Отдел прозы

Саша Кругосветов

​

Счастье Кандида

Главы из романа, окончание

Любители Пустоты имеют право на личное счастье

Румб вер­нул­ся с ра­бо­ты. У не­го не­нор­ми­ро­ван­ный ра­бо­чий день — это озна­ча­ет, что если по­тре­бу­ет­ся, он дол­жен ра­бо­тать до­позд­на, иног­да в вы­ход­ные и да­же по но­чам. Но зар­пла­ту опять не вы­да­ли. Он ра­бо­та­ет на гос­за­ка­зе, а го­су­дар­ст­во не лю­бит рас­счи­ты­вать­ся по дол­гам. Что ему те­перь де­лать? На жизнь не хва­та­ет, а сме­нить ра­бо­ту очень труд­но. Мож­но двор­ни­ком, мож­но рек­ла­му раз­но­сить, но там со­всем ма­ло пла­тят. Да и хо­те­лось бы все-та­ки по спе­ци­аль­нос­ти... Эх, ин­же­не­ры ни­ко­му те­перь не нуж­ны!

Румб за­каш­лял­ся, в по­след­нее вре­мя у не­го на­ча­лись про­бле­мы с лег­ки­ми. На этой ра­бо­те боль­ше двух лет не за­дер­жи­ва­ют­ся, кто-то во­вре­мя ухо­дит, а кто-то и в мир иной. Мож­но пе­рей­ти на за­вод кван­то­вых ком­пью­те­ров, там пря­мые ис­па­ре­ния ме­ди, от это­го по­ги­ба­ют еще быст­рее. За­вод по вы­ра­щи­ва­нию ство­лов стрел­ко­во­го ору­жия — что мо­жет быть уни­зи­тель­ней, чем да­вать собст­вен­ную спер­му для вы­ра­щи­ва­ния сталь­ных ство­лов вин­то­вок, ка­ра­би­нов и ав­то­ма­тов?

А здесь все-та­ки прес­тиж­ная ра­бо­та, обо­рон­ка, вы­со­кие тех­но­ло­гии — как он ра­до­вал­ся, ког­да его взя­ли смен­ным ин­же­не­ром! За­вод Сев­пыль вы­пус­ка­ет пыль­ную бом­бу, ку­ет тай­ное ору­жие Ро­ди­ны! Меж­ду­на­род­ная ко­мис­сия бе­рет пыль на ана­лиз — ну, не под­па­да­ет она ни под ра­дио­ак­тив­ное, ни под хи­ми­чес­кое ору­жие. Под бак­те­рио­ло­ги­чес­кое — тем бо­лее! Пыль — она и есть пыль. Ле­ген­да при­кры­тия: Се­вер­ную пыль про­из­во­дят, что­бы рас­се­и­вать ее в ат­мо­сфе­ре для борь­бы с гло­баль­ным по­теп­ле­ни­ем. Во­прос воз­ни­ка­ет: по­че­му имен­но ее? За счет элек­три­за­ции та­кая пыль дол­го ви­сит в воз­ду­хе и эф­фек­тив­но умень­ша­ет ко­ли­чест­во сол­неч­ной энер­гии, до­сти­га­ю­щей по­верх­нос­ти Зем­ли — по­лу­ча­ет­ся ма­лень­кий ана­лог атом­ной зи­мы.

Пыль про­из­во­дят в «чи­с­тых» по­ме­ще­ни­ях: ка­мен­ные, по­ли­ро­ван­ные сте­ны, ни­ка­кой вен­ти­ля­ции, ноль пы­ли­нок в воз­ду­хе. Пер­со­нал в кос­ми­чес­ких кос­тю­мах, стек­лян­ные шле­мы, ав­то­ном­ная по­да­ча воз­ду­ха для ды­ха­ния. Пыль за­клю­ча­ют в гер­ме­тич­ные ме­тал­ли­чес­кие упа­ков­ки. Од­ну та­кую упа­ков­ку взры­ва­ют на ки­ло­мет­ро­вой вы­со­те над тер­ри­то­ри­ей пред­по­ла­га­е­мо­го про­тив­ни­ка — и че­рез не­де­лю на­се­ле­ние в ра­ди­у­се ста ки­ло­мет­ров по­ги­ба­ет. Сев­пыль дейст­ву­ет как лун­ная пыль. Это мик­ро­ско­пи­чес­кие оскол­ки тон­чай­ших крем­ни­е­вых струй, ко­то­рые име­ют очень ост­рые края.

В Пус­то­те, как вы­яс­ня­ет­ся, мно­го есть че­го ин­те­рес­но­го. В свое вре­мя еще ака­де­мик Шипп по­ка­зал, что там су­щест­ву­ют: Его ве­ли­чест­во Аб­со­лют­ное Ни­что, тру­же­ни­ки ми­ра Тор­си­он­ные по­ля (не­ма­те­ри­аль­ные но­си­те­ли ин­фор­ма­ции, опре­де­ля­ю­щие по­ве­де­ние эле­мен­тар­ных час­тиц) а так­же ве­ли­кий Ва­ку­ум. От­кры­тия рос­сий­ских уче­ных да­ли во­ен­ной про­мыш­лен­нос­ти уни­каль­ную воз­мож­ность ге­не­ри­ро­вать тор­си­он­ные по­ля нуж­ной кон­фи­гу­ра­ции. Каж­дая пы­лин­ка, из­го­тов­лен­ная и об­ра­бо­тан­ная в це­хе Рум­ба, ока­зы­ва­ет­ся за­ря­жен­ной та­ки­ми по­ля­ми. Ког­да пра­виль­но об­ра­бо­тан­ная пы­лин­ка по­ки­да­ет упа­ков­ку и ока­зы­ва­ет­ся в ат­мо­сфе­ре, ее тор­си­он­ные по­ля вза­и­мо­дейст­ву­ют с маг­нит­ным по­лем Зем­ли и на­чи­на­ют вра­щать ее с ог­ром­ной ско­ростью. Пы­лин­ки ста­но­вят­ся очень лип­ки­ми за счет до­пол­ни­тель­ной элек­три­за­ции от тре­ния о воз­дух и ве­дут се­бя край­не аг­рес­сив­но: ре­жут все, что по­па­да­ет­ся на их пу­ти, и очень быст­ро съеда­ют лю­бые, да­же ме­тал­ли­чес­кие, уплот­не­ния. По­это­му че­ло­ве­ку на­хо­дить­ся в «чис­том» по­ме­ще­нии (да­же в ска­фан­дре) боль­ше ча­са опас­но. Пыль по­сте­пен­но про­са­чи­ва­ет­ся в ска­фан­дры, а по­том и в лег­кие че­ло­ве­ка. Есть до­пус­ти­мый по­рог по­па­да­ния та­кой пы­ли в лег­кие — Румб, воз­мож­но, уже при­бли­зил­ся к это­му по­ро­гу.

Не сто­ит о груст­ном — об этом мож­но бу­дет по­ду­мать и зав­тра. А по­ка он ждет свою Ли­ну — она ку­да-то убе­жа­ла по сво­им де­вичь­им де­лам, вот-вот при­дет, они до­го­во­ри­лись на­вес­тить се­год­ня Кен­та.



***



— Как это ми­ло, что вы так за­прос­то взя­ли и за­гля­ну­ли ко мне. К со­жа­ле­нию, я опять один, так что кро­ме Ли­ны де­ву­шек се­год­ня не пред­ви­дит­ся, — ска­зал Кент. — Раз­ве что ящер­ку мо­жем для ком­па­нии при­гла­сить, она, кста­ти, со­всем уже ста­ла на птич­ку по­хо­жа.

— NM, не парь­ся, Румб не ста­нет вя­кать, тем бо­лее — ро­га вы­став­лять, — как всег­да с по­каз­ной гру­бостью от­ве­ти­ла Ли­на.

Рум­бу нра­вил­ся этот на­ро­чи­то ко­ря­вый язык Ли­ны; он под­твер­дил, что не про­тив встре­чи втро­ем, а за­ме­ча­ние о ящер­ке про­игно­ри­ро­вал — ему, ви­ди­мо, бы­ло не до шу­ток. Ну, про­игно­ри­ро­вал, Кент и не стал звать Лю­си — пусть луч­ше дро­зо­фил ло­вит. Ли­на, как и Румб, то­же не вы­гля­де­ла ве­се­лой.

Кент рас­ска­зал им, что На­день­ка ушла Лю­сю на­вес­тить, вер­нее — ее мо­ги­лу. Вы не зна­е­те, кто это? Лю­ся — во­все не Лю­си. Это сест­ра На­ди, стар­шая сест­ра. Вер­нее, стар­шей сест­рой она бы­ла тог­да, ког­да обе они ока­за­лись без опре­де­лен­но­го ме­с­та жи­тельст­ва. А на са­мом де­ле На­дя прос­то на­зы­ва­ла ее Лю­сей. По­то­му что она дейст­ви­тель­но Лю­ся, но при этом во­все да­же не ее сест­ра. Кент по­нял, что со­всем за­пу­тал­ся, и ре­шил на­чать с на­ча­ла.

До пе­ре­ст­рой­ки, ког­да На­дя еще толь­ко окан­чи­ва­ла шко­лу, она бы­ла доч­кой Лю­си. Да нет, ко­неч­но, — и тог­да бы­ла, и сей­час то­же есть. Лю­ся в те го­ды бы­ла еще со­всем не ста­рая и где-то пре­по­да­ва­ла. А по­том, в де­вя­но­с­тые они по­те­ря­ли жилье. Меж­ду про­чим, как раз из-за Кен­та с Рум­бом, из-за их ве­ли­ко­го и не­срав­нен­но­го Ltd. «Румб, кста­ти, за­ни­мал­ся тог­да не­дви­жи­мостью, имен­но Румб, — на­пом­нил Кент. — Хо­ро­шо, что На­дя по­ка не зна­ет, кто мы та­кие». В об­щем, Лю­ся с На­дей по­те­ря­ли жилье, и при­шлось жен­щи­нам два го­да мы­кать­ся по под­ва­лам, вок­за­лам и по скве­рам — страх бо­жий! А по­том они на­шли где-то жут­кую си­ли­ко­но­вую мас­ку с пря­дью се­дых во­лос. Вот Лю­ся и пред­ло­жи­ла, что­бы На­дя ста­ла ее сест­рой — страш­нень­кой та­кой ста­ру­шон­кой, ис­пи­той и опух­шей. Под курт­ку по­до­де­ли толс­тую под­дев­ку, ку­чу плат­ков на­кру­ти­ли, что­бы На­дя по­бес­фор­мен­ней бы­ла. Лю­ся са­ма и на­учи­ла ее дер­жать­ся по-ста­ру­шечьи — гор­бить­ся, го­во­рить с хри­пот­цой, лок­ти то­пор­щить, а еще и ко­со­ла­пить, в об­щем, за­гре­бать но­га­ми, буд­то но­ги у нее не­мощ­ные ка­кие. Ко­ро­че, Румб с Ли­ной ви­де­ли уже На­дю имен­но в та­ком об­личье. На­дя, ко­неч­но, и тог­да оста­ва­лась доч­кой Лю­си. Но вы­да­ва­ла се­бя за не­мо­ло­дую уже, буд­то бы Лю­си­ну сест­ру. Что­бы ал­ка­ши не при­ста­ва­ли, что­бы ни­кто не за­хо­тел оби­деть как или, не дай Бог, сна­силь­ни­чать. Они уже на­смот­ре­лись и на вся­кое та­кое то­же. Вот и мы­ка­лись две сест­рич­ки, Лю­ся — по­стар­ше, На­дя — как бы чуть млад­ше. По­том Лю­ся пре­ста­ви­лась, вот На­дя и оста­лась од­на.

То, что Кент за­щи­тил кло­шар­ку, а по­том ре­шил при­ютить ее у се­бя — это про­ви­де­ние, перст кап­риз­ной, но вре­ме­на­ми не­ожи­дан­но щед­рой судь­бы-зло­дей­ки. Но вот что ни­как он не мо­жет взять в толк — так это по­че­му они втро­ем ока­за­лась имен­но в тот ве­чер в ТЮЗ­Ке, как раз, ког­да На­дя бы­ла там, да еще в та­ком су­пер­п­рив­ле­ка­тель­ном ви­де, и как так по­лу­чи­лось, что его друзья — Румб с Ли­ной — успе­ли по­зна­ко­мить­ся с На­дей рань­ше, чем он сам. Мо­жет, они бы­ли зна­ко­мы до то­го — еще рань­ше? Что-то слиш­ком мно­го со­впа­де­ний, бук­валь­но как в сказ­ке Шар­ля Пер­ро. Не хва­та­ет толь­ко хрус­таль­но­го баш­мач­ка и ка­ре­ты из тык­вы.

Рум­бу, по­хо­же, не осо­бен­но хо­те­лось об­суж­дать эту те­му, в этот ве­чер его что-то угне­та­ло или, воз­мож­но, всерь­ез бес­по­ко­и­ло. Кент в об­щем-то по­чувст­во­вал это, но не мог уже оста­но­вить­ся, не мог про­ти­вить­ся сво­е­му го­ря­че­му же­ла­нию го­во­рить толь­ко о На­де. А Рум­бу при­шлось под­дер­жи­вать бе­се­ду — все-та­ки Кент их са­мый что ни на есть близ­кий друг. Румб не имел ни­ка­ко­го пред­став­ле­ния, по­че­му На­дя ока­за­лась в ТЮЗ­Ке в тот ве­чер. Вер­нее, по­че­му ока­за­лась, — по­нят­но, она, ведь, сту­дент­ка. А как и по­че­му ста­руш­ка-кло­шар­ка пре­вра­ти­лась в юную сту­дент­ку ТЮЗ­Ка — тай­на сия ве­ли­ка есть. Дру­гое де­ло, — ка­ким об­ра­зом они все ока­за­лись в од­ном мес­те, да еще и в од­но и то же вре­мя. Не без гор­дос­ти он дол­жен при­знать­ся в том, что это его рук уси­ли­я­ми сие вель­ми бла­го­род­ное де­ло име­ло мес­то со­сто­ять­ся. Да еще столь успеш­но. Его и, ко­неч­но же, его пре­крас­ной по­друж­ки Ли­ны.

А де­ло об­сто­я­ло сле­ду­ю­щим об­ра­зом. Они с Ли­ной на­прав­ля­лись на пер­вый офи­ци­аль­ный при­ем к Кен­ту. Это бы­ло его но­вое, в дан­ном слу­чае — впол­не опре­де­лен­ное мес­то жи­тельст­ва, и мо­ло­дые лю­ди ре­ши­ли всерь­ез осмот­реть окрест­нос­ти: по­мой­ки, укром­ные ме­с­та, чер­ный ход, ма­га­зи­ны ря­дом and so on. Они оста­лись до­воль­ны осмот­ром, при­тор­мо­зи­ли у по­мой­ки и ре­ши­ли не то­ро­пясь по­ку­рить пе­ред по­се­ще­ни­ем квар­ти­ры Кен­та, — черт его зна­ет, что это за жи­ли­ще та­кое? — Румб с Ли­ной бы­ли го­то­вы к худ­ше­му.

Кент спро­сил: мо­жет, они ви­де­ли там двух маль­чи­шек-гоп­ни­ков или кло­шар­ку в воз­рас­те?

Вна­ча­ле во дво­ре во­об­ще ни­ко­го не бы­ло. Чуть поз­же ми­мо про­бе­га­ла мо­ло­день­кая де­вуш­ка с клет­ча­той сум­кой — по­ход­ка лег­кая, ли­цо пре­хо­ро­шень­кое, оде­та, прав­да, в ка­кие-то пух­лые ду­ти­ки, слов­но бес­фор­мен­ная ба­бе­ха ка­кая, да еще и в ва­лен­ках — в этом, впро­чем, нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го, зи­ма на ули­це, бы­ва­ет и та­кое! Она за­ме­ти­ла Рум­ба с Ли­ной, оста­но­ви­лась, при­вет­ли­во улыб­ну­лась им и по­про­си­ла огонь­ка. По­ку­ри­ли вмес­те, раз­го­во­ри­лись, по­шу­ти­ли, по­нра­ви­лись друг дру­гу — вот де­вуш­ка и при­гла­си­ла их в ТЮЗК. Это за­ве­де­ние од­наж­ды уже при­нес­ло уда­чу Рум­бу с Ли­ной: уда­чу — это, по­жа­луй, сла­бо ска­за­но!

— При­гла­ша­е­те на спек­такль? — пе­ре­спро­сил ее Румб.

Вро­де то­го, от­ве­ти­ла де­вуш­ка. Это со­вре­мен­ное пред­став­ле­ние, но пра­виль­ней на­звать его от­кры­тым ре­а­ли­ти-шоу. Де­вуш­ка ска­за­ла им о том, что участ­ву­ет в этой ак­ции в ка­чест­ве ак­три­сы. Прав­да здесь все ак­те­ры: и са­ми ак­те­ры, и их зри­те­ли. Объ­яс­ни­ла, как там это все про­ис­хо­дит и спра­ши­ва­ет: «Ну что, ин­те­рес­но? При­хо­ди­те, бу­дет ве­се­ло». Ока­за­лось, ее зо­вут На­дей. Зна­ме­на­тель­но! — Румб с Ли­ной пе­ре­гля­ну­лись: они зна­ли, что Кент ищет де­вуш­ку по име­ни На­дя. А втро­ем мож­но? — спро­си­ли они. Мож­но и втро­ем. Де­вуш­ка да­ла кон­тра­мар­ки, за­га­си­ла си­га­ре­ту о бе­тон­ный барь­ер­чик, и по­бе­жа­ла даль­ше.

— Румб, мер­за­вец, ни од­ной юб­ки не про­пус­тит, — ска­за­ла Ли­на. — Про­сле­дил, ку­да пош­кан­ды­ба­ла эта от­пад­ная там­блер-гёрл, — к Мыль­нин­ской, буд­то бы в сто­ро­ну Кла­ры-с-Цеп­ки, ба­ня там, — прос­то ба­ня, ты по­нял, Кент? — не пу­тай с «до­про­сом».

Вот и вся раз­гад­ка. Поч­ти вся. По­то­му что этим де­ло не за­кон­чи­лось.

Так по­лу­чи­лось, что Румб с Ли­ной раз­го­во­ри­лись о Плез­не­ви­че, о Пус­то­те и не­мно­го по­вздо­ри­ли. Ли­на по­счи­та­ла, что Румб слиш­ком увле­ка­ет­ся кол­лек­ци­о­ни­ро­ва­ни­ем и ма­ло уде­ля­ет ей вре­ме­ни и вни­ма­ния. Про­шло, на­вер­ное, ми­нут двад­цать, в по­дво­рот­не по­яви­лась зна­ко­мая уже фи­гу­ра в по­ро­ло­но­вом ду­ти­ке и ва­лен­ках. Идет в об­рат­ном на­прав­ле­нии. Вна­ча­ле ду­ма­ли — та же са­мая де­вуш­ка: и сум­ка клет­ча­тая, и все, как у нее. Толь­ко по­ход­ка дру­гая, идет крюч­ком, но­ги еле та­щит. И на го­ло­ве ба­буш­кин пла­ток. Да это ста­руш­ка ка­кая-то, ли­цо одут­ло­ва­тое, в крас­ных про­жил­ках, прядь се­дая вы­би­ва­ет­ся — зырк­ну­ла на них гла­зом, да и по­ко­вы­ля­ла в даль­ний угол дво­ра. Кент не об­ра­тил бы вни­ма­ния, но Ли­на за­по­доз­ри­ла ка­кой-то об­ман или под­вох, что ли. Нет, го­во­рит, что-то здесь не так. Гла­за у нее слиш­ком клё­вые, и рес­ни­цы чу­мо­вые — по­смот­ри-ка на ее «жа­ло»: чур­ку ло­ма­ет! Иди, по­го­во­ри с ней, ска­за­ла она Рум­бу. В об­щем, до­гна­ли они эту за­га­доч­ную пер­со­ну, раз­го­во­ри­ли ее и рас­ко­ло­ли, что это как раз и есть та же са­мая На­дя. По­ня­ли, что в ТЮЗ­Ке-то она бы­ва­ет имен­но в нор­маль­ном ви­де, а в осталь­ное вре­мя ста­ра­ет­ся под­дер­жи­вать со­всем дру­гой имидж. Но де­вуш­ка не со­об­щи­ла им, что она бомж. А Румб с Ли­ной не ста­ли вы­яс­нять при­чи­ны та­ко­го мас­ка­ра­да, ре­ши­ли для се­бя: ви­ди­мо, есть при­чи­ны ка­кие-то. По­ня­ли толь­ко, что у На­ди серь­ез­ные про­бле­мы, а воз­мож­но — и ма­те­ри­аль­ные за­труд­не­ния. Ли­не за­хо­те­лось, что­бы эта де­вуш­ка по­нра­ви­лась Кен­ту, что­бы она при­шла не как охла­мон­ка в этой страш­ной курт­ке или, че­го добро­го, еще и в ва­лен­ках. Вот она и пред­ло­жи­ла ей хо­ро­шее платье на зав­траш­ний ве­чер — у нее ока­за­лось два поч­ти оди­на­ко­вых, и од­но она ре­ши­ла по­да­рить сей за­га­доч­ной осо­бе. А еще и туф­ли. На­дя от­ка­зы­ва­лась вна­ча­ле, но по­том со­гла­си­лась взять на один ве­чер. На сле­ду­ю­щий день она за­ско­чи­ла в их од­нуш­ку, и Ли­на вру­чи­ла ей платье и туф­ли. Вот по­че­му в ТЮЗ­Ке они ока­за­лись в по­хо­жих плать­ях. Так что там, на Меш­ко­вой, сюр­п­ри­зы бы­ли толь­ко для Кен­та. А ког­да они во вто­рой раз при­шли к Кен­ту, сюр­п­риз был уже и для них. «Смо­лян­ку»-то они зна­ли, но ни­как не ожи­да­ли уви­деть ее до­ма у Кен­та, да еще в ка­чест­ве по­ва­ри­хи. Не ожи­да­ли они и то­го, что де­вуш­ка Кен­ту не от­кры­лась, и он в тот мо­мент не знал еще, что На­дя и «смо­лян­ка» — од­но и то же ли­цо. Они раз­га­да­ли эту ее иг­ру, лишь ког­да в пи­ро­ге на­шлось пись­мо с при­гла­ше­ни­ем Кен­та на сви­да­ние.

Все по­сме­я­лись, а по­том Кент рас­ска­зал друзь­ям, что в этом за­тяж­ном ро­зыг­ры­ше, ко­то­рый при­ду­ма­ла и про­ве­ла На­дя, при­нял учас­тие еще тре­тий пер­со­наж: Эл­пис, во­об­ра­жа­е­мая пле­мян­ни­ца во­об­ра­жа­е­мой кло­шар­ки. Все как в ста­рин­ном во­де­ви­ле — од­на ак­три­са сыг­ра­ла три ро­ли.

А ког­да мас­ки бы­ли сня­ты, На­дя объ­яс­ни­ла Кен­ту, как она сту­дент­кой те­ат­раль­но­го ву­за ста­ла. Ма­ма Лю­ся за­ра­нее чувст­во­ва­ла, что на­сту­па­ет ее по­след­ний день, по­ни­ма­ла, что ухо­дит. А на­ка­ну­не пе­ред этим ска­за­ла На­де: «Иди-ка в ТЮЗК, сдай до­ку­мен­ты, а по­том — на эк­за­ме­ны. По­ли­ста­ешь учеб­ни­ки в биб­лио­те­ке, а глав­ное — под­го­товь роль ко­ми­чес­кой ста­ру­хи ти­па Бог­да­но­вой-Чес­ноч­ной, Тать­я­ны Пельт­це­ру­хи или Ри­но­ва­ты Зе­ле­но­ва­той. У те­бя по­лу­чит­ся. Ты за это вре­мя все­му та­ко­му на­учи­лась — ста­рух изо­бра­жать, вот что я имею в ви­ду. А жи­вос­ти и ар­тис­тиз­ма у те­бя на дво­их. По­сту­пишь, вклю­чишь­ся в за­ня­тия — об­ще­жи­тие да­дут, но­вую жизнь нач­нешь». На­дя ей сло­во да­ла. И как ма­ма ска­за­ла, так все у нее и по­лу­чи­лось — один к од­но­му. А по­том она с Кен­том встре­ти­лась, по­это­му и об­ще­жи­тие не по­тре­бо­ва­лось.

— На­дя час­то ма­му вспо­ми­на­ет, — ска­зал Кент. — Вот и сей­час по­шла мо­гил­ку на­вес­тить. Ку­да она од­на, да еще и зи­мой? Я хо­тел бы­ло с ней пой­ти, про­во­дить, — не­хо­ро­шо это од­ной по клад­би­щу ша­стать — но она не со­гла­си­лась: «Хо­чу, го­во­рит, с Лю­сень­кой (так она ма­туш­ку свою на­зы­ва­ет) вдво­ем по­быть, по­шеп­тать­ся, по­бла­го­да­рить ее за все хо­ро­шее». Так что сей­час ее нет.

— И ты, на­вер­ное, чувст­ву­ешь се­бя не­счаст­ным? — спро­сил Румб.



— Ни­ког­да в жиз­ни я не был счаст­ли­вее, чем те­перь! — от­ве­тил Кент. — Имею честь со­об­щить вам о том, что мы с На­дей ре­ши­ли по­же­нить­ся.

Во вре­мя все­го раз­го­во­ра Румб ста­рал­ся не смот­реть на Ли­ну, и его «Поздрав­ляю» про­зву­ча­ло до­ста­точ­но кис­ло.

— Что-то слу­чи­лось? — спро­сил его Кент. — По­хо­же, ка­кие-то ва­ши де­ла по­шли не со­всем так? Или да­же со­всем не так?

— Мо­жешь роф­лить, но у нас все так, как и долж­но быть, — сер­ди­то от­ве­ти­ла за сво­е­го дру­га Ли­на. — Кро­ме то­го, что Румб ве­дет се­бя как гон­зо олень.

— Да не слу­шай ты ее, Кент, — воз­му­тил­ся Румб. — У нас все в по­ряд­ке.

— Не мо­гу вас по­нять. Вро­де, спо­ри­те, со­гла­сить­ся друг с дру­гом не хо­ти­те, а го­во­ри­те ров­но од­но и то же, — про­из­нес Кент. — Ка­кой же из это­го все­го мож­но сде­лать вы­вод? Что кто-то из вас лу­ка­вит, а, мо­жет, и лжет. Не ис­клю­чаю, что вы оба отъ­яв­лен­ные и без­зас­тен­чи­вые лже­цы. И что­бы не цик­лить­ся на этом весь­ма груст­ном для ме­ня пред­по­ло­же­нии, пе­ре­бе­рем­ся-ка луч­ше в сто­ло­вую, что­бы отве­дать, на­ко­нец, за­ме­ча­тель­ный обед, при­го­тов­лен­ный для нас с ва­ми пре­по­доб­ной Эл­пис.

— Са­ди­тесь ряд­ком, по­го­во­рим лад­ком, — про­дол­жил Кент. — Ну-ка рас­ска­зы­вай­те, что это у вас за про­бле­мы воз­ник­ли?

— Румб хо­чет, что­бы мы разъ­еха­лись. У не­го, блин, нет средств, что­бы обес­пе­чить мне кай­фо­вую жи­зу, а жи­зить, как все нор­маль­ные без ре­гист­ра­ци­он­ки, ему, вишь, за­пад­ло, — ска­за­ла Ли­на. — Как же это гиль­но и да­же не­ле­по. На дво­ре двад­цать пер­вый сен­чар­ник!

— Не в но­ме­ре сто­ле­тия де­ло, прос­то я ве­ду се­бя как по­след­ний под­лец, — до­ба­вил Румб.

Кент был так на­пол­нен собст­вен­ны­ми счаст­ли­вы­ми пе­ре­жи­ва­ни­я­ми, что чу­жие не­при­ят­нос­ти прос­то раз­ры­ва­ли ему ду­шу.

— Уж не знаю да­же, что вам и ска­зать, — рас­те­рян­но про­шеп­тал он.

— На­до бы ра­бо­ту мне по­ме­нять, вот в чем про­бле­ма. Ра­бо­та вред­ная — ты же зна­ешь, я по­сто­ян­но каш­ляю, а еще и зар­пла­ту за­дер­жи­ва­ют. Но де­ло не толь­ко в день­гах, — про­дол­жал Румб. — Ро­ди­те­ли Ли­ны ни­ког­да не со­гла­сят­ся на свадьбу с та­ким че­ло­ве­ком, как я, и бу­дут аб­со­лют­но пра­вы. Кста­ти, в Па­ра­док­сах Пус­то­ты есть очень по­хо­жая ис­то­рия, прос­то один к од­но­му. Толь­ко не каж­дый смо­жет ее про­чи­тать.

— Кни­га по­тряс­ная, пол­ный FTW, опу­пи­тель­ный клас­сняк, — ска­за­ла Ли­на. — Ты не в те­ме, Кент? А, я по­ня­ла — ты «не в Кур­ске»!

— Вот та­кие оба два вы и есть, — от­ве­тил Кент. — Ва­ши день­ги про­ва­ли­ва­ют­ся в «Пус­то­ту», раз­ве нет? Ну что но­сы по­ве­си­ли?

— Зна­ешь, это пол­ностью моя ви­на, — ска­зал Румб. — Ли­на те­перь во­об­ще не тра­тит­ся на Плез­не­ви­ча. С тех са­мых пор, как мы жи­вем вмес­те.

— По­то­му что ты осел на двух ко­пы­тах, по­то­му что я та­щусь от те­бя боль­ше, чем от Плез­не­ви­ча вмес­те с его от­стой­ной Пус­то­той, — ска­за­ла Ли­на, и ее гла­за на­пол­ни­лись сле­за­ми.

— Я те­бя не­до­сто­ин. Ты очень хо­ро­шая, а я прос­то пен­тюх, — от­ве­тил Румб. — Это мой крест — кол­лек­ци­о­ни­ро­вать Плез­не­ви­ча, но это и мое не­счастье. По­то­му что ин­же­нер не мо­жет по­зво­лить се­бе все сра­зу: быть с лю­би­мой, иметь семью, и од­нов­ре­мен­но кол­лек­ци­о­ни­ро­вать кни­ги о Пус­то­те.

Кент ска­зал, что очень рас­стро­ен из-за них — ему хо­чет­ся, что­бы его друзья жи­ли счаст­ли­во и ни в чем се­бе не от­ка­зы­ва­ли. По­это­му он пред­ла­га­ет гос­тям по­смот­реть, что под их сал­фет­ка­ми. Румб об­на­ру­жил то­мик «Боль­шие де­ти Пус­то­ты» в об­лож­ке из кис­ло­го ла­ва­ша ткла­пи с му­скус­ным за­па­хом вы­жим­ки из эко­ло­ги­чес­ки чис­той мо­чи вы­со­ко­гор­но­го шиш­ко­го­ло­ва, под сал­фет­кой Ли­ны — боль­шой брас­лет из ред­ких крис­тал­лов стоп­ро­цент­но­го зо­ло­та в фор­ме ок­та­эд­ров, ром­бо­до­де­ка­эд­ров и ку­бов. Са­мым ин­те­рес­ным в этом коль­це для за­пястья бы­ло то, что от его внут­рен­ней по­верх­нос­ти к цент­ру брас­ле­та по-хо­зяй­ски рас­по­ло­жи­лась аб­со­лют­ная Пус­то­та. Румб был тро­нут и весь­ма ви­ти­е­ва­то бла­го­да­рил Кен­та, а Ли­на прос­то бы­ла в вос­тор­ге, она об­ня­ла Кен­та за шею и ста­ла це­ло­вать, весь­ма от­кро­вен­но при­жи­ма­ясь к не­му кра­си­вым бюс­том. Кент по­ду­мал о том, что в по­ло­же­нии же­ни­ха ему не по­до­ба­ет столь лег­ко со­гла­шать­ся на по­доб­ные объ­я­тия, но от­стра­нять­ся не стал. Бо­лее то­го, ре­шил, что сле­ду­ет под­дер­жать де­вуш­ку пос­ле то­го, как она чуть не за­пла­ка­ла, и по­ощ­ри­тель­но по­гла­дил ей грудь и бед­ра.

Пос­ле столь бур­ных при­жи­ма­ний на­стро­е­ние у Кен­та яв­но под­ня­лось, а Ли­на в этот ве­чер во­об­ще блис­та­ла.

— Ну что за аро­мат ис­то­ча­ют твои во­ло­сы, ко­жа ли­ца и шеи! — ска­зал Кент, об­ра­ща­ясь к Ли­не. — Тот раз это был за­пах го­лу­бой маг­но­лии. На­дя по­след­ние го­ды в си­лу из­вест­ных об­сто­я­тельств не поль­зо­ва­лась ду­ха­ми, а те­перь вер­ну­лась к ста­рым при­выч­кам, ис­поль­зу­ет фи­то­эс­сен­цию, па­ху­чее ве­щест­во, ко­то­рое хра­нит­ся в спе­ци­аль­ных аро­ма­ти­чес­ких сум­ках цве­тов, листь­ев и ко­ры рас­те­ний. Ее лю­би­мое рас­те­ние — цик­ла­ме­но­вид­ный нар­цисс, а ты чем ду­шишь­ся?

Ли­на от­ве­ти­ла, что не поль­зу­ет­ся ду­ха­ми, а Румб до­ба­вил, что у нее ге­не­ти­чес­ки вы­ве­рен­ный за­пах. Так пах­ли все ее пред­ки жен­ско­го по­ла до де­ся­то­го ко­ле­на: не­ко­то­рых из них ему уда­лось лич­но про­тес­ти­ро­вать.

— Это по­тря­са­ю­ще, — ска­зал Кент. — Ты пах­нешь, как и тог­да, го­лу­бой маг­но­ли­ей, а еще я чувст­вую за­па­хи лу­гов, а так­же пер­вич­ных и вто­рич­ных про­дук­тов жиз­не­де­я­тель­нос­ти раз­лич­ных оби­та­те­лей при­ро­ды (как это все-та­ки чу­дес­но!) с не­боль­шой до­бав­кой за­па­хов до­маш­ней ко­шеч­ки — вер­нее, ко­ти­ка, по­ме­тив­ше­го все пень­ки на этих лу­гах.

Ли­не без­ум­но по­нра­ви­лась ти­ра­да Кен­та о ее за­па­хе, и она воз­на­ме­ри­лась вновь при­сту­пить к лоб­за­ни­ям Кен­та, но тот ре­шил, что это уже не­мно­го too much, и во­вре­мя ре­ти­ро­вал­ся на кух­ню. Он при­нес оче­ред­ной под­нос и объ­явил: «Сме­на блюд!»

— So then, вер­нем­ся к На­де, — тор­жест­вен­но про­из­нес­ла Ли­на.

— Ешь­те, ре­бя­та, ешь­те. Не знаю, что уж тут сва­я­ла На­дя, но, ду­маю, долж­но быть вкус­но...

— Не отвле­кай­тесь, ма­моч­ка! Кент, дер­жи те­му, — по­тре­бо­вал Румб. — Мы го­во­ри­ли о На­де.

— Че­рез ме­сяц мы по­же­ним­ся. А хо­чет­ся, что­бы этот «че­рез ме­сяц» слу­чил­ся зав­тра.

— Ка­кой ты все-та­ки счаст­лив­чик! — ска­за­ла Ли­на и не­сколь­ко раз гром­ко вос­клик­ну­ла «О!Yes!», до­воль­но не­при­лич­но сги­бая ру­ку в лок­те и сжи­мая ку­ла­чок.

Кен­ту ста­ло ужас­но стыд­но от со­зна­ния, что он на­столь­ко бо­гат в срав­не­нии с друзь­я­ми. Он об­ра­тил­ся к Рум­бу с пред­ло­же­ни­ем, что­бы тот взял у не­го не­мно­го де­нег. Вис­ки Кен­та ста­ли в этот мо­мент со­вер­шен­но про­зрач­ны­ми, и Ли­на с неж­ным удив­ле­ни­ем за­ме­ти­ла, как на из­ры­той по­верх­нос­ти моз­го­вой на­чин­ки его го­ло­вы обиль­но за­цве­ли мел­кие го­лу­бые ло­бе­лии и аге­ра­ту­мы бла­го­род­ных по­мыс­лов их дру­га. Она, ес­тест­вен­но, не об­ра­ти­ла вни­ма­ния, что из-за этой неж­ной по­рос­ли моз­го­вые ша­ри­ки не мог­ли уже сво­бод­но ка­тать­ся по бо­розд­кам се­ро­го ве­щест­ва, что су­щест­вен­но сни­жа­ло ин­тел­лек­ту­аль­ный по­тен­ци­ал их дру­га. По­че­му, ин­те­рес­но, она не об­ра­ти­ла вни­ма­ния? По­то­му что у нее са­мой ша­ри­ки ка­та­лись до­воль­но-та­ки не­охот­но, а мо­жет, их по­прос­ту не хва­та­ло, но не на­до за­бы­вать о том, что друзья це­ни­ли Ли­ну со­всем за дру­гое!

На пред­ло­же­ние де­нег Румб от­ве­тил, что вряд ли это им по­мо­жет. Кент на­ста­ивал и объ­яс­нил, что тог­да Румб смо­жет же­нить­ся на Ли­не.

— Я уже го­во­рил, де­ло в том, что ее ро­ди­те­ли про­тив. Не хо­те­лось бы, что­бы они из-за та­кой ерун­ды по­ссо­ри­лись с доч­кой — слиш­ком уж она юна и не­опыт­на для по­доб­ных рис­ко­ван­ных и су­пер­о­пас­ных экс­пе­ри­мен­тов, — объ­яс­нил Румб.

Ли­на яв­но не мог­ла со­гла­сить­ся со столь уни­чи­жи­тель­ной фор­му­ли­ров­кой. Она де­мон­ст­ра­тив­но рас­стег­ну­ла верх­нюю пу­го­вич­ку платья и, изо­гнув­шись, по­тя­ну­лась ру­ка­ми вверх — на­вер­ное, что­бы под­черк­нуть зре­лость сво­их форм. Ко­рот­кое плать­и­це за­дра­лось, из-под по­до­ла вы­гля­ну­ли фар­фо­ро­вые ко­лен­ки и мно­гие дру­гие вы­ше­рас­по­ло­жен­ные ана­то­ми­чес­кие пре­лес­ти. На Кен­та, как ни стран­но, это не про­из­ве­ло осо­бо­го впе­чат­ле­ния, он мель­ком взгля­нул на Ли­ну и до­воль­но не­бреж­но бро­сил:

— Да во­все не это он имел в ви­ду, успо­кой­ся, дет­ка.

А по­том до­ба­вил, об­ра­ща­ясь к Рум­бу:

— Я дам те­бе це­лую кон­гру­энт­ку, мой друг, а это не­ма­ло по ны­неш­ним вре­ме­нам. Ты про­дол­жишь ра­бо­тать, и по­сте­пен­но смо­жешь ре­шить все свои про­бле­мы. У ме­ня то­же оста­нет­ся предо­ста­точ­но — боль­ше трех, поч­ти че­ты­ре кон­гру­энт­ки. И не бла­го­да­ри ме­ня. Ве­ли­кий Аль­берт Ви­ан счи­тал, что его в жиз­ни ин­те­ре­су­ет счастье не всех лю­дей, а каж­до­го в от­дель­нос­ти. А Борь­ка Эйн­штейн с Са­пер­но­го пе­ре­ул­ка с ним не со­гла­сил­ся и ска­зал: «Если су­дить ры­бу по ее спо­соб­нос­ти за­би­рать­ся на де­ре­во, она всю жизнь бу­дет счи­тать се­бя пол­ной ду­рой. И во­об­ще, мор­скую бо­лезнь вы­зы­ва­ют у ме­ня лю­ди, а не мо­ре. Но у на­уки еще нет ле­кар­ст­ва от по­доб­но­го не­ду­га». Да, к че­му это я? С кон­гру­энт­кой во­прос ре­шен и даль­ней­ше­му об­суж­де­нию не под­ле­жит, ве­че­ром я ска­чаю его по Telegramm-ка­на­лу на лю­бой твой де­вайс. Но есть еще один во­прос: ре­бя­та, вы со­гла­си­тесь быть у ме­ня друж­ка­ми?

— За­ме­та­но, — ска­зал Румб. — Ко­го при­гла­сишь на свадьбу?

— Раз­ве у бом­жа так мно­го дру­зей? Вы, Ша­ро­дей — если он со­гла­сит­ся, Шплинт с Ся­вой, слы­ша­ли, на­вер­ное, о них. Они, прав­да, го­лу­бо­ва­тые, у нас, слав­но­пра­виль­ных, это не при­вет­ст­ву­ет­ся, — осо­бен­но, если в яв­ном ви­де, — я по­про­шу их на­ру­мя­нить­ся, тог­да го­лу­биз­на не бу­дет столь за­мет­на.

— До­стой­но. Толь­ко не пы­тай­ся спа­ри­вать нас с ка­ки­ми-ни­будь тос­кли­вы­ми урод­ли­вы­ми де­ви­ца­ми, — за­ме­тил Румб.

— Я при­гла­шу од­ну очень при­лич­ную да­му — не знаю ее име­ни-от­чест­ва, для ме­ня она прос­то Мил­фа. При­дет, на­вер­ное, с кем-то из по­дру­жек — воз­мож­но, с Мин­жой. Ду­маю, ты бу­дешь впол­не до­во­лен — га­ба­ри­та­ми Мил­фы, а так­же при­род­ной от­зыв­чи­востью и без­от­каз­ностью обе­их. Вот и все, вро­де.

— Из­ряд­но, — про­из­нес Румб.

— Для Шплин­та с Ся­вой эти осо­бы со­всем не опас­ны, для Ша­ро­дея — по­жа­луй, то­же, но по дру­гой при­чи­не. Что ка­са­ет­ся Рум­ба — ты, Ли­на, смот­ри в оба и дер­жи креп­ко сво­е­го вет­ре­но­го бойф­рен­да, тем бо­лее, что у вас то­же, на­вер­ное, есть шанс ког­да-ни­будь по­же­нить­ся друг на друж­ке, если, ко­неч­но, вы оба по­ли­а­мор­но не по­вен­ча­е­тесь с Плез­не­ви­чем. Кста­ти, у нас долж­но быть уже го­то­во еще од­но блю­до в ду­хов­ке.

— Пой­ду по фас­ту, при­не­су, — ска­за­ла Ли­на. — Как са­мая из вас ян­гая ни­фер­ша, — вы же оба встав­ля­ли мне об этом. А за Рум­ба не бес­по­кой­ся — он сас­ный, да и я-то не чмо, сла­ва те, не Лох Пет­ро­вич.

Вско­ре она по­яви­лась с боль­шим блю­дом из чер­но­го за­твер­дев­ше­го ог­не­упор­но­го ла­тек­са. Кент при­под­нял крыш­ку, об­тя­ну­тую пер­фо­ри­ро­ван­ной ко­жей мон­голь­ской ка­бар­ги-во­нюч­ки, внут­ри ока­за­лись две фи­гур­ки, из­ва­ян­ные из рас­кра­шен­но­го до­маш­не­го сы­ра кы­зыл­ба­ши: они изо­бра­жа­ли Кен­та в смо­кин­ге и На­дю в сва­деб­ном платье. По кру­гу рас­по­ла­га­лись вкус­но­цвет­ные раз­но­бу­ков­ки, обо­зна­чив­шие ме­да­ту и да­мес­то вен­ча­ния.

​

​

Перед свадьбой

​

Кент бе­жал по ули­це.

— Это бу­дет по-на­сто­я­ще­му кра­си­вая свадьба... Зав­тра, зав­тра ут­ром. Там бу­дут все мои друзья...

Ули­ца ве­ла к цве­точ­но­му ма­га­зи­ну.

Яр­ко све­ти­ло солн­це. Жизнь яв­но ме­ня­лась к луч­ше­му.

Пять де­во­чек весь­ма пат­ри­о­тич­но­го ви­да до­воль­но пен­та­грам­м­но вы­во­ди­ли хо­ро­вод­ную пе­сен­ку и клип-арт­но от­пля­сы­ва­ли рус­ский не­пар­ный квад­риль­он. Все пра­виль­но, так бы­ва­ет иног­да: вспом­ним, на­при­мер, ру­би­но­вые пя­ти­ко­неч­ные звез­ды на че­ты­рех баш­нях Крем­ля. Крем­лев­ская пен­та­грам­ма — Зем­ля, Во­да, Воз­дух, Огонь и Зе­фир, ра­зу­ме­ет­ся. Или, все-та­ки, Ке­фир? Де­воч­ки ли­хо от­сте­пи­ва­ли тро­туар­ный плит и за­га­доч­но по­гля­ды­ва­ли на Кен­та, не­дву­с­мыс­лен­но на­ме­кая ему на гря­ду­щую до­ро­гу ги­ка в дру­гие ми­ры. Это бы­ла яв­ная са­мо­де­я­тель­ность, но как же та­лант­ли­во сде­ла­на! Ря­дом сто­ял ино­стран­но­го ви­да по­ста­нов­щик — с за­гну­ты­ми вверх уса­ми и бо­род­кой а-ля эс­паньол. Разо­дет в паль­то из твид­но­го аг­лиц­ко­го плот­на в лох­ма­тую елоч­ку, в лег­ко­вые туф­ли из син­те­ти­чес­кой ко­жи греб­нис­то­го ори­нок­ско­го кро­ко­ди­ла и гру­зо­вые пер­чат­ки из уш­ных ра­ко­вин — то­же кро­ко­ди­ла, но на этот раз уже га­ви­а­ла. Су­дя по одеж­де, это был Мель­ес собст­вен­ной пер­со­ной — как все скла­ды­ва­лось удач­но!

Квар­ти­ра Кен­та за этот ме­сяц пре­вра­ти­лась в на­сто­я­щий двух­э­таж­ный дво­рец, а ма­га­зин канц­то­ва­ров и су­ве­ни­ров вмес­те с пер­со­на­лом при­шлось свер­нуть в ру­лон и оста­вить в под­соб­ке у дя­ди Да­ни на хра­не­ние до луч­ших вре­мен. А тут еще лич­но встре­тить Мель­е­са — уда­ча со­пут­ст­ву­ет ему бук­валь­но во всем!

Вит­ри­ны то­же пре­об­ра­зи­лись. Де­ше­вые аналь­ные гвоз­ди бы­ли за­ме­не­ны на изыс­кан­ные «киш­ки и жезл» Ли­мо­но­ва, а оливье с би­тым стек­лом — на утон­чен­ные кок­тей­ли из кро­ви гид­ры, а так­же мо­ло­ка ди­ких буй­во­лиц Ама­зон­ки с до­бав­ле­ни­ем са­мых убой­ных аф­ро­ди­зи­а­ков и вы­тяж­ки из ядо­ви­то­го зу­ба гюр­зы. Вы­пу­чен­ное пу­зо дя­ди Да­ни, сим­во­ли­зи­ро­вав­шее ког­да-то сти­хий­ную суб­куль­ту­ру по­дво­рот­ни, за­ме­ни­ли на рес­пек­та­бель­ный жи­вот са­мо­го Стросс-Ка­на, не­за­слу­жен­но об­ви­нен­но­го в ха­рас­с­мен­те, а на мес­те слу­жа­щих в се­рень­ких ха­ла­тах, обо­гре­вав­ших про­мыш­лен­ным фе­ном но­ги и тру­си­ки тан­цов­щиц в вит­ри­нах учи­ли­ща, сто­я­ли те­перь угро­жа­ю­ще­го ви­да но­вей­шие ин­дуст­ри­аль­ные био­ро­бо­ты с ра­бо­чей тем­пе­ра­ту­рой те­ла вы­ше пя­ти­де­ся­ти гра­ду­сов. Они энер­гич­но об­ма­хи­ва­ли ин­тим­ные ме­с­та ба­ле­рин ог­ром­ны­ми го­ря­чи­ми ла­до­ня­ми, вы­пол­нен­ны­ми в фор­ме Ви­ан­ской шес­тер­ни — поч­ти обыч­ной пя­тер­ни, но с дву­мя боль­ши­ми паль­ца­ми — ог­ром­ный про­гресс, но­вое сло­во в при­клад­ном пи­а­ре!

Все со­чи­лось жизнью, сквозь снеж­ный по­кров, не об­ра­щая вни­ма­ния на лег­кий мо­ро­зец, на свет бо­жий про­би­ва­лись как до­воль­но ли­бе­раль­ные хрус­таль­ные тюль­па­ны, так и кон­сер­ва­тив­но на­стро­ен­ные пан­тер­ные ли­лии из мо­но­хром­ной са­мо­ге­не­ри­ру­ю­щей­ся не­р­жа­вей­ки, — го­лу­би и яст­ре­бы рас­ти­тель­но­го ми­ра! Не­бо, свет­лое и все еще неж­но-го­лу­бое, за­ли­ва­ло зем­лю по­то­ка­ми отвяз­ной сту­жи, хо­тя уже и не столь лю­той, как ме­сяц на­зад. Со­вер­шен­но чер­ные де­ревья на краю ле­са без при­зна­ков собст­вен­но­го цве­та де­мон­ст­ри­ро­ва­ли празд­ным зе­ва­кам бес­стыд­но на­бу­хав­шие ве­сен­ней эро­ти­кой до­воль­но-та­ки зе­ле­ные поч­ки.

Кто-то не­зна­ко­мый по­до­шел сза­ди и шеп­нул Кен­ту на ухо: «А вы зна­е­те, что при от­ры­ве скот­ча об­ра­зу­ют­ся ги­пер­зву­ко­вая вол­на и вспыш­ки рент­ге­нов­ско­го из­лу­че­ния?» Как чу­де­сен мир и как ма­ло все-та­ки мы зна­ем о нем!

Кент сто­ял на спе­ци­аль­но для не­го из­го­тов­лен­ном зем­ном ша­ре, об­ни­мал ру­ка­ми Все­лен­ную и чувст­во­вал се­бя аб­со­лют­но счаст­ли­вым: он мо­жет всем этим управ­лять! Не­бо на­до чуть укра­сить пух­лы­ми бе­лы­ми об­лач­ка­ми, ввер­ху до­ба­вить не­сколь­ко ли­ний пе­рис­той об­лач­нос­ти, а го­ри­зонт при­под­нять, — вот так при­мер­но — все по­лу­ча­ет­ся! Го­ри­зонт под­ни­мал­ся все вы­ше и вы­ше, и те­перь мож­но бы­ло уви­деть не толь­ко бли­жай­шие ули­цы, но и при­го­ро­ды Пе­тер­бур­га. Вот и Мош­ка­ро­во уже в по­ле его зре­ния, а на ули­це Тан­кис­тов ви­ден скром­ный щи­то­вой до­мик Ша­ро­дея. Да вот и он сам, кста­ти, — кро­шеч­ная фи­гур­ка сто­ит на по­ро­ге и ма­шет ему ру­кой.

Ша­ро­дей не раз го­во­рил Кен­ту, что Зем­ля, ко­неч­но, шар, но до сих пор не­яс­но, ка­кой. Если это вы­пук­лый шар, то мы жи­вем на окра­и­не ог­ром­ной Все­лен­ной без кон­ца и края и чувст­ву­ем се­бя мель­чай­ши­ми пес­чин­ка­ми, бо­го­ос­тав­лен­ны­ми, ни­ко­му не нуж­ны­ми при­ми­тив­ны­ми био­ро­бо­та­ми, не­удач­ным, вы­бро­шен­ным на по­мой­ку ис­то­рии, эс­ки­зом про­ек­та все­лен­ско­го ра­зу­ма.

Но Зем­лю мож­но рас­смат­ри­вать и как во­гну­тый шар, на по­верх­нос­ти ко­то­ро­го рас­по­ла­га­ют­ся оке­а­ны, мо­ря, ре­ки, кон­ти­нен­ты и го­ро­да. А то, что мы счи­та­ли Все­лен­ной, Солн­цем, Лу­ной и пла­не­та­ми, на­хо­дит­ся тог­да внут­ри это­го ша­ра и ока­зы­ва­ет­ся го­раз­до мень­ше его. Это все прос­то рас­ка­лен­ные или хо­лод­ные кос­ми­чес­кие кам­ни, ка­меш­ки или да­же прос­то вра­ща­ю­щи­е­ся струи пы­ли, ко­то­рые мы при­ни­ма­ем за га­лак­ти­ки. И тог­да мир дейст­ви­тель­но ста­но­вит­ся ан­тро­по­цент­рич­ным, очень ка­мер­ным и удоб­ным. А Зем­ля — ос­но­вой ми­ра и ко­лы­белью че­ло­ве­чес­ко­го ра­зу­ма.

Обе мо­де­ли, по мне­нию Ша­ро­дея, аб­со­лют­но эк­ви­ва­лен­ты, лег­ко пре­об­ра­зу­ют­ся друг в дру­га, обе аде­кват­но опи­сы­ва­ют окру­жа­ю­щий мир, о ко­то­ром по­ка мы име­ем лишь са­мое при­бли­зи­тель­ное пред­став­ле­ние. И там, и там нам не­до­ступ­ны — или поч­ти не­до­ступ­ны — нед­ра зем­ли на глу­би­не боль­ше не­сколь­ких де­сят­ков ки­ло­мет­ров, а так­же верх­ние слои тер­мо­сфе­ры на вы­со­те бо­лее вось­ми­сот ки­ло­мет­ров. Что ка­са­ет­ся опы­та по­се­ще­ния Лу­ны и Мар­са... Все в ми­ре от­но­си­тель­но, и по ме­ре уда­ле­ния от Зем­ли раз­ме­ры кос­ми­чес­ких ко­раб­лей, при­бо­ров и чле­нов эки­па­жа рез­ко умень­ша­ют­ся — имен­но по­это­му Лу­на, Ве­не­ра, Марс и Солн­це ка­жут­ся нам столь ог­ром­ны­ми. Во вся­ком слу­чае, имен­но так это по­нял Кент пос­ле объ­яс­не­ний Ша­ро­дея.

Мы все не­сво­бод­ны, за­жа­ты, за­шо­ре­ны, по­то­му и ли­ния го­ри­зон­та у нас, как пра­ви­ло, столь огра­ни­че­на. На са­мом де­ле мно­гое за­ви­сит от точ­ки зре­ния, а если от­ки­нуть пред­рас­суд­ки, рег­ла­мен­та­ции, по­чувст­во­вать се­бя сво­бод­ным че­ло­ве­ком, имен­но тог­да мы смо­жем уви­деть се­бя внут­ри во­гну­той Зем­ли — так, как мы ви­дим ее на кар­ти­нах ге­ни­аль­но­го Пет­ро­ва-Вод­ки­на. Ну что, Кент? Ка­жет­ся, на­ста­ло твое вре­мя.

Го­ри­зонт под­ни­мал­ся все вы­ше и вы­ше и не­ожи­дан­но рыв­ком за­мкнул­ся над го­ло­вой: Кент уви­дел всю Зем­лю це­ли­ком — как на ог­ром­ном гло­бу­се, толь­ко из­нут­ри. Оке­а­ны, мо­ря, кон­ти­нен­ты — дух за­хва­ты­ва­ло от этой кар­ти­ны. Арк­ти­ка пло­хо про­смат­ри­ва­лась, по­то­му что весь се­вер­ный по­люс ока­зал­ся за­тя­ну­тывм сплош­ной об­лач­ностью, Ан­тарк­ти­да же — на­обо­рот, бы­ла вид­на как на ла­до­ни.

Как из кос­мо­са, мож­но бы­ло раз­гля­деть не­за­вер­шен­ные кус­ки фун­да­мен­та Рус­ско­го ад­рон­но­го кол­лай­де­ра диа­мет­ром не­сколь­ко ты­сяч ки­ло­мет­ров. Кол­лай­дер, за­ду­ман­ный еще Пет­ром Ка­пи­цей и Львом Дау, так и не был до­ве­ден до кон­ца, но от­дель­ные его тон­не­ли до сих пор ис­поль­зу­ют­ся для сек­рет­ных про­из­водств обо­рон­ной про­мыш­лен­нос­ти. Хо­ди­ли слу­хи, что во вре­мя хру­щев­ской от­те­пе­ли был про­ект ис­поль­зо­вать ба­зу кол­лай­де­ра в ка­чест­ве фун­да­мен­та для но­вой ва­ви­лон­ской баш­ни, ко­то­рая вы­ве­ла бы че­ло­ве­ка в кос­мос, по­зво­ли­ла бы стро­ить коль­ца во­круг Зем­ли, и вот имен­но там со­вет­ский граж­да­нин жил бы при ком­му­низ­ме, и ни­ка­кие про­ис­ки злоб­ных им­пе­ри­а­лис­ти­чес­ких дер­жав не смог­ли бы ему по­ме­шать. Вер­нет­ся ли ког­да-ни­будь Рос­сия к этим про­ек­там? Если вер­нет­ся, то не при на­шей жиз­ни, на­вер­ное, да и не при жиз­ни Кен­та.

Пре­крас­но вид­ны бы­ли спор­ные ост­ро­ва Ку­на­шир, Ши­ко­тан, Иту­руп и Ха­бо­маи. Они яв­но спо­ри­ли, дер­га­лись, и да­же на столь боль­шом рас­сто­я­нии бы­ло за­мет­но, как они вы­бра­сы­ва­ли в стра­то­сфе­ру мощ­ные фон­та­ны и гей­зе­ры спор. Спо­ры эти бы­ли за­ря­же­ны ог­ром­ной энер­ги­ей, и это не­труд­но объ­яс­нить — ведь имен­но в спо­ре рож­да­ет­ся ис­ти­на! Прав­да, не всег­да.

Часть спор до­сти­га­ла то­го ме­с­та, где рас­ки­нув ру­ки, сто­ял Кент. Они ти­хо осе­да­ли в снег и про­жи­га­ли в нем про­та­ли­ны, в ко­то­рых тут же вы­рас­та­ла тра­ва и упор­ные бо­ро­ви­ки ко­рич­не­вы­ми го­лов­ка­ми про­би­ва­ли дерн. Ря­дом с бо­ро­ви­ка­ми с не­ко­то­рым за­поз­да­ни­ем из тра­вы вы­тя­ги­ва­лись лан­ды­ши, нар­цис­сы и си­ние ко­лос­ки му­ска­рей.

Спо­ры обиль­но па­да­ли на дру­гие спор­ные тер­ри­то­рии, это бы­ло вид­но не­во­ору­жен­ным гла­зом. Кент раз­гля­ды­вал спор­ную с Нор­ве­ги­ей по­лос­ку во­ды дли­ной в сот­ни ки­ло­мет­ров на Ба­рен­це­вом мо­ре. Спо­ры опус­ка­лись на по­верх­ность во­ды, но они не мог­ли уко­ре­нить­ся там и пус­тить кор­ни. Мел­кие кре­вет­ки кри­ля с фан­тас­ти­чес­ким ап­пе­ти­том на­бра­сы­ва­лись на без­за­щит­ные спо­ры; от оби­лия кре­ве­ток этот учас­ток спор­ной тер­ри­то­рии окра­сил­ся и стал на­по­ми­нать уз­кий крас­ный лос­кут на мор­ской час­ти те­ла Зем­ли.

Кто-то из де­жур­ных де­ми­ур­гов услуж­ли­во на­прав­лял по­то­ки спор на пло­щадь Крас­са в Моск­ве, на­зван­ную в честь зна­ме­ни­то­го пол­ко­вод­ца из знат­но­го пле­бей­ско­го ро­да. В на­ро­де эту пло­щадь на­зы­ва­ли по­че­му-то прос­то Крас­ной. В цент­ре ее сто­ял Мав­зо­ле­ум, в ко­то­ром был за­хо­ро­нен вождь на­ро­дов. Но это слу­чи­лось так дав­но, что Кент не смог бы те­перь в точ­нос­ти вос­про­из­вес­ти его фа­ми­лию. Ско­рей все­го, — Ве­рин. Ну, не На­дин же, и не Лю­бо­вин! С его име­нем то­же по­че­му-то бы­ли про­бле­мы: Кент пом­нил, что из-за пра­виль­но­го име­ни вож­дя по­сто­ян­но спо­ри­ли Сла­вос­тан­ский и Де­ми­ро­вич-Хан­чен­ко. Один го­во­рил о вож­де: «Наш Фо­мич!», дру­гой: «Нет, Лу­кич!», по­том они ме­ня­ли свою точ­ку зре­ния на про­ти­во­по­лож­ную и опять спо­ри­ли. И в пы­лу страс­тей со­зда­ли луч­ший в ми­ре те­атр «Мхат­ри­ца»! Зря спо­ри­ли — Ве­ри­ну со­всем не­важ­но бы­ло, зна­ют ли они его имя, по­то­му что вождь не был че­ло­ве­ком — он сам и был са­мым на­сто­я­щим гри­бом. Имен­но по­это­му спо­ры и со­гла­ша­лись опус­тить­ся на зем­лю как мож­но бли­же к сво­е­му зна­ме­ни­то­му родст­вен­ни­ку.

​

​

***

​

Как ни ве­ли­ко­леп­но бы­ло не­ви­дан­ное зре­ли­ще зем­но­го ша­ра из­нут­ри, в серд­це Кен­та бы­ла толь­ко его Не­ве­с­та. Из­бран­ни­ца Кен­та то­же по­сто­ян­но ду­ма­ла о нем, он был уве­рен в этом, и ему ка­за­лось, что На­дя по­сто­ян­но шеп­та­ла ему на ухо сло­ва из пес­ни люб­ви.

«Зи­ме ко­нец, зи­ма ухо­дит, солн­це вы­гля­ну­ло из об­ла­ков, поч­ки де­рев на­бух­ли.

Сплю и ви­жу сон, буд­то я все еще не­счаст­ная, не­при­ка­ян­ная кло­шар­ка, но серд­це мое уже про­сну­лось. Слы­шу го­лос воз­люб­лен­но­го мо­е­го: «Отво­ри мне, лю­би­мая, го­луб­ка моя си­зо­кры­лая! Впус­ти в серд­це свое, по­то­му что го­ло­ва моя ро­сою по­кры­та, а куд­ри — ноч­ною вла­гой». Я по­те­ря­ла свой преж­ний об­лик — как вновь стать мне мо­ло­дой и при­вле­ка­тель­ной? Я ра­зу­чи­лась дер­жать пря­мо свою го­ло­ву и улы­бать­ся жиз­ни — как мне вы­пря­мить­ся и вновь рас­цвес­ти? Воз­люб­лен­ный мой про­тя­нул ру­ку мне на­встре­чу, и все внут­ри ме­ня взвол­но­ва­лось от это­го. Я вста­ла, что­бы от­крыть серд­це же­ни­ху мо­е­му, из глаз мо­их тек­ли сле­зы.

Сня­ла я зам­ки с ду­ши сво­ей, а воз­люб­лен­ный по­вер­нул­ся и ушел. Пус­то ста­ло на ду­ше у ме­ня, я ис­ка­ла его и не на­хо­ди­ла; зва­ла его, но не от­зы­вал­ся он. Встре­ти­ли ме­ня гвар­дей­цы, бе­ре­гу­щие го­род, из­би­ли ме­ня, из­ра­ни­ли; от­ня­ли у ме­ня дом, ма­туш­ку мою, мо­ло­дость и си­лу. Умо­ляю вас, де­вы пе­тер­бург­ские: ко­ли встре­ти­те где же­ни­ха мо­е­го, ска­же­те ему толь­ко лишь од­но — что я из­не­мо­гаю от люб­ви.

«Чем воз­люб­лен­ный твой луч­ше дру­гих, что ты так умо­ля­ешь нас?» — спро­си­ли де­вы.

Бел и ру­мян воз­люб­лен­ный мой, луч­ше ты­сяч дру­гих, отве­ча­ла я им. Куд­ри его вол­ни­с­тые, чис­тое зо­ло­то, гла­за — слов­но го­лу­би, ку­па­ю­щи­е­ся в мо­ло­ке. Ще­ки — цвет­ник бла­го­вон­ных рас­те­ний; ус­та — слад­кие ли­лии, жи­вот — слов­но из сло­но­вой кос­ти вы­ре­зан, но­ги его — стол­бы мра­мор­ные. На вид он по­до­бен Алек­сан­дру Ма­ке­дон­ско­му, стро­ен и ве­ли­чест­вен, как ко­ра­бель­ная сос­на; и весь он — неж­ность и пре­дуп­ре­ди­тель­ность. Вот кто воз­люб­лен­ный друг мой, де­вы Пе­тер­бург­ские! Воз­люб­лен­ный мой при­над­ле­жит мне, а я ему; ду­ша его па­сет­ся сре­ди ли­лий на гор­ных от­ро­гах. Что яб­ло­ня меж оси­нок и оль­хи, то воз­люб­лен­ный мой меж дру­ги­ми юно­ша­ми. В те­ни яб­ло­ни его жиз­ни хо­чу про­вес­ти отве­ден­ное мне вре­мя, сры­вая слад­кие пло­ды это­го де­ре­ва. Он взял ме­ня за ру­ку, при­вел в дом счастья, и вы­ве­сил на ули­це по­стер с над­писью «лю­бовь».

Ска­жи мне, ты, ко­то­ро­го лю­бит ду­ша моя: где ты бро­дишь сей­час, ку­да ты ушел, где от­ды­ха­ешь в пол­день, к че­му мне быть жал­кой ски­та­ли­цею в пу­с­тых по­ко­ях тво­их?

По­ка день не тя­нет к за­ка­ту, по­ка ко­рот­ки еще те­ни, вер­нись ко мне, явись, по­доб­но мо­ло­до­му оле­ню на опуш­ке ле­са«.

«Если ты не зна­ешь, где я, о, пре­крас­ней­шая из дев Пе­тер­бур­га, — отве­чал ей Кент, — то иди по сле­дам мо­им или ожи­дай в том мес­те, что стал те­перь на­шим с то­бой до­мом. Ро­зо­ве­ют ла­ни­ты твои под серь­га­ми, строй­ная шея све­тит­ся в тем­но­те, нард и мир­ро — неж­ный за­пах ее.

Вот, зи­ма про­хо­дит уже, в про­га­ли­нах сне­га цве­ты по­ка­за­лись; вре­мя пе­ния на­сту­пи­ло, и го­лос си­зой гор­ли­цы слы­шен в стра­не на­шей. Цир­ка­ют ла­зо­рев­ки, ще­бе­чут тря­со­гуз­ки, жю­жю­ка­ет сне­гирь, неж­ной се­реб­ря­ной трелью пе­ре­сви­с­ты­ва­ют сви­рис­те­ли. Бе­ре­зы в ле­сах преж­де вре­ме­ни рас­пус­ти­ли свои поч­ки. Встань, воз­люб­лен­ная моя, вый­ди! Го­луб­ка моя, что спря­та­лась в тре­щи­не ска­лы под кро­вом уте­са, по­ка­жи мне ли­чи­ко, дай услы­шать го­лос твой, по­то­му что го­лос твой сла­док, а ли­цо не­срав­нен­но.

О, ты пре­лест­на, не­ве­с­та моя, ты пре­лест­на! Гла­за твои — го­лу­бые озе­ра под куд­ря­ми тво­и­ми; во­ло­сы — ста­да серн и ту­ров, схо­дя­щих с Кав­каз­ских гор; зу­бы осве­ща­ют улыб­ку слов­но пе­на волн, не­ис­то­во на­бе­га­ю­щих на бе­рег. По­доб­ны лен­те алой гу­бы, как две по­ло­вин­ки гра­на­та — ла­ни­ты; шея твоя по­доб­на фар­фо­ро­во­му из­ва­я­нию, а сос­цы — слов­но неж­ные га­зе­ли, мир­но па­су­щи­е­ся меж­ду бе­лы­ми ири­са­ми. По­ка солн­це в зе­ни­те и те­ни со­всем ко­рот­ки, по­спе­шу на встре­чу с то­бой. Как же ты пре­крас­на, воз­люб­лен­ная моя, и нет пят­на на те­бе! Пле­ни­ла ты серд­це мое, не­ве­с­та, пле­ни­ла од­ним взгля­дом очей тво­их. О, как лю­без­ны мне лас­ки твои, воз­люб­лен­ная моя, лас­ки твои луч­ше луч­ших из вин, и бла­го­во­ние те­ла тво­е­го пре­вос­ход­ней всех зем­ных аро­ма­тов! Мед ис­те­ка­ет из уст тво­их, мед и мо­ло­ко под язы­ком тво­им, аро­ма­ты одежд тво­их по­доб­ны бла­го­уха­нию Эде­ма! Я от­крыл для се­бя за­пе­ча­тан­ный сад с гра­на­то­вы­ми яб­ло­ка­ми, с ред­ки­ми пло­да­ми, на­пол­нен­ный луч­ши­ми за­па­ха­ми ки­пе­ры с нар­да­ми, шаф­ра­на, аира и ко­ри­цы, мир­ры и ал­лоэ; за­пер­тый ко­ло­дезь, тай­ный ис­точ­ник жи­вой во­ды. Под­ни­мись ве­тер с се­ве­ра, при­ле­ти с юга, по­вей на сад мой, пусть на ме­ня про­льют­ся аро­ма­ты его!»

«Пусть при­дет воз­люб­лен­ный мой в сад свой и вку­ша­ет слад­кие пло­ды его. О, ты пре­кра­сен, же­них мой! И ло­же на­ше — мать сы­ра-зем­ля, кров­ля до­ма — не­бес­ная твердь, оде­я­ло — на­ша лю­бовь.

На ло­же сво­ем ночью ис­ка­ла я то­го, ко­то­ро­го лю­бит ду­ша моя, ис­ка­ла и не на­шла.

Ска­жи мне, ты, ко­то­ро­го лю­бит ду­ша моя: где ты бро­дишь сей­час, ку­да ты ушел, где от­ды­ха­ешь в пол­день, к че­му мне быть жал­кой ски­та­ли­цею в пу­с­тых по­ко­ях тво­их?

Вновь ста­ну кло­шар­кой не­при­ка­ян­ной, опу­щусь, уни­жусь, пой­ду по го­ро­ду, ули­цам и пло­ща­дям, бу­ду ис­кать то­го, ко­то­ро­го жаж­дет ду­ша моя; зва­ла его, но не от­зы­вал­ся он, ис­ка­ла и не на­шла.

Встре­ти­ли ме­ня го­род­ские гвар­дей­цы: «Не ви­да­ли вы то­го, ко­го ал­чет ду­ша моя?»

Ед­ва ото­шла от них, как на­шла то­го, ко­го ис­ка­ла, ухва­ти­лась за не­го, и не от­пус­ти­ла, по­ка не при­ве­ла его в дом наш.

Что яб­ло­ня меж оси­нок и оль­хи, то воз­люб­лен­ный мой меж дру­ги­ми. В те­ни яб­ло­ни его жиз­ни хо­чу про­вес­ти отве­ден­ное мне вре­мя, сры­вая слад­кие пло­ды это­го де­ре­ва. Он взял ме­ня за ру­ку, при­вел в дом счастья, и вы­ве­сил на ули­це по­стер с над­писью «лю­бовь».

Под­кре­пи­те ме­ня ви­ном, осве­жи­те луч­ши­ми фрук­та­ми, ибо я из­не­мо­гаю от люб­ви! Ле­вая ру­ка его у ме­ня под го­ло­вою, а пра­вая об­ни­ма­ет ме­ня. Го­лос воз­люб­лен­но­го мо­е­го! Вот, он идет, ска­чет по го­рам, пры­га­ет по хол­мам. Друг мой по­хож на сер­ну или мо­ло­до­го оле­ня. Вот, он сто­ит за сте­ною, за­гля­ды­ва­ет в ок­но.

Пусть це­лу­ет он ме­ня по­це­лу­я­ми губ сво­их! Ибо лас­ки его луч­ше лю­бых вин. По­зо­ви ме­ня, по­бе­гу за то­бою, не спра­ши­вая ку­да.

«Ку­да по­шел же­них твой, о, пре­крас­ней­шая из дев Пе­тер­бур­га? Ку­да об­ра­тил­ся воз­люб­лен­ный твой? Мы по­ищем его с то­бою».

Мой воз­люб­лен­ный по­шел в сад свой, в цвет­ни­ки аро­мат­ные, ду­ша его па­сет­ся сре­ди ли­лий на гор­ных от­ро­гах, и ко мне об­ра­ще­но же­ла­ние его. Я при­над­ле­жу воз­люб­лен­но­му мо­е­му, а он — мне. При­ди, же­них мой, вый­дем в по­ле; вес­ной пой­дем в яб­ло­не­вый сад, бу­дем смот­реть, рас­пус­ти­лись ли цве­ты, рас­кры­лись ли поч­ки.

Кто это вос­хо­дит от пу­с­ты­ни, опи­ра­ясь на сво­е­го воз­люб­лен­но­го? Под яб­ло­ней раз­бу­ди­ла я те­бя: там ро­ди­ла те­бя ро­ди­тель­ни­ца. По­ло­жи ме­ня, как пе­чать, на серд­це, как пер­стень, на ру­ку: ибо креп­ка, слов­но лю­тая смерть, лю­бовь; жес­то­ка рев­ность; стре­лы ее — стре­лы ог­нен­ные. Боль­шие во­ды не смо­гут по­ту­шить люб­ви, и ре­ки не за­льют ее. Если бы кто да­вал все бо­гат­ст­во до­ма сво­е­го за лю­бовь, то был бы отверг­нут с пре­зрень­ем «.

«Что ли­лия сре­ди та­тар­ни­ка, то воз­люб­лен­ная моя меж ины­ми де­ви­ца­ми.

Встань, не­ве­с­та моя, вый­ди!

При­шел я в сад мой, не­ве­с­та моя; вдох­нул бла­го­во­ний с аро­ма­та­ми тво­и­ми, по­ел со­тов с ме­дом из за­кро­мов тво­их, на­пил­ся слад­чай­ших на­пит­ков тво­их. Ешь­те, друзья мои, пей­те и на­сы­щай­тесь, друзья мо­ей воз­люб­лен­ной!

Пре­крас­на ты, не­ве­с­та моя, как Кип­ри­да, вы­шед­шая из волн мор­ских. Укло­ни очи твои от ме­ня, по­то­му что они вол­ну­ют ме­ня. Уви­де­ли те­бя де­вы Пе­тер­бург­ские и спро­си­ли: „Кто эта, блис­та­ю­щая как за­ря, пре­крас­ная как лу­на, свет­лая как солн­це, гроз­ная как пол­ки со зна­ме­на­ми?“ „Огля­нись, огля­нись, Не­ве­с­та пе­тер­бур­ж­ская! Огля­нись, что­бы мы мог­ли по­смот­реть на те­бя“, — за­кри­ча­ли они.

О, как пре­крас­ны но­ги твои в ла­бу­те­нах, де­ва пе­тер­бург­ская! Округ­лость бе­дер тво­их, как оже­релье ян­тар­ное, де­ло рук са­мо­го ис­кус­но­го рез­чи­ка; жи­вот твой — круг­лая ча­ша, из ко­то­рой без кон­ца хо­чет­ся пить аро­мат­ное ви­но. Стан по­хож на паль­му, а гру­ди — на ви­но­град­ные кис­ти. Как ты пре­крас­на, как же­лан­на для ме­ня, воз­люб­лен­ная моя!»

​

​

***

​

Ули­ца ве­ла к цве­точ­но­му ма­га­зи­ну.

— За­кли­наю вас, де­вы Пе­тер­бург­ские, не бу­ди­те и не тре­вожь­те мою воз­люб­лен­ную, до­ко­ле ей бу­дет угод­но.

— На­дя, о, На­дя, не­ве­с­та моя, как сла­дост­ны твои гу­бы, они — слов­но алые виш­ни, ли­цо ее упо­до­бил бы неж­ней­ше­му пер­си­ку, гла­за в но­чи свер­ка­ют, как яр­кие звез­ды, а от ощу­ще­ния бли­зос­ти те­ла тво­е­го ме­ня бро­са­ет то в жар, то в хо­лод!

Спо­ры, при­ле­тев­шие с Япон­ско­го мо­ря и не на­шед­шие бла­го­дат­ной поч­вы по­сре­ди зи­мы, ска­ты­ва­лись в бе­лые ша­ри­ки, стек­ле­не­ли на мо­ро­зе и ка­ти­лись под­го­ня­е­мые вет­ром, за ни­ми бе­жа­ли де­ти в по­ис­ках за­бав и раз­вле­че­ний.

— Ме­ся­цы прой­дут и го­ды про­ле­тят, но им не на­сы­тить ме­ня объ­я­ти­я­ми, по­на­до­бят­ся де­ся­ти­ле­тия, что­бы ис­чер­пать по­це­луи, ко­то­рые я бу­ду за­пе­чат­ле­вать на тво­их ру­ках, во­ло­сах, гла­зах, шее, на неж­ней­шей ярем­ной впа­дин­ке!

— Воз­люб­лен­ная моя, хо­те­лось бы до кон­ца дней мо­их ощу­щать твои чуд­ные пер­си на мо­ей гру­ди, твои ру­ки во­круг мо­ей шеи, собст­вен­ные ру­ки, со­мкнув­ши­е­ся на тво­ей пре­крас­ной та­лии, бла­го­уха­ю­щую го­ло­ву на мо­ем пле­че, так­ти­лить тре­пе­щу­щую ко­жу и обо­нять из­ли­ва­ю­щи­е­ся на ме­ня аро­ма­ты.

— Ког­да мы не ря­дом, я ви­жу те­бя в платье с ген­но-спер­ма­це­то­вы­ми пу­го­ви­ца­ми, но ког­да же ты бы­ла в нем? В пер­вый раз ты бы­ла со­всем в дру­гом. Как раз в день сви­да­ния под тя­же­лы­ми склад­ка­ми ме­хо­во­го паль­то на те­бе бы­ло имен­но это платье.

Он толк­нул дверь ма­га­зи­на и во­шел в нее.

— Мне нуж­но мо­ре цве­тов для Не­ве­с­ты! Сто бе­лых цве­тов — нет, по­жа­луй, двес­ти!

— Ког­да их от­нес­ти? — ис­пу­ган­но спро­си­ла мо­ло­день­кая цве­точ­ни­ца с крас­ны­ми от хо­лод­ной во­ды ру­ка­ми.

— Зав­тра ут­ром, ком­на­та но­мер два вот по это­му ад­ре­су. Что­бы вся ком­на­та бы­ла за­пол­не­на: ли­ли­я­ми, бе­лы­ми гла­дио­лу­са­ми, ро­за­ми, ги­а­цин­та­ми, охап­ка­ми дру­гих бе­лых цве­тов, и от­дель­но — боль­шой, нет, — ог­ром­ный бу­кет алых роз...
 

***

Шплинт и Ся­ва го­то­ви­лись к свадьбе. Кент снял для них квар­ти­ру и дал де­нег.

Их жизнь те­перь су­щест­вен­но из­ме­ни­лась. Кент по­мог им за­ре­гист­ри­ро­вать Проф­со­юз бом­жей ПРО­БОМЖ, ко­то­рый во­шел те­перь в Фед­не­зав­п­ро­фан (Фе­де­ра­цию не­за­ви­си­мых проф­со­ю­зов) и по­лу­чил устой­чи­вое го­су­дар­ст­вен­ное фи­нан­си­ро­ва­ние. Ся­ве, не­смот­ря на ог­ром­ную кон­ку­рен­цию, уда­лось со­хра­нить за со­бой по­ст пре­зи­ден­та ПРО­БОМ­Жа и ру­ко­во­ди­те­ля сек­ции «Свал­ка», а Шплин­ту — по­ст его за­мес­ти­те­ля и там, и там. Они те­перь не Ся­ва ка­кой-ни­будь и Шплинт из мен­тов­ки — Все­во­лод Плу­то­кра­то­вич и Шап­рант Не­пу­ща­е­вич, но с друзь­я­ми они, как и преж­де, — Ся­ва и Шплинт, ред­кая в на­ше вре­мя де­мо­кра­тич­ность! Как пред­ста­ви­те­ли Фед­не­зав­п­ро­фа­на оба во­шли в Пре­зи­дент­ский со­вмест­ный со­вет со­ве­ща­ний по Вто­рич­ным ми­рам, и те­перь во всем ак­тив­но под­дер­жи­ва­ют по­ли­ти­ку пар­ла­мент­ских пар­тий, про­во­дят с ни­ми мас­со­вые ак­ции под ра­дуж­ны­ми зна­ме­на­ми и уже со­зда­ли но­вую меж­ду­на­род­ную об­щест­вен­ную ор­га­ни­за­цию «Со­рал­втор» (Со­юз Ора­ла и Втор­сырья). За ло­яль­ность по­ли­ти­чес­кой сис­те­ме стра­ны им обо­им, как пред­ста­ви­те­лям Фед­не­зав­п­ро­фа­на, вы­де­ли­ли де­пу­тат­ские ме­с­та в Го­су­дар­ст­вен­ной ДУ­Пе. С осе­ни они, ви­ди­мо, пе­ре­бе­рут­ся ту­да на по­сто­ян­ную ра­бо­ту и по­лу­чат в свое рас­по­ря­же­ния ДУП-фон­ды, ко­то­рые пла­ни­ру­ют эф­фек­тив­но ис­поль­зо­вать в це­лях мак­си­маль­но­го меж­ген­дер­но­го рас­кре­по­ще­ния бом­жей во­об­ще и пе­ре­до­вых ра­бот­ни­ков свал­ки в част­нос­ти.

Друзья толь­ко что вер­ну­лись пос­ле по­се­ще­ния лю­би­мо­го пе­ди­ма­хе­ра — сбы­лось все, о чем они столь­ко меч­та­ли. Мас­тер ис­кус­но сде­лал им пе­ди­ля­цию ин­тим­ных мест, пе­ди­кюр мод­ной фор­мы тром­боз­ных из­ви­вов ро­го­вых обо­ло­чек уз­лов пря­мой киш­ки, втер в ко­жу яго­диц вы­жим­ку из по­ло­воз­ре­лых муж­ских пе­ди­но­и­дов, про­вел мно­жест­во дру­гих по­лез­ных и при­ят­ных пе­ди­тур.

На­ка­ну­не они про­бы­ли не­сколь­ко ча­сов в бу­ти­ке, об­суж­да­ли при­о­бре­те­ние чер­ных кос­тю­мов для ожи­да­е­мо­го тор­жест­вен­но­го ме­роп­ри­ятья. Смо­кинг или фрак? — оба вы­бра­ли фрак и те­перь, рас­смат­ри­вая се­бя в зер­ка­ле, бы­ли очень до­воль­ны но­вы­ми кос­тю­ма­ми. Пе­ред­няя часть пид­жа­ка ко­рот­кая, зад­ние по­лы — длин­ные фал­ды, спус­ка­ю­щи­е­ся ни­же бёдер. И раз­рез сза­ди ров­но той дли­ны, ка­ко­вую при­ста­ло иметь рес­пек­та­бель­ным пе­до­нос­цам. Брю­ки пря­мые, с ат­лас­ны­ми лам­па­са­ми по бо­кам. Под пид­жа­ком — тон­кая бе­лая со­роч­ка с во­рот­ни­ком-стой­кой и бе­лым же гал­сту­ком-ба­боч­кой, ман­же­ты ру­ка­вов скреп­ле­ны си­не­ва­ты­ми по­лу­проз­рач­ны­ми за­пон­ка­ми из лю­ци­та с объ­ем­ны­ми изо­бра­же­ни­я­ми Приа­па; пид­жак оста­вал­ся рас­стег­ну­тым, от­кры­вая пре­крас­ный вид на вы­хо­дя­щий из бе­ре­гов жи­лет цве­та ко­ко­са с мо­ло­ком оду­ван­чи­ков и до­ро­гие пу­го­ви­цы это­го жи­ле­та из вто­рич­но­го га­ла­ли­та без­во­ло­сой аль­па­ки на­сто­я­щей. Вот они, по-взрос­ло­му про­дви­ну­тые, блес­тя­щие бом­жи свал­ки, под­го­тов­лен­ные всей сво­ей пре­ды­ду­щей не­лег­кой жизнью в со­от­вет­ст­вии с но­вы­ми вы­зо­ва­ми со­вре­мен­нос­ти и долж­ным об­ра­зом пе­ре­обу­чен­ные в свя­зи с пе­ре­хо­дом стра­ны на раз­дель­ную ути­ли­за­цию и пе­ре­ра­бот­ку бы­то­вых от­хо­дов. Вот оно до­ка­за­тельст­во то­го, что от­да­вая все си­лы ра­зум­но­му фор­ми­ро­ва­нию му­со­ра, по­ря­доч­ный бомж де­ла­ет шаг не на­зад, а впе­ред, по­то­му что му­сор — это про­ме­жу­точ­ная ста­дия меж­ду вуль­гар­ным ма­те­ри­аль­ным ми­ром и без­дон­ным ми­ром аб­со­лют­ной пус­то­ты и выс­шей ду­хов­нос­ти!

— Ты хоть по­ни­ма­ешь, Шплинт, ка­кие пер­спек­ти­вы от­кры­ва­ют­ся те­перь пе­ред ци­ви­ли­за­ци­ей в це­лом и пе­ред на­шей про­фес­си­ей в част­нос­ти? — спро­сил Ся­ва, кру­тясь пе­ред зер­ка­лом. Шплинт не отве­чал, он был очень за­нят: рейс­фе­де­ром как пин­це­том вы­щи­пы­вал во­лос­ки из ноз­дрей и ушей. Это бы­ло весь­ма слож­ное за­ня­тие, по­то­му что по­ка он вы­щи­пы­вал во­лос­ки ноз­дрей, уши вновь об­рас­та­ли гру­бой чер­ной, а мес­та­ми и зе­ле­но­ва­той шерс­тью.

Ся­ва раз­дел­ся и при­сту­пил к пов­тор­но­му вти­ра­нию в ко­жу яго­диц ма­зи из муж­ских пе­ди­но­и­дов — на вся­кий слу­чай, ху­же от это­го не бу­дет.

Те­перь у них не бы­ло поч­ти ни­ка­ких дел, раз в не­де­лю они по­се­ща­ли ка­кую-ни­будь ко­мис­сию, да­ва­ли ин­тервью цент­раль­ной прес­се, а в осталь­ное вре­мя... Па­губ­ная празд­ность тол­ка­ла их вре­мя от вре­ме­ни к по­ро­ку.

— Ты ку­да вче­ра отва­лил ве­че­ром? Ну-ка, ко­лись, Шплин­тя­ра!

— Буд­то сам не за­ешь, — не­до­воль­но про­вор­чал Шплинт. — Кент при те­бе про­сил пе­ре­дать при­гла­ше­ние Мил­фе с Мин­жой. Их мо­би­лы мы не зна­ем. Взял он­лайн-так­си и по­ехал.

— Так, и сколь­ко нам по­тре­бо­ва­лось на до­ро­гу ту­да и на­зад? Ког­да ты вер­нул­ся?

— Я не обя­зан все вре­мя смот­реть на ча­сы. Вти­ра­ешь свой крем — вот и вти­рай!

— Все вы в мен­тов­ке рас­пу­щен­ные ти­пы — вам лишь бы крыть все, что дви­жет­ся. Ну и кто это был — Мил­фа или Мин­жа?

Шплинт пре­кра­тил вы­щи­пы­вать во­ло­сы из ноз­дри и, за­ка­тив гла­за, за­дум­чи­во про­из­нес:

— О чем ты го­во­ришь? Ко­неч­но, Мин­жа, она мне боль­ше по серд­цу, — та­кая гла­зас­тень­кая ху­дыш­ка; ты не пред­став­ля­ешь, на­сколь­ко мне жаль ее, — и стриж­ка свет­лень­кая, со­всем ко­рот­кая, под маль­чи­ка, — на­тя­ги­ваю ее и пла­чу.

— Де­ви­ца, ка­кой по­зор! — бабь­им го­ло­сом взвиз­г­нул Ся­ва. — А как же на­ше брат­ст­во?

Шплинт встре­пе­нул­ся, и Ся­ва уви­дел в нем преж­не­го кру­то­го мен­та:

— А вы что, ни­ког­да этим не за­ни­ма­лись с де­ви­ца­ми? Смот­ри­те в гла­за, Все­во­лод Плу­то­кра­то­вич! Луч­ше бы вам про­дол­жить за­бо­ту о сво­их яго­ди­цах.

— Ког­да, ког­да? — с тре­во­гой спро­сил Ся­ва. Он взял ху­ла-хуп и на­чал кру­тить его мяг­ки­ми дви­же­ни­я­ми бе­дер, не ожи­дая от­ве­та Шплин­та. Но Шплинт все-та­ки от­ве­тил:

— Мне так ее жаль. И она всех жа­ле­ет — в от­ли­чие от те­бя, бес­чувст­вен­ный ты че­ло­век. Сти­хи мне чи­та­ла:

Лю­ди кар­тош­ку са­жа­ют с за­бо­той,
Ко­ро­вок па­сут на по­лях,
Кор­мят го­лу­бей в скве­рах,
Всем на­пле­вать на рыб­ку мор­скую,
Ни­ко­му не сде­ла­ла она пло­хо­го.
Ее пой­ма­ли и от­да­ли мне на обед...
Как жаль мне рыб­ку мор­скую

— Лад­но — про­дол­жил он пос­ле не­ко­то­рых раз­ду­мий. — К чер­ту Мин­жу. За­стег­ни­ка-ка мне брю­ки, са­мо­му не до­стать.

И он по­вер­нул­ся к Ся­ве за­дом, по­то­му что ши­рин­ка у Шплин­та бы­ла рас­по­ло­же­на имен­но там. Ся­ва рас­сме­ял­ся:

— По­шел на по­пят­ную? Не по­то­му что осо­знал и по добро­те ду­шев­ной — прос­то крыть не­чем, прос­то ис­сяк.

— К чер­тям со­бачь­им, кто се­год­ня же­нит­ся?

— Кто, кто! Кент, ко­неч­но, — он твер­до ре­шил же­нить­ся на этой На­дю-ю-ю-ше — тьфу, ка­кая га­дость! — про­из­нес Ся­ва.

— Что за наг­лый тон, ка­кая за­нос­чи­вость, вот она — са­мая что ни на есть на­сто­я­щая чер­ная не­бла­го­дар­ность! За­был, кто вы­та­щил те­бя из во­ню­чей ямы? Кро­ме то­го, не сто­ит ски­ды­вать со сче­тов и тот не­ма­ло­важ­ный факт, что он очень да­же не­ду­рен со­бой, этот кра­сав­чик Кент.

— Он-то хо­рош, ни­че­го не ска­жешь, но На­дя... У нее все вре­мя без­об­раз­но от­то­пы­ри­ва­ет­ся бюст — сла­ва бо­гу, у маль­чи­ков та­ко­го не бы­ва­ет.

Вне­зап­но ли­цо Шплин­та ста­ло пун­цо­вым.

— Ка­кой ты все-та­ки ду­рак, Ся­ва! Эта грудь, на­вер­ное, очень да­же упру­гая, ее хо­чет­ся тро­гать, тро­гать и тро­гать, ты­ся­чу раз тро­гать, — раз­ве с то­бой не слу­ча­лось ни­че­го по­доб­но­го?

Ся­ва с изум­ле­ни­ем по­смот­рел на не­го:

— Вот ты, ока­зы­ва­ет­ся, ка­кой — на­сто­я­щий раз­врат­ник, а еще и сво­лочь при­том. Че­го добро­го, возь­мешь и же­нишь­ся на прос­ти­тут­ке Мин­же или ка­кой дру­гой де­ви­це. Толь­ко учти, вы­ле­тишь пос­ле это­го ото­всю­ду, — как проб­ка из бу­тыл­ки, — из Фед­не­зав­п­ро­фа­на, из Пре­зи­дент­ско­го со­ве­та по Вто­рич­ным ми­рам, да­же из «Со­рал­вто­ра», а уж ДУ­Пы те­бе не ви­дать как сво­их собст­вен­ных ушей, рас­пут­ник!
 

***

В ка­кой церк­ви вен­чать­ся? Кен­ту бы­ло все рав­но. Бра­ки со­вер­ша­ют­ся на не­бе­сах, а цер­ковь — прос­то по­сред­ник. Раз те­бе все рав­но, ска­за­ла На­дя, пой­дем к сест­рам ма­те­ри Те­ре­зы. Кен­ту идея не по­нра­ви­лась. Если уж свя­зы­вать­ся с ин­ду­са­ми — луч­ше к криш­на­и­там, чест­нее бу­дет! Ка­кую-то цер­ковь от­кры­ли ря­дом с ноч­леж­кой на Бо­ро­вой. Бо­го­ро­дич­ни­ки, что ли. На­зы­ва­ют се­бя пра­во­слав­ны­ми. Врут, на­вер­ное... Лад­но, пой­дем к бо­го­ро­дич­ни­кам.
 

***

Кли­рик в за­тер­тых под­ряс­ни­ке и ря­се, с жел­той в да­ле­ком про­ш­лом скуфь­ей на го­ло­ве вы­шел из со­су­дох­ра­ни­ли­ща. Сле­дом за ним по­явил­ся Хряк, один из чте­цов-пса­лом­щи­ков в под­ряс­ни­ке и скуфье, а из риз­ни­цы — Хмырь, не­кто треть­е­сорт­ный из по­слуш­ни­ков-ал­тар­ни­ков в сти­ха­ре. Все не­сли боль­шие кар­тон­ные ко­роб­ки — с раз­лич­ны­ми укра­ше­ни­я­ми, бан­ти­ка­ми, ис­кус­ст­вен­ны­ми цве­та­ми, сер­пан­ти­ном, кон­фет­ти и про­чи­ми ерун­до­вы­ми без­де­луш­ка­ми.

— Днем бу­дет гру­зо­вик, на­до, что­бы он подъ­ехал пря­мо к ал­та­рю, Бал­бей, ты по­нял? — ска­зал Кли­рик Хмы­рю. По­че­му-то всех про­фес­си­о­наль­ных ал­тар­ни­ков здесь на­зы­ва­ли Бал­бе­я­ми.

— Кра­сить на­до в жел­тое? — спро­сил Бал­бей.

— В жел­тое с чер­ной по­лос­кой, — от­ве­тил Хряк, на­сто­я­щее имя — Афа­на­сий Сам­бо, пу­за­тый ро­зо­вый ве­сель­чак, зо­ло­тая цепь и перст­ни ко­то­ро­го блес­те­ли, слов­но оскол­ки зер­ка­ла на солн­це.

— Сам Ар­хи­пи­писк Йё­ня Бо­го­слад­кий при­бу­дет для сло­во­блу­де­ния, — на­став­лял их Кли­рик. — Бал­кон му­зы­кан­тов дол­жен быть укра­шен к это­му вре­ме­ни по­до­ба­ю­щим об­ра­зом. А чер­но-жел­тая по­лос­ка нуж­на, по­то­му что до­го­вор с меж­ду­на­род­ным кон­цер­ном «Three-line». Это их фир­мен­ные цве­та, их рек­ла­ма, они за это Йёне день­ги пла­тят.

— Возь­му длин­ный крас­ный бер­дыш и трость с си­ним на­бал­даш­ни­ком, — за­явил Хмырь по клич­ке Бал­бей.

— Нет, уж, фиг те­бе, — от­ве­тил Кли­рик. — Ну­жен жел­тый бер­дыш с чер­ны­ми по­лос­ка­ми и чер­ная трость с жел­ты­ми по­лос­ка­ми, по­ли­ти­ка дик­ту­ет свои тре­бо­ва­ния.

— Кто нам этот Йё­ня? — по­жал пле­ча­ми Хмырь. — Пос­ле Ган­нуш­ки­на ему луч­ше бы зо­ло­та­рём ра­бо­тать в Ин­си­ну­а­то­ре физ­куль­ти­ки или ла­бо­ран­том, где бе­лых крыс му­ча­ют, чем ду­хов­ны­ми прак­ти­ка­ми за­ни­мать­ся.

Кли­рик со­гла­сил­ся с тем, что со­сто­я­ние здо­ровья Ар­хи­пи­пис­ка Бо­го­слад­ко­го, воз­глав­ля­ю­ще­го Со­бор Епи­пис­ков Церк­ви Бо­го­ро­дич­ни­ков, вы­зы­ва­ет опа­се­ние ду­хов­ной бра­тии, что со­всем не­труд­но за­ме­тить у не­го до­ми­ни­ро­ва­ние гал­лю­ци­на­ций и па­ра­но­ид­но­го бре­да, вре­ме­на­ми — бес­связ­ность ре­чи, враж­деб­ность и аг­рес­сив­ность, по­до­зри­тель­ность, на­пря­жён­ность, не­тер­пи­мость, раз­дра­жи­тель­ность и тэ-дэ и тэ-пэ. И да­же, иног­да, — не­дер­же­ние... Но за­то как про­во­дит служ­бу — он и тан­цу­ет, и по­ет, это чис­тая суб­ли­ма­ция ра­дос­ти и да­же мож­но ска­зать — все­об­щей люб­ви!

«Бес­но­ва­тый», — бурк­нул про се­бя Хмырь, но ни­кто это­го не услы­шал.

Кли­рик про­дол­жил вос­пи­та­ние и про­свя­ще­ние бра­тии низ­ших чи­нов:

— Пер­вым ду­хов­ным на­став­ни­ком Бо­го­слад­ко­го бы­ла ста­ри­ца Ев­ф­ро­синь­юш­ка, уче­ни­ца са­мо­го схи­и­гу­ме­на Ам­фи­ло­хия, ко­то­рую тог­да счи­та­ли чет­вёр­той ипо­стасью Тро­и­цы. Че­рез ико­ну Оди­гит­рии в Смо­лен­ске Йё­ня стал сви­де­те­лем от­кро­ве­ния Бо­жи­ей Ма­те­ри, ко­то­рое бы­ло про­ни­за­но за­бо­та­ми о судь­бах XX ве­ка, судь­бах Рос­сии и да­же че­ло­ве­чест­ва в це­лом, о том, бу­дет ли атом­ная вой­на, по­гиб­нет ли мир, вер­нет­ся ли ком­му­низм, о пу­ти Церк­ви и свя­щенст­ва, о фа­ри­сейст­ве в пра­во­сла­вии. Бо­го­слад­кий при­нял мо­на­шес­кий по­стриг и об­ряд хи­ро­те­сии от «схи­ми­тро­по­ли­та» Единст­вен­но-ис­тин­ной ка­та­ком­б­ной церк­ви. Он объ­явил о том, что чет­вер­той ипо­стасью Тро­и­цы яв­ля­ет­ся во­все не Ам­фи­ло­хия, а Де­ва Ма­рия; участ­во­вал в меж­ду­на­род­ном эку­ме­ни­чес­ком со­бо­ре ма­ри­ан, под­лин­ных сви­де­те­лей не­по­роч­но­го за­ча­тия Пре­свя­той де­вы Ма­рии, встре­чал­ся в Крем­ле с суп­ру­гой пре­зи­ден­та, пе­ре­дав ему пись­мо с «по­сла­ни­ем Бо­жи­ей Ма­те­ри», вам это­го ма­ло, не­бла­го­дар­ные? Я по­нял — не­до­ста­точ­но! Тог­да зай­дем с дру­го­го кон­ца — ска­жи­те, ни­чтож­ные вы хря­ко-хмы­ри, а кто вам день­ги пла­тит?

Веч­но всем не­до­воль­ный Хмырь по­счи­тал, что не бы­ло ни­ка­ко­го во­про­са, и вмес­то от­ве­та сам спро­сил:

— А сколь­ко бу­дет му­зы­кан­тов?

— Есть тол­ко­ва­ния Биб­лии — Фео­фи­лак­та Бол­гар­ско­го, Иоан­на Зла­то­ус­та, Ва­си­лия Ве­ли­ко­го, Фео­фа­на За­твор­ни­ка, все­го семь­де­сят семь, столь­ко же и му­зы­кан­тов, — от­ве­тил ему Хряк.

— И сем­над­цать сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы, — с гор­достью до­ба­вил Кли­рик. — Не­ве­с­та при­гла­си­ла.

Хмырь при­свист­нул и вос­хи­щен­но до­ба­вил:

— А вен­ча­ют­ся все­го двое!

— У бо­га­тых свои при­чу­ды, — за­ме­тил Кли­рик.

Он от­крыл по­тай­ную дверь в сте­не. Один за дру­гим, дер­жа в ру­ках тя­же­лен­ные ко­роб­ки, не­свя­тая тро­и­ца на­ча­ла подъ­ем по уз­кой вин­то­вой лест­ни­це, из­го­тов­лен­ной в ви­де сталь­ной пру­жи­ны. Сверху и сни­зу сю­да про­ни­ка­ли не­яс­ные спо­ло­хи све­та. Чем вы­ше они под­ни­ма­лись, тем боль­ше сжи­ма­лась пру­жи­на, уда­ляя их от ко­неч­ной це­ли.

Про­шли пол­пу­ти и оста­но­ви­лись пе­ре­дох­нуть.

— Уф­фф! — тя­же­ло вздох­нул Кли­рик.

Сто­яв­ший ни­же всех Бал­бей, вы­нуж­ден был со­гла­сить­ся с иерар­хом, а толс­то­му Хря­ку, он же — Афа­на­сий Сам­бо, ока­зав­ше­му­ся как раз меж­ду ни­ми, при­шлось под­чи­нить­ся фор­му­ли­ров­ке боль­шинст­ва.

Они под­ня­лись еще на два с по­ло­ви­ной обо­ро­та, и каж­дый раз, ког­да Кли­рик дол­жен был уже сту­пить на верх­нюю пло­щад­ку, пру­жи­на опус­ка­лась все ни­же и ни­же. Кли­рик бук­валь­но про­бе­жал еще один ви­ток, и, по­ка пру­жин­ная лест­ни­ца не успе­ла еще опус­тить­ся, су­мел все-та­ки вы­ско­чить на плат­фор­му. Для Сам­бо де­ло по­шло зна­чи­тель­но лег­че — лест­ни­ца поч­ти не опус­ка­лась под его тя­жестью и тя­жестью Хмы­ря. А вот, ког­да Сам­бо по­ки­нул лест­ни­цу и стал на плат­фор­му, пру­жи­на рез­ко рас­пря­ми­лась и бук­валь­но вы­бро­си­ла Хмы­ря вверх.

Плат­фор­ма рас­по­ла­га­лась в ста мет­рах над ал­та­рем, а пол хра­ма во­об­ще ед­ва уга­ды­вал­ся от­сю­да сквозь ту­ман. Об­ла­ка до­воль­но без­зас­тен­чи­во про­ни­ка­ли в цер­ковь и с вы­ра­же­ни­ем не­на­вяз­чи­во­го бо­го­хульст­ва мед­лен­но рас­пол­за­лись по за­лу об­шир­ны­ми гряз­но-се­ры­ми и весь­ма не­опрят­ны­ми клочь­я­ми. Над ни­ми ввысь ухо­ди­ли стол­бы, — ка­за­лось, что они со­еди­ня­ют­ся где-то не­имо­вер­но да­ле­ко. Ма­то­вый ка­мень цве­та сло­но­вой кос­ти лас­ка­ло мяг­кое си­я­ние дня, во все сто­ро­ны рас­хо­дил­ся неж­ный, спо­кой­ный, бе­ло-кре­мо­вый свет, ста­но­вив­ший­ся ввер­ху та­инст­вен­ным зе­ле­но­ва­то-си­ним и по­че­му-то в руб­чик.

— Ожи­да­ет­ся хо­ро­шая по­го­да, — про­из­нес Афа­на­сий, при­ню­хи­ва­ясь к за­па­ху ошмет­ков об­ла­ков. — За­пах чеб­ре­ца по­лу­кус­тар­ни­ко­во­го и ры­жей ди­кой мя­ты.

— С чер­тов­щин­кой не­мно­го под­го­рев­шей оба­мы, — до­ба­вил Хмырь, не­про­из­воль­но вы­дав свои за­ста­ре­лые фо­бии: бо­язнь гал­сту­ков (гал­сту­ко­фо­бия) и бо­язнь хо­ро­ших ма­нер (бо­нис­мо­ри­бус­фо­бия).

— Ду­маю, вен­ча­ние бу­дет ду­хо­подъ­ем­ным! — ска­зал Кли­рик. — А те­бе, Бал­бей, со­ве­тую на этот раз не ду­мать о бе­лой обезь­я­не — с хвос­том, крас­ным за­дом, отвра­ти­тель­ной мор­дой и жел­ты­ми клы­ка­ми. Ина­че, все на­ши хло­по­ты впус­тую, — и да­же при­сут­ст­вие сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы не по­мо­жет — по­то­му что свер­ше­ние бо­го­угод­но­го де­ла не­со­вмес­ти­мо с мыс­ля­ми о столь гнус­ном су­щест­ве, как обезь­я­на.

Вни­ма­тель­но осмот­рев ухмы­ляв­шу­ю­ся ро­жу ал­тар­ни­ка Хмы­ря, Кли­рик ре­ши­тель­но за­явил:

— По­хо­же, ни­че­го пут­но­го у нас, ре­бя­та, на этот раз не по­лу­чит­ся — Бал­бей опять все ис­пор­тит.

Хмырь вспом­нил о воз­мож­ной пор­ке роз­га­ми, сми­рен­но сло­жил ла­до­ни пе­ред со­бой и по­пы­тал­ся со­стро­ить бла­гон­рав­ную гри­ма­су.

— Стал быть, не бу­дешь ду­мать о го­лом за­де обезь­я­не? Не­уже­ли обе­ща­ешь? — спро­сил Клип­рик. — Это в кор­не ме­ня­ет де­ло — тог­да не­мед­лен­но при­сту­пим к под­го­тов­ке по­ме­ще­ния, вре­ме­ни оста­лось со­всем не­мно­го.

Ког­да стулья му­зы­кан­тов бы­ли укра­ше­ны, мик­ро­фо­ны на­чи­ще­ны до блес­ка, все, что воз­мож­но, вы­кра­ше­но в жел­то-чер­ную по­лос­ку «три­лайн», а ко­роб­ки ак­ку­рат­но сло­же­ны в уг­лу, Кли­рик спро­сил, все ли го­то­вы?

Хмырь, как всег­да, за­дер­жал­ся. Он ду­мал о том, что се­год­ня при­дут сест­ры ма­те­ри Те­ре­зы, и, воз­мож­но, ему что-то от­ло­мит­ся в празд­нич­ной су­е­те. За­ме­тив гроз­ный взгляд Кли­ри­ка, он вос­клик­нул: «Гос­по­ди, спа­си и па­ми­луй ра­ба тво­е­го бал­бей­но­го!» и при­со­еди­нил­ся к ос­нов­ной груп­пе де­сан­та.

Не­свя­тая тро­и­ца за­стег­ну­ла рем­ни па­ра­шю­тов, пос­ле че­го они лас­точ­кой ныр­ну­ли в зи­я­ю­щую пус­то­ту не­фа. Раз­дал­ся мяг­кий всплеск, вмес­то па­ра­шю­тов рас­кры­лись три ске­ле­ти­ка квад­ро­ко­п­те­ров, с виз­гом за­кру­ти­лась дю­жи­на вин­тов, и тро­и­ца бла­го­по­луч­но при­зем­ли­лась на по­ли­ро­ван­ные пли­ты по­ла.

​

​

Свадьба, похожая на хэппи энд, но искушенному читателю не стоит обольщаться – скоро сказка сказывается, но нескоро дело делается

​

На­дя изу­ча­ла свое от­ра­же­ние в се­реб­ря­ном трю­мо. На пле­че у нее си­де­ла Лю­си, ко­то­рая за ме­сяц из­ряд­но об­рос­ла перь­я­ми и те­перь бы­ла по­хо­жа ско­рее на сим­па­тич­ную птич­ку, чем на ящер­ку. Толь­ко ее зу­ба­с­тый ро­тик по­ка не пре­вра­тил­ся в клюв и на крыль­ях со­хра­ни­лись еще лап­ки с ко­гот­ка­ми.

— Как ты ду­ма­ешь, я кра­си­вая? — спро­си­ла На­дя.

Лю­си бы­ла за­ня­та сво­и­ми про­бле­ма­ми, она об­ду­мы­ва­ла, до­ста­точ­но ли от­шли­фо­ва­ны ее ко­гот­ки и на­сколь­ко они по­хо­жи те­перь на ног­ти На­ди. Вре­ме­на­ми она отвле­ка­лась и сле­ди­ла за пе­ре­мен­чи­вы­ми бли­ка­ми зер­кал.

— Воз­мож­но, ты зна­ешь, я се­год­ня вы­хо­жу за­муж за чу­дес­но­го че­ло­ве­ка. Не ду­ма­ешь ли ты, что не­кой Лю­си то­же по­ра устро­ить свою лич­ную жизнь? Ско­ро вес­на, сле­до­ва­ло бы по­до­брать те­бе маль­чи­ка, ка­ко­го-ни­будь сим­па­тич­но­го дроз­да с со­сед­не­го дво­ра.

Лю­си сос­кольз­ну­ла вниз по округ­ло­му пле­чу На­ди и опер­лась на од­ну из ее гру­дей. Вни­ма­тель­но по­смот­ре­ла сни­зу вверх в ли­цо не­ве­с­ты и при­шла имен­но к та­ко­му же вы­во­ду.

Свет­ло­ко­жие тон­чай­шие чул­ки и ла­бу­те­ны, об­ши­тые хи­ти­ном скор­пи­о­на-аль­би­но­са, на ог­ром­ном каб­лу­ке и с крас­ной ла­ки­ро­ван­ной по­дош­вой, под­вес­ки из го­лу­бо­го про­зрач­но­го ти­та­на — боль­ше ни­че­го на не­вес­те не бы­ло.

— Как ты ду­ма­ешь, не по­ра ли мне одеть­ся?

По­хо­же, Лю­си во всем бы­ла со­глас­на с не­вес­той.

На­дя опус­ти­ла яще­ри­цу на ко­вер, вы­гля­ну­ла в ок­но — вес­на, по­хо­же, вов­сю на­би­ра­ет обо­ро­ты! — и по­до­шла к кро­ва­ти. Там ши­ро­ко рас­ки­ну­ло ру­ка­ва и по­дол ее бе­лое под­ве­неч­ное платье, а ря­дом — чу­дес­ное платье цве­та жид­ко­го мо­ло­ка — Ли­ны. На­де­ла на ру­ку брас­лет — то­же из го­лу­бо­го ти­та­на, от это­го ее неж­ное за­пястье ка­за­лось еще бо­лее хруп­ким.

За­гля­ну­ла в ван­ную ком­на­ту, где при­че­сы­ва­лась Ли­на — то­же в чул­ках и туф­лях.

— Мы во­все ни­ку­да не спе­шим — ни ты, ни я, ни на­ши муж­чи­ны! — ска­за­ла На­дя, со смеш­ной су­ро­востью сдви­нув бро­ви на ли­це. — А из­вест­но ли юной ле­ди то важ­ное об­сто­я­тельст­во, что как раз се­год­ня я вы­хо­жу за­муж?

— Впе­ре­ди би­тый час, ха­рэ вре­ме­ни, — от­ве­ти­ла Ли­на. — Это­го впол­не, мо­жешь хай­па­нуть­ся по пол­ной, ты ведь уже при­че­са­на, впол­не се­бе за­чет­ная клюш­ка — при­че­сы­вай тап­ки по­ка!

На­дя трях­ну­ла го­ло­вой и за­сме­я­лась. Ло­ко­ны раз­бе­жа­лись по ее пле­чам.

В на­пол­нен­ной па­ром ком­на­те бы­ло жар­ко, а спи­на Ли­ны бы­ла столь ап­пе­тит­на, что На­дя не удер­жа­лась и неж­но про­ве­ла по ней ла­донью.

— OMG, мне ще­кот­но! — за­сме­я­лась Ли­на.

Ко­жа у Ли­ны бы­ла го­ря­чая и жи­вая. На­дя на­роч­но ка­са­лась ее там, где ще­кот­но, по бо­кам и вниз — до са­мых бе­дер.

— Ос­то­рож­ней, ты ис­фэй­лишь мой стрем­ный фейс.

— Мы пре­крас­ны, мы обе пре­крас­ны, — ска­за­ла На­дя. — Ка­кая жа­лость, что не­воз­мож­но пой­ти пря­мо так, мне бы очень хо­те­лось, что­бы на нас бы­ли толь­ко чул­ки и туф­ли.

— Со­рян, клюш­ка, дрес­суй­ся, — ска­за­ла Ли­на. — А то вер­няк опоз­да­ешь.

— Об­ни­ми ме­ня, — ска­за­ла На­дя. — Я так счаст­ли­ва!

Ли­на вы­ста­ви­ла ее из ван­ной, и На­дя усе­лась на кро­вать. Она сме­я­лась, раз­гля­ды­вая кру­же­ва и рю­ши сво­е­го аб­со­лют­но про­зрач­но­го платья. Для на­ча­ла она на­ло­жи­ла на бюст кро­шеч­ные хай-тек на­клад­ки, ко­то­рые дер­жа­лись за счет мо­ле­ку­ляр­но­го вза­и­мо­дейст­вия и за­кры­ва­ли учас­ток ко­жи чуть боль­ше сос­ка. На­де­ла стрин­ги из про­зрач­но­го стек­ло­во­лок­на и бе­ло­го ат­ла­са с узор­ча­тым уто­ком, ко­то­рые пре­ми­лень­ко под­чер­ки­ва­ли ее упру­гие фор­мы.
 

***

В со­сед­ней ком­на­те Румб по­мо­гал Кен­ту го­то­вить­ся к вен­ча­нию. Мо­ло­дые до­го­во­ри­лись, что встре­тят­ся в ком­на­те На­ди и вмес­те по­едут в эту со­мни­тель­ную цер­ковь су­мас­шед­ше­го ка­та­ком­б­но­го ар­хи­пи­пис­ка (ка­кая раз­ни­ца? — бра­ки за­клю­ча­ют­ся не в церк­ви, а в чер­то­гах не­бес­ных!), но для на­ча­ла мо­ло­дые сде­ла­ют вид, буд­то жи­вут в раз­ных до­мах. Кент вый­дет на ули­цу, сде­ла­ет круг, вер­нет­ся и прой­дет в ком­на­ту На­ди имен­но от вход­ной две­ри.

А по­ка что они с Рум­бом про­ди­ра­лись че­рез тер­нии не­по­сти­жи­мых тайн за­вя­зы­ва­ния гал­стуч­ных уз­лов. Румб в де­ся­тый раз пе­ре­де­лы­вал узел на шее Кен­та, в де­ся­тый раз — и опять не­удач­но: кри­во и не­ак­ку­рат­но. Гал­стук был строп­тив, гал­стук вспо­тел от вол­не­ния и уси­лий по не­про­тив­ле­нию злу на­си­ли­ем, а по­это­му вы­скаль­зы­вал, пе­ре­кру­чи­вал­ся, в об­щем — вся­чес­ки ме­шал враж­деб­ным по от­но­ше­нию к не­му ма­ни­пу­ля­ци­ям Рум­ба.

— Хо­ро­шо, что мы ста­ли за­ни­мать­ся этим за­ра­нее! — за­ме­тил Румб.

— Что прав­да, то прав­да, — от­ве­тил Кент. — Но если не по­лу­чит­ся, все рав­но опоз­да­ем.

— Не бо­ись, щас вый­дет. На­до за­вя­зать его быст­рее, чем он раз­вя­жет­ся.

Румб сде­лал не­сколь­ко со­вер­шен­но не­уло­ви­мых дейст­вий с гал­сту­ком, все у не­го по­лу­чи­лось и, что­бы за­кре­пить успех, он изо всех сил дер­нул за оба кон­ца. Гал­стук по­рвал­ся, две его по­ло­вин­ки, уже раз­дель­ные, оста­лись в ру­ках Рум­ба.

— Это, ка­жет­ся, тре­тий, — хлад­нок­ров­но кон­ста­ти­ро­вал Кент, в воз­ду­хе по­вис­ла не­лов­кая па­у­за.

— На­род­ная муд­рость гла­сит: если что-то не ла­дит­ся, по­про­буй на­деть ко­жа­ные пер­чат­ки! — из­рек Кент.

— Чем это бу­дет луч­ше?

— Не знаю, прос­то идея та­кая. По ана­ло­гии: ко мно­гим экстре­маль­ным за­те­ям обыч­но при­сту­па­ют, пред­ва­ри­тель­но на­дев пер­чат­ки, — вер­хо­вая ез­да, под­ня­тие тя­жес­тей, бокс, бои без пра­вил, экстре­маль­ный секс, в кон­це кон­цов.

Вы­ска­зы­ва­ние Кен­та не убе­ди­ло Рум­ба, тот сел и глу­бо­ко за­ду­мал­ся. «Что-то здесь не так, что-то здесь не так, — без кон­ца пов­то­рял он. — Ско­рее все­го, де­ло в том, что гал­сту­ки — прос­то ужас­но упря­мые тва­ри и де­ла­ют все ров­но на­обо­рот. Как-то на­до их об­ма­нуть, что­бы упрям­цы да­же не по­до­зре­ва­ли о на­ших на­ме­ре­ни­ях».

В ком­на­те по­яви­лась Лю­си и с лю­бо­пыт­ст­вом по­смот­ре­ла на об­рыв­ки гал­сту­ка.

— Вот, Лю­си, как раз ты и по­мо­жешь мне в этом де­ле, — ска­зал Румб. — Бу­ду смот­реть на те­бя и по­пы­та­юсь за­вя­зать не гля­дя.

Он взял чет­вер­тый гал­стук, до­воль­но быст­ро об­мо­тал его во­круг шеи Кен­та, про­дол­жая с за­ин­те­ре­со­ван­ным ви­дом смот­реть на яще­ри­цу.

— Да, Лю­си, те­перь ты уже боль­ше по­хо­жа на кра­си­вую птич­ку, — ска­зал Румб, кру­та­нул один ко­нец гал­сту­ка, про­пус­тил его в об­ра­зо­вав­шу­ю­ся пет­лю, сде­лал вто­рую пет­лю, чуть-чуть по­тя­нул на се­бя и в этот мо­мент не­про­из­воль­но взгля­нул на то, что по­лу­чи­лось. Гал­стук вздрог­нул от не­ожи­дан­нос­ти и не­про­из­воль­но за­тя­нул­ся, при­ще­мив ука­за­тель­ный па­лец Рум­бу. Тот взвиз­г­нул от бо­ли, чер­тых­нул­ся и уста­вил­ся на шею Кен­та.

— Ти­ши­на в сту­дии! — вы­дох­нул он. — Узел го­тов!.. Не дви­гать­ся! Ка­ме­ра, мо­тор, дубль один­над­ца­тый!

Не спус­кая с глаз с по­лу­чив­ше­го­ся уз­ла, Румб ос­то­рож­но по­пя­тил­ся, взял со сто­яв­ше­го по­за­ди сто­ли­ка дро­тик дарт­са с при­вя­зан­ной к не­му ве­ли­ко­леп­ной го­лу­бой маг­но­ли­ей. За­тем он бес­шум­но при­бли­зил­ся к Кен­ту, при­це­лил­ся (Кент при этом что-то на­пе­вал и де­мон­ст­ра­тив­но смот­рел в по­то­лок), — дро­тик по­пал в са­мую се­ре­ди­ну уз­ла! Гал­стук рез­ко дер­нул­ся и за­стыл, приг­вож­ден­ный к сво­е­му мес­ту дро­ти­ком.

— Пре­крас­но вы­гля­дишь: и узел хо­рош, и маг­но­лия к ли­цу, — на­сто­я­щий же­них!

Кент объ­яс­нил, что иг­ла во­ткну­лась ему в ярем­ную ям­ку.

— Ни­че­го, мень­ше бу­дешь бол­тать, — с ап­лом­бом за­явил Румб. — Это прос­то аку­пунк­ту­ра. Игол­ка в шее под­ни­ма­ет муж­ской то­нус и до­бав­ля­ет ре­ши­тель­нос­ти дейст­ви­ям аку­пунк­ту­ри­ен­та!

Кент вы­шел из до­ма, по пя­там за ним сле­до­вал Румб. Они сде­ла­ют круг по бли­жай­шим ули­цам, а по­том пой­дут за На­дей.

По до­ро­ге им по­пал­ся книж­ный ма­га­зин, и Румб вне­зап­но за­мер пе­ред вит­ри­ной, в ко­то­рой его цеп­кий взгляд кол­лек­ци­о­не­ра вы­хва­тил эк­зем­пляр «Фор­ма Пус­то­ты», пе­ре­пле­тен­ный в мяг­кую ко­жу крит­ско­го коз­ли­ща с яр­кой би­жу­те­ри­ей, свер­кав­шей, по­доб­но дра­го­цен­но­му укра­ше­нию. От вож­де­ле­ния он пус­тил слю­ну. По­че­му-то она по­тек­ла как раз меж­ду его ног, от­че­го на брю­ках, туф­лях и на про­мерз­шем тро­туа­ре об­ра­зо­вал­ся ма­лень­кий ру­че­ек.

— Нет, ты толь­ко по­смот­ри на это! — оста­но­вил он дру­га.

— То то, то это, каж­дый раз — од­но и то же, — от­ве­тил Кент. — У те­бя же есть эта кни­га.

— Но не в та­ком уни­каль­ном пе­ре­пле­те! — воз­му­тил­ся Румб.

— К сви­ням со­бачь­им! По­шли от­сю­да, мы ведь спе­шим.

— Она сто­ит ни­как не мень­ше двух­сот зе­ле­ных, а мо­жет и всю ты­ся­чу, — ска­зал Румб и де­мон­ст­ра­тив­но об­ша­рил кар­ма­ны. — Не по­лу­чит­ся на­брать... Кент, одол­жи не­мно­го де­нег дру­гу.

Кент оста­но­вил­ся, пе­чаль­но по­ка­чал го­ло­вой и ска­зал:

— Уве­рен, что кон­гру­энт­ки, ко­то­рую я те­бе ска­чал, хва­тит не­на­дол­го.

Румб по­крас­нел, по­ве­сил го­ло­ву, но день­ги все-та­ки взял и тут же бро­сил­ся в ма­га­зин. Оза­бо­чен­ный Кент ожи­дал дру­га на ули­це. Уви­дев яв­но по­ве­се­лев­ше­го Рум­ба, он опять по­ка­чал го­ло­вой, на этот раз — с со­чувст­ви­ем, и ши­ро­ко улыб­нул­ся:

— Бед­ный, бед­ный Румб, ты прос­то без­умец! Сколь­ко сто­и­ла кни­га?

— Ка­кое это име­ет зна­че­ние? По­спе­шим к тво­ей не­вес­те.

Они при­пус­ти­ли на­пе­ре­гон­ки, и Кен­ту ка­за­лось, что он ле­тит на крыль­ях люб­ви.
 

***

У подъ­ез­да до­ма сто­ял толь­ко что под­ка­тив­ший крас­ный рет­ро-ав­то­мо­биль, за­ка­зан­ный Кен­том: Лин­кольн-Кон­ти­нен­таль Джи-Ти од­на ты­ся­ча де­вять­сот со­рок пер­во­го го­да вы­пус­ка,.

Тол­па зе­вак об­сту­пи­ла ма­ши­ну. Всем хо­те­лось по­тро­гать вы­пук­лые пе­ред­ние крылья, на­по­ми­на­ю­щие о пыш­ных фор­мах юж­ных жен­щин, осле­пи­тель­но блес­тя­щие, эле­гант­ные хро­ми­ро­ван­ные бам­пе­ры и осо­бен­но — оде­то­го в ста­рин­ную фор­му це­ре­мо­ни­аль­но­го шо­фе­ра, хо­ро­шень­ко­го пар­ниш­ку, в ко­то­ром сам Кент с тру­дом узнал бы те­перь сво­е­го ста­ро­го зна­ко­мо­го гоп­ни­ка. Юно­ша дер­жал­ся с до­сто­инст­вом — так, что­бы ни­кто не смог до­га­дать­ся, что имен­но по­до­шед­ший к ма­ши­не же­них и вы­та­щил его из по­дво­рот­ни и по­до­брал для на­ча­ла эту впол­не при­лич­ную ра­бо­ту.

Внут­ри ма­ши­ны все бы­ло оби­то крас­ным ши­шем, крас­но­ва­тым де­ре­вом, а пе­да­ли — кра­силь­ной зам­шей. Внут­ри это­го рос­кош­но­го теп­ло­го гнез­дыш­ка очень по-до­маш­не­му зву­ча­ли джа­зо­ва­тые блю­и­зы на­ча­ла про­ш­ло­ва­то­го сто­ле­тия.

По не­бу плы­ли пух­лые бе­лые об­ла­ка, то­же пре­ду­смот­ри­тель­но за­ка­зан­ные Кен­том: од­ни име­ли про­филь же­ни­ха, дру­гие — про­филь не­ве­с­ты. По­яв­ля­лись так­же и об­лач­ные ва­ри­ан­ты про­фи­лей Рум­ба, Ли­ны, ка­ких-то де­ву­шек с Бой­ко­го пе­ре­крест­ка и да­же про­филь са­мо­го Ша­ро­дея. На не­бе бы­ло ра­зум­но хо­лод­но, а в серд­це Кен­та — до­воль­но-та­ки теп­ло, а вре­ме­на­ми да­же не­ра­зум­но жар­ко: влюб­лен­ный же­них, ви­ди­мо, мог се­бе и не та­кое по­зво­лить. Все вы­ше­пе­ре­чис­лен­ное од­но­знач­но сви­де­тельст­во­ва­ло о том, что зи­ма по­сте­пен­но под­хо­ди­ла к сво­е­му ес­тест­вен­но­му за­вер­ше­нию.

Кент и Румб взбе­жа­ли по сту­пень­кам крыль­ца, по­зво­ни­ли, им от­кры­ли.

На­дя уже бы­ла го­то­ва. По­ми­мо кро­шеч­ных хай-тек на­кла­док, бе­лых стрин­гов и тон­чай­ших чу­лок, на ней бы­ло бе­лое платье из про­зрач­ной га­зо­вой ор­ган­зы, а с плеч стру­и­лась длин­ная ву­аль — ско­рей все­го, из ши­фон­но­го мар­ки­зе­та, но воз­мож­но да­же — из жор­же­то­во­го гра­фи­зе­та. Так же бы­ла оде­та и Ли­на, с той лишь раз­ни­цей, что на ней бы­ло платье цве­та жид­ко­го мо­ло­ка, жид­ко­го — ну уж ни­как не су­хо­го! Во­ло­сы де­ву­шек ви­лись, свер­ка­ли, лас­ти­лись, слов­но вол­ны, к их пле­чам и на­кры­ва­ли окру­жа­ю­щих без­от­каз­ным аро­ма­ти­чес­ким гип­но­зом. У На­ди в при­чес­ку бы­ла за­ко­ло­та бе­лая и впол­не эв­ге­ноль­ная ка­ме­лия, у Ли­ны — го­лу­бая маг­ноль­ная эв­ге­ния.

Кент не ре­шил­ся об­нять На­дю, бо­ясь не­на­ро­ком раз­ру­шить ма­гию ее туа­ле­та, за­то впол­не отыг­рал­ся на Ли­не. По­ни­мая, как он счаст­лив, та поч­ти не про­тес­то­ва­ла и по­зво­ли­ла ему мно­гое.

Ком­на­та уто­па­ла в бе­лых цве­тах, по­стель усы­па­на ле­пест­ка­ми алых роз. Кент на мгно­ве­ние пре­вра­тил­ся в шме­ля и с упо­ени­ем ввин­чи­вал­ся в плот­ное об­ла­ко, со­сто­я­щее из утрам­бо­ван­ных за­па­хов цве­тов впе­ре­меш­ку с аро­ма­та­ми двух фей впол­не зем­но­го про­ис­хож­де­ния.

В ру­ках у На­ди — бу­кет ли­лий; брас­лет из го­лу­бо­го ти­та­на об­вит све­же-веч­ны­ми листь­я­ми ак­ти­ни­дии сре­ди­зем­но­мор­ской, ин­крус­ти­ро­ван­ны­ми кро­хот­ны­ми крис­тал­ло­гра­фи­чес­ки­ми ла­зе­ра­ми, ко­то­рые сво­и­ми си­ни­ми огонь­ка­ми не­пре­рыв­но вай­фа­и­ли во все сто­ро­ны кал­ли­гра­фи­чес­ки вы­пи­сан­ное имя Кен­та — это бы­ло изыс­кан­ное и не­за­бы­ва­е­мое зре­ли­ще! Из-за тум­боч­ки, на ко­то­рой гро­моз­дил­ся ог­ром­ный бу­кет, вы­гля­ды­ва­ла ма­куш­ка TV-опе­ра­то­ра, он очень ста­рал­ся и от­ча­ян­но кру­тил­ся, что­бы успеть за­фик­си­ро­вать все де­та­ли дейст­ва.

Вна­ча­ле от­сня­ли же­ни­ха с не­вес­той, по­том Рум­ба с Ли­ной, по­том бы­ла со­вмест­ная сес­сия, о ящер­ке то­же не за­бы­ли.

Все вы­шли на ули­цу, шо­фер рас­пах­нул двер­цу ав­то. Румб усел­ся ря­дом с во­ди­те­лем, две де­вуш­ки и Кент рас­по­ло­жи­лись на зад­нем си­денье, и ма­ши­на мед­лен­но по­ка­ти­ла. Про­хо­жие огля­ды­ва­лись, мо­ло­дежь брейк­дан­си­ла от вос­тор­га, а по­жи­лые лю­ди, не­смот­ря на жест­кую хват­ку вы­со­ко­тех­но­ло­гич­но­го кре­ма Ко­ре­га, в экс­та­зе вы­ры­ва­ли из сво­их ртов при­кле­ен­ные плас­ти­ко­вые че­люс­ти и по­сы­па­ли жем­чу­гом ис­кус­ст­вен­ных зу­бов до­ро­гу сва­деб­ной ма­ши­не, оши­боч­но по­ла­гая, что это ав­то­мо­биль са­мо­го Гос­по­ди­на Пре­зи­ден­та.

Цер­ковь бы­ла на про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­не. Ма­ши­на до­еха­ла до пе­ре­крест­ка, раз­вер­ну­лась и за­тор­мо­зи­ла у под­но­жия лест­ни­цы.

​

​

***

​

На па­пер­ти, меж двух ря­дов рез­ных ко­лонн бы­ла уста­нов­ле­на вре­мен­ная сва­деб­ная ар­ка, — на­сто­я­щий сак­раль­ный объ­ект — кон­струк­ция, уви­тая цве­та­ми, ша­ри­ка­ми, фи­гур­ка­ми ро­зо­вых амур­чи­ков; под ар­кой бу­ше­вал не­ис­то­вый ин­стаг­ра­меж. Тут бы­ли все: На­дя с БМ-ом (бу­ду­щим му­жем, если кто не по­нял), их друж­ки Румб с Ли­ной, сем­над­цать сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы во гла­ве с сест­рой Фран­чес­кой, проф­со­юз­ные ли­де­ры Ся­ва со Шплин­том, за­ча­ро­ван­ный, веч­но по­гру­жен­ный в свои ду­мы Ша­ро­дей, Мил­фа с Мин­жой, па­цан — быв­ший гоп­ник, по­дав­ший­ся нын­че в шо­фе­ры (мы так до сих пор и не удо­су­жи­лись вы­яс­нить, есть ли у не­го хоть ка­кое-то имя) и тол­па ни­ко­му не зна­ко­мых и не­из­вест­но от­ку­да взяв­ших­ся гос­тей.

Кли­рик, чтец Хряк и по­слуш­ник Хмырь да­ва­ли пред­сва­деб­ный па­рад. По­за­ди них, от верх­ней пло­щад­ки, где рас­по­ла­гал­ся ор­кестр, до по­ла спус­ка­лась длин­ная бе­лая дра­пи­ров­ка — не из льна, ко­неч­но, по­то­му что лен — это лен, не из хлоп­ка, по­то­му что хло­пок — это прос­то хло­пок, но из шел­ка, по­то­му что шелк — уже не прос­то очень неж­ная, очень лег­кая, без­ум­но при­ят­ная на ощупь ткань, это еще и по­э­зия. И не прос­то по­э­зия, а ли­цен­зи­ро­ван­ная по­э­зия из про­слав­лен­но­го до­ма тка­ней Тис­су­ры.

Сем­над­цать сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы — в бе­лых пач­ках и цве­та­с­тых ин­дий­ских нерь­ят­ху, остав­ляв­ших не­при­кры­ты­ми их ап­пе­тит­ные пле­чи и упи­тан­ные жи­во­ти­ки, с крас­ной ро­зой в во­ло­сах — вы­стро­и­лись в ряд и, це­ло­муд­рен­но по­ту­пив взо­ры, ис­пол­ня­ли та­нец до­воль­но ис­ку­шен­ных ма­лень­ких ле­бе­дей под му­зы­ку Ха­ча­ту­ря­на из ба­ле­та «Га­я­нэ с саб­ля­ми». Нож­ки у них бы­ли, по­жа­луй, толс­то­ва­ты и пло­хо эпи­ли­ро­ва­ны к то­му же, но это, как го­во­рит­ся, впол­не бу­дет в те­му как раз в тот мо­мент, ког­да они пе­рей­дут ко вто­рой час­ти тан­ца, — имен­но с саб­ля­ми — если пе­рей­дут, ко­неч­но.

Кли­рик уда­рял по­оче­ред­но в ли­тав­ры, кси­ло­фон, виб­ра­фон, ко­ло­коль­чи­ки, ба­ра­ба­ны, тре­уголь­ник, та­рел­ки, бу­бен и, ко­неч­но же, — в там-там. Афа­на­сий Сам­бо неж­но иг­рал на флей­те, а Хмырь тем вре­ме­нем от­би­вал ритм шей­ке­ром, ма­ра­ка­са­ми, чайм­сом, ков­бел­ла­ми, таб­лой, дар­бу­кой, джем­бе и де­ре­вян­ны­ми лож­ка­ми. Они хо­ром про­пе­ли текст рег­тай­ма, спе­ци­аль­но на­пи­сан­но­го груп­пой «Не­видь» как раз к по­доб­но­му слу­чаю:

Сталью из но­жен —
Го­ло­ва до­лой!
Мёрт­во­му то­же
Хо­чет­ся до­мой!
Не ви­дать кон­ца и края мя­со­руб­ки злой!
Каж­дый хо­чет, уби­вая, быть всег­да жи­вой!

Пос­ле рег­тай­ма Хмырь за­бой­но от­сту­чал мат­рос­ский степ, при­та­щил из риз­ни­цы ог­ром­ную ба­ла­лай­ку-кон­тра­бас и с по­мощью ме­диа­то­ра, крис­тал­ли­чес­ки вы­ве­рен­но­го на ато­мар­ном уров­не, вир­ту­оз­но ис­пол­нил сног­с­ши­ба­тель­ную им­про­ви­за­цию собст­вен­но­го со­чи­не­ния — вот, что зна­чит, че­ло­век из на­ро­да! Семь­де­сят семь му­зы­кан­тов иг­ра­ли под са­мым ку­по­лом на сво­ем бал­ко­не, и вов­сю пе­ре­зва­ни­ва­лись друг с дру­гом ко­ло­ко­ла — у них бы­ла своя от­дель­ная и до­воль­но-та­ки ве­се­лая жизнь. Как это обыч­но и слу­ча­ет­ся в по­доб­ных дис­по­зи­ци­ях, ди­ри­жер, на­хо­дясь у края бал­кон­ной пли­ты, осту­пил­ся, вы­пал на­ру­жу и вдрызг раз­бил­ся о пол не­фа. На­ход­чи­вый его за­мес­ти­тель мгно­вен­но со­ри­ен­ти­ро­вал­ся, взял на се­бя управ­ле­ние ор­кест­ром и с ог­ром­ным во­оду­шев­ле­ни­ем ак­ком­па­ни­ро­вал па­де­нию быв­ше­го сво­е­го ру­ко­во­ди­те­ля, по­до­брав для ор­кест­ра до­воль­но ост­ро­ум­ный дис­со­нанс­ный ак­корд — и не один! Цер­ковь вздрог­ну­ла, из-за ал­та­ря вы­ско­чи­ли под­х­мыр­ни­ки и мгно­вен­но убра­ли те­ло не­за­дач­ли­во­го ди­ри­же­ра.

Кент и На­дя с вос­тор­гом на­блю­да­ли за этим во всех от­но­ше­ни­ях за­ме­ча­тель­ным пред­став­ле­ни­ем, ко­то­рое им устро­и­ли Кли­рик, Сам­бо и Бал­бей. Осво­бо­див­ши­е­ся под­х­мыр­ни­ки сто­я­ли по­за­ди них у две­рей церк­ви и ожи­да­ли вы­но­са жел­то­го бер­ды­ша с чер­ны­ми по­лос­ка­ми и чер­ной трос­ти с жел­ты­ми по­лос­ка­ми.

Кли­рик жон­гли­ро­вал па­лоч­ка­ми ба­ра­ба­на и от­стре­лял по­след­нюю се­рию, Сам­бо из­влек из флей­ты смеш­ное ржа­ние, Бал­бей по­след­ним ак­кор­дом по­рвал стру­ны сво­ей ба­ла­лай­ки-кон­тра­ба­са — все это озна­ча­ло тор­жест­вен­ное на­ча­ло сва­деб­но­го па­ра­да. Гос­ти не­из­вест­но­го со­ци­аль­но­го про­ис­хож­де­ния бла­го­го­вей­но вы­стро­и­лись вдоль сту­пе­нек, что­бы по­гла­зеть на бо­га­тую свадьбу, они бы­ли взвол­но­ва­ны — у мно­гих в гла­зах сто­я­ли сле­зы уми­ле­ния.

Пер­вой шла Не­ве­с­та. Она бы­ла пре­лест­на и све­ти­лась счасть­ем, Кент по­дал ей ру­ку.

Вен­ча­ю­щи­е­ся на­ча­ли вос­хож­де­ние по сту­пень­кам. Ку­да вос­хож­де­ние? К счаст­ли­вой се­мей­ной жиз­ни, на­вер­ное.

За ни­ми вы­сту­па­ли друж­ки Румб и Ли­на. Их вос­хож­де­ние но­си­ло по­ка но­ми­наль­ный ха­рак­тер.

Сем­над­цать сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы вы­стро­и­лись па­ра­ми, — Ша­ро­дею при­шлось по­дать ру­ку сест­ре Фран­чес­ке, ко­то­рая в этот мо­мент ока­за­лась бы без па­ры, — и дви­ну­лись вслед за Рум­бом и Ли­ной. Гиб­кие ру­ки сес­тер бы­ли пол­ны неж­нос­ти и люб­ви, они на­хо­ди­лись в по­сто­ян­ном дви­же­нии и успе­ва­ли об­лас­кать каж­до­го, кто ока­зы­вал­ся у них на пу­ти.

Вслед за сест­ра­ми по­яви­лись Ся­ва со Шплин­том во фра­ках и до­воль­но не­на­вяз­чи­во оде­тые Мил­фа с Мин­жой, по­том, то­же па­ра­ми, шли со­всем не­зна­ко­мые лю­ди, сре­ди ко­то­рых при­стро­ил­ся и пар­ниш­ка-шо­фер. На па­пер­ти про­цес­сия сде­ла­ла круг, пе­ре­ст­ро­и­лась для вхо­да в цер­ковь. Кли­рик, Сам­бо и Бал­бей от­ло­жи­ли ин­ст­ру­мен­ты, пе­ре­ста­ли кру­жить­ся и воз­гла­ви­ли кор­теж, рас­пе­вая ста­рый хрис­ти­ан­ский хо­рал, вос­хо­дя­щий к эк­зор­цис­ту Пел­лег­ри­но Эр­нет­ти, умев­ше­му, со­глас­но пре­да­нию, ус­та­нав­ли­вать кон­такт с по­тус­то­рон­ним ми­ром и с да­ле­ким прош­лым. Услы­шав мис­ти­чес­кое пе­ние, Ша­ро­дей встре­пе­нул­ся, на не­сколь­ко се­кунд оста­вил сест­ру Фран­чес­ку, из­влек из кар­ма­на сво­их ог­ром­ных шта­нов не­боль­шой де­вайс и не­мед­лен­но вклю­чил его, что­бы на­деж­но за­бло­ки­ро­вать воз­мож­ные прост­ранст­вен­но-вре­мен­ные воз­му­ще­ния, про­ис­хо­дя­щие от му­зы­ки Эр­нет­ти, ко­то­ро­го он с дет­ст­ва не лю­бил и счи­тал наг­лым шар­ла­та­ном, на­жи­ва­ю­щим­ся на не­ве­жест­ве сво­их бла­гон­рав­ных италь­ян­ских со­оте­чест­вен­ни­ков. Но как — вот, что ин­те­рес­но! — эти его пес­но­пе­ния по­па­ли сю­да, на рус­скую поч­ву? Что-то с этой цер­ковью яв­но бы­ло не так.

Пе­ред вхо­дом в храм спра­ва и сле­ва рас­по­ла­га­лись во­ро­та двух тон­не­лей. Там сто­я­ли стек­лян­ные кап­су­лы hyperloop на маг­нит­ной под­вес­ке, ко­то­рые по ско­рост­ной до­ро­ге мог­ли до­ста­вить пас­са­жи­ров в под­зем­ные рас­коп­ки кре­пос­ти Ни­ен­шанц, древ­не­го по­се­ле­ния ви­кин­гов. Кен­та и На­дю раз­ве­ли по сто­ро­нам — они долж­ны бы­ли прой­ти этот об­ряд раз­дель­но. С Кен­том по­са­ди­ли Ли­ну, их ва­го­нет­ка от­бы­ва­ла пер­вой. Им при­стег­ну­ли рем­ни, кап­су­ла рва­ну­лась впе­ред, с гро­хо­том раз­би­ла ста­рин­ные во­ро­та и вле­те­ла в тем­ный тон­нель, в ко­то­ром яв­но улав­ли­вал­ся за­ста­ре­лый за­пах куль­та Де­вы Ма­рии. Во­круг все ши­пе­ло, свис­те­ло, му­зы­ка гре­ме­ла так, что мо­ло­дые лю­ди ни­как не мог­ли ее пе­ре­кри­чать. С двух сто­рон мель­ка­ли вос­со­з­дан­ные сред­не­ве­ко­вые де­ре­вян­ные до­ма, по­строй­ки для со­дер­жа­ния жи­вот­ных и склад­ские по­ме­ще­ния по­се­ле­ний то ли ви­кин­гов, то ли шве­дов, осев­ших в этих мес­тах во вре­ме­на оно.

Ва­го­нет­ка шуст­ро ла­ви­ро­ва­ла, по­во­ра­чи­ва­ясь то впра­во, то вле­во, что­бы увер­нуть­ся от вы­ска­ки­ва­ю­щих из тем­но­ты стро­е­ний. Стек­лян­ный пол тон­не­ля был под­све­чен, сквозь не­го мож­но бы­ло раз­гля­деть про­ржа­вев­шее ме­тал­ли­чес­кое ору­жие, остат­ки кос­тя­ной и гли­ня­ной по­су­ды, пред­ме­ты оби­хо­да, одеж­ду из ко­жи и тка­ни и дру­гие сле­ды жиз­не­де­я­тель­нос­ти су­ро­вых нор­ман­нов. Кое-где меж­ду до­ма­ми бы­ли вид­ны ани­ми­ро­ван­ные му­ля­жи ору­жей­ных мас­те­ров и са­пож­ни­ков за ра­бо­той, а так­же ре­кон­струк­ции во­и­нов в пол­ном во­ору­же­нии и да­же не­боль­шой ко­рабль-драк­кар. Все эти фи­гу­ры дви­га­лись, не­ко­то­рые пер­со­на­жи ре­аль­но жа­ри­ли мя­со на кост­ре и да­же го­во­ри­ли что-то не­по­нят­ное. Кри­ча­ли пе­ту­хи, ржа­ли ло­ша­ди, пах­ло рас­ка­лен­ным же­ле­зом и теп­лым на­во­зом. Ви­кин­ги, шве­ды — ка­кое от­но­ше­ние все это име­ет к церк­ви? Кен­ту го­во­ри­ли, что ар­хи­пи­писк Йё­ня — боль­шой ге­шеф­т­ма­хер, ему, на­вер­ное, вы­год­но бы­ло вклю­чить та­кую по­езд­ку в про­грам­му вен­ча­ния.

Не­ожи­дан­но, в баг­ро­вом мер­ца­ю­щем све­те по­явил­ся пу­га­ю­щий лик ка­ко­го-то не­из­вест­но­го свя­то­го. «Воз­мож­но, это Гри­го­рий Рас­пу­тин», — по­ду­мал Кент. Кто-то ему рас­ска­зы­вал, что Ар­хи­пи­писк Бо­го­слад­кий осо­бо по­чи­та­ет это­го стар­ца. «Свя­той» кру­тил вы­пу­чен­ны­ми гла­за­ми и жут­ко орал пря­мо в ли­цо Кен­ту и Ли­не, ши­ро­ко от­кры­вая рот с ря­дом ло­ма­ных, гни­лых зу­бов. Ли­на не­про­из­воль­но при­жа­лась к Кен­ту. Он по­чувст­во­вал этот осо­бый, ни с чем не срав­ни­мый аро­мат ее во­лос и уже го­тов был осу­щест­вить весь­ма ра­ди­каль­ное встреч­ное дви­же­ние, не­со­вмес­ти­мое с его по­зи­ци­ей БМ-а, но ме­тал­ли­чес­кая тру­ба, раз­де­ля­ю­щая их си­де­ния, пре­боль­но уда­ри­ла ему по ру­кам и та­ким об­ра­зом су­ро­во пре­сек­ла по­ры­вы же­ни­ха, не­санк­ци­о­ни­ро­ван­ные цер­ков­ным рег­ла­мен­том. Пыль­ная па­у­ти­на при­лип­ла ко лбам пас­са­жи­ров, и раз­роз­нен­ные ку­соч­ки мо­литв ста­ли са­ми по се­бе всплы­вать в их па­мя­ти.

По­том они на­ка­ти­лись на Де­ву Ма­рию. Мест­ная ма­дон­на яв­но бы­ла в сго­во­ре с Бо­го­слад­ким и не бла­го­во­ли­ла к жен­щи­нам во­об­ще, в чрес­ла ко­то­рых, по ее мне­нию, про­ник сам Са­та­на, ни­как не мень­ше, со­здав в жен­щи­не свой пре­стол — ма­ги­чес­кую транс­план­та­цию жу­пе­ла блуд­но­го раз­же­ния. Имен­но по этой при­чи­не и на Ли­ну она смот­ре­ла край­не не­при­яз­нен­но. Ли­на яв­но бы­ла для нее по­лу­са­танин­ским су­щест­вом, под­вер­жен­ным ги­по­те­ти­чес­ко­му вли­я­нию вам­пи­ров в слу­чае, если те ког­да-ни­будь по­явят­ся в окрест­нос­тях Пе­тер­бур­га.

Кап­су­ла рез­ко раз­вер­ну­лась, и мо­ло­дые лю­ди пред­ста­ли пе­ред ли­ком Иису­са, осве­щен­ным фи­о­ле­то­вы­ми ульт­ра­фо­на­ря­ми и по­че­му-то то­же край­не не­до­воль­ным — воз­мож­но, не­аде­кват­ным и не­рег­ла­мен­ти­ро­ван­ным по­ве­де­ни­ем сво­ей све­то­нос­ной ма­туш­ки. Кент вспом­нил не­сколь­ко пра­во­слав­ных мо­литв и, что­бы как-то успо­ко­ить пе­ре­пу­ган­ную Ли­ну, про­чел ей це­ли­ком Сим­вол ве­ры.

Кап­су­ла вер­ну­лась ту­да, от­ку­да на­ча­ла свой марш­рут, Кент вы­шел из нее, по­мог Ли­не, а вско­ре из ле­вой ды­ры вы­ско­чи­ла ва­го­нет­ка с На­дей и Рум­бом. Их всех жда­ла боль­шая тол­па, гос­ти слу­ша­ли му­зы­ку и ра­до­ва­лись кра­соч­ной це­ре­мо­нии.

Про­цес­сия втя­ги­ва­лась в две­ри хра­ма. С двух сто­рон от вхо­да сто­я­ли под­х­мыр­ни­ки, вкла­ды­ва­ли в ру­ки вхо­дя­щих го­ря­щие кан­дел­ки, в вос­ке ко­то­рых бы­ли вкрап­ле­ния пес­чи­нок бен­галь­ско­го ог­ня. Над пла­ме­нем под­ни­ма­лась све­тя­ща­я­ся ко­ро­на с име­нем же­ни­ха, если све­ча ока­зы­ва­лась в ру­ке де­вуш­ки, или с име­нем не­ве­с­ты — в ру­ке юно­ши или муж­чи­ны. Те же са­мые под­х­мыр­ни­ки окроп­ля­ли каж­до­го свя­той во­дой, со­про­вож­дая это дейст­во не­внят­ной и не­вы­ра­зи­тель­ной ско­ро­го­вор­кой. Кент с На­дей пы­та­лись пов­то­рить мо­лит­ву, но пов­то­ри­ли так, как смог­ли ее услы­шать:

«Гос­по­ди Бо­же мой, да бу­дет свя­тая во­да Твоя во остав­ле­ние гре­хов мо­их, в про­све­ще­ние ума мо­е­го, в укреп­ле­ние ду­шев­ных и те­лес­ных сил мо­их, во здра­вие ду­ши и те­ла мо­е­го, в по­ко­ре­ние страс­тей и не­мо­щей мо­их по бес­пре­дель­но­му ми­ло­сер­дию Тво­е­му»
 

***

По­явил­ся Хряк в под­ряс­ни­ке и со скуфь­ей на го­ло­ве, сле­дом — Хмырь в сти­ха­ре; они под­пры­ги­ва­ли, под­ска­ки­ва­ли, по­тря­хи­вая цве­та­с­ты­ми оде­я­ни­я­ми, за ни­ми сте­пен­но шел Кли­рик, ко­то­рый вел Ар­хи­пи­пис­ка.

Все вста­ли, а Бо­го­слад­кий сел в бар­хат­ное крес­ло с вы­со­кой спин­кой. Шум пе­ре­дви­га­е­мых по ка­мен­ным пли­там стуль­ев скла­ды­вал­ся в изыс­кан­ную гар­мо­нию. Афо­ня с Бал­бе­ем на­ча­ли «плас­ти­чес­кие мо­лит­вы» — плав­ные син­х­рон­ные при­се­да­ния, раз­ма­хи­ва­ния ру­ка­ми и рас­ка­чи­ва­ния, ко­то­рые ис­пол­ня­лись с од­нов­ре­мен­ным дви­же­ни­ем по кру­гу пе­ред ико­ной Бо­го­ма­те­ри. Их гла­за за­ка­ты­ва­лись, и все при­сут­ст­во­вав­шие по­сте­пен­но впа­да­ли в ка­кое-то по­лу­бе­зум­ное и да­же мож­но ска­зать, экста­ти­чес­кое со­сто­я­ние.

Со сво­е­го крес­ла под­нял­ся Ар­хи­пи­писк. Он на­чал го­во­рить о чем-то не­по­нят­ном. О том, на­при­мер, что ста­рец Гри­го­рий Рас­пу­тин — пред­вест­ник но­вой эпо­хи, бо­го­ро­дич­ный про­рок. Один из са­мых окле­ве­тан­ных лю­дей на зем­ле. Его тай­на до сих пор не от­кры­та ми­ру. На Рас­пу­ти­на вос­ста­ва­ли вра­ги Бо­жии: ма­со­ны, фа­ри­сеи, иудеи, по­ли­ти­ка­ны, жур­на­ли­с­ты, ли­бе­ра­лы, де­мо­кра­ты. Ста­рец лу­чил­ся чис­той це­ло­муд­рен­ной лю­бовью, ему бы­ли от­кры­ты ве­ли­кие тай­ны бу­ду­ще­го.

О том, что на­ка­ну­не ско­ро­го кон­ца све­та был за­клю­чен «Тре­тий За­вет», а имен­но — со Свя­тым Ду­хом, во­пло­щен­ным в Бо­го­ма­те­ри.

А так­же о том, что на зем­ле не удал­ся ни один хрис­ти­ан­ский про­ект — ни че­ло­век, ни цер­ковь, ни го­су­дар­ст­во, ни мо­на­с­тырь, ни храм. За­кли­на­ет он всех при­сут­ст­ву­ю­щих Ду­хом Свя­тым в ли­це Божь­ей Ма­те­ри и Сы­ном Бо­жи­им убе­гать как ог­ня ад­ско­го сис­тем, иерар­хий, док­трин и все­го, но­ся­ще­го дух внеш­не­го объ­еди­не­ния.

Ар­хи­пи­писк кри­чал, впа­дал в ис­те­ри­ку, на­ка­чи­вал се­бя — из глаз его фон­та­ном ли­лись сле­зы. По­том он не­ожи­дан­но за­мол­чал и про­из­нес впол­не де­ло­вым то­ном: «Вы­клю­чи­те-же, на­ко­нец, кон­ди­ци­о­нер» и опять на­чал пла­кать. Вновь за­мол­чал, со­вер­шен­но спо­кой­но дал ко­му-то ука­за­ние: «Ото­двинь­те вен­ти­ля­тор на двад­цать сан­ти­мет­ров» — и вновь «вклю­чил» сле­зы.

На­чал­ся спек­такль («мис­те­рия», или «ми­ракль»). Под ог­лу­ши­тель­ные зву­ки элек­тро­ор­га­на свя­щен­но­с­лу­жи­те­ли с мик­ро­фо­на­ми мно­го­крат­но вы­во­ди­ли од­ну и ту же фра­зу, про­слав­ля­ю­щую Бо­го­ро­ди­цу. Все пус­ти­лись в пляс, иг­ра­ли в «ру­че­ек».

Кли­рик, Афо­ня и Бал­бей во гла­ве с Ар­хи­пи­пис­ком вы­со­ко под­пры­ги­ва­ли, пе­ли. Под зву­ки «Бо­же, ца­ря хра­ни» под­х­мыр­ни­ки раз­ма­хи­ва­ли зна­ме­на­ми с цар­ской сим­во­ли­кой и над­писью «Но­вая свя­тая Русь». Все участ­ни­ки дейст­ва с при­вле­че­ни­ем сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы де­ла­ли не­по­нят­ные же­с­ты ру­ка­ми, — «вы­пра­с­ты­ва­ли ру­ки го­ре» — то­же пры­га­ли и пля­са­ли, во­ди­ли хо­ро­во­ды, до­во­дя се­бя до ис­ступ­ле­ния.

Вне­зап­но му­зы­ка пре­кра­ти­лась. Кли­рик опус­тил­ся на ко­ле­ни пе­ред ал­та­рем и триж­ды уда­рил­ся го­ло­вой о кам­ни по­ла. Афо­ня на­пра­вил­ся к Кен­ту и На­де и отвел их на по­ло­жен­ное мес­то, а Бал­бей тем вре­ме­нем вы­стро­ил сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы по обе сто­ро­ны ал­та­ря. В церк­ви на­сту­пи­ла ти­ши­на, гос­ти за­та­и­ли ды­ха­ние.

Ог­ром­ные люст­ры бро­са­ли лу­чи на вся­кие по­зо­ло­чен­ные пред­ме­ты, и ве­се­лые зай­чи­ки раз­ле­та­лись в раз­ные сто­ро­ны, не про­яв­ляя ни ма­лей­ше­го ува­же­ния к тор­жест­вен­ной про­це­ду­ре. На­ма­ле­ван­ные на сте­нах ши­ро­чен­ные жел­тые и чер­ные по­ло­сы при­да­ва­ли церк­ви вид как бы из­нут­ри брюш­ка ис­по­лин­ской осы.

В по­ме­ще­ние хра­ма про­ник­ли об­ла­ка, ко­то­рые при­нес­ли с со­бой за­па­хи гор­ных трав и син­те­ти­чес­ко­го про­грес­са круп­но­го го­ро­да. Об­ла­ка, слов­но ог­ром­ное оде­я­ло, на­кап­ли­ва­ли под сво­им брю­хом теп­ло, и все чувст­во­ва­ли, как их об­во­ла­ки­ва­ет бла­го­душ­ная, уми­ротво­ря­ю­щая ат­мо­сфе­ра это­го не­за­у­ряд­но­го со­бы­тия.

Где-то там, над об­ла­ка­ми му­зы­кан­ты на­ча­ли не­яс­ное пес­но­пе­ние.

Кент и На­дя сто­я­ли ко­ле­ня­ми на двух по­ду­шеч­ках пе­ред ал­та­рем и, взяв­шись за ру­ки, жда­ли.

Кли­рик ко­пал­ся в ка­ких-то сво­их фо­ли­ан­тах — он ни­как не мог най­ти то, что ему тре­бо­ва­лось, по­то­му что все вре­мя смот­рел на не­вес­ту. Ему слиш­ком нра­ви­лось ее платье — вер­нее то, что про­све­чи­ва­ло сквозь ткань платья. На­ко­нец, он отыс­кал нуж­ную стра­ни­цу, вы­пря­мил­ся и дал му­зы­кан­там знак на­чи­нать увер­тю­ру.

Кли­рик на­брал в грудь воз­ду­ха и за­тя­нул ри­ту­аль­ную псал­тыр­ню, ему ак­ком­па­ни­ро­ва­ли тру­бы, клар­не­ты и го­бои, до­воль­но пис­кля­во иг­рав­шие в уни­сон в са­мом верх­нем ре­гист­ре. Уто­мив­ший­ся от пля­сок и пес­но­пе­ний Ар­хи­пи­писк слад­ко спал, воз­ло­жив ру­ки на жезл. Он был твер­до уве­рен, что его раз­бу­дят, ког­да бу­дет его вы­ход.

Увер­тю­ра и псал­тыр­ня бы­ли на­пи­са­ны на те­мы клас­си­чес­ких бар­дов­ских ме­ло­дий вре­мен шес­ти­де­ся­тых. Для вен­ча­ния Кент за­ка­зал ис­пол­не­ние окуд­жав­ской аран­жи­ров­ки ста­рой, хо­ро­шо из­вест­ной ме­ло­дии: «На­деж­да, я вер­нусь тог­да, ког­да тру­бач от­бой сыг­ра­ет...»

Пе­ред Кен­том на сте­не рас­по­ло­жил­ся Иисус на боль­шом чер­ном крес­те с жел­ты­ми по­ло­са­ми. Оче­вид­но, он то­же был счаст­лив тем, что ока­зал­ся в чис­ле при­гла­шен­ных, и по­то­му на­блю­дал за всем с ог­ром­ным ин­те­ре­сом. Кент дер­жал На­дю за ру­ку и рас­се­я­но улы­бал­ся Иису­су.

Же­них не­мно­го ус­тал. Це­ре­мо­ния обо­шлась так до­ро­го, поч­ти в це­лую кон­гру­энт­ку, и, сла­ва Гос­по­ду, она уда­лась.

Ал­тарь уто­пал в цве­тах. Кен­ту нра­ви­лась му­зы­ка, ко­то­рую иг­ра­ли. К не­му по­до­шел Кли­рик, и по­че­му-то имен­но в этот мо­мент Кент узнал ме­ло­дию. Он ти­хо за­крыл гла­за, чуть на­кло­нил­ся впе­ред и про­из­нес: «Да», На­дя то­же ска­за­ла «да». Кли­рик кис­точ­кой с тер­пен­тин­ным мас­лом на­нес им крес­ти­ки на лоб и со­еди­нил ру­ки.

Ор­кестр за­иг­рал гром­че, и Ар­хи­пи­писк встал для сло­во­блу­де­ния.

Он го­во­рил на но­во­язе собст­вен­но­го со­чи­не­ния — о мо­ло­де­жи, о пра­вед­ной жиз­ни, о люб­ви, о се­мей­ном счастье, но по­че­му-то лек­си­кон его ре­чи был до­воль­но не­при­ят­ным. По­сто­ян­но слы­ша­лись не­из­вест­но к ко­му от­но­сив­ши­е­ся сло­во­со­че­та­ния: «суб­ли­ми­ро­ван­ная по­хоть», «аст­раль­ный блуд», «про­бо­ден­ное сло­во, про­бо­ден­ная со­весть», «блуд­ный флю­ид», «ра­не­ный, при­гол­гоф­ский слух», «про­бо­ден­ное, об­ре­зан­ное серд­це», «окра­ды­ва­ние», «ме­до­то­чи­вая Псал­тыр­ня», «ро­до­вой по­ток»... Мо­ло­дых об­вен­ча­ли, и ни­кто уже не об­ра­щал вни­ма­ния на бес­но­ва­то­го Йёню. Тще­слав­ный Ар­хи­пи­писк жил собст­вен­ной жизнью, а мир про­дол­жал свое дви­же­ние впе­ред, со­вер­шен­но не­за­ви­си­мо от не­го.

Хмырь про­скольз­нул меж­ду ря­да­ми лю­дей и уда­рил пал­кой по паль­цам Рум­бу, ко­то­рый, вмес­то то­го что­бы слу­шать вы­со­кие от­кро­ве­ния Ар­хи­пи­пис­ка, от­крыл свою мерз­кую мир­скую кни­гу.

​

​

***

​

Ар­хи­пи­писк от­был — и сла­ва Бо­гу! Кент и На­дя ока­за­лись в цент­ре за­ла, все под­хо­ди­ли к ним — од­ни по­жи­ма­ли ру­ки, дру­гие, на­обо­рот, — от­ча­ян­но ру­га­ли, вся­чес­ки оскорб­ля­ли и ки­да­лись в них гни­лы­ми по­ми­до­ра­ми — на счастье, на­вер­ное. На­хо­ди­лись и та­кие, кто да­вал им до­ста­точ­но под­роб­ные и весь­ма про­фес­си­о­наль­ные со­ве­ты от­но­си­тель­но пред­сто­я­щей но­чи. Ка­кой-то бла­гон­рав­ный тор­го­вец пред­ло­жил в ка­чест­ве на­гляд­но­го по­со­бия со­всем не­до­ро­гие, но весь­ма вы­со­ко­го ка­чест­ва от­крыт­ки. Нет, вы не по­ду­май­те, это со­всем не пор­но, прос­то го­ря­чая эро­ти­ка — а ка­кая долж­на быть эро­ти­ка, если столь оча­ро­ва­тель­ные мо­ло­дые лю­ди яв­но же­нят­ся по люб­ви, а не по рас­че­ту?

Они вне­зап­но по­чувст­во­ва­ли, до че­го ус­та­ли.

Все еще иг­ра­ла му­зы­ка, мно­гие тан­це­ва­ли, под­х­мыр­ни­ки и дру­гие служ­ки раз­но­си­ли сор­бет на свя­той во­де и мо­ро­жен­ное на мо­ло­ке при­ча­щен­ных мест­ных ко­ров хо­ро­шо про­ве­рен­но­го сла­во­прав­ну­то­го про­ис­хож­де­ния. Меж гос­тей взад и впе­ред сно­ва­ли во­лон­те­ры с бейд­жи­ка­ми на гру­ди. У пар­ней на бейд­жи­ке бы­ло про­пи­са­но не­по­нят­ное сло­во «иеро­дур», у де­ву­шек — чуть бо­лее по­нят­ное — «иеро­дур­ка». Во­лон­те­ры пред­ла­га­ли поч­ти без­ал­ко­голь­ные про­хла­ди­тель­ные на­пит­ки с ма­лень­ки­ми иеро­дур­ски­ми сэнд­ви­ча­ми с ры­бой. Су­дя по то­му, как их трес­ка­ли, это, ко­неч­но же, бы­ли сэнд­ви­чи с трес­кой. Бы­ли и та­кие, кто не трес­кал, а ско­рее сай­рил — их бу­тер­бро­ды, ви­ди­мо, бы­ли с ай­ром или с ры­бой дру­го­го ви­да.

Офи­ци­ант, раз­но­сив­ший сэнд­ви­чи, пред­ло­жил рыб­ные иеро­дур­чи­ки Мин­же, та с кис­лым ви­дом от­ка­за­лась. За­ме­тив ее от­каз, к ним под­ка­тил бой­кий кор­рес­пон­ден­тик с мик­ро­фо­ном и спро­сил, не­уже­ли ей не нра­вит­ся столь за­ме­ча­тель­ное тор­жест­во?

— На ут­рен­ней зорь­ке — бо­га­тый улов из сар­дин — ве­селье и празд­ник! В оке­а­не устро­ят по­мин­ки по ты­ся­чам ры­бок по­гиб­шим! — от­ве­ти­ла Мин­жа и за­пла­ка­ла.

Кли­рик был уже в сво­ей по­всед­нев­ной одеж­де с ог­ром­ной ды­рой на зад­ни­це. Он со­би­рал­ся ку­пить се­бе но­вую ря­су с не­ма­лой вы­руч­ки за эту свадьбу. В до­пол­не­ние к это­му он рас­счи­ты­вал по­лу­чить от «Three line» опла­ту за ис­поль­зо­ва­ние их фир­мен­ной жел­то-чер­ной по­лос­ки в ка­чест­ве рек­ла­мы кон­цер­на. Хря­ку с Хмы­рем он ска­зал, что это вы­со­кая по­ли­ти­ка и до­го­во­рен­ность Ар­хи­пи­пис­ка со зна­ме­ни­тым кон­цер­ном, на са­мом же де­ле бла­жен­ный Йё­ня да­же не до­га­ды­вал­ся о рек­ла­ме кон­цер­на, а жел­то-чер­ной рас­крас­ки церк­ви прос­то не за­ме­тил. Так что это был лич­ный риск Кли­ри­ка и, сле­до­ва­тель­но, его лич­ный за­ра­бо­ток.

День про­жит не зря. В при­да­чу он толь­ко что об­ма­нул в рас­че­тах ор­кест­ран­тов, что собст­вен­но, он про­де­лы­вал вся­кий раз, и к то­му же от­ка­зал­ся вы­пла­тить го­но­рар на­след­ни­кам ди­ри­же­ра, по­сколь­ку по­след­ний имел не­счастье от­ки­нуть­ся еще до на­ча­ла це­ре­мо­нии.

Афо­не с Бал­бе­ем по­ру­чи­ли раз­деть сес­тер ма­те­ри Те­ре­зы. Хмырь за­вел де­во­чек в со­су­дох­ра­ни­ли­ще и взял ис­клю­чи­тель­но на се­бя до­воль­но не­лег­кие тру­ды по их раз­об­ла­че­нию. К счастью, сест­ра Фран­чес­ка бы­ла бла­го­склон­на к не­вин­ным за­ба­вам сво­их вос­пи­тан­ниц с мо­ло­дым ал­тар­ни­ком, да и са­ма как бы не­взна­чай по­зво­ли­ла ему не­ма­ло мир­ских воль­нос­тей, от­да­вая долж­ное не­ко­то­рым его вне­цер­ков­ным, но впол­не вну­ши­тель­ным и га­ба­рит­ным добро­де­те­лям. Афо­ня же меж тем, на­сви­с­ты­вая ве­се­лые пес­ни, скла­ды­вал и уби­рал в риз­ни­цу сня­тые с сес­тер кос­тю­мы ма­лень­ких ле­бе­дей, раз­мыш­ляя о том, как бы по­ско­рее вер­нуть­ся до­мой и ока­зать­ся в объ­я­ти­ях сво­ей теп­лой, ро­зо­во­те­лой же­нуш­ки.

Оба под­х­мыр­ни­ка, ра­бо­тав­шие в церк­ви по со­вмес­ти­тельст­ву, дав­но ушли. Гру­зо­вик с ма­ля­ра­ми ожи­дал сна­ру­жи сиг­на­ла от Кли­ри­ка. Днем ра­бо­чие окра­ши­ва­ли не­фы церк­ви, те­перь они го­то­ви­лись со­скоб­лить жел­тую и чер­ную крас­ки и, что­бы крас­ки не про­па­да­ли, по­ста­рать­ся за­пих­нуть их об­рат­но в ма­лень­кие стек­лян­ные гор­шоч­ки.

Ли­не и Рум­бу, сто­я­щим ря­дом с Кен­том и На­дей, то­же по­жи­ма­ли ру­ки.

По­до­шел Ша­ро­дей. Он ска­зал, что же­ла­ет мо­ло­дым счастья и очень рад за них. Но, к со­жа­ле­нию, Кент еще не ре­шил всех сво­их про­блем, и ему, Ша­ро­дею, ка­жет­ся, что мо­ло­дых ждет впе­ре­ди не­ма­ло но­вых ис­пы­та­ний. Кент был на­стро­ен бла­го­душ­но. Он знал, что на­до ус­та­ка­ни­вать от­но­ше­ния с па­ца­на­ми, с мен­тов­кой, по­лу­чить ДУ­Лы (до­ку­мен­ты, удос­то­ве­ря­ю­щие лич­ность), офор­мить в собст­вен­ность жил­пло­щадь эт­се­те­ра, эт­се­те­ра. Он го­тов это все сде­лать. И те­перь ему бу­дет лег­че, по­то­му что он не один. Ша­ро­дей пре­дуп­ре­дил, что от­че­ты о са­мой ши­кар­ной свадьбе го­да се­год­ня же по­явят­ся в СМИ, по­это­му мен­ты и брат­ва на­вер­ня­ка за­ин­те­ре­су­ют­ся вто­рым рож­де­ни­ем Юр­ки Раз­де­ва­ло­ва, не­ког­да гре­мев­ше­го как в де­ло­вых, так и в кри­ми­наль­ных кру­гах. Кент за­ве­рил дру­га, что он го­тов к но­вым вы­зо­вам, бу­дет бо­роть­ся за свое и На­ди­но счастье, и пусть Ша­ро­дей не бес­по­ко­ит­ся — все бу­дет от­лич­но. «Ну, смот­ри­те!» — про­из­нес Ша­ро­дей, теп­ло по­про­щал­ся с мо­ло­до­же­на­ми, вы­звал бес­пи­лот­ный квад­ро­ко­п­тер-так­си и уле­тел в свое Мош­ка­ро­во.

Ся­ва, мок­рый от вол­не­ния, но­сил­ся меж ко­лонн не­фа — ку­да-то со­вер­шен­но не­ожи­дан­но про­пал Шплинт, толь­ко что был здесь! И ни­ко­го из цер­ков­ных слу­жек — ка­кое без­об­ра­зие, ка­кие без­от­вет­ст­вен­ность и раз­гиль­дяйст­во! Они еще не зна­ют, с кем они свя­за­лись — с без пя­ти ми­нут де­пу­та­том Гос­ДУ­Пы! Им это так прос­то не сой­дет с рук!

На­ко­нец, от­ку­да-то сбо­ку вы­ныр­ну­ла от­ре­шен­ная фи­гу­ра Шплин­та. Пид­жак фра­ка, брю­ки и гал­стук-ба­боч­ка бы­ли оде­ты на­обо­рот, за­дом на­пе­ред — ви­ди­мо, что­бы удоб­ней бы­ло вос­поль­зо­вать­ся ши­рин­кой в слу­чае че­го. Вы­хо­дя­щий из бе­ре­гов жи­лет цве­та ко­ко­са с мо­ло­ком оду­ван­чи­ков был те­перь у не­го со сто­ро­ны спи­ны, а до­ро­гие пу­го­ви­цы жи­ле­та из га­ла­ли­та без­во­ло­сой аль­па­ки бы­ли час­тич­но рас­стег­ну­ты, час­тич­но обо­рва­ны и утра­че­ны. За­пон­ки из лю­ци­та с объ­ем­ны­ми изо­бра­же­ни­я­ми Приа­па на ру­ка­вах со­роч­ки бы­ли рас­стег­ну­ты — так же, как и ре­мень брюк. Из-за ко­лон­ны роб­ко вы­гля­ды­ва­ло ху­день­кое ли­чи­ко Мин­жы с весь­ма по­тре­пан­ной при­чес­кой.

— Из­вра­ще­нец, блуд­ник, раз­врат­ник, па­ти­кер, по­тас­кун, мен­тов­ский по­хот­ли­вец! — виз­гли­во кри­чал Ся­ва, но вид­но бы­ло, что ему ста­ло не­мно­го лег­че и по боль­шо­му сче­ту от­лег­ло от ду­ши.

— Мне ее жал­ко ста­ло — та­кая ху­дыш­ка, — про­из­нес Шплинт, и на его гла­зах по­яви­лись слёзы.

Ся­ва в вос­пи­та­тель­ных це­лях до­воль­но боль­но ущип­нул про­ви­нив­ше­го­ся за ляж­ку и пос­ле это­го со­всем успо­ко­ил­ся.

Из по­тай­ной две­ри в сте­не вы­шел Кли­рик. Он то­же был не­мно­го раст­ре­пан и очень силь­но рас­те­рян. Вот что зна­чит под­да­вать­ся зем­ным со­блаз­нам, да еще в род­ных сте­нах собст­вен­ной ма­те­ри-церк­ви! Учил же пре­по­доб­ный Йё­ня, что имен­но там, в этом укром­ном угол­ке жен­ско­го те­ла воз­двиг свой тай­ный пре­стол Са­та­на, ма­ги­чес­ки транс­фор­ми­ро­вав в эти при­тя­га­тель­ные жен­ские ор­га­ны жу­пел блуд­но­го раз-жже­ния! Учил, а он, глу­пый Кли­рик, не по­слу­шал его, и что те­перь? Сам же и от­дал, сво­и­ми собст­вен­ны­ми ру­ка­ми вру­чил это­му при­тя­га­тель­но­му вам­пи­ри­чес­ко­му су­щест­ву по­ло­ви­ну се­год­няш­ней вы­руч­ки. Она от­ка­зы­ва­лась, он взял да и упро­сил, пла­кал, го­во­рил, что по­чтет за счастье, по­то­му что очень уж она по­хо­жа на его ма­му — так он по­ду­мал в тот мо­мент, ког­да Мил­фа его об­ни­ма­ла. Все ведь хо­тел от­дать, а эта бла­го­род­ная жен­щи­на — ни за что, со­гла­си­лась толь­ко на по­ло­ви­ну. Хоть так... Все рав­но — про­щай но­вая ря­са. Что ря­са — как он те­перь от­чи­та­ет­ся за день­ги пе­ред Ар­хи­пи­пис­ком? Йё­ня ведь толь­ко с ви­ду мяг­ко­те­лый, он не прос­тит об­ма­на — пе­ре­ве­дет в ал­тар­ни­ки как Хмы­ря, а то и с бал­ко­на сбро­сит. Ни­че­го, мно­гое еще мож­но по­пра­вить. Он ведь не пол­ностью рас­счи­тал­ся с ор­кест­ром, да и не бу­дет те­перь, а Хряк с Хмы­рем во­об­ще обой­дут­ся без зар­пла­ты — и так учас­тие в празд­ни­ке слиш­ком боль­шая честь для них.

По­жать ру­ки мо­ло­до­же­нам по­до­шли Ся­ва и уже пол­ностью при­вед­ший се­бя в по­ря­док Шплинт. По­том из-за ко­лон­ны по­яви­лась па­ра очень при­стой­но­го ви­да ба­ры­шень, — Мил­фа и Мин­жа — ну уж ни­как не ска­жешь о них, что это да­мы по­ни­жен­ной со­ци­аль­ной от­вет­ст­вен­нос­ти! Они то­же поздра­ви­ли мо­ло­дых и от­кла­ня­лись.

Те­перь оста­ва­лись лишь са­мые близ­кие друзья Кен­та и На­ди, — Румб, Ли­на, сест­ры ма­те­ри Те­ре­зы, юно­ша-во­ди­тель и еще не­сколь­ко че­ло­век — они долж­ны бы­ли прий­ти на днев­ной при­ем. Взгля­нув по­след­ний раз на укра­шен­ный цве­та­ми ал­тарь, все вы­шли из церк­ви и по­чувст­во­ва­ли, как све­жий, еще до­воль­но хо­лод­ный воз­дух уда­рил в их раз­го­ря­чен­ные ли­ца. Мо­ло­до­же­ны, па­ра их бли­жай­ших дру­зей и во­ди­тель по­спе­ши­ли спус­тить­ся по лест­ни­це и за­брать­ся в теп­лую ма­ши­ну.

Осталь­ные, стол­пив­шись на па­пер­ти, на­блю­да­ли за отъ­ез­дом му­зы­кан­тов, их уво­зи­ли в тю­рем­ной ма­ши­не, по­сколь­ку Кли­рик во­об­ще не рас­счи­тал­ся с ни­ми, и за му­зы­кан­та­ми при­еха­ли су­деб­ные ис­пол­ни­те­ли — их долж­ны бы­ли от­пра­вить в дол­го­вую яму или что там те­перь есть в со­вре­мен­ной пе­ни­тен­ци­ар­ной сис­те­ме? В ма­ши­ну на­би­ли всех этих злост­ных долж­ни­ков — игол­ку не­ку­да во­ткнуть! Из чувст­ва спра­вед­ли­во­го про­те­с­та тру­ба­чи на­туж­но ду­ли в свои тру­бы, а скри­па­чи ка­ря­ба­ли смыч­ка­ми стру­ны, про­из­во­дя тем са­мым не­ве­ро­ят­но омер­зи­тель­ный шум.
 

***

До­воль­но вы­со­кая ком­на­та Кен­та осве­ща­лась сна­ру­жи ог­ром­ны­ми ок­на­ми от по­ла до по­тол­ка, рас­по­ло­жен­ны­ми в про­емах двух про­ти­во­по­лож­ных стен — со сто­ро­ны Ка­ва­лер­гард­ской и со сто­ро­ны дво­ро­во­го скве­ра. Пол по­кры­вал свет­лый ков­ро­лин с вы­со­ким вор­сом, а сте­ны бы­ли оби­ты ис­кус­ст­вен­ной ко­жей чер­но­го кар­ли­ко­во­го но­со­ро­га, по­кры­той га­но­и­но­вой эмалью мис­си­сип­ско­го пан­цыр­ни­ка.

Кро­вать сто­я­ла в цент­ре, по уг­лам — удоб­ные крес­ла, кни­ги, фо­то­гра­фии их вен­ча­ния и боль­шой фо­то­порт­рет Ша­ро­дея.

Кент еще спал. На­дя толь­ко про­сну­лась, она си­де­ла по­сре­ди­не по­сте­ли и с удо­вольст­ви­ем раз­гля­ды­ва­ла спя­ще­го. Как стран­но, со­всем не­дав­но они еще не бы­ли зна­ко­мы, а те­перь этот кра­си­вый юно­ша — ее муж. И ей ка­жет­ся, что они всег­да бы­ли вмес­те.

С раст­ре­пан­ны­ми во­ло­са­ми, без ма­ки­я­жа, На­дя ка­за­лась еще мо­ло­же — со­всем де­воч­ка! На кро­ва­ти оста­лась толь­ко лишь про­с­ты­ня, все осталь­ное раз­ле­те­лось по раз­ным уг­лам ком­на­ты, хо­ро­шо про­гре­той фрак­таль­ны­ми ин­фрак­рас­ны­ми кон­век­то­ра­ми. На­дя под­тя­ну­ла ко­ле­ни к под­бо­род­ку, по-дет­ски про­тер­ла ку­лач­ка­ми гла­за, по­тя­ну­лась и вновь опро­ки­ну­лась на­зад, по­душ­ка по­слуш­но изо­гну­лась под ее го­ло­вой.

Кент ле­жал вниз ли­цом, об­хва­тив ру­ка­ми ва­лик, и по-мла­ден­чес­ки пус­кал слю­ни. На­дя за­сме­я­лась, вста­ла на ко­ле­ни и встрях­ну­ла его. Он про­снул­ся, не­мно­го при­под­нял­ся над по­стелью, и, не под­ни­мая век, об­нял ее. Она охот­но сми­ри­лась с этим по­ры­вом, не­на­вяз­чи­во на­прав­ляя его по­це­луи в из­бран­ные ме­с­та. Ее мин­даль­ная ко­жа бы­ла не­при­лич­но вкус­на, как бра­зиль­ская фей­жо­ада или, на­при­мер, слад­чай­ший ин­до­не­зий­ский мар­та­бак.

На кро­вать, цеп­ля­ясь ко­гот­ка­ми за про­с­ты­ню, лов­ко за­бра­лась Лю­си. Сво­им по­яв­ле­ни­ем она на­пом­ни­ла, что мо­ло­дые со­би­ра­лись се­год­ня про­ка­тить­ся, и ав­то­мо­биль уже при­был.

Из не­бы­тия всплы­ла мысль о за­пла­ни­ро­ван­ной про­гул­ке, и они бук­валь­но вы­прыг­ну­ли из по­сте­ли.

Ящер­ка вос­поль­зо­ва­лась мо­мен­том и, по­ка мо­ло­до­же­ны пы­та­лись со­об­ра­зить, что же те­перь им сле­до­ва­ло бы сде­лать, за­лез­ла в по­да­роч­ную ко­роб­ку, ко­то­рая ва­ля­лась у из­го­ловья кро­ва­ти, и от­хва­ти­ла ку­сок гут­та­пер­че­во­го же­ва­тель­но­го ара­хи­са.

На­до бы умыть­ся, одеть­ся и пой­ти на кух­ню зав­тра­кать — с че­го же луч­ше на­чать? Ящер­ка тем вре­ме­нем дви­ну­лась на кух­ню за­ра­нее, — это бы­ло для нее са­мым ин­те­рес­ным про­дол­же­ни­ем — но тем не ме­нее оста­но­ви­лась в ко­ри­до­ре. Ей хо­те­лось по­нять, по­че­му оба солн­ца све­тят там не столь яр­ко, как обыч­но, а в слу­чае че­го — еще и устро­ить им вы­во­лоч­ку.

— Ну как, — спро­сил Кент, — хо­ро­шо ли те­бе спа­лось, моя ра­дость?

— Очень хо­ро­шо, — ска­за­ла На­дя и по­ва­ли­лась на стул, так как с тру­дом дер­жа­лась на но­гах. — А те­бе?

Кент по­скольз­нул­ся и сел на пол, не де­лая по­пы­ток вер­нуть­ся в ис­ход­ное по­ло­же­ние.

— Да­вай от­ка­жем­ся от по­езд­ки. Я пред­по­чел бы се­год­ня по­быть с то­бой до­ма.

На­дя не воз­ра­жа­ла. Она с тру­дом до­тя­ну­лась до ок­на и зна­ка­ми по­ка­за­ла во­ди­те­лю, что он сво­бо­ден. Кент до­полз до края кро­ва­ти и пе­ре­ка­тил­ся на по­стель.

— Не хо­те­лось бы сей­час мчать­ся на кух­ню и добро­по­ря­доч­но за­ни­мать­ся при­го­тов­ле­ни­ем зав­тра­ка, буд­то мы с то­бой уже древ­ние-пред­рев­ние ста­ри­ки, — до­ба­вил Кент. — На мой взгляд, есть ве­щи и по­ин­те­рес­ней.

— Зав­трак боль­ше не на­до бу­дет го­то­вить, — от­ве­ти­ла ему На­дя и то­же пе­ре­бра­лась на кро­вать. — Впро­чем, как и обед. Я ку­пи­ла ав­то­ма­ти­зи­ро­ван­ную мо­ле­ку­ляр­ную кух­ню. Не рас­ска­зы­ва­ла? Ну, из­ви­ни, ми­лый... Она за­прав­ля­ет­ся карт­рид­жем, в ко­то­ром есть все — ато­мар­ные уг­ле­род, крем­ний, фос­фор, се­ра и дру­гие при­род­ные ве­щест­ва, кис­ло­род и во­до­род в рас­тво­рен­ном ви­де — это­го до­ста­точ­но. На краю каж­дой чаш­ки или та­рел­ки есть спе­ци­аль­ное по­ле — touch-cup или touch-table. Это как в ком­пью­те­ре — про­во­дишь по­иск блю­да или на­пит­ка, на­жи­ма­ешь enter, и в пре­де­лах па­ры ми­нут твой за­каз син­те­зи­ро­ван и ле­жит на блю­де в го­ря­чем ви­де или на­лит в чаш­ку.

На­дя ми­ну­ту по­раз­мыш­ля­ла, под­ня­ла го­ло­ву и не­ожи­дан­но спро­си­ла:

— По­слу­шай, до­ро­гой, не­уже­ли те­бе сию ми­ну­ту не­пре­мен­но на­до ид­ти зав­тра­кать?

— А что ты со­би­ра­ешь­ся сей­час де­лать, моя не­срав­нен­ная Эл­пис? — спро­сил Кент.

— Це­ло­вать­ся, — от­ве­ти­ла На­дя.

— Убе­ди­тель­но! А по­том?

— По­том, — меч­та­тель­но ска­за­ла де­вуш­ка. — По­че­му ты хо­чешь, что­бы я обя­за­тель­но про­из­но­си­ла та­кое вслух? Это ведь не осо­бо при­лич­но.

— При­ми­те мой без­ого­во­роч­ный аг­ре­ман, су­да­ры­ня — ска­зал Кент. — Ну, а пос­ле?

— Пос­ле это­го, — про­из­нес­ла На­дя, — как раз по­ра бу­дет и ото­бе­дать, и нам очень да­же при­го­дит­ся чу­дес­ная кух­ня-ав­то­мат. Об­ни­ми ме­ня. Что-то мне хо­лод­но.

— Здесь теп­ло, — от­ве­тил Кент.

— Ты прав, — ска­за­ла при­жи­ма­ясь к не­му На­дя, — но мне по­че­му-то зяб­ко. По­том... По­том я на­пи­шу ма­ме Лю­се пись­мо. На­пи­шу, что встре­ти­ла те­бя, что ты сде­лал мне пред­ло­же­ние, а я взя­ла и со­гла­си­лась — и те­перь очень счаст­ли­ва! Ну и что же, что ее нет, пусть она зна­ет, пусть она то­же за нас по­ра­ду­ет­ся.

В ком­на­ту — как всег­да, с двух сто­рон — не­яс­ной по­зо­ло­той во­шли два солн­ца.