«Мой дом был – диккенсовский: из «Лавки древностей», где спали на сваях, а немножко, из «Оливера Твиста» - на мешках. Сонечка же сама – вся – была из Диккенса: и Крошка Доррит, и Копперфильдова Дора, и Флоренса, с Домби-братом на руках".
Цветаева проросла сквозь Диккенса.
Сквозь его "Оливера", "Домби и сына", "Лавку древностей" и так далее. Мало того, она как-то с горячностью, неистово и страстно, также как и любила, укоряла Мандельштама, когда прочла его "Домби и сына":
Когда, пронзительнее свиста,
Я слышу английский язык —
Я вижу Оливера Твиста
Над кипами конторских книг...
Цветаева в эссе "Мой ответ Осипу Мандельштаму" писала:
"Это Оливер Твист-то, взращенный в притоне воров! Вы его никогда не читали"...
Цветаевская Сонечка вышла из раннего Достоевского. Достоевский относился к Диккенсу с не меньшей страстью, чем Марина Ивановна:
«Между тем мы на русском языке понимаем Диккенса, я уверен, почти так же, как и англичане, даже, может быть, со всеми оттенками; даже, может быть, любим его не меньше его соотечественников... Никто меня так не успокаивает и не радует, как этот мировой писатель».
Словом, если Диккенс - не наше все, то, что тогда за книги мы читаем и читаем ли мы вообще, если на книжной полке нет собрания сочинений в 30-и томах: "Домби и сын", "Оливер Твист", "Посмертные записки Пиквикского клуба", "Дэвид Копперфилд", "Холодный дом" и многое другое.
Именно, то, старое, в темно-зеленом переплете. Под редакцией Анникста. Издательство "Гослииздат", 1957 - 1963.
Нам несказанно повезло, почти всего Диккенса перевели до "перестройки". После, когда в эфире и на тв, лихо отплясывая гопака, новые хозяева жизни начали учить нас жизни, Феджины и Урии Хипы, было уже не до Диккенса.
«С утра до вечера нас обучали смирению и больше ничему. Мы должны быть смиренны и перед этой особой, и перед той особой, здесь мы должны ломать шапки, там отвешивать поклоны и всегда обязаны знать свое место и всегда унижаться перед высшими».
Эти слова Урии мог бы сказать и Феджин (или Fagin).
Изумительно гениальный злодей. Играя его, актеры сразу входит в аллею славы, какая не снилась актеру, который сыграл Иисуса Христа:
"Все дожди, какие когда-либо выпали или выпадут, не могут угасить того адского пламени, которое иной человек носит в себе".
Фейджин предвосхитил Ницше.
Имена диккенсовских героев стали нарицательными. А Урия Хип превратился в рок-группу!
Мало того, "Дэвид Копперфилд" породил еще одно чудовище - одноименного фокусника и иллюзиониста, ну или обманщика, лишь мягкий знак в его фамилии смягчил наваждение от его обаятельного вранья.
И все это - Диккенс.
Я родился в год, когда 30-ть томов Диккенса были переведены. Наше поколение взрастил Диккенс, но он же нас и погубил. Мы, убаюканные в шелковом коконе застоя, оказались не готовы ко встрече с Фейджином и Урией. Мы растерялись. И ничего, кроме плача и причитаний, приблизительно таких, как у Диккенса, не проронили уста моих современников:
"Хотел бы я, чтобы какой-нибудь откормленный философ, в чьем желудке мясо и вино превращаются в желчь, чья кровь холодна как лед, а сердце железное, – хотел бы я, чтобы он посмотрел, как Оливер Твист набросился на изысканные яства, которыми пренебрегла бы собака! Хотел бы я, чтобы он был свидетелем того, с какой жадностью Оливер, терзаемый страшным голодом, разрывал куски мяса! Еще больше мне хотелось бы увидеть, как этот философ с таким же наслаждением поедает такое же блюдо..."
Что же в сухом остатке?
Цветаева, Достоевский, Мандельштам и дивный Диккенс в 30-и томах. Не так много, но и не мало.
Но ведь, кто не читал Диккенса, кто не проронил слезинки над страданиями Оливера, он - андроид, а не человек.
Потому что Диккенс - это лекарство от нелюбви.
Любите Диккенса! В каждом нищем затаился его герой...
Чарльз Диккенс родился 7 февраля 1812 года.
