Отдел Прозы

Владимир Конарев

​

Кизяки

Рассказ

Моя ма­лая ро­ди­на — ку­бан­ская ста­ни­ца Пе­тро­пав­лов­ская. Там, в этом ми­лом серд­цу мес­теч­ке, в пе­ре­ул­ке име­ни Толс­то­го, про­шли, как один день, го­ды дет­ст­ва.

В один из ве­че­ров, пе­ред за­хо­дом солн­ца в своё при­выч­ное ло­го­во, в на­шей ха­те, тур­луч­но­го ти­па, при­ста­вив та­бу­рет­ку к кро­ва­ти, на ко­то­рой спа­ла ба­буш­ка Прас­ковья, я под­сел и ос­то­рож­но спро­сил:

— Ба, пом­нишь мою прось­бу?

Она при­под­ня­ла по­ник­шую, го­ло­ву. Прядь дав­но се­дых во­лос рас­па­лась, на ли­це, гус­то обо­зна­чи­лись склад­ки то­нень­ких мор­щин. Ли­нии губ рас­пря­ми­лись, в глу­би­не зрач­ков, как мне по­ка­за­лось, мельк­ну­ли те­ни не­до­вольст­ва. Ти­хий го­лос, со вздо­хом, на­зи­да­тель­но при­ня­ли уши:

— Уну­чок, прось­бу ету, что наг­дысь бы­ла, пом­ню. Но си­час ба­ла­кать об етом мо­чи што-то не­ма.

По­мол­ча­ла, по­том го­во­рит ти­хо:

— Тут вот, — и она по­ло­жи­ла су­хонь­кую ру­ку к об­лас­ти серд­ца, — над­сад­но му­ча­ет. — Лу­т­ше по­ди да са­хар­ку ло­жеч­ку по­ложь в ста­кан. Вон, на под­окон­ни­ке. Да с хо­лод­ной во­дой по­дай. Дол­жен пом­нить. Я от­дох­ну, а по­сля прось­бу твою вы­пол­ню.

И до­ба­ви­ла со вздо­хом:

— Ишь что уду­мал: ра­зу­знать про ки­зя­ки.

Скрип­ну­ла тяж­ко пру­жи­на сет­ча­той кро­ва­ти — ба­буш­ка скло­ни­ла го­ло­ву на вы­со­кую по­душ­ку.

Я в го­ды дет­ст­ва по­душ­ку втай­не ве­ли­чал «го­ра». А быль­ца кро­ват­ные — хо­дун­ка­ми. Где она, та кро­вать? Креп­кая, пру­жи­нис­тая, мой до­ро­гой ба­тут, на ко­то­ром бы­ло здо­ро­во пры­гать, ког­да ле­том её всю кра­си­ли, а пе­ри­ну, по­душ­ки про­су­ши­ва­ли во дво­ре, у тю­ти­ны, на ко­то­рой уже вид­не­лись не­зре­лые пло­ды.

Солн­це зо­ло­ти­лось за ок­ном, на ко­то­ром обыч­но сто­я­ли: чаш­ка с обод­ком, по краю — ста­кан гра­нё­ный, лож­ка — ба­буш­ки­ны сто­ло­вые при­бо­ры.

Я, при­ту­лив­шись к стек­лу лбом, лю­бо­вал­ся кар­ти­ной за­ка­та, да мыс­лен­но очер­чи­вал ра­нее уви­ден­ные стан­ки. Де­ре­вян­ные. Пря­мо­уголь­ные. Раст­ру­бом квер­ху — сверху раз­мер ши­ре, чем по­ни­зу. Ба­буш­ка упо­ми­на­ла их как-то не­дав­но, ми­мо­хо­дом: — Это и есть са­мые важ­ные по­мощ­ни­ки, ког­да го­то­вим глав­ное топ­ли­во.

Я не стал тог­да об­ра­щать вни­ма­ния на ска­зан­ное, а вот не­дав­но вспом­ни­лись её сло­ва.

На не­де­ле, ког­да у Прас­ковьи по­яви­лось хо­ро­шее на­стро­е­ние, я под­сел к кро­ва­ти. Спра­вил­ся о здо­ровье.

— Да ка­кое тут здо­ровье? Дзи­баю, как мо­гу! Вре­ме­на­ми тя­же­ло бы­ва­ет, сам ви­дишь. Уже на де­вя­но­с­тый го­дик за­мах­ну­лась, сла­ва Бо­гу! — и она пе­ре­крес­ти­ла се­бя. За­тем гля­ну­ла в гла­за, ин­те­ре­су­ясь:

— Так что, хошь про ки­зя­ки знать?

— Ага, — об­ра­до­вал­ся и при­го­то­вил­ся слу­шать.

Жду на­ча­ло рас­ска­за. Вни­ма­тель­но смот­рю на го­лу­бень­кие ру­чей­ки на ко­же рук. «На­тру­ди­лись, бе­до­ла­ги!» — со­чувст­вую я, за­ми­рая пе­ред по­вест­во­ва­ни­ем о да­лёком мне и род­ном ей пе­ри­о­де жиз­ни.

— Ба, на­чи­най! О чём за­ду­ма­лась, как в до­ме со­ве­тов?

Она обыч­но на упо­ми­на­ние о со­ве­тах мах­нёт ла­до­ней да вслед ска­жет:

-Иди-ка под чар­ты!

(Это озна­ча­ло — не ме­шай ду­му ду­ма­ти. По край­ней ме­ря так я се­бе пе­ре­во­дил).

В до­ме со­ве­тов, то есть в её го­ло­ве, как ни го­во­ри, а ста­рость! Но по­рой про­яс­нит­ся, и бе­се­да о житье-бытье в про­ш­лом по­ка­тит­ся, вы­све­чи­вая факт за фак­том.

— Зна­чит, так. По­на­ча­лу по­ба­ла­ка­ем о под­го­тов­ке де­ла. Ви­дел ку­чу боль­шую на­во­за?

— Ба, не ку­ча, а шта­бель!- уточ­няю, обо­зна­чая гра­мот­ность пя­тик­лас­сни­ка.

— Не­хай так, — со­гла­ша­ет­ся рас­сказ­чи­ца.

— Так вот, зи­мой его уплот­ня­ют, что­бы вон не за­го­рел­ся.

— О! На­воз го­рит? — уди­вил­ся я.

— Го­рить! — охла­дил ме­ня её го­лос,- если на­воз раз­бро­сать внас­тил.

По­том ба­буш­ка про­дол­жи­ла:

— Это та­кая су­е­та с ним, ког­да пар­ник де­ла­ют. По­нял?

— Ага!

— Да­ле, ка­да на­до на­рун­жи­вать­ся на ра­бо­ту с ним, то его, етот шта­биль, раз­рав­ни­ва­ют на ку­чи. Та­кие, чтоб на­воз разо­гре­вал­ся. Это важ­но, так как по­том его сме­ши­ва­ют с со­ло­мою, что­бы вы­су­шен­ный ма­терь­ял го­рел в печ­ке, али у пли­те.

— А со­ло­мен­ные стеб­ли длин­ные же, — вновь про­би­ва­ет­ся гра­мот­ность бо­та­ни­ка.

— Се­кут со­ло­му то­по­ром за­го­дя! Де­ло те­перь за стан­ка­ми. Те­ми, что в са­рае.

— Ну да, там они зи­му­ют, ви­дел, — не­впо­пад бряк­нул я, ёр­зая по та­бу­рет­ке.

— Не ёр­зай, сло­ма­ешь! Пряж­кой схло­по­чешь по за­ду.

Я ки­ваю го­ло­вой

— Да­ле слу­хать бу­дешь?

— Да!

— Та­ды не отвле­кай, его­за! Отец под­во­зит на же­лез­ном лис­ту го­то­вый ма­терь­ял. Ма­ма и её под­ру­га ру­ка­ми с лис­та за­би­ра­ют его и на­би­ва­ют этой ме­шан­кой (на­воз и сеч­ка со­ло­мы), ту­го да­вят ку­ла­ка­ми, за­тем от­се­ка­ют верх, до уров­ня сто­рон стан­ка. По­том бе­рут за руч­ки стан­ка, сле­ва и спра­ва, при­под­ни­ма­ют и пе­ре­во­ра­чи­ва­ют его дном вверх, остав­ляя на­воз­ный пи­ро­жок на зем­ле. И так, друг к дру­гу, прям как пи­ро­жок к пи­рож­ку, на усуш­ку. Как ста­нут су­хи­ми, так за­но­сим в са­рай. Вот так! Не­хит­рое топ­ли­во за­па­се­но в зи­му.

Ба­бу­си ми­лой дав­но нет. Умер­ла при сво­ей па­мя­ти. Дол­го жи­ла. Не всем до­ста­ёт­ся счастье до­жить до ста­рос­ти, вы­брав у сто­ле­тия свои, судь­бой дан­ные, 94 го­да.

И я, вну­чек Во­ло­день­ка, дав­но уже не мо­лод. На­вер­но, по­это­му, вы­гру­жая го­до­вые пла­с­ты вре­ме­ни на ли­с­ты бу­ма­ги, вна­ча­ле вспо­ми­наю её ру­ки, сог­бен­ные пле­чи, ми­лый ку­бан­ский го­вор, и этот не­за­бы­ва­е­мый рас­сказ о буд­нях сель­ских.

...В ду­ше зве­нят ко­ло­ко­ла па­мя­ти юных лет!
 

5-12-2019 год пос. Ци­бано­бал­ка.