Отдел Юмора

Сергей Чилая

​

Дора, Дора, памидора…

​

Ни­же пред­став­лен от­ры­вок из ро­ма­на «До­ра, До­ра, па­ми­до­ра…» (От­та­ва: Accent Graphics Communication, 2017) про учё­ных и по­сто­яль­цев Крем­ля. Кни­га по­свя­ще­на внуч­ке Эм­ме в под­ра­жа­ние Роб­би Уиль­ям­су, ко­то­рый со­чи­нил и ис­пол­нил хит Motherfucker в честь сво­е­го го­до­ва­ло­го сы­на. Успо­ка­ива­ет, что ме­ня уже не бу­дет в жи­вых, в от­ли­чие от зна­ме­ни­то­го ан­гли­ча­ни­на, ког­да внуч­ка вы­рас­тет и на­учит­ся чи­тать…

«Толь­ко в убор­ную и сра­зу же воз­вра­щай­ся».

И. Брод­ский

— Она — иде­аль­ная жерт­ва, — ска­за­ла я. — В труд­ную ми­ну­ту жерт­вен­ность при­дёт ей на вы­руч­ку.

Взят­ку Ки­рилл от­мёл с по­ро­га:

— Слиш­ком мно­гое по­став­ле­но на кар­ту. Если прос­то­го урю­пин­ско­го мо­на­ха хо­тят вы­вез­ти в Шта­ты, зна­чит, они счи­та­ют, что Илю­ша Зве­рин мо­жет быть од­ним из но­си­те­лей дру­гой во­ды.

— Кто ещё мо­жет быть но­си­те­лем? — спро­си­ла я. — Если все фи­гу­ран­ты, имев­шие до­ступ к Из­де­лию, уби­ты.

— Уби­ты все, кро­ме те­бя.

— Зна­чит, я, дет­до­мов­ская му­дач­ка, и есть единст­вен­ный но­си­тель?!

— Вы­хо­дит, единст­вен­ный.

— За­чем тог­да ва­шей служ­бе вы­пы­ты­вать у бед­но­го пси­ха, где спря­та­на дру­гая во­да?

— Служ­ба у нас та­кая… ро­ди­ну за­щи­щать, — улыб­нул­ся Ки­рилл, но во­прос со сто­ла не убрал.

— Отец Сер­гий го­во­рил, что мо­нах хо­дит в тво­их друзь­ях.

— Хо­дит.

— И ты го­тов бро­сить его на льди­не, как бро­си­ли те­бя, ког­да спа­са­ли че­люс­кин­цев?

— В на­шей пе­соч­ни­це счи­та­ет­ся дур­ным то­ном со­вер­шать бла­го­род­ные по­ступ­ки без при­ка­за, — Ки­рилл сно­ва улы­бал­ся. — Хо­тя те­перь это не име­ет зна­че­ния. Пусть твой жерт­вен­ный пе­ре­воз­чик по­лу­ча­ет со­гла­сие на вы­воз. Я что-ни­будь при­ду­маю. Толь­ко мень­ше все­го хо­чу, что­бы он уез­жал…

Даль­ней­шие со­бы­тия раз­ви­ва­лись так стре­ми­тель­но, что мои мыс­ли­тель­ные спо­соб­нос­ти да­ва­ли сбои и луч­ше все­го за­по­ми­на­ли не­нуж­ное.

Глав­ный врач урю­пин­ской пси­хуш­ки со­гла­сил­ся на пе­ре­вод боль­но­го в сто­лич­ный ин­сти­тут, по­лу­чив не­ма­лую сум­му в ва­лю­те. За­бро­ни­ро­вав би­ле­ты на са­мо­лёт, Ма­ри­ан­на от­пра­ви­лась за Илю­шей Зве­ри­ным, на­дев бе­лый ха­лат и ме­ди­цин­скую сум­ку с крас­ным крес­том. Спус­тя му­чи­тель­ные со­рок ми­нут она вы­шла с мо­на­хом, ко­то­рый гром­ко по­хо­ха­ты­вал, хоть бы­ло за­мет­но, что за­гру­жен ме­ди­ка­мен­та­ми. По­соп­ро­тив­ляв­шись, сел в ско­рую вмес­те с Се­рой Шей­кой, и ма­ши­на дви­ну­лась в аэро­порт. Я с Ки­рил­лом — сле­дом.

В за­ле до­смот­ра Ма­ри­ан­на при­люд­но сде­ла­ла мо­на­ху укол и, дер­жа за ру­ку, под­толк­ну­ла к рам­ке ме­тал­ло­де­тек­то­ра. Он бла­го­по­луч­но ми­но­вал её. Ма­ри­ан­на дви­ну­лась сле­дом. Ме­тал­ло­де­тек­тор за­гу­дел. За­жглась крас­ная лам­поч­ка. Ма­ри­ан­на вер­ну­лась. Сня­ла ча­сы. Се­реб­ря­ную це­поч­ку с шеи и сно­ва про­шла. Де­тек­тор сно­ва за­гу­дел, и сно­ва за­жглась крас­ная лам­поч­ка.

Ма­ри­ан­на за­нер­в­ни­ча­ла, и так за­мет­но, что мо­нах пе­ре­стал сме­ять­ся и уста­вил­ся на пе­ре­воз­чи­ка. Круп­ная бе­ло­бры­сая жен­щи­на-та­мо­жен­ни­ца мол­ча взя­ла Ма­ри­ан­ну за ру­ку, про­ве­ла ми­мо рам­ки ме­тал­ло­де­тек­то­ра и, отве­дя в сто­ро­ну, при­ня­лась ощу­пы­вать. Всю, с го­ло­вы до ног. По­том ещё раз, за­дер­жи­вая ру­ки на гру­ди и ге­ни­та­ли­ях Се­рой Шей­ки. По­том ещё. И де­ла­ла это так ста­ра­тель­но, с та­ким зна­ни­ем де­ла и лю­бовью, что бед­ная Ма­ри­ан­на, по­за­быв про стресс, на­ча­ла воз­буж­дать­ся и чуть не кон­чи­ла. Воз­мож­но, это был её пер­вый сек­су­аль­ный опыт… да ещё в пуб­лич­ном мес­те и с жен­щи­ной.

К ним по­до­шёл Ки­рилл. А за Ки­рил­лом, след в след, уже спе­ши­ли трое в граж­дан­ских одеж­дах, с ма­не­ра­ми и ли­ца­ми, ко­то­рые не су­ли­ли бед­ной Ма­ри­ан­не ни­че­го хо­ро­ше­го.

Я по­чувст­во­ва­ла, как на­мо­ка­ют го­ря­чим тру­сы. И не зна­ла, что де­лать. И кто ви­но­ват. И ви­де­ла мыс­лен­но, как за­ме­та­ют Ма­ри­ан­ну с мо­на­хом, и ве­зут в эфэс­беш­ную тюрь­му. И пред­став­ля­ла, как рас­ка­лы­ва­ют жерт­вен­ную Ма­ри­ан­ну, ко­то­рая всю со­зна­тель­ную жизнь го­то­ви­ла се­бя к пуб­лич­но­му за­кла­нию, не по­ни­мая, что по­ре­шат её ка­мер­но, в тю­рем­ном под­ва­ле. От­ра­вив, за­ду­шив или сы­ми­ти­ро­вав ин­фаркт. Как ста­нут за­бав­лять­ся с ду­шев­но­боль­ным Илю­шей Зве­ри­ным, тре­буя со­знать­ся в том, че­го ни­ког­да не де­лал или не знал. А ещё по­ня­ла, что на­до бе­жать в туа­лет и ме­нять про­клад­ку и тру­сы…

По­ка бе­жа­ла, они вклю­чи­ли при­бор­чик в го­ло­ве. И го­ло­ва ста­ла раз­ва­ли­вать­ся на час­ти по до­ро­ге. Толь­ко огля­нуть­ся, что­бы по­до­брать от­лом­ки кос­тей и моз­го­вой дет­рит, не бы­ло ни вре­ме­ни, ни же­ла­ния.

До­бра­лась до туа­ле­та. На­шла сво­бод­ную ка­би­ну. Плюх­ну­лась на уни­таз и при­ня­лась мо­чить­ся. И с та­ким на­слаж­де­ни­ем, буд­то не де­ла­ла это­го не­де­лю. И си­де­ла счаст­ли­вая, за­быв Ма­ри­ан­ну и мо­на­ха, по­ка не вер­ну­лись го­лов­ные бо­ли, а с ни­ми па­мять о про­валь­ной опе­ра­ции в за­ле че­кин­га. А по­том по­гру­зи­лась в спа­си­тель­ную по­лынью, про­де­лан­ную Се­рой Шей­кой, не без по­мо­щи Ки­рил­ла, пря­мо в ка­фель­ном по­лу. Ис­тер­зан­ная по­ра­же­ни­я­ми, при­ни­ма­е­мы­ми за по­бе­ды, и по­бе­да­ми, что ка­за­лись ху­же по­ра­же­ний, по­про­бо­ва­ла по­ше­ве­лить го­ло­вой, что­бы за­ткнуть эфэс­беш­ный ди­вайс.

Огля­ну­лась. В аэро­пор­тов­ском туа­ле­те свет­ло и чис­то, как в рас­ска­зе Хе­мин­гу­эя. Сла­бый за­пах мо­чи с тру­дом про­би­ва­ет бре­ши в дез­одо­ри­ро­ван­ном воз­ду­хе. Толь­ко до сте­риль­ной чис­то­ты сор­ти­ра, что был в кра­бо­вом рес­то­ра­не Май­а­ми всё рав­но да­ле­ко. И обо­ру­до­ва­ние хро­ма­ет, как Ма­ри­ан­на — What kind of society — such odors in the toilets (Ка­ко­во об­щест­во — та­ков за­пах в туа­ле­тах).

С тру­дом пе­ре­ме­ща­ясь в тес­ном прост­ранст­ве ка­бин­ки, стя­ну­ла мок­рые тру­сы и про­клад­ку. За­мер­ла, пред­ста­вив, что ждёт мо­на­ха и пе­ре­воз­чи­ка. Но фан­та­зии не хва­ти­ло. Их бу­ду­щее бу­дет ещё ху­же. Из ка­та­леп­сии вы­вел гро­хот отво­рив­шей­ся вход­ной две­ри и зыч­ные го­ло­са, ко­то­рые не­строй­но за­ора­ли:

— Всем на пол! Ли­цом вниз! Ру­ки за го­ло­ву! — и сра­зу ку­ла­ки и ду­бин­ки за­ко­ло­ти­ли в две­ри ка­би­нок…

«Мать твою! — по­ду­ма­ла я. — Зна­чит, опять Май­а­ми». И чувст­вуя, как по­сте­пен­но схо­жу с ума, дер­жась ру­ка­ми за го­ло­ву, за­быв про мок­рые тру­сы, при­ня­лась под­жи­дать Бе­на с Мар­чел­лой, что­бы оста­но­ви­ли этот кош­мар. А го­лов­ная боль бы­ла так му­чи­тель­на, что ка­за­лось сра­зу не­сколь­ко не­уме­лых элек­три­ков, ме­шая друг дру­гу, ввин­чи­ва­ют шу­ру­пы в че­реп­ную ко­роб­ку, а по­том в мозг, раз­ру­шая его струк­ту­ры. А мо­жет, и не элек­три­ки во­все, а аме­ри­кан­ские ко­пы, что та­ра­ба­нят ду­бин­ка­ми в две­ри ка­би­нок. За­ста­ви­ла се­бя от­крыть гла­за. По­смот­ре­ла на по­ли­цей­ских в отвра­ти­тель­ных фу­раж­ках с вы­со­ки­ми, буд­то в на­смеш­ку, туль­я­ми. При­слу­ша­лась к текс­там. И по­ня­ла, что си­жу на уни­та­зе в аэро­пор­тов­ском туа­ле­те, под за­вяз­ку на­би­том урю­пин­ски­ми мен­та­ми. Зна­чит, сно­ва по­ме­ня­лись смыс­лы или не­ве­до­мый ре­жис­сёр по­ме­нял сце­на­рий, и мне при­хо­дит­ся пе­ре­ст­ра­ивать­ся. А мо­жет, это — пе­ре­ме­на учас­ти? Толь­ко чьей?

По­том всех вы­пер­ли на­ру­жу. У ме­ня ото­бра­ли «Фур­лу» с чи­с­ты­ми тру­са­ми и про­клад­ка­ми, и оста­ви­ли од­ну. По­ни­мая, что Бен с Мар­чел­лой уже не при­дут, ста­ла га­дать, кто по­явит­ся в жен­ском туа­ле­те пос­ле мен­тов­ско­го разо­гре­ва. По­гру­зив­шись про­ды­ряв­лен­ной го­ло­вой в мно­гоф­ак­тор­ный ана­лиз, ре­ши­ла, что толь­ко эк­зис­тен­ци­аль­ный ге­не­рал из урю­пин­ско­го фсб, стра­да­ю­щий ли­бе­ра­лиз­мом, как не­ко­то­рые псо­ри­а­зом, спо­со­бен на та­кое.

Ге­не­рал был душ­кой. А жен­щи­на его с глу­бо­ким кон­траль­то бы­ла су­кой. Он не орал, не угро­жал, не хва­тал за ру­ки, не тас­кал за во­ло­сы по ка­би­не­ту. Был ли­бе­ра­лен и от­кро­ве­нен со мной. И да­же чувст­во­вал се­бя вре­ме­на­ми не­лов­ко. А жен­щи­на по­сто­ян­но за­ди­ра­лась и тре­бо­ва­ла не­воз­мож­но­го…

По­явил­ся мент с со­ба­кой. Та стро­го про­шла вдоль ка­би­нок, скла­ды­вая лоб в глу­бо­кие мор­щи­ны, и на­пра­ви­лась ко мне. По­до­шла, тре­бо­ва­тель­но уста­ви­лась, на­тя­нув по­во­док, оска­ли­ла зу­бы и со­бра­лась за­ла­ять. Но я ещё с уни­ве­ра дру­жи­ла с со­ба­ка­ми, осо­бен­но с боль­ши­ми.

— Ты че­го, чу­вак, та­кой су­ро­вый? — спро­си­ла я.

Улыб­ну­лась и про­тя­ну­ла ру­ку. Мент за­су­е­тил­ся, пы­та­ясь от­та­щить со­ба­ку, но я уже гла­ди­ла пса по го­ло­ве. А он бла­жен­но за­кры­вал гла­за, пе­ре­сту­пал ла­па­ми и ви­лял хвос­том. И по­ка мы так ту­со­ва­лись, лю­ди с ми­но­ис­ка­те­ля­ми, по­хо­жи­ми на ви­о­лон­че­ли, от­ры­вис­то об­ша­ри­ва­ли туа­лет­ные ка­бин­ки од­ну за дру­гой…

«Од­на­ко тру­со­ват мой ге­не­рал», — по­ду­ма­ла я, про­дол­жая гла­дить пса. А туа­лет уже за­пол­ня­ла но­вая пуб­ли­ка и рас­став­ля­ла ви­део­ка­ме­ры, мик­ро­фо­ны, осве­ти­те­ли и ещё ка­кую-то хрень.

А по­том по­яви­лись муж­чи­ны в це­ре­мо­ни­аль­ных одеж­дах во­ен­но­с­лу­жа­щих пре­зи­дент­ско­го пол­ка. Кам­зо­лы цве­та мор­ской вол­ны с крас­ной, как у сне­ги­рей, гру­дью. Свер­ка­ю­щие эпо­ле­ты и ки­ве­ра с плос­ки­ми ко­зырь­ка­ми, вос­про­из­во­дя­щие стиль мун­ди­ров оте­чест­вен­ных им­пе­ра­то­ров. Они вы­стро­и­лись вдоль стен, буд­то вдоль гра­ни­цы, и, при­кры­вая спи­на­ми две­ри туа­лет­ных ка­би­нок, при­ня­лись за­щи­щать ру­бе­жи. И стран­ное де­ло, в от­ли­чие от урю­пин­ских мен­тов, их па­рад­ное ве­ли­ко­ле­пие не ка­за­лось смеш­ным. На­обо­рот, оно при­да­ва­ло за­чу­хан­но­му аэро­пор­тов­ско­му сор­ти­ру ве­ли­чие Ца­ри­цын­ско­го двор­ца, что по­стро­и­ли Ба­же­нов с Ка­за­ко­вым.

Вне­зап­но всё за­мер­ло. Вы­тя­ну­лось в струн­ку. По сте­нам сор­ти­ра про­бе­жал хо­ло­док и оста­но­вил жур­ча­ние во­ды. Да­же са­мо­лёты пе­ре­ста­ли ле­тать. И пёс за­стыл, при­сев на зад­ние ла­пы, и оста­но­вил дви­же­ния хвос­та. Я огля­ну­лась. В две­рях сто­ял вер­хов­ный пра­ви­тель… Не­кра­си­вый ли­цом, не­смот­ря на те­ле­ви­зи­он­ный ма­ки­яж, не­ка­зи­с­тый, оди­но­кий, ста­ре­ю­щий муж­чи­на, ни­ког­да не умев­ший лю­бить, ра­зу­чив­ший­ся с го­да­ми улы­бать­ся, со­вер­шен­но за­уряд­ный, во­об­ще ни­ка­кой. Но ка­кая си­ла ду­ха. Я чувст­во­ва­ла, что мо­жет взгля­дом раз­во­дить мо­с­ты по но­чам в се­вер­ной сто­ли­це, а не толь­ко гнуть вил­ки. Что на­хо­дит­ся на та­кой за­пре­дель­ной вы­со­те, не­до­ступ­ной че­ло­ве­чес­ко­му гла­зу, что ря­дом ни­ко­го и быть не мо­жет. Раз­ве что орёл не­ча­ян­но за­ле­тит.

На­пря­жён­но, буд­то круп­ный хищ­ник, за­мер­ший пе­ред до­бы­чей, он гля­дел ми­мо ме­ня, не за­ме­чая, что­бы не спуг­нуть. И од­нов­ре­мен­но был по-цар­ски рас­слаб­лен и зна­ме­нит. Да, да, зна­ме­нит. Это бы­ло на­пи­са­но на его ли­це. И был ве­ли­чест­ве­нен, как сло­ны в воль­е­рах. Хо­тя сам пре­бы­вал на во­ле, уме­ло по­мес­тив в за­гон на­ро­до­на­се­ле­ние. И не ве­ри­лось, буд­то всё это — один че­ло­век.

Мне во­об­ще нра­вят­ся лю­ди, что на­мно­го стар­ше. К то­му же он один, по­хо­же, об­ла­дал ка­чест­ва­ми всех мо­их муж­чин, вмес­те взя­тых, и да­же пре­вос­хо­дил их ко­ли­чест­вом.

Я на­ча­ла влюб­лять­ся в не­го. С каж­дой ми­ну­той всё силь­нее. Это не бы­ла лю­бовь с пер­во­го взгля­да. Он успел на­мо­зо­лить гла­за ещё в ящи­ке, за­ни­мая боль­шую часть те­ле­ви­зи­он­ных про­грамм. Толь­ко здесь, живь­ём, в жен­ском туа­ле­те, про ко­то­рый ещё ми­ну­ту на­зад ду­ма­ла, что это — глу­хой фор­ш­мак, под­тя­ну­тый и строй­ный, не­смот­ря на не­ка­зис­тость и воз­раст, он был не­от­ра­зим. The real badass (Прос­то кру­той чу­вак (сленг). — При­меч. ав­то­ра.). Я тог­да не зна­ла, что не­ко­то­рых власть так укра­ша­ет. И, чувст­вуя се­бя суф­ра­жист­кой, тер­за­лась же­ла­ни­ем ви­деть его по­сто­ян­но. И за­бы­ва­ла, что путь этот мо­жет быть слиш­ком опа­сен и тер­нист.

Уве­рен­ный в се­бе, в вер­нос­ти ближ­не­го кру­га, пре­дан­нос­ти ар­мии и без­мер­ной люб­ви по­кор­но­го на­ро­до­на­се­ле­ния, вер­хов­ный пра­ви­тель тя­го­тил окру­жа­ю­щих стран­ным для его раз­ме­ров мо­гу­щест­вом, ис­клю­чи­тель­ностью лич­нос­ти, ощу­ща­е­мой окру­жа­ю­щи­ми, как оз­ноб, и бла­го­чес­ти­ем. А твёр­дый взгляд близ­ко по­са­жен­ных глаз, буд­то две вы­хлоп­ные тру­бы до­ро­го ав­то­мо­би­ля, прос­то бу­ра­вил. Я вспом­ни­ла, как при пер­вой встре­че он так­же свер­лил ме­ня сво­и­ми глаз­ка­ми, буд­то сква­жи­ну бу­рил на шель­фе Арк­ти­ки в по­ис­ках неф­ти.

Он со­всем не по­хо­дил на чу­до­ви­ще, на злоб­но­го из­гоя, ка­ким его ри­су­ет оп­по­зи­ция и за­пад­ные жур­на­ли­с­ты. И ру­ки бы­ли не по ло­коть в кро­ви. Поч­ти ин­тел­ли­гент­ная внеш­ность, хо­ро­шие ма­не­ры. Толь­ко в угол­ках глаз при­та­и­лась оби­да на весь мир, что не по­ни­ма­ет его, что не ба­рин, как его быв­ший хо­зя­ин-гра­до­на­чаль­ник, а прос­то­лю­дин, и это бе­сит (rives he wild).

Он при­шёл к влас­ти вдруг, вне­зап­но став ко­ро­лем. Не прой­дя че­рез вы­бо­ры, ни­чем не до­ка­зав, что луч­ше дру­гих. По­это­му его даль­ней­шая де­я­тель­ность предоп­ре­де­ля­лась от­сут­ст­ви­ем кон­ку­рент­но­го по­ли­ти­чес­ко­го опы­та и на­чаль­ной не­уве­рен­ностью в се­бе. Од­на­ко очень ско­ро он по­бо­рол от­сут­ст­вие по­ли­ти­чес­ких на­вы­ков зна­ни­ем дво­ро­вых за­ко­нов и по­ня­тий, по ко­то­рым жи­ли под­рост­ки пос­ле­во­ен­ной по­ры, и пе­ре­нёс их в управ­ле­ние стра­ной, а по­том в боль­шую по­ли­ти­ку. И стал иг­рать по собст­вен­ным пра­ви­лам, раз­ру­шая ос­но­вы ми­ро­по­ряд­ка, ру­ко­водст­ву­ясь лож­ны­ми прин­ци­па­ми, ам­би­ци­я­ми, пу­гая и удив­ляя осталь­ной мир. А ког­да по­нял, что имен­но там, в за­плёван­ных по­дво­рот­нях се­вер­ной сто­ли­цы ро­дил­ся ко­роль-им­пе­ра­тор, ко­то­ро­му не нуж­ны ни вы­бо­ры, ни кон­ку­рен­ция, ни по­ли­ти­чес­кий опыт, спра­вил­ся с не­уве­рен­ностью, при­о­брёл вен­це­нос­ность, так свойст­вен­ную пав­ли­нам (от­ряд фа­за­но­вых, се­мейст­во ку­ро­об­раз­ных), и дер­жав­ность, ко­то­рые при­во­дят одур­ма­нен­ных по­дан­ных в со­сто­я­ние эк­заль­та­ции и вос­тор­га.

Толь­ко, су­дя по все­му, в собст­вен­ных гла­зах он все ещё оста­ет­ся не­уве­рен­ным в се­бе маль­чиш­кой. И вся­кое его ста­ра­ние осмыс­лить се­бя и стра­ну, её идео­ло­гию и иден­тич­ность, при­выч­но за­кан­чи­ва­ют­ся ещё бóльшим ужес­то­че­ни­ем ре­жи­ма. Это при­но­сит бе­ды не толь­ко его собст­вен­ной стра­не, но при­во­дит к ка­та­клиз­мам, со­тря­са­ю­щим со­се­дей и весь осталь­ной мир. И по­ни­мая без­ус­пеш­ность сво­их по­пы­ток, хо­чет по­ско­рее вер­нуть всё к про­с­тым и по­нят­ным ме­та­фо­рам СССР вре­мён уса­то­го вож­дя, ког­да «Вся власть — на­ро­ду», «Зем­ля — кресть­я­нам», «Ин­тел­ли­ген­ция — пе­ре­до­вой от­ряд ра­бо­че­го клас­са». А «все бо­гат­ст­ва стра­ны и её нед­ра при­над­ле­жат…» са­ми зна­е­те ко­му.

На те­ат­ре го­во­рят: «Ко­ро­ля иг­ра­ет сви­та». Этот иг­рал се­бя сам. Но так, что у сви­ты отва­ли­ва­лась че­люсть. Я кос­ну­лась ру­кой под­бо­род­ка и по­ня­ла, что го­то­ва со­труд­ни­чать с ним, по­хе­рив все его пло­хие по­ступ­ки и ошиб­ки, вклю­чая дик­та­тор­ские за­маш­ки, ру­ки по ло­коть… что за­вёл стра­ну не ту­да, уду­шив по до­ро­ге сво­бо­ды и от­няв пра­ва. И бы­ла го­то­ва всту­пить в пар­тию. Раз­ма­хи­вать фла­гом, как все. Пу­чить­ся гор­достью. Пу­кать пат­ри­о­тиз­мом. За­пре­щать и на­ка­зы­вать. И со­бра­лась пе­ре­мет­нуть­ся из при­шиб­лен­ной оп­по­зи­ции в круг вос­тор­жен­ной сви­ты, что­бы вой­ти в эту без­ум­ную сис­те­му с боль­шой бук­вы, в ко­то­рой они пре­бы­ва­ют. Где всё по­зво­ле­но, всё есть: власть, вли­я­ние, бо­гат­ст­во… И тог­да же­ла­ние до­ми­ни­ро­вать, с ко­то­рым ро­ди­лась, до­ми­ни­ро­вать во что бы то ни ста­ло, ста­нет на­ко­нец ре­аль­ностью. А ког­да моя жизнь ста­нет со­всем не­вы­но­си­мо без­об­лач­ной, я на­ко­нец по­чувст­вую се­бя счаст­ли­вой.

И услы­ша­ла, как вер­хов­ный пра­ви­тель, пе­ре­ми­на­ясь в жен­ском туа­ле­те и слу­шая мой мол­ча­ли­вый мо­но­лог, не­ожи­дан­но так­же мол­ча за­ме­тил: «Толь­ко знай, бо­гат­ст­во — шту­ка тя­жёлая. Мо­жет раз­да­вить».

Не­смот­ря на по­сто­ян­ные бе­ды, про­ва­лы и на­пас­ти, слу­чав­ши­е­ся со мной, я вы­гля­де­ла до­воль­но при­лич­но. Да­же если смот­реть гла­за­ми не­добро­же­ла­те­ля. Да­же во­ло­сы на го­ло­ве от­рос­ли. Бы­ла мо­ло­да и оди­но­ка. С хо­ро­шей фи­гу­рой, если не счи­тать не­до­стат­ком боль­шой кли­тор. Мать твою! Я со­всем за­бы­ла о нём, хо­тя те­перь он ка­зал­ся пре­иму­щест­вом, ко­то­ро­го у ме­ня ни­ког­да не бы­ло. В ка­ком-то смыс­ле я бы­ла да­же кра­си­ва не­обыч­ным со­че­та­ни­ем тём­но-ко­рич­не­вых во­лос, свет­лых глаз, хо­ро­ших зу­бов and almost a virgin, and not some slut (поч­ти девст­вен­ни­ца, а не ка­кая-то шлю­ха), хоть по­рой бы­ла сла­ба на пе­ре­док: за­сра­нец пз — не в счёт, как и секс в оди­ноч­ку не счи­та­ет­ся гре­хом. Я всег­да меч­та­ла о муж­чи­не без прост­ран­но­го сек­су­аль­но­го опы­та. Что­бы не рас­ска­зы­вал, с кем ему бы­ло хо­ро­шо. Я не кри­ви­ла ду­шой, хо­тя, воз­мож­но, эта мысль по­яви­лась у ме­ня впер­вые, как и при­ступ це­ло­муд­рия. А ещё у ме­ня бы­ла ва­ги­на — дыр­ка меж­ду ног, как у вся­кой жен­щи­ны. Толь­ко моя бы­ла не прос­то rima pudenda (по­ло­вая щель. — Лат.). Не толь­ко ин­ст­ру­мент, по­зво­ля­ю­щий по­лу­чать сек­су­аль­ное удо­вольст­вие. Это был мо­гу­чий ре­сурс вли­я­ния, срав­ни­мый по эф­фек­тив­нос­ти с Днеп­ро­гэ­сом, хоть счи­тал­ся мяг­кой си­лой. Но по-на­сто­я­ще­му поль­зо­вать­ся этой шту­ко­ви­ной, как и боль­шинст­во жен­щин, не уме­ла. Дар­вин уме­ла.

При всём мо­ём глу­бо­ком и вы­стра­дан­ном не­до­ве­рии к влас­ти, что та­я­ло на гла­зах, я не мог­ла не по­ни­мать, что стою ли­цом к ли­цу с по­ве­ли­те­лем ог­ром­ной стра­ны… мо­нар­хом, ко­то­рый с лю­бым, если за­хо­чет… да что — с лю­бым, с це­лой стра­ной мо­жет рас­пра­вить­ся, как за­бла­го­рас­су­дит­ся. Ко­неч­но, ему по­ка да­ле­ко до Гит­ле­ра или Ста­ли­на с их мно­го­мил­ли­он­ны­ми жерт­ва­ми, но де­ло оста­ва­лось за ма­лым. Он уже на­чал са­жать за не­пра­виль­ные мыс­ли…

Смот­ре­ла на не­го, вполо­ви­ну мень­ше­го те­лом, чем Ти­Ти­Пи, и по­ни­ма­ла: мо­гу­щест­во Ти­хо­на в го­ды его рас­цве­та — ни­что, жал­кая бес­смыс­лен­ная су­е­та му­равья, по­то­му как ли­це­зре­ла поч­ти Бо­га. Он и пра­вил стра­ной, как Бог пра­вит ми­ром: за­хо­чет — на­ка­жет, за­хо­чет — на­гра­дит. В го­ло­ву лез­ли сме­шан­ные чувст­ва, но до­ми­нан­той бы­ли дав­но вы­учен­ные наиз­усть тек­с­ты лжи­вой про­па­ган­ды глав­ных те­ле­ви­зи­он­ных ка­на­лов про не­го.

Он то­же смот­рел, толь­ко скеп­ти­чес­ки. И не по­хо­же, что со­би­рал­ся по­иметь ме­ня, хо­тя об­ста­нов­ка рас­по­ла­га­ла. А я ни­как не мог­ла впи­сать­ся в де­ко­ра­ции и най­ти вер­ный тон в раз­го­во­ре с ним, ко­то­рый ещё не на­чи­нал­ся. Мельк­ну­ли мыс­ли об изящ­ной сло­вес­нос­ти, по­том о но­ге, про­су­ну­той в дверь, но тут же ис­чез­ли. Он — не Ти­хон, не Вождь, да­же не эфэс­беш­ный ге­не­рал. Здесь ну­жен был дру­гой язык. Он по­ни­мал это в сто раз луч­ше ме­ня.

Не най­дя нуж­ных слов, я вдруг ре­ши­ла встать на ко­ле­ни и ска­зать: «Ми­лос­ти­вый го­су­дарь». Или это бы­ла чья-то чу­жая во­ля, про­ти­вить­ся ко­то­рой не мог­ла, ко­то­рая да­ви­ла на пле­чи, при­ги­бая к по­лу. И отве­си­ла по­клон, не­обы­чай­но глу­бо­кий, но пол­ный внут­рен­не­го до­сто­инст­ва. Так кла­ня­лась Майя Пли­сец­кая пос­ле оче­ред­ной премь­е­ры в Боль­шом. Он кис­ло улыб­нул­ся. Я по­ня­ла, что об­ла­жа­лась с по­кло­ном. Огля­ну­лась: за спи­ной сто­ял ги­гант-сне­гирь, пре­це­дент­ным фе­но­ме­ном, и дер­жал мо­гу­чую ру­ку на мо­ем пле­че…

— Не ссы! — с ху­ли­ган­ской воль­ностью на­ехал на ме­ня ра­фи­ни­ро­ван­ный вп, опус­тив­шись до фе­ни и под­ры­вая ве­ру в ин­тел­ли­гент­ность влас­ти, хоть всег­да со­мне­ва­лась в том, че­го нет.

— А я уже не ссу, — оби­де­лась я, раз­ма­хи­вая мок­ры­ми тру­са­ми.

По-ан­глий­ски эта фра­за зву­ча­ла го­раз­до при­лич­нее: «I don‘t wet my pants yet…» Ка­за­лось, всё это сон, ко­то­рый раз­де­ля­ет со мной вп. И ре­ши­ла, что по­ра пе­ре­стать бо­ять­ся и де­лать всё, что со­глас­но при­ня­тым нор­мам де­лать не­льзя:

— Если вас не сму­ща­ет за­хо­лустье урю­пин­ско­го сор­ти­ра, мы мог­ли бы… — я улыб­ну­лась и хо­те­ла по­пра­вить бре­тель­ку лиф­чи­ка, но сол­дат-сне­гирь, взя­тый на вре­мя от со­хи, вне­зап­но сде­лал шаг впе­рёд бас­кет­боль­ной но­гой, обу­той в са­пог, и, ого­лив учас­ток гра­ни­цы, вы­хва­тил из рук тру­сы и про­клад­ку.

И сра­зу вер­нул­ся в строй за­щи­щать вп и ру­бе­жи. И сто­ял не­воз­му­ти­мый, в си­не-крас­ном кам­зо­ле, и ста­ра­тель­но де­мон­ст­ри­ро­вал не­при­част­ность.

«Хо­ро­шо их учат в пре­зи­дент­ском пол­ку», — по­ду­ма­ла я, но улыб­нуть­ся не су­ме­ла. Лишь смот­ре­ла на пра­ви­те­ля, как не­дав­но смот­рел на ме­ня с удив­ле­ни­ем и обо­жа­ни­ем рас­те­рян­ный мен­тов­ский пёс. А вп, де­мо­ни­зи­ро­ван­ный за­гра­ни­цей, был прост и ре­а­лен как ни­ког­да, хо­тя, ка­за­лось, мы пе­ре­мес­ти­лись в сказ­ку и пре­бы­ва­ем те­перь в ог­ром­ной шка­тул­ке, оби­той си­не-крас­ным сук­ном кам­зо­лов слу­жи­вых пре­зи­дент­ско­го пол­ка. Я — ба­ле­ри­на, он — оло­вян­ный сол­да­тик… или зо­ло­той. А мо­жет, прос­то бу­маж­ный, как у Окуд­жа­вы.

— До­ло­жи­те си­ту­а­цию с дру­гой во­дой, кол­ле­га, — буд­нич­но по­про­сил вп ку­да-то на те­ле­ка­ме­ры и удоб­но устро­ил­ся в крес­ле, рас­стег­нув пид­жак.

Я мол­ча­ла, со­би­ра­ясь с мыс­ля­ми, ко­то­рые ни­как не со­би­ра­лись. Он тер­пе­ли­во ждал, гля­дя в сто­ро­ну, буд­то не хо­тел рас­смот­реть ме­ня по­луч­ше.

— Мне ка­жет­ся, в пер­вую на­шу встре­чу вы бы­ли вы­ше рос­том, не прав­да ли? — ска­за­ла я, не су­мев со­брать­ся с мыс­ля­ми.

— Очень мо­жет быть, — это был поч­ти до­слов­ный ку­сок из раз­го­во­ра Хлес­та­ко­ва с Зем­ля­ни­кой. Толь­ко на этом тер­пе­ние вп, по­хо­же, кон­чи­лось, по­то­му что, пре­зрев вы­со­кий штиль, по­ин­те­ре­со­вал­ся не­силь­но:

— По­че­му не пе­ре­да­ёшь Из­де­лие ро­ди­не, чу­ва!

Я по­ня­ла, что кру­той па­цан из пос­ле­во­ен­ных дво­ров се­вер­ной сто­ли­цы ещё и оло­вян­ный. Толь­ко за­чем он спра­ши­ва­ет, если сам мен­та­лист и про­ри­ца­тель, по­силь­нее ме­ня. Да ещё экстра­сенс и те­ле­пат в при­да­чу? Су­мел же он вну­шить по­дан­ным, что они счаст­ли­вы с ним, что дру­го­го не на­до. И по­ка он есть, им га­ран­ти­ро­ва­но то, что вос­тор­жен­ные по­чи­та­те­ли при­ни­ма­ют за про­цве­та­ние.

«Мо­жет, это — буб­но­вый за­ход?» — по­ду­ма­ла я. И при­ня­лась су­ма­тош­но бор­мо­тать на по­нят­ном ему язы­ке, что со­глас­но дву­сто­рон­не­му до­го­вор­ня­ку, ин­сти­тут пе­ре­дал Из­де­лие и на­уч­ный от­чёт двум пред­ста­ви­те­лям крем­ля: пз, зна­чит. И что дру­гой во­ды у ме­ня нет, и ро­ди­ны то­же.

— Мне от­нять у те­бя дру­гую во­ду, как два паль­ца обос­сать сво­е­му пресс-сек­ре­та­рю, — стал гру­зить вп по-ту­по­му.

​

А я пы­та­лась как-то оста­но­вить вспых­нув­шую лю­бовь к не­му и ви­ля­ние хвос­том, и ска­за­ла:

— Не­льзя от­нять то, чем не вла­де­ешь. Му­жа, к при­ме­ру, или свеч­ной за­во­дик.

Я по­пы­та­лась улыб­нуть­ся, но по­прав­лять бре­тель­ку лиф­чи­ка не ста­ла, по­то­му как сно­ва пи­са­ла на ого­лён­ный про­вод. И по­ни­ма­ла, что из ямы, в ко­то­рую он за­гнал стра­ну, лег­ко не вы­брать­ся, да­же пос­ле его смер­ти. Толь­ко он один мо­жет сде­лать это ма­лой кровью, по­ка­яв­шись и по­про­сив про­ще­ния у на­ро­до­на­се­ле­ния, по­ка ар­мия и фсб вер­ны ему. А без не­го до­ро­га на­верх бу­дет му­чи­тель­но дол­гой, труд­ной и кро­ва­вой. И ни­кто не даст га­ран­тий, что вы­бран­ный марш­рут ока­жет­ся вер­ным, что вы­бе­рем­ся. По­то­му что он — «слад­кий не­дуг» стра­ны, как у Лер­мон­то­ва. Слад­кий, да­же сла­дост­ный для боль­шинст­ва, но не­дуг. По­то­му что «Бог взял кон­цы ве­щей и свя­зал в узел не­раз­вя­зы­ва­е­мый: рас­пу­тать не­воз­мож­но, а раз­ру­бить — всё умрем». И ска­за­ла:

— Не ху­же ме­ня зна­е­те, что нас ждёт, если оста­не­тесь во влас­ти и про­дол­жи­те сбе­ре­гать сис­те­му, по­стро­ен­ную на не­эф­фек­тив­нос­ти.

Он мол­чал.

— Зна­чит, зна­е­те и всё-та­ки оста­е­тесь? — и по­ду­ма­ла: «За­чем ему дру­гая во­да? Ни один ве­ли­кий че­ло­век не зна­ет, че­го хо­чет, по­ка ему не ска­жут».

Он услы­шал и за­го­во­рил как про­рок:

— Ду­ма­ешь, я хо­чу по­жить хо­тя бы не­мно­го веч­но, мо­но­по­ли­зи­ро­вав дру­гую во­ду, «со­би­рая се­бе со­кро­вищ на зем­ле, где моль и ржа истреб­ля­ют, где во­ры под­ка­пы­ва­ют и кра­дут»?

Я имен­но так и ду­ма­ла.

— Об­ла­да­ние бо­гат­ст­вом не де­ла­ет че­ло­ве­ка луч­ше, чем он есть, — гнул своё вп. — И если бо­гат­ст­во при­над­ле­жит од­но­му че­ло­ве­ку, оно во­об­ще не име­ет осо­бо­го смыс­ла и це­ны. Толь­ко тог­да, ког­да оно при­над­ле­жит…

Он вдруг взял па­у­зу, буд­то не знал, ко­му долж­но при­над­ле­жать бо­гат­ст­во. И я по­ве­ри­ла, что не зна­ет. А мо­жет, это бы­ла од­на из его лич­ных тайн, ко­то­рые он дав­но на­учил­ся транс­фор­ми­ро­вать в го­су­дар­ст­вен­ные сек­ре­ты? И, за­мы­ли­вая те­му, по­пы­та­лась вер­нуть его к те­зи­сам оп­по­зи­ции. Это был очень тон­кий лёд:

— Толь­ко вы, пра­ви­тель, мо­же­те обуст­ро­ить стра­ну, пре­вра­тив её в про­цве­та­ю­щее го­су­дар­ст­во, сво­бод­ное от во­ровст­ва, бес­пре­де­ла влас­ти, ле­галь­но­го про­из­во­ла фсб и по­ли­ции… всех этих без­ум­ных санк­ций и ещё бо­лее без­ум­ных за­пре­тов. Рас­пус­ти­те пар­ла­мент, раз­ре­ши­те сво­бод­ные вы­бо­ры, за­пре­ти­те СМИ врать… Otherwise we wouldn’t survive. (Ина­че нам не вы­жить.)

— Не го­ни! Nothing needs to be changed (Ни­че­го ме­нять не нуж­но), — ра­фи­ни­ро­ван­ный вер­хов­ный пра­ви­тель сно­ва на­ехал на ме­ня. — Твой буб­но­вый за­ход не встав­ля­ет. Ослаб­ле­ние мо­но­по­лии не­мед­лен­но при­ве­дёт к эро­зии клю­че­вых эле­мен­тов всей сис­те­мы влас­ти. Я при­ехал сю­да не в кар­тиш­ки пе­ре­ки­нуть­ся с то­бой, — он на­чал те­рять кон­троль. — Если всё, что на­пи­са­но в на­уч­ном от­чёте тво­е­го ин­сти­ту­та, прав­да, то эф­фект вли­я­ния дру­гой во­ды на че­ло­ве­чест­во на по­ряд­ки пре­вос­хо­дит от­кры­тие элек­три­чест­ва и со­зда­ние атом­ной бом­бы. С та­ким ре­сур­сом я об­ре­ту зна­чи­мость и вли­я­ние, ко­то­рые не сни­лись ни од­но­му пра­ви­те­лю, и за­воюю мир…

Он ещё не знал, что без­гра­нич­ной влас­ти да­же в за­во­ёван­ном ми­ре не бы­ва­ет, и про­дол­жал го­во­рить что-то…

— Хо­ти­те дам ре­цепт веч­ной жиз­ни? — я под­ня­ла став­ки.

— Да­вай! — со­гла­сил­ся вп. — Толь­ко пом­ни: за ба­зар от­ве­тишь.

— Если по­тре­бу­ет­ся, вы­со­су гвоздь из сте­ны. От­ка­жи­тесь от влас­ти на пи­ке мо­гу­щест­ва.

— И что бу­дет со мной?

— Не ста­ну участ­во­вать во все­об­щем вранье и обе­щать вам веч­ную жизнь, если хлеб­нёте дру­гой во­ды. Мы прос­то не зна­ем по­ка всех её эф­фек­тов из-за ста­ра­ний крем­лёв­ской че­ля­ди. Толь­ко знаю точ­но: вы оста­не­тесь на­цио­наль­ным ли­де­ром, не­при­ка­са­е­мым им­пе­ра­то­ром и вой­дёте в ис­то­рию не как ту­пой дик­та­тор, про­сла­вив­ший­ся со­мни­тель­ны­ми по­ступ­ка­ми, но муд­рым пра­ви­те­лем, су­мев­шим под­нять­ся над собст­вен­ны­ми сла­бос­тя­ми. И ста­не­те жить веч­но в па­мя­ти бла­го­дар­но­го на­ро­до­на­се­ле­ния, ко­то­рое обо­жест­вит вас. И брен­ные остан­ки смо­гут из мав­зо­лея на­блю­дать ре­зуль­та­ты бла­го­род­но­го по­ступ­ка их быв­ше­го вла­дель­ца…

— Опять гру­зишь?! — хит­рый при­щур добрых глаз вон­зил­ся в ме­ня и при­нял­ся бу­ра­вить. — А что в при­ку­пе?

— В при­ку­пе — дру­гая во­да! — ска­за­ла я, хо­тя боль­ше все­го на све­те хо­те­лось за­орать, за­быв о бла­гих по­ры­вах, ко­то­ры­ми пуд­ри­ла моз­ги се­бе и окру­жа­ю­щим: «И не на­до от­ни­мать её. Са­ма при­не­су, как на­сто­я­щий пат­ри­от… с ра­достью, с чувст­вом глу­бо­чай­шей пре­дан­нос­ти и гор­дос­ти за стра­ну, за вас. И не по­про­шу ни­че­го вза­мен».

Он дейст­во­вал на ме­ня, как пси­хо­де­лик, фор­ми­руя тун­нель­ное со­зна­ние. Я вдруг пе­ре­ста­ла за­ме­чать окру­жа­ю­щий мир, по­то­му что склон­ность к куль­ту лич­нос­ти, да­же если эта лич­ность со­мни­тель­на, у нас у всех в кро­ви, не­за­ви­си­мо от да­ты рож­де­ния и сте­пе­ни ина­ко­мыс­лия.

— Хо­ро­шо, — то ли со­гла­сил­ся вп, то ли нет. — Рас­ска­жи о воз­мож­нос­тях дру­гой во­ды?

— Вы го­во­ри­те с глав­ной её воз­мож­ностью, — не ста­ла скром­ни­чать я.

— Ты са­мо­на­де­ян­на.

— А ещё дру­гая во­да не за­мер­за­ет да­же в жид­ком азо­те. её кап­ля мо­жет бес­ко­неч­но дол­го го­реть хо­лод­ным бе­лым пла­ме­нем, — про­дол­жа­ла я. — Бре­тон пи­сал: «Пре­крас­но всё, что на­ру­ша­ет за­ко­ны при­выч­ной ло­ги­ки».

— Зна­ешь, что гу­бит вся­кое де­ло силь­нее все­го?

— Во­ровст­во и не­про­фес­си­о­на­лизм?

— Нет! Де­ли­кат­ность, ко­то­рой ты не стра­да­ешь.

— Вы мне прос­то от­кры­ли гла­за.

— Сыг­ра­ем? — он впер­вые улыб­нул­ся.

— Что? — не сра­зу по­ня­ла я. — Здесь?! Вы го­во­ри­ли, что при­бы­ли не за…

— Ну не ле­теть же из-за это­го в Мон­те-Кар­ло.

Для ме­ня по сей день ос­та­ёт­ся за­гад­кой, что он хо­тел этим ска­зать? Стрес­са­нуть не­пред­ска­зу­е­мостью? За­га­доч­ностью при при­ня­тии ре­ше­ний? Прос­то эпа­ти­ро­вать не­ожи­дан­ны­ми фор­му­ли­ров­ка­ми? А мо­жет, от дол­го­го управ­ле­ния стра­ной в оди­ноч­ку у не­го то­же по­еха­ла кры­ша. И так за­мет­но, что бы­ло не­лов­ко за не­го, хо­тя был ещё кре­пок и си­лён ду­хом. Толь­ко воз­раст и на­дви­га­ю­щу­ю­ся ста­рость не скро­ешь. Это да­же не фи­зио­ло­гия. Это био­ло­ги­чес­кий за­кон. Но по­ка он иг­рал се­бя ко­ро­ля сам. А по­ста­ре­ет, ста­нет иг­рать сви­та.

— У те­бя пси­хо­ло­гия под­рост­ка, — по­бед­но за­ме­тил вп, буд­то со­брал­ся её рас­ша­тать.

А зна­ко­мый сне­гирь сно­ва сде­лал шаг в сто­ро­ну и ого­лил гра­ни­цу, че­рез ко­то­рую ста­ра­тель­ные мо­лод­цы в граж­дан­ских одеж­дах та­щи­ли пря­мо из ка­би­нок сто­ли­ки с на­пит­ка­ми и едой, лом­бер­ный стол с крес­ла­ми, ка­кие-то ди­ван­чи­ки, под­став­ки, стулья… пись­мен­ный стол, ком­пью­те­ры…

Даль­ше диа­лог про­дол­жал­ся, как пе­ре­кид­ка тен­нис­но­го мя­ча у сет­ки:

— Час­то иг­ра­ешь?

— Ког­да ве­зёт, — хо­тя рань­ше ни­ког­да не иг­ра­ла.

— Что пред­по­чи­та­ешь?

— Мне всё рав­но.

— Тог­да «оч­ко», — ну да, в его юнос­ти дру­гих игр не бы­ло, если не счи­тать пре­фе­ран­са, в ко­то­рый по­го­лов­но иг­ра­ла вся се­вер­ная сто­ли­ца. Он вы­дви­ну­ло ящик пись­мен­но­го сто­ла. До­стал кар­ты. Разо­рвал упа­ков­ку. — За­ра­ба­ты­ваю на жизнь иг­рой в кар­ты.

— Серь­ёз­но?

— Шу­чу. На что иг­ра­ем? На день­ги, на по­це­луи?

Це­ло­вать­ся с вер­хов­ным пра­ви­те­лем?! Об этом меч­та­ет боль­шинст­во жен­ско­го на­ро­до­на­се­ле­ния стра­ны. Всё рав­но, что на­пря­мую при­ло­жить­ся к дла­ни Гос­под­ней. И ска­за­ла:

— На день­ги.

Мы ра­зыг­ра­ли по­да­чу. Он был уве­рен, что пе­ре­иг­ра­ет ме­ня, как пе­ре­иг­ры­вал про­тив­ни­ков и парт­нёров на лю­бой пло­щад­ке… и не толь­ко в кар­ты.

— Сда­вай! — ска­зал вп.

Я про­тя­ну­ла кар­ту.

— Ещё!

Про­тя­ну­ла вто­рую.

— Ещё!

Третью.

— Ещё.

Я ви­де­ла кар­ты под ру­баш­ка­ми: ко­роль, два ва­ле­та, да­ма…

— Ещё!

«Если вп сам явил­ся в аэро­порт, — ду­ма­ла я, до­ста­вая но­вую кар­ту из ко­ло­ды, — зна­чит, ему очень нуж­на дру­гая во­да. А ина­че, за­чем ему я, за­чем урю­пин­ск?» Толь­ко, где оно, его всег­даш­нее уме­ние скры­вать свои ис­тин­ные це­ли, хоть иг­ра­ем и бе­се­ду­ем, ка­жет­ся, веч­ность. Он так и с жу­рав­ля­ми ле­тал, по­тра­тив на со­мни­тель­ное раз­вле­че­ние це­лый день…

Пя­той кар­той был туз, но вп тор­жест­во­вал, буд­то дер­жал на ру­ках оч­ко.

— Те­перь ты, — ска­зал он.

Я мог­ла оста­но­вить иг­ру при лю­бом на­бо­ре, по­сколь­ку у не­го был пе­ре­бор. Взя­ла три кар­ты — де­вят­над­цать оч­ков. От­кры­ла.

Он от­крыл свои. Ска­зал:

— Пе­ре­бор, — под­жал гу­бы. А по­том вне­зап­но за­явил: — Дру­гая во­да — зло, при­шед­шее на зем­лю. Джон Локк го­во­рил, что при­ро­да не тер­пит по­ся­га­тельств на свои пра­ва.

— Джон Локк го­во­рил: «То, что каж­дый дол­жен най­ти ста­ра­ни­я­ми сво­е­го ума, не­льзя от­да­вать на по­пе­че­ние дру­го­му че­ло­ве­ку, да­же если он об­ла­да­ет та­кой при­ви­ле­гий в си­лу сво­е­го по­ло­же­ния». Осо­бен­но в на­уке… в ко­то­рой бес­ко­рыс­тие и лю­боз­на­тель­ность тво­рят чу­де­са. Удов­летво­ре­ние от то­го, что ты на­шёл или от­крыл что-то, де­ла­ет те­бя на­столь­ко счаст­ли­вым, что раз­мер го­но­ра­ра пе­ре­ста­ёт до­ми­ни­ро­вать. А се­год­ня об­ман и под­дел­ка ста­ли не­отъ­ем­ле­мой частью на­уч­ных ис­сле­до­ва­ний… Во все вре­ме­на целью на­уки яв­лял­ся по­иск ис­ти­ны. И по­пыт­ки за­ме­нить её де­мон­ст­ра­ци­ей пре­дан­нос­ти влас­ти по­рож­да­ют мол­ча­ние учё­ных, ко­то­рое го­раз­до опас­нее мол­ча­ния яг­нят… по­то­му что на­уч­ная эти­ка важ­нее по­ли­ти­чес­ких взгля­дов, — я по­ве­ла пле­чом, тре­пет­но от­ста­и­вая ба­наль­ные ис­ти­ны.

— Се­год­ня, со­глас­но стра­те­гии фи­нан­со­вой ини­ци­а­ти­вы, учё­ные обя­за­ны за­ра­ба­ты­вать день­ги стра­не, — стал по­учать вп. — Мы ста­ра­ем­ся рас­ста­вить на клю­че­вых мес­тах управ­лен­цев с не­за­пят­нан­ной со­вестью: чест­ных и до­стой­ных, пре­дан­ных на­уке и стра­не, спо­соб­ных…

— Your people with fucking conscience (лю­ди с «чис­той» со­вестью…) мо­гут на­тво­рить в на­уке не мень­ше бед, чем та­кие, как вы, успе­ли в по­ли­ти­ке, — не сдер­жа­лась я.

Но он не услы­шал и про­дол­жал мо­ро­сить:

— А они, те, что не уеха­ли по­ка, пре­вра­ти­лись в биз­нес­ме­нов и ли­жут гра­нит на­уки, хо­тя, по всем пра­ви­лам, его на­до грызть. За­ни­ма­ют­ся ипо­те­кой. За гро­ши про­да­ют на сто­ро­ну до­ро­гос­то­я­щее обо­ру­до­ва­ние. Тор­гу­ют по­ме­ще­ни­я­ми, зе­мель­ны­ми пло­ща­дя­ми, учё­ны­ми сте­пе­ня­ми… Хо­дят на ми­тин­ги, бра­та­ют­ся с оп­по­зи­ци­ей, — он уме­ло поль­зо­вал­ся мо­ей пси­хо­ло­ги­чес­кой уяз­ви­мостью, не­ос­ве­дом­лён­ностью в во­про­сах по­ли­ти­ки и фи­нан­со­во­го управ­ле­ния в на­уке.

— Не знаю, как об­сто­ят де­ла в це­лом по стра­не, но, со­глас­но той же стра­те­гии фи­нан­со­вой ини­ци­а­ти­вы, что­бы за­ра­ба­ты­вать день­ги стра­не, учё­ные долж­ны жить без­бед­но, — от­би­ла я. — Тог­да они не бу­дут унич­то­жать на­уку и уез­жать за бу­гор. Ху­дож­ни­ки пе­ре­ста­нут унич­то­жать куль­ту­ру, а бан­ди­ты не ста­нут сле­дить за без­опас­ностью до­рож­но­го дви­же­ния. И во­ры не бу­дут бо­роть­ся с кор­руп­ци­ей. А по­ка всё это — ре­зуль­тат стра­те­гии крем­ля, ста­ра­тель­но по­дав­ля­ю­ще­го на­уку и со­ли­дар­ность учё­ных, ко­то­рые во все вре­ме­на стра­да­ли не­за­ви­си­мостью и лю­боз­на­тель­ностью, по­то­му как у них бы­ли собст­вен­ные убеж­де­ния, до­сто­инст­во, имя и моз­ги. А ещё ве­ра, что в при­ро­де есть тай­на.

— Не го­ни, чу­ва! — оста­но­вил ме­ня вп. — Де­ло не в крем­ле. На­ука ки­шит саль­е­ри, а ей нуж­ны Мо­цар­ты.

С этим бы­ло труд­но не со­гла­сить­ся. Од­на­ко я не же­ла­ла па­дать с ло­ша­ди и сто­я­ла на сво­ем:

— Об­ра­зо­ван­ным на­ро­дом труд­но управ­лять. Этот те­зис ак­туа­лен уже не­сколь­ких сто­ле­тий. А вся­кий та­лант­ли­вый учё­ный нуж­да­ет­ся в при­лич­ном за­ра­бот­ке, ува­же­нии и лас­ке влас­ти не тог­да, ког­да ста­нет Мо­цар­том, но по­ка ос­та­ёт­ся Саль­е­ри. По­то­му как ру­ка­ми бес­чис­лен­ных саль­е­ри де­ла­ет­ся на­ука. Сте­пень не­опре­де­лён­нос­ти в на­уке…

— Ни­ког­да Саль­е­ри не стать Мо­цар­том. Ни­ког­да! Слы­шишь?! — за­орал вп. — Со­вре­мен­ная на­ука по­стро­е­на по прин­ци­пу кон­вей­е­ра и не мо­жет по­зво­лить учё­ным ме­ди­ти­ро­вать, за­ви­до­вать и оши­бать­ся. Они долж­ны быть эф­фек­тив­ны.

— Ме­ня учи­ли, что в ошиб­ках учё­ных, в на­уч­ных ар­те­фак­тах по­рой со­кры­ты ге­ни­аль­ные от­кро­ве­ния при­ро­ды. А по­ня­тие эф­фек­тив­нос­ти име­ет та­кое же от­но­ше­ние к на­уке, как ро­маш­ки — к про­гно­зу по­го­ды.

Я по­ни­ма­ла, что зло — не дру­гая во­да. Зло — сам пра­ви­тель, по­то­му как ущерб от его прав­ле­ния на­мно­го пре­вы­ша­ет по­тен­ци­аль­ную поль­зу. Од­на­ко зло это при­вле­ка­тель­но и ин­те­рес­но. А ещё по­ни­ма­ла, что зло тре­бу­ет люб­ви, как тре­бо­вал её Саль­е­ри. Как тре­бу­ет её все без­об­раз­ное и ужас­ное, что­бы из­ме­нить­ся, стать дру­гим, стать луч­ше. И уже дав­но лю­би­ла его. По край­ней ме­ре, с мо­мен­та по­яв­ле­ния в аэро­пор­тов­ском туа­ле­те…

Я ду­ма­ла, что, про­игры­вая, он бу­дет злить­ся, кри­чать, жуль­ни­чать. По­зо­вет охра­ну. Ни­чуть не бы­ва­ло. Он иг­рал чест­но. При сче­те 3:0 до ме­ня до­шло, что вп то­же на­учил­ся ви­деть кар­ты под ру­баш­ка­ми. Толь­ко ме­нять их зна­че­ния по­ка не на­учил­ся. Иг­ра те­ря­ла смысл. Всё опре­де­ля­ло уме­ние пра­виль­но та­со­вать ко­ло­ду. Я не уме­ла. Он, по­хо­же, умел, по­то­му что уви­де­ла две чер­во­вые да­мы в ко­ло­де, два оди­на­ко­вых ту­за… Мы сыг­ра­ли ещё два гей­ма…

— Ска­жи, где хра­нит­ся дру­гая во­да, а не тот эр­зац, что по­сту­пил в кремль по кон­трак­ту, — в ко­то­рый раз по­ин­те­ре­со­вал­ся вп.

— Вас это не долж­но за­бо­тить.

Это был пло­хой от­вет, но я пре­бы­ва­ла в со­сто­я­нии во­ла­тиль­нос­ти, удру­чён­ная не­опре­де­лён­ностью. Он усёк и сра­зу по­шёл в ата­ку, та­кую ярост­ную, буд­то я бы­ла при­чи­ной всех его по­ли­ти­чес­ких и эко­но­ми­чес­ких не­уря­диц, ко­то­рые ни­ког­да не дер­жал за об­лом.

— Ты ду­ма­ешь, я при­та­щил­ся в ваш урю­пин­ск, что­бы по­си­деть на толч­ке?!

— You don’t need to (Мо­жет, не сто­ит). Не це­ре­монь­тесь со мной. Своя ду­ша — по­тём­ки. Чу­жая то­же. Это как им­прес­си­о­нист­ский этюд. На­до всмат­ри­вать­ся.

— А если твоя во­да — фик­ция?

— Раз­ве мож­но на­ма­зать фик­цию на бу­тер­брод?

— Ещё как!

— Про­тив мо­ей во­ли вам её ни по­лу­чить, ни на­ма­зать, пра­ви­тель, — я ус­та­ла вы­би­рать сло­ва и ли­нию по­ве­де­ния, и по­сто­ян­но ме­ня­ю­щи­е­ся мен­таль­ные по­сы­лы. И ин­терь­ер аэро­пор­тов­ско­го туа­ле­та удру­чал. И по­ни­ма­ла, что за­ди­раю самогó вер­хов­но­го пра­ви­те­ля, пе­ре­ги­бая пал­ку. По­ни­ма­ла, чем это мо­жет кон­чить­ся для ме­ня, но оста­но­вить­ся не мог­ла. Во мне жи­ли два на­ча­ла, две сущ­нос­ти: кош­ка, ко­то­рая хо­чет гу­лять са­ма по се­бе — to walk by herself — и со­ба­ка, ко­то­рая не мо­жет без хо­зя­и­на — that need a master. А он стой­ко сно­сил мои на­пад­ки. Не звал охра­ну. И сам ру­ки не под­ни­мал… да­же не кри­чал. — Зоя Кос­мо­демь­ян­ская по срав­не­нию со мной — пер­вок­лас­сни­ца, — за­кон­чи­ла я.

— Остынь! — он встал с крес­ла.

И мне до су­до­рог в те­ле за­хо­те­лось крик­нуть: «А ко­роль-то — го­лый!». Но не по­сме­ла. И уте­ши­лась без­злоб­ным:

— Весь наш мно­го­лет­ний мас­со­вый бред про ста­ха­нов­цев, пав­ли­ков мо­ро­зо­вых, че­люс­кин­цев, отваж­ных па­па­нин­цев, Алек­сан­дров Мат­ро­со­вых, юных ле­нин­цев, вер­ных ста­лин­цев, ге­ро­ев-пан­фи­лов­цев и кос­мо­нав­тов… не встав­ля­ет дав­но. И не ме­ня од­ну. Вы слиш­ком дол­го цар­ст­ву­е­те. Это утом­ля­ет, как дол­гое за­му­жест­во. Ра­но или позд­но кто-то уй­дёт на сто­ро­ну. По­нят­но, что у на­ро­до­на­се­ле­ния шан­сы пред­по­чти­тель­нее.

Я всё боль­ше по­гру­жа­лась в про­ти­во­сто­я­ние с ним. Стран­но, но он ску­шал, лишь за­ме­тил ми­ро­лю­би­во:

— Толь­ко не дер­жи се­бя за жерт­ву ре­жи­ма, ты то­же его участ­ни­ца, и отве­чать бу­дешь вмес­те со все­ми.

Я по­ста­ра­лась вспом­нить, кто ещё го­во­рил мне та­кое, но не мог­ла. И тог­да ска­за­ла:

— Мне не нра­вит­ся ваш по­кро­ви­тельст­вен­ный тон.

— Я по­кро­ви­тельст­вую ог­ром­ной стра­не, — от­ве­тил вп. И я по­чувст­во­ва­ла, как ду­ша его на­пол­ни­лась гор­достью и не про­пус­ка­ет со­стра­да­ния к на­ро­до­на­се­ле­нию, ко­то­рое дер­жит за яй­ца и ещё пре­зи­ра­ет за это. Он по­мол­чал, раз­гля­ды­вая ме­ня, а по­том не­ожи­дан­но до­ба­вил, буд­то я воз­ра­жа­ла: — И по­ка жи­ву, не по­ступ­люсь ни чем, что­бы не го­во­ри­ли и не де­ла­ли вра­ги.

«Зна­ет ли он не­пи­са­ный ло­зунг Кви­зи­ции: Cuius testiculos habes, habeas cardia et cerebellum (Если ты взял его за яй­ца, ты вла­де­ешь его серд­цем и ра­зу­мом. — Лат.)», — по­ду­ма­ла я и за­ме­ти­ла ос­то­рож­но:

— Воз­мож­но, вы вос­при­ни­ма­е­те де­мо­кра­тию ис­ка­жён­но… А мо­жет, мы не­пра­виль­но вста­ём с ко­лен?

Он оша­лел от мо­ей наг­лос­ти. Од­на­ко взял се­бя в ру­ки и спо­кой­но по­ин­те­ре­со­вал­ся:

— По­че­му вмес­то тре­бу­е­мых по всем пра­ви­лам про­пис­ных букв, ты ис­поль­зу­ешь строч­ные, да­же в аб­бре­ви­а­ту­рах?

— Толь­ко очень боль­ное и за­би­тое на­ро­до­на­се­ле­ние мо­жет пи­сать аб­бре­ви­а­ту­ру «фсб» боль­ши­ми бук­ва­ми, — ска­за­ла я. — И про за­ко­ны луч­ше не вспо­ми­нать. А пи­сать я ни­че­го не пи­са­ла. И вряд ли на­пи­шу, если си­жу здесь. А про строч­ные бук­вы… Ни­ко­лай Гу­ми­лёв меч­тал, что­бы порт­ре­ты пра­ви­те­лей стра­ны в ка­би­не­тах чи­нов­ни­ков бы­ли не боль­ше поч­то­вой мар­ки. И что­бы фа­ми­лию му­чи­тель­но вспо­ми­на­ли. За это его и уби­ли.

— Уби­ли не толь­ко за это, — ска­зал вп. — Глав­ная при­чи­на — не­до­но­си­тельст­во.

— До­нос в на­шей стра­не всег­да дер­жа­ли за под­лость, хоть до­но­си­ло пол стра­ны, — за­ме­ти­ла я.

И по­ни­ма­ла, что участь Гу­ми­лёва мне не гро­зит, по­то­му что ны­неш­няя власть трус­ли­ва. К то­му же ор­лы — я про на­ше­го вп — не ло­вят мух: aquila non captat muscas. Это успо­ка­ива­ло.

Воз­ник­ла па­у­за. Он уме­ло дер­жал её, пре­бы­вая на аван­сце­не. Па­у­за за­тя­ги­ва­лась. Ми­манс уже нег­ром­ко по­каш­ли­вал за спи­ной. По­ра бы­ло воз­вра­щать­ся к за­го­тов­лен­ным текс­там. Я за­ше­ве­ли­лась и вп вы­шёл из сту­по­ра:

— Кто из нас оста­нет­ся в на­кла­де?

«На вол­ка не по­сы­ла­ют зай­ца, — по­ду­ма­ла я. — А мо­жет, я — при­ман­ка». И за­учен­но от­ве­ти­ла:

— Лю­бой от­вет бу­дет пра­виль­ным.

— Нет! Так не бы­ва­ет, — ска­зал вп и по­смот­рел на пресс-сек­ре­та­ря.

Тот по­рыл­ся в кар­ма­нах. Про­тя­нул мо­нет­ку. И мо­нет­ка, уме­ло под­бро­шен­ная вп, по­вис­ла в воз­ду­хе. По­ви­се­ла и вста­ла на реб­ро, звяк­нув о ка­фель­ный пол…

Он что-то го­во­рил. При­выч­но врал, вы­да­вая дейст­ви­тель­ность за же­ла­е­мое, а я ве­ри­ла. И вспо­ми­на­ла наш раз­го­вор, про­дол­жав­ший­ся ка­ки­ми-то эк­зис­тен­ци­аль­ны­ми скач­ка­ми, пол­ный сум­бу­ра, не­до­ска­зан­нос­ти, обе­ща­ний, при­твор­ст­ва и угроз.

— По­спе­ши с дру­гой во­дой. Нуж­да в ней дав­няя. Не жди боль­шей, — ку­да-то в те­ле­ка­ме­ры про­го­во­рил вп. — У те­бя в за­па­се два дня. А вза­мен про­си, что хо­чешь: мес­то в сви­те, в пар­ла­мен­те или се­на­те, ми­нис­тер­ский порт­фель или… I’ll make your wishes come true. (Ис­пол­ню лю­бое твое же­ла­ние.) Хо­чешь, опре­де­лю на по­стой в кремль?

— Пусть ва­ши лю­ди вер­нут ма­лыш­ку Дар­вин… Я вам ещё нуж­на?

— Это я те­бе ну­жен. Де­воч­ку по­лу­чишь в об­мен на дру­гую во­ду.

— Нет! Дру­гая во­да — в об­мен за от­каз от са­мо­дер­жа­вия. Вы го­во­ри­ли: «Еди­нов­лас­тие — со­мни­тель­ное бла­го».

— Ду­ра! На­сильст­вен­ный тран­зит влас­ти всег­да за­кан­чи­ва­ет­ся ка­та­стро­фой. К то­му же на­ро­до­на­се­ле­ние не вы­ка­зы­ва­ет го­тов­нос­ти взять власть.

— Да, ду­ра, по­то­му что ду­ма­ла, единст­вен­ная ста­биль­ность в стра­не — не­ста­биль­ность.

— Вы­иг­рыш за­бе­ри! — оста­но­вил дис­кус­сию вер­хов­ный пра­ви­тель.

Я бы­ла уве­ре­на, что по­да­рит ва­зу для фрук­тов. А он по­смот­рел на пресс-сек­ре­та­ря. Тот по­лез в кар­ман. До­стал пла­ти­но­вую кре­дит­ную кар­точ­ку Visa. Про­тя­нул, улыб­нул­ся, став при­вле­ка­тель­ней в семь раз, и ска­зал ше­по­том в ухо:

— Кас­тинг окон­чен. Вот те­бе те­ле­фон­чик на один зво­нок пра­ви­те­лю. Толь­ко сю­жет по­ка не ясен, по­то­му как в на­шей стра­не всё — ими­та­ция: сво­бо­да, бла­го­по­лу­чие, рав­ные пра­ва.

Я по­лез­ла в кар­ман за сло­вом…



Кто-то тор­мо­шил ме­ня за пле­чо. Под­ня­ла го­ло­ву. От­кры­ла гла­за и не уви­де­ла ни­че­го. Ма­тер­но по­ду­ма­ла, что те­перь ко все­му ещё ослеп­ла. По­ня­ла, что си­жу на уни­та­зе. Вы­тя­ну­ла ру­ки впе­рёд и упёр­лась в муж­ской жи­вот. Ме­ня сно­ва удру­ча­ла не­опре­де­лён­ность, а паль­цы при­выч­но дви­ну­лись вниз, на­щу­пы­вая за­стёж­ку-мол­нию. «Гос­по­ди, что я де­лаю?». Но от­ве­та не жда­ла. Вста­ла. С ко­лен упа­ла кни­га. Муж­чи­на, что дол­го мол­чал, ска­зал го­ло­сом теп­лок­ров­но­го Ки­рил­ла:

— Как ты, Ни­ки­фо­роф?

— В по­ряд­ке. Толь­ко по­трёпа­на не­мно­го и ослеп­ла. По­мо­ги вы­брать­ся на свет. Как это мог­ло слу­чить­ся? — я нер­в­ни­ча­ла.

Рет­ро­град­ная ам­не­зия бы­ла так глу­бо­ка, что не пом­ни­ла ни­че­го из слу­чив­ше­го­ся.

— Мы — в туа­ле­те урю­пин­ско­го аэро­пор­та. Про­во­жа­ли мо­на­ха Илю­шу Зве­ри­на и пе­ре­воз­чи­ка Ма­ри­ан­ну в сто­лич­ный ин­сти­тут пси­хи­а­трии. Они про­шли пас­порт­ный и та­мо­жен­ный кон­троль, и те­перь, на­де­юсь, бла­го­по­луч­но ле­тят в сто­ли­цу, — го­лос Ки­рил­ла был из­лиш­не ар­ти­ку­ли­ро­ван и гро­мок.

— А это что? — я про­тя­ну­ла упав­шую кни­гу.

— Ра­ди­щев. «Пу­те­шест­вие из Пе­тер­бур­га в Моск­ву», — ска­зал Ки­рилл, по­ше­лес­тев стра­ни­ца­ми. По­мол­чал и до­ба­вил: — С экс­либ­ри­сом вер­хов­но­го пра­ви­те­ля. Где ты взя­ла?

Ко мне вне­зап­но вер­ну­лось зре­ние. И свет, осле­пи­тель­ный, до бо­ли в гла­зах, вер­нул па­мять. Не час­тя­ми, как обыч­но, а сра­зу всю, це­ли­ком. Я вспом­ни­ла по­след­ние сло­ва вп:

— Кни­га — бу­ки­нис­ти­чес­кая ред­кость. Пер­вое из­да­ние, от­пе­ча­тан­ное в собст­вен­ной ти­по­гра­фии Ра­ди­ще­ва. Обя­за­тель­но про­чти.

— Я чи­та­ла.

— Тог­да долж­на по­ни­мать, ка­кой бы­ла стра­на и ка­кой ста­ла.

— Гос­по­ди, пра­ви­тель! С чем вы срав­ни­ва­е­те?! «Чу­ди­ще, по-преж­не­му, об­ло, озор­но, ог­ром­но, сто­зев­но и лай­яй», — ска­за­ла я, чувст­вуя та­кую тос­ку в ду­ше и от­ча­я­ние, буд­то маль­чик из стар­шей груп­пы ото­брал у ме­ня не­до­еден­ное яб­ло­ко и по­ко­ло­тил при всех в при­да­чу.

Мы вы­шли из туа­ле­та. За на­ми увя­зал­ся мен­тов­ский пёс, та­ща за со­бой на по­вод­ке по­ли­цей­ско­го… Я вер­ну­лась до­мой. Отыс­ка­ла в спаль­не по­ча­тую бу­тыл­ку вис­ки. При­ло­жи­ла гор­лыш­ко к гу­бам. Ах, ка­кое на­слаж­де­ние этот пер­вый боль­шой гло­ток с по­тря­са­ю­щим пос­левку­си­ем… Марк­Бо­ри­сыч, раз­ме­ром с ин­дю­ка, тёр­ся о ко­ле­ни при­жа­ты­ми ко­люч­ка­ми. Пах­нул мо­ло­ком и клуб­нич­ным ва­рень­ем. Я лег­ла. Ёж за­брал­ся в по­стель и, пых­тя, при­нял­ся устра­ивать­ся ря­дом, но­ро­вя про­лезть под оде­я­ло. «Once a hedgehog forgot to die. And when he remembered it was late (Од­наж­ды ёж за­был уме­реть, а ког­да вспом­нил, бы­ло позд­но), — вспом­ни­ла я и ре­ши­ла: — Всё, бас­та! Ут­ром отве­зу его в Ви­ва­рий и до­ста­ну из жи­во­та кон­тей­нер с дру­гой во­дой…»