Отдел поэзии
Максим Кашеваров
Глоток воздух
I
камень о камень
о камень — камень
в моей руке
камень
в моей руке
камень
в ушах моих — Каин
на руках моих Авель
мечтал о рае
играл
в наших отцов
пытался
притвориться творцом
не слышать
не видеть
не чувствовать
не желать
то, что считают
правильным
II
Перед солнцем
виновен в одном
преступлении
в ладони
что берет солнце
опускает солнце
хоронит солнце
там
в яме из скал
за горизонтом
III
Дедушка
расскажи
как ты учил бабушку
как моя бабушка
перестала быть твоей ученицей
и стала твоей женой
расскажи
я жду
я же полил цветы
и вырвал сорняки у оградки
твоего сна
IV
Камень-камень-камень
на камень
и ещё камень
кидайте камни
убейте тварь с палкой
у неё палка с камнем
это не по-нашему
это непохоже
на нас
V
Лента
выпускная лента
на плече
в вальсе
на плече
выпускная лента
смеются, хлопают, пьют
разве ленты на наших плечах
не верёвки на шеях?
разве нас не вешают на деревья
выпускник — зачёркнуто
висельник
взрослая жизнь
ребята
взрослая жизнь
вы вступаете во взрослую жизнь
сделайте же этот шаг гордо
VI
Вода примет меня
у неё нет выбора
грязь кожи моей
есть кровь в её волосах
крик рта моего
есть рябь её кожи
я сын воды
и мама не смогла
задушить
в своих объятиях
в детстве
мальчика
утонувшего в своей голове
VII
Семь любимое число
между зверем и вечностью
на грани
вопля — молчания
не отвечайте мне
ну, расскажите мне
семь раз отмерь
один отрежь
и отрежу
что-нибудь я точно
отрежу
я правда так глуп
и одинок
в своём
отчаянии
крике чайки
посчитавшей себя
Фрэнком Синатрой
поиске ощупью
любимой мне женщины
в темноте
в толпе манекенов
только стук сердца
слышен
только сердце
не может быть
глухо
VIII
Камень о камень
о камень — камень
в руке моей лента
в руке моей солнце
вешаю лампу
на веточке неба
на яблоне
в саду моей бабушки
Сними меня, дедушка
страшно, сними меня
шрам на щеке
шрам на коленке
шрамы на пальцах
не любил камни
я всегда мастерил что-то новое
падаю с дерева
падая в пруд
падаю в небо
падая в воду
ил
вокруг меня ил
не научили плавать
на ощупь
в пыли
в крепких пальцах
воды
куда
как
зачем
воздуха
я дышу водой
воздуха
— Ты можешь здесь встать
чего ты барахтаешься?
Деда, где ты был
ты же уснул
за одиннадцать лет
до моего первого крика
— Но это не значит
что мы друг друга не знаем
беги к бабушке
она читает вслух
— Смерть вообще ничего не значит
Семнадцатый — Девяносто первый
Эпиграф
«Помнишь, ты умерла — и мы твоё мясо ели».
Дмитрий Кузнецов
Там, где я и экраны,
и
Там, где я, краны, и на них висят:
«Будущее здесь, помни об этом».
Это лучшее, что случалось за последнюю тысячу лет!
«Мы и есть будущее, не забывай».
Лучше, чем все наслаждения рода людского!
«Будущее пришло за тобой, открывай — и ни слова».
Экраны;
меня заперли среди
картин,
движущихся картин…
Откуда звук, куда смех.
Я говорю — рак,
оно отвечает — смерть;
я говорю — рак,
она показывает на звёзды;
я говорю — рак,
он смеется и прикуривает восьмую по счёту.
Молчание — золото.
Ты помнишь об этом, Старик?
Нет, я ничего не знаю, и это спасает, отстань.
Почему ты молчал, когда я спрашивал — рак?
Потому, что мои лёгкие способны только пачкать кровью платки.
Потому, что я помню, как в 17-м мы громили эту страну, как в 91-м.
Потому, что горцы всегда молчат, а козы блеют напрасно.
Крови, нужно так много крови…
Вспомни Махатму, он же пытался иначе!
А ты вспомни британцев и вспомни про порох.
А ты вспомни, как дети танцуют на обгоревших танках
босыми ножками, белыми от пыли.
Мне нужна правда, я устал уходить от ответа.
А мне нужна кровать, сигареты и небо
без свиста падающих снарядов.
Я просто хочу правды, свободы, чтобы всё было честно.
Тогда выхвати из коляски младенца и выброси на проезжую часть,
начни отбивать чечётку
и смейся, будто тебя никогда не отпустит.
Я не хотел крови,
я просто хотел быть свободным.
Ты говоришь про правду,
и я вспоминаю Чечню;
ты говоришь про свободу,
и я забываю Беслан;
ты говоришь про честность —
в моей голове шум Волгодонска.
Ну же, пропой ещё один раз:
Я стою в огромном море
из бетона и асфальта
его волны бьются долго
бьются с окнами в гранатах
Его волны — это небо
что не пустит нас в тот космос
что не космос вовсе точно
вы всё врёте мы не были
Мы не видели ни солнца
мы не знали вкуса хлеба
отвори своё оконце
выходи ты в поле бело
Выходи и раздевайся
и пусти свои ты косы
по ветру да слейся с пеплом
с пепла вышли в пепел ляжем
А когда и небо срежет
взрывом долгим очень громким
крона дыма испарится
мы сольемся с миром вечным
И напьёмся благ и неги
и забудем вкус тройного
я иду по морю белу
я стою на фоне неба
оно сине и глубоко
лишь народа профиль четкий
надо всем
лежит кровавый
Вот и сказке конец,
а кто слушал —
у экрана.
* * *
Пока тихие снегири
все тюльпаны
что есть за окном
Пока пар от чая
вся память воды о себе
помимо свойств чернеть и трещать
Я услышал костёр
век от века его запах один
Жанна смеётся, натягивая чулки
целует в небритые щёки
и сама входит в пекло
Кто-то же должен искупаться в огне
и открыть двери весне
Я кричу ей
Франция будет свободна!
И шепчу ей
Свобода будет нашей
перед равенством и братством
Через пятьсот лет
я жду тебя через пятьсот лет
на пляже в Ницце
Через пятьсот лет
в рубашке с пальмами и другом Ваней
мы выпьем много вина
попробуем фрукты, которых ты никогда не знала
А дальше, дальше лето
дальше опять война
и война
и умирать снова
и снова гореть нам в огне
Но ничего, все лучше, все лучше льда в лёгких
всё лучше самого страшного свойства воды
А помнишь, Петроград?
Нет, всё же Петербург
А, точно, Ленинград
И тело гальки голое Балтийского залива
и ты танцуешь в белом платье с васильками вместо глаз
и я смеюсь на фоне пляжа банок из-под пива
И где-то там, насвистывает Хармс
что я целую твоё тело-устрицу безвинно
и языком расчерчиваю вальс
три четверти, но лучше вразнобой
тогда не стыдно
Ошибаться
наш урок
Ошибка лучше всякого расчёта
И отпускаю твои пальцы, Жанна, я
и ты летишь в тюльпаны красные от жара
и думается в тот момент, что не тебя — меня
всё берегли до страшного такого слова, как пожары
Перед лицом твоим
что я скажу
перед лицом твоим
Мы все
немые
Ева
