Посвящается памяти академика
Андрея Дмитриевича Сахарова
— С Новым годом! Желаю вам здоровья и счастья! — такими словами, на ломаном русском языке, сопровождающимися теплым дружеским рукопожатием, встретил нас хозяин Спасо-Хауса посол Соединенных Штатов Америки в России господин Джеймс Коллинз.
Я и моя жена, получив официальное приглашение на прием в честь Нового года и приезда в Россию известного американского пианиста Нила Ларраби, с большим удовольствием его приняли. И как не принять? Ведь высокая честь посетить величественный дворец — саму резиденцию господина посла столь могущественной державы — выпадает российским гражданам не всем подряд и не каждый день. А кроме того, нам представилась уникальная возможность послушать одного из лучших современных американских пианистов-виртуозов. Его сольные концерты и концерты с оркестром проходили всегда с большим успехом не только в самих Соединенных Штатах, но и во многих странах Европы: Германии, Румынии, Югославии, Польше. Вот, наконец, очередь дошла и до России.
В Москве Нил Ларраби давал единственный сольный концерт, который должен был пройти в самой резиденции посла Соединенных Штатов Америки.
Теплый радушный прием господина посла, щедрое угощение, музыка Фредерика Шопена в прекрасном исполнении знаменитости почему-то навеяли на меня воспоминания о событиях, которые стремительно разворачивались в Америке и не могли оставить никого равнодушным из огромного числа любителей домашних животных.
Дело в том, что наша российская пресса и центральное телевидение в последнюю неделю периодически уделяли достаточно много внимания нападкам некоторых государственных деятелей Соединенных Штатов на маленького и беззащитного обитателя Белого дома — щенка Бадди. Чиновники, отвечающие за хозяйственные дела Белокаменного жилища Президента почему-то посчитав, что подрастающий щенок лабрадора может нанести Белому дому ощутимый ущерб, принялись упорно настаивать на том, чтобы Билл Клинтон дал согласие на кастрацию собаки...
С каждым днем черные тучи сгущались над маленьким лабрадором так грозно, что сомнений ни у кого из следивших за этой драматической ситуацией почти не осталось — хозяин Бадди — Билл Клинтон вот-вот уступит натиску хозяйственников и отдаст маленького друга в руки ветеринарных хирургов, которые в нетерпеливом желании отличиться держали наготове остро отточенные скальпели. А это означало — прощай навсегда, мужское достоинство кобелька и продолжение его собачьего рода...
Как практикующий ветеринарный врач, я прекрасно сознавал, что не по своей воле оскопленный пес не только навсегда потеряет свои характерные повадки и манеру общения с сородичами, свойственные кобелю, но и резко изменится, как индивидуум, как мужская личность.
Здоровье у кастрированного кобеля, в силу нарушения в его организме обмена веществ, через несколько лет тоже может дать сбой. Одним словом, животное мужского пола, созданное таким творением природы, будет превращено человеком в этакое аморфное биологическое создание в облике собаки... А это уже есть ни что иное, как насильственное вмешательство человека в свободу и право на выбор своего сексуального статуса высокоорганизованного существа. Причем, проживающему в жилище своего хозяина на самом, что ни на есть, законном основании.
Другое дело, если бы кобель оказался бездомным. И этот беспризорный пес ежедневно, к тому же по нескольку раз, пробегая мимо Белого дома, останавливался и поднимал лапу, мощной струей мочи подмывал стены каменного строения. Тогда кастрацию животного можно было бы отнести к вынужденной мере, связанной со спасением внешнего вида государственной собственности. Кроме того, это сыграло бы положительную роль в деле сокращения численности популяции бродячих собак, живущих недалеко от резиденции Президента США, что в свою очередь явилось бы профилактикой такой страшно заразной болезни, как бешенство. Одним словом — польза от кастрации бездомного кобеля исчислялась бы, говоря математическим языком, квадратной степенью. Ведь у Белого дома всегда много зевак и туристов.
Но вот в случае с Бадди? Он ведь не был беспризорным псом, а являлся полноправным членом семьи Билла Клинтона, который не мог себе даже позволить предположить, что останется жить в Белом доме на долгие годы. Тем более, что близились очередные президентские выборы. Американский народ мог и не избрать Билла Клинтона на новый срок. Конкурирующая с демократами мощная Республиканская партия к выборам готовилась весьма серьезно, а популярность ее кандидата в Президенты — Буша-младшего среди народных масс только заметно росла. По политическим прогнозам, именно эта партия могла собрать большинство голосов избирателей и победить. А значит, проживание Бадди в Белом доме было строго ограничено во времени. И вполне очевидно, что за этот оставшийся небольшой президентский срок пребывания Билла Клинтона у власти щенок лабрадора, который выделял мочи в тысячу крат меньше осла — символа демократической партии, никак не мог подпортить Белый дом и довести его до порчи и разрухи. Следовательно, с кастрацией Бадди все должно было обстоять иначе... Слишком ретивых чиновников от метлы и лопаты Президенту можно было бы и приструнить, уняв своей властью их пыл и не идти на уступки, совершенно не думая о правах своего преданного четвероногого друга.
К тому же, у него — лабрадора Бадди никто из усердных чинуш так и не удосужился спросить, каким он желает остаться в своей жизни? К какому роду хочет относиться — мужскому или среднему? Каким образом желает песик писать — как мальчик, задорно поднимая заднюю лапку, или как девочка — вприсядку?
Короче говоря, юного Бадди ожидало типичное насилие от человека, причем, в самой демократической стране мира. При этом, как мне казалось, у его хозяина — Билла Клинтона — Президента Соединенных Штатов Америки, огромного жизнелюба и вообще очень симпатичного и умного человека, в этой совершенно неординарной ситуации просто не находилось никаких аргументов в защиту своего маленького питомца.
А этот самый, что ни на есть веский аргумент, какой только можно было предъявить чиновникам от хозяйства, находился совсем недалеко от Белого дома. И им являлось самое авторитетное в мире имя — правозащитник Андрей Сахаров, которым американский народ в честь великого гуманиста современности назвал одну из центральных площадей своей столицы. Свободолюбивые и по-настоящему гордые американцы увековечили память об этом справедливом человеке, совершенно не подозревая о том, что Академик Андрей Сахаров являлся не только страстным защитником прав и свобод человека, но и в равной мере мог выступить жестким защитником прав наших домашних четвероногих друзей. Делая столь громкое заявление об этом знаменитейшем на всю нашу планету человеке, я опирался на реальные события, к которым имел самое непосредственное отношение.
В течение нескольких лет мне посчастливилось общаться с семьей Андрея Дмитриевича Сахарова, где я лечил его домашних любимцев — беспородного кота и метиса-таксу. И когда некастрированный кот уходил на всю ночь из дома и возвращался только под утро, покусанный своими сородичами, а такое повторялось не один раз и не два, то Андрей Дмитриевич за него сильно переживал. Наблюдая страдания Академика по поводу постоянно отсутствующего блудливого котишки, у меня однажды возникло естественное профессиональное желание получить от его владельца согласие на кастрацию животного. Но вот сказать ему об этом прямо меня что-то тогда удержало.
В затеянном мною чрезвычайно осторожном разговоре на столь щекотливую тему, который проходил в очень деликатной форме, Академик, как мне того и хотелось, уловил мой намек на стерилизацию своего любимца. Его ответ на мое завуалированное и весьма корректное предложение последовал незамедлительно.
Андрей Дмитриевич категорически отказался от подобного насильственного действа над животным. А из серьезной беседы с бесстрашным борцом за права и свободу человека я сделал для себя очень важный вывод...
***
По окончанию концертной программы господин посол пригласил гостей Спасо-Хауса пройти на банкет-фуршет и продолжить пиршество. Из Концертного зала мы не спеша перешли в Овальную столовую, где на огромном полукруглом столе находилось нескончаемое количество всевозможных холодных и горячих закусок, мыслимых и немыслимых деликатесов. К тому же, гостям предлагались на выбор прекрасные калифорнийские и другие вина, водка, коктейли и различные фруктовые соки.
Однако, все эти яства никак не могли отвлечь меня от грустной мысли о нависшей над маленьким лабрадором Бадди большой беды, которую, казалось, отвести от него уже никто на свете не мог.
— Интересно, почему молчит общество «зеленых» и совсем не слышно защитников животных? Или они привыкли сражаться только с дамами, разодетыми в натуральные меха? А за собаку Президента не могут замолвить слово... Кишка слаба? Отчего в такой огромной и не на словах демократичной стране, как Америка, не нашелся смельчак, который вступился бы за Бадди и громогласно возмутился бы против попирания свободы беззащитного щенка? Неужели собаку нельзя уберечь от насильственной операции? Может, мне, российскому гражданину, ветеринарному врачу, следует выступить в роли спасителя четвероногого? Но каким образом? — мучительно думалось мне.
Внезапно в моей голове появился простой план по спасению Бадди от насилия. Для его выполнения, как мне тогда казалось, требовалось совсем немного — всего лишь рассказать господину послу про похожую ситуацию, сложившуюся в свое время в семье Андрея Дмитриевича Сахарова с его любимцем — котом-гуленой. И просить господина посла Джеймса Коллинза довести до сведения хозяина Бадди точку зрения на кастрацию своего домашнего животного, высказанную мне в свое время великим гуманистом современности. А уж окончательный вывод, как я представлял себе, Билл Клинтон должен сделать сам. Но для осуществления моего плана лишь требовался подходящий момент. И он вскоре мне представился.
Когда господин Джеймс Коллинз подошел к нам и, как гостеприимный хозяин дома, поинтересовался нашим впечатлением о концерте, мы с женой, не сговариваясь, ответили, что лучшего исполнителя Фридерика Шопена, чем Нил Ларраби, мы еще не слышали. При этом добавив, словно являлись большими знатоками классической музыки, что душевная глубина, искренность и то особое виртуозное изящество, с которым Нил Ларраби доводил до нас фортепианные произведения Шопена, делали его исполнение похожим на игру самого автора...
Столь профессиональной похвалой приглашенного им исполнителя господин посол был явно польщен.
— Да, по мнению американских музыкальных критиков, он, действительно, играет, как Шопен, — согласился Джеймс Коллинз с веселым задором в глазах, взор которых был устремлен на меня.
В этом взгляде без труда угадывалось, что ему хотелось еще услышать нечто необыкновенное о знаменитом госте. И мой экспромт не заставил себя долго ждать... Я бойко дополнил господина посла:
— С той лишь разницей, что сегодняшний исполнитель произведений Шопена — американец, а сам автор музыки — поляк, правда в свое время перепутавший для эмиграции страну, ошибочно посчитав «столицей мира» Париж, а не Нью-Йорк...
Вот именно эта последняя фраза, опрометчиво, сама собой слетевшая у меня с языка, вызвала у господина посла задорный смех и придала всей нашей дальнейшей беседе слишком уж шутливый тон. Мне тут же стало ясно, что перевести наш оживленный разговор на столь серьезную и весьма деликатную тему, касательно собаки самого Президента Билла Клинтона уже просто невозможно, не говоря уже о соблюдении дипломатического протокола. Одним словом, ситуация сложилась явно не в пользу маленького щенка Бадди...
На следующий день в выпуске утренних телевизионных новостей промелькнуло коротенькое сообщение о том, что собака Президента Соединенных Штатов Америки подверглась операции стерилизации, которая прошла успешно. Одним словом, собачий хэппи энд.
Прикинув восьмичасовую разницу во времени между нашими странами, которая также играла против щенка, я понял, что повлиять на ход событий, даже при условии удачно состоявшейся нашей беседы с господином послом на эту тему и его полного понимания проблемы, мы все равно бы не успели защитить Бадди от оскопления. В то самое время, когда в Москве проходил концерт Нила Ларраби, Бадди пребывал уже в глубоком наркотическом сне, лежа на операционном столе одной из лучших вашингтонских ветеринарных клиник.
***
А история, которую мне так и не удалось довести до сведения Президента Соединенных Штатов Америки Билла Клинтона, была такова.
Однажды летом, примерно в конце шестидесятых годов, во время посещения своего давнего пациента — престарелого королевского пуделя Арто, принадлежавшего семье видного ученого-математика, меня попросили взять под свою опеку еще двух пациентов — кошку и собаку.
Так как я никому из владельцев никогда не отказывал в лечении животных, то сразу же на это дал свое согласие. Правда, при этом поинтересовался, далеко ли от меня живут мои будущие пациенты. Оказалось, что рядом — в районе станции метро «Сокол».
Двадцать минут на такси — это для меня в те годы вообще расстоянием не являлось. Тем более, что при срочной необходимости, когда от моего врачебного вмешательства зависела жизнь больного животного, я вообще мог сесть не только в пригородную электричку или в скорый поезд, но даже и в реактивный пассажирский самолет. Правда, последним видом транспорта я пользовался довольно редко. Обычно предлагал важным гражданам, чтобы больное животное они сами доставляли в Москву.
Получив от меня согласие на патронаж новых пациентов, мой знакомый обмолвился, что их владелец академик Андрей Дмитриевич Сахаров и, что он вскоре мне позвонит. Не видя с моей стороны особого удивления, он пояснил, что Андрей Дмитриевич — не только действительный член Академии наук СССР, но и вообще уникальная историческая личность.
На самом же деле, заслуги некогда засекреченного ученого Сахарова мне были хорошо известны. Знал, что Андрей Дмитриевич трижды Герой Социалистического Труда, создатель сверхмощных водородных бомб. Мне также было известно, хотя об этом нигде тогда не писалось, что Андрей Дмитриевич перечислил колоссальную по тем временам сумму в несколько миллионов рублей на строительство онкологического Центра Академии Медицинских Наук СССР, который быстрыми темпами возводился на Каширском шоссе. Этот факт, конечно же, тоже говорил о многом.
А еще я был в курсе того, что Андрей Дмитриевич Сахаров не только создатель мощнейшего ядерного щита для своей родины, но и является в Советском Союзе главным защитником прав человека, из-за чего в последние годы навлек на себя гнев высшего партийно-государственного аппарата. Если знаменитые «Размышления» Андрея Дмитриевича Сахарова о правах человека читал весь цивилизованный мир, то у нас в стране их знали лишь немногие граждане, как и саму истинную правду об этом честнейшем человеке. И вот по воле судьбы мне предстояло с ним познакомиться.
По прошествии многих лет могу откровенно признаться в том, что тогда, я даже не мог себе представить, каким на самом деле обаятельным и на редкость удивительно добрым человеком окажется Андрей Дмитриевич Сахаров. И как бережно будут люди хранить о нём вечную память. Также как и не мог предположить, что через много лет в своих воспоминаниях об этом добросердечном человеке моя рука откажется писать слово «академик» — в значении «Великий» — с маленькой прописной буквы.
Так вот, информация о предстоящем звонке Академика особого трепета у меня не вызвала. Общаясь с достаточно большим количеством четвероногих пациентов и их владельцами, я, как ветеринарный врач сделал для себя один немаловажный вывод: никогда не идти на поводу у хозяев животных, независимо от их высоких должностей, всевозможных званий и мировой известности, привыкших на работе руководить своим узкоспецифическим процессом. И это золотое правило мне не раз помогло в моей врачебной практике. Я, как дипломированный ветеринарный врач, всеми клетками своего мозга чувствовал больной организм домашнего животного. Поэтому для меня не представляло тяжкого труда определить у него возникшее заболевание. Конечно, в этом играл огромную роль и еще один немаловажный фактор — на выбор профессии повлияло то, что с малолетства я рос среди многочисленных собак и кошек, которые периодически болели, и мне приходилось их лечить.
За все спасибо моим милым и добрым родителям. Они сами любили домашних животных и никогда не ругали меня за то, что я приводил в дом к нашим домашним собакам и кошкам еще и других — уличных, слабых и хворых. Словно заправский доктор Айболит я, малолетка, пытался определить их болезни, сравнивал со своими — ранее перенесенными, затем пичкал их витаминами и рыбьем жиром. Пряча в колбасу или сыр, давал им те же пилюли и таблетки, которыми потчевали меня родители, когда у меня случались простудные заболевания или страдал живот. От хорошей и сытной кормежки, заботливого ухода и нужных лекарств мои подопечные быстро поправлялись и набирались сил. Но подробнее об этом я расскажу как-нибудь в следующей раз, и в другой новелле...
Через много лет, уже став ветеринарным врачом, я всегда придерживался принципа, выработанного с детства, что во врачевании первое дело — правильно разобраться с больным животным, выявить его недуг и без спешки поставить точный диагноз. И только затем приступать ко второму этапу лечения — подбору нужного лекарства и оптимальной схеме лечения той или иной болячки. Безошибочно ставить диагноз и верно лечить — в этом, по моему убеждению, и заключалось настоящее ветеринарное искусство, которое и являлось залогом выздоровления заболевшего животного. А что за личность окажется владельцем твоего пациента — это для врача не должно являться тем или иным критерием в его профессиональном деле. Хорошо лечить животных ветеринар обязан всегда, вне зависимости от того, кто является его хозяином.
Академик Андрей Дмитриевич Сахаров позвонил мне вечером следующего дня. Мягким голосом, немного не выговаривая букву «р» и слегка растягивая слова, он стал сбивчиво рассказывать о приключившейся болезни его собаки. По нескрываемому волнению и по очень интеллигентной манере телефонного общения я понял, что владелец больного животного очень желает, чтобы я приехал к нему этим же вечером, но никак не решается просить меня об этом. Поэтому я сам предложил Академику посетить его в течение ближайшего времени.
Андрей Дмитриевич, видимо, страшно удивившись, что его мысли оказались мною угаданными, секунду помедлив, спросил меня:
— Анатолий Евгеньевич! А вам удобно приехать вот так сразу? Я бы очень желал этого, но сам как-то не отважился вас об этом просить...
—Удобно, — заверил я Академика.
— Большое вам спасибо, — поблагодарил он в ответ.
Район, где проживал Академик Сахаров был мне хорошо знаком. Там в основном проживали семьи сотрудников института имени Курчатова, начиная от ведущих ученых-атомщиков и кончая персоналом охраны. А еще там находился сравнительно небольшой гастроном, совсем не похожий на другие. Ходили слухи, что сам Председатель Совета Министров Алексей Николаевич Косыгин, в свое время, контролировал в него поставку самых высококачественных и разнообразных продуктов питания. Традиция гастронома торговать лучшими продовольственными товарами сохранялась у него на протяжении шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия. Мы с родителями частенько заезжали туда, чтобы к празднику прикупить чего-нибудь такого особенного. А теперь выяснилось, что именно в этом доме и жила семья Сахарова.
Андрей Дмитриевич уже поджидал меня у дома в элегантном темно-сером костюме, белоснежной сорочке и галстуке. На его добром интеллигентном лице играла приветливая улыбка. Он первым подал мне руку и крепко пожал мою, чуть-чуть задержав в своей. Красиво грассируя, произнес:
— Здравствуйте, Анатолий Евгеньевич!
Мы поднялись по довольно широкой и пологой каменной лестнице на третий этаж, и Андрей Дмитриевич распахнул входную дверь, вежливо пропуская меня вперед.
— Вот наш больной Малыш, — представил Андрей Дмитриевич вышедшего из комнаты рыженького кобелька, похожего на гладкошерстную таксу.
Малыш, радостно и дружелюбно виляя хвостиком, несколько секунд меня тщательно обнюхивал. Затем, сделав попытку встать на задние лапки, чтобы забраться мне на руки, вдруг жалобно заскулил и беспомощно упал на бок. Однако, тут же, через силу поднявшись, он, сгорбившись и повизгивая от внезапно возникшей острой боли, опустив низко голову, с виноватым видом медленно поплелся в комнату, из которой только что вышел. Там, как я понял, находилась его подстилка, служившая местом.
— Вот такие неприятные явления у Малыша уже несколько дней. Песик ничего не ест и не пьет, — сообщил мне взволнованным голосом Андрей Дмитриевич.
— Разберемся, сейчас разберемся и вылечим вашего мальчика. Вы, только не волнуйтесь, — попытался успокоить я хозяина собаки. Но для начала, я хотел бы услышать историю появления Малыша в вашем доме. Также для меня представляет интерес информация о прививках против инфекционных болезней — одним словом, узнать anamnesis vitae*.
Видимо, моя ученая речь сразу успокаивающим образом подействовала на Академика и он, уже не так сильно волнуясь, стал мне подробнейшим образом рассказывать историю про Малыша.
* anamnesis vitae (лат.) — анамнез жизни.
Оказалось, что таксу в дом принесла год тому назад Люба — дочь Андрея Дмитриевича. Как-то утром она, торопясь на учебу, не смогла пройти мимо маленького щеночка, кем-то оставленного у выхода со станции метро «Университет».
Девушка без раздумий подобрала маленькое дрожащее существо, но домой возвращаться не стала. Решила взять его на занятия в университет. Во время первого перерыва между лекциями Люба купила в буфете отварных сосисок и досыта накормила страшно голодного малышку. Вот так сразу у собаки появилась кличка Малыш. И она, действительно, очень подходила крохотному щенку. Сытно поев, Малыш уснул в Любиной сумке среди учебников и тетрадей. Причем, спал так крепко, что ни на одной из лекций ни разу не тявкнул и не заскулил.
А когда студенты-сокурсники Любы стали знакомиться с крохотным щенком, он сладко зевал, сонно щурил глазки, и пытался всех полизать. Такса всем так понравилась, что многие студенты тут же решили обзавестись такой же собакой. После занятий, накупив в столовой угощений, они отправились на поиски братьев и сестер Малыша. Но таких в округе не обнаружилось. Тем не менее, десяток других, похожих на овчарок, лаек, фокстерьеров и других двор-терьеров — беспородных бездомных собак, благодаря Любиному почину, в этот день обрели свой теплый дом, человеческую ласку и заботу.
Выяснил я для себя и еще один немаловажный фактор — Малышу, которому вот-вот должен был исполниться год, ни одну из профилактических
прививок против заразных болезней собак владельцы не сделали. Это меня, естественно, насторожило.
Поведал мне Андрей Дмитриевич и о том, что в последнее время у Малыша появилась новая манера в поведении — с каким-то особым интересом и рвением он стал обнюхивать собачьи отметины на земле и траве. А после обнаружения свежей лужицы мочи и ее недолгого изучения пес страстно ее вылизывал.
— Никакие команды, в том числе «Фу!» «Ко мне!» «Домой!» перестал вообще выполнять, — горестно посетовал на собаку Андрей Дмитриевич.
— А еще наш Малыш любит бегать по парку и подбирать всякую дрянь, словно его дома не кормят. И никакими силами его не дозовешься. Словно бездомная собака, Малыш может гулять и час, и два, и три, напрочь забыв про наше существование... Но мы, несмотря на это, ограничивать его свободу не стали — пусть гуляет, сколько хочет. Теперь, правда, отпускаем, не отстегивая поводок. Решили, что люди, увидев волочащуюся по земле постромку, поймут, что собачка хозяйская и не украдут её, — гордо сообщил Андрей Дмитриевич о своей придумке. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:
— А за неделю до этой болезни, Малыш пропадал не менее четырех часов, — незаметно для себя перешел он к повествованию анамнеза собачьей болезни.
— Хорошо, что наша милейшая соседка Елена Ефимовна, теща Роальда Сагдеева, что из соседней квартиры, во время прогулки со спаниелем Тумом у аптеки встретила Малыша, который находился в обществе неизвестной большой черной собаки женского пола. Малыш, несмотря на то, что в Туме сразу узнал своего приятеля, никак не прореагировал на него. Как обычно не бросился к нему, чтобы поиграть... Большое спасибо Елене Ефимовне, что догадалась встать на поводок и таким образом задержать собирающегося удрать Малыша.
А вот буквально перед самой болезнью Малыш опять от нас убежал и гулял часа три. Но на этот раз домой привел его рабочий из нашего гастронома. Поводок опять помог задержать его и привести домой...
Не наблюдая с моей стороны никакой реакции на его изобретение под названием «волочащийся поводок», Андрей Дмитриевич каким-то особенным сокрушенным тоном задал мне интересующий его вопрос:
— Анатолий Евгеньевич! Что же такое с собакой стало твориться? Ведь раньше такого же за ним не наблюдалось....Интересно, это непоседливое состояние у неё теперь навсегда? Подобная возбужденность Малыша для меня просто какая-то загадка... Теперь вот эта приключившаяся болезнь. Два дня Малыш отказывается от еды... А вначале болезни, после того, как попьет немного воды, его тут же страшно тошнило и выворачивало всего наизнанку. Прямо страшная беда с ним приключилась... И она для меня совсем непонятная...
Для гения термоядерного синтеза подобное изменение в поведении и наступившее заболевание Малыша являлись, действительно, загадками. Наверное, такими же, как для меня математические расчеты урановых реакций созданных им водородных бомб. Действительно, каждому профессионалу своя область знаний, — подумалось мне.
Традиционный осмотр Малыша много времени не занял. В легких хрипы не прослушивались. Его глаза были ясными, без следов гноя. Слизистые оболочки обоих век — бледно-розового цвета. Одним словом — физиологическая норма. Однако пульс частил. Но, едва взглянув на выражение мордочки своего пациента, я тут же отказался от подсчета количества его ударов. Темные маленькие глазки таксы от испуга выглядели неестественно вытаращенными, а все его похудевшее тельце пронизывала мелкая дрожь. А как же не дрожать? Ведь собачьим умом Малыш отлично понимал, что с ветеринарным врачом шутки плохи, того и гляди, без лишних разговоров положит на операционный стол и сделает разрез в половину живота. Это тебе не добродушный хозяин, с которым можно вытворять все, что твоей бесшабашной собачьей душе угодно...
Конечно, являлось бесспорным то, что Малыш, действительно, ощущал в кишечнике острые боли, из-за которых дрожь только усиливалась. Тем более, что его живот при пальпации делался очень напряженным, отчего походил на твердую поверхность доски. Едва я произнес по-латыни «дефанс», что означало напряжение, как Андрей Дмитриевич тут же с испугом в голосе спросил:
— Что, Анатолий Евгеньевич, без операции Малышу не обойтись?
Я промолчал. Не получив от меня ответа, Андрей Дмитриевич больше мне подобных поспешных вопросов не задавал. Он лишь молча и с большим интересом внимательно следил за движениями моих пальцев, которые в короткие периоды расслабления брюшных стенок-мышц тут же проникали вглубь собачьего живота, пытаясь без рентгена определить, что же творится в кишечнике юного Дон Жуана.
Если бы Академик спросил меня, почему боль исходила именно из кишечника, а не из желудка, то я с удовольствием ответил бы.
Во-первых, желудок собаки оказался совершенно пустым. Это определялось сразу. Метод пальпации желудка действовал безошибочно. А во-вторых, этим же классическим методом клинической диагностики в тонком кишечнике мною был обнаружен инородный предмет округлой формы, размером не больше грецкого ореха. Что же касается первого проявления сильной рвоты после попытки Малыша съесть вкусное сырое мясо или полакать воды, то этот рефлекторный акт вначале точно и наглядно свидетельствовал о нахождении инородного тела в желудке. А вот теперь он переместился в кишечник, оставив нам все те же симптомы. Об этом я несколько позже сообщил Академику и пояснил ему, что именно этот проглоченный собакой чужеродный предмет и вызывает у нее отказ от корма и периодические приступы сильных кишечных колик.
Несмотря на мой спокойный и уверенный тон, Андрей Дмитриевич, по-видимому, отлично сознавая, что подобный диагноз ничего, кроме срочной хирургической операции, собаке не сулит, опять разволновался. В подобном ситуации мне ни в коем случае нельзя было терять инициативу:
— Попробуем обойтись без оперативного вмешательства, — произнес я спокойным тоном.
Малыш, которого я не отпускал от себя, все это время отрешенно лежал на простыне, расстеленной на обеденном столе. Уловив обнадеживающие нотки в моем голосе, он, словно поняв мою речь, тут же радостно завилял хвостом. Увидев такую реакцию собаки, Академик немного успокоился и с нескрываемым любопытством тут же поинтересовался:
— Анатолий Евгеньевич! Это очень хорошо, но каким образом обойдемся без операции, скажите?
-
Самым что ни на есть простым. Вначале Малышу сделаем инъекцию препаратов — но-шпы и баралгина. А когда через пятнадцать минут коктейль подействует, эту непослушную собаку я от всей души угощу вкусным десертом... Потом еще сделаю вливание...
Во время короткой паузы, которую я специально сделал для того, чтобы у владельца окончательно прошло напряжение, было заметно, как, затаив дыхание, на меня с большим интересом и надеждой смотрят Андрей Дмитриевич и его собака. При этом Малыш, отлично чувствуя мой шутливый настрой, опять интенсивно вилял хвостом, а Академик терзался в догадках, чем я таким эдаким вкусным собираюсь почивать больного.
Я же, обращаясь к собаке, интригующе произнес:
— Угощу тебя, Малыш, вкусным-превкусным...
После чего медленно по коротеньким слогам, уже для Академика, назвал десертное блюдо: — ва-зе-ли-но-вым мас-ло-м.
— Каким-каким маслом? — не понял Андрей Дмитриевич.
— Вазелиновым, — повторил я, но на этот раз без разбивки на слоги, а для пущей важности, произнес на латинском:
— Олеум вазелинум.
— Неужели внутрь? И Малыш, вы думаете, будет его пить?
— Без сомнений! С большим удовольствием будет пить и приговаривать — дайте, доктор, еще, дайте еще... Увидите сами...
— Быть того не может! Просто не верится! — не унимался Андрей Дмитриевич.
— Ведь вазелиновое масло, насколько я помню со школы, это самый настоящий жидкий парафин... Очищенная фракция нефти, образующаяся после отгонки керосина.
— Так точно! Он самый и есть, жидкий парафин, — подтвердил я с видом знатока химии. Но эта чудодейственная фракция, в отличие от характерно пахнущего керосина, совершенно не имеет запаха и вкуса.
И чтобы Андрею Дмитриевичу окончательно стала понятна выбранная мною методика лечения больного, пояснил:
— Но-шпа — отличное антиспастическое средство, а баралгин — прекрасное болеутоляющее, особенно хорошо действующее при кишечных коликах. Вот на фоне их лечебного действия я дам собаке несколько чайных ложек вазелинового масла. Оно, обладая специфическими свойствами — не расщепляться под действием желудочного сока и кишечных ферментов — имеет еще одно уникальное свойство — совершенно не всасывается в желудочно-кишечном тракте.
В своей неизменной форме и постоянном количестве вазелиновое масло медленно продвигается по воспаленному кишечнику. При этом мягко отслаивает от ворсинчатой слизистой кишечной стенки её плотное содержимое, в том числе и посторонние предметы — щепки, кусочки погрызенных веток, траву и прочую чуждую для нежного кишечника несъедобную пакость.
Благодаря сохранившейся перистальтике кишечника нам всего потребуется два или три дня, и этот самый загадочный инородный предмет мы сможем с вами воочию созерцать. Чужеродное тело должно будет самостоятельно эвакуироваться из кишечника самым, что ни на есть естественным образом — без операции и какого-либо другого, пока еще несуществующего столь простого способа его извлечения.
— Отлично придумано и очень грамотно. Вы, Анатолий Евгеньевич, — маг и чародей ветеринарного дела, — с нескрываемым восхищением произнес в мой адрес Андрей Дмитриевич столь щедрую похвалу.
Я же, в свою очередь, отметил, что Академик прекрасно помнит органическую химию. Тут Андрей Дмитриевич в очередной раз меня поразил своими познаниями, ничего общего не имеющими с ядерной физикой.
— Но я, Анатолий Евгеньевич, к сожалению, не знал, что жидкий парафин в этом фармакопейном виде и есть вазелиновое масло... Даже не догадывался, что оно не имеет вкуса и запаха, и его можно принимать внутрь.
Названный Академиком редко употребляемый обычными людьми термин «фармакопея», по моему представлению, мог быть хорошо знаком только лишь медикам, фармацевтам и ветеринарам. Но чтобы ученый-физик не только знал этот термин, но и мог так грамотно применить к данному случаю... Данный факт говорил о широчайшем кругозоре ученого.
Для поддержания своего имиджа я счел необходимым тут же добавить к сказанному Андреем Дмитриевичем, что вазелиновое масло, являясь стабильным и незаменимым лекарственным препаратом, входило с первой по десятую государственные фармакопеи и будет постоянно занимать свое почетное место в двенадцатой, двадцатой и так далее ... Одним словом, пока земля будет одаривать людей нефтью.
-
Да, и при условии, что разумное человечество научится правильно и бережно эксплуатировать земные ресурсы. Не будет бездумно выкачивать нефть и газ в огромных количествах и разбазаривать по другим странам, оставляя в глубинных недрах планеты гигантские выемки-пустоты. В противном случае страшные разрушительные землетрясения, ураганы и внезапно возникающие цунами будут постоянно напоминать людям об их неуемной алчности, — на грустной ноте закончил Андрей Дмитриевич нашу беседу о жидком парафине.
Инъекция на собаку подействовала должным образом, и пора было переходить к обещанному угощению. Отмерив в блюдечко необходимую порцию вазелинового масла, я придвинул его вплотную к мордочке таксы. При этом, как бы в шутку, предупредив Малыша, что если он не выпьет все масло самостоятельно, то мне придется поить его с ложечки, как младенчика.
Будучи умной собакой, Малыш сразу же сообразил, что принудительное искусственное кормление сразу превратит его — взрослого кобеля в маленького кутенка, не умеющего самостоятельно питаться... К хозяйскому восторгу пес принялся самостоятельно лакать масло. Сначала осторожно и медленно погружая бледный язычок в посудину с маслом, Малыш как будто его дегустировал, затем, видимо, не найдя причин отказываться от угощения, принялся аппетитно и быстро-быстро чмокать язычком, да так ловко, что блюдце в считанные секунды оказалось пустым.
— Малыш-молодец, Малыш-молодец, — хвалил собаку радостный Андрей Дмитриевич.
Но на этом лечение Малыша не закончилось. Далее последовал следующий, заключительный, этап лечения, который заключался во введении больному питательного раствора глюкозы и витаминов. Так как собака не ела больше трех дней, и сильно ослабла и похудела, то, естественно, организму требовалась срочная подкормка. А в нашем случае, когда прием пищи обычным способом у животного оказался невозможным, его следовало накормить, минуя пищеварительный тракт. Одним словом, питать собаку предстояло через вену.
Если Малыш совершенно спокойно позволил мне сделать внутримышечный укол но-шпы и баралгина, то сейчас, мне показалось, что с предстоящей инъекцией я могу испытать большие трудности. Дело в том, что процедура внутривенного вливания собаке всегда требует врачу помощника. Ведь лежащее на подстилке животное — не человек. Собака во время инъекции может без всякого предупреждения вдруг вскочить или дернуть лапой, и тогда игла мгновенно выйдет из вены. Я уже не говорю о том, что даже когда собака ведет себя беспокойно, то в тонкий спавшийся кровеносный сосуд еще с первого раза нужно попасть...
Как я понял, Андрей Дмитриевич в этом деле ассистировать мне не сможет. Не каждый человек выдерживает подобную процедуру со своей собакой. Особенно, когда при попадании в вену в прозрачном шприце показывается кровь. Волей-неволей оказавшись в безвыходной ситуации, я решился на внутривенное вливание без ассистента. Положив Малыша на бок и, слегка придавив его ладонью к подстилке, строгим голосом отдал ему команду: «Лежать!».
Собака, на мое удивление, беспрекословно подчинилась и замерла, словно уснула, не помышляя даже пошевелиться. На радостях, я даже забыл ей надеть намордник, который так и остался лежать рядом с её головой. Малыш, действительно, на редкость оказался умным и понятливым пациентом. Он ни разу не дернулся и не огрызнулся. Единственным моментом, который мог бы осложнить внутривенное вливание, было многократное чихание, возникшее у собаки после обработки спиртом поверхности кожи в том месте, где залегала вена. Как оказалось, пес из интеллигентной непьющей семьи Сахаровых алкоголь на дух не переносил.
Но чихание с содроганием всего тела длилось недолго. Вскоре Малыш утихомирился. Он спокойно лежал, время от времени вращая глазами- пуговками. Когда же вливание было закончено и собака бережно перемещена со стола на пол, такса неожиданно для нас всех начала с игривым рыком и лаем отчаянно носиться по квартире. Данное поведение означало, что лекарства на больного подействовали благотворно — у него не только прошли кишечные колики, но появились силы и жизненная энергия. Однако я отлично знал, что подобное улучшение самочувствия носит временный эффект, поскольку действуют обезболивающее и антиспастическое лекарства. Острая боль может вскоре снова проявить себя, о чем счел нужным предупредить Андрея Дмитриевича, который и сам это прекрасно понимал.
На этом все запланированные лечебные процедуры Малышу были окончены. До следующего дня нашей встречи нам следовало набраться терпения, чтобы затем проверить, как инородный предмет по вазелиновому маслу продвигается в кишечнике к естественному выходному отверстию...
Андрей Дмитриевич высказал мне свою признательность за лечение собаки и выразил особую благодарность за умение найти контакт с непростым по характеру пациентом. Пояснив, что так бесцеремонно обращаться с собой Малыш в своей жизни еще никому не позволял.
— Мне про вас говорили, Анатолий Евгеньевич, — продолжил Академик, — что вы обращаетесь с собаками смело и уверенно, но без подавления личности животного, а главное — с любовью. Вот я смотрю на Малыша и не верю своим глазам: собака, которую вы мяли и тискали так, что она даже кряхтела от дискомфорта и пищала от боли, и которой вы делали не слишком-то приятные уколы, от вас не убежала и в паническом испуге не спряталась за диваном. На мое удивление, Малыш продолжает оставаться рядом с вами, словно с ним ничего и не происходило.
— Умная собака, — отвечал я, испытывая легкое смущение от столь высокого, но вполне заслуженного комплимента Академика.
— Малыш вполне сознает, что мы желаем ему только добра, и что у врача огромное желание вылечить его без хирургического вмешательства. Если бы Малыш отказался пить вазелиновое масло, то мне тогда бы пришлось вливать ему в рот принудительно с помощью чайной ложечки. Но и в этом случае пес на меня все равно бы не обиделся...
Малыш, действительно, все понимал, сразу признав во мне своего спасителя. Поэтому он ходил за мной по пятам, не думая никуда убегать и тем более, прятаться: я в кухню ставить на газовую плиту стерилизатор для кипячения шприцов — пес за мной, я в ванную комнату мыть руки — он опять рядом. И это все потому, что в моем общении с Малышом отсутствовало унижение его собачьего достоинства... Пес разумом понимал отношение к нему врача. Надо сказать, что с этого дня мы с Малышом стали закадычными друзьями.
Малыш по-прежнему находился подле меня, и было самое время перейти к вопросу о его изменившимся поведении, так беспокоившего Андрея Дмитриевича.
— Появление у собаки новых поведенческих манер объясняется просто — Малышу двенадцать месяцев, и он из щенка превратился уже в почти половозрелого кобеля, — начал я.
— А почему почти половозрелого? — тут же задал мне вопрос Академик.
— Потому, что настоящая половая зрелость у кобелей наступает лишь к двум годам. Только в этом возрасте собак-кобелей спаривают с суками и получают от них полноценное потомство. Такой подход, конечно, относится к плановому разведению чистопородных собак. Однако в городской жизни обстоит все не совсем так. У годовалого кобелька, особенно малорослой породы, при хорошем кормлении и уходе мужские гормоны могут начать играть гораздо раньше. Именно так и произошло у Малыша. Вот он, потеряв сон и покой, занялся поиском самки, готовой к размножению.
Суки тоже хороши. В период наступления у них половой активности они не ведут себя пассивно. Женский организм во время прогулки с помощью мочи, в которой содержится интимный фермент, сигнализирует кобелям свою готовность к спариванию. Хитрые особи, находясь на поводке, маленькими лужицами метят территорию, сообщая самцам о своем желании спариться, тем самым провоцируя их на «подвиги».
Кобель, обнаружив такую отметину или лужицу, с огромным удовольствием ее подлижет, ясно выражая свою заинтересованность к противоположному полу. Но только на этом не останавливается. Потеряв голову и рассудок, самец, выбрав подходящий момент, убегает от владельца, чтобы затем по оставленным отметинам разыскать самку. В случае, если невесту с прогулки уже увели домой, страдающий жених носится по улице или парку до полного одурения, не понимая, куда же делась его желанная. А когда самцу удается отыскать место жительства невесты, то тогда, забыв обо всем на свете и в первую очередь о своем хозяине, будет неотступно дежурить у дверей подъезда или квартиры.
Услышав, как засвистел кипящий чайник, Андрей Дмитриевич предложил мне выпить чаю. Отказаться от возможности общения с Академиком было невозможно. Поинтересовавшись, какой крепости я люблю пить чай, гостеприимный хозяин приготовил заварку. Малыш в это время уже находился под столом, а когда мы уселись, он поочередно приваливался то к ногам Андрея Дмитриевича, то к моим.
За чаем мы продолжили наш разговор о поведении Малыша, взаимоотношении хозяина и собаки и вообще о месте домашних животных в нашей суматошной московской жизни.
Андрей Дмитриевич оказался в общении настолько простым и обаятельным человеком, что в моей голове никак не укладывалась мысль о созданном им фантастическом сверхмощном водородном оружии для уничтожения на земле всего живого, от которого не существовало спасения.
Однажды на закрытом просмотре специального фильма по гражданской обороне, который демонстрировали для узкого круга лиц, мне пришлось наблюдать, как во время взрыва водородной бомбы в ярком ослепительном блеске тысяч солнц за какие-то доли секунды все железное и каменное плавилось, словно воск и разрушалось, как хрупкое печенье. Люди и животные мгновенно превращались в пар и пепел. С многотонных танков срывало тяжелые башни, и они поднимались вверх, словно картонки, и уносились взрывной волной на огромные расстояния. И это все отмечалось при испытательном взрыве всего лишь самой маленькой водородной бомбы — в пятьдесят мегатонн. Если взрывная волна от нее дважды обернула земной шар, то что же произойдет, если на самом деле взорвется более мощная — двухсот пятидесяти мегатонная бомба? От одного такого вопроса у политиков появлялся жуткий ужас и безумный страх, который было трудно пережить даже в тяжелом сне... Но это с одной стороны...
А если посмотреть на этот смертоносный взрыв немыслимой силы с другой — становится ясно, что он стал нашим надежным ядерным щитом или сдерживающим фактором любой фанатичной агрессии...
Нам, мальчишкам, после 1945 года довелось полазить по сбитым над Москвой фашистским самолетам и видеть разрушенные ими до основания целые кварталы из кирпичных домов. Многим москвичам, лишившимся крова, словно кротам, пришлось тогда пожить в подвалах и землянках. А сколько вообще полегло людей? Вот сейчас — попробуй, напади на нас! В короткий миг превратишься в зловонный пар, который тут же развеется по земному шару. Другим же, в назидание не повадно будет даже намеки делать на применение против нас военной силы... Вот и живем уже столько лет без страшных войн — думалось мне. А человек-легенда, создавший мощный щит для нашей Родины, Академик Андрей Дмитриевич Сахаров передо мной... Сижу с ним, пью приготовленный им чай, веду беседу... И это совсем не сон.
За разговором на разные темы мы опять незаметно перешли к здоровью Малыша. На мое предупреждение о том, что вазелиновое масло, обладая способностью не расщепляться и не всасываться в кишечнике, будет подтекать из-под хвоста Малыша помимо его воли и оставлять масляные пятна на паркете и коврах, Андрей Дмитриевич с улыбкой ответил, что подобные мелочи для него никакого значения не имеют...
— Лишь бы Малыш поправился к возвращению с отдыха детей — Любы и Димочки.
— Думаю, что так и будет, — уверенно заверил я Академика.
На другой день перед визитом к Андрею Дмитриевичу я заехал в аптеку номер шесть Минздрава СССР, чтобы забрать лекарство, так как еще утром, созвонившись с управляющей, заранее заказал его для Малыша. Собака все еще отказывалась принимать корм, и поэтому её необходимо было постоянно поддерживать питательным раствором глюкозы с набором основных витаминов и микроэлементов, приготовленных в определенной пропорции, указанной в моей рецептурной прописи.
Почему именно в эту аптеку, а не в какую-нибудь обычную городскую, объяснялось просто. Все дело заключалось в том, что в те годы единственная в Москве ветеринарная аптека подобные рецептурные заказы на стерильные растворы не выполняла. В ней отсутствовали не только нужные мне лекарства, но и элементарное оборудование для стерилизации растворов для инъекций. А эта ведомственная аптека среди всех медицинских занимала особое привилегированное положение — сюда приходили только те, кто лечился в специальной поликлинике. И рецепты у посетителей тоже были особые — минздравовские.
О наличии лекарств в аптеке говорить вообще не приходилось — здесь имелось все, о чем в обычных городских аптеках провизоры даже не имели представления. К тому же, меня здесь все знали — от управляющей аптекой до фармацевтов. Многие сотрудники являлись владельцами собак и кошек. Как нетрудно догадаться, их животные являлись моими пациентами. Лечил я их совершенно бесплатно. За это благодарные владельцы ни в каких, даже в самых редких лекарствах, мне никогда не отказывали. Благодаря этому многие собаки и кошки других — нетитулованных — владельцев имели возможность почувствовать на себе чудодейственные лекарства.
В случае, когда мне было необходимо срочно изготовить какую-нибудь сложную смесь по моей индивидуальной врачебной прописи, то я твердо знал — эта аптека меня не подведет. Лекарство будет приготовлено быстро и в дозировке, строго соответствующей моему рецепту, вне зависимости от того, что оно предназначается для животного. В этой аптеке, в отличие от других, никто из сотрудников даже не мог подумать, что по «скотскому рецепту», как однажды в одной из городских аптек хамски обозвали мой рецептурный бланк, лекарство для больной собаки можно изготовить кое-как «на глазок».
С работниками этой аптеки я даже познакомил знаменитого врача-путешественника Юрия Сенкевича, которому необходимо было купить довольно редкое лекарство, прописанное мною его овчарке. Ассортимент лекарственных препаратов его ошеломил настолько, что перед плаванием по Индийскому океану с Туром Хейердалом на тростниковом судне «Тигрис» все необходимое для аптечки первой медицинской помощи он приобрел именно там.
***
Андрей Дмитриевич находился уже дома. Открыв дверь, сразу радостно сообщил мне, что Малышу стало заметно лучше. Не выдерживая паузы, стал подробно описывать его состояние:
— Перестал взвизгивать и стонать. Спина распрямилась, горбатость исчезла. Самостоятельно запрыгнул на тахту. Только по-прежнему ничего не ест и не пьет.
Еще у меня, Анатолий Евгеньевич, для вас есть хорошая новость — вернулся наш котик, — с улыбкой произнес Андрей Дмитриевич. — Сидит в Диминой комнате за закрытой дверью.
— Отлично. Мне, наконец, представится возможность познакомиться с вашим котишкой, только вначале займусь больным,— ответил я.
Малыш, который крутился подле нас, в подтверждение хозяйских слов об улучшении его самочувствия интенсивно вилял хвостом, внимательно следя за моими действиями. Когда я попытался взять его на руки, чтобы поднять на стол, смышленая собака, резво отпрыгнув в сторону, попыталась удрать в гостиную, где собиралась укрыться под массивной широченной тахтой. Но не тут-то было. Я оказался намного проворнее Малыша, и цепко ухватив его за заднюю конечность, не позволил ему совершить задуманное. Как я и предполагал, дальнейшего сопротивления со стороны таксы не последовало.
Оказавшись на столе, Малыш понял, что его необдуманный проступок с попыткой к бегству явился опрометчивым. Пес, как будто бы прося у меня прощения, сразу обмяк, и самостоятельно улегшись на бок, покорно ожидал осмотра и проведения необходимых лечебных процедур.
— Ловко, ловко вы с ним обошлись, Анатолий Евгеньевич, — смеясь, отметил Андрей Дмитриевич. Малыш лежит так покорно, словно вами загипнотизированный. Даже не огрызнулся на вас, видимо, понял, что ему следует спокойно и терпеливо сносить не совсем приятное для него лечение.
— У меня, Андрей Дмитриевич, с пациентами только так. Иначе будет не лечение, а сплошное мучение, — срифмовал я, запуская пальцы глубоко в живот собаке...
Несколькими пальпаторными движениями, которые, конечно же, не очень-то нравились Малышу, выявляю новое положение инородного тела в кишечнике. Оно, как и следовало ожидать, заметно переместилось в сторону крупа. Если бы собака, как человек, ходила на задних конечностях, то есть в вертикальном положении тела, то в таком случае можно было сказать, что посторонний предмет переместился в нижнюю часть живота.
Так вот, загадочный инородный предмет, по моему расчету вошел в толстый кишечник и вместе с вазелиновым маслом совершал по нему свое продвижение. А так как толстый кишечник в диаметре просвета превосходил тонкий, не зря же он имеет такое анатомическое название, то поэтому собака уже не испытывала в животе острых болей. Одним словом, состоянием Малыша я остался доволен.
Мои серьезные опасения за жизнь собаки окончательно развеялись. Появилась полная уверенность, что хирургическое вмешательство Малышу уже точно не грозит. О своем заключении я доложил Академику и высказал предположение о том, что округлое тело, по всей вероятности, уже завтра во время акта дефекации должно самостоятельно выйти.
Андрей Дмитриевич, словно он являлся не атомщиком и не создателем мощной водородной бомбы, а небрезгливым биологом, спокойно пообещал мне, что если это свершится днем, он обязательно тщательно рассмотрит злосчастный предмет, а если вечером, то отметит это место, воткнув палочку в землю, а ранним утром вернется...
Наш разговор Малыш воспринял как окончание своего лечения и предпринял попытку удрать со стола. Но и на этот раз у него ничего не получилось. Предчувствуя его рывок, я вовремя ухватился за ошейник. Последовавшая команда «Лежать!», отданная твердой интонацией голоса, подействовала на Малыша успокаивающим образом — пес улегся и покорно приготовился к внутривенному введению питательного раствора.
Нам, ветеринарам, хорошо известно, как круто меняется поведение больных собак или кошек, когда им становится намного лучше. Они уже не так послушно и терпеливо переносят уколы, как это делали днями раньше, находясь в тяжелом состоянии. Почувствовав прилив сил, выздоравливающие могли и огрызнуться, и выпустить острые когти. Правда, Малыш не имел таких страшных когтей, как у кошки, зато мог похвастаться зубами, отточенными, точно бритвы. Тем не менее, намордник я опять решил на него не надевать.
Мое опасение в отношении поведения собаки оказалось не напрасным. Как я и предполагал, Малыш в этот день внутривенное вливание переносил уже не так спокойно и безропотно, как в первый раз. Он то и дело крутил головой, постоянно на что-то отвлекаясь. Было заметно, как пес, только чувствуя твердую руку врача, с огромным трудом сдерживал свой горячий охотничий темперамент. Но надо отдать умному Малышу должное — он ни разу не дернул лапой. Питательный лекарственный раствор полностью был влит в вену изголодавшегося животного. А вот очередную порцию вазелинового масла, смешанную в равных долях с подсолнечным, к немалому удивлению Андрея Дмитриевича, Малыш вылакал из блюдца еще с большим желанием, чем в самый первый день лечения.
Теперь можно было взглянуть и на любимого Андреем Дмитриевичем кота. Не успел Академик приоткрыть дверь комнаты, в которой находился затворник, как из нее стремительно вылетела «меховая шаровая молния» по кличке Кот.
Вихрем промчавшись по квартире и убедившись, что все окна и форточки плотно закрыты, Кот с разочарованным видом остановился посредине комнаты. Немного поразмыслив и, видимо, смирившись с тем, что ему придется некоторое время побыть дома, котишка с любопытством принялся внимательно изучать стоявший на полу мой врачебный саквояж. После недолгого его обнюхивания Кот, повернувшись к нему задом и подняв хвост, выпустил на него маленькую порцию мочи, после чего все свое звериное внимание переключил на мои брюки и обувь. А я тем временем внимательно рассматривал полуторагодовалого котишку.
Это был, действительно, огромный и хорошо откормленный экземпляр с пропорциональной туловищу массивной головой и большими яркими желто-зелеными глазами. Мощное хорошо упитанное тело Кота покрывала густая блестящая шерсть тигрового окраса, а длиннющие усы-вибриссы удачно гармонировали с глубокой белоснежной манишкой, которая начиналась под подбородком, а заканчивалась где-то ниже грудины.
Не дожидаясь, когда Кот пометит мочой мои ботинки и брюки, я срочно подхватил его на руки. Весил он не менее десяти килограммов.
— Здоровяк ты какой! — обратился я к котику и ловким движением ощупал его промежность. Мужское достоинство Кота в виде двух увесистых яичек оказалось на месте.
— Теперь понятно, отчего не сидится дома такому самцу-производителю, — шутливо заключил я, выпуская увесистое шерстяное тело из своих объятий.
Хорошее содержание и сытное кормление отлично повлияли на животное. Кот не только мог каждодневно спариваться с кошками, но благодаря прекрасно развитой мускулатуре, мог смело вступать в бесстрашную схватку с другими котами. Застаревшие и свежие следы от драк в достаточном количестве имелись на тигровой шкуре животного. А самым впечатляющим свидетельством уличных боев, в которых Кот принимал непосредственное участие, являл собой неровный свежий выщип на самом кончике ушной раковины. Кто-то из свирепых сородичей острыми зубами навсегда пометил неуступчивого соперника.
Когда котишка слышал произносимые мною слова «Кот» или «Котик» и поворачивал голову в мою сторону, его правое ухо напоминало коровье, на котором совхозный зоотехник специальными бонитировочными щипцами сделал выщип-фестон, обозначающий регистрационный номер животного. Зрелище, конечно, было незабываемое. Не домашний Кот, а племенной бык.
— Анатолий Евгеньевич! Обратите внимание! Кот сейчас ведет себя очень спокойно. Сидит тихонько и внимательно слушает нашу беседу. Может и поиграть с Малышом, с которым они большие друзья, а вволю наигравшись, уляжется подремать в прихожей на полке для головных уборов. Котишка будет так спокойно вести себя потому, что отлично знает — до позднего вечера далеко, и у него еще появится возможность удрать на улицу через входную дверь, — пояснил Академик, хорошо знавший психологию своего Кота.
— Надо же, — изумился я. — А каким образом Кот узнает, что удрать на улицу ему в этот день уже не удастся? — не скрывая своего любопытства, поинтересовался я.
—Это произойдет тогда, когда он поймет, что дверь будет до утра закрыта на крепкий замок. Вот сейчас, Анатолий Евгеньевич, вы это увидите своими глазами, — загадочно произнес Андрей Дмитриевич, направляясь к входной двери.
Кот в это время спокойно сидел на полу в прихожей недалеко от входной двери и был всецело поглощен наведением блеска и красоты. Мне, как заядлому кошатнику, было хорошо известно, что вылизыванием шерсти кошка может заниматься бесконечно долго, и отвлечь ее от этого занятия бывает порой очень трудно. Этот период туалета поглощал обычно все внимание животного. Нежно-розовый шершавый язык Кота непрерывно совершал движения от лопаток до кончика передней лапы, от чего в этих местах каждый волосок его шерстного покрова начинал блестеть, как у баргузинского соболя.
Андрей Дмитриевич, взяв в руку конец металлической дверной цепочки, закрепленной на косяке, собрался, как я понял, её стальную пуговку вставить в прорезь защелки. Но не успел он это сделать, как тело Кота стремительно взметнулось вверх, словно выпущенное самолетной катапультой... И в то же мгновение раздался громкий треск рвущейся материи. Это коротким и богатырским взмахом передней когтистой лапы Кот зверски разорвал сорочку на плече хозяина, да так, что из-под оторванного широкого лоскута белоснежной накрахмаленной рубахи стала видна светло-голубая майка.
Скажу откровенно, за Андрея Дмитриевича мне стало страшно... Действуя чисто рефлекторно, я тут же молниеносно бросился к Коту и цепкой врачебной хваткой взял животное за холку и задние конечности, тем самым сковав его дальнейшие агрессивные действия.
— Анатолий Евгеньевич, не беспокойтесь, Кот совершенно не опасен для моей жизни. Второго прыжка не будет, — снимая с себя разорванную рубашку, с застенчивой улыбкой произнес Андрей Дмитриевич.
Я с облегчением отпустил Кота. Затем, не скрывая охватившего меня волнения, поинтересовался:
— Андрей Дмитриевич! Вы не ранены? — и, не дожидаясь ответа и не спрашивая согласия, осмотрел его плечо.
К моему огромному удивлению, никакой даже слабой царапины на плече и груди Андрея Дмитриевича я не обнаружил. Нежная кожа в этих местах даже не имела покраснения. У меня сложилось впечатление, что Кот с особой, только ему свойственной звериной математической точностью, до микрона рассчитал свои движения — молниеносный прыжок на тело хозяина, выпуск острых когтей и мощный удар сильной лапой, напрочь отрывающей от рубахи кусок прочной ткани. Таким вот чисто звериным образом Кот не наказывал человека, а выражал ему свое несогласие с вынужденным заточением и временной потерей свободы.
Экстремальный номер с дверной цепочкой и разыгравшаяся короткая сцена, заставившая меня изрядно поволноваться, наглядно продемонстрировали то, что Академику Сахарову такое бунтарское поведение Кота было явно по душе. Андрей Дмитриевич потом говорил мне с восторгом, что именно таким образом Кот защищает свою независимость и свободу, и что никому не позволено на нее покушаться, даже его кормильцу-хозяину...
— Что до свободы человека, вы совершенно правы, спорить не буду, но вот с домашними животными, независимо кошка это или собака, нам, — ветеринарам, подобная свобода неприемлема, — возразил я Андрею Дмитриевичу и постарался ему объяснить нашу точку зрения на эту проблему:
— Собака или кошка, оказавшись на улице без присмотра владельца, подвергают свою жизнь смертельной опасности. Городской транспорт создает вероятность того, что животное окажется раздавленным на дороге. А сражения с сородичами приводят бойцов к гнойным воспалительным ранам на теле, в первую очередь на ушах. Как следствие — в инфицированный процесс вовлекается хрящ ушной раковины, и тогда — прощай навсегда, красота уха. Ушная раковина превращается в уродливое скрюченное кожистое образование. Кроме того, кошку могут разорвать собаки. Но это не все. Город еще таит в себе одну угрозу для животного — гуляющих без хозяев собаку или кошку могут отловить для медицинских опытов.
Одним словом, уличная свобода для домашних животных в городе часто оборачивается их преждевременной гибелью, а для их владельцев — тяжелой душевной травмой. Чтобы этого не произошло, многие владельцы котов или кошек, как в нашей стране, так и за рубежом прибегают к хирургической операции — кастрации. Она же называется стерилизацией. Конечно, некоторые кошатники возражают против операции, в качестве аргумента ссылаются на своих знакомых, у которых коты после операции сделались толстыми и ленивыми и все время спят, а проснувшись, проявляют неуемный аппетит. Когда же миска оказывается пустой, они начинают громко мяукать, требуя еды. В результате мочекаменная болезнь и так далее...
Однако на эти аргументы оппонентов можно привести контраргументы. Например, все мои знакомые коты после кастрации вели себя активно, оставаясь игривыми и жизнерадостными. Живя на даче, они ничем не отличались от некастрированных сородичей, только в драках с ними не участвовали. Все время проводили на воздухе, домой возвращались только пообедать, а потом опять уходили гулять на весь день или ночь...
А в городской квартире, что вполне естественно, любой кот, вне зависимости от того, кастрированный он или нет, поиграет немного со своим владельцем, пока у того есть время, а когда остается один, от нечего делать только спит да ест. С той лишь разницей, что кастрированный кот о кошках совершенно не думает и не метит стены остро пахнущим секретом половых желез ...
Затрагивая щекотливую тему оскопления котов и так подробно освещая поведение кастрированных животных, я втайне надеялся, что сказанное мною, возможно, подвигнет внимательно слушавшего меня Андрея Дмитриевича на кастрацию Кота, и потому страстно произносил длинную агитационную речь, словно выступая от общества «Знание»:
— Гормоны и инстинкты определяют поведение собаки и Кота. Конечно же, с Малышом управиться гораздо легче, чем с котишкой. Мы, ветеринарные врачи, часто сталкиваемся с проявлением у кошек, имеющих свободный доступ на улицу, чрезвычайно заразных заболеваний, передающихся при контакте человеку. Например, микроспория, в народе известная под названием «стригущий лишай». Это заболевание находится в списке особо опасных болезней — зоонозов, то есть передающихся от больного зверя человеку. У людей, особенно детей, лишай лечится очень тяжело, а кошки, согласно действующему ветеринарному законодательству СССР, вообще лечению не подлежат. Заболевшие животные подвергаются эвтаназии, — как можно серьезнее сообщил я Академику о заразной болезни кожи и волос.
— А как эта болезнь протекает у детей? — встрепенулся Андрей Дмитриевич, думая, наверное, в первую очередь о здоровье младшего ребенка — сына Димы.
— Довольно разнообразно. Поражаются кожа, волосы и ногти. Дети с их нежной и податливой заразе кожей наиболее подвержены этому пренеприятнейшему заболеванию. Скрытый период — от момента заражения до первых признаков болезни — у деток обычно продолжается около недели, иногда до десяти дней. На коже вначале появляются красные пятна округлой формы, вокруг которых образуется яркий воспалительный ободок. Если вовремя не начать лечение, количество пятен увеличивается, а первые появившиеся пятна делаются все шире и шире. С поверхности кожи грибковое поражение с помощью спор переходит на волосы, которые теряют свой здоровый блеск, а у самых корней становятся ломкими. На голове появляются хорошо заметные круглые очажки, словно в этих местах чья-то неумелая рука их состригла. Отсюда и происходит название болезни — стригущий лишай.
В случае же поражения ногтей они становятся тускло-желтыми, неровными, бугристыми. Легко обламываются и крошатся. Лечение детей, больных стригущим лишаем, очень сложное и длительное. Не менее двух месяцев они пребывают в кожно-венерологической больнице. Пораженные волосы врачи-дерматологи удаляют с корнем, чтобы вместе с ним удалить и споры гриба. А это возможно только в условиях стационара и только методом рентгеновского облучения.
Что же касается лечения больных ногтей, то с ними вообще все плохо. Их врачи, как во время тяжелой инквизиторской пытки, обычно выдирают с корнем. Больной потом несколько дней ходит на костылях. Только такой жестокий способ может гарантировать, что новый ноготь вырастет совершенно здоровым, — нарочито сгустил я краски болезни и ее лечения.
Над услышанным Андрей Дмитриевич глубоко задумался. Для меня же настало самое время его покинуть, оставив наедине со своими мыслями.
***
Третий день лечения Малыша оказался последним. Едва я закончил лечебные процедуры и перенес животное со стола на пол, как пес подбежал к входной двери и, громко заскулив, стал требовательно царапать ее лапой. Стало понятно, что Малыш просится на улицу. Прикрепив поводок к ошейнику, Андрей Дмитриевич поспешил за ним вниз по лестнице. Я вприпрыжку устремился следом за ними.
Но до улицы Малыш добежать не успел. Сил сдержать позыв к дефекации у него не хватило. Приняв позу орла, пес присел на лестничной площадке между вторым и первым этажами. Собаке не пришлось даже тужиться. Пока раздавалось глухое тр-тр-тр-трр, мы с Академиком уже с нетерпением склонились над Малышом... Наконец свершилось долгожданное. В лужице вазелинового масла находился достаточно крупный предмет овальной формы, который при ближайшем рассмотрении оказался округлой частью бедренной кости — то есть ее головкой.
Андрей Дмитриевич прямо здесь же, на месте испражнения Малыша, выразил мне свою благодарность за то, что я правильно поставил Малышу диагноз и точно предугадал течение и время исхода болезни. А главное за то, что удалось обойтись без хирургического вмешательства.
За чаем, узнав, что Котика опять нет дома, я, не делая никаких конкретных предложений хозяину, очень деликатно стал снова повторять, как в крупных городах европейских стран, да и у нас тоже, решается проблема с загулами котов и кошек.
Андрей Дмитриевич, казалось, только и ждал продолжения накануне начатой нашей дискуссии по этой важной для него проблеме. Он сообщил, что много думал об услышанном накануне. Особенно тягостное впечатление на него произвел стригущий лишай и болезнь ногтей у детей. А еще, добавил Академик, он размышлял о том, почему я, заведя речь о кастрации котов, как о способе сохранения жизни четвероногого члена семьи, прямо не предложил ему провести кастрацию Кота.
— Анатолий Евгеньевич, скажите, что вам помешало мне вчера это сказать?
— задал он, что называется в лоб, интересующий его вопрос:
— Ничего не помешало! — ответил я. — Просто сам еще твердо для себя не решил, как поступить с вашим неукротимым животным. Уж больно уникальный Кот, несмотря на то, что беспородный — простой дворовый. Он точно из моего детства. К тому же, хорошие и красивые котята от него должны рождаться. Это, конечно, с одной стороны... А с другой, — произнес я почему-то со вздохом, — на улице Кот может погибнуть, как и десяток других...
По моему глубокому убеждению, инициатива операции по кастрации должна исходить от самого владельца животного. Хозяин сам должен решать судьбу своего друга. Мы, ветеринары, в подобных случаях, должны заниматься лишь только просветительской работой — разъяснять людям, что может случиться с их питомцем. Окончательный вывод должен сделать непременно сам владелец, повторил я еще раз свою точку зрения. За владельцев мы, ветеринары, этот вопрос решать не должны. В случае, когда хозяин решится на кастрацию котишки, мы охотно и профессионально выполним эту врачебную хирургическую работу, — дипломатично подытожил я.
-
Вы, Анатолий Евгеньевич, все правильно говорите, — согласился со мной Андрей Дмитриевич. И продолжил:
— Я считаю, что кастрировать Кота помимо его воли было бы с нашей стороны — сильных разумных людей — очень несправедливо и жестоко. Мы же не можем спросить у животного его мнение об этом. Тем более, получить от него согласие на кастрацию...
Сегодня я всю ночь думал об оскоплении Кота и только под утро пришел к единственному для себя, как мне кажется, справедливому и окончательному выводу, который хочу озвучить, — НА ЭТО Я НЕ ИМЕЮ ПРАВА!
Свой вердикт Андрей Дмитриевич произнес в необычной для себя экспрессивной форме и уверенным голосом. Мне даже удалось уловить, что буква «Р», которую он в своей речи всегда произносил, грассируя мягко и сглаженно, на этот раз, прозвучала четко, твердо и раскатисто.
Осенью мне позвонила Люба, дочь Андрея Дмитриевича, и тревожно сообщила, что Малыш заболел какой-то кожной болезнью. И что у него на спине появилась плешина, размером с пятикопеечную монету, которая делается все шире и шире. И еще, добавила Люба, пес повредил себе глаз и держит его все время закрытым.
— А у Кота с шерстью все в порядке? — поинтересовался я.
— У Котика на теле прибавляются только боевые шрамы, — с грустью в голосе ответила девушка и тут же предупредила меня, что она болеет гриппом с бронхитом и сильным кашлем и может заразить меня.
— Ничего страшного. Мы, ветеринарные врачи, гриппом заразиться не боимся. Обязательно сегодня приеду, — заверил я Любу.
Захватив с собой переносной диагностический прибор, позволяющий выявить микроспорию, то есть стригущий лишай, я направился к Сахаровым.
Дома находилась одна Люба. Стройная, бледная и постоянно кашляющая миловидная девушка сообщила мне, что три дня тому назад на теле Малыша она обнаружила круглое пятно, как будто с выстриженной шерстью, а позавчера во время вечерней прогулки он повредил себе глаз.
— Папа мне рассказал про симптомы стригущего лишая, о которых вы ему говорили, и я их запомнила очень хорошо. Но вот в связи со своей болезнью сразу к вам, доктор, не обратилась, а папы эти дни дома не было, — как бы оправдываясь, объяснила Люба свое промедление.
Самой темной комнатой в доме оказалась ванная. Подключив в электрическую розетку прибор и дав ему некоторое время разогреться до нужной температуры, при которой ультрафиолетовый свет вызывал характерное свечение грибковых спор, я тщательно осмотрел Малыша. Однако на шерстном покрове собаки ярких желто-зеленых точек—спор я не обнаружил.
Кот также подвергся тщательному осмотру в ультрафиолетовых лучах. На кошачьей шерсти светящейся заразы тоже не оказалось. Об отсутствии лишая у Кота и Малыша я тут же известил Любу.
В ответ Люба, облегченно вздохнув, только закивала головой. Бедная девушка лишний раз боялась что-либо сказать, так как стоило ей заговорить, у нее сразу же начинался приступ бронхиального кашля.
Честно говоря, желания сталкиваться с заразными кожными болезнями животных у меня никогда не было. На то имелось несколько веских причин. Во-первых, как всем хорошо известно, стригущим лишаем болеет и человек. И лечат его только в условиях кожно-венерологического диспансера. Думаю, что любой здравомыслящий человек согласится со мной — в посещении такого рода лечебного заведения, где в одной раздевалке из рук в руки передается номерок, которым только что пользовался больной сифилисом, гонореей или стригущим лишаем, приятного мало. Тем более, получить в руки такой номерок может и человек, который попал сюда по случаю — просто испугавшись, что увиденное им пятно на теле его собаки или кошки есть стригущий лишай, и он им уже заразился... Конечно, врач-дерматолог у обратившегося ничего подобного не обнаружит, посетует, что зря пришел, только время отнял...
А вот от гардеробного номерка, особенно в случае, когда после его получения посетитель немытыми руками поправлял свою прическу или, еще того хуже, ногтем выковыривал из зубов застрявшее там с обеда волоконце от мяса, нехорошие последствия через некоторое время могут, действительно, появиться...
Врачи ветеринарной лечебницы, в свою очередь, скажут владельцу животного, что ничего заразного в пятнышках, возникших на шерстном покрове у его чада, нет. Сошлются на неправильное кормление, нарушенный обмен веществ или аллергию...
Покончив с размышлениями о людях-паникерах, мой мозг стал думать о возможных причинах появления у собаки залысин и их распространении. Однако, стоило мне зажечь свет в ванной комнате для того, чтобы упаковать диагностический прибор, как загадка с внезапным облысением собаки раскрылась сама собой... Мой рабочий халат темно-синего цвета оказался обильно покрытым коротенькой рыжей шерстью Малыша. Подобное выпадение шерсти перед наступлением зимних холодов явно указывало на запоздалую и слишком активную сезонную линьку собаки.
Осень в тот год выдалась на редкость холодная, а в Москве в жилых домах в батареи отопления долго не подавали горячую воду. Когда же в квартирах горожан температура воздуха опустилась до семнадцати градусов, и люди стали массово простужаться, Моссовет дал коммунальщикам команду — включить отопление, да посильнее, чтобы люди, наконец, смогли отогреться. В квартирах москвичей стало тепло и даже жарко. Люди в срочном порядке стали снимать с себя шерстяные носки, кофты, меховые жилеты и свитера.
Животные тоже не отстали от своих владельцев. Вот и Малыш, который из-за холода в помещении все никак не хотел расставаться с летней, но все-таки теплой шерсткой, в спешном порядке стал её сбрасывать. Для подтверждения своей гипотезы о запоздалой и стремительной линьке я подошел к радиатору водяного отопления и потрогал его рукой. Как я и предполагал, он оказался раскаленным. Вот где крылась причина интенсивной линьки собаки с образованием на теле временной гнёздной плешивости.
В моей практической работе не раз встречались случаи, когда у кошек и собак отмечалась подобная запоздалая линька. Она проходила бурно с образованием на шерстном покрове заметных проплешин телесного цвета, которые владельцы, панически испугавшись заразы, принимали за стригущий лишай. Но этот недуг, точнее, косметический дефект для меня никакой сложности в лечении не представлял. Регулярное вычесывание шерсти, прием внутрь витамина «А» и препарата, улучшающего обмен веществ в кожном покрове, приготовленный аптекой по моей прописи, быстро приводили шубку животного в прекрасный, можно сказать, выставочный вид. Подобный исход ожидал и Малыша. После проведенного курса лечения он довольно быстро оброс густой зимней блестящей шерстью, которую даже при всем желании трудно было выдернуть.
А вот с определением болезни глаза Малыша дело обстояло намного сложнее. Крепкий спазм не позволял мне открыть плотно сжатые веки собаки и осмотреть глазное яблоко. Пришлось прибегнуть к медикаментозной помощи — закапать в глаз сильнодействующее анестезирующее средство. И лишь после того, как лекарство подействовало, и веки без особых усилий удалось разомкнуть, мне представилась невеселая картина — помутневшая роговица глаза, в народе именуемая бельмом. А в самом его центре, как раз в области зрачка, отчетливо просматривалась язва с углублением в ее середине.
— У Малыша очень нехорошая травма глаза, плюс развившийся гнойно-язвенный кератит, — сообщил я Любе диагноз сложной и серьезной болезни.
— То ли Кот когтем ударил в глаз Малыша во время их бурных игр, или вечером во время прогулки пес сам накололся на острую колючку кустарника, — предположила Люба, не зная истинного происхождения травмы.
Возможно, одно из двух и было в действительности. Но для спасения глаза это никакого значения не имело. И я, не теряя драгоценного времени, пока не прошло обезболивание, набрав в шприц нужное лекарство, ввел его в глаз собаки. Малыш, видимо уже привыкший к моим уколам, никак не отреагировал на то, что на этот раз я выбрал для инъекции совсем неподходящее место... Собака, как и раньше, покорно и отрешенно лежала на боку и периодически дрожала всем телом. А на закладывание за веки глазной мази пес совсем не прореагировал.
— Умный, умный Малыш!— восхищенно воскликнул я, закончив сеанс лечения.
Собака сразу поняла мою похвалу и в знак благодарности умудрилась нежно чмокнуть меня бархатным язычком в нос и губы. Если с поведением Малыша на этот раз обстояло все хорошо, то с прогнозом болезни глаза дела выглядели плохо — то есть неблагоприятно. О своих серьезных опасениях по поводу вероятного удаления больного глаза в случае его нагноения я начал рассказывать Любе.
В это самое время домой вернулись Андрей Дмитриевич с сыном Димой. Не раздеваясь, они прямо с порога принялись меня расспрашивать о здоровье Малыша. И я им повторил то, что минутой назад говорил Любе.
Андрей Дмитриевич, как всегда в таких случаях расстроившись, просил меня сделать все возможное, чтобы спасти глаз собаке.
— Попробуем обойтись без экстирпации, — заверил я Академика. — Сделаю все возможное и невозможное. Из возможного — буду приезжать каждый день и делать Малышу внутриглазные инъекции. Иначе глазное яблоко от гнойного воспаления не спасти.
— Анатолий Евгеньевич! Я откажусь от командировок, буду находиться дома, когда скажете, в любое время, — пообещал Андрей Дмитриевич.
— А я не пойду в школу, буду вам, доктор, помогать, — решительным тоном заявил шестиклассник Дима.
Первый раз за все время нашего знакомства я покидал дом Сахарова с тревогой.
— Неужели не смогу помочь собаке? Не сумею остановить гнойное воспаление глаза? Неужели придется проводить операцию по удалению глазного яблока? — спрашивал я себя, терзаясь в мрачных мыслях.
Мне сразу вспомнились различные научные статьи из медицинского журнала «Офтальмология», в которых говорилось о том, что из-за общего кровотока в случае гнойного воспалительного процесса на одном глазном яблоке гнойная инфекция тут же проникает и на другое...
А если, действительно, вовлечется в гнойный процесс и второй глаз? Что тогда? Малыш станет вообще слепым... Нет! Нет! Этого ни в коем случае нельзя допустить! Может, мне не стоит ждать, когда начнется гнойное воспаление глазного яблока, а сразу удалить его? Тогда собака останется зрячей. Один глаз, но хорошо видящий — лучше, чем полная слепота...
И почему у нас в стране ветеринарной офтальмологии совсем не уделяется должного внимания? Почему у нас нет специального микрохирургического оборудования и почему считается, что если животное болеет, его проще усыпить, или как корову, не дожидаясь ее кончины, вынужденно забить и успеть спустить кровь, чтобы не пропало мясо... И как долго эта отсталость будет продолжаться в стране Советов? — задавал я себе вопросы по ходу рассуждений, которые оставались без ответа.
От подобных вопросов и тягостных размышлений мне сделалось как-то не по себе. Правда, в моем сознании одновременно появилась и другая, обнадеживающая, мысль, засветившаяся маленьким огоньком надежды. У меня был сосед по дому — врач-офтальмолог, Герой Социалистического труда, недавно получивший мировое признание и международную премию «Золотой глаз». К тому же, у нас с профессором есть общие семьи, в которых мы лечим своих пациентов. Он — первых лиц страны, а я их четвероногих любимцев. Вот к кому я обращусь за помощью, если почувствую, что сам не справлюсь. «Гений советской офтальмологии, — вот мой единственный спасательный круг», — подумал я. От этой мысли в моей душе стало как-то спокойнее, и одновременно укрепилась вера в собственные врачебные возможности.
Выбранный мною курс лечения глаза Малыша уже через несколько дней позволил мне сделать вывод о том, что воспалительный процесс в больном глазе начинает стихать. Ежедневные внутриглазные инъекции оказывали свое магическое действие. Распухшее глазное яблоко очень медленно возвращалось к своему первоначальному виду. Все эти дни я как никогда находился в приподнятом настроении, уверовав, что мы, ветеринарные врачи, без всякого специального оборудования, действительно, можем многое...
По моим расчетам, раненым глазом Малыш должен был видеть. Здоровый глаз каждодневными неимоверными усилиями мне также удалось предохранить от вовлечения его в воспалительный процесс. Одним словом — надежда на исцеление таксы меня не только не покидала, но и с каждым днем укреплялась.
Малыш, словно чувствуя, что от его поведения во время внутриглазных инъекций зависит, будет ли он видеть двумя глазами или одним, вел себя необыкновенно спокойно, не проявляя никакого недовольства. Каждый раз, затаив дыхание, он покорно лежал на столе до самого окончания процедуры. Ассистировала мне всегда Люба. И делала она это чрезвычайно умело. Наблюдать за хирургической манипуляцией со стороны, когда тонкая стальная игла входит в глаз, надо сказать, дело не для слабонервных. Не каждый человек может её выдержать. Однако Любе всегда удавалось сдерживать свое волнение, что на Малыша действовало весьма успокаивающе.
А вот Кот, чувствуя всю серьезность положения, в которое попал его друг, заметно за него переживал и порой не мог сдержать своих кошачьих эмоций. Если он находился дома, то незаметно входил в комнату и, подойдя к столу, на котором лежал Малыш, интересовался, что это мы творим с его другом? Больной только движением хвоста реагировал на появление товарища. Кот, приняв добрый сигнал и понимая, что пришел некстати, издавал короткое «Мяу!» и тихо уходил в комнату Димы, где, забравшись на тахту, пристально следил за нашими действиями.
Но так Кот вел себя, когда возвращался домой после очередного ночного гулянья. А вот, когда ему не удавалось ускользнуть из дома, скучая от безделья, он бывал слишком назойлив. Однажды Кот протяжным «Мяу! Мяу! Мяу!» пытался заговорить с Малышом, когда тот, распластавшись, смиренно лежал на столе, а мы с Любой в ожидании отсчитывали минуты, пока на глаз подействует анестезия, чтобы затем произвести инъекцию.
Видя, что Малыш ему не отвечает, Кот снова коротким «Мяу!» обратился к нему. В очередной раз не получив от собаки ответа, котишка бесцеремонно вспрыгнул на стол, видимо, призывая друга к неповиновению. Вот тут Малыш, забыв про дисциплину, предпринял отчаянную попытку удрать вместе с Котом. Но моя команда «Лежать!», отданная твердым голосом, подействовала на собаку, словно включенный стоп-кран. Малыш тут же безропотно принял свою прежнюю позу, а Люба унесла Кота в комнату Димы. Котишка, чувствуя свою провинность, тут же свернулся на тахте калачиком и громко замурил, всем своим видом показывая нам, что собирается погрузиться в крепкий сон. Однако было видно, что Кот, на самом деле, спать не собирался. Не меняя позы, он внимательно наблюдал за происходящим, явно переживая за больного друга.
Глаз Малыша шел на поправку, постепенно обретая здоровый вид. Бельмо становилось менее плотным. Его размер в диаметре также уменьшался. А вскоре оно и вообще превратилось в тонюсенькую полупрозрачную пленку. Язва и кратер также медленно зарастали. Конечно, собаке в данном случае просто повезло — всего какая-то доля миллиметра ткани удержала глаз от вытекания. Если бы глазная жидкость вытекла, то глазное яблоко сразу бы спало и за несколько дней превратилось в сушеный урюк. Тогда, уж точно, непригодный орган пришлось бы удалять, и собака, в лучшем случае, смотрела бы на окружающий ее мир только одним глазом. А владелец, глядя на одноглазое животное, испытывал бы всегда боль и тоску от того, что не уберег от трагедии своего четвероногого друга.
Но судьба, как я уже сказал, второй раз оказалась благосклонной к этой маленькой умной собаке. Примерно через месяц от начала лечения Малыш окончательно поправился. Плотная пелена бельма полностью исчезла и хорошо видеть собаке совсем не мешала. Только при тщательном осмотре глазного яблока с помощью сильного увеличительного стекла в центре зрачка, на месте ранения можно было различить малюсенькую точечку-шрам.
Андрей Дмитриевич, Люба и Дима были безмерно счастливы, что Малышу удалось сохранить зрение. Пользуясь случаем, я еще раз просил всех членов семейства Андрея Дмитриевича выгуливать собаку только на поводке, аргументировав это тем, что такса на постромке уже никуда не убежит и глаз снова не повредит. Они дружно обещали выполнять мой наказ.
Весной следующего года Малышу мы подыскали невесту — чистопородную гладкошерстную таксу — красавицу Варю, такого же как и он ярко-рыжего окраса.
А спустя год, когда я приехал к Сахаровым, чтобы сделать Малышу очередную профилактическую прививку, Андрей Дмитриевич сообщил мне грустное известие — из очередного ночного загула Кот домой не вернулся...