Посвящается памяти академика
Андрея Дмитриевича Сахарова
— С Новым годом! Желаю вам здоровья и счастья! — такими словами, на ломаном русском языке, сопровождающимися теплым дружеским рукопожатием, встретил нас хозяин Спасо-Хауса посол Соединенных Штатов Америки в России господин Джеймс Коллинз.
Я и моя жена, получив официальное приглашение на прием в честь Нового года и приезда в Россию известного американского пианиста Нила Ларраби, с большим удовольствием его приняли. И как не принять? Ведь высокая честь посетить величественный дворец — саму резиденцию господина посла столь могущественной державы — выпадает российским гражданам не всем подряд и не каждый день. А кроме того, нам представилась уникальная возможность послушать одного из лучших современных американских пианистов-виртуозов. Его сольные концерты и концерты с оркестром проходили всегда с большим успехом не только в самих Соединенных Штатах, но и во многих странах Европы: Германии, Румынии, Югославии, Польше. Вот, наконец, очередь дошла и до России.
В Москве Нил Ларраби давал единственный сольный концерт, который должен был пройти в самой резиденции посла Соединенных Штатов Америки.
Теплый радушный прием господина посла, щедрое угощение, музыка Фредерика Шопена в прекрасном исполнении знаменитости почему-то навеяли на меня воспоминания о событиях, которые стремительно разворачивались в Америке и не могли оставить никого равнодушным из огромного числа любителей домашних животных.
Дело в том, что наша российская пресса и центральное телевидение в последнюю неделю периодически уделяли достаточно много внимания нападкам некоторых государственных деятелей Соединенных Штатов на маленького и беззащитного обитателя Белого дома — щенка Бадди. Чиновники, отвечающие за хозяйственные дела Белокаменного жилища Президента почему-то посчитав, что подрастающий щенок лабрадора может нанести Белому дому ощутимый ущерб, принялись упорно настаивать на том, чтобы Билл Клинтон дал согласие на кастрацию собаки...
С каждым днем черные тучи сгущались над маленьким лабрадором так грозно, что сомнений ни у кого из следивших за этой драматической ситуацией почти не осталось — хозяин Бадди — Билл Клинтон вот-вот уступит натиску хозяйственников и отдаст маленького друга в руки ветеринарных хирургов, которые в нетерпеливом желании отличиться держали наготове остро отточенные скальпели. А это означало — прощай навсегда, мужское достоинство кобелька и продолжение его собачьего рода...
Как практикующий ветеринарный врач, я прекрасно сознавал, что не по своей воле оскопленный пес не только навсегда потеряет свои характерные повадки и манеру общения с сородичами, свойственные кобелю, но и резко изменится, как индивидуум, как мужская личность.
Здоровье у кастрированного кобеля, в силу нарушения в его организме обмена веществ, через несколько лет тоже может дать сбой. Одним словом, животное мужского пола, созданное таким творением природы, будет превращено человеком в этакое аморфное биологическое создание в облике собаки... А это уже есть ни что иное, как насильственное вмешательство человека в свободу и право на выбор своего сексуального статуса высокоорганизованного существа. Причем, проживающему в жилище своего хозяина на самом, что ни на есть, законном основании.
Другое дело, если бы кобель оказался бездомным. И этот беспризорный пес ежедневно, к тому же по нескольку раз, пробегая мимо Белого дома, останавливался и поднимал лапу, мощной струей мочи подмывал стены каменного строения. Тогда кастрацию животного можно было бы отнести к вынужденной мере, связанной со спасением внешнего вида государственной собственности. Кроме того, это сыграло бы положительную роль в деле сокращения численности популяции бродячих собак, живущих недалеко от резиденции Президента США, что в свою очередь явилось бы профилактикой такой страшно заразной болезни, как бешенство. Одним словом — польза от кастрации бездомного кобеля исчислялась бы, говоря математическим языком, квадратной степенью. Ведь у Белого дома всегда много зевак и туристов.
Но вот в случае с Бадди? Он ведь не был беспризорным псом, а являлся полноправным членом семьи Билла Клинтона, который не мог себе даже позволить предположить, что останется жить в Белом доме на долгие годы. Тем более, что близились очередные президентские выборы. Американский народ мог и не избрать Билла Клинтона на новый срок. Конкурирующая с демократами мощная Республиканская партия к выборам готовилась весьма серьезно, а популярность ее кандидата в Президенты — Буша-младшего среди народных масс только заметно росла. По политическим прогнозам, именно эта партия могла собрать большинство голосов избирателей и победить. А значит, проживание Бадди в Белом доме было строго ограничено во времени. И вполне очевидно, что за этот оставшийся небольшой президентский срок пребывания Билла Клинтона у власти щенок лабрадора, который выделял мочи в тысячу крат меньше осла — символа демократической партии, никак не мог подпортить Белый дом и довести его до порчи и разрухи. Следовательно, с кастрацией Бадди все должно было обстоять иначе... Слишком ретивых чиновников от метлы и лопаты Президенту можно было бы и приструнить, уняв своей властью их пыл и не идти на уступки, совершенно не думая о правах своего преданного четвероногого друга.
К тому же, у него — лабрадора Бадди никто из усердных чинуш так и не удосужился спросить, каким он желает остаться в своей жизни? К какому роду хочет относиться — мужскому или среднему? Каким образом желает песик писать — как мальчик, задорно поднимая заднюю лапку, или как девочка — вприсядку?
Короче говоря, юного Бадди ожидало типичное насилие от человека, причем, в самой демократической стране мира. При этом, как мне казалось, у его хозяина — Билла Клинтона — Президента Соединенных Штатов Америки, огромного жизнелюба и вообще очень симпатичного и умного человека, в этой совершенно неординарной ситуации просто не находилось никаких аргументов в защиту своего маленького питомца.
А этот самый, что ни на есть веский аргумент, какой только можно было предъявить чиновникам от хозяйства, находился совсем недалеко от Белого дома. И им являлось самое авторитетное в мире имя — правозащитник Андрей Сахаров, которым американский народ в честь великого гуманиста современности назвал одну из центральных площадей своей столицы. Свободолюбивые и по-настоящему гордые американцы увековечили память об этом справедливом человеке, совершенно не подозревая о том, что Академик Андрей Сахаров являлся не только страстным защитником прав и свобод человека, но и в равной мере мог выступить жестким защитником прав наших домашних четвероногих друзей. Делая столь громкое заявление об этом знаменитейшем на всю нашу планету человеке, я опирался на реальные события, к которым имел самое непосредственное отношение.
В течение нескольких лет мне посчастливилось общаться с семьей Андрея Дмитриевича Сахарова, где я лечил его домашних любимцев — беспородного кота и метиса-таксу. И когда некастрированный кот уходил на всю ночь из дома и возвращался только под утро, покусанный своими сородичами, а такое повторялось не один раз и не два, то Андрей Дмитриевич за него сильно переживал. Наблюдая страдания Академика по поводу постоянно отсутствующего блудливого котишки, у меня однажды возникло естественное профессиональное желание получить от его владельца согласие на кастрацию животного. Но вот сказать ему об этом прямо меня что-то тогда удержало.
В затеянном мною чрезвычайно осторожном разговоре на столь щекотливую тему, который проходил в очень деликатной форме, Академик, как мне того и хотелось, уловил мой намек на стерилизацию своего любимца. Его ответ на мое завуалированное и весьма корректное предложение последовал незамедлительно.
Андрей Дмитриевич категорически отказался от подобного насильственного действа над животным. А из серьезной беседы с бесстрашным борцом за права и свободу человека я сделал для себя очень важный вывод...
***
По окончанию концертной программы господин посол пригласил гостей Спасо-Хауса пройти на банкет-фуршет и продолжить пиршество. Из Концертного зала мы не спеша перешли в Овальную столовую, где на огромном полукруглом столе находилось нескончаемое количество всевозможных холодных и горячих закусок, мыслимых и немыслимых деликатесов. К тому же, гостям предлагались на выбор прекрасные калифорнийские и другие вина, водка, коктейли и различные фруктовые соки.
Однако, все эти яства никак не могли отвлечь меня от грустной мысли о нависшей над маленьким лабрадором Бадди большой беды, которую, казалось, отвести от него уже никто на свете не мог.
— Интересно, почему молчит общество «зеленых» и совсем не слышно защитников животных? Или они привыкли сражаться только с дамами, разодетыми в натуральные меха? А за собаку Президента не могут замолвить слово... Кишка слаба? Отчего в такой огромной и не на словах демократичной стране, как Америка, не нашелся смельчак, который вступился бы за Бадди и громогласно возмутился бы против попирания свободы беззащитного щенка? Неужели собаку нельзя уберечь от насильственной операции? Может, мне, российскому гражданину, ветеринарному врачу, следует выступить в роли спасителя четвероногого? Но каким образом? — мучительно думалось мне.
Внезапно в моей голове появился простой план по спасению Бадди от насилия. Для его выполнения, как мне тогда казалось, требовалось совсем немного — всего лишь рассказать господину послу про похожую ситуацию, сложившуюся в свое время в семье Андрея Дмитриевича Сахарова с его любимцем — котом-гуленой. И просить господина посла Джеймса Коллинза довести до сведения хозяина Бадди точку зрения на кастрацию своего домашнего животного, высказанную мне в свое время великим гуманистом современности. А уж окончательный вывод, как я представлял себе, Билл Клинтон должен сделать сам. Но для осуществления моего плана лишь требовался подходящий момент. И он вскоре мне представился.
Когда господин Джеймс Коллинз подошел к нам и, как гостеприимный хозяин дома, поинтересовался нашим впечатлением о концерте, мы с женой, не сговариваясь, ответили, что лучшего исполнителя Фридерика Шопена, чем Нил Ларраби, мы еще не слышали. При этом добавив, словно являлись большими знатоками классической музыки, что душевная глубина, искренность и то особое виртуозное изящество, с которым Нил Ларраби доводил до нас фортепианные произведения Шопена, делали его исполнение похожим на игру самого автора...
Столь профессиональной похвалой приглашенного им исполнителя господин посол был явно польщен.
— Да, по мнению американских музыкальных критиков, он, действительно, играет, как Шопен, — согласился Джеймс Коллинз с веселым задором в глазах, взор которых был устремлен на меня.
В этом взгляде без труда угадывалось, что ему хотелось еще услышать нечто необыкновенное о знаменитом госте. И мой экспромт не заставил себя долго ждать... Я бойко дополнил господина посла:
— С той лишь разницей, что сегодняшний исполнитель произведений Шопена — американец, а сам автор музыки — поляк, правда в свое время перепутавший для эмиграции страну, ошибочно посчитав «столицей мира» Париж, а не Нью-Йорк...
Вот именно эта последняя фраза, опрометчиво, сама собой слетевшая у меня с языка, вызвала у господина посла задорный смех и придала всей нашей дальнейшей беседе слишком уж шутливый тон. Мне тут же стало ясно, что перевести наш оживленный разговор на столь серьезную и весьма деликатную тему, касательно собаки самого Президента Билла Клинтона уже просто невозможно, не говоря уже о соблюдении дипломатического протокола. Одним словом, ситуация сложилась явно не в пользу маленького щенка Бадди...
На следующий день в выпуске утренних телевизионных новостей промелькнуло коротенькое сообщение о том, что собака Президента Соединенных Штатов Америки подверглась операции стерилизации, которая прошла успешно. Одним словом, собачий хэппи энд.
Прикинув восьмичасовую разницу во времени между нашими странами, которая также играла против щенка, я понял, что повлиять на ход событий, даже при условии удачно состоявшейся нашей беседы с господином послом на эту тему и его полного понимания проблемы, мы все равно бы не успели защитить Бадди от оскопления. В то самое время, когда в Москве проходил концерт Нила Ларраби, Бадди пребывал уже в глубоком наркотическом сне, лежа на операционном столе одной из лучших вашингтонских ветеринарных клиник.
***
А история, которую мне так и не удалось довести до сведения Президента Соединенных Штатов Америки Билла Клинтона, была такова.
Однажды летом, примерно в конце шестидесятых годов, во время посещения своего давнего пациента — престарелого королевского пуделя Арто, принадлежавшего семье видного ученого-математика, меня попросили взять под свою опеку еще двух пациентов — кошку и собаку.
Так как я никому из владельцев никогда не отказывал в лечении животных, то сразу же на это дал свое согласие. Правда, при этом поинтересовался, далеко ли от меня живут мои будущие пациенты. Оказалось, что рядом — в районе станции метро «Сокол».
Двадцать минут на такси — это для меня в те годы вообще расстоянием не являлось. Тем более, что при срочной необходимости, когда от моего врачебного вмешательства зависела жизнь больного животного, я вообще мог сесть не только в пригородную электричку или в скорый поезд, но даже и в реактивный пассажирский самолет. Правда, последним видом транспорта я пользовался довольно редко. Обычно предлагал важным гражданам, чтобы больное животное они сами доставляли в Москву.
Получив от меня согласие на патронаж новых пациентов, мой знакомый обмолвился, что их владелец академик Андрей Дмитриевич Сахаров и, что он вскоре мне позвонит. Не видя с моей стороны особого удивления, он пояснил, что Андрей Дмитриевич — не только действительный член Академии наук СССР, но и вообще уникальная историческая личность.
На самом же деле, заслуги некогда засекреченного ученого Сахарова мне были хорошо известны. Знал, что Андрей Дмитриевич трижды Герой Социалистического Труда, создатель сверхмощных водородных бомб. Мне также было известно, хотя об этом нигде тогда не писалось, что Андрей Дмитриевич перечислил колоссальную по тем временам сумму в несколько миллионов рублей на строительство онкологического Центра Академии Медицинских Наук СССР, который быстрыми темпами возводился на Каширском шоссе. Этот факт, конечно же, тоже говорил о многом.
А еще я был в курсе того, что Андрей Дмитриевич Сахаров не только создатель мощнейшего ядерного щита для своей родины, но и является в Советском Союзе главным защитником прав человека, из-за чего в последние годы навлек на себя гнев высшего партийно-государственного аппарата. Если знаменитые «Размышления» Андрея Дмитриевича Сахарова о правах человека читал весь цивилизованный мир, то у нас в стране их знали лишь немногие граждане, как и саму истинную правду об этом честнейшем человеке. И вот по воле судьбы мне предстояло с ним познакомиться.
По прошествии многих лет могу откровенно признаться в том, что тогда, я даже не мог себе представить, каким на самом деле обаятельным и на редкость удивительно добрым человеком окажется Андрей Дмитриевич Сахаров. И как бережно будут люди хранить о нём вечную память. Также как и не мог предположить, что через много лет в своих воспоминаниях об этом добросердечном человеке моя рука откажется писать слово «академик» — в значении «Великий» — с маленькой прописной буквы.
Так вот, информация о предстоящем звонке Академика особого трепета у меня не вызвала. Общаясь с достаточно большим количеством четвероногих пациентов и их владельцами, я, как ветеринарный врач сделал для себя один немаловажный вывод: никогда не идти на поводу у хозяев животных, независимо от их высоких должностей, всевозможных званий и мировой известности, привыкших на работе руководить своим узкоспецифическим процессом. И это золотое правило мне не раз помогло в моей врачебной практике. Я, как дипломированный ветеринарный врач, всеми клетками своего мозга чувствовал больной организм домашнего животного. Поэтому для меня не представляло тяжкого труда определить у него возникшее заболевание. Конечно, в этом играл огромную роль и еще один немаловажный фактор — на выбор профессии повлияло то, что с малолетства я рос среди многочисленных собак и кошек, которые периодически болели, и мне приходилось их лечить.
За все спасибо моим милым и добрым родителям. Они сами любили домашних животных и никогда не ругали меня за то, что я приводил в дом к нашим домашним собакам и кошкам еще и других — уличных, слабых и хворых. Словно заправский доктор Айболит я, малолетка, пытался определить их болезни, сравнивал со своими — ранее перенесенными, затем пичкал их витаминами и рыбьем жиром. Пряча в колбасу или сыр, давал им те же пилюли и таблетки, которыми потчевали меня родители, когда у меня случались простудные заболевания или страдал живот. От хорошей и сытной кормежки, заботливого ухода и нужных лекарств мои подопечные быстро поправлялись и набирались сил. Но подробнее об этом я расскажу как-нибудь в следующей раз, и в другой новелле...
Через много лет, уже став ветеринарным врачом, я всегда придерживался принципа, выработанного с детства, что во врачевании первое дело — правильно разобраться с больным животным, выявить его недуг и без спешки поставить точный диагноз. И только затем приступать ко второму этапу лечения — подбору нужного лекарства и оптимальной схеме лечения той или иной болячки. Безошибочно ставить диагноз и верно лечить — в этом, по моему убеждению, и заключалось настоящее ветеринарное искусство, которое и являлось залогом выздоровления заболевшего животного. А что за личность окажется владельцем твоего пациента — это для врача не должно являться тем или иным критерием в его профессиональном деле. Хорошо лечить животных ветеринар обязан всегда, вне зависимости от того, кто является его хозяином.
Академик Андрей Дмитриевич Сахаров позвонил мне вечером следующего дня. Мягким голосом, немного не выговаривая букву «р» и слегка растягивая слова, он стал сбивчиво рассказывать о приключившейся болезни его собаки. По нескрываемому волнению и по очень интеллигентной манере телефонного общения я понял, что владелец больного животного очень желает, чтобы я приехал к нему этим же вечером, но никак не решается просить меня об этом. Поэтому я сам предложил Академику посетить его в течение ближайшего времени.
Андрей Дмитриевич, видимо, страшно удивившись, что его мысли оказались мною угаданными, секунду помедлив, спросил меня:
— Анатолий Евгеньевич! А вам удобно приехать вот так сразу? Я бы очень желал этого, но сам как-то не отважился вас об этом просить...
— Удобно, — заверил я Академика.
— Большое вам спасибо, — поблагодарил он в ответ.
Район, где проживал Академик Сахаров был мне хорошо знаком. Там в основном проживали семьи сотрудников института имени Курчатова, начиная от ведущих ученых-атомщиков и кончая персоналом охраны. А еще там находился сравнительно небольшой гастроном, совсем не похожий на другие. Ходили слухи, что сам Председатель Совета Министров Алексей Николаевич Косыгин, в свое время, контролировал в него поставку самых высококачественных и разнообразных продуктов питания. Традиция гастронома торговать лучшими продовольственными товарами сохранялась у него на протяжении шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия. Мы с родителями частенько заезжали туда, чтобы к празднику прикупить чего-нибудь такого особенного. А теперь выяснилось, что именно в этом доме и жила семья Сахарова.
Андрей Дмитриевич уже поджидал меня у дома в элегантном темно-сером костюме, белоснежной сорочке и галстуке. На его добром интеллигентном лице играла приветливая улыбка. Он первым подал мне руку и крепко пожал мою, чуть-чуть задержав в своей. Красиво грассируя, произнес:
— Здравствуйте, Анатолий Евгеньевич!
Мы поднялись по довольно широкой и пологой каменной лестнице на третий этаж, и Андрей Дмитриевич распахнул входную дверь, вежливо пропуская меня вперед.
— Вот наш больной Малыш, — представил Андрей Дмитриевич вышедшего из комнаты рыженького кобелька, похожего на гладкошерстную таксу.
Малыш, радостно и дружелюбно виляя хвостиком, несколько секунд меня тщательно обнюхивал. Затем, сделав попытку встать на задние лапки, чтобы забраться мне на руки, вдруг жалобно заскулил и беспомощно упал на бок. Однако, тут же, через силу поднявшись, он, сгорбившись и повизгивая от внезапно возникшей острой боли, опустив низко голову, с виноватым видом медленно поплелся в комнату, из которой только что вышел. Там, как я понял, находилась его подстилка, служившая местом.
— Вот такие неприятные явления у Малыша уже несколько дней. Песик ничего не ест и не пьет, — сообщил мне взволнованным голосом Андрей Дмитриевич.
— Разберемся, сейчас разберемся и вылечим вашего мальчика. Вы, только не волнуйтесь, — попытался успокоить я хозяина собаки. Но для начала, я хотел бы услышать историю появления Малыша в вашем доме. Также для меня представляет интерес информация о прививках против инфекционных болезней — одним словом, узнать anamnesis vitae*.
Видимо, моя ученая речь сразу успокаивающим образом подействовала на Академика и он, уже не так сильно волнуясь, стал мне подробнейшим образом рассказывать историю про Малыша.
* anamnesis vitae (лат.) — анамнез жизни.
Оказалось, что таксу в дом принесла год тому назад Люба — дочь Андрея Дмитриевича. Как-то утром она, торопясь на учебу, не смогла пройти мимо маленького щеночка, кем-то оставленного у выхода со станции метро «Университет».
Девушка без раздумий подобрала маленькое дрожащее существо, но домой возвращаться не стала. Решила взять его на занятия в университет. Во время первого перерыва между лекциями Люба купила в буфете отварных сосисок и досыта накормила страшно голодного малышку. Вот так сразу у собаки появилась кличка Малыш. И она, действительно, очень подходила крохотному щенку. Сытно поев, Малыш уснул в Любиной сумке среди учебников и тетрадей. Причем, спал так крепко, что ни на одной из лекций ни разу не тявкнул и не заскулил.
А когда студенты-сокурсники Любы стали знакомиться с крохотным щенком, он сладко зевал, сонно щурил глазки, и пытался всех полизать. Такса всем так понравилась, что многие студенты тут же решили обзавестись такой же собакой. После занятий, накупив в столовой угощений, они отправились на поиски братьев и сестер Малыша. Но таких в округе не обнаружилось. Тем не менее, десяток других, похожих на овчарок, лаек, фокстерьеров и других двор-терьеров — беспородных бездомных собак, благодаря Любиному почину, в этот день обрели свой теплый дом, человеческую ласку и заботу.
Выяснил я для себя и еще один немаловажный фактор — Малышу, которому вот-вот должен был исполниться год, ни одну из профилактических
прививок против заразных болезней собак владельцы не сделали. Это меня, естественно, насторожило.
Поведал мне Андрей Дмитриевич и о том, что в последнее время у Малыша появилась новая манера в поведении — с каким-то особым интересом и рвением он стал обнюхивать собачьи отметины на земле и траве. А после обнаружения свежей лужицы мочи и ее недолгого изучения пес страстно ее вылизывал.
— Никакие команды, в том числе «Фу!» «Ко мне!» «Домой!» перестал вообще выполнять, — горестно посетовал на собаку Андрей Дмитриевич.
— А еще наш Малыш любит бегать по парку и подбирать всякую дрянь, словно его дома не кормят. И никакими силами его не дозовешься. Словно бездомная собака, Малыш может гулять и час, и два, и три, напрочь забыв про наше существование... Но мы, несмотря на это, ограничивать его свободу не стали — пусть гуляет, сколько хочет. Теперь, правда, отпускаем, не отстегивая поводок. Решили, что люди, увидев волочащуюся по земле постромку, поймут, что собачка хозяйская и не украдут её, — гордо сообщил Андрей Дмитриевич о своей придумке. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:
— А за неделю до этой болезни, Малыш пропадал не менее четырех часов, — незаметно для себя перешел он к повествованию анамнеза собачьей болезни.
— Хорошо, что наша милейшая соседка Елена Ефимовна, теща Роальда Сагдеева, что из соседней квартиры, во время прогулки со спаниелем Тумом у аптеки встретила Малыша, который находился в обществе неизвестной большой черной собаки женского пола. Малыш, несмотря на то, что в Туме сразу узнал своего приятеля, никак не прореагировал на него. Как обычно не бросился к нему, чтобы поиграть... Большое спасибо Елене Ефимовне, что догадалась встать на поводок и таким образом задержать собирающегося удрать Малыша.
А вот буквально перед самой болезнью Малыш опять от нас убежал и гулял часа три. Но на этот раз домой привел его рабочий из нашего гастронома. Поводок опять помог задержать его и привести домой...
Не наблюдая с моей стороны никакой реакции на его изобретение под названием «волочащийся поводок», Андрей Дмитриевич каким-то особенным сокрушенным тоном задал мне интересующий его вопрос:
— Анатолий Евгеньевич! Что же такое с собакой стало твориться? Ведь раньше такого же за ним не наблюдалось....Интересно, это непоседливое состояние у неё теперь навсегда? Подобная возбужденность Малыша для меня просто какая-то загадка... Теперь вот эта приключившаяся болезнь. Два дня Малыш отказывается от еды... А вначале болезни, после того, как попьет немного воды, его тут же страшно тошнило и выворачивало всего наизнанку. Прямо страшная беда с ним приключилась... И она для меня совсем непонятная...
Для гения термоядерного синтеза подобное изменение в поведении и наступившее заболевание Малыша являлись, действительно, загадками. Наверное, такими же, как для меня математические расчеты урановых реакций созданных им водородных бомб. Действительно, каждому профессионалу своя область знаний, — подумалось мне.
Традиционный осмотр Малыша много времени не занял. В легких хрипы не прослушивались. Его глаза были ясными, без следов гноя. Слизистые оболочки обоих век — бледно-розового цвета. Одним словом — физиологическая норма. Однако пульс частил. Но, едва взглянув на выражение мордочки своего пациента, я тут же отказался от подсчета количества его ударов. Темные маленькие глазки таксы от испуга выглядели неестественно вытаращенными, а все его похудевшее тельце пронизывала мелкая дрожь. А как же не дрожать? Ведь собачьим умом Малыш отлично понимал, что с ветеринарным врачом шутки плохи, того и гляди, без лишних разговоров положит на операционный стол и сделает разрез в половину живота. Это тебе не добродушный хозяин, с которым можно вытворять все, что твоей бесшабашной собачьей душе угодно...
Конечно, являлось бесспорным то, что Малыш, действительно, ощущал в кишечнике острые боли, из-за которых дрожь только усиливалась. Тем более, что его живот при пальпации делался очень напряженным, отчего походил на твердую поверхность доски. Едва я произнес по-латыни «дефанс», что означало напряжение, как Андрей Дмитриевич тут же с испугом в голосе спросил:
— Что, Анатолий Евгеньевич, без операции Малышу не обойтись?
Я промолчал. Не получив от меня ответа, Андрей Дмитриевич больше мне подобных поспешных вопросов не задавал. Он лишь молча и с большим интересом внимательно следил за движениями моих пальцев, которые в короткие периоды расслабления брюшных стенок-мышц тут же проникали вглубь собачьего живота, пытаясь без рентгена определить, что же творится в кишечнике юного Дон Жуана.
Если бы Академик спросил меня, почему боль исходила именно из кишечника, а не из желудка, то я с удовольствием ответил бы.
Во-первых, желудок собаки оказался совершенно пустым. Это определялось сразу. Метод пальпации желудка действовал безошибочно. А во-вторых, этим же классическим методом клинической диагностики в тонком кишечнике мною был обнаружен инородный предмет округлой формы, размером не больше грецкого ореха. Что же касается первого проявления сильной рвоты после попытки Малыша съесть вкусное сырое мясо или полакать воды, то этот рефлекторный акт вначале точно и наглядно свидетельствовал о нахождении инородного тела в желудке. А вот теперь он переместился в кишечник, оставив нам все те же симптомы. Об этом я несколько позже сообщил Академику и пояснил ему, что именно этот проглоченный собакой чужеродный предмет и вызывает у нее отказ от корма и периодические приступы сильных кишечных колик.
Несмотря на мой спокойный и уверенный тон, Андрей Дмитриевич, по-видимому, отлично сознавая, что подобный диагноз ничего, кроме срочной хирургической операции, собаке не сулит, опять разволновался. В подобном ситуации мне ни в коем случае нельзя было терять инициативу:
— Попробуем обойтись без оперативного вмешательства, — произнес я спокойным тоном.
Малыш, которого я не отпускал от себя, все это время отрешенно лежал на простыне, расстеленной на обеденном столе. Уловив обнадеживающие нотки в моем голосе, он, словно поняв мою речь, тут же радостно завилял хвостом. Увидев такую реакцию собаки, Академик немного успокоился и с нескрываемым любопытством тут же поинтересовался:
— Анатолий Евгеньевич! Это очень хорошо, но каким образом обойдемся без операции, скажите?
-
Самым что ни на есть простым. Вначале Малышу сделаем инъекцию препаратов — но-шпы и баралгина. А когда через пятнадцать минут коктейль подействует, эту непослушную собаку я от всей души угощу вкусным десертом... Потом еще сделаю вливание...
Во время короткой паузы, которую я специально сделал для того, чтобы у владельца окончательно прошло напряжение, было заметно, как, затаив дыхание, на меня с большим интересом и надеждой смотрят Андрей Дмитриевич и его собака. При этом Малыш, отлично чувствуя мой шутливый настрой, опять интенсивно вилял хвостом, а Академик терзался в догадках, чем я таким эдаким вкусным собираюсь почивать больного.
Я же, обращаясь к собаке, интригующе произнес:
— Угощу тебя, Малыш, вкусным-превкусным...
После чего медленно по коротеньким слогам, уже для Академика, назвал десертное блюдо: — ва-зе-ли-но-вым мас-ло-м.
— Каким-каким маслом? — не понял Андрей Дмитриевич.
— Вазелиновым, — повторил я, но на этот раз без разбивки на слоги, а для пущей важности, произнес на латинском:
— Олеум вазелинум.
— Неужели внутрь? И Малыш, вы думаете, будет его пить?
— Без сомнений! С большим удовольствием будет пить и приговаривать — дайте, доктор, еще, дайте еще... Увидите сами...
— Быть того не может! Просто не верится! — не унимался Андрей Дмитриевич.
— Ведь вазелиновое масло, насколько я помню со школы, это самый настоящий жидкий парафин... Очищенная фракция нефти, образующаяся после отгонки керосина.
— Так точно! Он самый и есть, жидкий парафин, — подтвердил я с видом знатока химии. Но эта чудодейственная фракция, в отличие от характерно пахнущего керосина, совершенно не имеет запаха и вкуса.
И чтобы Андрею Дмитриевичу окончательно стала понятна выбранная мною методика лечения больного, пояснил:
— Но-шпа — отличное антиспастическое средство, а баралгин — прекрасное болеутоляющее, особенно хорошо действующее при кишечных коликах. Вот на фоне их лечебного действия я дам собаке несколько чайных ложек вазелинового масла. Оно, обладая специфическими свойствами — не расщепляться под действием желудочного сока и кишечных ферментов — имеет еще одно уникальное свойство — совершенно не всасывается в желудочно-кишечном тракте.
В своей неизменной форме и постоянном количестве вазелиновое масло медленно продвигается по воспаленному кишечнику. При этом мягко отслаивает от ворсинчатой слизистой кишечной стенки её плотное содержимое, в том числе и посторонние предметы — щепки, кусочки погрызенных веток, траву и прочую чуждую для нежного кишечника несъедобную пакость.
Благодаря сохранившейся перистальтике кишечника нам всего потребуется два или три дня, и этот самый загадочный инородный предмет мы сможем с вами воочию созерцать. Чужеродное тело должно будет самостоятельно эвакуироваться из кишечника самым, что ни на есть естественным образом — без операции и какого-либо другого, пока еще несуществующего столь простого способа его извлечения.
— Отлично придумано и очень грамотно. Вы, Анатолий Евгеньевич, — маг и чародей ветеринарного дела, — с нескрываемым восхищением произнес в мой адрес Андрей Дмитриевич столь щедрую похвалу.
Я же, в свою очередь, отметил, что Академик прекрасно помнит органическую химию. Тут Андрей Дмитриевич в очередной раз меня поразил своими познаниями, ничего общего не имеющими с ядерной физикой.
— Но я, Анатолий Евгеньевич, к сожалению, не знал, что жидкий парафин в этом фармакопейном виде и есть вазелиновое масло... Даже не догадывался, что оно не имеет вкуса и запаха, и его можно принимать внутрь.
Названный Академиком редко употребляемый обычными людьми термин «фармакопея», по моему представлению, мог быть хорошо знаком только лишь медикам, фармацевтам и ветеринарам. Но чтобы ученый-физик не только знал этот термин, но и мог так грамотно применить к данному случаю... Данный факт говорил о широчайшем кругозоре ученого.
Для поддержания своего имиджа я счел необходимым тут же добавить к сказанному Андреем Дмитриевичем, что вазелиновое масло, являясь стабильным и незаменимым лекарственным препаратом, входило с первой по десятую государственные фармакопеи и будет постоянно занимать свое почетное место в двенадцатой, двадцатой и так далее ... Одним словом, пока земля будет одаривать людей нефтью.
Да, и при условии, что разумное человечество научится правильно и бережно эксплуатировать земные ресурсы. Не будет бездумно выкачивать нефть и газ в огромных количествах и разбазаривать по другим странам, оставляя в глубинных недрах планеты гигантские выемки-пустоты. В противном случае страшные разрушительные землетрясения, ураганы и внезапно возникающие цунами будут постоянно напоминать людям об их неуемной алчности, — на грустной ноте закончил Андрей Дмитриевич нашу беседу о жидком парафине.
Инъекция на собаку подействовала должным образом, и пора было переходить к обещанному угощению. Отмерив в блюдечко необходимую порцию вазелинового масла, я придвинул его вплотную к мордочке таксы. При этом, как бы в шутку, предупредив Малыша, что если он не выпьет все масло самостоятельно, то мне придется поить его с ложечки, как младенчика.
Будучи умной собакой, Малыш сразу же сообразил, что принудительное искусственное кормление сразу превратит его — взрослого кобеля в маленького кутенка, не умеющего самостоятельно питаться... К хозяйскому восторгу пес принялся самостоятельно лакать масло. Сначала осторожно и медленно погружая бледный язычок в посудину с маслом, Малыш как будто его дегустировал, затем, видимо, не найдя причин отказываться от угощения, принялся аппетитно и быстро-быстро чмокать язычком, да так ловко, что блюдце в считанные секунды оказалось пустым.
— Малыш-молодец, Малыш-молодец, — хвалил собаку радостный Андрей Дмитриевич.
Но на этом лечение Малыша не закончилось. Далее последовал следующий, заключительный, этап лечения, который заключался во введении больному питательного раствора глюкозы и витаминов. Так как собака не ела больше трех дней, и сильно ослабла и похудела, то, естественно, организму требовалась срочная подкормка. А в нашем случае, когда прием пищи обычным способом у животного оказался невозможным, его следовало накормить, минуя пищеварительный тракт. Одним словом, питать собаку предстояло через вену.
Если Малыш совершенно спокойно позволил мне сделать внутримышечный укол но-шпы и баралгина, то сейчас, мне показалось, что с предстоящей инъекцией я могу испытать большие трудности. Дело в том, что процедура внутривенного вливания собаке всегда требует врачу помощника. Ведь лежащее на подстилке животное — не человек. Собака во время инъекции может без всякого предупреждения вдруг вскочить или дернуть лапой, и тогда игла мгновенно выйдет из вены. Я уже не говорю о том, что даже когда собака ведет себя беспокойно, то в тонкий спавшийся кровеносный сосуд еще с первого раза нужно попасть...
Как я понял, Андрей Дмитриевич в этом деле ассистировать мне не сможет. Не каждый человек выдерживает подобную процедуру со своей собакой. Особенно, когда при попадании в вену в прозрачном шприце показывается кровь. Волей-неволей оказавшись в безвыходной ситуации, я решился на внутривенное вливание без ассистента. Положив Малыша на бок и, слегка придавив его ладонью к подстилке, строгим голосом отдал ему команду: «Лежать!».
Собака, на мое удивление, беспрекословно подчинилась и замерла, словно уснула, не помышляя даже пошевелиться. На радостях, я даже забыл ей надеть намордник, который так и остался лежать рядом с её головой. Малыш, действительно, на редкость оказался умным и понятливым пациентом. Он ни разу не дернулся и не огрызнулся. Единственным моментом, который мог бы осложнить внутривенное вливание, было многократное чихание, возникшее у собаки после обработки спиртом поверхности кожи в том месте, где залегала вена. Как оказалось, пес из интеллигентной непьющей семьи Сахаровых алкоголь на дух не переносил.
Но чихание с содроганием всего тела длилось недолго. Вскоре Малыш утихомирился. Он спокойно лежал, время от времени вращая глазами- пуговками. Когда же вливание было закончено и собака бережно перемещена со стола на пол, такса неожиданно для нас всех начала с игривым рыком и лаем отчаянно носиться по квартире. Данное поведение означало, что лекарства на больного подействовали благотворно — у него не только прошли кишечные колики, но появились силы и жизненная энергия. Однако я отлично знал, что подобное улучшение самочувствия носит временный эффект, поскольку действуют обезболивающее и антиспастическое лекарства. Острая боль может вскоре снова проявить себя, о чем счел нужным предупредить Андрея Дмитриевича, который и сам это прекрасно понимал.
На этом все запланированные лечебные процедуры Малышу были окончены. До следующего дня нашей встречи нам следовало набраться терпения, чтобы затем проверить, как инородный предмет по вазелиновому маслу продвигается в кишечнике к естественному выходному отверстию...
Андрей Дмитриевич высказал мне свою признательность за лечение собаки и выразил особую благодарность за умение найти контакт с непростым по характеру пациентом. Пояснив, что так бесцеремонно обращаться с собой Малыш в своей жизни еще никому не позволял.
— Мне про вас говорили, Анатолий Евгеньевич, — продолжил Академик, — что вы обращаетесь с собаками смело и уверенно, но без подавления личности животного, а главное — с любовью. Вот я смотрю на Малыша и не верю своим глазам: собака, которую вы мяли и тискали так, что она даже кряхтела от дискомфорта и пищала от боли, и которой вы делали не слишком-то приятные уколы, от вас не убежала и в паническом испуге не спряталась за диваном. На мое удивление, Малыш продолжает оставаться рядом с вами, словно с ним ничего и не происходило.
— Умная собака, — отвечал я, испытывая легкое смущение от столь высокого, но вполне заслуженного комплимента Академика.
— Малыш вполне сознает, что мы желаем ему только добра, и что у врача огромное желание вылечить его без хирургического вмешательства. Если бы Малыш отказался пить вазелиновое масло, то мне тогда бы пришлось вливать ему в рот принудительно с помощью чайной ложечки. Но и в этом случае пес на меня все равно бы не обиделся...