Отдел прозы

Валерия Нарбикова

​

Инициалы

Маленький роман (Продолжение, начало в № 3-6)

XI

— У те­бя ру­баш­ка гряз­ная — смот­ри, ка­кая чёр­ная по­лос­ка на во­рот­ни­ке, — ска­за­ла Ур­на.

— Это тра­ур­ная по­лос­ка, — ни­чуть не сму­тив­шись, от­ве­тил Со­кра.

— По ко­му же ты но­сишь тра­ур?

— По на­ше­му ав­то­ру, — по­шу­тил он.

— Пе­ре­одень, про­тив­но, — ска­за­ла Ур­на.

Со­кра по­слу­шал­ся и снял тра­ур.

— По та­ко­му слу­чаю хо­ро­шо бы что-ни­будь вы­пить, — за­ме­тил он.

Ни­кто им не на­вя­зы­вал, они са­ми вы­бра­ли гос­ти­ни­цу с ок­на­ми на тот свет. Там бес­шум­но пе­ре­дви­га­лись кто на­до, в гряз­ном от вре­ме­ни гра­фи­не сто­я­ла чис­тая во­да, а не­чис­то­го не бы­ло. Они ми­гом раз­де­лись и дол­го не мог­ли со­греть­ся в бе­лос­неж­ной по­сте­ли.

— Что ты там ско­вы­ри­ва­ешь у ме­ня дра­го­цен­ное? — спра­ши­вал Со­кра.

— Да так, один пры­щик.

В гос­ти­ни­це они по­ве­си­ли свои кар­ти­ны, «это же не на­ша ком­на­та, не­из­вест­но, сколь­ко мы здесь про­жи­вем». Они ку­пи­ли ме­бель, это бы­ла бе­лая ме­бель. Сна­ча­ла у ок­на сто­ял ти­хий те­ле­фон­ный ав­то­мат, од­наж­ды он по­да­вил­ся двуш­кой и во­все сде­лал­ся глу­хо­не­мым. Тог­да в ком­на­те ста­ло со­вер­шен­но ти­хо, хо­тя каж­дое ут­ро мог­ли во­рвать­ся, что­бы по­чи­нить его и тем са­мым на­ру­шить ти­ши­ну. Позд­но ве­че­ром Со­кра вы­гля­нул в ок­но и ска­зал:

— Там идёт снег.

Там ва­лил рус­ский, ми­рис­кус­ни­чес­кий снег.

— Там идёт рус­ский с та­тар­ской при­месью снег, — пов­то­рил он.

— Гряз­ный, что ли? — спро­си­ла Ур­на.

— Толь­ко бы не рас­та­ял, — опять ска­зал он.

— Ло­жись. Он не рас­та­ет, те­перь всег­да бу­дет зи­ма.

— Кто те­бе ска­зал, что всег­да? — усом­нил­ся Со­кра.

— А вот по­смот­ришь, — от­ве­ти­ла Ур­на.

По­лые ку­би­ки сне­га усе­лись на под­окон­ни­ке и гре­лись под лу­ной. Кле­ён­ча­тый пол в не­сколь­ких мес­тах про­мёрз.

— По край­ней ме­ре, сей­час ни­же но­ля, — ска­зал Со­кра и лёг на Ур­ну.

— Те­перь всег­да бу­дет ни­же но­ля.

— На том све­те всег­да бы­ло ни­же но­ля, это я при­ду­мал, — ска­зал он гор­до.

— Раз ты ле­жишь на мне, зна­чит, это мой об­раз, — за­ме­ти­ла она.

По­спо­ри­ли, и он усту­пил ей.

— Хо­ро­шо бы в ком­на­те вмес­то ас­фаль­та и кле­ён­ки был на по­лу га­зон, — ска­за­ла Ур­на.

— Ты уже меч­та­ешь о ле­те, — про­мям­лил он.

И они за­сну­ли мёрт­вым сном, в этот раз их да­же не раз­бу­ди­ли зёр­на, гре­мев­шие в спе­лых яб­ло­ках за сте­ной. А сре­ди но­чи Со­кра по­вер­нул Ур­ну к се­бе, она не­до­воль­но зев­ну­ла и от­кры­ла гла­за.

— Я жут­ко бо­ял­ся, что ты за­мёрз­нешь в ле­су, — ска­зал он, — ког­да ты по­еха­ла ка­тать­ся на лы­жах.

— Я же не од­на по­еха­ла.

— Это всё рав­но. Вы все трое бы­ли пья­ные. Ког­да ты за­стег­ну­ла креп­ле­ния и по­нес­лась по лыж­не, кош­мар. Эти двое то­же за­стег­ну­ли и по­нес­лись вслед за то­бой. По­том вы упа­ли. Я, кста­ти, по­бе­жал к те­бе по лыж­не, но она бы­ла рых­лая, и я тут же про­ва­лил­ся. Вы там ле­жа­ли и что-то де­ла­ли.

— Да ни­че­го мы не де­ла­ли, — ска­за­ла Ур­на, — мы вста­ва­ли.

— Кош­мар.

— По­че­му ты об этом вспом­нил? Спи.

— По­то­му что те­перь так бу­дет всег­да.

Для пят­на он от­пус­тил бо­ро­ду, для рель­е­фа раз­бро­сал по по­лу одеж­ду и ко­роб­ки. Они пе­реп­ро­бо­ва­ли все ком­би­на­ции из «ра­но» и «позд­но»: сна­ча­ла ра­но ло­жи­лись и ра­но вста­ва­ли, по­том позд­но ло­жи­лись и позд­но вста­ва­ли, ка­кое-то вре­мя позд­но ло­жи­лись и ра­но вста­ва­ли, но оста­но­ви­лись на чет­вёр­той: ра­но ло­жи­лись и позд­но вста­ва­ли.

Ут­ром, щёл­кая нож­ни­ца­ми, Со­кра раз­брыз­гал на сан­ти­метр лиш­ние усы, и ра­ко­ви­на ока­за­лась слег­ка за­шт­ри­хо­ван­ной.

В это ут­ро при­шли чи­нить те­ле­фон­ный ав­то­мат. В ка­бин­ку во­шли два мас­те­ра: один дер­жал те­ле­фон­ную труб­ку, дру­гой ко­вы­рял­ся в ней длин­ной же­лез­ной пал­кой. Они так дол­го на­хо­ди­лись там, слов­но пе­ре­жи­да­ли до­ждь. На­ко­нец они хлоп­ну­ли дверью ав­то­ма­та, по­том дверью ком­на­ты и скры­лись.

— Ка­кие гру­бые, — ска­за­ла Ур­на.

— Те­перь я смо­гу те­бе по­зво­нить, — ска­зал Со­кра.

— Раз­ве ты ухо­дишь? — изу­ми­лась она.

Он по­це­ло­вал её в про­хлад­ный лоб.

— Но я это­го не хо­чу!

— Всё-та­ки про­во­ди ме­ня. Че­рез «не хо­чу», — ска­зал он.

— Это не ты ска­зал.

— Это уже не­важ­но.

Они во­шли в лифт и по­еха­ли. Пол­таб­лич­ки на сте­не бы­ло ото­рва­но, за­то остал­ся мно­го­зна­чи­тель­ный об­ры­вок: «Это мо­жет при­вес­ти к па­де­нию в шах­ту».

— Будь ос­то­рож­на, — ска­зал Со­кра, — не са­дись с кем по­па­ло, — и он по­ка­зал паль­цем на таб­лич­ку.

Ур­на про­во­ди­ла его до кон­ца тер­ри­то­рии. Он до­стал из кар­ма­на ман­да­рин и по­да­рил ей.

— С Но­вым го­дом, — ска­зал, — я бу­ду зво­нить.

Она сто­я­ла на мес­те и не дви­га­лась.

— Иди, я, мо­жет быть, се­год­ня по­зво­ню.

— Ты ухо­дишь на вой­ну, — ска­за­ла она.

— Нет, по­че­му ты так ре­ши­ла?

— Ты ухо­дишь на вой­ну, — пов­то­ри­ла она.

Он под­нял во­рот­ник и по­шёл прочь. Она до­гна­ла его и ска­за­ла, что­бы он хо­тя бы по­це­ло­вал её.

— Не сей­час, — ска­зал он, — из­ви­ни.

Всё же она на­сто­я­ла на сво­ём. Её уди­ви­ли бе­лые ка­тыш­ки на язы­ке.

— Он у те­бя цве­тёт, — ска­за­ла.

— Что зна­чит «цве­тёт»? — не по­нял он.

— Как мо­ре, — по­яс­ни­ла она.

— Из­ви­ни, — ска­зал он и ото­шёл.

Она опус­ти­ла го­ло­ву, а ког­да под­ня­ла, он был уже да­ле­ко.

— С Но­вым го­дом! — крик­ну­ла она.

Она во­шла в лифт и тут уви­де­ла Бр. Он всё при­ки­нул и при­жал­ся к ней.

— Опять, — ска­за­ла она.

— Ур­на! — ска­зал он.

— По­ос­то­рож­нее, — ска­за­ла Ур­на и по­ка­за­ла на таб­лич­ку: «Это мо­жет при­вес­ти к па­де­нию в шах­ту».

Ур­на пе­ре­ста­ви­ла те­ле­фон­ную буд­ку по­бли­же к по­сте­ли, но те­ле­фон всё рав­но не зво­нил, тог­да она за­жгла в ка­бин­ке свет и ста­ла ис­поль­зо­вать буд­ку как ноч­ник. Свет был тус­клый, и чи­тать при нём бы­ло труд­но. Шёл снег трёх­д­нев­ной дав­нос­ти и не ра­до­вал.

— Ну по­че­му я здесь долж­на жить? — ска­за­ла она вслух. — Ну по­че­му я здесь долж­на жить?!

Ур­на вы­шла в об­щий ко­ри­дор. Две­ри мно­гих но­ме­ров бы­ли рас­пах­ну­ты, и там ни­ко­го не бы­ло.

— Ты ко­го-то ищешь, — услы­ша­ла она.

Ур­на огля­де­лась: сза­ди сто­ял Бр.

— И зря ищешь. Кро­ме нас с то­бой, тут ни­ко­го нет. Не се­зон. Я и сам бы пред­по­чел уме­реть в дру­гое вре­мя го­да. Но не по­вез­ло, и те­перь му­ча­юсь от оди­но­чест­ва.

— Хо­чешь, что­бы я к те­бе за­шла? — спро­си­ла Ур­на.

— Про­шу, — ска­зал Бр, про­пус­кая её в ком­на­ту.

— А ты тут дав­но? — спро­си­ла она.

— Не так дав­но, — от­ве­тил Бр. — А что, он ушёл?

— Он ушёл на вой­ну, — ска­за­ла Ур­на.

— По­ни­маю, — за­хи­хи­кал Бр.

— А я не по­ни­маю, — ска­за­ла она.

— Мо­жет быть, хо­чешь вы­пить? Есть не­мно­го вод­ки, есть конь­як, но не от­крыт.

— Тог­да луч­ше вод­ки, — ска­за­ла она.

— Мне не жал­ко, я мо­гу от­крыть.

— Тог­да луч­ше конь­як.

Они вы­пи­ли, и ста­ло по­луч­ше.

— Это ужас­но, — ска­за­ла Ур­на, — По­ду­май сам. Они жи­ли в Ноч­ной биб­лио­те­ке, по­том её от­ту­да увёл один, ви­ди­те ли, её ав­тор. Ему льсти­ло, что она жи­вёт вмес­те с ним, а не с ге­ро­ем. Он обе­щал вер­нуть её в биб­лио­те­ку, что­бы там она жи­ла всег­да, по­том он за­бо­лел, его за­бра­ли в боль­ни­цу, там он сна­ча­ла трах­нул её одеж­ду, а по­том сжёг её, она го­ре­ла си­ним пла­ме­нем, «что же ты не по­до­ждал чуть-чуть, а те­перь ищи ме­ня в три­де­вя­том цар­ст­ве, в три­де­ся­том го­су­дар­ст­ве», Со­кра за это вре­мя про­дал биб­лио­те­ку, Бр сде­лал Та­ма­ру Та­ра­кан без девст­вен­ной пле­вы, гос­по­дин Пле­ва­ко вы­иг­рал про­цесс без еди­но­го сло­ва: его под­су­ди­мый сто­ял в за­ле за­се­да­ний с нит­кой в ру­ках и ме­тил в уголь­ное уш­ко, ко­то­рое од­на осо­ба то под­но­си­ла, то отво­ди­ла, то есть де­ла­ла то же са­мое, что и в апар­та­мен­тах, и, не­смот­ря на это, до­нес­ла на не­го, об­ви­нив в на­си­лии, и хо­тя игол­ка бы­ла са­мая толс­тая, а нит­ка са­мая то­нень­кая, об­ви­ня­е­мый, ес­тест­вен­но, не по­пал, спра­ши­ва­ет­ся, где мы с то­бой?

— В три­де­вя­том цар­ст­ве, — ска­зал Бр. — По­про­бую те­бе сей­час кое-что ска­зать, — ска­зал Бр, и ни­че­го не ска­зал. Но спус­тя не­сколь­ко ми­нут ска­зал: — Ты, ве­ро­ят­но, ду­ма­ешь, что дол­жен быть ка­кой-то осо­бен­ный ТОТ свет, а всё со­всем на­обо­рот. Всё, что во­круг нас: про­до­вольст­вен­ные ма­га­зи­ны, та­бач­ные ларь­ки, блоч­ные до­ма, до­ро­ги — это и есть ТОТ свет, а ис­тин­ная ре­аль­ность — это на­ша смут­ная па­мять о чём-то, о ком-то, о ка­ком-то за­па­хе, цве­те или о кон­ту­рах, или о ме­ло­дии.

Они вы­шли с Ур­ной на ули­цу и до­шли до ко­че­гар­ки. Там, как и ког­да-то дав­ным-дав­но, ле­жа­ли дро­ва, сто­я­ли ло­па­та и дет­ские сан­ки.

— Вот здесь я ужас­но хо­те­ла влю­бить­ся и вы­пи­ла пол­бу­тыл­ки слад­ко­го ви­на с дет­са­дов­ским на­зва­ни­ем «За­пе­кан­ка».

Бр при­ста­вил своё те­ло к ней очень точ­но. Он об­вёл язы­ком её гу­бы. Он ужас­но силь­но на­жал на них. Она по­ло­жи­ла ему ру­ки на шею и за­сме­я­лась, он ах­нул от это­го сме­ха. Из всех её во­лос мож­но бы­ло сплес­ти мно­жест­во ко­си­чек, но они бы­ли рас­пу­ще­ны. Ког­да она це­ло­ва­лась, они по­па­да­ли ей в рот, и она их вы­тас­ки­ва­ла и на­чи­на­ла всё сна­ча­ла. Но у се­бя в но­ме­ре, осве­щён­ном те­ле­фон­ной буд­кой, она изум­лён­но по­ду­ма­ла, ка­кой же он всё-та­ки бр-р-р. При­пом­нил­ся, меж­ду про­чим, и слу­чай сто­лет­ней дав­нос­ти Ка­кой-то бр-р-р в ав­то­бус­ной тол­куч­ке, вы­брав из трёх де­во­чек имен­но её, всу­нул ей в ла­донь свой боль­шой па­лец. Она вспом­ни­ла, как ка­кой-то бр-р-р про­вёл по её но­ге, ког­да она шла по ули­це и на хо­ду чи­та­ла книж­ку. Ей при­снил­ся при­ми­тив­ный сон про всё это, и она гром­ко по­зва­ла Со­кра и ска­за­ла вслух, как она ску­ча­ет.

Ут­ром она пря­мо в но­ме­ре на­де­ла конь­ки и по­шла на ка­ток. Все эти фи­гур­ки Ур­на де­лать не уме­ла и прос­то бе­га­ла по льду, а что­бы не тор­мо­зить — па­да­ла в суг­роб. В пять ми­нут она вся из­во­зи­лась в сне­гу. Бр вы­шел на ули­цу в боль­шой курт­ке и в бо­тин­ках. Взяв Ур­ну за ру­ку, он стал её ка­тать. Она ему лов­ко ста­ви­ла под­нож­ки, и он ве­се­ло па­дал. Он пря­мо в ва­реж­ку по­це­ло­вал её. Он был не­брит; на­вер­ное, он не умы­вал­ся и да­же не зав­тра­кал. Он стал ку­рить и стря­хи­вать пе­пел пря­мо на лёд. Пе­пел смяг­чил бе­лиз­ну, и ка­ток стал по­хож на фрес­ку. Солн­це бы­ло ма­лень­ким и да­лёким, очень блед­ным и очень кра­си­вым. Бы­ло так боль­но и так слад­ко це­ло­вать­ся. У неё в но­ме­ре они вмес­те по­зав­тра­ка­ли. Они ели яй­ца в ме­шо­чек, сма­куя жел­ток, и пи­ли креп­кий слад­кий чай, со­вер­шен­но рав­но­душ­но смот­ря на ви­но. Днём он ушёл к се­бе, она не­мно­го по­си­де­ла од­на, а по­том вы­шла на ули­цу и по­ще­ко­та­ла его ок­но пру­ти­ком, Он так рас­сме­ял­ся, что она тут же ска­за­ла, что да, что лю­бит. Он спус­тил­ся ку­да-то со­всем вниз, а она оста­лась сто­ять. Он всё ото­дви­нул. Ей бы­ло не­мно­го боль­но, по­то­му что он тро­гал её не толь­ко гу­ба­ми, но и ще­ка­ми и под­бо­род­ком, а они бы­ли не­бри­ты. Он де­лал это очень дол­го, а ког­да встал, она про­ве­ла язы­ком по его ще­ти­не, и язык за­щи­па­ло. Она и не ду­ма­ла рас­стёги­вать у не­го пу­го­ви­цы, тем бо­лее что курт­ка и ру­баш­ка бы­ли ему ве­ли­ки, ужас­но ве­ли­ки, они бы­ли рас­счи­та­ны на то, что­бы, не сни­мая их, ту­да мог­ла про­брать­ся ру­ка. Она уди­ви­лась, по­че­му у не­го нет сил. Ча­са­ми шёл снег, его бы­ло вид­но из всех окон, да­же из тех, где ни­ко­го не бы­ло. По­то­му что он шёл не толь­ко тог­да, ког­да на не­го смот­ре­ли, тем бо­лее что на не­го и не смот­ре­ли. Она всё ещё удив­ля­лась, по­че­му он та­кой сла­бый и по­че­му у не­го ру­ки в тре­щин­ках, то­же на­по­ми­на­ю­щих мо­роз­ные.

— «Не мо­жет быть» — это не опре­де­ле­ние ре­аль­нос­ти.

— Зна­чит, это тот свет.

— Жен­ская ло­ги­ка — уди­ви­тель­ная вещь, зна­чит, мы го­во­рим об од­ном и том же. Пос­ле то­го как опять ни­че­го не бы­ло, Ур­на се­ла на стул и спро­си­ла:

— Ну и чем же ты тут бу­дешь за­ни­мать­ся?

— То есть кем бу­ду ра­бо­тать? — пе­ре­спро­сил Бр. — Бу­ду иг­рать на яб­ло­ке.

— Как это, на яб­ло­ке? — не по­ня­ла Ур­на.

— Возь­му обык­но­вен­ное яб­ло­ко, толь­ко очень спе­лое и с хвос­ти­ком: дёр­га­ешь за хвос­тик, и внут­ри гре­мят зер­на.

1 — Ка­кой ещё тот свет!.. Ког­да я услы­шал, как ты прос­ту­ча­ла конь­ка­ми, это бы­ло так же, но толь­ко во мно­жест­во раз силь­нее сту­ка всех ва­ших дам­ских каб­луч­ков; ког­да ты прос­ту­ча­ла конь­ка­ми, я вспом­нил все сту­ки, пос­ле ко­то­рых уже, ка­за­лось, всё бы­ло.

2 — Всё рав­но это тот свет; ког­да ты тро­га­ешь ме­ня, не­уже­ли ты ду­ма­ешь, что я ещё что-то пом­ню и что мне это что-то на­по­ми­на­ет.

3 — В под­дель­ной тем­но­те ки­но­те­ат­ра ру­ка, на ко­то­рую шик­ну­ли, по­то­му что она вне­зап­но от­дер­ну­лась.

4 — Это­го не мо­жет быть, зна­чит, это не ре­аль­ность, а тот свет.

— В та­ком слу­чае я бу­ду ра­бо­тать на за­во­де по вы­пус­ку об­ла­ков.

По­сме­я­лись.

— Ты ведь оста­нешь­ся у ме­ня? — ска­зал Бр, взяв Ур­ну за ру­ку.

— Нет, я уже пой­ду, — она вста­ла. — Мне долж­ны зво­нить.

Буд­ка де­ко­ра­тив­но сто­я­ла, а так­же на пли­те сто­ял де­ко­ра­тив­ный суп, по­то­му что его ни­кто не ел. Ур­на по­ста­ви­ла его по­до­греть, в нём ли­хо за­кру­жи­лась мор­ков­ка. Она по­до­гре­ла его и вы­ли­ла. Из од­но­э­таж­ных до­мов вы­плёс­ки­ва­ли на гор­ку по­мой­ную во­ду. По­мои раз­но­цвет­но блес­те­ли под фо­на­ря­ми и ле­де­не­ли, и уже мож­но бы­ло ка­тать­ся.


Про­дол­же­ние сле­ду­ет