Отдел прозы

Саша Кругосветов

​

Счастье Кандида

Главы из романа

Шпа­на

Гос­ти ушли. Кент по­ду­мал: «На­зав­тра мы до­го­во­ри­лись с ре­бя­та­ми схо­дить в те­ат­раль­ный ин­сти­тут на Меш­ко­вой. Дав­нень­ко я не был в те­ат­ре. Да и во­об­ще на лю­дях». Спек­такль со­вре­мен­ный, про­дви­ну­тый — зри­те­ли и ак­тёры ме­ня­ют­ся мес­та­ми. Звёз­ды — не ах! на­зы­ва­ет­ся. Де­ло не в спек­так­ле. Зав­тра он уви­дит Ли­ну. Нет, нет, эта мысль лиш­няя — Ли­на при­над­ле­жит Рум­бу. В лю­бом слу­чае лиш­няя мысль. Ведь он точ­но зна­ет, зав­тра он най­дёт свою су­же­ную. Зав­тра.

Кент не­мно­го при­брал­ся, за­пус­тил по­су­до­мо­еч­ную ма­ши­ну и те­перь с удив­ле­ни­ем по­смат­ри­вал на пол­ное му­сор­ное вед­ро. Все­го ни­че­го по­ели, а му­сор с тру­дом по­мес­тил­ся. На­до бы по­го­во­рить на эту те­му с Ша­ро­де­ем. Он, Кент, сто­ит сей­час не пе­ред три­ви­аль­ным slop-вед­ром, а пе­ред ог­ром­ной ци­ви­ли­за­ци­он­ной про­бле­мой. Что та­кое пи­ще­вые от­хо­ды, если от­ки­нуть упа­ков­ку? С точ­ки зре­ния хи­ми­чес­ко­го со­ста­ва это ров­но то, что мы по­треб­ля­ем. По­че­му нам при­хо­дит­ся вы­бра­сы­вать столь­ко по­лез­но­го про­дук­та? И са­мое, глав­ное — ему, нео­фи­ту, вновь воз­ро­див­ше­му­ся для но­вой жиз­ни, вновь при­хо­дит­ся ид­ти на по­мой­ку. А он ведь дал се­бе сло­во, что те­перь на чёр­ный двор ни но­гой. Что ты ска­жешь об этом, Лю­си? Что ты во­об­ще мо­жешь ска­зать? Ты да­же ещё не пти­ца. Ма­лень­кий ди­но­завр, толь­ко-толь­ко на­чав­ший свой эво­лю­ци­он­ный за­бег.

Раз уж на­до ид­ти на по­мой­ку, при­дёт­ся об­ста­вить этот вы­ход с по­до­ба­ю­щей серь­ёз­ностью и тор­жест­вен­ностью. Вы­нос по­мой­но­го вед­ра — ти­по­вая про­це­ду­ра де­вят­над­ца­то­го ве­ка, в край­нем слу­чае — двад­ца­то­го, ну уж ни­как не двад­цать пер­во­го. Что на­де­ва­ли муж­чи­ны в про­хлад­ную по­го­ду на ру­бе­же тех про­шед­ших ве­ков? Ему лич­но для этой мис­сии по­дой­дут длин­ный плащ и шля­па. Хо­ро­шо, что он на вся­кий слу­чай об­за­вёл­ся по­доб­ной ста­ро­мо­ди­ной. И тростью. Всё есть у пре­ду­смот­ри­тель­но­го, су­пер­за­пас­ли­во­го Кен­та.

На­ки­нув на пле­чи плащ, об­мо­тав шею лёг­ким шар­фом, в шля­пе, с тростью в од­ной ру­ке и вед­ром в дру­гой, эле­гант­ный, слов­но аб­со­лют­но не­по­сти­жи­мый Зо­щен­ко, Кент вы­шел на Ка­ва­лер­гард­скую. Он, ко­неч­но, мог вый­ти и с чёр­но­го хо­да, но это бы­ло бы, по­жа­луй, не ко­миль­фо. На­до ска­зать, что вед­ро со­вер­шен­но не пор­ти­ло его эле­гант­ный об­лик — он вновь стал че­ло­ве­ком, ко­то­рый укра­ша­ет со­бой лю­бые ве­щи — ни­как не на­обо­рот. Не­зна­ко­мые лю­ди с вос­хи­ще­ни­ем смот­ре­ли на не­го и уч­ти­во рас­кла­ни­ва­лись. Прост­ранст­во вновь ра­до­ва­лось за Кен­та, воз­мож­но, да­же — гор­ди­лось. По­это­му прост­ранст­вен­ные эво­лю­ции его не­срав­нен­но-эле­гант­ной про­гул­ки про­шли со­вер­шен­но не­за­мет­но и глад­ко. Кент прос­то шёл, по­ка­чи­вая бёд­ра­ми и по­ма­хи­вая тростью, а прост­ранст­во са­мо услуж­ли­во из­ги­ба­лось — так что Кент, дви­га­ясь пря­мо и ни­ку­да не сво­ра­чи­вая, ми­но­вал Ка­ва­лер­гард­скую, ар­ку, часть дво­ра и ока­зал­ся как раз пе­ред ис­ко­мы­ми кон­тей­не­ра­ми. Он при­о­ста­но­вил­ся, взмах­нул вед­ром, со­дер­жи­мое вы­па­ло из не­го в бак в ви­де са­мо­за­вя­зы­ва­ю­ще­го­ся гер­ме­тич­но­го плас­ти­ко­во­го меш­ка, на­пол­нен­но­го без­вред­ным уже для все­го че­ло­ве­чест­ва му­со­ром. Прост­ранст­во лю­без­но раз­вер­ну­лось под ним ров­но на сто во­семь­де­сят гра­ду­сов, и Кент го­то­вил­ся уже про­дол­жить свой путь, но — по фак­ту — в об­рат­ном на­прав­ле­нии. Ему при­шлось опус­тить при­под­няв­шу­ю­ся бы­ло но­гу, по­то­му что в про­цес­се по­во­ро­та он бо­ко­вым зре­ни­ем за­ме­тил что-то сму­тив­шее его, что-то на­ру­шив­шее кар­ти­ну так удач­но ском­по­но­ван­но­го под его за­про­сы, бла­гост­но­го ми­ра. Трос­точ­кой при­о­ста­но­вив дви­же­ние услуж­ли­во­го прост­ранст­ва, Кент сам — САМ! — по­вер­нул­ся ту­да, от­ку­да при­шёл сиг­нал яв­но­го на­ру­ше­ния гар­мо­нии все­лен­ной.

Его удив­лён­но­му взо­ру яви­лась стран­ная па­ра. Эту ста­руш­ку в по­ро­ло­но­вой курт­ке он вро­де уже ви­дел. Не она ли устра­ива­лась вче­ра но­че­вать у сте­ны в кар­тон­ной ко­роб­ке в даль­нем кон­це дво­ра? По­жа­луй, она. А вот маль­чиш­ку на­блю­дал впер­вые. Под­рос­ток, джин­си­ки — SO SO, не осо­бо, впро­чем, за­тёр­тые, кур­точ­ка не­взрач­ная, туф­ли боль­шие, с чу­жой но­ги, ла­ко­вые, ост­ро­но­сые. Ли­чи­ко ху­дое, зем­лис­тое, гла­за твёр­дые и без­жа­лост­ные. Злоб­ный вол­чо­нок, чис­тиль­щик го­род­ских дво­ров. Он дёр­гал за руч­ку кло­шар­ки­ной сум­ки, та упи­ра­лась, дер­жа­ла её дву­мя ру­ка­ми. Они смот­ре­ли в упор друг на дру­га, и кло­шар­ка ти­хо про­из­нес­ла:

— Возь­мёшь сум­ку, гла­за за­лью из бал­лон­чи­ка. На всю жизнь слеп­цом оста­нешь­ся.

— Рам­сы по­пу­та­ла, ба­бу­ля?

— Чо?

— Чо, чо, че­рез пле­чо. День­ги есть, хав­ка есть, мо­би­ла? А ну быст­ро на кос­ти, лап­ки сверху, чтоб я ви­дел.

Ста­руш­ка на­мо­та­ла руч­ку на пред­плечье, сво­бод­ной ру­кой до­ста­ла из кар­ма­на ост­рей­ший кан­це­ляр­ский нож и про­шеп­та­ла:

— По­след­ний раз пре­дуп­реж­даю те­бя, мал­чик. Луд­ше уж иды сваей да­ро­гой. Не хо­те­лось бы мнэ ре­бен­ка обы­жать, но если что — по­рэ­жу и ру­ки, и ли­цо.

— Что ты ска­за­ла, прош­ман­дов­ка ста­рая? А ну, от­пус­ти сум­ку. Мой рай­он, здесь я ре­ша­ла.

Де­ло при­ни­ма­ло не­шу­точ­ный обо­рот. Кент по­ло­жил трость на ру­ку гоп­ни­ка. Тот от не­ожи­дан­нос­ти осла­бил хват­ку, бом­жи­ха вы­дер­ну­ла кле­ён­ча­тую сум­ку и по­бе­жа­ла, ко­со­ла­по за­гре­бая ва­лен­ка­ми снег.

Кент по­ста­вил на тро­туар вед­ро, при­сло­нил к не­му трость и хо­тел до­стать си­га­ре­ты. Кто-то под­ка­тил­ся ему сза­ди под но­ги. «На­вер­ное, был на­пар­ник, а я не за­ме­тил», — успел по­ду­мать Кент. Маль­чиш­ка во­ткнул­ся ему го­ло­вой в жи­вот, и взрос­лый дя­дя по­ле­тел, вы­со­ко вски­нув но­ги в мо­дель­ных туф­лях, по сне­гу ко­лё­си­ком по­ка­ти­лась его ста­ро­мод­ная ще­голь­ская шля­па. На Кен­та об­ру­ши­лись уда­ры че­ты­рёх ног, кто-то хо­тел по­пасть ему в глаз ост­ро­но­сой туф­лей. Он за­кры­вал ли­цо од­ной ру­кой, вто­рой ему уда­лось пой­мать но­гу, а по­том схва­тить и вы­кру­тить яй­ца гоп­ни­ку. Тот за­кри­чал и упал. По­ка Кент вста­вал, на­пар­ник маль­чиш­ки бро­сил­ся на­утёк и ис­чез.

Кент отрях­нул­ся, под­нял шля­пу, до­стал си­га­ре­ты и спро­сил у ле­жа­ще­го маль­чиш­ки:

— Ку­ришь, кру­той бан­дит?

— Кто ты та­кой? Убью, — про­ши­пел «бан­дит», но от си­га­ре­ты не от­ка­зал­ся, и че­рез не­сколь­ко ми­нут они уже си­де­ли ря­дом на кор­точ­ках и мир­но бе­се­до­ва­ли, слов­но дав­ние зна­ко­мые. Маль­чиш­ка ска­зал, что узнал Кен­та, ви­дел, как тот бом­же­вал в под­ва­ле, что он то­же бомж, по­за­ви­до­вал, что Кент так ко­зыр­но под­нял­ся.

— За­чем же ты у сво­ей, у этой не­счаст­ной ста­ру­хи, от­би­ра­ешь? Если та­кой кру­той, бом­би воз­душ­ных че­лов. Один при­ём­ник с тач­ки — не­де­ля сыт­ной жиз­ни.

Под­рос­ток от­ве­тил:

— Ка­кой та­кой сво­ей? Я вор, а она кто? Ни­кто — ста­рый мат­рац, нах, ба­но­вая бик­са. Рис­ка ноль, а на­вар есть. Мог быть, если бы не ты.

— А во­ров­ская жизнь — ка­кая она?

— Вор — тот, кто во­ру­ет, нах, и му­со­рам не сда­ёт, нах. И во­об­ще дви­га­ет­ся нор­маль­но. А бро­дя­чая жизнь ка­кая? Это тот, кто стра­да­ет, стра­дал и бу­дет стра­дать во бла­го об­ще­го.

— А ты во­об­ще кто по жиз­ни?

— Я во­об­ще шпа­на. Шпа­на — это тот, кто но­сит вось­мик­лин­ка, по­нял?

— Вось­мик­лин­ка?

— Ты чё, не зна­ешь? Это вось­мик­лин­ка, го­ло­ва но­сит. Го­лов­ной убор это, по­нял? Здесь это, во­ля, здесь не­льзя го­во­рить.

— А на бу­ду­щее ты как смот­ришь, кем ты бу­дешь?

— Я бу­ду вор в за­ко­не, нах, чё ты хо­чешь?

Кент спро­сил, не ду­мал ли «кру­той па­цан» по­ис­кать дру­гих пу­тей в жиз­ни — на­при­мер, пой­ти че­му-ни­будь по­учить­ся. Бу­ду­щий ур­ка­ган со­об­щил, что уже про­бо­вал. Дваж­ды убе­гал из ин­тер­на­та, и луч­ше ему сдох­нуть, чем воз­вра­щать­ся ту­да. Кент по­ду­мал, что и так все эти ре­бя­та, увле­ка­ю­щи­е­ся блат­ной ро­ман­ти­кой, ра­но уй­дут из жиз­ни — от вы­пив­ки, от ду­ри, от клея…

Па­цан ока­зал­ся фи­ло­со­фом. Он чет­ко знал, от­че­го в Рос­сии все про­бле­мы и как от них из­ба­вить­ся. Про­бле­мы от та­ких, как Кент. Всю жизнь они брю­ха­ти­ли де­вок, бро­са­ли их, а те по­том шли на па­нель. А ведь он в чём-то прав, по­ду­мал Кент. Раз­ве он за­бо­тил­ся о судь­бе жен­щин, ко­то­рых на­ве­щал? Пор­хал как мо­ты­лёк, не ду­мая о по­следст­ви­ях. Го­во­рят, На­стё­на ро­ди­ла…

Вспом­нил, как мат­ро­ны при­пла­чи­ва­ли ему, что­бы он обу­чал азам те­лес­ных игр их не­лов­ких пры­ща­вых до­че­рей. Это был лёг­кий за­ра­бо­ток. Кент не осо­бо це­ре­мо­нил­ся с та­ки­ми. Кто зна­ет, мо­жет, где-то и бро­дят по све­ту ове­щест­влён­ные ре­зуль­та­ты его по­спеш­ных эро­ти­чес­ких ма­ни­пу­ля­ций.

«Ты прав, ма­лыш, ты во всём аб­со­лют­но прав!» — хо­те­лось ему крик­нуть. Но Кент не мог се­бе это­го по­зво­лить. Это бы­ло бы не ко­миль­фо!

— Стра­ну про­сра­ли, со­весть про­сра­ли, де­тей бро­си­ли в дерь­мо, на ули­цы, ме­ня бро­си­ли в дерь­мо, — про­дол­жал маль­чиш­ка. — Та­ких, как ты, на­до каст­ри­ро­вать и на зо­ну от­прав­лять, что­бы ра­бо­та­ли от за­ри до за­ри, по­ка не сдох­не­те все. Ко­му ты ну­жен, не­до­че­ло­век, огры­зок? — рас­па­лял­ся он. — Во­ня­ешь, цеп­ля­ешь­ся за свою жал­кую жизнь. Вы­ма­хал ка­лан­ча, а ни­че­го-то ты не ви­дел. На хор те­бя не ста­ви­ли, дерь­мо есть не за­став­ля­ли, в рот не сса­ли. На­во­ро­вал боб­ла, и те­перь всех учишь. Ты пус­той, бот из LEGO, ту­пой ле­го­бот! Луч­ше те­бе боль­ше не встре­чать­ся со мной — убью, так и знай, убью! — про­кри­чал он сквозь слёзы и ки­нул­ся бе­жать.

Позд­но он на свет ро­дил­ся, по­ду­мал Кент о ма­лень­ком гоп­ни­ке. Хо­ро­ший бы из не­го ком­со­моль­ский во­жак по­лу­чил­ся. Или пре­дан­ный де­лу гэ­бэ­ш­ник. Чест­ный и че­ло­веч­ный. Имен­но та­кие как раз там и нуж­ны бы­ли в своё вре­мя. А те­перь на них уже нет за­про­са.

Убе­жал маль­чон­ка. Жаль. Кент смог бы ему по­мочь. Хо­тя бы по­про­бо­вал. Мо­жет, как-ни­будь в дру­гой раз. А ку­да эта бой­кая ба­бу­ля де­лась? Огонь, а не ба­буш­ка.

​

​

Совсем не безумное чаепитие

​

Кло­шар­ка за­ни­ма­лась дол­ги­ми и слож­ны­ми при­го­тов­ле­ни­я­ми сво­ей бер­ло­ги к ноч­ле­гу. Га­зе­ты, как ей всё-та­ки важ­ны га­зе­ты! А их те­перь всё мень­ше и мень­ше в му­сор­ных ба­ках. По­ку­пать в ки­ос­ках — слиш­ком это на­клад­но для скром­ной ста­руш­ки без опре­де­лён­но­го ме­с­та жи­тельст­ва. Скром­ной, но пер­спек­тив­ной. Она вни­ма­тель­но осмот­ре­ла плащ, шля­пу и трость толь­ко что по­до­шед­ше­го Кен­та, кур­ту­аз­но рас­кла­ня­лась с ним и по­бла­го­да­ри­ла «га­лант­но­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка» за своев­ре­мен­ную по­мощь. Кент от­ме­тил её не­ожи­дан­но звон­кий и ве­сёлый го­лос, а так­же аб­со­лют­но пра­виль­ную пе­тер­бург­скую речь. Ка­кая речь, ка­кие обо­ро­ты — это бы­ло не­что со­вер­шен­но вос­хи­ти­тель­ное!

— Прос­ти­те, су­да­ры­ня, — уч­ти­во об­ра­тил­ся он к ней. — Не вас ли я так дол­го и тер­пе­ли­во ис­кал? Я знаю, на­сколь­ко не­при­лич­но за­да­вать жен­щи­не во­про­сы от­но­си­тель­но её воз­рас­та. Про­шу по­кор­но из­ви­нить ме­ня, и тем не ме­нее… Не вы ли яв­ля­е­тесь той са­мой весь­ма об­ра­зо­ван­ной да­мой ста де­ся­ти с лиш­ним лет, вы­пуск­ни­цей Смоль­нен­ско­го ин­си­ну­а­то­ра бла­гоп­рис­той­ных де­виц со зна­ни­ем че­ты­рёх ев­ро­пей­сков­ских язы­ков?

Кло­шар­ка за­сме­я­лась, мор­щи­ны на её ли­це пре­вра­ти­лись в сплош­ную гар­мош­ку, се­точ­ка кро­ве­нос­ных со­су­дов ста­ла ещё яр­че, а прядь се­дых во­лос сполз­ла на ли­цо.

— Вы мне льсти­те, ми­лый друг. Мой жиз­нен­ный опыт су­щест­вен­но скром­нее — мне ещё нет и пя­ти­де­ся­ти. Но я со­глас­на с ва­ми — длин­ный путь и тя­жёлые ис­пы­та­ния, вы­пав­шие на мою до­лю, рань­ше вре­ме­ни со­ста­ри­ли моё ли­цо и во мно­гом ис­то­щи­ли ре­сур­сы те­ла. Тем не ме­нее вы не так да­ле­ки от ис­ти­ны. Я пом­ню о сво­их прош­лых ре­ин­кар­на­ци­ях. И в од­ной из них я дейст­ви­тель­но бы­ла «смо­лян­кой» со зна­ни­ем че­ты­рёх ино­стран­ных язы­ков. Я и сей­час по­ли­глот в не­ко­то­ром смыс­ле. Два ино­стран­ных знаю в со­вер­шенст­ве, а ещё два на­хо­дят­ся в со­сто­я­нии час­тич­но­го осво­е­ния. Прав­да, не ис­клю­чаю, что я мно­го по­те­ря­ла во вла­де­нии язы­ка­ми за пе­ри­од сво­е­го вы­нуж­ден­но­го и весь­ма му­чи­тель­но­го бро­дяж­ни­ча­ния.

Кент с удив­ле­ни­ем спро­сил, дейст­ви­тель­но ли она спит в ни­ше, по­хо­жей ско­рее на бер­ло­гу ди­ко­го зве­ря, и если си­ту­а­ция имен­но та­ко­ва, то это бо­лее чем ужас­но. Кло­шар­ка же от­ве­ти­ла ему, что вна­ча­ле она и са­ма так ду­ма­ла. Но здесь, во дво­ре меж­ду Ки­роч­ной и Ка­ва­лер­гард­ской, во­круг неё все вре­мя про­ис­хо­дят ка­кие-то не­объ­яс­ни­мые и до­воль­но бла­го­дат­ные из­ме­не­ния. Бук­валь­но за не­сколь­ко дней ни­ша уве­ли­чи­лась по всем па­ра­мет­рам, и те­перь она на­по­ми­на­ет уже не­боль­шой утеп­лён­ный чу­лан. Кро­ме то­го, у ни­ши со сто­ро­ны вхо­да са­ми со­бой по­яви­лись ме­тал­ли­чес­кие ра­мы, а в них — не­за­вер­шён­ные кон­струк­ции ос­тек­ле­ния. Не­труд­но ви­деть, что на­руж­ная сте­на её чу­лан­чи­ка по­сте­пен­но за­тя­ги­ва­ет­ся двух­ка­мер­ным стек­ло­па­ке­том. «Род­ни­чок», если мож­но так вы­ра­зить­ся, ещё до­воль­но боль­шой, но он на гла­зах за­рас­та­ет.

Кент с ин­те­ре­сом осмот­рел «род­ни­чок», а по­том изъ­явил же­ла­ние по-со­сед­ски по­мочь ей. Бы­ло бы не­пло­хо, за­явил он, если бы двор­ник дя­дя Да­ня ока­зы­вал его но­вой зна­ко­мой вся­чес­кое со­дейст­вие, и он, Кент, с этой целью го­тов аван­сом ода­рить вы­ше­упо­мя­ну­то­го двор­ни­ка щед­ры­ми чае­вы­ми. Кло­шар­ка за­про­тес­то­ва­ла.

— Мо­ло­дой че­ло­век, вы, я смот­рю, со­всем не раз­би­ра­е­тесь в лю­дях! Не­уже­ли вы не по­ни­ма­е­те, что наш дя­дя Да­ня — отъ­яв­лен­ный и не­ис­пра­ви­мый лжец. Он чая не пьёт. И аб­со­лют­но не­вин­ные и к то­му же не­во­доч­ные чае­вые в его ру­ках не­ча­ян­но ока­жут­ся имен­но во­доч­ны­ми, в край­нем слу­чае — пив­ны­ми или вин­ны­ми. Убе­ди­тель­но про­шу вас, не де­лать это­го. У ме­ня с дя­дей Да­ней и так очень не­пло­хие от­но­ше­ния.

— Тут вы яв­но оши­ба­е­тесь, су­да­ры­ня, и вот по­че­му. Этот дя­дя Да­ня — фор­мен­ный прой­до­ха, он твёр­до усво­ил марк­сист­ский те­зис о том, что ма­те­рия пер­вич­на, а ду­хов­ная жизнь вто­рич­на. Дя­дя Да­ня лю­бит и то и дру­гое. Ма­те­рия для не­го — не­что во­доч­ное, пив­ное, вин­ное или да­же конь­яч­ное, а ду­хов­ное — му­зы­ка сту­ка. Лю­би­мое про­из­ве­де­ние — «ёк-сту­ка­чок!». Ког­да есть вы­бор меж­ду ма­те­ри­ей и ду­хом, он, без­ус­лов­но, пред­по­чтет ма­те­ри­аль­ное. А если «вин­ные» не све­тят? Бы­тие опре­де­ля­ет со­зна­ние. В этом слу­чае он, не­со­мнен­но, вы­бе­рет ду­хов­ное, пред­по­чтёт му­зы­ку сту­ка и на­сту­чит ку­да сле­ду­ет. Вы ме­ня по­ня­ли?

«Да, — по­ду­мал Кент, — с при­гла­ше­ни­ем на чай к “смо­лян­ке” яв­но не скла­ды­ва­ет­ся. До­ма у неё нет, чая то­же нет, при­дёт­ся брать это на се­бя — чай пой­дём пить ко мне. Что ка­са­ет­ся по­тен­ци­аль­ной пле­мян­ни­цы, не сто­ит за­бе­гать впе­рёд, жизнь са­ма всё рас­ста­вит по сво­им мес­там».

​

​

***

​

Кент га­лант­но при­гла­сил ста­руш­ку на чаш­ку чая — та со­гла­си­лась. Она дол­го во­зи­лась у не­го в при­хо­жей, ски­ну­ла по­ро­ло­но­вую курт­ку, сня­ла ушан­ку, за­вя­за­ла во­ло­сы скром­ным шерс­тя­ным плат­ком. По­том сня­ла ва­лен­ки, от ком­нат­ных ту­фель от­ка­за­лась — у неё есть свои, она — как улит­ка: «Всё своё но­шу с со­бой». По одеж­де не­льзя бы­ло по­нять, толс­тая она или то­щая — на ней, на­вер­ное, бы­ло сто одёжек, вот и по­лу­чи­лась как ко­ло­бок. Кен­та уди­ви­ли бе­лые мо­ло­дые ру­ки кло­шар­ки, так не вя­зав­ши­е­ся с гру­бым, об­вет­рен­ным мор­щи­ни­с­тым ли­цом и не­ак­ку­рат­ны­ми се­ды­ми пря­дя­ми, вы­би­вав­ши­ми­ся из-под плат­ка. А ног­ти-то, ног­ти — ухо­жен­ные, по­кры­тые ро­зо­ва­тым ла­ком, буд­то толь­ко пос­ле ма­ни­кюр­ши! Ста­руш­ка за­ме­ти­ла удив­ле­ние Кен­та и объ­яс­ни­ла, что она осо­бо бе­ре­жёт ру­ки. В усло­ви­ях жиз­ни на ули­це это её по­след­ний ру­беж обо­ро­ны. У неё есть мно­жест­во пер­ча­ток: и ре­зи­но­вые, и са­до­вые с ре­зи­но­вы­ми на­шлёп­ка­ми, и тёп­лые ва­реж­ки, что­бы ру­ки не мёр­з­ли на мо­ро­зе.

Кент по­зна­ко­мил гостью с Лю­си.

— Лю­си, чу­дес­ное имя! — вос­клик­ну­ла ста­руш­ка. — Поч­ти так же зва­ли мою бед­ную сест­ру.

Ящер­ка то­же по­че­му-то при­ня­ла гостью бла­го­склон­но. У Кен­та всег­да бы­ло по­до­зре­ние, что это скром­ное жи­вот­ное зна­ет о лю­дях и об окру­жа­ю­щем ми­ре на­мно­го боль­ше, чем он сам. Хо­тя он-то, Кент, — че­ло­век и вро­де бы ве­нец при­ро­ды.

***

Они го­во­ри­ли о вы­со­ком: о ба­ле­те Тер­пи-па, о Чёр­ном квад­ран­те Ман­ке­ви­ча и да­же о по­э­ти­ке Се­реб­рис­той Веч­нос­ти. Кент был сму­щён — сло­во «по­э­ти­ка» он яв­но по­ни­мал не в пол­ной ме­ре, а из все­го дру­го­го, на­зван­но­го ею, он слы­шал, по­жа­луй, толь­ко о Чёр­то­вом квад­ран­те (Румб что-то та­кое го­во­рил) и то не знал от­чёт­ли­во, из ка­кой это опе­ры — аст­ро­но­мия, на­вер­ное, по­ду­мал Кент. Всё про­ис­хо­див­шее во вре­мя чае­пи­тия на­столь­ко не со­от­вет­ст­во­ва­ло об­ли­ку кло­шар­ки, на­столь­ко бы­ло по­хо­же на сон или да­же на бред, что не­ожи­дан­но для са­мо­го се­бя он спро­сил, нет ли у его гостьи пре­лест­ной юной пле­мян­ни­цы, вер­нее, су­дя по её до­воль­но зре­ло­му воз­рас­ту, — ра­ди бо­га, Кент про­сит из­ви­нить его, — вну­ча­той пле­мян­ни­цы? Во­прос хо­зя­и­на со­всем не уди­вил ста­руш­ку. Она бла­го­душ­но от­ку­сы­ва­ла по ма­лень­ко­му ку­соч­ку чёр­но­го са­ха­ра на ос­но­ве уг­ле­род­но-дей­те­ри­е­вых со­еди­не­ний и при­хлёбы­ва­ла го­ря­чий чай из блюд­ца зна­ме­ни­то­го Ло­мо­ухов­ско­го фар­фо­ри­а­та. По­смот­ре­ла скеп­ти­чес­ки на пред­ло­жен­ные ей за­кус­ки — на бу­тер­бро­ды с крис­тал­ла­ми син­те­ти­чес­кой кол­ба­сы и крем­не­ор­га­ни­чес­ки­ми ими­та­то­ра­ми крас­ной ры­бы, а так­же — на вы­печ­ку на ос­но­ве ме­тео­рит­ной пы­ли, — но так ни к че­му и не при­тро­ну­лась.

— От­ку­да вы зна­е­те о мо­ей ве­ро­ят­ной пле­мян­ни­це? — спро­си­ла она за­дум­чи­во. — Пред­по­ло­же­ние. Всё ги­по­те­зы стро­и­те. Впро­чем, это со­всем да­же не­важ­но. Есть, по­жа­луй, есть та­кая. В не­ко­то­ром смыс­ле… И вы со­вер­шен­но пра­вы — аб­со­лют­но пре­лест­ная де­вуш­ка. Если вы ище­те юную де­вуш­ку, оде­тую, оде­тую… — кло­шар­ка на мгно­ве­ние за­мя­лась, — в об­щем так: яр­ко-зе­лё­ный верх и крас­ный низ, то это как раз она. Я зо­ву её Эл­пис.

Серд­це у Кен­та бе­ше­но за­би­лось, и он бук­валь­но вы­крик­нул то, о чём так дол­го ду­мал:

— По­че­му вы об­ра­ща­е­тесь к ней на гре­чес­кий ма­нер? Она же На­деж­да. Хо­ти­те на фран­цуз­ский ма­нер — тог­да На­дин. Ну не Эл­пис же, в са­мом де­ле!

— Бо­же мой, ни­ког­да не ду­ма­ла об этом столь при­зем­лён­но! Впро­чем, есть во­прос по­важ­нее — су­щест­ву­ет ли всё-та­ки в при­ро­де по­доб­ная Эл­пис, а если су­щест­ву­ет, то кем мне при­хо­дит­ся эта де­вуш­ка? Мне всег­да ка­за­лось, что у мо­ей сест­ры бы­ло внуч­ка Эл­пис, а если это дейст­ви­тель­но так, если я не оши­ба­юсь как-то осо­бо ка­та­стро­фи­чес­ки в этом во­про­се, то мне она при­хо­дит­ся пле­мян­ни­цей, точ­нее — вну­ча­той пле­мян­ни­цей.

Он, ко­неч­но, хо­тел узнать об этом во всех де­та­лях, но кло­шар­ка за­яви­ла, что по­ка этот во­прос не­ак­туа­лен, и ка­те­го­ри­чес­ки от­ка­за­лась под­дер­жи­вать раз­го­вор о пле­мян­ни­це. Кент ре­шил от­ло­жить ак­ту­а­ли­за­цию Эл­пис до луч­ших вре­мён и пред­ста­вил­ся:

— Юрий Пан­те­лей­мо­но­вич. Друзья зо­вут ме­ня прос­то Кент.

Кло­шар­ке боль­ше по­нра­ви­лось Кент. Но своё имя она не на­зва­ла, объ­яс­нив это тем, что они ещё не­до­ста­точ­но зна­ко­мы. Ему за­хо­те­лось вы­яс­нить, как по­лу­чи­лось, что зло­дей­ка-судь­ба вы­бро­си­ла на ули­цу столь до­стой­ную да­му? Гостья рас­ска­за­ла во всех под­роб­нос­тях, что слу­чи­лось с ней и её сест­рой, в том чис­ле и о том, что при­чи­ной их па­де­ния ока­за­лось не­кое об­щест­во Раз­де­ва­лов Ltd.

«Все­му ко­нец! — по­ду­мал Кент. — Я, мер­за­вец, сам и ви­но­ват во всём этом, и те­перь мне не ви­дать Эл­пис как сво­их ушей. Моя жизнь сго­ре­ла и по­шла под от­кос, как тот не­счаст­ный ва­гон на Ста­ро-Нор­д­борг­ском!»

А ведь Ша­ро­дей счи­тал, что с де­вуш­кой у не­го всё по­лу­чит­ся. Прав­да, он же по­том и го­во­рил, что его юно­му дру­гу мно­гое ещё при­дёт­ся осо­знать. Кент ре­шил не при­зна­вать­ся в том, что он и есть тот са­мый Раз­де­ва­лов. Прос­то на­ста­ла по­ра ис­прав­лять свои ошиб­ки. Но как ис­прав­лять? Ре­ше­ние при­шло мгно­вен­но: он пред­ло­жил кло­шар­ке ка­кое-то вре­мя по­жить у не­го — по­ка он не же­нат. Тем бо­лее что есть лиш­няя ком­на­та. Он по­ка­зал ей и ком­на­ту, и туа­лет с ду­ше­вой, и кух­ню, и да­же со­дер­жи­мое хо­ло­диль­ни­ка. Да, у них по­лу­чит­ся как бы чуть-чуть ком­му­наль­ная квар­ти­ра. Кух­ней, туа­ле­том и ду­ше­вой они бу­дут поль­зо­вать­ся, ко­неч­но, врозь, но Кен­ту ка­жет­ся, что из-за та­ких пус­тя­ков у них не воз­ник­нет про­блем.

Гостья от­ве­ти­ла не сра­зу. Что-то, вид­но, её бес­по­ко­и­ло. По­том она дол­го объ­яс­ня­ла, на­сколь­ко тро­ну­та пред­ло­же­ни­ем Кен­та, как это лю­без­но с его сто­ро­ны, что воз­мож­ность ка­кое-то вре­мя по­жить в нор­маль­ных усло­ви­ях — для неё бес­цен­ный по­да­рок судь­бы… И она с удо­вольст­ви­ем при­мет пред­ло­же­ние оча­ро­ва­тель­но­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, но пусть он не оби­жа­ет­ся, у неё есть не­сколь­ко усло­вий. Обя­за­тель­ных усло­вий. Во-пер­вых, по­ка она здесь жи­вёт, что­бы Кент ни­ког­да, ни по ка­ко­му по­во­ду не за­хо­дил в ту ком­на­ту, ко­то­рую он ей вы­де­лит. Пусть он не пе­ре­жи­ва­ет — всё бу­дет в иде­аль­ном по­ряд­ке, ни­ка­кой гря­зи, ан­ти­са­ни­та­рии и тэ-дэ не бу­дет. По­стель­ное бельё и по­ло­тен­ца у неё есть свои, и она бу­дет за всем этим са­мос­то­я­тель­но сле­дить — до тех пор, по­ка она здесь. Во-вто­рых: ког­да она бу­дет по­се­щать туа­лет, ду­ше­вую, во вре­мя ут­рен­них ги­ги­е­ни­чес­ких про­це­дур, она бу­дет за­пи­рать­ся из­нут­ри.

Ка­кие про­бле­мы? Это по­нят­но и ес­тест­вен­но, у Кен­та нет прос­то ни­ка­ких воз­ра­же­ний.

И на­ко­нец, третье. Она не хо­чет быть в тя­гость и бре­ме­нем. В ка­чест­ве час­тич­ной ком­пен­са­ции она пред­ла­га­ет взять на се­бя убор­ку всей его квар­ти­ры и при­го­тов­ле­ние зав­тра­ков и обе­дов для Кен­та. И тог­да они бу­дут кви­ты. Уби­ра­ет она от­мен­но. Но если Кен­ту не по­нра­вит­ся её ра­бо­та, что же, в лю­бой мо­мент мож­но бу­дет от­ка­зать­ся от этих до­го­во­рён­нос­тей. А при­го­тов­ле­ние пи­щи… Раз­ве это пи­ща, то, что у не­го на сто­ле и в хо­ло­диль­ни­ке? Если он со­гла­сит­ся, она бу­дет го­то­вить ему пи­та­ние из на­ту­раль­ных про­дук­тов. Рас­ти­тель­ные про­дук­ты: ово­щи, фрук­ты, оре­хи, всё осталь­ное — ген­но-ском­по­но­ван­ное сра­зу из ис­ход­ных хи­ми­чес­ких эле­мен­тов без гид­ро­по­ни­ки и фо­то­син­те­за. А луч­шие мяс­ные про­дук­ты — ку­ри­ные нож­ки, шей­ка сви­ни­ны, ку­ри­ные и пе­ре­пе­ли­ные яй­ца — всё это сей­час син­те­зи­ру­ет­ся в луч­шем ви­де в обыч­ных ге­но­ге­не­ра­то­рах. Это же го­раз­до луч­ше. Пи­ща поч­ти та­кая же, как это по­лу­ча­лось де­дов­ски­ми ме­то­да­ми в при­сно­па­мят­ном и ар­ха­ич­ном Со­вет­ском Со­юзе, о ко­то­ром Кент, на­вер­ное, ни­че­го уже и не зна­ет. Что мо­жет быть вкус­нее на­ту­раль­но­го ко­фе с яич­ни­цей и под­жа­рен­ны­ми грен­ка­ми из фир­мен­ных ими­та­то­ров на­сто­я­щих ко­фей­ных зе­рён, как бы ку­ри­ных яиц и как бы пше­нич­ной му­ки?

***

Кент вспо­ми­нал ис­то­рию сво­е­го вос­хож­де­ния к Раз­де­ва­лов Ltd. При­шёл из ар­мии, по­ужи­нал с ма­мой, по­бро­дил по го­ро­ду. Здо­ровье пос­ле ар­мии бы­ло от­мен­ное. На­вес­тил кое-ко­го из ста­рой кли­ен­ту­ры, не­мно­го при­под­нял­ся. Не­мно­го. А охо­та бы­ла жить на ши­ро­кую но­гу и до­бить­ся все­го са­мо­го-са­мо­го.

Смот­рит: те­перь во всём дру­гой раз­мах. Вре­мя бур­ное. Ав­то­мо­биль­ный аль­янс АГ­ГА со­би­ра­ет день­ги у на­се­ле­ния, ком­па­нии МУ­МУ, Плас­ти­ли­на то­же со­би­ра­ют. Он быст­ро со­об­ра­зил, что рва­ные на­до не от­да­вать и по­том как бы про­цен­ты по­лу­чать, а брать сра­зу и луч­ше в зе­лё­ных — вы­иг­ры­ва­ет бан­ку­ю­щий. Объ­яс­нил ма­ме, она сня­ла с книж­ки что бы­ло — всё рав­но день­ги обес­це­ни­ва­ют­ся на гла­зах. До­ба­вил свои. За­ре­гист­ри­ро­вал юр­ли­цо ООО «Раз­де­ва­лов Ltd-ин­вест», снял офис, ку­пил де­ло­вой кос­тюм, на­ве­сил бедж Ге­не­раль­ный ди­рек­тор. Че­рез не­де­лю у не­го был шта­бель ящи­ков с на­пе­ча­тан­ны­ми ак­ци­я­ми-би­ле­та­ми фан­тас­ти­чес­кой ху­до­жест­вен­ной си­лы и убе­ди­тель­нос­ти, че­ты­ре дев­чон­ки за око­шеч­ка­ми, охран­ник, дал объ­яв­ле­ния в га­зе­ты, ра­дио, TV.

И на­род по­пёр. Кар­тон­ные ко­роб­ки с день­га­ми не успе­ва­ли в банк отво­зить. Пи­ра­ми­да — лю­би­мая иг­ра рос­сий­ских биз­нес­ме­нов. До сих пор, на­вер­ное. Че­рез по­лго­да в де­ся­ти го­ро­дах ра­бо­та­ли фи­ли­а­лы Ltd., в каж­дом — юрист, бух­гал­тер, охра­на, ме­нед­же­ры. Жил на ши­ро­кую но­гу, как сыр в мас­ле ка­тал­ся. За чу­жой счёт. Сколь­ко лю­дей по­стра­да­ло!

​

​

На следующий день

​

Ут­ро на­ча­лось как обыч­но. Кент до­позд­на ва­лял­ся в по­сте­ли и вспо­ми­нал свой ка­кой-то осо­бо длин­ный вче­раш­ний день. Вста­вать не хо­те­лось, вер­нее — не хо­те­лось столк­нуть­ся нос к но­су в ду­ше­вой с его но­вой весь­ма свет­ской и об­ра­зо­ван­ной, но до­воль­но-та­ки не­ле­пой со­сед­кой. Мо­жет, он по­спе­шил по­се­лить её у се­бя? В ми­ре мно­го тер­пя­щих бедст­вие, всем не по­мо­жешь. Спе­ши­те добры­ми де­ла­ми от­ли­чить­ся — да­ри­те ближ­не­му ду­шев­ное теп­ло! Де­ло, ко­неч­но, не в кра­си­вых фра­зах… Он вспом­нил, что стал при­чи­ной не­счас­тий этой кло­шар­ки и, воз­мож­но, ги­бе­ли её сест­ры. Нет, не слу­чай­ные про­хо­жие на­пи­са­ли столь­ко вся­кой дря­ни на сте­не его жиз­ни, сам он и на­пи­сал — при чём тут про­хо­жие?

Кент глу­бо­ко вздох­нул. Но не та­ков, од­на­ко, был его ха­рак­тер, что­бы дол­го пре­да­вать­ся груст­ным мыс­лям и са­мо­би­че­ва­нию. Вче­ра он не­пло­хо при­нял дру­зей — не уда­рил, так ска­зать, в грязь ли­цом. По­зна­ко­мил­ся с не­обыч­ной кло­шар­кой, да­же под­рал­ся из-за неё с мест­ной шпа­ной. Добро бы, под­рал­ся из-за мо­ло­дой кра­сот­ки — а то до­воль­но-та­ки стра­хо­люд­ная ба­бу­ля… По­го­во­рить, прав­да, с ней ве­че­ром бы­ло очень да­же ин­те­рес­но. От­ку­да она столь­ко зна­ет об аст­ро­но­мии? Обе­ща­ла, кста­ти, по­мочь ему с убор­кой квар­ти­ры и при­го­тов­ле­ни­ем пи­щи — дер­жи кар­ман ши­ре, на­ив­ный Кент.

Румб с Ли­ной при­гла­си­ли его на спек­такль Ох, уж эти звез­ды! — или мо­жет, ка­кое-то дру­гое на­зва­ние? — ко­то­рый бу­дет се­год­ня в ТЮЗ­Ке на Меш­ко­вой. Кент по­ин­те­ре­со­вал­ся, не опас­но ли это? Всё-та­ки те­атр зэ­ка. Там, на­вер­ное, бу­дут асо­ци­аль­ные эле­мен­ты, а раз так — то и си­ло­ви­ки. Кент не рвал­ся к встре­че с асо­ци­аль­ны­ми эле­мен­та­ми и осо­бен­но — с си­ло­ви­ка­ми. Друзья объ­яс­ни­ли ему, что на­зва­ние ар­ха­ич­но. Сей­час это учеб­ный те­атр ак­тер­ско­го ву­за, и от тех вре­мён оста­лось од­но на­зва­ние. В ТЮЗ­Ке вы­сту­па­ют те­перь во­все не зэки, а обыч­ная сту­ден­чес­кая мо­ло­дёжь, рас­ко­ван­ная, ко­неч­но, но её асо­ци­аль­ность и отвяз­ность впол­не в пре­де­лах со­вре­мен­ных норм. «За­ме­ча­тель­но!» — вос­клик­нул Кент. «А без­опас­ность бу­дет обес­пе­че­на, — до­ба­вил Румб. — И во­все не си­ло­ви­ка­ми ка­ки­ми-то, а са­мы­ми что ни на есть на­сто­я­щи­ми сла­бо­ви­ка­ми». — «Убе­ди­тель­но!» — со­гла­сил­ся Кент.

Там вы­сту­пят сту­ден­ты, бу­ду­щие ак­тёры, — при­чём зри­те­ли все бу­дут на сце­не, а ак­те­ры — на­обо­рот, в зри­тель­ном за­ле. В об­щем, Кент не по­нял, как это у них за­ду­ма­но — ви­ди­мо, все бу­дут пе­ре­ме­ша­ны со все­ми. Факт тот, что серд­це его бе­ше­но за­би­лось, ког­да он вспом­нил о Ли­не. Се­год­ня Кент не­пре­мен­но пой­дёт в те­атр и вновь уви­дит её. Нет, нет и ещё раз нет — он уже од­наж­ды ре­шил: на­до оста­вить эту на­зой­ли­вую мысль, Ли­на — по­друж­ка Рум­ба. «Зав­тра же я все­неп­ре­мен­но най­ду се­бе де­вуш­ку», — на­стой­чи­во пов­то­рял Кент, но от мыс­лей о Ли­не не так-то лег­ко бы­ло из­ба­вить­ся. Как мож­но не ду­мать о ней? Прос­то на­до взять се­бя в ру­ки, встать и ре­ши­тель­но за­нять­ся до­маш­ни­ми де­ла­ми, и тог­да не­нуж­ные мыс­ли са­ми со­бой уй­дут — как сон, как ут­рен­ний ту­ман!

***

Про­блем с туа­ле­том не воз­ник­ло — кло­шар­ка, су­дя по все­му, толь­ко что ушла. Вез­де был иде­аль­ный по­ря­док, на кух­не его ждал го­то­вый, ещё тёп­лый зав­трак — ко­фе с кар­да­мо­ном, яич­ни­ца с сы­ром и под­жа­рен­ные грен­ки. Не­из­вест­но, что за тех­но­ло­гии ис­поль­зо­ва­лись при про­из­водст­ве ис­ход­ных про­дук­тов, но вы­гля­де­ло это очень ап­пе­тит­но и на­ту­раль­но. Да-да, и вкус­но то­же. Ин­те­рес­но, что ска­жет Лю­си?

— Ну-ка го­во­ри, Лю­си, как те­бе но­вая со­сед­ка и чем она за­ни­ма­лась, по­ка дре­мал де­ми­ург на­ше­го кро­шеч­но­го квар­тир­но­го мир­ка?

Ящер­ка сде­ла­ла вид, что не слы­шит во­про­са. Она раз­ва­ли­лась в крес­ле, по­ста­ви­ла ря­дом лак для ног­тей и при­ня­лась аб­ра­зив­ной пил­кой об­ра­ба­ты­вать свои ког­ти.

— Не пой­му я те­бя, Лю­си, не­уже­ли те­бе дейст­ви­тель­но по­нра­ви­лась эта древ­няя ба­бу­ля? Она, ко­неч­но, очень хо­ро­шо об­ра­зо­ва­на и ког­да-то, ви­ди­мо, от­ли­ча­лась пре­крас­ны­ми ма­не­ра­ми, но ведь те­бе это­го не по­нять сво­и­ми да­же ещё не птичь­и­ми моз­га­ми. Она ведь до­воль­но-та­ки страш­нень­кая, ни­как не усла­да для глаз, и в не­ко­то­ром ро­де эс­те­ти­чес­кий ан­ти­под нам с то­бой, раз­ве нет?

Всё-то слы­ша­ла эта хит­рень­кая ящер­ка. Она под­ня­ла го­ло­ву, скеп­ти­чес­ки взгля­ну­ла на Кен­та, буд­то го­во­ря: «Что бы ты по­ни­мал в эс­те­ти­ке!», но, как всег­да, ни­че­го не ска­за­ла и про­дол­жи­ла об­ра­ба­ты­вать свои но­гот­ки. Да-да, вы не ошиб­лись, имен­но но­гот­ки — она ошли­фо­ва­ла свои ког­ти и при­да­ла им вид плос­ких че­ло­ве­чес­ких ног­тей. Один к од­но­му — ног­ти кло­шар­ки, толь­ко ку­коль­ные ка­кие-то, в силь­но умень­шен­ном ви­де, не­воль­но по­ду­мал Кент. Смеш­но. Пи­лоч­ку и лак, на­вер­ное, то­же у ба­бу­ли взя­ла. И на зад­них ла­пах то­же об­ра­бо­та­ла. Что эта ящер­ка во­об­ще о се­бе ду­ма­ет?

— Кто те­бя на­до­умил это де­лать, да еще и на зад­них ла­пах? Не­уж­то у на­шей кло­шар­ки пе­ди­кюр есть? «И впрямь с ума сой­дешь от ва­ших лан­кар­тач­ных вза­им­ных обу­че­ний». (Гри­бо­едов. «Го­ре от ума». — При­меч. ав­то­ра.)

Лю­си от­ве­ти­ла Кен­ту взгля­дом, пол­ным пре­зре­ния.

— Вот они, пло­ды про­све­ще­ния. «Ученье — вот чу­ма, учёность — вот при­чи­на!» Все мы го­ня­ем­ся за мо­ралью, за нравст­вен­ностью. Эс­те­ти­ку нам по­да­вай. А «уп­раж­ня­ем­ся в рас­ко­лах и без­верье». Кто, ин­те­рес­но, обыч­ные де­ла де­лать бу­дет? Так и вы­мрет че­ло­ве­чест­во — от собст­вен­ной сво­ей бо­лез­нен­ной умст­вен­нос­ти. И ты, смеш­ной ди­но­зав­рик, — ту­да же! Как ты те­перь бу­дешь по сте­нам бе­гать, как мош­ка­ру ло­вить? Ни­че­го-ни­че­го, твой луч­ший друг Кент всег­да при­не­сёт те­бе ак­ри­ды из ма­га­зи­на — так ведь ты рас­суж­да­ешь?

***

Кент за­гля­нул в хо­ло­диль­ник. Кис­лые щи. Не прос­то щи — клас­си­чес­кий суп из то­по­ра. Вон и остат­ки то­по­ра ле­жат на сто­ли­ке. Мя­со и хря­щи — всё сто­я­щее сре­за­но для су­па. От то­по­ра оста­лись кос­точ­ки — груд­ная клет­ка, клю­чи­цы и всё та­кое, а ещё де­ре­вян­ное то­по­ри­ще. За­пис­ка ле­жит: «Ува­жа­е­мый Юрий Пан­те­лей­мо­но­вич! На­де­юсь, вам по­нра­вит­ся суп. Остат­ки то­по­ра не вы­бра­сы­вай­те, по­жа­луй­ста. То­по­ри­ще нам ещё при­го­дит­ся — для сле­ду­ю­ще­го ра­за. Убе­жа­ла по де­лам — не успе­ла его снять. Вер­нусь позд­но, всё при­ве­ду в по­ря­док. Хо­ро­ше­го вам дня!»

Мя­со от то­по­ра, ви­дать, по­шло и на вто­рое — кот­ле­ты по­лу­чи­лись пыш­ные и па­ху­чие. С бе­лей­шим пю­ре на слив­ках. В по­мой­ном вед­ре — остат­ки зем­ли, при­не­сён­ной, ви­ди­мо, из па­ли­сад­ни­ка. Кент слы­шал о по­доб­ной про­це­ду­ре. Поч­ва раз­во­дит­ся во­дой, взби­ва­ет­ся, тя­же­лые фрак­ции сли­ва­ют­ся. Оста­ют­ся слив­ки. Кот­ле­ты с пю­ре по­лу­чи­лись на сла­ву, они на­пом­ни­ли ма­мин обед в ста­ро­дав­ние до­пе­рест­ро­еч­ные вре­ме­на, ког­да Кент был Юроч­кой и со­всем ещё ре­бен­ком. Да, вот что зна­чит на­ту­раль­ный про­дукт — то­пор и дёрн из па­ли­сад­ни­ка — без вся­кой хи­мии.

Дверь хо­ло­диль­ни­ка за­хлоп­ну­лась со спе­ци­фи­чес­ким чав­кань­ем — буд­то кто-то с от­тяж­кой шлёп­нул го­лой ла­донью по го­ло­му же за­ду. Кент не­воль­но со­дрог­нул­ся — к че­му бы это? При­брал на кух­не пос­ле зав­тра­ка, вы­тер ру­ки и бро­сил мок­рую сал­фет­ку на сто­леш­ни­цу — та упа­ла с чмо­кань­ем, по­хо­жим на влаж­ный по­це­луй. Ин­те­рес­но, мож­но ли от­ли­чить на слух по­це­луй в пле­чо от по­це­луя в грудь? На­до бы про­ве­рить при слу­чае. Стал ре­зать хлеб сер­рей­тор­ным но­жом — зву­ки то­же на­по­ми­на­ли что-то зна­ко­мое, но дав­но за­бы­тое, удар­но-чав­ка­ю­щее что ли, — та­кое, о чём и ска­зать-то в при­лич­ном об­щест­ве не­лов­ко. О бо­же, что за на­важ­де­ние, чур ме­ня — чур! На­до по­ста­рать­ся за­быть о груст­ном, по­то­му что по­ка это всё не для не­го. И про­дол­жить осмотр обе­да.

Ни­че­го не ска­жешь, обед, под­го­тов­лен­ный кло­шар­кой, вы­гля­дел до­воль­но при­вле­ка­тель­но. Для на­ча­ла не­пло­хо; ба­бу­ля — боль­шой мо­ло­дец, сло­во своё дер­жит, да и го­то­вит от­мен­но. Не­яс­но, прав­да, с её пле­мян­ни­цей. Что-то здесь кон­цы с кон­ца­ми не схо­дят­ся. Ви­ди­мо, на её пле­мян­ни­цу Кен­ту не сто­ит осо­бен­но рас­счи­ты­вать. Вряд ли столь вож­де­лен­ная пле­мян­ни­ца по име­ни Эл­пис се­год­ня по­ка­жет­ся на го­ри­зон­те жиз­ни Кен­та. Не на­до увле­кать­ся стро­и­тельст­вом пес­ча­ных зам­ков. Ведь имен­но се­год­ня он дол­жен встре­тить свою су­жен­ную и тут же влю­бить­ся в неё. Влю­бить­ся с пер­во­го взгля­да. Уж Ли­на-то на­вер­ня­ка зна­ко­ма со мно­ги­ми не­обык­но­вен­ны­ми де­вуш­ка­ми. Воз­мож­но, она за­всег­да­тай ве­че­ри­нок это­го учеб­но­го за­ве­де­ния — и с Рум­бом они, кста­ти, как раз там и по­зна­ко­ми­лись. Го­во­рят, что дип­ло­мант­ки ТЮЗ­Ка всег­да на­рас­хват, пос­ле окон­ча­ния это­го про­слав­лен­но­го учеб­но­го за­ве­де­ния де­вуш­ки по­сту­па­ют на служ­бу в элит­ные до­ма гор­нич­ны­ми или да­же Ак­три­са­ми с боль­шой бук­вы — прав­да, об этой сто­ро­не их про­фес­сии го­во­рить не­мно­го не­при­лич­но. Хо­тя-я-я… Да, имен­но там, на ве­че­рин­ке, Кент встре­тит де­вуш­ку, ко­то­рая ста­нет его не­вес­той.

Если се­год­ня ве­че­ром он всерь­ёз не влю­бит­ся… Тог­да на­зло Рум­бу нач­нёт со­би­рать про­из­ве­де­ния Ню­ши Рыж­ки об её секс-тре­не­ре Крес­ли или на­обо­рот — про­из­ве­де­ния пи­ка­пе­ра Крес­ли об его та­лант­ли­вой уче­ни­це Рыж­ке, мас­те­ри­цы на все ру­ки и осо­бен­но на не­ко­то­рые дру­гие час­ти те­ла.

​

***

Ото­бе­дав Кент при­нял­ся под­би­рать одеж­ду, гал­стук, обувь. Пос­ле вче­раш­них куль­би­тов с бес­при­зор­ни­ка­ми под­клад­ка на ру­ка­ве по­рва­лась по шву… Скот­ча нет, степ­ле­ра то­же, гу­се­ни­цы шел­ко­пря­да пре­вра­ти­лись в ба­бо­чек и уле­те­ли. За­то суп из то­по­ра по­лу­чил­ся на­ва­ри­с­тым. Кент сма­зал им шов, до­ждал­ся, по­ка буль­он пре­вра­тит­ся в сту­день, креп­ко сжал края шва и оста­вил под прес­сом. Че­рез час все под­сох­нет, и шов ста­нет креп­че преж­не­го.

Вы­шел из до­ма по­рань­ше, ре­шил про­гу­лять­ся. Эх, что за на­стро­е­ние чуд­ное — что-то рас­ши­ря­лось внут­ри не­го и под­ни­ма­лось вверх. «Раз­зу­дись пле­чо, раз­мах­нись ру­ка», он рез­ко рас­пах­нул дверь и вы­шел на крыль­цо — «Мо­роз и солн­це, день чу­дес­ный!», дверь с раз­ма­ху уда­ри­ла его под зад, и Кент по­ле­тел с крыль­ца в суг­роб. Да, кон­фуз по­лу­чил­ся — подъ­ём­ная си­ла, на­ко­пив­ша­я­ся в подъ­ярем­ной впа­ди­не, не по­мог­ла из­бе­жать пуб­лич­но­го низ­вер­же­ния с Олим­па. Он встал, отрях­нул снег с одеж­ды… Вряд ли кто-то ви­дел его по­лёт, хо­лод разо­гнал всех по до­мам. Поч­ти всех.

В воз­ду­хе ви­се­ло го­ло­гра­фи­чес­кое объ­яв­ле­ние. Ми­нис­тер­ст­во НОС со­об­ща­ло, что ожи­да­ет­ся при­мо­ра­жи­ва­ние все­го ко все­му да­же на рас­сто­я­нии. И дейст­ви­тель­но, мо­роз ока­зал­ся очень хват­ким, и не­под­го­тов­лен­но­му че­ло­ве­ку бы­ло труд­но вы­рвать­ся из его объ­я­тий. Ко­му-то, ви­ди­мо, это всё же уда­ва­лось — на сте­нах и ме­тал­ли­чес­ких огра­дах оста­ва­лись клочья вдрызг разо­дран­ных дуб­лёнок, шар­фов, ду­ти­ков и да­же мун­бут­сов. Вла­дель­цы их ушли с остат­ка­ми одеж­ды и обу­ви. «Где-то те­перь уми­ра­ют от спе­ци­аль­но за­бро­шен­ной нам аме­ри­кан­ской ан­ги­ны или ещё то­го ху­же — от смер­то­нос­ной вьет­нам­ки, грип­па вьет­нам­ской вис­лоб­рю­хой тра­во­яд­ной ми­ни-свиньи», — по­ду­мал Кент.

Пос­ле это­го НОС пре­дуп­реж­да­ло об опас­нос­ти на­ле­дей в про­ез­дах и на тро­туа­ре и ре­ко­мен­до­ва­ло по­жи­лым лю­дям в це­лях пре­дуп­реж­де­ния воз­мож­но­го трав­ма­ти­чес­ко­го па­де­ния обя­за­тель­но ис­поль­зо­вать для пе­ре­дви­же­ния не толь­ко но­ги, но и ру­ки.

Ми­мо лёг­кой рысью про­тру­сил на чет­ве­рень­ках со­лид­ный муж­чи­на с бо­род­кой кли­ныш­ком — в ста­рин­ном пенс­не, в нор­ко­вой шап­ке и ко­рот­кой дуб­лён­ке — про­фес­сор, на­вер­ное! На ру­ках и но­гах у не­го бы­ли не­вы­со­кие са­по­ги с под­клад­кой из ов­чи­ны. «Хо­лод­но, хо­лод­но», — сто­нал оч­ка­рик и всё пы­тал­ся уско­рить­ся. Его на тон­ком ре­меш­ке вёл та­кой же, как и он, со­лид­ный бас­сет в пух­лой те­ло­грей­ке. В от­ли­чие от «про­фес­со­ра», тот шёл на двух но­гах и стро­го сле­дил, что­бы его по­до­печ­ный не сби­вал­ся с ры­си на га­лоп — а то по­скольз­нёт­ся с не­при­выч­ки, что-ни­будь сло­ма­ет, а в эту ско­рую по 103 ни­ког­да ведь не до­зво­нить­ся.

Так, что ещё ин­те­рес­но­го на этой ули­це?

Гас­тар­бай­те­ры пры­га­ли че­рез ска­кал­ку, офи­ци­ан­ты из со­сед­не­го ка­фе бе­га­ли во­круг них, что­бы хоть как-то со­греть­ся. В го­ло­ве всплы­ло: «Ка­зах на тор­мо­зах, пись­ка на во­ло­си­ках, жо­па на ко­лё­си­ках». Ка­кой ужас, что-то он яв­но не в се­бе се­год­ня — из-за че­го это, из-за мо­ро­за, что ли? Ка­зах, так ка­зах, ни­че­го не по­де­ла­ешь, — Кент дви­нул­ся даль­ше.

Спра­ва и сле­ва воз­вы­ша­лись кра­си­вые зда­ния, окле­ен­ные плот­ным ме­хом ги­гант­ских ан­тарк­ти­чес­ких брейк­во­те­ров и по­стро­ен­ные в сти­ле эльф-де­ко или гном-де­ко — с эк­зо­ти­чес­ки­ми ок­на­ми из па­ти­ни­ро­ван­но­го аль­гар­ро­бо, а мо­жет да­же из квеб­ра­хо, про­из­рас­тав­ших в юж­но­аме­ри­кан­ской сель­ве как раз в пе­ри­од рас­цве­та твор­чест­ва ве­ли­ко­го Эрь­зи. Из од­но­го та­ко­го ок­на вы­су­ну­лась жен­щи­на. Кент тут же по­слал ей воз­душ­ный по­це­луй, она в ка­чест­ве зна­ка от­вет­ной сим­па­тии вы­трях­ну­ла ему на го­ло­ву му­сор из плас­ти­ко­вой кор­зи­ны. «Как всё-та­ки мо­гут быть изо­бре­та­тель­ны жен­щи­ны, если им кто-то по­нра­вит­ся», — по­ду­мал Кент.

Яр­кие вит­ри­ны ожив­ля­ли этот мрач­ный го­род­ской пей­заж. Он за­ме­тил, что вит­ри­на секс-шо­па пред­ла­га­ет весь­ма не­обыч­ные то­ва­ры, при­зван­ные вне­сти раз­но­об­ра­зие в лич­ную жизнь по­се­ти­те­лей ма­га­зи­на. Жен­ские и муж­ские анус-гвоз­ди с ней­ло­но­вы­ми шляп­кам для со­рев­но­ва­ния, кто вы­дер­нет из доски боль­ше гвоз­дей за фик­си­ро­ван­ный про­ме­жу­ток вре­ме­ни. Са­лат оливье с тол­чё­ным стек­лом, ко­то­рый, по мне­нию спе­ци­а­лис­тов, в ра­зы эф­фек­тив­нее виаг­ры. То­ва­ры эти, ви­ди­мо, ста­ли те­перь осо­бо по­пу­ляр­ны, имен­но по этой при­чи­не це­ны на них с про­ш­лой не­де­ли силь­но по­шли в го­ру.

Ми­мо про­ша­гал Юрий Та­мер­лан-Хан, зна­ме­ни­тый му­зы­кант, ди­ри­жер фи­лар-опер­но­го ор­кест­ра и ру­ко­во­ди­тель фи­лар-опе­ры. «Мой тёз­ка!» — с уми­ле­ни­ем по­ду­мал Кент. Его уди­ви­ло, что на­род­ный ар­тист одет со­всем по-лет­не­му. Ах, вот оно что: он идёт внут­ри зо­ло­тис­то­го ша­ра и сту­па­ет на тро­туар толь­ко лишь че­рез обо­лоч­ку это­го ша­ра. Ви­ди­мо, внут­ри ша­ра под­дер­жи­ва­ет­ся нор­маль­ная тем­пе­ра­ту­ра, а воз­ду­ха для ды­ха­ния там впол­не хва­та­ет. Вслед за про­фес­со­ром му­зы­ки ми­мо про­сколь­зил вкрад­чи­вым ша­гом Мар­се­ля Мар­со — то­же, кста­ти, в зо­ло­тис­том ша­ре, — по­да­ю­щий на­деж­ды мим То­лян Сгор­ных-По­лян с ог­ром­ным ко­том на пле­че. Про­де­фи­ли­ро­ва­ло не­сколь­ко пе­ше­хо­дов, яв­но на­де­лён­ных твор­чес­ким душ­ком ак­тёров, — но в ша­ри­ках по­мень­ше.

Из-за го­ри­зон­та вы­ско­чил лег­ко­ат­лет с длин­ны­ми уса­ми и шес­том в ру­ках — в де­шё­вых со­вет­ских та­поч­ках, чёр­ных са­ти­но­вых тру­сах и в за­сти­ран­ной май­ке. С ги­кань­ем и во­ем нёс­ся он вдоль тро­туа­ра, пе­ре­ле­тая че­рез со­бран­ные ку­чи сне­га. Со­вер­шен­но оче­вид­но, что он бе­жал в рит­ме спон­дея: «Швед, рус­ский — ко­лет, ру­бит, ре­жет. Бой ба­ра­бан­ный, кли­ки, скре­жет». В го­ло­ве у Кен­та вдруг всплы­ло: «в ква­ли­та­тив­ной сил­ла­бо­то­ни­ке спон­дей трак­ту­ет­ся как ям­би­чес­кая сто­па со сверх­сис­тем­ным уда­ре­ни­ем», что за чушь, от­ку­да это взя­лось? Нет, зна­ком­ст­во с ба­бу­лей, «смо­лян­кой» в прош­лых ре­ин­кар­на­ци­ях, Кен­ту яв­но не на поль­зу по­шло. Ат­ле­ту бы­ло не хо­лод­но, по­то­му что он то­же был внут­ри зо­ло­тис­то­го ша­ра, ко­то­рый при каж­дом прыж­ке взле­тал вмес­те с ним мет­ра на три-че­ты­ре. «Гром пу­шек, то­пот, ржанье, стон, и смерть, и ад со всех сто­рон!»

В по­дво­рот­нях жа­лись друг к дру­гу и це­ло­ва­лись влюб­лён­ные. Их то­же за­щи­ща­ли зо­ло­ти­с­тые ша­ры.

— Я не хо­чу ви­деть ни­че­го та­ко­го! Убий­цы, они ти­хо уби­ва­ют ме­ня. Один из них — точ­но убий­ца… да мне от од­ной толь­ко этой мыс­ли хо­чет­ся бе­жать от­сю­да без огляд­ки. Не хо­чу их ви­деть, этих дев­чо­нок, — ни се­год­ня, ни зав­тра не бу­ду да­рить им ро­зы, ни фи­га по­доб­но­го! Нет, на­до силь­ней ска­зать — НИ ЧЕР­ТА ПО­ДОБ­НО­ГО! Ни­ка­кой люб­ви, ни­ка­ких от­но­ше­ний. Это всё де­воч­ки на раз, они слов­но ми­ше­ни, од­но­ра­зо­вые ми­ше­ни, од­но­ра­зо­вые де­воч­ки.

Кент бро­сил­ся на­утёк. Как про­бе­жать по этим зеб­рам: по по­лос­кам или меж­ду ни­ми? По­лос­ки ока­за­лись на вы­со­те де­ся­то­го — ни­как не мень­ше — эта­жа, а меж­ду ни­ми его жда­ло — он успел уви­деть это — сво­бод­ное па­де­ние вниз, если вдруг про­мах­нёт­ся. Что-то он, ви­ди­мо, де­лал не так. По­то­му что од­на из зебр под­да­ла ему под зад ко­пы­том — хо­ро­шо, что он до­ле­тел до тро­туа­ра — скольз­ко­го, об­ле­де­нев­ше­го, но всё же впол­не твёр­до­го тро­туа­ра, ра­но ему ис­кать ещё твер­ди не­бес­ной! Дру­гая зеб­ра на гла­зах пре­вра­ти­лась в по­ло­са­тую пу­му, ко­то­рая так и но­ро­ви­ла цап­нуть Кен­та ког­тис­той ла­пой, да не ку­да-ни­будь, а как раз в зо­ну сак­ра­мен­таль­ной про­меж­нос­ти. Та­ко­го вот при­клю­че­ния ему со­всем не на­до бы.

А вот и уни­тар­ная де­вуш­ка. Од­на, без спут­ни­ка, и как раз пе­ред ним. Паль­то пля­са­ло во­круг её хруп­ко­го те­ла, слов­но ху­ла-хуп, из-за это­го ка­за­лось, что у неё ши­ро­кие пле­чи и тон­кая та­лия. Бо­же, ка­кая по­ход­ка! Ему бы­ли от­чет­ли­во вид­ны её со­блаз­ни­тель­ные нож­ки в чул­ках с мод­ны­ми ко­рич­не­вы­ми раз­во­да­ми, в са­пож­ках из вы­со­ко­гор­но­го шиш­ко­го­ло­ва, ман­то из ко­жи не­про­би­ва­е­мо­го ме­до­еда и под­хо­дя­щая к ан­сам­блю шляп­ка в ви­де ма­лень­ко­го гнез­да йе­ти, а так­же — мед­ные во­ло­сы, буй­но вы­би­ва­ю­щи­е­ся из-под шляп­ки.

— Мне на­до её обо­гнать. На­до уви­деть, на­ко­нец, её фас…

— О, ка­кой чуд­ный маль­чик, ты хо­чешь люб­ви?

На Кен­та смот­ре­ло силь­но на­пуд­рен­ное ли­цо не­опре­де­лён­но­го — не ост­ро­го, но и не осо­бо ту­по­го — по­ла, с яр­ким ма­ки­я­жем, на­кле­ен­ны­ми рес­ни­ца­ми и ак­ку­рат­но под­стри­жен­ной чёр­ной бо­род­кой. Ви­о­лон­че­ли­на Хруст собст­вен­ной пер­со­ной, зна­ме­ни­тый тран­с­вес­тит, звез­да меж­га­лак­ти­чес­ко­го мас­шта­ба. Её на­кра­шен­ные, бо­тек­с­ные гу­бы при­зыв­но от­кры­лись на­встре­чу Кен­ту, об­на­жая иде­аль­ные фар­фо­ро­вые бу­сы ис­кус­ст­вен­ных зу­бов. Дрожь про­бе­жа­ла по его те­лу, дрожь и омер­зе­ние, он стре­ми­тель­но обо­гнал её и за­пла­кал. По­том сел на край за­ле­де­нев­ше­го тро­туа­ра и по­пла­кал ещё. Как ни стран­но, вто­рой ра­унд пла­ча его не­мно­го уте­шил. Слёзы од­на за од­ной вы­ка­ты­ва­лись из его глаз, с лёг­ким по­трес­ки­ва­ни­ем за­мер­за­ли и па­да­ли вниз, раз­би­ва­ясь о бе­тон­ную плит­ку тро­туа­ра.

Че­рез не­ко­то­рое вре­мя он об­на­ру­жил, что на­хо­дит­ся как раз про­тив зда­ния ТЮЗ­Ка на Меш­ко­вой. Две мо­ло­день­кие де­вуш­ки прос­ту­ча­ли каб­луч­ка­ми не­да­ле­ко от не­го и про­ник­ли в вес­ти­бюль. Серд­це его раз­да­лось во все сто­ро­ны, аор­та на­пол­ни­лась лег­чай­шим ге­ли­ем и ка­ким-то осо­бен­ным во­оду­шев­ле­ни­ем, не­из­вест­ная си­ла ото­рва­ла Кен­та от зем­ли, и он взле­тел по лест­ни­це вслед за ни­ми.

​

​

Вечер в ТЮЗКе

​

Бы­ло слыш­но, как гал­дят со­брав­ши­е­ся на­вер­ху зри­те­ли. Лест­ни­ца не­сколь­ко раз обо­ра­чи­ва­лась во­круг се­бя и на­по­ми­на­ла бес­ко­неч­ные подъ­ё­мы и спус­ки на кар­ти­нах Эше­ра. Те по­се­ти­те­ли, что на­ча­ли подъ­ём су­щест­вен­но рань­ше Кен­та, вско­ре ока­зы­ва­лись по­за­ди и ни­же его. Но те, что шли не­по­средст­вен­но пе­ред ним, оста­ва­лись всё вре­мя впе­ре­ди.

Лест­нич­ная клет­ка уси­ли­ва­ла зву­ки, со­зда­вая эф­фек­ты не­обыч­но­го виб­ра­то и роз­ли­ва од­нов­ре­мен­но. На пло­щад­ке гос­тей встре­ча­ла бе­лом­ра­мор­ная Мель­по­ме­на, му­за — по­кро­ви­тель­ни­ца те­ат­ра собст­вен­ной пер­со­ной. Она бы­ла в ман­тии, вен­ке из ви­но­град­ных листь­ев и го­лов­ной по­вяз­ке, в од­ной ру­ке дер­жа­ла тра­ги­чес­кую мас­ку, в дру­гой — па­ли­цу как сим­вол воз­мез­дия, ко­то­рое всег­да на­сти­га­ет лю­дей, ре­шив­ших­ся пой­ти про­тив её бо­жест­вен­ной во­ли.

«Не­уже­ли ме­ня ждут здесь по­зор и на­ка­за­ние? Я не са­мо­воль­но при­шёл, не вры­вал­ся, не де­бо­ши­рил, прос­то ме­ня при­гла­си­ли — при­гла­си­ли, вот по­то­му и при­шёл. Вряд ли в чем-то я на­ру­шил во­лю бо­гов», — так ду­мал Кент, хо­тя в язы­чес­ких бо­гов (тем бо­лее ан­тич­ных) он не осо­бо ве­рил.

Кент под­ни­мал­ся, уткнув­шись но­сом в каб­лу­ки двух де­ву­шек. В каб­лу­ки, в кра­си­вень­кие пя­точ­ки, в ту­фель­ки из тон­кой ко­жи и неж­ней­шие ло­дыж­ки. Чуть вы­ше — швы чу­лок, под­ко­лен­ные впа­дин­ки с ям­ка­ми. У од­ной де­вуш­ки но­ги аб­со­лют­но ров­ные, су­жа­ю­щи­е­ся кли­ном вниз, у дру­гой — мес­та­ми пе­ре­вя­зан­ные на­по­до­бие со­си­сок. От оби­лия на­хлы­нув­ших на не­го впе­чат­ле­ний он по­те­рял рав­но­ве­сие, оста­но­вил­ся, что­бы пе­ре­вес­ти дух, от­стал на две сту­пень­ки и тут же бро­сил­ся до­го­нять. Те­перь в по­ле его зре­ния бы­ли верх­ние час­ти чу­лок обе­их де­ву­шек и по­та­ён­ная, обыч­но не­до­ступ­ная по­сто­рон­не­му взгля­ду, бе­лиз­на их бёдер с неж­ны­ми си­не­ва­ты­ми реф­лек­са­ми в сти­ле Де­га­ра Эд­га. Всё, что вы­ше, бы­ло при­кры­то и не до­став­ля­ло уже ка­ко­го-ли­бо уве­се­ле­ния, но за­то спря­тан­ные юб­ка­ми и шуб­ка­ми от не­скром­но­го гла­за пар­ные округ­лос­ти обе­их де­ву­шек пе­ре­ка­ты­ва­лись до­воль­но за­бав­но, со­зда­вая за­дум­чи­вую иг­ру объ­ёмов и лег­ко­мыс­лен­ную рябь ле­ту­чих скла­док.

Кент ми­но­вал уже не­сколь­ко пло­ща­док, и на каж­дой — эта на­вяз­чи­вая Мель­по­ме­на! Ин­те­рес­но, од­на и та же или раз­ные? Он до­стал ла­зер­ный мар­кер и на пра­вой ще­ке мас­ки по­ста­вил чер­ниль­ную точ­ку. Лест­ни­ца сде­ла­ла пол­ный обо­рот, Кен­та встре­ти­ла но­вая Мель­по­ме­на, но­вая, но с той же чер­ниль­ной мет­кой на мас­ке. На­до бы вы­би­рать­ся из этой дур­ной бес­ко­неч­нос­ти. «Пас в сто­ро­ну» — это всег­да вы­ход из за­труд­ни­тель­но­го по­ло­же­ния. Толь­ко он так по­ду­мал, как уви­дел, что де­вуш­ки, иду­щие впе­ре­ди не­го, оста­но­ви­лись. Ка­кая-то при­вет­ли­вая мо­ло­дая жен­щи­на — ви­ди­мо, ра­бот­ни­ца те­ат­ра — от­кры­ла двум пре­лест­ни­цам дверь, им уда­лось по­ки­нуть упря­мую лест­ни­цу, и он ре­ши­тель­но устре­мил­ся вслед за ни­ми.

Кен­та встре­ти­ла Ли­на, и не­ожи­дан­но вы­яс­ни­лось, что она уме­ет не толь­ко мол­чать, но и го­во­рить. Воз­мож­но, ря­дом с Рум­бом её охва­ты­ва­ли ме­та­фи­зи­чес­кие пе­ре­жи­ва­ния, свя­зан­ные с мно­го­чис­лен­ны­ми ипо­ста­ся­ми Пус­то­ты, и по­то­му она по­сто­ян­но на­хо­ди­лась в со­сто­я­нии не­кой ос­тол­бе­не­лос­ти. Сей­час пе­ред Кен­том сто­я­ла аб­со­лют­но вме­ня­е­мая, рас­ко­ван­ная и по­ра­зи­тель­но при­вле­ка­тель­ная де­вуш­ка, внеш­не не­от­ли­чи­мая от Ли­ны. Но­вая ре­ин­кар­на­ция по­друж­ки Рум­ба.

— При­ве­тик, Кент, — ска­за­ла ава­тар Ли­ны. — Как до­бра­лись?

Он при­влёк её за та­лию к се­бе, за­дер­жал на не­сколь­ко се­кунд, по­це­ло­вал в уют­ный уго­лок меж­ду уш­ком и во­ло­са­ми — что за чуд­ный за­пах! — и за­дер­жал­ся в этом угол­ке, то­же на не­сколь­ко се­кунд. Ли­на за­про­тес­то­ва­ла:

— Не за­бы­вай­тесь, вы при­шли в те­атр, а не ко мне в гос­ти, блин! Будь ря­дом Румб, он ре­шил бы, что его друж­бан ве­дёт се­бя до­воль­но за­шк­вар­но!

— Не Румб, а вы, пер­со­наль­но вы, Ли­на, при­гла­си­ли ме­ня на спек­такль, и, сле­до­ва­тель­но, в не­ко­то­ром смыс­ле я при­шёл имен­но к вам, — за­ме­тил Кент и не­хо­тя от­пус­тил её.

В фойе бы­ли вид­ны вся­кие раз­ные мо­ло­дые лю­ди и де­вуш­ки. Кто-то ел поп­корн, кто-то пил шам­пан­ское, не­ко­то­рые тан­це­ва­ли. Что­бы дви­же­ния тан­цо­ров бы­ли бо­лее или ме­нее син­х­ро­ни­зо­ва­ны, гос­ти дер­жа­ли в ру­ках таб­лич­ки с на­зва­ни­ем тан­цев, ко­то­рые они при­го­то­ви­ли, и схо­ди­лись в па­ру толь­ко с оди­на­ко­вы­ми таб­лич­ка­ми. Под рит­мы бом­бы и пле­ны, тра­ди­ци­он­ной пу­эр­то-ри­кан­ской му­зы­ки, они тан­це­ва­ли «Саль­нень­ко», «Бор­ща­то», «Хар­ка­то», «Кис­лом­ба», «На­ко­ся Вы­Ку­Си» и дру­гие по­пу­ляр­ные со­цио­па­ти­чес­кие дэн­сы. Те же, ко­му не уда­ва­лось най­ти сво­е­го дэнс-парт­нёра или парт­нёр­ши, груп­пи­ро­ва­лись в го­мо­ген­ные па­ры, их не­во­стре­бо­ван­ные таб­лич­ки вы­гля­де­ли при этом весь­ма не­убе­ди­тель­но. Что­бы скрыть свою тан­це­валь­ную не­со­сто­я­тель­ность, мно­гие из них го­во­ри­ли друг дру­гу: «Вот, все они тан­цу­ют, но это же прос­то вуль­гар­ное “Вих­ля­то”. По­то­му что им не по зу­бам на­сто­я­щие тан­цы, та­кие как “Ар­ген­тин­ское Тан­гат­то”, “Ре­га­ю­щий стон” или, в край­нем слу­чае, — “Хип­с­тер-Хлоп”». Кент слу­шал по­доб­ные раз­го­во­ры и ду­мал о том, что это, по­жа­луй, зву­чит то­же до­воль­но-та­ки не­убе­ди­тель­но.

— О чём грус­тишь, кекс? — пре­рва­ла его раз­мыш­ле­ния Ли­на. — Ски­до­вай шмот, я отве­ду в муж-раз­дёв­ку.

— Не­уже­ли здесь раз­дель­ные раз­де­ва­тель­ные раз­де­вал­ки? Как это всё-та­ки не­со­вре­мен­но в на­ше весь­ма со­вре­мен­ное вре­мя! Мне, Юре Раз­де­ва­ло­ву, слы­шать вся­кое та­кое да­же оскор­би­тель­но в ка­кой-то сте­пе­ни.

— Бы­ло бы стрём­ней, если бы чи­ки раз­де­ва­лись ря­дом с не­зна­ко­мы­ми че­ла­ми?

— Со­вер­шен­но не­убе­ди­тель­но, но, увы, аб­со­лют­но не­ос­по­ри­мо! — про­из­нёс Кент и дви­нул­ся вслед за Ли­ной.

На­встре­чу им по­па­лись всё те же две де­вуш­ки, вы­хо­дя­щие из жен­ской раз­де­вал­ки, но уже в пол­ной бое­вой эки­пи­ров­ке и рас­крас­ке; одеж­ды, прав­да, на них уже со­всем поч­ти ни­ка­кой не оста­лось. Они на­ве­ли на Кен­та свои не­во­об­ра­зи­мо пре­крас­ные гла­за и от­ра­бо­тан­ны­ми дви­же­ни­я­ми пе­ре­дёр­ну­ли за­тво­ры сво­их су­мо­чек и мно­го­чис­лен­ных пуд­ре­ниц.

Кент не­мно­го по­кач­нул­ся, но на­шёл в се­бе си­лы усто­ять, а по­том и вой­ти в муж­скую раз­де­вал­ку. С по­тол­ка сви­са­ли ог­ром­ные крю­ки, по­да­рен­ные учеб­но­му те­ат­ру в ка­чест­ве спон­сор­ской по­мо­щи круп­ней­шим в ре­гио­не мя­со­ком­би­на­том «Пя­та Да­ли­лы». Вклад в куль­ту­ру, так ска­зать. Спон­со­ры этим не огра­ни­чи­лись. Что­бы укра­сить по­ме­ще­ние и при­дать но­во­му те­ат­раль­но­му дейст­ву со­от­вет­ст­ву­ю­щий блеск, на крю­ках бы­ли за­креп­ле­ны лу­че­зар­но улы­ба­ю­щи­е­ся све­жес­ре­зан­ные го­ло­вы луч­ших бы­ков-про­из­во­ди­те­лей и наибо­лее от­ли­чив­ших­ся при за­бое ско­та коз­лов-за­гон­щи­ков.

В об­щем, по­ве­сить верх­нюю одеж­ду бы­ло не­где. Зри­те­ли — в ос­нов­ном со­вре­мен­ная, про­дви­ну­тая мо­ло­дёжь — со­чли это за­бав­ным. Они с раз­ма­ху швы­ря­ли паль­то и курт­ки пря­мо на пол и вы­ска­ки­ва­ли из раз­де­вал­ки. Но не та­ков был Кент. Он без спеш­ки по­ло­жил паль­то в сто­ро­не от об­щей ку­чи и оста­но­вил­ся у зер­ка­ла, что­бы про­ве­рить, не сбил­ся ли про­бор, не со­шлись гла­за к пе­ре­но­си­це и не по­те­ря­лись ли в его при­чёс­ке поп­со­вые фи­о­ле­то­вые меж­га­лак­ти­чес­кие крис­тал­лы.

— Да по­шли уж, на­ко­нец, тор­моз вы наш, ли­вер встрёпан­ный, — тор­мо­ши­ла его Ли­на. — По­шли, по­зна­ком­лю с от­пад­ны­ми чи­ка­ми.

Он взял её за ру­ки и при­тя­нул к се­бе.

— Ка­кое оча­ро­ва­тель­ное платье, — ска­зал он.

Это бы­ло ма­лень­кое, со­всем прос­тень­кое плать­и­це цве­та реч­ной ка­пу­с­ты с про­жил­ка­ми же­ле­зис­то­го лай­ма, сши­тое из шерс­ти аль­па­ки обык­но­вен­ной с впле­те­ни­ем во­лос йе­ти, не­дав­но пой­ман­но­го в зуб­ро-би­зонь­ем пи­том­ни­ке на Фри­лянд­ском пе­ре­шей­ке. Ке­ра­ми­чес­кие пу­го­ви­цы бы­ли вы­пол­не­ны в тех­но­ло­гии пас­сив­но­го ла­зе­ра, а ко­ро­тень­кая юбоч­ка пред­став­ля­ла со­бой до­воль­но изящ­ную ре­шёт­ку из па­ти­ни­ро­ван­но­го ко­ва­но­го же­ле­за, за­кры­тую сни­зу бер­гам­ским зам­ком. Че­рез ре­шёт­ку вид­ны бы­ли чу­дес­ные крас­ные тру­си­ки и блед­ные неж­нос­ти верх­ней час­ти бёдер.

На ме­тал­ли­чес­ких пруть­ях ви­се­ли гроздья ма­лень­ких хро­ми­ро­ван­ных и брон­зо­вых за­моч­ков. Кент за­дум­чи­во кос­нул­ся са­мой при­тя­га­тель­ной час­ти её гру­ди и спро­сил как бы без­раз­лич­ным то­ном:

— От­ку­да столь­ко за­моч­ков, Ли­на?

— Няш­ные по­се­ти­те­ли за­моч­ки остав­ля­ют, где ко­му од­наж­ды уже в кайф бы­ло. Это шанс ещё раз по­пасть в за­клад­ку. А бер­гам­ский за­мок Румб при­це­пил — по­яс це­ло­муд­рия, блин! Пон­ты ки­да­ет, хо­тя это и не тре­бу­ет­ся — прос­то ди­зай­нер­ский рус­тик. Ну как вам мой при­кид? — спро­си­ла Ли­на, по­ка­чи­вая бёд­ра­ми. — На­сто­я­щий шеб­би-шик.

— Вос­хи­ти­тель­ски не­обык­но­вен­нов­ское платье. Зе­лёное с крас­ным — в этом за­клю­че­но столь­ко мис­ти­чес­ко­го смыс­ла. Или, мо­жет, за­мыс­ла? А если, на­при­мер, про­су­нуть меж­ду ре­шёт­ка­ми ру­ку, ни­кто не уку­сит?

— Не очень-то на­дей­тесь на по­доб­ный джан­гл, ру­ко­суй вы наш, — от­ве­ти­ла Ли­на, ска­за­ла — как об­ре­за­ла. — Тем-бо­ле, где-то здесь Румб кан­ту­ет­ся, в ам­фи­тре зрил­ки.

Она вы­сво­бо­ди­лась, схва­ти­ла Кен­та за ру­ку и по­та­щи­ла в зал те­ат­ра.

По пу­ти они от­толк­ну­ли дво­их до­воль­но ник­чём­ных вновь при­быв­ших пред­ста­ви­те­лей мас­ку­лин­но­го по­ла, про­скольз­ну­ли по ко­ри­до­ру и, прой­дя че­рез дверь ка­ко­го-то тех­ни­чес­ко­го по­ме­ще­ния, ока­за­лись в зри­тель­ном за­ле.

Опре­де­лить, кто здесь зри­те­ли, кто ак­тёры бы­ло прак­ти­чес­ки не­воз­мож­но. Это бы­ло очень со­вре­мен­ное пред­став­ле­ние, го­раз­до бо­лее про­дви­ну­тое, чем обыч­ное ре­а­ли­ти-шоу. Open Reality Show? Ти­нэйд­же­ры на­зы­ва­ют ОР­Ша! Это бы­ло не За стек­лом, а во­круг всех и каж­до­го, и зри­те­ли мог­ли участ­во­вать аб­со­лют­но во всех миз­ан­сце­нах и стать пол­но­цен­ны­ми пер­со­на­жа­ми. Да­же сла­бо­ви­ки, ко­то­рых лег­ко бы­ло опо­знать по одеж­де ка­муф­ляж­ных то­нов, ве­ли се­бя до­воль­но-та­ки рас­ко­ван­но — тан­це­ва­ли что-то ти­па ко­ря­во­го брэйк-ду­ран­са, об­ни­ма­лись с де­вуш­ка­ми и ора­ли под ги­та­ру: «Хо­чу жить с Бу­зо­вой, по­друж­кой бес­пон­то­вой!» Ка­кой-то ка­чок в го­лу­бой по­ло­са­той май­ке пел: «Нын­че мо­да в ин­тер­не­те по зиг хай­лю уго­рать, в ин­тер­не­те лю­бят де­ти фор­му нем­цев на­де­вать». А его по­друж­ка то­нень­ким го­лос­ком под­пе­ва­ла: «Ма­ма, я не зи­гую. Ма­моч­ка, ма­моч­ка, я не зи­гую. Не зво­ни в по­ли­цию, я не оп­по­зи­ция». В дру­гом мес­те стри­жен­ная на­го­ло де­вуш­ка хри­пе­ла в мик­ро­фон: «Я слу­шаю вич панк хард трип рап­лор­вэйв, блэк фолк чип вэйв дарк стэп трэп!» Не­сколь­ко групп му­зы­кан­тов пе­ре­кри­ки­ва­ли друг дру­га: «Хо­чешь раз­деть­ся… Стой, не спус­кай­ся вниз. За­лезь мне в серд­це, а не в ши­рин­ку джинс».

Ин­те­рес­но, а кто это пел: «Я не ви­де­ла каль­со­ны, я не тро­га­ла нос­ков, но уве­ре­на, что пах­нут ку­чей мёрт­вых ста­ри­ков»? (Мо­не­точ­ка. — При­меч. ав­то­ра.) Как тон­ко, ка­кая иг­ра слов! Эк­зис­тен­ци­аль­нень­ко! Это ак­три­са или кто-то из зри­те­лей?

На по­тол­ке и сте­нах бы­ли раз­ме­ще­ны сот­ни на­но­ка­мер TV. В со­сед­них по­ме­ще­ни­ях де­сят­ки опе­ра­то­ров мон­ти­ро­ва­ли и тут же про­да­ва­ли на ин­тер­нет-рын­ке сот­ни ча­сов ки­но­ро­ли­ков про­ек­та Звёз­ды — ДАУ­ны, а не­ко­то­рые вту­пую стри­ми­ли. По­че­му Дау­ны? По­том мож­но бу­дет разо­брать­ся, сей­час не до это­го — со­всем вре­ме­ни не оста­лось. О на­ча­ле по­ка­за про­ек­та ДАУ­ны на сле­ду­ю­щей не­де­ле объ­яв­ле­но уже сра­зу в трёх прост­ранст­вах в цент­ре Па­ри­жа — в те­ат­ре Ша­тай-ал­ле, те­ат­ре Дя­ди Вил­ля и Цент­ре Ве­ли­кой Пом­пез­нос­ти — и на двух де­сят­ках эк­ра­нов. Про­кат рас­счи­тан на по­лго­да для лю­би­те­лей бинд­ж­вот­чин­га, вло­же­ны трил­ли­о­ны ев­ро­фун­тов. Вот на ка­кой гран­ди­оз­ный про­ект по­па­ли на­ши ге­рои. Но у каж­до­го из них бы­ли со­всем дру­гие, ку­да ме­нее ам­би­ци­оз­ные за­да­чи.

— Объ­яс­ни мне, Ли­на, спек­такль уже на­чал­ся или всё это так, раз­мин­ка, на­строй­ка ин­ст­ру­мен­тов ор­кест­ра? — спро­сил Кент.

— Как хо­чешь, так и счи­тай, туль­ский ты ва­ле­нок. Здесь нет на­ча­ла, но ни­кто и не эн­дит­ся. Звез­ды — не ах!, Ох, уж эти звез­ды! — нет точ­но­го кол­лин­га. Всё это — ма­лень­кие пи­сы ме­га­п­ро­ек­та Старз — ДАУ­ны. Мне си­мит­ся, ли­це­деи-ло­хот­рон­щи­ки уже здесь. И пре­по­ды ТЮЗ­Ка то­же. Вот и мы с то­бой, мы же лю­ка­ри. Да­вай вли­вать­ся. Ви­дишь Рум­ба? Пой­дём к не­му!

— Кент, мы те­бя сей­час с кем-ни­будь по­зна­ко­мим, — ска­зал Румб и как-то смеш­но взъ­еро­шил свои усы.

Кар­ти­ны не­обык­но­вен­но оча­ро­ва­тель­ных де­ву­шек пе­ред гла­за­ми Кен­та стру­и­лись, раз­мы­ва­лись, ним­фы рек и ручь­ёв то сли­ва­лись, то разъ­еди­ня­лись в окру­же­нии во­дя­ных ли­лий, ко­то­рые, ка­за­лось, под­ни­ма­лись по сте­нам к по­тол­ку. Ин­тег­раль­ная сум­ма до­мо­ро­щен­ных нимф пред­став­ля­лась ему чрез­вы­чай­но при­тя­га­тель­ной.

Од­на из них бы­ла в со­всем прос­тень­ком плать­и­це цве­та реч­ной ка­пу­с­ты с про­жил­ка­ми же­ле­зис­то­го лай­ма. Ке­ра­ми­чес­кие пу­го­ви­цы бы­ли вы­пол­не­ны в тех­но­ло­гии пас­сив­но­го ла­зе­ра, а ко­рот­кая юб­чон­ка пред­став­ля­ла со­бой до­воль­но изящ­ную ре­шёт­ку из ко­ва­но­го же­ле­за или его син­те­ти­чес­ко­го ими­та­то­ра, не за­кры­вав­шую в пол­ной ме­ре чу­дес­ные крас­ные тру­си­ки и блед­ные неж­нос­ти верх­ней час­ти ног. Зна­ко­мое со­че­та­ние — зе­лёное с крас­ным, за­чем ис­кать что-то но­вое?

— Не­пре­мен­но пред­ставь­те ме­ня вон той, — взвол­но­ван­но ска­зал Кент, а по­том по­ду­мал: «А вдруг у неё то­же бер­гам­ский за­мок, что же мне тог­да де­лать? Нет, та­ко­го уда­ра я не пе­ре­не­су».

— Ты не в се­бе, экий ты — ни украсть, ни по­ка­ра­у­лить, — ска­за­ла Ли­на, пе­ре­хо­дя на ты, и слег­ка встрях­ну­ла Кен­та, что­бы не­мно­го при­вес­ти его в чувст­во. — Об­ра­зумь­ся же, на­ко­нец.

Тем вре­ме­нем он уже вы­сле­жи­вал дру­гую и тя­нул Ли­ну к ней. Ли­на не под­да­ва­лась на про­во­ка­ции, твёр­до вы­дер­жи­ва­ла при­ня­тую ли­нию по­ве­де­ния и в кон­це кон­цов всё-та­ки под­та­щи­ла его к де­вуш­ке с ре­шёт­ча­то-ме­тал­ли­чес­кой юб­кой.

— Это Кент, — ска­за­ла Ли­на. — Кент, зна­комь­ся, это На­дя.

Кент су­до­рож­но сглот­нул слю­ну. Так и есть — На­дя! По­ка­за­лось, что в рот ему толь­ко что опрос­та­лось не мень­ше де­сят­ка дво­ро­вых ко­шек.

— Добрый день! — ска­за­ла На­дя.

— Добро­тень… Ой, из­ви­ни­те, добро­лень… Это вас изоб­ра­зи­ли на са­мой из­вест­ной ико­не «Ве­ра, На­деж­да, Лю­бовь и мать их Софья»? — спро­сил он… И тут же ки­нул­ся прочь. «Бо­же, что я не­су!»

Румб пой­мал его за ру­кав.

— Ин­те­рес­но, ку­да это ты раз­ле­тел­ся? Не­уже­ли ухо­дишь? Что-то ра­но­ва­то… Луч­ше по­смот­ри, чем я раз­жил­ся.

Он вы­та­щил из кар­ма­на ма­лень­кую кни­жеч­ку в пе­ре­пле­те из шкур­ки нут­рии.

— Ори­ги­нал Па­ра­док­са Пус­то­ты…

— Ты всё-та­ки его ку­пил? — уди­вил­ся Кент. Он хо­тел бы­ло при­сты­дить Рум­ба за не­здо­ро­вое увле­че­ние Плез­не­ви­чем, но тут же вспом­нил, что ре­шил ис­чез­нуть из по­ля зре­ния… и по­бе­жал даль­ше. Но до­ро­гу ему за­го­ро­ди­ла упор­ная Ли­на.

— Не­уже­ли ски­па­нешь­ся, так и не от­дан­сив со мной кро­шеч­но­го Хип­с­тер-Хлоп­чи­ка? — стро­го спро­си­ла она.

— Из­ви­ни­те, — вздох­нул Кент, — но я толь­ко что от­празд­но­вал день бол­ва­на, и те­перь мне стыд­но здесь оста­вать­ся.

— Од­на­ко, ког­да на те­бя все зы­рят, ты не мо­жешь так от­стой­но свин­тить…

Кент об­нял де­вуш­ку, по­тер­ся ще­кой о её во­ло­сы и жа­лоб­но за­ску­лил:

— Ли­на, Ли­на, если бы вы толь­ко зна­ли… Чёрт… Чёрт и дья­вол!.. Как мне ос­то­е­те­ни­ли эти ман­до­ед­рит­ские ды­ш­ло-опро­уши­ны. В рот твои ко­с­ты­леч­ки! Ед­ри твою в Бос­фор, в Дар­да­нел­лы! Вы ви­ди­те вон ту де­вуш­ку?..

— На­дю?

— Ты её зна­ешь?..

— Ну ко­неч­но, ста­ри­на Кент, ведь это я толь­ко что вас ко­ре­ши­ла, а те­перь ты ре­шил за­чем-то оф­ф­нуть­ся.

— Ты зна­ко­ми­ла… А я… Толь­ко что ляп­нул ей фан­тас­ти­чес­кую глу­пость, и имен­но по­это­му мне не­об­хо­ди­мо не­мед­лен­но уда­лить­ся. Прос­то не­об­хо­ди­мо и при­чём аб­со­лют­но не­за­мед­ли­тель­но.

В ушах би­ли ба­ра­ба­ны: «Гро­мъ по­бе­ды раз­да­вай­ся! Ве­се­ли­ся храб­рый Рос­съ!» И ещё: «Взле­та­ет крас­ная ра­ке­та, бьёт пу­ле­мёт, не­уто­мим. И зна­чит, нам нуж­на од­на по­бе­да, од­на на всех. Мы за це­ной не по­сто­им!» Но он ни­че­го не ска­зал об этом му­зы­каль­ном со­про­вож­де­нии.

— Не прав­да ли, она ка­вай­ная? — спро­си­ла Ли­на.

У На­ди яр­кие гу­бы и тём­ные во­ло­сы. Кент вы­брал её из-за платья, поч­ти та­ко­го же, как у Ли­ны. Но у Ли­ны свет­лые во­ло­сы, у На­стё­ны — то­же свет­лые, а у На­ди — тём­ные, по­че­му он вы­брал та­кие не­при­выч­но тём­ные, поч­ти чёр­ные во­ло­сы? Это не­ти­пич­но для Кен­та вы­би­рать столь не­ти­пич­ное. Поч­ти не­ви­ди­мые ка­пель­ки счастья, слов­но брыз­ги шам­пан­ско­го, за­вис­ли ним­бом во­круг её го­ло­вы — вот в чём дейст­ви­тель­ная при­чи­на, а это платье с ме­тал­ли­чес­кой ре­шёт­кой, ви­ди­мо, со­всем да­же ни при чём.

— Нет, нет, я ни­ког­да не осме­люсь на это! — от­ча­ян­но вскрик­нул Кент, вы­пус­тил Ли­ну и по­мчал­ся при­гла­шать На­дю.

Де­вуш­ка взгля­ну­ла на не­го, за­сме­я­лась и по­ло­жи­ла пра­вую ру­ку на его пле­чо. Что они бу­дут тан­це­вать? Он не ду­мал об этом — но­ги са­ми его не­сли.

Кент чувст­во­вал на сво­ей шее её про­хлад­ные паль­цы. Кто-то пел на ухо: «Мо­жешь да­рить мне шу­бы, во­дить в клу­бы, це­ло­вать в гу­бы. Мо­жешь быть со мной неж­ным, а мо­жешь быть дерз­ким, кру­тым и гру­бым…» Ему ка­за­лось, что са­ма На­дя и по­ёт ему. Мо­жет, она сту­дент­ка ТЮЗ­Ка, мо­жет она не­мно­го ак­три­са и под­ра­ба­ты­ва­ет в этом ре­а­ли­ти-за­ве­де­нии?

Его пра­вая ру­ка за­ня­ла аб­со­лют­но не­ос­по­ри­мую, ге­ни­аль­но най­ден­ную пра­виль­ную по­зи­цию, по­яс­ни­ца про­гну­лась на­зад, грудь рас­пра­ви­лась, и эта не­со­мнен­но ра­зум­ная так­ти­ка его по­ве­де­ния све­ла до ми­ни­му­ма вза­им­ную дис­ло­ка­цию их тел.

На­дя за­ме­ти­ла его ма­нёвр и от­ве­ти­ла пол­ным по­ни­ма­ни­ем. Ах, ка­кие пре­крас­ные го­лу­бые гла­за! Она трях­ну­ла го­ло­вой, от­ки­ну­ла на­зад ухо­жен­ные длин­ные во­ло­сы и ре­ши­тель­но при­жа­лась ли­цом к ще­ке Кен­та. Все стих­ло, окру­жа­ю­щий мир бе­зо вся­кой под­го­тов­ки мгно­вен­но пе­ре­мес­тил­ся в дру­гое из­ме­ре­ние и пол­ностью ис­чез из их по­ля зре­ния — ту­да ему и до­ро­га!

Но, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, му­зы­каль­ный трек ког­да-то дол­жен был за­вер­шить­ся. И ког­да Кент вер­нул­ся на зем­лю, он за­ме­тил мно­го­чис­лен­ные про­бо­и­ны в сфе­ри­чес­ком по­тол­ке ам­фи­те­ат­ра, сквозь ко­то­рые за про­ис­хо­дя­щим на­блю­да­ли не­при­гла­шён­ные на ве­чер­нее ме­роп­ри­я­тие миг­ран­ты из со­сед­не­го об­ще­жи­тия. За­ме­тил он так­же вы­би­ва­ю­щи­е­ся из-за ку­лис жи­во­пис­ные дро­жа­щие струи и раз­во­ды во­дя­но­го па­ра и дру­гих раз­но­об­раз­но рас­кра­шен­ных га­зов не­из­вест­но­го про­ис­хож­де­ния. Толь­ко в са­мую по­след­нюю оче­редь он за­ме­тил Ли­ну, сто­я­щую пе­ред ним с дву­мя бо­ка­ла­ми.

— Вы­пей­те, — про­из­нес­ла она, — это хел­п­нет вам ачив­нуть­ся в ме­та­фи­зи­чес­кий, блин, ре­ал за­мо­ро­чек.

— Спа­си­бо, — от­ве­тил Кент. — Это шам­пан­ское?

— Это микс.

Кент не пьёт. Но ведь ря­дом На­дя. И опять же воз­мож­ность при­бли­зить­ся к «ме­та­фи­зи­чес­ко­му ре­а­лу за­мо­ро­чек»…

Пос­ле не­прос­той внут­рен­ней борь­бы он сде­лал боль­шой гло­ток и тут же по­перх­нул­ся. На­дя не мог­ла сдер­жать­ся и за­сме­я­лась, все уви­де­ли её кра­си­вые зу­бы.

— Что слу­чи­лось? — спро­сил Румб.

— Он не уме­ет пить! — ска­за­ла На­дя.

Ли­на по­хло­па­ла Кен­та по спи­не, та от­ве­ти­ла ей гу­де­ни­ем, на­по­ми­на­ю­щим звук ме­тал­ли­чес­ко­го идио­фо­на, об­ла­да­ю­ще­го мрач­ным, гроз­ным и да­же не­мно­го зло­ве­щим темб­ром. На­дя уди­ви­лась и с ува­же­ни­ем по­смот­ре­ла на Кен­та.

— По­вих­ляй­ся со мной, — ска­за­ла Ли­на Рум­бу.

Румб по­до­шел к дид­жею, что-то шеп­нул ему на ухо, и все вновь ки­ну­лись тан­це­вать. На­дя жда­ла.

— Вы же не бу­де­те тан­це­вать под это вуль­гар­ное «Вих­ля­то»? — спро­сил Рум­ба с Ли­ной ужас­нув­ший­ся Кент.

— По­че­му бы и нет?.. — уди­вил­ся Румб.

— Не смот­ри­те ту­да, — ска­зал Кент На­де. — Всё, что здесь про­ис­хо­дит, это мо­ве­тон.

Он на­кло­нил го­ло­ву и по­це­ло­вал её меж­ду ухом и пле­чом. Она вздрог­ну­ла, но не от­стра­ни­лась. Кент то­же не отвёл гу­бы. Меж­ду тем Ли­на и Румб пре­да­ва­лись уже де­мон­ст­ра­ции за­ме­ча­тель­но­го «Вих­ля­то» в сти­ле За­пад­но­го По­бе­режья.

Трек за­кон­чил­ся, Ли­на по­шла к дид­жею об­су­дить что-то весь­ма при­зем­лён­ное, мо­жет, да­же и тан­це­валь­ное, а Румб в па­рок­сиз­ме то­таль­ной рас­сла­бу­хи по­ва­лил­ся на пер­вый под­вер­нув­ший­ся ди­ван, по­та­щив с со­бой Кен­та с На­дей.

— Ну-сссс, как де­ла у тел­ка с яроч­кой? «Овеч­ке сде­ла­ли аборт. Лев при­нёс в боль­ни­цу торт. Два лиф­чи­ка при­нёс ей волк. Он в этом де­ле зна­ет толк. А друг ба­ран при­нёс си­рень. Он ду­мал, у ов­цы миг­рень».

Кент и На­дя усе­лись ря­дом.

— Те­бе нра­вит­ся эта овеч­ка? — спро­сил Румб, не­про­из­воль­но рас­пу­шив свои усы.

На­дя улыб­ну­лась, а Кент ни­че­го не от­ве­тил, он лишь об­вил ру­кой шею На­ди и при­нял­ся не­бреж­но иг­рать верх­ней пу­го­вич­кой её платья. Он де­лал вид, что его не ин­те­ре­су­ет эта пу­го­вич­ка и да­же то, что за ней скры­ва­ет­ся, и за­дум­чи­во спро­сил:

— Как вам всем уда­лось пре­одо­леть вход­ную лест­ни­цу, ко­то­рая с ви­ду идёт вверх, а на са­мом де­ле опус­ка­ет­ся вниз? Если бы не те две де­вуш­ки, я бы ни за что не до­брал­ся до вес­ти­бю­ля.

Румб был за­нят по­до­шед­шей Ли­ной, а На­дю, ви­ди­мо, не­ма­ло увле­ка­ли ма­ни­пу­ля­ции Кен­та с её верх­ней пу­го­вич­кой — в об­щем, ему ни­кто так и не от­ве­тил. Пос­ле не­ко­то­рых раз­мыш­ле­ний он за­дал ещё один во­прос.

— Но ведь это серь­ёз­ная про­бле­ма, друзья. Ког­да мы все со­бе­рем­ся до­мой и бу­дем спус­кать­ся по лест­ни­це вниз, она ров­но на столь­ко же бу­дет под­ни­мать­ся вверх, и мы не смо­жем до­стичь вход­ной две­ри, ко­то­рая, не­со­мнен­но, ни­же вес­ти­бю­ля. Мо­жет, луч­ше про­дол­жать под­ни­мать­ся вверх, мо­жет, та­ким об­ра­зом мы вер­нее ока­жем­ся на ули­це?

Все глу­бо­ко за­ду­ма­лись.

— На­до спро­сить у бо­лее опыт­ной в этом во­про­се На­ди, — про­из­нёс, на­ко­нец, Румб, — она ведь сту­дент­ка, и поч­ти каж­дый день ре­ша­ет эту про­бле­му.

Вот-вот, по­ду­мал Кент, так оно и есть. Имен­но так он и пред­по­ла­гал. Она из это­го со­мни­тель­но­го за­ве­де­ния. Пло­хо это или хо­ро­шо? Впро­чем, ка­кая те­перь раз­ни­ца, это же его На­дя, и он, на­ко­нец, на­шел её.

— Нет, нет, — за­про­тес­то­ва­ла сту­дент­ка На­дя в от­вет на за­яв­ле­ние Рум­ба. — Не та­кая уж я опыт­ная, как вы все по­ду­ма­ли. Что прав­да, то прав­да, этим ле­том я сда­ла эк­за­ме­ны и по­сту­пи­ла в ТЮЗК, но хо­дить на за­ня­тия ста­ла со­всем не­дав­но, все­го два дня на­зад. До это­го у ме­ня не по­лу­ча­лось, не скла­ды­ва­лось из-за са­мых раз­лич­ных об­сто­я­тельств. Но, чест­но го­во­ря, во вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях с этой лест­ни­цей у ме­ня ни­ка­ких про­блем по­ка не воз­ни­ка­ло.

Румб ска­зал, что не сто­ит ло­мать го­ло­ву из-за вся­кой ерун­ды. Ве­чер за­кон­чит­ся, они все — вмес­те с На­дей, ра­зу­ме­ет­ся, — пой­дут по до­мам. И всё раз­ре­шит­ся са­мо со­бой. Но ока­за­лось, что На­дя не смо­жет по­мочь друзь­ям. По­то­му что она на ра­бо­те. За ре­а­ли­ти-шоу сле­дят пре­по­ды, и пос­ле окон­ча­ния ве­че­ра ей при­дет­ся остать­ся на раз­бор по­лётов — как это ни груст­но, до­ба­ви­ла она. Кен­ту хо­те­лось вы­гля­деть не­за­ви­си­мым и му­жест­вен­ным, он ре­шил успо­ко­ить дру­зей и ска­зал, что они спра­вят­ся. Им по­мо­гут те две де­вуш­ки, с ко­то­ры­ми Кент во­шёл сю­да. В край­нем слу­чае, они под­ни­мут­ся на кры­шу, а от­ту­да на­вер­ня­ка есть спуск по по­жар­ной лест­ни­це.

Пу­го­вич­ка усту­пи­ла, на­ко­нец, ти­та­ни­чес­ким уси­ли­ям Кен­та, ро­ли­ко­вые пет­ли — то­же, и его гу­бы до­стиг­ли, на­ко­нец, вол­ну­ю­щих и неж­ных впа­дин, но в это мо­мент вновь за­иг­ра­ла му­зы­ка. Ка­кая-то об­скры­жен­ная де­ви­ца в даль­нем кон­це за­ла пе­ла по­пу­ляр­ную пес­ню: «Ах, На­дя, На­день­ка, мне за дву­гри­вен­ный в лю­бую сто­ро­ну тво­ей ду­ши!» Кент, по­ку­сы­вая На­ди­ны во­ло­сы, шеп­тал: «Это о нас с то­бой». Кру­гом кри­ча­ли: «Тан­це­вать, всем тан­це­вать! Не вре­мя рас­си­жи­вать­ся по мяг­ким ди­ва­нам!», а На­дя ти­хо ска­за­ла: «Ка­кая жа­лость, од­на­ко! Мне со­всем не хо­чет­ся тан­це­вать».

​

​

Есть ли в нашей жизни место для аримаспов?

​

Ут­ром Кен­та ждал го­ря­чий зав­трак. По­ми­мо ко­фе — неж­ная фрит­та­та италь­ян­ская с кар­то­фе­лем, слад­ким пер­цем и зе­лё­ным лу­ком, ис­пан­ская тор­тилья (ещё од­на ва­ри­а­ция на те­му кар­то­фель­ной за­пе­кан­ки) и бру­таль­ный бу­тер­брод с ма­ри­но­ван­ным огур­цом, яй­ца­ми, лом­ти­ка­ми бе­ко­на, крас­ным лу­ком и раз­ре­зан­ной по­по­лам по­ми­дор­кой чер­ри. Как все это ап­пе­тит­но вы­гля­де­ло, чёрт возь­ми, — и ка­кой за­пах! По­хо­же, сде­ла­но из на­ту­раль­ных про­дук­тов. Что за вре­ме­на, раз­ве те­перь пой­мёшь? На та­рел­ке мо­жет ока­зать­ся син­те­зи­ро­ван­ная го­ло­грам­ма с объ­ём­ным ими­та­то­ром вку­са… Нет, нет, по­хо­же, всё на­сто­я­щее — что-то ведь про­ва­ли­ва­ет­ся в же­лу­док и со­зда­ёт эти не­пе­ре­да­ва­е­мо вос­хи­ти­тель­ные ощу­ще­ния. Как она всё успе­ла? Ве­че­ром её ещё не бы­ло, вер­ну­лась, ви­ди­мо, ког­да Кент уже спал, — про­кра­лась слов­но мышь, он ров­но ни­че­го не услы­шал. А те­перь, уди­ви­тель­ное де­ло: толь­ко он встал и по­жа­луй­ста — зав­трак уже го­тов!

Вот, кста­ти, и са­ма ви­нов­ни­ца гаст­ро­но­ми­чес­ко­го фес­ти­ва­ля. Доброе ут­ро, фея из сказ­ки! Име­ни сво­е­го не го­во­рит — мы по­ка не­до­ста­точ­но зна­ко­мы! Фу ты ну ты, то­же мне фор­му­ли­ро­воч­ка! Он ей жильё до­ве­рил, клю­чи от квар­ти­ры, день­ги на ве­де­ние хо­зяйст­ва, ещё де­нег дал, что­бы она се­бе одеж­ду при­лич­ную ку­пи­ла, не по­счи­тал, что они, блин, не­до­ста­точ­но зна­ко­мы…

По­яви­лась в ка­ком-то ха­ла­те, по­вяз­ка на го­ло­ве — точь-в-точь, сест­ра ми­ло­сер­дия. Вся в бе­лом, мол­ча­ли­во-та­инст­вен­ная, по­хо­жая на гостью из древ­ней Ги­пер­бо­реи, в край­нем слу­чае — из Ис­се­до­нии. Ги­пер­бо­рей­ско-ис­се­дон­ская гостья, по­яв­ля­ет­ся без­звуч­но, слов­но при­ви­де­ние, и пре­под­но­сит про­с­тым смерт­ным мис­ти­чес­кие да­ры зем­ли; один глаз по­сто­ян­но за­крыт пря­дью вы­бив­ших­ся из-под ко­сын­ки во­лос — ве­дунья од­но­гла­зая.

— Цик­ло­пы ог­ром­ны­ми бы­ли, а вы, су­да­ры­ня, не­вы­со­ко­го рос­точ­ка всё-та­ки, ни­как вам не по­тя­нуть на цик­ло­пи­ню — или цик­лоп­шу, как пра­виль­но?

— Ну, тог­да я, ста­ло быть, не из цик­ло­пов и не из ис­се­до­нов бу­ду, — от­ве­ти­ла кло­шар­ка, буд­то услы­шав мыс­ли Кен­та. — Ско­рее, из од­но­гла­зых ари­мас­пов! — ре­ши­тель­но до­ба­ви­ла она. — Не слы­ша­ли о та­ких? Ари­мас­пы — се­вер­ный си­бир­ский на­род — сра­жа­лись с гри­фо­на­ми за зо­ло­то. Су­дя по мо­е­му се­год­няш­не­му со­сто­я­нию, пра­щу­ры на­ше­го пле­ме­ни не осо­бен­но-то пре­ус­пе­ли в этих вой­нах.

Кент на­го­во­рил ей ку­чу ком­пли­мен­тов по по­во­ду её се­год­няш­них и вче­раш­них ку­ли­нар­ных сюр­п­ри­зов, а она осве­до­ми­лась, как чу­дес­но­му Кен­ту уда­лось про­вес­ти вче­раш­ний ве­чер? Она пред­по­ла­га­ет, что всё по­лу­чи­лось очень да­же не­пло­хо, по­то­му что в на­сто­я­щее вре­мя этот мир устро­ен так, что всё быст­ро ме­ня­ет­ся в луч­шую сто­ро­ну. По­ка что имен­но так. Кста­ти, об­ра­тил ли он вни­ма­ние, что у Лю­си по­яви­лось опе­ре­ние на хвос­те, а под мыш­ка­ми пе­ред­них лап вы­рос­ло ка­кое-то по­до­бие кры­лы­шек? Лю­си кру­ти­лась тут же и, ви­ди­мо, очень хо­ро­шо по­ни­ма­ла, что раз­го­вор идёт имен­но о ней, вер­те­лась, по­во­ра­чи­ва­лась во все сто­ро­ны, что­бы луч­ше бы­ли вид­ны её но­вые перь­е­вые укра­ше­ния. Кент ска­зал Лю­си, что не­че­го ей фор­сить — она по­ка что обыч­ная ящер­ка, у ко­то­рой по­че­му-то кое-где вы­рос­ли пёрыш­ки, но это ров­но ни­че­го не зна­чит — воз­мож­но, у неё бо­лезнь та­кая, и как бы ещё не при­шлось всё уда­лять пу­тём гру­бо­го хи­рур­ги­чес­ко­го вме­ша­тельст­ва. Пёрыш­ки — это ещё не из­ви­ли­ны в го­ло­ве! Лю­си не­до­воль­но фырк­ну­ла и, смеш­но от­ки­нув на­зад го­ло­вён­ку, гор­до уда­ли­лась.

— Что ка­са­ет­ся по­се­ще­ния те­ат­ра, то ве­чер во всех от­но­ше­ни­ях удал­ся на сла­ву, — про­дол­жил Кент и до­воль­но ар­тис­тич­но, как ему ка­за­лось, за­ка­тил гла­за.

— Озна­ча­ет ли это, — спро­си­ла кло­шар­ка, — что мо­ло­до­го че­ло­ве­ка боль­ше не ин­те­ре­су­ет факт су­щест­во­ва­ния в этом ми­ре мо­ей пле­мян­ни­цы Эл­пис?

Вот во­прос, так во­прос! Как же он рань­ше не по­ду­мал о пле­мян­ни­це? По все­му по­лу­ча­лось, что он дол­жен был по­зна­ко­мить­ся с Эл­пис и по­лю­бить её все­ми не­раст­ра­чен­ны­ми си­ла­ми сво­е­го серд­ца. И пред­по­ла­га­лось, что это долж­но бы­ло слу­чить­ся имен­но вче­ра. Но вче­ра не слу­чи­лось. Мо­жет, и к луч­ше­му — а что если эта пле­мян­ни­ца та­кая же стра­хо­люд­на, как её те­туш­ка? Пусть и об­ра­зо­ва­на не­обык­но­вен­но, и тон­ка… Но ведь Эл­пис — его судь­ба, его бу­ду­щее се­мей­ное счастье. Но имен­но вче­ра он встре­тил На­дю, встре­тил и сра­зу по­ве­рил, что это та са­мая де­вуш­ка, ко­то­рую он ис­кал. Воз­мож­но, ошиб­ся, но с этим уже ни­че­го не по­де­ла­ешь. Если всё-та­ки его судь­ба Эл­пис, то с На­дей у них не бу­дет счастья. И если ид­ти на по­во­ду у по­доб­ной ло­ги­ки, то по­лу­ча­ет­ся, что На­дя тя­нет его в про­пасть. Слад­кое па­де­ние, ги­бель… Но с дру­гой-то сто­ро­ны — что мо­жет быть луч­ше, чем за­быть­ся и про­пасть в объ­я­ти­ях та­кой де­вуш­ки?

Как он дол­жен отве­чать кло­шар­ке? Очень хо­ро­шо, что они, Кент и кло­шар­ка, по­зна­ко­ми­лись. Но в от­но­ше­нии её пле­мян­ни­цы что-то по­шло не так. А с дру­гой сто­ро­ны, она же са­ма по­за­вче­ра ска­за­ла, что во­прос о зна­ком­ст­ве с Эл­пис по­ка не сто­ит — вот пле­мян­ни­ца и не ак­ту­а­ли­зи­ро­ва­лась в его жиз­нен­ном прост­ранст­ве. Че­ло­век пред­по­ла­га­ет, а судь­ба рас­по­ла­га­ет. Ви­ди­мо, по­ка ещё не на­сту­пи­ло вре­мя Эл­пис. «Как труд­но жить», — по­ду­мал Кент и тя­же­ло вздох­нул. Он вздох­нул, а кло­шар­ка про­мол­ча­ла, и те­ма пле­мян­ни­цы са­ма со­бой ис­сяк­ла.

***

— Ког­да ты встре­тишь­ся с ней? — спро­сил Румб Кен­та, на­ви­сая над сто­лом пе­ред по­след­ним тво­ре­ни­ем кло­шар­ки. Это был бак­ла­жан, фар­ши­ро­ван­ный по-ко­рей­ски, с очень вкус­ным вер­хом — смесью кро­шек бе­ло­го до­маш­не­го хле­ба, чес­но­ка, пет­руш­ки и рас­ти­тель­но­го мас­ла. Хруст — на весь дом, аро­мат на весь мик­ро­рай­он от Ки­роч­ной до Ка­ва­лер­гард­ской.

— Я в пол­ной рас­те­рян­нос­ти. На­дя — вос­пи­тан­ная, тон­кая, не­ор­ди­нар­ная на­ту­ра… На этом ве­че­ре в ТЮЗ­Ке она вы­пи­ла та­кое ко­ли­чест­во шам­пан­ско­го…

— Зна­ешь, Кент, есть лю­ди, ко­то­рым все к ли­цу, На­дя — пре­лест­ное ди­тя! Ишь, оскор­бил­ся, на­хох­лил­ся — по­ду­ма­ешь, вы­пи­ла шам­пан­ско­го, не будь ты мок­рой ку­ри­цей! Я се­год­ня на­шёл — ты да­же не пред­став­ля­ешь — Смот­ри­тель Пус­то­ты, рас­пе­ча­та­но на влаж­ных сал­фет­ках без спир­та с за­па­хом то ли­мо­на, то ли­мон­чел­ло и да­же ли­мон­чел­ли­то… По­стра­нич­но за­про­грам­ми­ро­ван­ный за­пах.

— Ух, ты, не­ма­ло, на­вер­ное, сто­ит. Один толь­ко син­те­ти­чес­кий за­пах, это же на­сто­я­щий хай-тек! На­вер­ное, опять без де­нег си­дишь?

— Ты прав, обо­шлось не­ма­ло, но без это­го ни­как не обой­тись, — ли­цо Рум­ба ста­ло пун­цо­вым. — Ты зна­ешь, что та­кое кол­лек­ци­о­нер? Мне те­перь на­до всё, что из­да­но под име­нем Плез­не­вич.

— Каж­дый день по статье, два но­вых из­да­ния в ме­сяц. Плез­не­вич — это же фаб­ри­ка по про­из­водст­ву Пус­то­ты…

— Я это от­лич­но знаю, — груст­но от­ве­тил Румб.

Кент до­ба­вил ему ку­сок бак­ла­жа­на и спро­сил:

— Как ты ду­ма­ешь, смо­гу я ещё раз уви­деть На­дю?

— Из­ви­ни, ста­ри­на, — улыб­нул­ся Румб. — На­до­едаю те­бе за­нуд­ны­ми ис­то­ри­я­ми о книж­ной кол­лек­ции и со­вер­шен­но на­прас­но. Interim (А меж­ду тем. — При­меч. ав­то­ра), мне дейст­ви­тель­но хо­те­лось бы чем-ни­будь те­бе по­мочь.

— Я ужас­но се­бя чувст­вую. По­те­рять на­деж­ду вновь уви­деть На­деж­ду, вко­нец без­на­деж­но от­ча­ять­ся и ощу­щать се­бя при этом ужас­но счаст­ли­вым. Ког­да че­го-то очень хо­чешь, ка­жет­ся, что на­хо­дишь­ся в ка­ком-то со­всем дру­гом мес­те. Ле­жишь се­бе на жи­во­те сре­ди вы­жжен­ной тра­вы, ки­зя­ков и ко­ро­вя­ков, во­круг су­хая зем­ля; и солн­це, зна­ешь ли, жёл­тое по­че­му-то, и лом­кая тра­ва — то­же жёл­тая, как со­ло­ма, с уй­мой ко­по­ша­щей­ся ме­люз­ги, и ещё жел­то­ва­тый су­хой мох. Ле­жать на жи­во­те и на­блю­дать. Ме­люз­га спа­ри­ва­ет­ся и тут же ро­жа­ет дру­гую, ещё мень­шую ме­люз­гу, а та — ещё мень­шую, и так даль­ше, и уже не усмот­реть, но вся зем­ля — как жи­вая, ше­ве­лит­ся и жи­вёт прос­той сель­ской жизнью вмес­те с то­бой.

И хол­мы — это, по­жа­луй, во-пер­вых, а де­ревья — ско­рей все­го, во-вто­рых. Зем­ля ды­шит так, буд­то грудь взды­ма­ет­ся и опус­ка­ет­ся, взды­ма­ет­ся и опус­ка­ет­ся, а я ды­шу в такт взгор­бам и по­во­ро­там до­ро­ги, уже по-че­ло­ве­чес­ки уз­кой. Из­мель­чав­ший ма­лин­ник сбе­га­ет в ов­раг, и я вмес­те с ним. Там стру­ит­ся за­гнив­ший ру­че­ек, и но­вая до­щеч­ка пе­ре­ки­ну­та че­рез не­го. Но­вая до­щеч­ка со све­жи­ми смо­ли­с­ты­ми по­тёка­ми и отвра­ти­тель­ный про­гнив­ший ру­че­ёк — за­ме­ча­тель­ное со­че­та­ние!

— И На­дя?

— И На­дя, ес­тест­вен­но — от­ве­тил Кент. — На­дя, как ко­да, как по­тря­са­ю­щая фи­наль­ная идея!

По­яви­лась кло­шар­ка, она внес­ла но­вое эко­ло­ги­чес­ки чис­тое блю­до — на­шпи­го­ван­ные оре­ха­ми кешью за­пе­чён­ные яб­ло­ки с мёдом и пас­те­ри­зо­ван­ны­ми ки­зя­ка­ми — как она смог­ла столь точ­но уга­дать на­стро­е­ние Кен­та? Румб уже был зна­ком с ком­пань­он­кой Кен­та, он оце­нил её ку­ли­нар­ные та­лан­ты и по­то­му с вос­тор­гом при­нял де­серт. За­пах ки­зя­ков, прав­да, не до­бав­лял ему осо­бо­го во­оду­шев­ле­ния, но он по­ста­рал­ся ни­чем не про­яв­лять сво­е­го от­ри­ца­тель­но­го от­но­ше­ния к про­грес­сист­ским экс­пе­ри­мен­там по­ва­ри­хи, одер­жи­мой иде­ей «на­зад к при­ро­де!»

— Бла­го­да­рю вас, су­да­ры­ня, вы, как всег­да, не­по­дра­жа­е­мы, — ска­зал Кент. — Ва­ше изыс­кан­ное вос­пи­та­ние и вы­со­кий куль­тур­ный ценз под­тал­ки­ва­ют ме­ня по­пы­тать­ся вы­яс­нить от­вет на один чрез­вы­чай­но важ­ный для ме­ня во­прос. На ваш взгляд, что дол­жен сде­лать вос­пи­тан­ный мо­ло­дой че­ло­век, что­бы ещё раз уви­деть де­вуш­ку, в ко­то­рую влюб­лён?

— О, вы влюб­ле­ны! — вос­клик­ну­ла она и всплес­ну­ла ру­ка­ми. — Это пол­ная для ме­ня не­ожи­дан­ность… Но по­слу­шай­те, ми­лей­ший Кент… Вам на­вер­ня­ка мо­жет ещё пред­ста­вить­ся бла­гоп­ри­ят­ный слу­чай. Долж­на при­знать­ся, что в сво­ей про­ш­лой жиз­ни мне не до­во­ди­лось ре­шать по­доб­ные про­бле­мы, я ведь бы­ла ког­да-то прос­то де­вуш­кой, но уж ни­как не муж­чи­ной.

— А вы по­пы­тай­тесь, по­про­буй­те мыс­лен­но по­ста­вить се­бя на моё мес­то, — на­ста­ивал Кент.

— Во-пер­вых, я хо­те­ла бы по­бла­го­да­рить столь до­стой­но­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка за вы­со­кую оцен­ку мо­е­го вос­пи­та­ния, она тро­ну­ла ме­ня до глу­би­ны ду­ши, — про­из­нес­ла кло­шар­ка и по­кло­ни­лась. — Что ка­са­ет­ся ва­ше­го во­про­са, я бы со­ве­то­ва­ла это­му до­стой­но­му мо­ло­до­му че­ло­ве­ку вся­чес­ки по­ста­рать­ся по­лу­чить по­средст­вом той пер­со­ны, ко­то­рая в своё вре­мя ор­га­ни­зо­ва­ла встре­чу мо­ло­до­го че­ло­ве­ка с дру­гой пер­со­ной, при­сут­ст­вия ко­то­рой, ви­ди­мо, столь не до­ста­ёт это­му мо­ло­до­му че­ло­ве­ку, мак­си­маль­ное ко­ли­чест­во важ­ных све­де­ний о при­выч­ках по­след­ней, а так­же о мес­тах её обыч­но­го пре­бы­ва­ния и вре­мяп­реп­ро­вож­де­ния.

— Не­смот­ря на не­обы­чай­ную слож­ность обо­ро­тов ва­шей ре­чи, ко­то­рые, ви­ди­мо, столь ха­рак­тер­ны для лю­дей столь вы­со­ко­го уров­ня об­ра­зо­ва­ния, — ска­зал Кент, — я ду­маю, су­да­ры­ня, что по­доб­ная воз­мож­ность и впрямь име­ет мес­то быть. Но зна­е­те, лю­бовь сно­сит кры­шу, и влюб­лён­ный ста­но­вит­ся не­множ­ко им­бе­ци­лом. Воз­мож­но, и оли­гоф­ре­ном то­же в ка­кой-то сте­пе­ни — я не спе­ци­а­лист в по­доб­ных геш­таль­тах. Имен­но по­это­му я и не ска­зал Рум­бу, что уже дав­но об­ду­мы­ваю этот спо­соб.

Кло­шар­ка от­бы­ла на кух­ню.

— За­ме­ча­тель­ная у те­бя по­мощ­ни­ца, — ска­зал Румб.

Кен­ту не хо­те­лось об­суж­дать лич­ность кло­шар­ки, по­это­му он огра­ни­чил­ся от­ве­том, что она дейст­ви­тель­но пре­крас­но го­то­вит, во­прос толь­ко, как ей уда­лось до­стать столь­ко раз­но­об­раз­ных на­ту­раль­ных про­дук­тов? Румб вы­пил не­мно­го пас­ти­са. Он за­ме­тил, что чёр­ные по­лос­ки лак­ри­цы в бо­ка­ле ожи­ви­лись и, на­по­ми­ная пи­я­вок, ста­ли иг­рать в до­го­нял­ки — то скру­чи­ва­ясь в клу­бок, то раз­бе­га­ясь в раз­ные сто­ро­ны.

— Со­лод­ка при­да­ёт вкус да­же при­ми­тив­ной ани­сов­ке, — глу­бо­ко­мыс­лен­но про­из­нёс он. — Да, о чём это мы? О тво­ей по­мощ­ни­це… Всё в ней хо­ро­шо, ба­тень­ка, толь­ко уж боль­но страш­нень­кая.

«На­до же ког­да-ни­будь по­пы­тать­ся ис­пра­вить ошиб­ки про­ш­ло­го. Хо­тя бы час­тич­но», — по­ду­мал Кент, но вслух ска­зал дру­гое:

— А мне она нра­вит­ся. Да­же очень. В ней есть что-то от смо­лян­ки. Ну и го­то­вит не­пло­хо, в этом ты прав.

Вер­ну­лась «смо­лян­ка», при­нес­ла ог­ром­ный яб­лоч­ный пи­рог.

Кент взял­ся за нож, но в по­след­ний мо­мент за­мер, так и не над­ре­зав блес­тя­щую пле­тё­ную по­верх­ность шар­лот­ки. Слиш­ком кра­си­во, по­ду­мал он и ре­шил не­мно­го по­до­ждать.

— Ожи­да­ние, — ска­зал Румб, — это пре­лю­дия на­деж­ды. Ко­рень-то один — ждать.

— Ожи­да­ние име­ет все воз­мож­ные от­тен­ки ми­ну­сов и плю­сов. На­деж­да ни­ког­да не бы­ва­ет со зна­ком ми­нус.

— На­деж­да — это чувст­во. А ожи­да­ние — про­цесс, вот в чём все де­ло! — воз­ра­зил Румб.

— Ни­чем они по смыс­лу не от­ли­ча­ют­ся, толь­ко по вре­ме­ни. Ожи­да­ние — это ско­рее опре­де­лён­ное вре­мя на­дежд. Ожи­да­ние му­чи­тель­но, на­деж­да же — на­обо­рот, за­ря­жа­ет и да­ёт си­лы жить даль­ше. При этом де­вуш­ка с име­нем На­деж­да — это уже впол­не кон­крет­но. На­деж­да — во­пло­ще­ние «на­деж­ды».

— Без­до­ка­за­тель­но! — за­явил Румб и вы­пил зо­ло­тис­то­го ви­на.

— Ожи­да­ние — это без­умие, а что та­кое без­умие, если не час­тич­ка на­деж­ды? Дю­ма-отец, Ой­ст­рах-сын, Бо­рис Вят­кин, братья Тур, сёст­ры Фёдо­ро­вы — все как один сви­де­тельст­ву­ют имен­но об этом!

Румб по­смот­рел на Кен­та. Тот был очень бле­ден, на лбу вы­сту­пи­ли про­зрач­ные ка­пель­ки по­та, гу­бы дро­жа­ли. Румб взял у не­го из рук нож и без вся­ких ин­тел­ли­гент­ских реф­лек­сий вон­зил его в пи­рог, рас­сёк на­двое — внут­ри шар­лот­ки ока­за­лись но­вая статья Плез­не­ви­ча для Рум­ба и за­пис­ка о сви­да­нии с На­дей для Кен­та.

​

​

Свидание — как ещё можно назвать главу
о свидании?

​

За­пис­ка о сви­да­нии, от­ку­да она по­яви­лась на свет бо­жий? Кент пе­ре­дал статью «смо­лян­ке» пе­ред из­го­тов­ле­ни­ем пи­ро­га, а за­пис­ку о сви­да­нии кто мог пе­ре­дать? Если Румб — как он умуд­рил­ся это сде­лать, что­бы ни­кто это­го не за­ме­тил? Ин­те­рес­но, ког­да кло­шар­ка успе­ла за­печь за­пис­ку в шар­лот­ку? Мо­жет, днём Ли­на при­хо­ди­ла, хо­те­ла сде­лать сюр­п­риз и су­ме­ла по­го­во­рить со «смо­лян­кой», при­чём это слу­чи­лось имен­но тог­да, ког­да Кен­та не бы­ло до­ма? Сто­ит ли раз­мыш­лять об этом? Глав­ное, что его ждёт На­дя. Его На­дя.

Кент сто­ял в цент­ре скве­ра на Дра­ма-ли­тур­ги­чес­кой пло­ща­ди и ждал встре­чи. Ря­дом воз­вы­шал­ся гро­мозд­кий ржа­вый па­мят­ник с от­ли­ты­ми в чу­гу­не фи­гу­ра­ми пол­ко­вод­цев всех вре­мён и на­ро­дов. Вен­ча­ла ком­по­зи­цию ог­ром­ная ста­туя им­пе­рат­ри­цы, ко­то­рую все на­зы­ва­ли по­че­му-то «Мисс Кон­ге­ни­аль­ность». Имя её Кент не пом­нил в точ­нос­ти — то ли Фре­де­ри­ка, то ли Дог­ма­ра. Пол­ко­вод­цы пе­ре­шёп­ты­ва­лись и по при­выч­ке су­е­ти­лись — со­рев­но­ва­лись в ком­пли­мен­тар­нос­ти им­пе­рат­ри­це. Фи­гу­ры пол­ко­вод­цев и «Мисс кон­ге­ни­аль­нос­ти» бы­ли в не­ров­ных по­тёках го­лу­би­но­го по­мёта, так что их мни­мое ве­ли­ко­ле­пие про­из­во­ди­ло на Кен­та ско­рее от­тал­ки­ва­ю­щее, чем бла­го­го­вей­ное впе­чат­ле­ние. Ми­мо скве­ра по за­ле­де­нев­шей ко­лее с шу­мом но­си­лись взад-впе­рёд гряз­ные ав­то­бу­сы, ма­ши­ны и трол­лей­бу­сы, по скве­ру бро­ди­ли си­за­ри, веч­но оза­бо­чен­ные едой и сво­им стран­ным птичь­им сек­сом, а на ска­мей­ках си­де­ли раз­но­маст­ные жен­щи­ны по­ни­жен­ной со­ци­аль­ной от­вет­ст­вен­нос­ти. Вре­мя от вре­ме­ни они рис­ко­ван­но под­ни­ма­ли но­ги, при­зыв­но ма­ха­ли ру­ка­ми и пы­та­лись вся­чес­ки об­ра­тить на се­бя вни­ма­ние оче­ред­но­го сла­день­ко­го ден­ди мест­но­го раз­ли­ва на­ча­ла треть­е­го ты­ся­че­ле­тия.

Солн­це, как, впро­чем, и Кент, не об­ра­ща­ло осо­бо­го вни­ма­ния на ма­ло­ин­те­рес­ную ар­ти­ку­ля­цию участ­ни­ков этой уны­лой миз­ан­сце­ны, оно то­же жда­ло На­дю и, ви­ди­мо, раз­вле­ка­лось, иг­рая те­ня­ми, за­став­ляя, не­смот­ря на мо­роз, про­ра­стать че­рез снег се­ме­на ди­ко­ва­той на­стур­ции и уду­ша­ю­ще­го го­рош­ка, тол­кая взад-впе­рёд ла­ко­ви­с­тые две­ри Дра­ма-ли­тур­ги­чес­ко­го те­ат­ра и за­став­ляя крас­неть от сты­да улич­ный фо­нарь, за­жжён­ный бла­го­да­ря чьей-то без­ала­бер­нос­ти как раз по­сре­ди дня.

Кент нер­в­но те­ре­бил пер­чат­ки, то сни­мая их, то вновь на­де­вая. Он го­то­вил пер­вую фра­зу. «Добрый день, На­дя, как вы до­бра­лись до­мой пос­ле то­го ве­че­ра?» Су­хо­ва­то, слиш­ком от­стра­нён­но и обез­ли­че­но. «Ах, На­дя, как же вы на­ли­за­лись в тот ве­чер в ТЮЗ­Ке!» Сме­ло, рас­ко­ван­но… но слиш­ком дерз­ко. «До­ро­гая На­дю­ша, как же я рад на­шей встре­че!» Так, по­жа­луй, не­льзя — по­ка­жет свою сла­бость, бу­дет яс­но, на­сколь­ко он нер­в­ни­ча­ет и вол­ну­ет­ся пе­ред пер­вым сви­да­ни­ем. Чем мень­ше оста­ва­лось вре­ме­ни до при­хо­да де­вуш­ки, тем быст­рее ге­не­ри­ро­ва­лись всё но­вые и но­вые ва­ри­ан­ты этой не­за­дав­шей­ся ему фра­зы.

Ждал этой встре­чи, меч­тал о ней, а сей­час он со­всем не пред­став­лял, что же ему те­перь де­лать с этой пре­крас­ной и, мож­но да­же ска­зать, — фан­тас­ти­чес­кой На­дей. Пой­ти с ней в ки­но? Она не та­кая, что­бы с пер­во­го ра­за со­гла­сить­ся на ки­но. В му­зей «Яй­ца Фал­лос-бер­же» — чест­но го­во­ря, не очень-то это при­лич­но. «Де­пу­тат­ские бе­га» или «ДУ­ПА-дром» — ей бу­дет скуч­но. В «Эр­ми­таж­ке» все за­став­ле­но ста­ту­я­ми го­лых муж­чин, вид­ны все их при­чин­да­лы. В «Сай­го­не» слиш­ком мно­го эмо, вся­кой дру­гой шпа­ны, рэ­пе­ров, ан­ти­фа, и дурь всу­чи­ва­ют по­се­ти­те­лям слиш­ком уж без­зас­тен­чи­во. В джа­зо­вую ор­кест­ро­ма­нию — там весь ве­чер иг­ра­ет на скрип­козво­не и сак­со­па­то­ло­го­фо­не Гар­ри Го­ло­шей­кин, — хо­ро­ший му­зы­кант, но Кен­ту он не очень сим­па­ти­чен. «Ли­те­ра­тур­ное ка­фе»? За­би­то да­ма­ми баль­за­ков­ско­го воз­рас­та, ко­то­рые с том­ным ви­дом, от­то­пы­рив пух­лые паль­чи­ки и яко­бы вни­мая сти­хам, по­гло­ща­ют де­сят­ки пи­рож­ных с кре­мом — брр, ка­кая га­дость! Зна­ме­ни­тые «Бот­кин­ские ба­ра­ки» — ту­да впус­ка­ют не всех, толь­ко ин­фи­ци­ро­ван­ных брюш­ным ти­фом, в край­нем слу­чае — кле­ще­вым эн­це­фа­ли­том, а На­дя вро­де про­из­во­дит впе­чат­ле­ние до­воль­но здо­ро­вой де­вуш­ки. Зуб­ро-би­зон­ник — бы­ки там та­кие об­га­жен­ные и не­ухо­жен­ные… Зоо­парк сей­час на пе­ре­учёте, на зи­му все зве­ри упа­ко­ва­ны, сло­же­ны в шта­бе­ля и пе­ре­сы­па­ны ги­пер­гид­ро­зом, что­бы не пре­ли. Ка­та­ние на са­нях, за­пря­жён­ных хас­ки, — она ска­за­ла, что тер­петь не мо­жет рэ­па и рэ­пе­ров. По­ехать на аэро­вок­зал на са­мо­лёти­ки по­смот­реть — там сей­час од­ни те­леж­ки для пе­ре­во­за ба­га­жа, да упа­ков­щи­ки стрет­чем — они уже от не­че­го де­лать плён­кой за­мо­та­ли всё, что мож­но и че­го не­льзя, а са­мо­лётов нет — не ле­та­ют из-за мо­ро­зов… Кент то­роп­ли­во пе­ре­би­рал всё, что при­хо­ди­ло в го­ло­ву, су­до­рож­но ища при­ем­ле­мое ре­ше­ние.

— Добрый день! — оклик­ну­ли его сза­ди.

Это На­дя! Она бы­ла оде­та во всё ме­хо­вое, ко­рот­кие са­пож­ки то­же бы­ли с ме­хо­вы­ми отво­ро­та­ми, и всё это очень ей шло.

Кент по­пы­тал­ся сдёр­нуть с ру­ки пер­чат­ку, вы­вер­нул под­клад­ку, вко­нец за­пу­тал­ся, по­тя­нул силь­нее и, не рас­счи­тав уси­лий, уда­рил се­бя по ли­цу вне­зап­но осво­бо­див­шей­ся кистью, сде­лал: «Уп­ст!» и по­жал, на­ко­нец, На­де ру­ку.

— У вас сму­щён­ный вид! — за­сме­я­лась она. — По­че­му бы вам са­мо­му не пред­ло­жить де­вуш­ке ру­ку? Се­год­ня вы не в сво­ей та­рел­ке.

— В прош­лый раз как-то всё по­лу­ча­лось са­мо со­бой, — по­те­рян­но про­шеп­тал Кент.

На­дя опять за­сме­я­лась, ещё раз взгля­ну­ла на не­го и по­че­му-то ста­ла сме­ять­ся ещё силь­нее.

— Умо­ляю, будь­те же ми­ло­серд­ны ко мне. За­чем вы сме­ётесь над не­счаст­ным Кен­том?

— Хо­ро­шо, я сжа­люсь над ва­ми. Но преж­де вы долж­ны ска­зать, ра­ды ли вы ме­ня ви­деть?

— О да, не­со­мнен­но! — про­кри­чал Кент, и они по­шли ту­да, ку­да их са­ми со­бой не­сли мо­ло­дые и до­воль­но-та­ки счаст­ли­вые но­ги.

Их путь про­хо­дил по очень кра­си­вой ули­це, со­еди­ня­ю­щей зда­ние Дра­ма-ли­тур­ги­чес­ко­го те­ат­ра с пло­ща­дью Ра­зини, на­зван­ной в честь зна­ме­ни­то­го ар­хи­тек­то­ра, при­ду­мав­ше­го эту ули­цу. Ули­ца со­сто­я­ла из трёх до­мов с аб­со­лют­но оди­на­ко­вы­ми фа­са­да­ми, в них рас­по­ла­га­лось спе­ци­аль­ное жен­ское учи­ли­ще. Два зда­ния — на каж­дой сто­ро­не ули­цы, треть­им зда­ни­ем ули­ца бы­ла на­кры­ты сверху — как крыш­кой шка­тул­ки. В этих до­мах учи­ли толь­ко од­но­му — ба­ле­ро, по­это­му уча­щих­ся здесь на­зы­ва­ли ба­ле­ри­на­ми. Че­рез ок­на треть­е­го зда­ния бы­ли вид­ны за­жи­га­тель­ные тан­це­валь­ные ре­пе­ти­ции мо­ло­день­ких де­ву­шек — сни­зу, ра­зу­ме­ет­ся. Кент ста­рал­ся не смот­реть на­верх, бо­ял­ся, что На­дя не­пра­виль­но пой­мёт его взгля­ды.

Стро­гость ар­хи­тек­тур­ных форм фа­са­дов ули­цы в мод­ном ког­да-то сти­ле ба­ле­ро-де­ко под­чёр­ки­ва­ла ве­ли­чест­вен­ность и пыш­ность зда­ния те­ат­ра. Уни­каль­ность этой ули­цы со­сто­я­ла в том, что она сле­до­ва­ла ан­тич­ным ка­но­нам — её ши­ри­на точ­но рав­ня­лась вы­со­те её бо­ко­вых зда­ний (двад­цать два мет­ра), а дли­на бы­ла ров­но в де­сять раз боль­ше. Если здесь гу­ля­ли ан­гло­го­во­ря­щие ту­ри­с­ты, ули­ца кор­рек­ти­ро­ва­ла свои раз­ме­ры, под­го­няя их под дюй­мы, ши­ри­на — 25.4 мет­ра, ты­ся­ча дюй­мов, а дли­на — де­сять ты­сяч дюй­мов. Кен­та уди­ви­ло, что сте­ны и по­то­лок ули­цы как-то ска­чут — то они даль­ше, то не­мно­го бли­же, — мо­жет, в ро­до­слов­ной На­ди есть ка­кие-то ан­глий­ские кор­ни?

— Что вы хо­ти­те де­лать? — спро­сил Кент.

— Прос­то по­гу­лять… Вы со мной не за­ску­ча­е­те?

— Ну, так рас­ска­жи­те что-ни­будь, я ведь ни­че­го о вас не знаю.

— Во мне нет че­го-то осо­бен­но­го, прос­то сту­дент­ка. На­чи­на­ю­щая при­чём, — ска­за­ла На­дя. — Да­вай­те раз­гля­ды­вать вит­ри­ны. Смот­ри­те, как ин­те­рес­но.

В вит­ри­нах бы­ли пред­став­ле­ны де­вуш­ки в ба­лет­ных пач­ках. Од­ни сто­я­ли до­воль­но-та­ки вер­ти­каль­но, дру­гие — на­кло­нив­шись, кто вниз, а кто и впе­рёд. Но все они сто­я­ли на од­ном пу­ан­те. Вто­рая но­га бы­ла под­ня­та стро­го вверх. Не­прос­тая по­зи­ция. Гу­бы де­ву­шек дро­жа­ли от на­пря­же­ния, улыб­ки у них у них бы­ли вы­му­чен­ны­ми, а по но­гам сте­ка­ли хо­лод­ные струй­ки по­та.

— Мне это не нра­вит­ся — ска­за­ла На­дя. — Одеж­да долж­на при­кры­вать кое-что.

— Мне ка­жет­ся, она при­кры­ва­ет. Бе­да в том, что это кое-что ока­зы­ва­ет­ся по­вёр­ну­тым вверх, но так ведь иног­да бы­ва­ет в жиз­ни.

На­дя стро­го по­смот­ре­ла на Кен­та, но ни­че­го не от­ве­ти­ла.

Ря­дом с каж­дой ба­ле­ри­ной сто­я­ла слу­жа­щая в се­рень­ком ха­ла­ти­ке и про­мыш­лен­ным фе­ном обо­гре­ва­ла но­ги и тру­си­ки тан­цов­щи­цы. На вит­ри­нах бы­ли оди­на­ко­вые таб­лич­ки: «Вы­су­шить и со­хра­нить ва­шу обувь по­мо­жет фен по­кро­ви­те­ля пу­те­шест­вен­ни­ков пре­по­доб­но­го Ин­ди­а­на Кресть­ян­ско­го».

— Вот это пра­виль­но, — одоб­ри­ла над­пись На­дя.

— Бес­смыс­лен­ная над­пись! — воз­ра­зил Кент. — Го­раз­до при­ят­нее со­гре­вать этих де­ву­шек ру­кой.

На­дя по­крас­не­ла и по­про­си­ла, что­бы он боль­ше ни­че­го та­ко­го не го­во­рил. Она тер­петь не мо­жет мо­ло­дых лю­дей, ко­то­рые го­во­рят де­вуш­кам га­дос­ти. Кент был в от­ча­я­нии, умо­лял прос­тить его, он не хо­тел… У не­го был на­столь­ко огор­чён­ный вид, что На­дя улыб­ну­лась и да­же слег­ка по­тряс­ла его, что­бы по­ка­зать, что уже не сер­дит­ся.

Ми­мо них ка­тил­ся зо­ло­ти­с­тый шар с ша­шеч­ка­ми на бо­ку, На­дя про­го­ло­со­ва­ла, тот сра­зу оста­но­вил­ся и уч­ти­во пред­ло­жил по­дой­ти к ним. Кент пре­дуп­ре­дил На­дю, что воз­ду­хом внут­ри, под этой зо­ло­тис­той обо­лоч­кой ды­шать мож­но, но там ге­лий вмес­то азо­та, и у ге­лия есть свои ню­ан­сы. На­дя кив­ну­ла, Кент крик­нул: «Та­мож­ня да­ёт добро!», и ша­рик об­во­лок их. Внут­ри бы­ло су­хо и теп­ло, пах­ло фран­цуз­ским сы­ром — на­вер­ное, от ге­лия. Го­лос у На­дя стал неж­ным и зве­ня­щим, а у Кен­та — бар­хат­ным, — вот они, ока­зы­ва­ет­ся, ка­ко­вы эти ню­ан­сы.

— Жаль, что он про­зрач­ный, — ска­за­ла На­дя. — Мы всех ви­дим, но и они нас то­же не­мно­го ви­дят.

— Пусть хо­тя бы так, — от­ве­тил Кент, — это луч­ше, чем у всех на ви­ду. Вон ещё вит­ри­на.

За стек­лом улыб­чи­вый рес­пек­та­бель­ный муж­чи­на в фор­ме пи­ло­та граж­дан­ской авиа­ции на­ре­зал ак­ку­рат­ны­ми лом­ти­ка­ми толь­ко что при­не­сён­но­го по­ро­сён­ка. По­ро­сёнок не­мно­го по­дёр­ги­вал­ся и то­же при­вет­ли­во улы­бал­ся Кен­ту с На­дей. На пол сы­па­лись ошмет­ки по­тро­хов и сте­ка­ли по­ро­сячьи тех­но­ло­ги­чес­кие жид­кос­ти. Вит­ри­на при­зы­ва­ла ле­тать са­мо­лёта­ми Анд­же­лоф­ло­та, по­то­му что толь­ко там пас­са­жир мо­жет по­лу­чить на­сто­я­щее эко­ло­ги­чес­ки чис­тое, поч­ти ан­гель­ское пи­та­ние.

— Вот по­че­му би­ле­ты Анд­же­лоф­ло­та по­лу­ча­ют­ся та­ки­ми до­ро­ги­ми, — ска­зал Кент. — Каж­дый день от­мы­вать всю эту га­дость — вот ку­да ухо­дят день­ги пас­са­жи­ров.

— По­ро­сёнок не­нас­то­я­щий, — про­шеп­та­ла ис­пу­ган­ная На­дя.

— Ду­маю, впол­не на­сто­я­щий. Пе­ред всем этим его по­ме­ща­ют в осо­бо мощ­ное маг­нит­ное по­ле, и всю па­мять жи­вот­но­го це­ли­ком вы­дёр­ги­ва­ют из не­го и за­пи­сы­ва­ют на чип. Чип мон­ти­ру­ют внут­ри мяг­кой иг­руш­ки, и де­ти по­лу­ча­ют ин­тел­лек­ту­аль­но­го син­те­ти­чес­ко­го по­ро­сён­ка, а по­ро­сёнок уже ни­че­го не ощу­ща­ет во вре­мя по­ка­за­тель­ной эк­зе­ку­ции. По­это­му в око­ро­ке, вет­чи­не, бу­же­ни­не нет гор­мо­нов стра­ха. Прос­то эко­ло­гия и ни­че­го боль­ше.

— Что ни го­во­ри, мне всё рав­но это не нра­вит­ся. До пе­ре­ст­рой­ки не бы­ло та­ко­го без­об­ра­зия. Ни та­ких вит­рин, ни та­кой рек­ла­мы. В чём они здесь ви­дят про­гресс?

— А мне без раз­ни­цы, — ска­зал Кент. — Од­на толь­ко глу­пость. По­доб­ная рек­ла­ма дейст­ву­ет лишь на тех, кто во всё это уже за­ра­нее по­ве­рил. Так им тог­да и рек­ла­мы ни­ка­кой не нуж­но.

По­том им по­па­лась вит­ри­на, на ко­то­рой по­ка­зы­ва­ли, как с по­мощью рас­ка­лён­но­го утю­га мож­но до­бить­ся иде­аль­но глад­кой ко­жи на жи­во­те. Кен­ту по­ка­за­лось, что пред­став­лен­ный на вит­ри­не экс­по­нат ему уже зна­ком — это бес­стыд­но ого­лён­ное пу­зо их двор­ни­ка. Вот ведь хит­ро­ван этот дя­дя Да­ня: днём сда­ёт в арен­ду та­кую важ­ную часть те­ла, а ве­че­ром за­би­ра­ет её и мо­жет вы­пол­нить всю свою двор­ниц­кую ра­бо­ту. По­то­му что как мож­но днём без жи­во­та ра­бо­тать двор­ни­ком? Так что днём он не ра­бо­та­ет. За не­го ра­бо­та­ет его пу­зо — на вит­ри­не, что при­но­сит, на­вер­ное, не­плохую при­бав­ку к жа­ло­ва­нию — а ина­че, за­чем сда­вать жи­вот в арен­ду?

На­дю со­вер­шен­но не за­ин­те­ре­со­ва­ли за­бав­ные при­клю­че­ния от­дель­ных час­тей те­ла ка­ко­го-то дя­ди Да­ни. Она ска­за­ла, что ей рас­хо­те­лось смот­реть вит­ри­ны. В об­щем, все эти вит­ри­ны бы­ли ей край­не не­при­ят­ны — так ока­за­лось в кон­це кон­цов, — и по­это­му она пред­ло­жи­ла по­ско­рее уй­ти от­сю­да.

— Не хо­ти­те ли по­пить где-ни­будь чаю? — спро­сил Кент, на­дул­ся от пе­ре­жи­ва­ний и очень силь­но на­пряг­ся. Де­ло в том, что он со­мне­вал­ся, есть ли по­бли­зос­ти хо­ро­шая чай­ная и во­об­ще — бу­дет ли это ко­миль­фо?

— О, чай! Как это ми­ло с ва­шей сто­ро­ны. Чу­дес­ный вик­то­ри­ан­ский обы­чай. Но по­ка ещё ра­но для файв-о-клок. И, го­во­ря меж­ду на­ми, я тер­петь не мо­гу эту ан­глий­скую ма­не­ру пить днём чай, да ещё с мо­ло­ком, фу-у-у.

Кент вздох­нул об­лег­чён­но, сдул­ся, и всё его плот­но при­гнан­ное об­мун­ди­ро­ва­ние — ре­мень брюк, ре­зин­ка тру­сов, тер­мо­бельё, по­яс­ная сум­ка — со скри­пом и трес­ком вер­ну­лось в ис­ход­ное со­сто­я­ние.

— Что за стран­ный треск? — на­хму­ри­лась На­дя.

— Это тре­щит лёд, по­то­му что я, ви­ди­мо, не об­ра­тил вни­ма­ния и на­сту­пил на за­сох­шую лу­жу, — объ­яс­нил Кент, при­твор­но отвер­нув­шись, что­бы На­дя не за­ме­ти­ла его пун­цо­вые щёки.

— Мо­жет, про­гу­ля­ем­ся по пар­ку? — спро­си­ла она.

Вос­хи­ще­нию Кен­та не бы­ло пре­де­ла, по­то­му что в пар­ке зи­мой ни­кто не гу­ля­ет, и они смо­гут там остать­ся на­еди­не.

— Мы пой­дём в парк, но во­все не для это­го, — стро­го ска­за­ла На­дя. — Бу­дем гу­лять толь­ко под фо­на­ря­ми, и что­бы ни­ка­ких укром­ных угол­ков!

Де­вуш­ка вни­ма­тель­но по­смот­ре­ла на сво­е­го спут­ни­ка и по­том яз­ви­тель­но до­ба­ви­ла:

— Что­бы вы ещё раз слу­чай­но не по­па­ли но­гой в за­сох­шую ещё в про­ш­лом го­ду лу­жу.

— Мы сде­ла­ем всё имен­но так, как вы за­хо­ти­те. Мо­жем прой­ти в парк че­рез этот под­зем­ный пе­ре­ход, — ска­зал Кент и при­жал к се­бе её ло­коть.

Зо­ло­ти­с­тый шар на­от­рез от­ка­зал­ся спус­кать­ся с ни­ми в тон­нель, по­то­му что пе­ре­ход слу­жит ис­точ­ни­ком ужас­ных вих­рей и сквоз­ня­ков, в ко­то­рых па­рят мель­чай­шие пы­лин­ки, об­ла­да­ю­щие яр­ко вы­ра­жен­ным аб­ра­зив­ным эф­фек­том. И он, зо­ло­ти­с­тый шар, в этом пе­ре­хо­де мо­жет ис­пор­тить свою лёг­кую по­лу­воз­душ­ную окрас­ку, яв­ля­ю­щу­ю­ся не­от­де­ли­мой чер­той его за­ме­ча­тель­но­го имид­жа. Пусть мо­ло­дые лю­ди са­ми идут че­рез тон­нель, а он по­до­ждёт их с дру­гой сто­ро­ны.

Вдоль пе­ре­хо­да с обе­их сто­рон шли ларь­ки, в ко­то­рых бы­ли раз­ло­же­ны ко­жа­ные рем­ни, по­яса, сет­ки с ме­тал­ли­чес­ки­ми на­шлёп­ка­ми, хлы­с­ты, плёт­ки, ниж­нее бельё, при­сып­ки, ма­зи, пар­фю­ме­рия… И та шту­ко­ви­на, ко­то­рую он на­зы­вал по­че­му-то стресс-по­ном. Всё, что про­да­ва­лось на пе­ре­крест­ке Це­ло­куд­ро­вой и Нор­д­борг­ской трас­сы. Как сде­лать так, что­бы На­дя ни­че­го это­го не уви­де­ла? Ему хо­те­лось за­сло­нить её от сви­де­тельств без­на­дёж­но­го па­де­ния на­ше­го греш­но­го ми­ра — а вдруг она до­га­да­ет­ся, что в преж­ней жиз­ни он имел ко все­му это­му ка­кое-то от­но­ше­ние?

Но Кент на­прас­но вол­но­вал­ся. По­ры­вы на­ле­тев­ше­го вет­ра отвлек­ли их вни­ма­ние — На­дя с тру­дом удер­жи­ва­ла шляп­ку, а Кент ге­ро­и­чес­ки бо­рол­ся с по­ла­ми сво­е­го паль­то и раз­ма­ты­ва­ю­щим­ся шар­фом.

— Да­вай­те по­ско­рее убе­жим от­сю­да, — ска­за­ла На­дя, плот­нее при­жи­ма­ясь к Кен­ту.

При­шлось по­спе­шить, и вско­ре им уда­лось по­ки­нуть опас­ную зо­ну. У вы­хо­да их ждал зо­ло­ти­с­тый шар, и они успо­ко­и­лись.

***

На ал­лее бы­ло не­мно­го лю­дей, и Кен­ту с На­дей бы­ло здесь со­всем не­пло­хо. Ска­мей­ка, ко­то­рую они вы­бра­ли, то­же ото­гре­лась внут­ри их ша­ра, остат­ки сне­га на ней слег­ка рас­та­я­ли, но мо­ло­дые лю­ди не по­чувст­во­ва­ли, что она всё ещё слег­ка влаж­ная.

Кент спро­сил, не за­мёр­з­ла ли На­дя. Она от­ве­ти­ла, что в ша­ри­ке до­воль­но-та­ки теп­ло, но ей всё рав­но хо­те­лось бы при­жать­ся. Кент в оче­ред­ной раз сму­тил­ся и по­крас­нел, но это не по­ме­ша­ло ему об­нять На­дю за та­лию. Так по­лу­чи­лось, что её шляп­ка при этом смеш­но сби­лась на­бок и ря­дом с его ли­цом ока­за­лась ра­куш­ка её фар­фо­ро­во­го уш­ка, не со­всем при­кры­то­го чёр­ной, блес­тя­щей пря­дью шел­ко­ви­с­тых во­лос.

— О, как мне хо­ро­шо с ва­ми — про­шеп­тал он.

От­ве­та не бы­ло, но Кент услы­шал, как учас­ти­лось её ды­ха­ние, по­чувст­во­вал, что она ещё на грам­му­леч­ку при­дви­ну­лась к не­му. Он за­да­вал ка­кие-то ду­рац­кие во­про­сы, она ка­ча­ла го­ло­вой в знак со­гла­сия или, на­обо­рот, не­со­гла­сия, и каж­дый раз они ока­зы­ва­лись всё бли­же и бли­же. По­том Кент ещё что-то шеп­нул На­де в са­мое ухо, она по­вер­ну­лась, и как бы по ошиб­ке кос­ну­лась его гу­ба­ми. Это при­кос­но­ве­ние труд­но бы­ло на­звать по­це­лу­ем. Но вто­рая их по­пыт­ка по­лу­чи­лась уже го­раз­до удач­ней. Кент по­гру­зил­ся ли­цом в во­ло­сы На­ди, и так они си­де­ли, не про­ро­нив ни сло­ва, по­ка зо­ло­ти­с­тый шар веж­ли­во не на­пом­нил им, что, к его глу­бо­ко­му со­жа­ле­нию, ра­бо­чий день всех без ис­клю­че­ния зо­ло­ти­с­тых ша­ров уже за­кан­чи­ва­ет­ся.

​

​

Явление преподобной Элпис

​

— Се­год­ня вы встре­ти­тесь с Эл­пис, — без­апел­ля­ци­он­но и до­воль­но су­ро­во за­яви­ла «смо­лян­ка», вно­ся в сто­ло­вую под­нос с ап­пе­тит­ным зав­тра­ком.

Как так, при чём тут Эл­пис? Раз­ве он не го­во­рил этой безы­мян­ной кло­шар­ке — она, кста­ти, до сих пор не со­об­щи­ла ему сво­е­го име­ни! — что от­ча­ян­но влюб­лён?

— Вы же зна­е­те, су­да­ры­ня, — вче­ра я был на сви­да­нии…

— И что из это­го сле­ду­ет?

— Из это­го сле­ду­ет то, что я не мо­гу встре­чать­ся с Эл­пис, по­то­му что ме­ня за­стол­би­ли.

— Вас? За­стол­би­ли? — воз­му­ще­нию ком­пань­он­ки Кен­та не бы­ло пре­де­ла. — Не слиш­ком ли вы мно­го на се­бя бе­рёте? Да ко­му вы нуж­ны? Этой про­дви­ну­той и, су­дя по ва­шим же рас­ска­зам, очень да­же пре­лест­ной и впол­не со­вре­мен­ной де­вуш­ке?

— Ну, мо­жет, и не за­стол­би­ли. Но не ста­не­те же вы от­ри­цать, что со мной мож­но про­во­дить вре­мя, и, меж­ду про­чим, — до­ста­точ­но ин­те­рес­но. В кон­це-то кон­цов… Прос­то я люб­лю эту де­вуш­ку, и ни с кем дру­гим уже встре­чать­ся не со­би­ра­юсь.

— Вот как вы за­го­во­ри­ли! Влюб­ле­ны: се­год­ня — в од­ну, зав­тра — в дру­гую, вы ведь та­кой! Мо­жет, уви­ди­те мою Эл­пис и ре­ши­те од­но­знач­но и бес­по­во­рот­но, что имен­но та­кая де­вуш­ка вам и нуж­на в жиз­ни.

Кент за­явил, что ему очень жаль, но он не ста­нет зна­ко­мить­ся с Эл­пис, будь она хоть Аф­ро­ди­той, хоть му­зой звёзд­но­го не­ба, му­зой под­лун­но­го ми­ра или да­же по­кро­ви­тель­ни­цей му­зы­ки сфер. Кло­шар­ка вы­слу­ша­ла эти пас­са­жи с до­воль­но рав­но­душ­ным ли­цом и бес­страст­но со­об­щи­ла, что ни­че­го уже не из­ме­нить — он сам хо­тел встре­тить­ся, она по­про­си­ла Эл­пис при­ехать, та уже в пу­ти, по­зво­нить ей не­льзя, по­то­му что у пле­мян­ни­цы мо­биль­ник раз­ря­дил­ся, и она все­неп­ре­мен­но бу­дет здесь уже к се­ре­ди­не дня. Кро­ме то­го, она при­гла­си­ла Эл­пис ещё и для по­мо­щи по до­му, по­то­му что се­год­ня не­важ­но се­бя чувст­ву­ет — име­ет она пра­во на не­до­мо­га­ние в её-то весь­ма зре­лом воз­рас­те? И что это за прин­ци­пы та­кие — он влюб­лён, а даль­ше пусть хоть тра­ва не рас­ти? Эл­пис при­едет не к не­му — по­мочь лю­би­мой тётуш­ке. Не за­ста­вит же он де­вуш­ку, ко­то­рая та­щи­лась в об­щест­вен­ном транс­пор­те че­рез весь го­род, по­це­ло­вать дверь и вер­нуть­ся на­зад, не­со­ло­но хле­бав­ши? Это ка­кие-то не­су­раз­ные кап­ри­зы. Enfant capricieux! (Кап­риз­ное ди­тя! — Фр.) (На­до же хоть иног­да со­блю­дать нор­мы, при­ня­тые в кру­гу при­лич­ных лю­дей. Она про­из­нес­ла за­клю­чи­тель­ную фор­му­лу как ка­те­го­ри­чес­кий им­пе­ра­тив и, вы­со­ко под­няв го­ло­ву, тор­жест­вен­но уда­ли­лась, оста­вив Кен­та в пол­ной рас­те­рян­нос­ти.

К счастью, в сто­ло­вую вбе­жа­ла яще­ри­ца, она пры­га­ла то впра­во, то вле­во, пы­та­ясь пой­мать на ле­ту кро­шеч­ную дро­зо­фи­лу, и Кент ре­шил по­со­ве­то­вать­ся с ней, по­то­му что ни­че­го дру­го­го он уже не мог при­ду­мать.

— Ну и что ты ска­жешь, Лю­си, от­но­си­тель­но столь не­дву­с­мыс­лен­но­го тре­бо­ва­ния не­мед­лен­но встре­тить­ся с не­ко­ей Эл­пис? «Что он Ге­ку­бе? Что ему Ге­ку­ба?» «Сми­рять­ся под уда­ра­ми судь­бы, иль на­до ока­зать со­про­тив­ленье?» «Так всех нас в тру­сов пре­вра­ща­ет мысль, и вя­нет, как цве­ток, ре­ши­мость на­ша в бес­плодье умст­вен­но­го ту­пи­ка, так по­ги­ба­ют за­мыс­лы с раз­ма­хом, вна­ча­ле обе­щав­шие успех».

Лю­си оста­но­ви­лась, оста­вив муш­ке шанс не­мно­го ещё по­жить на бе­лом све­те, на­кло­ни­ла го­ло­ву, буд­то вслу­ши­ва­ясь в смысл сти­хов Шек­с­пи­ра и раз­мыш­ляя о не­зна­ко­мых ей ма­те­ри­ях, по­том вне­зап­но ку­да-то умча­лась. «Что это с ней?» — по­ду­мал Кент.

Как он смо­жет объ­яс­нить На­де его се­год­няш­нюю встре­чу с дру­гой де­вуш­кой? И что ему те­перь де­лать с этой Эл­пис — на­туж­но улы­бать­ся, со­блю­дать «по­ли­тик», как при­ня­то в кру­гу «при­лич­ных лю­дей»? Но ведь и «смо­лян­ку» то­же не хо­чет­ся оби­жать, он и так стал уже при­чи­ной всех её не­счас­тий. Мо­жет, не сто­ит го­во­рить На­де? Нет, он, ко­неч­но, всё ей рас­ска­жет. Раз уж на­чал жизнь с чис­то­го лис­та, те­перь ему не на­до вранья. А На­дя, как она от­ре­а­ги­ру­ет на это? Ска­жет, что тер­петь не мо­жет мо­ло­дых лю­дей, ко­то­рые так се­бя ве­дут — вот, что она ска­жет, ка­кой ужас! Нет, он не хо­чет её по­те­рять. Мыс­ли бе­жа­ли на­пе­ре­гон­ки, всё быст­рее и быст­рее, ли­хо­ра­доч­но ме­ня­ли друг дру­га в по­ис­ках вы­хо­да из этой си­ту­а­ции — ту­пик!

В про­хо­де две­ри по­яви­лась Лю­си. Она дер­жа­ла в зу­бах ка­кой-то про­ре­зи­нен­ный ко­мок или тряп­ку. Что ты при­нес­ла? Кент взял у неё изо рта не­по­нят­ный пред­мет. Это ока­за­лась рас­кра­шен­ная си­ли­ко­но­вая мас­ка, с вы­со­кой точ­ностью ими­ти­ру­ю­щая струк­ту­ру на­сто­я­ще­го эпи­те­лия. Ис­кус­ст­вен­ное ли­цо тол­щи­ной в до­ли мил­ли­мет­ра — с бро­вя­ми, с от­дель­ны­ми во­лос­ка­ми, с се­точ­кой кро­ве­нос­ных со­су­дов и по­ра­ми — бы­ло сде­ла­но на­столь­ко ре­а­лис­тич­но, что да­же вб­ли­зи про­из­во­ди­ло впе­чат­ле­ние ко­жи, сня­той с жи­во­го че­ло­ве­ка. Ото лба впе­рёд от­хо­ди­ла длин­ная се­дая, не­ак­ку­рат­ная прядь. Бо­же мой, это же мас­ка «смо­лян­ки»! «Смо­лян­ка»-то с двой­ным дном, а мо­жет, и с трой­ным… А ты, Лю­си, все это дав­но зна­ла и мол­ча­ла — как же те­бе не стыд­но? А ещё под­ру­гой на­зы­ва­ешь­ся! Лю­си и не ду­ма­ла из­ви­нять­ся. Воз­мож­но, Кент пе­ре­оце­ни­вал спо­соб­ность ящер­ки по­ни­мать че­ло­ве­чес­кую речь и её умст­вен­ные спо­соб­нос­ти во­об­ще.

Те­перь-то как раз и сто­ит по­го­во­рить со «смо­лян­кой» обо всём. Ин­те­рес­но, как она объ­яс­нит эту кло­уна­ду? Вот по­че­му по­яви­лись та­кие её усло­вия: ни­ког­да и ни по ка­ко­му по­во­ду не за­хо­дить в вы­де­лен­ную ей ком­на­ту, она бу­дет за­пи­рать­ся из­нут­ри при по­се­ще­нии туа­ле­та, ду­ше­вой… Ка­кие про­бле­мы? Это всё по­нят­но, у Кен­та и сей­час нет воз­ра­же­ний. Но де­ло в том, что, как вы­яс­ня­ет­ся, в сво­ей ком­на­те и в ван­ной ком­на­те она со­всем не та­кая, ка­кой он её ви­дит. Ин­те­рес­но бы взгля­нуть на этот её но­вый, вер­нее — ста­рый, но не­из­вест­ный ему об­раз. На­вер­ное, её ли­цо как-то осо­бен­но обез­об­ра­же­но… А вдруг у неё про­ка­за? Да нет, про­ка­зы дав­но уже в Ев­ро­пе нет, её при­вез­ли в своё вре­мя с Вос­то­ка. Не сто­ит ста­вить «смо­лян­ку» в не­лов­кое по­ло­же­ние, на­до бы как-то не­за­мет­но вер­нуть ей мас­ку. Всё рав­но, ин­те­рес­но бы­ло бы по­смот­реть на неё без мас­ки. Ни­че­го, со вре­ме­нем она са­ма рас­кро­ет­ся и всё объ­яс­нит.

Да, мас­ку на­до бы за­нес­ти. В ком­на­ту не сто­ит за­гля­ды­вать — он же обе­щал. Если она в ком­на­те, то мас­ку мож­но оста­вить в ду­ше­вой. А если она в ду­ше­вой, то дверь ван­ной ком­на­ты бу­дет за­кры­той. Не за­пер­то — очень хо­ро­шо!

Кент хо­тел вой­ти, но че­рез от­кры­тую дверь уви­дел, что в за­по­тев­шей ду­ше­вой ка­бин­ке кто-то есть. За­бы­ла за­крыть дверь, мельк­ну­ла пер­вая мысль. Но от то­го, что его цеп­кий взгляд успел вы­хва­тить из по­лу­мра­ка ду­ше­вой, лоб Кен­та мгно­вен­но по­крыл­ся ка­пель­ка­ми ис­па­ри­ны. Спи­ной к вхо­ду в ка­бин­ке мы­лась пре­крас­ная Аф­ро­ди­та, ина­че ни­как не ска­жешь. За­хлоп­нул дверь, при­жал­ся к ней спи­ной, серд­це его сту­ча­ло слов­но пу­ле­мёт Мак­си­ма. Ну, ни­как не мог он оши­бить­ся. В ду­ше, в раз­во­дах па­ра, он толь­ко что ви­дел юную Кип­ри­ду с по­тря­са­ю­щей фи­гу­рой. Что се­год­ня за день? От­ку­да она по­яви­лась здесь? По­хо­же, он по­не­мно­гу схо­дит с ума. Кос­нул­ся «мёрт­вой зо­ны» сво­е­го со­зна­ния, опи­сан­ной Сти­ве­ном Кин­гом. Толь­ко там, у Кин­га, ге­рой на­чи­на­ет пред­ви­деть бу­ду­щее, а тут Кент и в на­сто­я­щем-то не мо­жет разо­брать­ся.

На­до бы по­ло­жить мас­ку на мес­то. Сде­лать так, что­бы кло­шар­ка не зна­ла, что её тай­на рас­кры­та. Где она мог­ла оста­вить мас­ку? У Лю­си не спро­сишь… Вряд ли в ком­на­те — тог­да ей при­шлось бы ид­ти в душ без мас­ки. Зна­чит, в ду­ше­вой и сня­ла. Кент за­гля­нул в щёлоч­ку две­ри, убе­дил­ся, что его ни­кто не ви­дит, ещё раз с вос­тор­гом взгля­нул на это пре­крас­ное в мыль­ных раз­во­дах те­ло, бро­сил на сто­леш­ни­цу мас­ку и ос­то­рож­но при­крыл дверь. Если это сон, то к че­му он? Ви­деть об­на­жён­ное жен­ское те­ло — к счастью. Ви­деть на­мы­лен­ное те­ло — к раз­ре­ше­нию от про­блем.

И тут до не­го до­шло. «Смо­лян­ка» но­си­ла мас­ку, что­бы скрыть своё уродст­во. Или что­бы спря­тать­ся — от ми­ли­ции, на­при­мер. А в ду­ше­вой — во­все не она! «Смо­лян­ка» — ста­рая, сгорблен­ная, ру­ки-крю­ки, но­ги за­гре­ба­ют по-мед­вежьи. И го­лос — не­льзя ска­зать, что ста­рый, но уж и не­мо­ло­дой, это точ­но. Раз­ве мож­но, к при­ме­ру, срав­нить её го­лос с го­ло­сом На­ди? А в ду­ше­вой — со­всем мо­ло­день­кая де­вуш­ка, от­ку­да она мог­ла по­явить­ся в его квар­ти­ре? Мо­жет, это и есть Эл­пис? «Смо­лян­ка» при­ве­ла её, по­то­му что обе­ща­ла Кен­ту устро­ить с ней встре­чу. Или, дейст­ви­тель­но, что­бы по­мочь по до­му… Ка­кая раз­ни­ца? Тог­да не на­до бы­ло ему остав­лять мас­ку в ван­ной ком­на­те. Кло­шар­ка — не­глу­пая, про­ни­ца­тель­ная, те­перь она точ­но бу­дет знать, что её рас­сек­ре­ти­ли. Ни­че­го те­перь не из­ме­нить. Ещё один за­ход в ван­ную — и тог­да уже он сам бу­дет рас­сек­ре­чен. Да и не­кра­си­во вхо­дить в ван­ную в тот мо­мент, ког­да там раз­де­тая де­вуш­ка, ко­то­рая ни на что та­кое не да­ва­ла сво­е­го со­гла­сия.

Да, эта Эл­пис, если это она, — очень да­же хо­ро­ша, тут уж ни­че­го не ска­жешь. Прав­да, он не ви­дел её ли­ца. Но это не име­ет ров­но ни­ка­ко­го зна­че­ния. Он уже на­шел свою На­дю. Хо­тя бы­ло бы ин­те­рес­но всё-та­ки взгля­нуть. Не­важ­но, ка­кое у неё ли­цо. Ма­ло ли в ми­ре кра­си­вых жен­щин. Каж­дый день по­яв­ля­ют­ся но­вые во­сем­над­ца­ти­лет­ние де­вуш­ки, и с этим при­дёт­ся сми­рить­ся. На­дя, На­дя, у не­го в го­ло­ве од­на толь­ко На­дя. Ну и за­гад­ки же за­га­да­ла ему кло­шар­ка с кор­ня­ми смо­лян­ки.

Всё долж­но раз­ре­шить­ся са­мо со­бой. Об Эл­пис бы­ло ска­за­но, что она по­явит­ся в се­ре­ди­не дня. Обед то­же дол­жен по­явить­ся к се­ре­ди­не дня. В обед про­ре­жет­ся «смо­лян­ка», и мож­но бу­дет по­го­во­рить с ней о сме­нах её имид­жа и их при­чи­нах. Или прос­то по­на­блю­дать за её по­ве­де­ни­ем: не ста­нет же она де­лать вид, буд­то ни­че­го не про­изо­шло! Воз­мож­но, и Эл­пис по­ка­жет своё ли­чи­ко, и тог­да они втро­ём смо­гут по­обе­дать и всё об­су­дить.

Что ни го­во­ри, но в го­ло­ве всё-та­ки ка­кая-то пу­та­ни­ца. Ми­раж, сон, всё идет ку­выр­ком. Если обыч­ные яв­ле­ния и пред­ме­ты за­на­о­бо­ро­ти­лись, на­до по­про­бо­вать по­ста­вить этот мир опять на но­ги. Кент по­ло­жил на пол по­ду­шеч­ку, упёр­ся в неё го­ло­вой, а ру­ка­ми — в пол, и под­нял вверх но­ги. Он на­де­ял­ся, что в этом по­ло­же­нии его ви­де­ние ми­ра при­о­бре­тёт чер­ты нор­маль­нос­ти. По­сто­ял не­ко­то­рое вре­мя в стой­ке Сир­ша­са­на, но по­че­му-то ни­че­го в его го­ло­ве не про­яс­ни­лось. Не­пло­хо бы по­бол­тать об этом с Лю­си, но та убе­жа­ла. Хрен её най­дешь где, если она не хо­чет. При­дёт­ся ждать.

По­слы­ша­лись ша­ги в ко­ри­до­ре. «Смо­лян­ка» не­сёт обед, по­ду­мал Кент. Ин­те­рес­но, она од­на?

Дверь рас­пах­ну­лась, и у вхо­да в сто­ло­вую он уви­дел не­зна­ком­ку, скром­ную де­вуш­ку в бе­лом на­крах­ма­лен­ном пе­ред­ни­ке, сми­рен­но по­ту­пив­шую взор, ве­ро­ят­но, пе­ред ним, хо­зя­и­ном квар­ти­ры, ко­то­ро­му она спе­ши­ла по­дать весь­ма изыс­кан­ный го­ря­чий обед на под­но­се из аб­со­лют­но прос­тец­кой не­р­жа­вей­ки.

Кос­тюм де­вуш­ки со­сто­ял из се­реб­рис­то-се­рой юб­ки с бе­лым фар­ту­ком и кор­са­жа зо­ло­тис­то­го цве­та с боль­шим ста­ро­мод­ным во­рот­ни­ком из ка­ко­го-то по­за­по­зап­ро­ш­ло­го ве­ка. На го­ло­ве — ро­зо­вый ба­буш­кин чеп­чик с бе­лой от­дел­кой рю­шем. Что за мас­ка­рад? Офи­ци­янт­ка осьм­над­ца­то­го аж ве­ка. За­чем нуж­ны эти не­ле­пые те­ат­раль­ные по­ста­нов­ки в его при­ват­ной жиз­ни? Ну, «смо­лян­ка» да­ёт — кра­си­вая раз­вод­ка, ни­че­го не ска­жешь, да и де­вуш­ка не­дур­на, это и есть Эл­пис, что ли? Спек­такль Ис­то­рия зо­луш­ки.

Ста­кан с во­дой бли­ко­вал от све­та из ок­на сто­ло­вой, стек­ло и во­да пре­лом­ля­ли от­ра­же­ние верх­не­го края под­но­са. Один к од­но­му — Шо­ко­лад­ни­ца, по­ду­мал Кент, вспом­нив фо­то­гра­фию в статье Огонь­ка о вы­став­ке кар­тин из Дрез­де­на. Кто там ху­дож­ник — Лёво­тар, что ли? Не­льзя бы­ло не об­ра­тить вни­ма­ния на вы­со­кий бюст и тон­кую та­лию де­вуш­ки.

В го­ло­ве мельк­ну­ла вы­чи­тан­ная в том же Огонь­ке, ког­да он ждал мас­те­ра в па­рик­ма­хер­ской, ис­то­рия о том, как князь Дит­рих-арш (arsch — зад­ни­ца (нем.). — При­меч. ав­то­ра) же­нил­ся на слу­жан­ке. За­ка­зал порт­рет не­ве­с­ты Лёво­та­ру, — или Лёво­ту­ру? — и пос­ле то­го, как за­каз­чик по­ве­дал ему о сво­ей из­бран­ни­це, ху­дож­ник из­рёк: «Де­вуш­ки с по­туп­лен­ным взо­ром всег­да до­би­ва­ют­ся, че­го хо­тят. А уж как до­бьют­ся, бе­жать-то вам бу­дет и не­ку­да». — «Объ­яс­ни­тесь, су­дарь!», — вспы­лил князь, но ху­дож­ник ему от­ве­тил: «Все­му своё вре­мя. На­ста­нет миг, и вы са­ми все пой­мёте. Бо­юсь, од­на­ко, бу­дет уже позд­но». Ху­дож­ник знал эту прос­туш­ку — её зва­ли Нандль, — про­ис­хо­див­шую во­все не из дво­рян­ско­го ро­да; все её пред­ки бы­ли слу­га­ми, а жен­щи­ны до­би­ва­лись жиз­нен­ных благ, час­тень­ко ока­зы­вая осо­бые услу­ги в гос­под­ских по­сте­лях. Бе­ре­гись, Кент, «шо­ко­лад­ни­цы» толь­ко по­на­ча­лу ка­жут­ся сла­день­ки­ми! А с дру­гой сто­ро­ны, как всё-та­ки хо­ро­ша, чер­тов­ка, — прос­то кар­ти­на мас­лом, оли­цетво­ре­ние люб­ви с пер­во­го взгля­да!

Все эти раз­но­об­раз­ные и по­ка что до­воль­но от­чёт­ли­вые и да­же мож­но ска­зать ра­зум­ные мыс­ли поч­ти мгно­вен­но про­ле­те­ли внут­ри не­за­мут­нен­но­го со­зна­ния юно­го Кен­та — бук­валь­но за те не­сколь­ко до­лей се­кун­ды, по­ка он под­ни­мал свой взгляд, оги­бая со­блаз­ни­тель­ные из­ги­бы аб­ри­са фи­гу­ры пи­кант­ной «шо­ко­лад­ни­цы»… До тех пор, по­ка не уви­дел её ли­цо.

И тут в го­ло­ве у не­го что-то взо­рва­лось — не слиш­ком ли мно­го не­ожи­дан­нос­тей на се­год­ня? — Кент чувст­во­вал, что те­ря­ет со­зна­ние и вот-вот рух­нет у ног не­от­ра­зи­мой офи­ци­ант­ки над­ца­то­го ве­ка. Се­кун­ду на­зад он ещё ни­че­му не удив­лял­ся, го­тов был при­нять лю­бой мас­ка­рад, го­тов был уви­деть, что угод­но — ли­цо не­срав­нен­ной кра­са­ви­цы, ли­цо прос­туш­ки, ли­цо пья­ни­цы или про­ка­жён­ной, в край­нем слу­чае — ли­цо по­трёпан­ной жизнью и не­мо­ло­дой «смо­лян­ки», но толь­ко не это…

У де­вуш­ки бы­ло ли­цо его На­ди. Как она мог­ла здесь по­явить­ся? Гла­за, бро­ви, нос, кра­си­во очер­чен­ные гу­бы, фар­фо­ро­вая шея — все её, здесь не мог­ло быть ошиб­ки. И в то же вре­мя это бы­ла не она. От взгля­да на ли­цо «шо­ко­лад­ни­цы» оста­ва­лось ка­кое-то не­при­ят­ное ощу­ще­ние — буд­то кто-то ост­рым гвоз­дём про­вёл по стек­лу. Это на­по­ми­на­ло сон: ты встре­ча­ешь хо­ро­шо зна­ко­мо­го че­ло­ве­ка, а он те­бя не узна­ёт. И с ужа­сом по­ни­ма­ешь свою ошиб­ку, по­ни­ма­ешь, что пе­ред то­бой со­всем дру­гой че­ло­век, прос­то очень по­хо­жий. У Кен­та од­наж­ды в жиз­ни был по­доб­ный слу­чай. Он встре­тил в мет­ро то­ва­ри­ща по ра­бо­те, тот шёл ему на­встре­чу. Кент при­вет­ст­во­вал его, хо­тел оста­но­вить­ся, по­го­во­рить, а тот взгля­нул на не­го как на боль­но­го, ди­ко кру­та­нул гла­зом, обо­гнул по ду­ге и, не сбав­ляя ша­га, про­шёл ми­мо. По­том Кент вспом­нил, что у то­ва­ри­ща по ра­бо­те есть близ­нец — его, на­вер­ное, он и встре­тил в мет­ро.

Де­вуш­ка за­ме­ти­ла рас­те­рян­ный вид Кен­та. На её ли­це оста­ва­лась мас­ка спо­койст­вия и не­ру­ши­мой без­мя­теж­нос­ти.

— Удив­ле­ны, Юрий Пан­те­лей­мо­но­вич? — не­воз­му­ти­мо спро­си­ла она. — Ме­ня зо­вут Эл­пис. За­бы­ли уже, моя ба­бу­ля го­во­ри­ла вам обо мне. Она, кста­ти, не­важ­но се­бя чувст­ву­ет — ска­зы­ва­ет­ся все-та­ки воз­раст, да и жизнь без опре­де­лён­но­го ме­с­та жи­тельст­ва то­же не спо­собст­ву­ет ка­ко­му-то её осо­бо креп­ко­му здо­ровью, — вот она и по­про­си­ла ме­ня по­мочь квар­ти­ру при­брать и обед при­го­то­вить. Но вы не бес­по­кой­тесь, я уже поч­ти все сде­ла­ла. Вот ото­бе­да­е­те, по­став­лю гряз­ную по­су­ду в мой­ку, да и от­бу­ду по­ти­хонь­ку. Так что ни­ка­ко­го бес­по­койст­ва моё при­сут­ст­вие вам не до­ста­вит. А ба­буш­ке уже луч­ше, и зав­тра она всё сде­ла­ет са­ма в наи­луч­шем ви­де.

С эти­ми сло­ва­ми она по­до­шла к сто­лу и кра­си­во раз­ло­жи­ла та­рел­ки и при­бо­ры, под­го­то­ви­ла за­кус­ку, питьё, пер­вое и вто­рое блю­да.

Го­лос у неё, по­жа­луй, по­хож был на го­лос На­ди — не­мно­го, но по­хож. Да нет, дру­гой го­лос — за­мет­но глуб­же и бар­хат­ней. Груд­ной го­лос и чуть с хри­пот­цой.

— Бу­дет ещё де­серт, — улыб­ну­лась она. — При­не­су поз­же. Ешь­те на здо­ро­веч­ко.

И дви­же­ния дру­гие — не­мно­го гор­бит­ся, ру­ки чуть крю­ка­ми, а но­га­ми за­гре­ба­ет, очень по­хо­же на то, как это её ба­буш­ка де­ла­ет — род­ная кровь! Но как она по­хо­жа на На­дю. Мо­жет, они близ­няш­ки? Да нет, не мо­жет та­ко­го быть, что­бы близ­няш­ку Эл­пис зва­ли На­дей — это ведь од­но и то же имя.

— Что-то, я смот­рю, вы со­всем рас­те­ря­лись, — за­сме­я­лась она. — Ка­кой смеш­ной, я же знаю, что вы под­смат­ри­ва­ли за мной в ду­ше­вой.

Кент по­перх­нул­ся кус­ком хле­ба.

— Да­вай­те-ка, по­сту­чу… Вот так луч­ше бу­дет. Да ни­че­го страш­но­го, вы же не спе­ци­аль­но под­гля­ды­ва­ли — прос­то слу­чай­но за­гля­ну­ли и всё, раз­ве нет? От ме­ня не убу­дет, а вам по­нра­ви­лось. При­знай­тесь, я вам по­нра­ви­лась в ду­ше? Не крас­ней­те и не от­ри­цай­те по­на­прас­ну: всем нра­вит­ся, не толь­ко вам од­но­му. У ба­буш­ки, она мне вну­ча­тая тётя, то­же фи­гу­ра бы­ла очень кра­си­вая — в мо­ём воз­рас­те, ко­неч­но, — да и сей­час не­пло­хая для по­жи­лой жен­щи­ны. По­то­му что она всег­да уме­ла за со­бой сле­дить, да­же ког­да с мо­ей пря­мой ба­буш­кой Лю­сей, её сест­рой, по под­ва­лам мы­ка­лась. Вы не мог­ли её знать. По­то­му что ба­бу­ля Лю­ся уже скон­ча­лась, ког­да вы встре­ти­лись с мо­ей тётей. Я, кста­ти, очень вам бла­го­дар­на за то, что при­юти­ли тётуш­ку, а пра­виль­но го­во­рить — всё-та­ки ба­буш­ку. У неё те­перь со­всем дру­гая жизнь. Вы да­же не пред­став­ля­е­те, как я вам бла­го­дар­на за всё: за то, что ба­бу­лю при­юти­ли, и за то, что от ху­ли­га­нов от­би­ли. Есть ещё кое за что, но я об этом луч­ше про­мол­чу. По­че­му? По­то­му, мно­го бу­де­те знать, не смо­же­те че­рез ска­кал­ку пры­гать!

Кент от­ве­тил, что со­всем не сто­ит его бла­го­да­рить. Но ему очень не­удоб­но от то­го, что он во­шёл, мож­но ска­зать — вва­лил­ся, в ван­ную ком­на­ту как раз не во­вре­мя. Он со­всем не хо­тел за­стать её в ду­ше, прос­то ван­ная ком­на­та ока­за­лась не за­пер­та, да он и не знал, что Эл­пис уже здесь. И пусть она не вол­ну­ет­ся и не пе­ре­жи­ва­ет, по­то­му что Кент ни­че­го не име­ет про­тив то­го, что Эл­пис по­мы­лась в ду­ше без спро­са. Ведь она, ви­ди­мо, толь­ко за­кон­чи­ла убор­ку — и как тут без ду­ша? Она же для не­го ста­ра­лась, ну и ещё что­бы ба­буш­ке по­мочь. А у не­го с её ба­буш­кой до­воль­но-та­ки не­пло­хие от­но­ше­ния скла­ды­ва­ют­ся, и он очень рад и да­же счаст­лив, что ба­буш­ка ста­ла его ком­пань­он­кой. Ба­буш­ка — очень об­ра­зо­ван­ная, ин­тел­ли­гент­ная да­ма и го­то­вит фан­тас­ти­чес­ки. К то­му же её очень лю­бит Лю­си — зна­ко­ма ли Эл­пис с Лю­си?

В этот мо­мент в ком­на­ту вбе­жа­ла ящер­ка и во­про­си­тель­но по­смот­ре­ла на Кен­та. По все­му бы­ло вид­но, что при­сут­ст­вие «шо­ко­лад­ни­цы» её ни­сколь­ко не уди­ви­ло.

— Раз уж мы за­го­во­ри­ли о Лю­си, тог­да по­че­му вы не рас­ска­же­те мне о том, ка­кой не­ожи­дан­ный пред­мет вам се­год­ня при­нес­ла эта ми­лая ящер­ка? Ведь имен­но его вы за­бро­си­ли на сто­леш­ни­цу в ван­ную ком­на­ту, не так ли?

Кент опять по­перх­нул­ся — на этот раз глот­ком креп­кой ми­не­раль­ной «По­лу­люст­ро­вой».

Эл­пис от ду­ши ве­се­ли­лась и сту­ча­ла ему по спи­не, до тех пор, по­ка он не от­каш­лял­ся.

— Я ре­шил, что ва­ша ба­буш­ка, вер­нее — тётя, что-то не хо­чет рас­кры­вать, ута­ива­ет ка­кой-то де­фект. А мо­жет, скры­ва­ет­ся от ми­ли­ции, я ведь то­же ста­ра­юсь не по­па­дать­ся на гла­за на­шим слав­ным пра­во­ох­ра­ни­те­лям. В об­щем, я ре­шил, что для ме­ня это не име­ет осо­бо­го зна­че­ния: если ва­ша ба­буш­ка за­хо­чет, она са­ма мне ска­жет об этом, а не за­хо­чет — не ска­жет.

— Мне это очень нра­вит­ся. Вы бла­го­род­ный че­ло­век, Юрий Пан­те­лей­мо­но­вич, и к то­му же та­кой хо­ро­шень­кий! Я, зна­е­те ли, де­ви­ца не­за­муж­няя, и с пре­ве­ли­ким удо­вольст­ви­ем за­стол­би­ла бы вас. Но ба­буш­ка ска­за­ла, что я опоз­да­ла — со­всем чуть-чуть, но опоз­да­ла. По­то­му что вас уже за­стол­би­ла ка­кая-то дру­гая ла­худ­ра.

— Не го­во­ри­те так, про­шу вас — о, не на­до так го­во­рить! Вы да­же не пред­став­ля­е­те, как я влюб­лён. Эту де­вуш­ку зо­вут На­дя. И к то­му же, вы так по­хо­жи на неё. Мо­жет, я бы и вас по­лю­бил, но, по­верь­те, моё серд­це за­ня­то дру­гой, и я без­мер­но счаст­лив от это­го. Мы до­го­во­ри­лись с той дру­гой, что зав­тра вновь встре­тим­ся. И если она ме­ня не раз­лю­бит за это вре­мя, то я мо­гу счи­тать, что на­шёл счастье всей сво­ей жиз­ни. По­это­му, про­шу вас, не го­во­ри­те о ней пло­хо. Раз­ве мож­но на­зы­вать ла­худ­рой са­мую луч­шую де­вуш­ку на све­те? Что это во­об­ще за вы­ра­же­ние? Оно вам не идёт — вы ведь со­всем не пло­хая! По­верь­те, я ви­жу вас на­ск­возь: вы очень хо­ро­шая! Вы так пло­хо го­во­ри­те о На­де толь­ко по­то­му, что в вас, на­вер­ное, ка­кая-то оби­да го­во­рит. И со­всем не на­до вам пы­тать­ся ме­ня стол­бить, по­то­му что это и не­кра­си­во в мо­ей кон­крет­но си­ту­а­ции, и при­том со­вер­шен­но не­воз­мож­но. А воз­мож­но как раз то, что мы впол­не мо­жем стать на­сто­я­щи­ми друзь­я­ми — ну ска­жи­те ско­рее, вас это устра­ива­ет?

Эл­пис на­хму­ри­лась и от­ве­ти­ла:

— Да не су­е­ти­тесь так, экий вы бес­по­кой­ный че­ло­век. Это бы­ла прос­то шут­ка: по­верь­те, я на вас со­всем не пре­тен­дую, так что вы мо­же­те быть со­всем спо­кой­ны за свою не­вин­ность. Ба­бу­ля уже ска­за­ла, что у ме­ня ноль шан­сов. Не­уже­ли вы счи­та­е­те, что та­кая де­вуш­ка, как я, ста­нет сох­нуть из-за ка­ко­го-то весь­ма ор­ди­нар­но­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка и про­па­дёт в кон­це кон­цов? Ну и са­мо­мне­ние же у вас, не слиш­ком ли вы мно­го на се­бя бе­рёте? И не на­до го­во­рить, что ва­ша де­вуш­ка та­кая уж не­обык­но­вен­на кра­са­ви­ца: я, ко­неч­но, не ви­де­ла её, но мо­гу точ­но ска­зать: я го­раз­до кра­си­вее. Так что вы се­бя пе­ре­оце­ни­ва­е­те, счи­тая, что мне бу­дет ка­кое-то рас­стройст­во от то­го, что вас за­стол­би­ли. И да­вай­те впредь не под­ни­мать эту те­му, а то че­го добро­го я возь­му и за­бу­ду, сколь­ко вы сде­ла­ли хо­ро­ше­го для мо­ей ба­бу­ли, а ва­ше по­ве­де­ние со­чту не толь­ко за­нос­чи­вым, но ещё и вы­зы­ва­ю­щим. По­ду­май­те об этом хо­ро­шень­ко; а за­од­но и о том, так ли уж на­ск­возь вы ме­ня ви­ди­те. Я по­ка за де­сер­том схо­жу, при­ду с ба­буш­кой, а вы уж по­ста­рай­тесь впредь вес­ти се­бя бо­лее до­стой­но.

По­ка Эл­пис не бы­ло, Кент раз­мыш­лял о том, что он, по­жа­луй, по­го­ря­чил­ся, ког­да за­явил, что ви­дит её на­ск­возь. Он ведь ни­че­го о ней не зна­ет: чем за­ни­ма­ет­ся, на­при­мер, где жи­вёт? По­мо­га­ет ли ба­буш­ке ма­те­ри­аль­но, по­че­му она ре­ши­ла устро­ить та­кой те­ат­раль­ный спек­такль, одев­шись «шо­ко­лад­ни­цей»? По­че­му она, кста­ти, так уве­рен­но го­во­ри­ла о На­де? Мо­жет, Эл­пис то­же учит­ся в ТЮЗ­Ке и хо­ро­шо с На­дей зна­ко­ма, а те­перь прос­то сме­ёт­ся над ним, под­тру­ни­ва­ет? Если она из ТЮЗ­Ка, то по­че­му они не встре­ти­лись в тот ве­чер? А мо­жет, она все-та­ки бы­ла на спек­так­ле в за­гри­ми­ро­ван­ном до не­уз­на­ва­е­мос­ти ви­де и пе­ла, на­при­мер, «Ма­ма, я не зи­гую!»? Эл­пис впол­не мог­ла при­сут­ст­во­вать там и в об­ра­зе дру­гой де­вуш­ки, ко­то­рая ис­пол­ня­ла то­же очень ду­шев­ную пес­ню: «Я не ви­де­ла каль­со­ны, я не тро­га­ла нос­ков». В кон­це кон­цов, не так уж и важ­но, бы­ла она в те­ат­ре или не бы­ла, по­то­му что у не­го есть На­дя, и от­но­ше­ния с ней для не­го те­перь важ­нее все­го осталь­но­го. А «смо­лян­ке» все рав­но при­дёт­ся ког­да-ни­будь рас­крыть­ся и рас­ска­зать, что он и есть тот са­мый Раз­де­ва­лов, ко­то­рый столь­ко все­го на­тво­рил. Прав­да, от­кро­вен­ный раз­го­вор на­до от­ло­жить на по­том, вна­ча­ле сле­до­ва­ло бы как-то уре­гу­ли­ро­вать от­но­ше­ния с мен­та­ми и с брат­вой — хо­тя это то­же, по­жа­луй, не се­год­ня и не зав­тра, не­мно­го поз­же. Он не­пре­мен­но раз­ру­лит все про­бле­мы, но сей­час в его жиз­ни есть толь­ко На­дя. Кста­ти, если по­дой­дёт ба­бу­ля, на­до бы как-то и с ней по­го­во­рить, что­бы она не оби­жа­лась из-за Эл­пис. А вот, кста­ти, и «смо­лян­ка»!

Шар­кая но­га­ми, во­шла «од­но­гла­зая» кло­шар­ка в сво­ём обыч­ном боль­нич­ном ха­ла­те и с плат­ком на го­ло­ве. При­нес­ла де­серт из ря­жен­ки с же­ла­ти­ном, ко­ри­цей и на­ту­раль­ным ва­ни­ли­ном, све­же­от­жа­тым с на­ту­раль­но­го ва­ниль­но­го маль­чи­ка. Кент по­ду­мал, как же рас­то­роп­на эта «ари­мас­пов­ка»: су­ме­ла от­ло­вить ва­ниль­но­го маль­чи­ка и от­жать его, не при­бе­гая, су­дя по все­му, к по­мо­щи «гли­но­ме­са». Она при­шла, как ни в чём не бы­ва­ло, в мас­ке, пе­ре­ва­ли­ва­ясь с бо­ку на бок сво­ей не­ук­лю­жей мед­вежь­ей по­ход­кой и за­гре­бая воз­дух ру­ка­ми и но­га­ми.

Кент об­ра­до­вал­ся, уви­дев её: зна­чит, «смо­лян­ка» уже не так пло­хо се­бя чувст­ву­ет! Вон и Лю­си по­яви­лась, жизнь в их не­боль­шом кол­лек­ти­ве вро­де на­ла­жи­ва­ет­ся. Кент ска­зал, как ему при­ят­но убе­дить­ся в том, что су­да­ры­ня вновь на но­гах, и на­сколь­ко ему бы­ло ин­те­рес­но по­зна­ко­мить­ся с её пле­мян­ни­цей: Эл­пис — на­сто­я­щая кра­са­ви­ца, прос­то чу­до как хо­ро­ша! Где она, кста­ти, не­уже­ли ушла?

— Не знаю, не знаю. По­нра­ви­лась вам моя Эл­пис — не по­нра­ви­лась, — хму­ро от­ве­ти­ла кло­шар­ка, — но вы её оби­де­ли. По­то­му она и не за­хо­те­ла вый­ти, а сей­час со­би­ра­ет­ся, вот-вот уедет. Это моя единст­вен­ная пле­мян­ни­ца, мог­ли бы и по­при­вет­ли­вей с ней. Хо­тя вы ни­как не обя­за­ны — ка­кие с на­шей сто­ро­ны мо­гут быть пре­тен­зии? Вы уже и так мно­го че­го хо­ро­ше­го для нас обе­их сде­ла­ли.

— Не по­ни­маю… За­чем она так? Я прос­то ска­зал, что у ме­ня есть де­вуш­ка. Вы же зна­е­те, это ведь так и есть. По­про­си­те, что­бы она не ухо­ди­ла, да­вай­те по­си­дим втро­ём, по­пьем чай­ку, по­го­во­рим. Уго­во­ри­те её остать­ся, за­чем нам эти оби­ды?

— Уж и не знаю, что вам ска­зать… Не лю­бит она чай, тем бо­лее с мо­ло­ком, вряд ли Эл­пис ме­ня по­слу­ша­ет. Схо­ди­те са­ми, по­зо­ви­те, к ва­шей прось­бе она от­не­сёт­ся по-дру­го­му. Нож­ки у вас по­мо­ло­же мо­их бу­дут и на ходь­бу ку­да как бой­чее.

Лю­си при­слу­ши­ва­лась к раз­го­во­ру и всем свои ви­дом по­ка­зы­ва­ла, что Кен­ту имен­но так и сле­ду­ет по­сту­пить. Кент воз­ра­зил, что не мо­жет зай­ти в её ком­на­ту, по­то­му что обе­щал ни­ког­да не де­лать это­го.

— Схо­ди, схо­ди, ми­лок, про­шу те­бя.

Кент шёл по ко­ри­до­ру и раз­мыш­лял, что он ска­жет Эл­пис. Это, ко­неч­но, всё жен­ские кап­ри­зы. Но она ведь де­вуш­ка, и по­то­му вся­ко на­до бы по­мяг­че с ней. Ему так и не уда­лось по­до­брать нуж­ные сло­ва, ког­да он уже от­кры­вал дверь — ока­за­лось, что в ком­на­те ни­ко­го нет. Не­мно­го ме­бе­ли, одеж­да, ка­кие-то до­ку­мен­ты, зна­ко­мая ему клет­ча­тая сум­ка — и ни­ко­го.

— Ушла, к со­жа­ле­нию — ска­зал он, воз­вра­ща­ясь в сто­ло­вую.

«Смо­лян­ка» си­де­ла за сто­лом, спи­ной ко вхо­ду и вро­де бы пи­ла чай. Она ни­че­го не от­ве­ти­ла, сня­ла пла­ток и по­вер­ну­лась к Кен­ту. Из во­ро­та боль­нич­но­го ха­ла­та, на­би­то­го, ви­ди­мо, ка­кой-то под­дёв­кой, на не­го стро­го смот­ре­ла го­ло­ва в ро­зо­вом «ба­буш­ки­ном» чеп­чи­ке и с ли­цом Эл­пис.

Кен­ту ста­ло дур­но. Он за­ды­хал­ся.

— Ты Эл­пис? А где ба­бу­ля?

На­би­тый тряп­ка­ми ма­не­кен, по­хо­жий на то, что не­ког­да бы­ло «смо­лян­кой», но с го­ло­вой Эл­пис, на­ско­ро и не­ук­лю­же при­вин­чен­ной к то­му же са­мо­му те­лу, про­тя­нул ему си­ли­ко­но­вую мас­ку с пря­дью во­лос. Все плы­ло пе­ред гла­за­ми Кен­та. Зав­тра он встре­ча­ет­ся с На­дей, ему сле­ду­ет со­хра­нить ду­шев­ное здо­ровье. В жиз­ни вся­кое бы­ва­ет. Пе­ред ним обыч­ный гиб­рид: «смо­лян­ка» (она ведь так же гор­бит­ся, так же ко­вы­ля­ет) с го­ло­вой Эл­пис, по­че­му та­ко­го не мо­жет быть? А ку­да, ин­те­рес­но, ис­чез­ло пре­крас­ное те­ло Эл­пис? Как всё-та­ки жаль… Жизнь — не­прос­тая шту­ка, а чу­де­са бы­ва­ют не толь­ко добрые, но и злые. Очень да­же злые и жес­то­кие!

Ма­не­кен встал, снял ха­лат с тол­с­тым стё­га­ным под­дёвом, вы­пря­мил­ся, по­вер­нул­ся к Кен­ту. Эл­пис и окру­жа­ю­щие её пред­ме­ты ста­ли по­сте­пен­но за­ни­мать свои собст­вен­ные ме­с­та в этом ми­ре. Под стё­га­ным под­дёвом скры­ва­лась «шо­ко­лад­ни­ца». На его гла­зах про­ис­хо­ди­ло чу­дес­ное пре­вра­ще­ние ста­руш­ки из пле­ме­ни ари­мас­пов в юную кра­са­ви­цу Эл­пис, оли­цетво­ре­ние люб­ви с пер­во­го взгля­да. Но как же она по­хо­жа на его На­дю — бук­валь­но один к од­но­му!

Он чувст­во­вал, что ему уже не охва­тить сво­им сла­бым ра­зу­мом всех этих столь не­обыч­ных, но ре­аль­но про­ис­хо­дя­щих во­круг не­го со­бы­тий — бед­ный Кент, у не­го по­еха­ла кры­ша! По­хо­же, он стал уже не­мно­го кня­зем Мыш­ки­ным. Один князь Мыш­кин и две На­стасьи Фи­лип­пов­ны: клас­си­чес­кий тре­уголь­ник, хо­ро­шо хоть нет Пар­фё­на Ро­го­жи­на! По­че­му тре­уголь­ник? Есть ещё «смо­лян­ка», толь­ко она ку­да-то по­де­ва­лась. Из всех тро­их жен­щин пе­ред ним сей­час толь­ко Эл­пис, и то — ка­кая-то не­нас­то­я­щая, обыч­ная фар­фо­ро­вая кук­ла в не­ле­пых ста­рин­ных одеж­дах. Нет, он ви­дит не Эл­пис, он ви­дит не­вес­ту кня­зя «Зад­ни­цы»! Их во­об­ще ни­ко­го нет, все трое — лишь плод его во­об­ра­же­ния, вир­ту­аль­ные иг­ры со­зна­ния. Прос­то ему всё чу­дит­ся: и но­вая квар­ти­ра, и ме­бель, и день­ги, — это ра­бо­та бло­ка, по­да­рен­но­го Ша­ро­де­ем. Он сам уже стал гад­же­том для май­нин­га: бес­ко­неч­но кру­тит в го­ло­ве ни­ко­му не нуж­ные, бес­ко­неч­но пов­то­ря­ю­щи­е­ся идеи. И ни­ка­кой На­ди то­же нет; это прос­то фу­уу — ми­раж, не­осу­щест­ви­мая меч­та жал­ко­го бом­жа. Он — один, си­дит в гряз­ном, тём­ном под­ва­ле, а ря­дом ни ду­ши. «На­дя, На­день­ка — где ты? Если те­бя нет, за­чем мне жить?»

Кент при­сел на стул, что­бы не упасть. Эл­пис вста­ла на ко­ле­ни, взя­ла его ру­ку и ста­ла це­ло­вать. Он чувст­во­вал, как по ру­ке тек­ли её сле­зы.

— Оч­нись, Кент, не за­кры­вай гла­за. Не­уже­ли ты ме­ня не узнал? Это же я, твоя На­дя. Не ухо­ди, ды­ши глуб­же. Ещё ды­ши — вот так! Всё уже хо­ро­шо; если мы вмес­те, раз­ве мо­жет быть пло­хо? Прос­ти ме­ня, лю­би­мый, за глу­пую вы­ход­ку. Это шут­ка — но по прав­де го­во­ря, со­всем чуть-чуть шут­ка. На са­мом де­ле всё очень серь­ёз­но. Прос­то так по­лу­чи­лось. Я уже поч­ти умер­ла, ста­ла жал­кой ста­руш­кой-кло­шар­кой, что ещё я мог­ла сде­лать? Так уж сло­жи­лась моя жизнь. Раз­ве я зна­ла, что встре­чу и по­люб­лю те­бя, са­мо­го луч­ше­го че­ло­ве­ка на све­те? Ра­ди те­бя мне за­хо­те­лось вновь стать юной де­вуш­кой — толь­ко для то­го, что­бы по­нра­вить­ся те­бе. Слу­чи­лось чу­до. И это чу­до сде­лал не кто-ни­будь, а ты, мой ми­лый.
 

Про­дол­же­ние сле­ду­ет