По волне моей памяти
Анатолий Тоболяк
Записки «командированного»
Подготовка текста для публикации Николая Тарасова
1. Как меня обдуривают
Меня тут уже несколько раз обдурили. Не по-крупному, но все же. Например, маклер, через которого снимал комнатуху (квартиру), пользуясь моей тупостью в иврите, как, впрочем, в идише и английском, наказал почти на 1000 шекелей (один доллар — четыре шекеля). Я с опозданием (по совету брательника) предъявил ему претензию. А он вдруг говорит на чистом русском (а раньше вроде бы его не знал, гад!):
— Поздно, браток! Сам виноват. Ходи в ульпан (местные курсы), изучай язык. А то пропадешь.
Чего захотел! В мои-то годы учиться! Я и в юности-то ненавидел школу, а теперь меня туда конной полицией не загонишь. Перебьюсь как-нибудь! Обойдусь! Не выйдет из меня полиглота. Да к тому же я как-никак писака и не хочу засорять иностранными словами великий и могучий русский язык. Выучил слова «шолом!» — «привет!», «бира» — «пиво», «пита» — «лепешка», ну еще кое-что — и пока хватит с меня.
А этот типчик говорит:
— Ну твое дело! А о деньгах давай забудем. Пойдем пить бира. Я ставлю.
И пошли пить бира.
Второй случай. Прихожу в хорошем настроении на частную междугородку. Принял до этого кое-что. (Кстати, сообщаю как еврей евреям, что водяра тут среди населения слабо котируется и потому стоит офигенно дешево — литровую бутыль «Смирнофф» можно купить за 10-12 шекелей. Это, считай, 10-12 рублей в российских ценах до 17 августа, черного то есть дня). Звоню на Мальту дочери и знаю по прежним звонкам, что 10-минутный разговор обходится в 20-25 шекелей. Разговариваю минут восемь. Дежурная девица на плохом русском языке заявляет:
— С вас 62 шекеля. Я удивляюсь:
— Ка-ак?! Так много?
Она говорит:
— Так показал счетчик. Вот смотрите!
На счетчике действительно 62 шекеля. Я говорю:
— Он у вас явно куда-то спешит.
Она отвечает:
— Ничего не знаю, так показал.
Что тут докажешь? Приходится платить, мысленно плача. И мысленно же матерю девицу для облегчения души.
Еще случай. В Тель-Авиве, где проводил осмотр достопримечательностей, в основном едально-питейных, пришлось заночевать. (Ноги не шли, знаете ли). Снял номер во второразрядной гостинице. Называется «Алия». Толстая армянка-еврейка на испорченном русском с ходу спрашивает:
— Дэвушку хотите?
Я трудно отвечаю: нет, мол, не хочу, хочу спать.
— Молодая дэвушка! — соблазняет.
— Все равно не хочу, — не соблазняюсь я.
Кто читал американца Чарльза Буковски, тот вспомнит, как он вместо гостиницы попал в публичный дом. Вот и эта «Алия» оказалась в некотором роде притоном. Дверь в номере я забыл закрыть и утром недосчитался своих покупок — джинсов, трех рубах и сандалий. Бумажник, слава те, Господи, сообразил засунуть глубоко под себя. Пожаловался утром дежурной: как, мол, так? Она кричит:
— Это арабы! Арабы! Рядом с вами жили арабы! Они уже уехали. Арабы все ворье, а евреи не воруют.
Утешила, нечего сказать!
Наконец произошла кража в моей комнатухе. Купил в уличной кухне (их сотни!) печенку жареную. Дома полопал и положил остатки (порядочный кус) на подоконник. Задремал, проснулся, выпил пива и захотел опять поесть. Глядь, а печенки-то нетути! Как так? Куда пропала? На полу нет, на потолке тоже. Вышел из хаты (я на первом этаже, в метре от земли, а окно открыто), гляжу — идет пиршество! Две уличные кошки пятнистой масти пожирают мою кровную печенку! Ну не обидно ли? Дурят здесь нашего брата, ох дурят! В связи с этим, Коляша, Саша, прошу увеличить мне оплату суточных в твердой валюте. Иначе не смогу выполнить командировочные задания.
2. Как меня не приняли в евреи
Чтобы обосноваться в этой стране, нужно пройти ряд бюрократических инстанций, а именно: министерство абсорбции, организацию «Сохнут», банк, больницу и МВД (министерство внутренних дел, как у нас). Временное удостоверение личности — теудат-оле — мне выдали еще в аэропорту. И другие инстанции я, истекая потом (ибо жара жуткая!), благополучно прошел. А главный документ — паспорт — теудат-зеут — получил лишь на днях. (Некогда было раньше, знаете ли). Замечу, что вся процедура в МВД заняла всего полчаса. (А зарубежный паспорт я ждал в России, однако, два с половиной месяца). Но при этом меня категорически не признали евреем! Вы, говорят, никакой не еврей, потому что мать у вас русская!
Ну прямо как у Высоцкого:
Мишка в крик: «Ошибка тут!
Это я еврей!» А ему: «Не шибко тут!
Выйди вон из дверей!».
Я, конечно, кричать и спорить не стал, а лишь спросил: «Кто же я?». А они говорят, что в паспорт, мол, мы национальность не заносим, но у себя помечаем, что вы НЕЕВРЕЙ. Надо же! За что тогда, спрашивается, небезызвестный Гриша Фролов по пьяни нагло обозвал меня евреем? Гражданство, разумеется, остается российским, и паспорт российский хранится при мне. По нему я РУССКИЙ.
В связи с этим, Николай Антонинович, Александр Анатольевич, прошу выделить мне единовременное материальное пособие в твердой валюте, чтобы я мог достойно представлять в государстве Израиль русско-советского гражданина и полностью выполнить задание командировки.
3. Как я путешествую
Пока не оказался на нуле, я стараюсь путешествовать. Месячное мое пособие — 1350 шекелей, примерно две с половиной сахалинские пенсии, исходя из российских цен до 17 августа и здешних цен. Это не мало, но при моих излишествах очень немного. На третий месяц проживания выплатят еще около трех тысяч шекелей, но они уйдут в основном на квартиру — здесь квартплата поквартальная, и я вполне могу оказаться на мели. Правда, со временем обещают еще кое-какие льготы как будущему пенсионеру (пенсионный возраст здесь для мужиков — 65 годков). Поэтому в связи с предстоящими трудностями прошу вас... настырно прошу увеличить командировочные.
А пока путешествую. Побывал в Иерусалиме (три часа автобусной езды от Хайфы).
После плановых экскурсионных объектов — Гефсиманского сада, Масляничной Горы с захоронениями тысячелетней давности, Стены Плача, где всунул в щель меж камней ритуальную записку с личной просьбой к Всевышнему типа: «Дай же ты всем понемногу и не забудь про меня...», после храма Гроба Господня — я сознательно отбился от группы, чтобы получить свободу (а за что боролись!). Была суббота, то есть шабат, когда еврейские магазины и учреждения все закрыты. И я отправился в Старый Город к арабам, куда меня убеждали не ходить во избежание всяких эксцессов. Но поддатому, как известно, море по колено. И правда, ничего со мной не случилось, никто не выказывал вражды, и я даже умудрился выпить в арабском ресторанчике, где хозяева наливают, но сами — ни-ни! Категорически! Вот сила воли! У них.
Только одно недоразумение. Купил солнцезащитную шапочку с козырьком, и на меня вдруг стали коситься. Оказывается, на шапочке было начертано по-английски «Полиция». А я-то не заметил! Пришлось срочно подарить ее какому-то пацану, а самому приобрести новую, без шокирующих надписей.
Иерусалимский арабский торговый центр поразил до умопомрачения, хотя я уже вроде бы был подготовлен Хайфой. По территории он примерно как десять наших ГУМов плюс столько же ЦУМов. Плечом к плечу сотни и сотни торговцев — в сотнях и сотнях лавочек и магазинов. Несусветные завалы всяких дешевых товаров и продуктов. Каждый покупатель на вес золота — зовут, заманивают, тащат силком. Страшно, аж жуть!
Ну и сам Иерусалим с его древностями, надо сказать, шибко впечатляет. Я в основном осматривал христианские достопримечательности, но есть еще мусульманские и иудейские районы. Белый город на белых холмах! Тьма-тьмущая правоверных и туристов. И жара, жара дикая! Как тут обойтись без запасов бира? Побывал я также, согласно планам командировки, на северо-востоке Израиля, в частности на знаменитых Голанских высотах, на границе с Сирией и Иорданией. Здесь сейчас относительно спокойно, не то что в Южном Ливане и Палестинской автономии. Поглазел с высоты на знаменитое озеро Кинерет, по которому, согласно преданию, Иисус пешком ходил и где накормил одной рыбой массу голодных. Озеро чем-то похоже на Тунайчу. Купался в горячих минеральных источниках и вкушал по ошибке кошерную рыбу (жуткая мерзость!), абсолютно несоленую и без жиринки.
Вскоре собираюсь на Мертвое море, а также на Красное — в курортное местечко Эйлат. На днях вышлю отчет о расходах для оплаты.
4. Как я веду подпольную работу
Согласно вашим указаниям, Коляша, Саша, я внедряюсь в русскоязычное движение Натана Щаранского «Исраэль ба-алия». Есть тут множество других партий — ортодоксально-религиозное ШАС, правое ЛИКУД, левое АСВОДА и т. д. Одни выступают за мирное соглашение с палестинцами и вообще с арабами, другие проповедуют: «Ни шагу назад! Ни пяди земли не отдадим!», третьи — умеренно-либеральные, то бишь ни нашим ни вашим.
Сообщаю, что политическое положение на южноливанских границах и в Палестинской автономии сложное, хотя в Хайфе и других отдаленных от границ городах никакого напряжения не ощущается, сплошной, говорю же, праздник. Но в Иерусалиме и Тель-Авиве иной раз гремят взрывы. Да и давние споры о территориях в самом разгаре и неизвестно, когда закончатся. На улицах часто можно встретить молодых израильских парней и молодых девах с автоматами через плечо. Носят их так беспечно и беззаботно, как мобильные, скажем, телефоны, которые тут имеются у каждого второго.
Моя подпольная работа в пользу России заключается в том, что я пытаюсь найти среди членов «Исраэль ба-алия» достойных и надежных собутыльников, а затем выведать у них государственные секреты. Это нелегко.
Если вы, начальники, хотите иметь здесь солидную агентуру, то прошу без промедления выслать тыщ так десять долларов для вербовки кадров. Иначе ничего не получится.
5. Как я нарушил закон
Недавно под вечер сидел я за столиком в уличном кафе на отрытом воздухе, спокойно попивал пивко, которое здесь непременно подают с оливками и сухариками, читал «Литературку» и «Комсомолку» — они здесь печатаются как приложение к местной газете «Время», на русском, разумеется, — кайфовал, значит. Вдруг подсели две девицы: одна невероятно жирная, другая оченно худая. Антиподы, значит. Разом закурили. (Курят тут девицы, как ни странно, безбожно много и почти поголовно. И курить можно практически везде, вплоть до магазинов и местного метро — я это одобряю!). Беседуют на иврите, но я возжелал общения и спросил, умеет ли кто из них по-русски. Скелет отвечает: да, она умеет. Она всего два года как прибыла с Украины.
Я предложил пива. Они согласились.
Потом я предложил венгерского вермута. Они не отказались.
Пора было предлагать водку, но тут они куда-то вдруг заспешили.
Я, разумеется, удержал: мол, куда вам спешить! И неосторожно обнял сидящий рядом скелет за плечи. Она как взвизгнет, как рванется! Что вы, мол, себе позволяете!
Вскочили и ушли, представьте, не попрощавшись.
Зато откуда ни возьмись тотчас появился полицейский при форме. Так и так, говорит (на плохом русском языке), я видел, что вы приставали к женщинам. А по новому израильскому закону, говорит, малейшее сексуальное посягательство на женщину карается, говорит, двумя годами тюрьмы, а грубое — до 10 лет и более. Откуда я мог знать про такой драконовский закон, спрашивается?
Он поясняет: хорошо, мол, что девушка, которую вы без спросу обняли, не пожаловалась мне на вас, а то я был бы вынужден препроводить вас в участок, и неизвестно, чем там дело кончилось бы.
Господи, спаси и помилуй!
При таких здешних (наподобие американских) законах можно ведь запросто попасть в тюрягу! А между тем на улицах полно явно гулящих девиц. А между тем газеты публикуют сплошь и рядом объявления типа: «Необыкновенные удовольствия в джакузи! С двумя блондинками! Кто хочет испытать — телефон такой-то».
Вот и пойми, мать-перемать, здешние нравы!
6. Как я вообще живу
Самое поразительное — за два почти месяца местной жизни не занял ни у кого ни гроша! Это жуть какая-то! Надо с этим кончать. Обитаю, как уже было сказано, в квартирешке, снятой внаем. Комната метров 12-15, крохотная прихожая, крохотная душевая, крохотная кухонька, туалет. От хозяина остался ржавый холодильник-монстр. Но работает!
Много времени провожу на улицах, ибо Хайфа велика и многолика и познать ее сразу невозможно. Что хорошо — до глубокой ночи можно безбоязненно шляться где угодно — никакой уголовщины в этих стерильных местах практически нет. Культура поведения порой раздражает. Местные шоферы-придурки, например, тормозят перед каждым прохожим, переходящим улицу. Местные придурошные телефоны-автоматы все целые, и из каждого можно соединиться по карточке с любой точкой Земли.
Это я не хвалю, нет. Это я просто констатирую.
С литературной средой еще всерьез не общался — надо специально ехать в Иерусалим или Тель-Авив, где она в основном сосредоточена. Допишу одну вещь, которой сейчас занят, и повезу на показ.
Читаю, как вы уже поняли, многокилограммовые русскоязычные газеты. Смотрю изредка ОРТ, НТВ, РТР по телекам в уличных кафе. Не соблюдаю категорически правила субботнего шабата, когда нельзя ничего делать и вообще жить. Во время недавнего священного праздника Ион-Кипур, когда следует соблюдать строгий пост, я нарезался и нажрался свинины. Потому что вдруг тоска заела. Вообще-то периодически впадаю в депрессию и выхожу из нее с помощью питейных допингов.
Сейчас опять праздник — Суккот. Длится аж восемь дней. Никто не работает, а зарплату получают. Хорошо устроились ребята! Нам бы так!
Хотел поехать на экскурсию в Египет, — тут недалеко на автобусе, хотел на Мальту к дочери, но не пустили. Ишь какой ушлый, говорят! Поживи три годика, тогда езжай хоть куда! Или компенсируй затраты государства — тогда можешь ехать хоть сейчас!
Компенсировать пока нечем, а три года вряд ли осилю. Моя командировка рассчитана на более короткий срок.
С премьер-министром Нетаньяхой (по-местному Нетаньягой) и министром промышленности и торговли Щаранским еще не встречался. Жду, когда сами позовут на аудиенцию.
Как вы справляетесь с финансово-экономическим кризисом?
Обнимаю буквально всех! Э-эх!
10.10.98.
Тоболяк.
P. S. Тоболяк в Израиле я один. А Прицкеров — как собак нерезаных
7. Как я познал, что такое мицва
До недавнего времени я не понимал, какая разница между «мицной» и «мицвой». А теперь знаю, что Мицна — это фамилия мэра Хайфы, а мицва — это своего рода благотворительность, распродажа по сниженным ценам.
В общем-то виновата жена брата. Это она мне вбила в голову, что при любых покупках нужно учитывать время года, сезоны то есть. А я ей говорил: какие тут сезоны! Тут один сезон — сплошное лето. В декабре можно купаться в море — это, по-твоему, зима? Ты мне подай метелюгу, заносы на дорогах, корюшку из лунки, тогда я скажу: это зима!
А она твердит: ты ничего не понимаешь! Есть у тебя, например, зонт? Разумеется, зонта у меня нет, и я ей так и говорю: нет у меня зонта. Это Коляша Тарасов, говорю, очень любит ходить под зонтом. Он даже по морю, когда камешки собирает, идет под зонтом! Сверху льет дождь, и внизу вода, а ему хоть бы что, ему хорошо! А здесь зачем зонт, если Бог лишил эту землю дождей?
А она мне говорит: вот именно сейчас, пока еще нет дождей, надо покупать зонт. Сейчас они продаются по дешевке. Мицва, запомни! А начнутся дожди, цены сразу подскочат на пять-десять шекелей. Есть у тебя хорошие летние сандалии?
Нет, говорю, хожу в туфлях.
Купи сейчас же, пока не сезон, пока мицва! Сейчас они стоят десять-пятнадцать шекелей, а начнется жара — двадцать-тридцать! Есть у тебя?.. И так далее.
И вот иду я как-то по местному базару. Ну, о здешнем базаре можно рассказывать долго. Придурошное, я бы сказал, изобилие. Прилавки завалены овощами и фруктами, названий которых даже не знаю. В рыбном ряду живые карпы, норвежский лосось, сардины, макрель и всякие экзотические твари яркой расцветки. Десятками лежат жирные индюшки, висят ощипанные петухи. Куры опять же дуры. Штабеля дешевых яиц. Пирамиды зелени. И вдобавок торговцы орут, как ишаки, зазывая. Словом, восточный базар.
Гляжу — большое объявление на русском: «МИЦВА!!!» — с тремя восклицательными знаками. Подхожу. Продавец сразу кидается навстречу. Вот что тут раздражает — это продавцы! Не успеешь встать на порог или просто бросить взгляд на товар, они тут как тут. Хватают за руки, жестикулируют, тащат — ужас какой-то! Кстати, в районе, где я живу, разъезжают по утрам машины, и поскольку у нас население в основном русскоязычное, орут через усилитель по-русски: «Русья! Руска! Пирмидоры! Пирмидоры! Огурец!» — будят лучше, чем будильник.
По ходу скажу, что народ тут вообще громогласный — что евреи, что арабы, что женщины, что мужики. Разговаривать нормально не умеют! Стоят в полуметре друг от друга, а вопят, как через дорогу. Помню, однажды как заорет кто-то над ухом: «Маш-ава?!». Я чуть не получил разрыв сердца, ибо был с похмела. А этот придурок всего-то спрашивал, сколько времени.
Ну вот и мой базарный торговец тоже подскочил: «Покупай! — кричит. — Мицва!». По облику — типичный хохол, ну и еврей заодно.
— А что у вас? — спрашиваю. Ибо товаров — тьма.
— Все есть! Полотенце нужно?
— Почем? — тоже спрашиваю.
— Три штуки десять шекелей, братан! — сует он пакет с отличными яркими полотенцами. — Мицва, братан!
«Ну, дешевка!» — думаю.
— Давайте, — говорю. Купил полотенца.
— Простыни надо?
Простыни мне тоже были нужны.
— А почем?
— По десять шекелей, братан!
Купил три простыни в яркой упаковке. Вспомнил про зонт. А их тут выставлено образцов двадцать всяких разных.
— А зонты почем? — спрашиваю.
— Тебе какой — мужской или женский?
— Да я вроде мужик, — говорю.
— Вот этот, темный. — Тебя вспомнил, Коляша. И тут увидел ценник: на нем цифра 30 перечеркнута, стоит 15. Мицва!
— Давайте, — говорю. Купил зонт. Открыл-закрыл, открыл-закрыл. Вроде нормально. На обратном пути иду, радуюсь удачным покупкам. Гляжу: МИЦВА! Стоит штабель баночного пива «Мартел». Цифра 5 перечеркнута, стоит 3. Три то есть шекеля. Ну в пиве-то я знаток. Подхожу, говорю:
— Наверное, срок годности истек. Вот вы цену и сбросили, — иронически так говорю:
Торговец тоже из наших. Может, из Биробиджана — не знаю. Носяра у него огромный, как утюг. Заорал, аж слюни полетели:
— На, на! Пробуй! Бесплатно! Пробуй! Пей!
Я смутился.
— Да ладно, — говорю. — Давайте упаковку.
А в упаковке — восемь банок. Трижды восемь, соображаю, двадцать четыре. А по прежней цене — сорок. Выгодная мицва! Принес все это домой, радуюсь. Первым делом открыл пиво. Выпил банку залпом, ибо упрел. Не понял! Выпил вторую. Понял! Первосортная, прошу прощения, моча. Не помню, чтобы в России такую пивал. Поматерился, встал под душ. (Есть у меня душ!). Ополоснулся, открыл пакет с полотенцами, решил опробовать одно — оранжевое. Трусь, трусь — что за хреновина? Не хочет оно впитывать влагу, хоть тресни! А пушистое такое. И весь, значит, ворс остается на теле, липнет к коже. Пока вытерся-таки, стал мохнатым. Ну не обидно ли!
В дальнейшем эти полотенца я не мог использовать даже как половые тряпки. Ибо водонепроницаемы. Выкинул в мусорный контейнер.
А недавно пошли дожди, и я попробовал зонт. У тебя, Коляша, нет такого зонта и никогда не будет! Если полотенца оказались водонепроницаемыми, то этот гад — наоборот! Прикоснешься к нему невзначай, и он сразу же в этом месте начинает пропускать воду. Уникальный зонт! К тому же после трех или четырех дождей поломался весь открывательно-закрывательный механизм.
Словом, надо покупать другой зонт. За 30 шекелей. Нормальный.
Да, забыл. Красивые разноцветные простыни тоже подвели. Когда на них ворочаешься, то они превращаются почему-то в жгуты и, как и полотенца, делают человека пушистым. Я-то ладно, я бы стерпел, а кое-кому не нравится!
Да, недаром говорят, что восток — дело тонкое! Теперь мицву обхожу стороной. Лучше уж познакомлюсь с Мицной!
8. Как я вышел в минус
Не помню, писал или нет, что в Израиле каждый добропорядочный гражданин имеет по крайней мере один картис — магнитную карточку для денежных расчетов в банкоматах. (Не говорю уже о чековых и кредитных книжках). Я хоть и не полноценный гражданин, а всего лишь Оле-хадаш, то бишь новый репатриант, тоже обзавелся картисом, когда стал получать регулярное пособие из «корзины абсорбции». Посчитал, что, во-первых, удобно, а во-вторых, страхует от самого себя. Ибо у меня есть печальный опыт! Помню, бывало, получишь в Южном пенсию на почте, радуешься, а к вечеру придешь домой — глядь, а ее уже нетути!
Случалось, иной раз я делал попытки прятать денежки от самого себя. Иногда удавалось так хорошо запрятать, что потом найти не мог. Но обычно заначка долго не задерживалась. А почему? А потому, что под рукой!
А банкомат — это такое чудо-юдо! (Так и думал). Он выдает не все пособие, которое перечисляется, а лишь частями: по 50, 100, 200 шекелей в день, но не более пятисот за раз. Причем только единожды в сутки. Такая вот хитрюга! Предохраняет то есть от безрассудных трат, заставляет быть экономным. А это очень важно. Ибо у кого займешь в Израиле? Тут не Южный.
Словом, система идеальная! И я сразу оценил ее по достоинству. Ну еще бы! Идешь по улице, подходишь к банкомату (а их множество, и все, надо же, исправные, хотя работают по ночам), суешь этак вальяжно свой картис в прорезь (платить за это не надо!), набираешь четыре цифры своего кода, ждешь минутку, пока на экране не выскочит «картинка» с цифрами, выбираешь нужную тебе сумму, нажимаешь соответствующую клавишу — и еще через пяток секунд выскакивают в спецокошечко купюры — ровно столько, сколько тебе нужно.
Я быстро подружился с банкоматами и стал даже отдавать некоторым предпочтение, как близким родственникам. Нельзя было не нарадоваться на их доброту и щедрость! Безукоризненные ребята, эти банкоматы! — ликовал я.
И поэтому был неприятно удивлен, когда однажды один из них отказался выдать мне 200 шекелей. Не поняв, в чем дело, я запросил 100 шекелей. Гад-банкомат опять отказал. Не захотел он выдать мне и 50. То есть нагло отказался. Тогда я вспомнил, что можно получить тут же компьютерную распечатку. Заказал и сразу же получил. Цифры на ней однозначно свидетельствовали о том, что мой счет исчерпан. То есть в банке у меня не осталось ни гроша.
Это был в некотором роде шок! Я не мог понять, каким образом умудрился спустить все месячное пособие. Почему я не запросил распечатку раньше, чтобы заблаговременно убедиться, что приближаюсь к финансовому краху?
Я стоял и тупо подсчитывал в уме, когда, сколько и на что истратил... Восстановить было трудно, а точней — невозможно. А между тем в кармане было всего 60 агротов — по-нашему копеек. А между тем я срочно нуждался в пиве. А между тем до следующего пособия оставалось две недели.
Как вы думаете, что я сделал? Как вы думаете, евреи, что я предпринял? Я отправился в знакомое уличное кафе, где оставил, кстати, немало шекелей, и попросил русскоязычного хозяина Володю угостить меня в кредит пивом. В этом-то он не мог отказать своему завсегдатаю — и он не отказал. А заодно, выслушав мои причитания, посоветовал идти в банк и просить там в кредит.
— А ты мне не можешь ссудить пятьсот шекелей на пару недель, брат? — спросил я.
— Э, нет, брат! — отвечал он. — Извини, брат, не могу. Такие у меня правила. Брат.
Так я попал в банк «Леуми», где оформлял свои бумаги по приезде.
Русскоязычная служительница Светлана (в Израиле не приняты отчества, называют по именам) выслушала меня и удивилась: как же вы, мол, так? Надо, мол, уметь планировать. Надо, мол, жить по доходам. Надо, мол, так рассчитывать свой бюджет, чтобы... ну, словом, прочла экономическую лекцию. Я заскучал и подумал: хрен что обломится! И тут она говорит со вздохом: «Ну, что с вами делать? Выставлю вас на минус. Давайте ваш картис».
Я воспрял духом, отдаю ей картис. Она что-то поколдовала на компьютере и говорит: «Могу оформить предельную сумму тысячу шекелей. На какой срок возьмете?».
Я, конечно, воплю: на самый, мол, продолжительный, дорогая Светлана! Она опять поколдовала на компьютере и говорит: «Выдаю на десять месяцев с автоматическим вычетом ежемесячно по сто шекелей. Так пойдет?».
Ну что ей на это сказать! Разумеется, так пойдет!
И, представьте, через пару минут за углом на улице банкомат исправно меня обслужил! Правда, от радости я нажал не на ту клавишу, и он выдал мне не 100 шекелей, как я хотел, а 300. Ну ничего, успокоил я себя! Теперь-то буду экономить! И радостный отправился в кафе.
***
Это случилось уже давненько. А недавно, когда пришел срок платить за квартиру, пришлось опять отправляться к Светлане. Очень она мне понравилась, вот в чем дело! И она, надо сказать, встретила меня как родного! Очень, видать, я ей запомнился.
— Ну что? Опять проблемы? — спрашивает.
— Еще какие! — говорю. И объяснил, что мне нужно по крайней мере две тысячи шекелей, чтобы прожить до очередного пособия и частично хотя бы заплатить за квартиру.
Милая Светлана очень опечалилась и говорит, что это, к сожалению, невозможно, так как мои доходы, мол, никак не соответствуют моим расходам.
Тут Господь Бог (уж не знаю, какой — православный или еврейский) подсказал мне вынуть из пакета книжку, а именно «Денежную историю», которую как раз нес на показ одному здешнему прозаику. Я положил ее перед этой Светланой и сказал, что ради, мол, процветания сахалинской литературы она обязана меня выручить. Она открыла машинально, взглянула на мою молодую фотографию и говорит:
— А это кто?
Тогда я повернулся к ней в профиль, чтобы она меня признала, и она, странное дело, признала.
— А почему Тоболяк? — очень удивилась.
— А потому, — говорю, — что я един в двух лицах. Давайте подпишу на память.
И подписал. И тут же получил, представьте, новый кредит в рассрочку — каков? Знать, есть во мне все-таки деловая жидовская жилка! Продал, можно сказать, свою книжку за две тысячи шекелей — какой? А в нашей областной библиотеке я торговал ею, помнится, по десять рублей за экземпляр.
Одна забота: живу теперь, так сказать, на минусе. И на плюс выйду, вероятно, не скоро.
Прощальное
(друзьям)
Дремучая тоска заест —
К такому я готов уделу —
Когда свершится мой отъезд,
Когда я понесу свой крест
В иных краях, в чужих пределах.
Когда я одинок, как перст,
Познаю Хайфы и Хевроны,
О как же будет мне хреново!
Дремучая тоска заест.
И странно: полетев на вест,
Опять предстану на Востоке.
Под солнцем тамошним жестоким
Дремучая тоска заест.
На исторических песках
Под истеричный плач раввинов,
Возможно, испытаю страх
Растерянного славянина,
Который наш ЭСССЭР
Прошел от севера до юга.
По матери я старовер,
А по отцу сибирский юде.
И посетить не премину
Святое место — Стену Плача.
И, всех припомнив, не иначе
Об этом острове всплакну.
Тоски горючей не избыть!
Скажу евреям не в обиду:
Гад буду, мне не быть хасидом,
Софардом праведным не быть!
Поскольку мне не позабыть
Ни этот край, ни наши лица,
Я обречен во снах томиться,
Метаться и по-волчьи выть.
Не зная идиш и иврит,
Влачиться буду безъязыким.
Счастливо сердце воспарит,
Услышав русский мат великий.
Вопрос: какого же рожна
Я ухожу в другое поле?
Ох, тяга к странствиям сильна,
Целебна, благостна она,
Как опохмелка с перепоя!
Мне этот остров домом стал.
Я не нанес ему урона.
Его построчно прочитал
И вот коленопреклоненно
Молюсь, чтоб жил и процветал.
Я сладко ел и сладко пил.
Я денежки познал шальные.
Я три рубашки накопил,
А также джинсы запасные.
Душа трепещет и дрожит.
По сути, путь лежит к погосту.
Прощаться — это так непросто.
Но чудится: как Вечный жид,
Сюда, друзья, нагряну в гости.
28 апреля 1998 г.
Экспромт
Сижу я в центре Тель-Авива.
Мне дальше некуда идти.
Вокруг ужасно как красиво,
на диво все, как ни крути!
Сижу я в центре Тель-Авива
и поглощаю виски с пивом,
и наблюдаю за гулящей,
непьющей, праздничной толпой.
Кто ищет, братцы,
тот обрящет.
Но как бы не уйти в запой!
Поскольку в центре Тель-Авива
до нереальности красиво.
И эта Божья благодать,
ох, провоцирует поддать.
Здесь утром дождик вдруг закапал.
И я от радости заплакал,
припомнив дальнюю страну,
где ливни хлещут наяву!
... Чего ж я в центре Тель-Авива
балдею в образе дебила?
Он существует вне меня.
А я сижу, себя виня.
И поглощаю виски с пивом
назло красавцу Тель-Авиву.
23.09.98 г., Тель-Авив.
