По волне моей памяти

Марк Ляндо

​

Воспоминания о Софье Губайдулиной

​

«...А ты, про­фес­сор­ский сы­нок
И не­за­дач­ли­вый гео­лог...»

Арс. Ча­ны­шев, по­эт-фи­ло­соф

...1954 год. Пос­ле­во­ен­ная Ка­зань. В ко­то­рую мы по­па­ли пос­ле эва­ку­а­ции из Моск­вы с Рож­дест­вен­ско­го буль­ва­ра... Толь­ко око­ло де­ся­ти лет пос­ле Ми­ро­вой бой­ни, за­гнав­шей под зем­лю или ис­ка­ле­чив­шей мил­ли­о­ны и мил­ли­о­ны жиз­ней, осо­бен­но из на­шей мно­гост­ра­даль­ной стра­ны... Пос­ле го­лод­ных во­ен­ных дней мо­е­го дет­ст­ва Я, то­щий сту­дент 5-го кур­са Гео­ло­ги­чес­ко­го фа­куль­те­та Ка­зан­ско­го Уни­вер­си­те­та, увле­ка­юсь гео­ло­ги­чес­кой ис­то­ри­ей этой пла­не­ты, ми­не­ра­ла­ми, ис­то­ри­ей прош­лых жи­вых су­ществ — на­ших ор­га­ни­чес­ких пред­ков. Но в сво­бод­ное вре­мя си­жу ча­са­ми в биб­лио­те­ках, по­гло­щая ро­ма­ны и по­вес­ти с яр­кой жизнью их ге­ро­ев. Здесь Жюль Верн, Эд­гар По, Майн Рид, и Сти­вен­сон, «Сказ­ки Юж­ных мо­рей» Дже­ка Лон­до­на с паль­мо­вы­ми атол­ла­ми и бес­ко­неч­ны­ми пля­жа­ми с ши­ри­ной и безд­ной оке­а­нов... И, ко­неч­но, див­ный Алек­сан­др Грин, ко­то­ро­го еще в че­тыр­над­цать мо­их лет по­ло­жи­ла мне на сто­лик ста­рая биб­лио­те­кар­ша в рай­он­ной биб­лио­те­ке, бы­то­вав­шей тог­да в особ­няч­ке сти­ля мо­дерн не­да­ле­ко от на­ше­го жилья.. Его «Бе­гу­щая по вол­нам» по­ко­ри­ла на­всег­да мое серд­це! Но и по­эты, по­эты — Пуш­кин с его пле­я­дой по­том и ран­ний Ма­я­ков­ский, и с ран­них лет — на­пев Алек­сан­дра Бло­ка... Я ведь тог­да, как и моя дав­но ушед­шая из жиз­ни мать, бе­жал от жиз­ни в ли­те­ра­ту­ру и меч­тал, ес­тест­вен­но, по­сту­пить на ис­то­ри­ко- фи­ло­ло­ги­чес­кий, но... Уже пос­ле вы­нуж­ден­ной, из-за «про­кля­то­го» ЗА­ПА­ДА с его ко­лос­саль­ной ЛЕНД-ЛИЗ по­мощью, спас­шей нас от го­лод­ной смер­ти, — ста­лин­ской «От­те­пелью» во­ен­ной — «ВОШТЬ» озве­рел и ввя­зал­ся в но­вую, уже хо­лод­ную, вой­ну все с тем же не­на­вист­ным За­па­дом, с его сво­бо­да­ми. И вот сна­ча­ла взя­лись за пи­са­те­лей — пре­сло­ву­тое «По­ста­нов­ле­ние о жур­на­лах Звез­да и Ле­нин­град», по­том за всех осталь­ных, раз­вя­зав­ших язы­ки пос­ле раз­гро­ма на­цист­ской Гер­ма­нии, меч­тав­ших хо­тя бы о ро­с­пус­ке ка­тор­ж­ных бес­пас­порт­ных кол­хо­зов! А ма­ма моя как раз хо­ди­ла тог­да в Литобъ­еди­не­ние при Ка­зан­ском уни­вер­си­те­те с до­воль­но воль­ны­ми ав­то­ра­ми-фрон­то­ви­ка­ми, пы­тав­ши­ми­ся по­ве­дать сво­е­му на­ро­ду ре­аль­ную прав­ду о страш­ной вой­не — она пи­са­ла об их рас­ска­зах эс­се.

А по­том о тот же «ВОШТЬ». Де­ло о «кос­мо­по­ли­тах», счи­тай, ев­ре­ев.., и все «за­вер­те...!» И ка­кой уж тут ис­то­ри­ко-фи­ло­ло­ги­чес­кий!
 

Увы, мой сын, не будь гу­ма­ни­та­рий —
Ска­за­ла мать, взгля­нув не­ве­се­лО,
А то как раз и в пе­ни­тен­ци­а­рий! —
На­дежд я не имею ни ма­лО...!

...И вот я учусь на гео­ло­ги­чес­ком... Но Му­за по­кою мне не да­ет и ка­кие-то строч­ки бе­гут иног­да из-под ка­ран­да­ша....Но спас­ша­я­ся чу­дом от вой­ны сту­ден­чес­кая и дру­гая мо­ло­дёжь рва­лась к жиз­ни, к тро­фей­ным ки­но­филь­мам, к но­вой му­зы­ке, к странст­ви­ям и, ко­неч­но, к люб­ви... А я еще в де­ся­том клас­се со сво­им дру­гом, бу­ду­щим уче­ным — био­ло­гом Жень­кой Су­го­ня­е­вым, увле­кал­ся сол­неч­ны­ми неа­по­ли­тан­ски­ми пес­ня­ми и джа­зом. И вот в Ка­за­ни по­явил­ся Джаз Оле­га Лунд­стре­ма с аме­ри­кан­ской му­зы­кой, до­пу­щен­ный Ста­ли­ным из Ки­тая, мо­жет быть, как жест в сто­ро­ну не­дав­них со­юз­ни­ков? В сто­ли­цы он этих де­тей рус­ских эмиг­ран­тов, од­на­ко, не пус­тил, и они ока­за­лись, к ве­ли­кой на­шей ра­дос­ти, — в Ка­за­ни! А у ме­ня ста­ли воз­ни­кать под сне­го­вую му­зы­ку Ал. Бло­ка строч­ки бо­лее внят­ных мо­их вир­шей...
 

...Ян­вар­ский день на за­пад, рдея, стёк.
Стра­ниц ус­та­лые за­кры­ты ве­ки
И я иду сквозь вьюж­ный ве­те­рок,
Ме­ту­щий ули­цы — за­сне­жен­ные ре­ки.

А буй­ная ме­ло­дий ка­ру­сель
Улы­бок, сме­ха — мчит­ся без умол­ку.
И го­род, за­пах­нув­ший­ся в ме­тель,
Вдруг ви­дит­ся од­ной, ог­ром­ной ел­кой.

И вот, рож­дён­ные блуж­да­ю­щей меч­той
Ри­су­ют­ся сре­ди ее со­звез­дий
Ви­денья вью­ги смут­но- го­лу­бой -
Тво­ренья по­за­бы­тых здесь по­э­зий...

... Го­род. Ве­че­ра, ог­ни, вих­ри джа­за, фокст­ро­тов и тан­го в До­ме уче­ных, в Уни­вер­си­те­те и в До­ме офи­це­ров — Быв­шем Дво­рян­ском со­бра­нии, и осо­бен­ная и ре­ша­ю­щая для ме­ня встре­ча в не­ко­ем Клу­бе ме­хов­щи­ков при озе­ре Ка­бан. Вот пос­ле во­ен­ных хо­ло­дов и го­ло­дов и бес­ко­неч­ных дет­ских хво­рос­тей, я, спа­сен­ный, на­вер­ное, еще воз­ду­хом Вол­ги и виш­ней бес­ко­неч­ной на ее бе­ре­гах, кру­жусь с ка­кой-ни­будь «юни­цей» в вих­ре валь­са или дви­жусь в плав­ной «елоч­ке» тан­го в том са­мом Клу­бе ме­хов­щи­ков. И бы­ло это в да­ле­ком 54-м го­ду, уже пос­ле смер­ти Ста­ли­на. И вдруг ви­жу строй­ную де­вуш­ку в алом рде­ю­щем платье, тан­цу­ю­щей с кем-то. Чер­ные труб­ча­тые во­ло­сы во­круг неж­ноб­ро­во­го та­тар­ско­го ли­ца. Ма­лень­кий упря­мый под­бо­ро­док. На ще­ке ро­дин­ка. В при­сталь­ных чер­ных гла­зах — безд­на. Гри­нов­ская Фре­зи Грант, сколь­зя­щая уз­кой ту­фель­кой по ноч­ной страш­ной во­де вдруг при­ви­де­лась мне!

...И вот за­сне­жен­ная пло­щадь, но­сив­шая имя Сво­бо­ды, от­ча­ян­ная ре­ши­мость за­го­во­рить здесь с ней, ухо­дя­щей на­ис­кось к пу­та­ни­це окра­ин­ных улиц по сне­го­вым из­ви­вам — на ве­че­ре ведь я так и не успел при­гла­сить ее на та­нец!.. и я бе­гу за ней слов­но в не­ко­ем маг­нит­ном по­ле.

«Ну, не трусь же, ро­бость не­счаст­ная! — кри­чу я не­слыш­но сам се­бе! — Сей­час или НИ­КОГ­ДА!» И — как пры­жок с выш­ки в ноч­ную во­ду: «Прос­ти­те! Ска­жи­те, по­жа­луй­ста, если кто-то на ве­че­ре не успел с кем-то по­тан­це­вать, а по­том по­до­шел и за­го­во­рил — то это­го не­льзя? — А что, вас кто-ни­будь отверг? — услы­шал я. Свер­ши­лось! — раз­го­вор ро­дил­ся — Или нет? По­ка еще нет! ...А как ва­ше имя? — Со­ня — Я на­звал се­бя. И где же вы учи­тесь? — В кон­сер­ва­то­рии — Ро­яль? — И ро­яль то­же! — А что же еще? — Я за­ни­ма­юсь ком­по­зи­ци­ей. О! Мне оста­лось толь­ко от­крыть рот, но по­том од­на­ко со­об­щить, что я учусь на гео­ло­ги­чес­ком, на по­след­нем кур­се и пи­шу иног­да... сти­хи! И вот я уже иду ря­дом, про­во­жая ее по бре­вен­ча­той улоч­ке ста­рой Ка­за­ни, ибо это бы­ла имен­но Ка­зань.

...Мы кру­жи­ли с ней по го­ро­ду, хо­ди­ли в кон­цер­ты, ез­ди­ли на Вол­гу... Бро­ди­ли по ле­си­с­тым хол­мам и лу­гам За­волжья. Я час­то про­во­жал ее на улоч­ку Тель­ма­на, где ря­дом, на Ка­сат­ки­на, до пе­рез­да к цент­ру, рань­ше жи­ли и мы. Вот их де­ре­вян­ный ста­рый двух­э­таж­ный до­мок — там сей­час уже и му­зей ее име­ни! Как—то, под­няв­шись с ней на лест­ни­цу пе­ред их дверью, я за­хо­тел по­це­ло­вать ее и, не­ожи­дан­но для се­бя, роб­ко по­про­сил раз­ре­ше­ния...
 

Те­бе во­прос я за­дал свой,
Оби­деть во­все не же­лая,
Но что-то стран­ное сте­ной
Меж на­ми ста­ло угро­жая

От­веть же, ми­лая, ско­рее:
Кто ви­но­ват из нас с то­бой-
Я? Ты? Или Кас­си­о­пея,
Го­ря­щая над го­ло­вой...?
 

По­том мы, ко­неч­но, це­ло­ва­лись... Но тог­даш­няя ро­бость и сти­шок по­че­му-то мне за­пом­ни­лись. Ви­ди­мо, я тог­да уже смут­но чувст­во­вал раз­ни­цу меж­ду ней и со­бой. Ей, устрем­лен­ной все­це­ло к сво­ей це­ли, за­ни­ма­ю­щей­ся сра­зу на двух фа­куль­те­тах — ком­по­зи­ци­ей и фор­те­пи­а­но — с луч­ши­ми учи­те­ля­ми, за­ки­ну­ты­ми в Ка­зань вой­ной из сто­ли­цы, и со­бой, весь­ма еще не­со­зрев­шим мо­ло­дым че­ло­ве­ком, ма­мень­ки­ным сын­ком, ка­ча­ю­щим­ся меж­ду гео­ло­ги­ей, и ли­те­ра­ту­рой — с не­кой весь­ма не­зре­лой, не­опре­де­лен­ной плаз­мой всей сво­ей ду­ши.

...Од­наж­ды я при­шел к ним, ког­да она ра­зыг­ры­ва­лась на ро­я­ле и, при­сев ря­дом, по­про­сил ее сыг­рать мне что-ни­будь, близ­кое ей. И вот я услы­шал ба­ла­ки­рев­ский «Ис­ла­мей», иг­ра­е­мый ею с та­кой страст­ностью и си­лой, что это ме­ня прос­то оша­ра­ши­ло. Страсть, вир­ту­оз­ность, блеск! Ка­за­лось, это ле­тел по сте­пи ко­че­вой мон­голь­ский всад­ник, твер­дой ру­кой пус­ка­ю­щий стре­лы в цель. Ее паль­цы бе­ше­но ле­та­ли по кла­ви­а­ту­ре, и она еще не­воль­но ши­пе­ла на не­ко­то­рых пас­са­жах. В све­ден­ных бро­вях ее, в чер­ных без­дон­ных гла­зах бы­ло что-то де­мо­ни­чес­кое. И сно­ва об­раз все той же гри­нов­ской Фре­зи Грант, не­су­щей­ся по ноч­ным вол­нам в окру­же­нии ка­ких-то чу­до­вищ с ост­ры­ми плав­ни­ка­ми на спи­нах, при­ви­дел­ся мне... Го­во­ри­ли, что Со­ня мог­ла бы стать уди­ви­тель­ной пи­а­нист­кой, если бы не увлек­ла ком­по­зи­ция. И я сно­ва ост­ро по­чувст­во­вал раз­ни­цу меж­ду ею и тог­даш­ним со­бой.

А она как-то по­ве­да­ла мне, что в во­ен­ном дет­ст­ве она жес­то­ко бо­ле­ла, ка­жет­ся, скар­ла­ти­ной, пос­ле ко­то­рой у нее бы­ло не­кое по­тем­не­ние со­зна­ния, гал­лю­ци­на­ции, на­бе­га­ли ка­кие-то по­тус­то­рон­ние об­ра­зы... Её отец и мать бы­ли в от­ча­янье, ду­мая, что она уже не вый­дет из сво­их глу­бин. Но она все же вы­рва­лась из это­го. Од­на­ко, мне ка­за­лось, что ос­нов­ной тра­ги­чес­кий строй ее тво­ре­ний — от­ту­да. Ко­неч­но, при яр­чай­шем при­род­ном ее та­лан­те и упор­ней­шей вы­уч­ке. Я же, как я чувст­вую сей­час, при сво­ем ро­ман­ти­чес­ком, а тог­да еще на­ив­но-ро­ман­ти­чес­ком ли­риз­ме, ду­хов­ных ша­та­ни­ях, не­зре­лос­ти и, мо­жет быть, не­кой женст­вен­нос­ти на­ту­ры был внут­рен­не весь­ма и весь­ма да­лек от нее. «Эх, Марк! Не по се­бе ты де­ре­во сру­бил,» — ска­зал мне тог­да кто-то из мо­их близ­ких гео­ло­ги­чес­ких ре­бят.

И вот пос­ле то­го, как мы как-то бро­ди­ли с ней чуд­ным ма­ем в ле­сах у под­ка­зан­ской стан­ции «Об­сер­ва­то­рия», у ме­ня на­пи­са­лись стро­ки:
 

ЗЕ­ЛЕ­НЫЙ ЗВУК

С. Г.

...Мы в лес во­шли. При­ро­да пе­ла
Зву­чань­ем пер­вых май­ских дней,
И вдаль ме­ло­дия ле­те­ла
В зе­ле­ный дым сре­ди вет­вей!
Иг­ра­ла это ты, ка­за­лось,
По свет­лым но­там об­ла­ков,
И тем­нох­вой­ных струн ка­са­лась
Милль­о­ном сол­неч­ных смыч­ков!...
И зву­ки буй­но ро­ко­та­ли
Пре­лю­ди­ей ве­сен­них гроз,
То твои паль­цы про­ле­та­ли
По бе­лым кла­ви­шам бе­рез...

По­том средь ог­нен­ных ство­лов
В за­кат­ном ра­дуж­ном пы­ланье
Ты ста­ла сказ­кой древ­них снов,
Лес­ным та­инст­вен­ным пре­дань­ем...
...И ты смот­ре­ла на ме­ня
Озер­ной смут­ной глу­би­ною,
Иг­рой за­кат­но­го ог­ня.
Раз­водь­ем не­ба и тра­вою...
И ты ли всем тог­да бы­ла?
Иль все то­бой од­ною бы­ло?
Си­янье ми­га, слов­но мгла,
От­вет на­ве­ки мне за­тми­ло.

И мни­лось — луч­ше мне уй­ти
В лес­ное дрем­ное заб­венье
И ни­ког­да в твои пу­ти
Не рвать­ся бес­по­кой­ной тенью...

Ка­зань. Май 1954 г.