Таких людей не бывает. Их делают на заказ, штучно. Долго и тщательно перемешивают глину, выбирая ингредиенты и купаж: молдавский, болгарский, греческий, украинский, польский. И главное — время: год рождения — 1953!
Из всего этого необъятного и немыслимого хаоса и неслучайных совпадений получается русский писатель, родившийся в Кишинёве.
Мне посчастливилось, я застал это чудо, в котором смешались эпохи, дворянское и крестьянское наследство, времена, книги, классика, современность, любовь к родному пепелищу, писатель, поэт, журналист, жадно поглощающий жизнь во всём её многообразии.
И всё это — Кишинёв!
Вот на таких людях, как на китах, держалась слава Кишинёва, как культурной столицы.
Мы-то думаем, что литература была, есть и будет только в Москве, ну, и ещё в Питере. А мне кажется, что Москва и Питер по сравнению с Кишинёвым — это далёкая провинция. Особливо сейчас. Александра Юнко это понимала.
Мы познакомились, вернее почему мы, я? Причём тут вообще я? Александра Юнко налетела на меня на первой Пушкинской горке в Кишинёве в 2014-м, как паровоз. Я попался под руку совершенно случайно. На моём месте, как говорится, мог бы быть каждый.
Она была громокипящая, бурная, вулкан. В Молдове нет вулканов. Юнко заменила эту историческую несправедливость. Из неё потоками, цитатами, поэмами извергалась классика, современность, имена, люди, годы, жизнь. Оставалось только испуганно хлопать глазами и гадать на кофейной гуще, откуда цитата. Меня спасал филфак.
Ей было интересно всё, что появлялось нового, неожиданного, не того, о чём говорят и пишут. А наоборот, то, о чём не говорят и не пишут ни в Москве, ни в толстых литературных журналах, которые стали анахронизмом, музеем восковых фигур . Литература как раз и погружается в эту среду — среду забвения. На поверхности остаётся только то, что остаётся.
Эта подпольность, инаковость литературной среды у неё из легендарной теперь уже кишинёвской «Орбиты», литобъединения, созданного — бог знает когда — Ковальджи.
Мы пили вино на поляне в Долне, говорили о литературе, Пушкине, Земфире, и, как мне кажется, были на одной волне. Мы говорили на одном с Александрой языке. Языке литературы. Тогда и сейчас всё перемешалось. И мне трудно осознать, что этого громокипящего человека, где так всё органично перемешано, что нельзя, невозможно отделить судьбу от человека, кровь от строки, вино от поэзии, горе от радости, — больше нет.
Она понимала язык литературы, любила его, писала...
Александра Юнко: пушкинист, поэт, писатель, журналист, друг. Не говорю с тоской: её нет, но с благодарностью — была, есть, дай Бог, будет.