
Во времена моей молодости мы тоже были колючие, неприкаянные и от этого энергичные. В моде были рваные джинсы, видимо, потому что других просто еще не придумали, и ирокезы. Возле «Сайгона» тусовался тогда еще никому неизвестный и никому особо ненужный Горкуша, у которого на голове было:
Я упала с самосвала, тормозила головой...
Мы ли выбрали время, время ли выбрало нас, какая разница, мы повторяли, как мантру:
— Мы любим джаз, мы любим рок, мы любим все, что поперек...
Прошло каких-то (не будем уточнять, сколько), и все в принципе повторяется. Джинсы опять рваные, ирокезы еще не совсем отцвели, правда, в моде теперь не дедушки русского рока, которые стали добродушными буржуа, а баттлы, рэп, oxxxymiron. И если кому-то кажется, что все это — ерунда, то миллион просмотров в ютубе быстро охладит пыл скептиков.
Молодая поэзия прорастает, как трава сквозь асфальт. Она ершиста, по-хорошему задириста, она тоже пока что поперек:
Я с изменой знаком.
Жертвой стал — и простил.
Говорится: нож в спину всадили.
Предпочту быть обманутым или...
Или... Поэзия Саши — не рэп, хотя иной раз кажется, что разорванный ритм и слова в тебя всаживаются, как нож. По самую рукоятку — для пущей усвояемости.
Но эти нервные и неровные строки обременены неким культурным кодом. И это их выгодно выделяет из ряда прущих сквозь все преграды придорожных лопухов. Потому как при всей своей крикливости и вычурности рэп, слэм, довольно, если так можно выразиться, традиционны. Ведь и Пушкин начинался с хулиганства, к которому его пристрастил его дядюшка, Василий Львович, да и Маяковский не был паинькой, желтая кофта и пощечина общественному вкусу — лишь малая толика того, что он отчебучивал. Белла Ахатовна в бытность свою запросто могла запустить бутылкой в того, кто ей не понравился, и т. д. Но весь этот эпатаж лишь запев. А дальше-то что?
И Саша отвечает, а дальше: Мессия, ковчег, Биче. По ритму и учащенно бьющемуся пульсу вроде бы тот же рэп, но по сути — лирика:
Как Вы вообще посмели
Думать, что я влюблен?
Полюбуйтесь на небосклон,
Видите — он
Всё еще освещен!
Пенелопа, Мария Магдалина, Рахиль — не просто набор поэтических штампов. Автор поверяет их на слом, на звук, на вкус, словно решила перепостить в фэйсбуке, а вдруг кто-то близкий по духу и по крови откликнется. И это так же верно, как «все дороги ведут в Рим»:
Созвучие душ!
О, уроженец Марке!
Меня научишь ли, как без помарки
Написать?
Памятник Джакомо Леопарди в Реканати похож на Пушкина. И Саша идет тропой русской поэзии начала века XX, которая поверяла свою гармонию языком Данте. Саша выбирает не Светлейшую, где Венеция венецианкой бросалась с набережной вплавь, а область, в названии которой запечатлено множественное число женского рода: Марке! Леопарди! Ни баттлы, ни слэм, ни oxxxymiron, видимо, не догадываются о существовании певца печали и несчастной любви. Им для попадания в сердце слушателя достаточно, видимо, как Эллочке Людоедке, тридцати слов, большинство из которых матерные. А Саше этого мало: волхвы, молитва, Слово. Вот ее парадигма, вот ее вселенная. Стало быть, все возвращается на круги своя.
Ты кто? Я вижу отсветы костров
В твоих зрачках лазурных.
— Я сам себе прекрасный часослов
Молитв чудесных и безумных...
Если Саша носит рваные джинсы и ирокез, я не удивлюсь. Это не дырки на джинсах, а рваная рана незаживающей печали.
Это — стихи, братцы мои, это — стихи...
ЛИТЕРАТУРНОЕ БЮРО НАТАЛЬИ РУБАНОВОЙ
-
Прозаики
-
Сценаристы
-
Поэты
-
Драматурги
-
Критики
-
Журналисты
Консультации
по литературному
письму
Помощь в издании книг
Литагентское
сопровождение
авторских проектов
