Букинист

Игорь Михайлов

​

Чудесные и безумные молитвы

​

Во вре­ме­на мо­ей мо­ло­дос­ти мы то­же бы­ли ко­лю­чие, не­при­ка­ян­ные и от это­го энер­гич­ные. В мо­де бы­ли рва­ные джин­сы, ви­ди­мо, по­то­му что дру­гих прос­то еще не при­ду­ма­ли, и иро­ке­зы. Воз­ле «Сай­го­на» ту­со­вал­ся тог­да еще ни­ко­му не­из­вест­ный и ни­ко­му осо­бо не­нуж­ный Гор­ку­ша, у ко­то­ро­го на го­ло­ве бы­ло:

Я упа­ла с са­мо­сва­ла, тор­мо­зи­ла го­ло­вой...

Мы ли вы­бра­ли вре­мя, вре­мя ли вы­бра­ло нас, ка­кая раз­ни­ца, мы пов­то­ря­ли, как ман­тру:

— Мы лю­бим джаз, мы лю­бим рок, мы лю­бим все, что по­пе­рек...

Про­шло ка­ких-то (не бу­дем уточ­нять, сколь­ко), и все в прин­ци­пе пов­то­ря­ет­ся. Джин­сы опять рва­ные, иро­ке­зы еще не со­всем от­цве­ли, прав­да, в мо­де те­перь не де­душ­ки рус­ско­го ро­ка, ко­то­рые ста­ли добро­душ­ны­ми бур­жуа, а бат­т­лы, рэп, oxxxymiron. И если ко­му-то ка­жет­ся, что все это — ерун­да, то мил­ли­он про­смот­ров в юту­бе быст­ро охла­дит пыл скеп­ти­ков.

Мо­ло­дая по­э­зия про­рас­та­ет, как тра­ва сквозь ас­фальт. Она ер­шис­та, по-хо­ро­ше­му за­ди­рис­та, она то­же по­ка что по­пе­рек:

Я с из­ме­ной зна­ком.
Жерт­вой стал — и прос­тил.
Го­во­рит­ся: нож в спи­ну вса­ди­ли.
Пред­по­чту быть об­ма­ну­тым или...

Или... По­э­зия Са­ши — не рэп, хо­тя иной раз ка­жет­ся, что разо­рван­ный ритм и сло­ва в те­бя вса­жи­ва­ют­ся, как нож. По са­мую ру­ко­ят­ку — для пу­щей усво­я­е­мос­ти.

Но эти нер­в­ные и не­ров­ные стро­ки об­ре­ме­не­ны не­ким куль­тур­ным ко­дом. И это их вы­год­но вы­де­ля­ет из ря­да пру­щих сквозь все пре­гра­ды при­до­рож­ных ло­пу­хов. По­то­му как при всей сво­ей крик­ли­вос­ти и вы­чур­нос­ти рэп, слэм, до­воль­но, если так мож­но вы­ра­зить­ся, тра­ди­ци­он­ны. Ведь и Пуш­кин на­чи­нал­ся с ху­ли­ганст­ва, к ко­то­ро­му его при­страс­тил его дя­дюш­ка, Ва­си­лий Льво­вич, да и Ма­я­ков­ский не был па­инь­кой, жел­тая коф­та и по­ще­чи­на об­щест­вен­но­му вку­су — лишь ма­лая то­ли­ка то­го, что он от­че­бу­чи­вал. Бел­ла Аха­тов­на в быт­ность свою за­прос­то мог­ла за­пус­тить бу­тыл­кой в то­го, кто ей не по­нра­вил­ся, и т. д. Но весь этот эпа­таж лишь за­пев. А даль­ше-то что?

И Са­ша отве­ча­ет, а даль­ше: Мес­сия, ков­чег, Би­че. По рит­му и уча­щен­но бью­ще­му­ся пуль­су вро­де бы тот же рэп, но по су­ти — ли­ри­ка:

Как Вы во­об­ще по­сме­ли
Ду­мать, что я влюб­лен?
По­лю­буй­тесь на не­бо­склон,
Ви­ди­те — он
Всё еще осве­щен!

Пе­не­ло­па, Ма­рия Маг­да­ли­на, Ра­хиль — не прос­то на­бор по­э­ти­чес­ких штам­пов. Ав­тор по­ве­ря­ет их на слом, на звук, на вкус, слов­но ре­ши­ла пе­ре­пос­тить в фэйс­бу­ке, а вдруг кто-то близ­кий по ду­ху и по кро­ви от­клик­нет­ся. И это так же вер­но, как «все до­ро­ги ве­дут в Рим»:

Со­зву­чие душ!
О, уро­же­нец Мар­ке!
Ме­ня на­учишь ли, как без по­мар­ки
На­пи­сать?

Па­мят­ник Джа­ко­мо Лео­пар­ди в Ре­ка­на­ти по­хож на Пуш­ки­на. И Са­ша идет тро­пой рус­ской по­э­зии на­ча­ла ве­ка XX, ко­то­рая по­ве­ря­ла свою гар­мо­нию язы­ком Дан­те. Са­ша вы­би­ра­ет не Свет­лей­шую, где Ве­не­ция ве­не­ци­ан­кой бро­са­лась с на­бе­реж­ной вплавь, а об­ласть, в на­зва­нии ко­то­рой за­пе­чат­ле­но мно­жест­вен­ное чис­ло жен­ско­го ро­да: Мар­ке! Лео­пар­ди! Ни бат­т­лы, ни слэм, ни oxxxymiron, ви­ди­мо, не до­га­ды­ва­ют­ся о су­щест­во­ва­нии пев­ца пе­ча­ли и не­счаст­ной люб­ви. Им для по­па­да­ния в серд­це слу­ша­те­ля до­ста­точ­но, ви­ди­мо, как Эл­лоч­ке Лю­до­ед­ке, трид­ца­ти слов, боль­шинст­во из ко­то­рых ма­тер­ные. А Са­ше это­го ма­ло: волх­вы, мо­лит­ва, Сло­во. Вот ее па­ра­диг­ма, вот ее все­лен­ная. Ста­ло быть, все воз­вра­ща­ет­ся на кру­ги своя.

Ты кто? Я ви­жу от­све­ты кост­ров
В тво­их зрач­ках ла­зур­ных.
— Я сам се­бе пре­крас­ный ча­со­слов
Мо­литв чу­дес­ных и без­ум­ных...

Если Са­ша но­сит рва­ные джин­сы и иро­кез, я не удив­люсь. Это не дыр­ки на джин­сах, а рва­ная ра­на не­за­жи­ва­ю­щей пе­ча­ли.

Это — сти­хи, брат­цы мои, это — сти­хи...