крепко-накрепко его держать. А я быстро сделаю Каро всего лишь один маленький укол — введу снотворное лекарство.
— А куда укол будете делать? — поинтересовалась мудрая женщина Настя.
— В тазовую конечность.
— В заднюю — это хорошо, а то укусить он вас, доктор, может… зверь ведь до чужих…
— Настя! А ты сможешь удержать Каро? — недоверчиво поинтересовался Тигран Вартанович.
— Если, кроме меня, никто этого сделать не может, то, конечно, я очень постараюсь, — язвительно отозвалась моя героическая ассистентка.
На что Тигран Вартанович в очередной раз, ясно отдавая себе отчёт в том, что перевес сил по-прежнему на стороне Насти, возражать ей не стал.
Рассчитав дозу снотворного и подобрав нужного калибра иглу, я набрал в шприц лекарство и тотчас доложил Насте о своей готовности сделать инъекцию.
Настя, крепко вцепившись обеими руками в широкий кожаный ошейник и плотно притянув голову Каро к своей полной груди, на полувыдохе произнесла:
— Доктор, держу, изо всех сил держу, укол скорее делайте…
Долго ждать ей не пришлось. Глубоко введя иглу в хорошо развитую мышцу бедра кавказца, я мгновенно выпустил в неё всё содержимое шприца.
— Две секунды, — объявил Тигран Вартанович, на это время ставший арбитром нашей с Каро хирургической партии.
— Настя! Огромное вам спасибо за помощь. Каро даже не дёрнулся, — поблагодарил я от всей души свою пожилую помощницу. — Если бы не вы, не знаю, что бы я один смог сделать, — честно признался я. И продолжил, обращаясь уже к владельцам Каро: — Если бы не Настя, то эта цепная собака, которой за три года ни разу не надевали намордник, к тому же ещё обиженная сельским врачом, никогда не позволила бы провести с ней подобное, тем более незнакомому человеку, от которого пахнет лекарствами.
— И которая на дух врачей не переносит, — серьёзно добавил Тигран Вартанович.
Не успела Настя ослабить свою сильную хватку, как Каро на меня недовольно и угрожающе зарычал, но уже каким-то слабым, негромким рыком. А его колючие глаза, как я успел заметить, стали слегка осоловевшими. Тем не менее острые зубы и сильные челюсти представляли для меня ещё весьма серьёзную угрозу…
И вот Каро лежит на деревянном полу с головой, повёрнутой набок. Из полуоткрытой пасти свисает онемевший мясистый язык, а его чёрный и блестящий нос из влажного и холодного превратился в сухой и серый. Одним словом, собака, несколько минут тому назад представляющая для меня страшную угрозу, выглядела слабой и беспомощной. Но, как я хорошо знал, власть бога сна — Морфея, в соответствии с рассчитанной дозой лекарства, окажется недолгой. И по всему мне следовало поторопиться.
* *
Не теряя ни секунды драгоценного времени, я тупоконечными острыми ножницами быстро выстриг шерсть вокруг новообразования, затем тщательно побрил. Моему взору открылась опухоль, которая действительно оказалась величиной с куриное яйцо и в некоторых местах имела кровавые повреждения от зубов собаки. На ощупь она, как я отметил раньше, была плотной, но, как выяснилось сейчас, подвижной. Это говорило о том, что никакой смертельно страшной саркомы у собаки нет и что рост новообразования в настоящий момент носил доброкачественный характер.
Введя раствор новокаина точно под основание опухоли, я провёл местную анестезию. А заодно вынудил её ещё больше отделиться от здоровых и не проросших опухолевыми клетками, тканей. После чего со словами:
— Радикальное удаление новообразования, приведёт к стойкому излечению собаки, — я бойко заработал скальпелем, пинцетом и кровоостанавливающими зажимами.
Каро никак не реагировал на мое хирургическое вмешательство. Он спал с открытыми глазами, крепким и глубоким сном, мирно посапывая. При этом дыхание у него было ровным и глубоким. Пульс в норме, хорошего наполнения и отличного напряжения. Язык, правда, из-за возникшей релаксации, по-прежнему находился выпавшим из пасти, но, и как перед началом операции, имел нежно-розовый цвет. Все эти признаки говорил мне о нормальной работе сердечно-сосудистой системы. Следовательно, оснований для опасения, что у собаки внезапно произойдёт остановка дыхания или сердца, не имелось и операция могла продолжаться дальше.
Под любознательным взором моего ассистента Насти, я удалил опухоль без нарушения целостности её капсулы, что гарантированно предотвращало появление метастазов. Несмотря на то что одна из заповедей хирурга гласила «Рану больше метра не резать», которую я постарался не нарушить, она оказалась значительной.
Восемь крепких шёлковых швов уже стягивали рану. Но когда иглодержатель щёлкнул в девятый раз и последний узел был завязан, Каро проснулся и грозно зарычал, сделав неудачную попытку встать.
Но его ноги оказались настолько слабыми, что, не выдержав тяжёлого веса огромного тела, просто-напросто неуклюже расползлись в разные стороны. Каро грузно упал на пол, так и не сумев сделать ни одного шага.
— Настя! Настя! Крепче держи Каро! Крепче! — услышал я панически взволнованный голос Тиграна Вартановича. — Ты что, Настя, заснула вместе с Каро? Заснула что ли? Проснись!
— Тигран Вартанович, не волнуйтесь! Ничего страшного не произошло. Время для передвижения у Каро ещё не наступило. Только через пару минут сможет ходить, как говорят про людей в таких случаях, — «на своих двоих». Пока всё идёт нормально: опухоль удалена целиком, метастазов нет, рана зашита, — доложил я владельцу об успешном завершении операции.
Витки стерильного бинта, которые ровно ложились на крепко зашитую рану, как бы подтверждали присутствующим и внимательно наблюдавшим за нами, что всё самое страшное уже позади, и операцию можно твёрдо считать действительно законченной.
Это подтвердил и сам виновник событий. Умная собака как будто прекрасно осознавала всё, что с ней происходит. Когда повязка была наложена, а кончики бинта завязаны красивым бантиком, Каро тут же бодро вскочил на все четыре конечности и обвёл присутствующих своим немигающим взглядом осоловевших глаз, причём дольше всех задержав его на мне.
Он как будто раздумывал, как поступить со мной. Однако решение Каро было мудрым — идти в свою будку, которая стояла недалеко от дома и продолжить спать. Не обращая на нас и на бинтовую повязку внимание, Каро без промедлений покинул веранду и бодро, слегка переваливаясь с боку на бок, потрусил в свою конуру. А вслед за ним с белоснежной тщательно выглаженной простыней в руках, еле поспевая и тоже переваливаясь с боку на бок, поспешала Настя. Она была довольна и счастлива, как от исхода самой операции, так и оттого, что доктор при всех поблагодарил её за самоотверженную помощь.
Тигран Вартанович тоже оказался доволен результатами проведённой операцией. Его лицо опять приняло весёлое выражение и он, обращаясь к Насте, вдогонку шутливо прокричал в распахнутое окно:
— Настя! Настя! А ночевать-то где сегодня будешь? Если у Каро, то его будку срочно сейчас начнём перестраивать в жилой дом.
Настя, хорошо зная приколы своего хозяина, не замедляя шага и не оборачиваясь, в ответ только махнула рукой…
А Тигран Вартанович, повернувшись ко мне, сказал уже совершенно серьёзно:
— Добрый, хороший и мудрый человек наша Настя. Настоящая… Если бы побольше таких людей было на белом свете…
* *
После того как хирургический инструмент был собран, а халат снят, я был приглашён на ароматный чай, привезённый Тиграном Вартановичем из Англии. На столе уже стоял вкусный пирог, мастерски испечённый Роной Яковлевной по её собственному рецепту.
Тигран Вартанович, посмотрев на наручные часы и окинув всех взглядом, словно прося внимания, громогласно сообщил, что вся операция по удалению опухоли у Каро вместе с предварительным осмотром лапы заняла ровно тридцать пять минут двенадцать секунд.
— А вообще-то, — после небольшой паузы продолжил гроссмейстер, обратившись непосредственно ко мне, — ваш визит, Анатолий Евгеньевич, можно сравнить с игрой в шахматы. Когда вы занимались Каро, я внимательно наблюдал за вами и непроизвольно, в психологическом аспекте, анализировал ваши действия.
— И что же? — полюбопытствовал я.
— Вы, Анатолий Евгеньевич, лечили Каро, словно играли в быстрые шахматы, причём без ошибок… Во-первых, вы, уважаемый доктор, составили этюд своей психологической игры таким образом, что Каро воспринял вас не как всех предыдущих ветеринарных врачей. Он, к нашему величайшему удивлению и изумлению, был к вам, если так можно сказать, благосклонен и не агрессивен.
— Сказано с большой натяжкой, — уточнил я.
— Согласен с вами! — кивнул Тигран Вартанович и продолжил анализировать увиденное: — В партии отмечались и явные угрозы, сулящие вам, доктор, большие неприятности, которые предотвратить, если откровенно признаться, мы были бы не в силах. Но вы делали своевременные и правильные защитные ходы — крепкая спинка тяжёлого антикварного дубового стула, за который вы предусмотрительно укрылись от разъярённого Каро, в случае чего вас наверняка бы спасла…
Кроме того, вы сумели каким-то волшебным образом, словно гипнотизёр, заставить Каро сменить гнев на милость, чем создали для себя хорошую позицию. Правильно выбранным для операции лекарственным препаратом — которого, кстати, у других врачей не было — и точно рассчитанным его количеством, на мой взгляд, вы удачно решили, пожалуй, самую трудную и достаточно опасную для себя задачу… Оперировали вы, доктор, в хорошем темпе. Правда, когда накладывали последний шов, а затем бинтовали лапу Каро, по движениям ваших рук я чувствовал, что вы играете, то есть работаете, в состоянии цейтнота.
— Да, Тигран Вартанович, всё говорите верно, — согласился я с гроссмейстером. — Время на операцию у меня действительно было строго ограничено фармакологическим действием препарата. Одним словом, в обрез. По моей композиции, -сам того не замечая, я перешёл на язык шахматных терминов, — доза лекарства была мною рассчитана ровно на тридцать минут крепкого и глубокого сна собаки. Применить бóльшую дозу я просто не мог, так как импортный сильнодействующий препарат мог вызвать у собаки во время операции внезапную остановку дыхания и сердца. Поэтому тихих ходов в этой партии я старался не допускать. Работая в вялом режиме, я не успел бы наложить на рану тугую бинтовую повязку. Проснувшийся Каро мне бы этого сделать просто не позволил, да и не простил бы такое с ним вольное обращение и предательский подвох. Он ко мне со всей душой, а я ему укол в ногу… А кроме того, свалил в один момент навзничь такого гиганта каким-то непонятным образом, словно парализованного чумой маленького щенка несерьёзной декоративной породы….
— Вот-вот, — подхватил мою мысль Тигран Вартанович. — Вот именно поэтому в разыгранной вами партии обошлось без жертв.
— Тигран Вартанович! — вмешался в наш разговор до этого молчавший водитель, Володя. — Хотелось бы добавить, если позволите?
— Володенька! Конечно же, добавь. Ты же у нас шахматист-перворазрядник и будущий кандидат в мастера.
— Во время партии Анатолия Евгеньевича и Каро зевков и ошибок у доктора тоже не отмечено.
— Верно, — согласился с ним гроссмейстер.
— Господа! Может, уже достаточно обсуждений? Приступайте к чаю, — попыталась прервать работу судейской коллегии Рона Яковлевна. И, обратившись ко мне, добавила: — Анатолий Евгеньевич, не слушайте их, они вас заговорят, — ешьте пирог, пока он тёплый…
— Рона! Подожди, пожалуйста, одну секунду, я ещё не огласил свой главный вывод, — не хотел сдаваться Тигран Вартанович.
— Ну ладно, огласи свой вывод, — с улыбкой на лице уступила мужу мудрая Рона Яковлевна.
— Так вот, уважаемый доктор, — серьёзным и торжественным тоном произнёс великий шахматист, — то, что я наблюдал в течение получаса, было не что иное, как ваша блестящая партия, хотя и закончилась она без мата. Вы, Анатолий Евгеньевич, настоящий гроссмейстер ветеринарного дела, — подвёл итог моей чрезвычайно опасной «игры» со свирепым Каро чемпион мира по шахматам.